Текст книги "Миг бытия так краток"

Автор книги: Роджер Джозеф Желязны

Соавторы: Кейт Лаумер,Алан Нурс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

Прокруст несколько раз сильно ударил его ногой, а заодно еще разок и меня, для порядка. Потом потер царапины у себя на лодыжке.

– Зачем ты это сделал, Хасан? – поинтересовался я, после того как Прокруст отвернулся и отдал приказ привязать нас для переноски к лежавшим рядом кольям.

– Возможно, у меня на ногтях еще осталось немного метацианида, – объяснил он.

– Как он туда попал?

– Из пуль у меня на поясе, Караги, который они не потрудились снять. Я смазал ногти днем, после того как заточил их.

– А! Ты поцарапал Мертвеца в самом начале схватки…

– Да, Караги. А потом дело просто заключалось в том, чтобы суметь остаться в живых, пока он не упадет.

– Ты образцовый убийца, Хасан.

– Спасибо, Караги.

Нас привязали к кольям, по-прежнему не снимая сетей. По приказу Прокруста четверо рослых куретов подняли нас.

С Морби и Прокрустом во главе нас понесли сквозь ночь.

* * *

Когда мы пробирались по извилистой тропе, мир вокруг нас постепенно менялся. Так бывает всегда, когда приближаешься к Горячему Месту. Это, по сути дела, является ретроспективным путешествием но геологическим эпохам.

Деревья вдоль тропы начали все больше и больше отличаться от обычных. Наконец мы с трудом передвигались под влажными сводами темных башен с листьями, как у папоротника, а сквозь них на нас взирали существа с узкими, светящимися, желтыми глазами. Высоко над нами небо походило на брезент, натянутый, словно полог палатки, по вершинам деревьев, проткнутый слабыми точками звезд и разорванный щербатым желтым полумесяцем луны. Из этого великого леса доносились крики, походившие на птичьи, но кончавшиеся чем-то вроде фырканья. Далеко впереди тропу пересекали какие-то темные силуэты.

По мере того, как мы углублялись все дальше, деревья становились все меньше, а промежутки между ними – все шире. Но это уже не походило на деревья, оставшиеся позади нас в деревне. Эти были закрученными и изуродованными, с разметавшимися, как морские водоросли, ветвями, шишковатыми стволами в наростах и обнаженными корнями, медленно перемещавшимися по поверхности земли. Крошечные невидимые существа шуршали, разбегаясь во все стороны от света электрического фонаря Морби.

Поворачивая голову, я сумел различить уголком глаза слабое пульсирующее свечение, как раз на границе видимого спектра. Оно исходило из места откуда-то впереди.

Под ногами наших носильщиков в изобилии появились ползучие растения. Всякий раз, когда один из куретов наступал на такое, оно извивалось и корчилось.

Деревья сменились простыми папоротниками. Потом исчезли и те, уступив территорию неимоверному количеству лохматых лишайников кроваво-красного цвета, покрывавших абсолютно все вокруг и слабо светившихся.

Больше не было слышно никаких звуков, издаваемых животными или насекомыми. Не было слышно вообще никаких звуков, за исключением тяжелого дыхания наших четырех носильщиков, шагов, да иной раз автоматическая винтовка Прокруста приглушенно лязгала о покрытые мягким лишайником камни.

Наши носильщики несли на поясах четыре меча. Морби был вооружен несколькими кинжалами и вдобавок имел маленький пистолет.

Тропа резко поднималась вверх. Один из куретов споткнулся и выругался. Покрывало ночи скользнуло тогда по углам вниз, и там, где оно встречалось с горизонтом, его потеснило какое-то фиолетовое марево – нечто, отдаленно походившее на прозрачный сигаретный дым. Медленно и очень высоко, бесшумно шлепая по воздуху крыльями, словно катящаяся по воде каракатица, лик луны пересек темный силуэт пауконетопыря.

Прокруст внезапно рухнул.

Морби помог ему подняться на ноги, но тот шатался, наваливаясь на него всем телом.

– Что вас беспокоит, повелитель?

– Внезапно закружилась голова… ноги отнимаются… Возьми мою винтовку… Она стала… такой… тяжелой…

Хасан тихо засмеялся.

Прокруст повернулся к арабу, его нижняя челюсть отваливалась, как у щелкунчика, а затем свалился и он сам.

Морби как раз взял винтовку, поэтому руки у него были заняты, и он ничем не мог помочь.

Охранники довольно торопливо и не слишком вежливо сбросили нас и кинулись к Прокрусту.

– Воды… Кто-нибудь, дайте… воды… – прошептал он и закатил глаза. Больше он их не открывал.

Морби припал ухом к его груди, подержал перед ноздрями оперенную часть своего жезла.

– Он умер, – объявил он наконец.

– Умер?!

Покрытый чешуей носильщик заплакал:

– Он был хороший. Он был великий военный вошть. Што мы теперь бутем телать?

– Он умер, – повторил Морби. – И я – ваш предводитель до тех пор, пока не будет провозглашен новый военный вождь. Заверните его в свои плащи. Оставим тело на том плоском камне впереди. Никакие животные сюда не сунутся, так что он будет в сохранности. Мы заберем его на обратном пути. Однако сейчас нам надо отомстить этим двоим.

Он показал на нас жезлом.

– Долина Сна недалеко. Вы приняли пилюли, которые я вам дал?

– Отлично. А теперь возьмите плащи и накройте его.

Они так и сделали, и вскоре нас снова несли. Мы поднялись на вершину гребня, откуда тропа спускалась во флюоресцирующий, оставленный невообразимым взрывом кратер. Окружившие его огромные скалы, казалось, чуть ли не пылали.

– Это место, – сказал я Хасану, – мой сын описывал как то, где нить моей жизни лежит на горящем камне. Ему виделось и то, что мне угрожает Мертвец. Но Богини Судьбы передумали и отдали эту напасть тебе. Видимо, когда я был всего лишь сном в голове Смерти, этому кратеру было предназначено стать одним из мест, где я могу умереть.

– Упасть с шинвата[24]24
  Шинват – в мусульманстве мост, через который идет душа после смерти. Если же она принадлежит грешнику, то падает с моста и попадает прямо в ад.


[Закрыть] означает изжариться, – напомнил Хасан арабскую поговорку.

Нас донесли в самый центр кратера и бросили на камни.

Морби снял винтовку с предохранителя и отступил назад.

– Освободите грека и привяжите его к той колонне, – он указал дулом, к какой именно.

Они так и сделали, надежно прикрутив мне руки и ноги. Гладкий влажный камень убивал, не оставляя следов, но, тем не менее, верно. Не представляю себе, насколько он был «горяч». С Хасаном было проделано то же самое, примерно в восьми футах справа от меня.

Морби установил фонарь так, чтобы он отбрасывал на нас желтый полукруг. Четверо куретов, как статуи демонов, стояли по бокам от него.

Приставив винтовку к скале позади себя, он подошел ко мне. На лице его играла улыбка.

– Это Долина Сна, – сообщил он нам. – Те, кто здесь засыпают, не пробуждаются больше никогда. Однако она превосходно сохраняет мясо, существенно облегчая нам жизнь в голодные годы. Но прежде чем мы покинем вас… – его взгляд обратился ко мне. – Вы видите, где я поставил винтовку?

Я ничего не ответил.

– Я считаю, что ваши кишки как раз дотянут до нее, Уполномоченный. Во всяком случае, я намерен это выяснить, – вытащив из-за пояса кинжал, он двинулся ко мне. Четверо полулюдей, как завороженные, следовали за ним.

– Как по-вашему, у кого длиннее кишки? – осведомился он. – У вас или у араба?

Ни он, ни я ничего не ответили.

– Вы, впрочем, оба сами сейчас увидите, – процедил он сквозь зубы. – Начну-ка я, пожалуй, с вас!

Он сорвал с меня рубашку, разрезав ее сверху донизу. Морби вертел клинком примерно в двух дюймах от моего живота, примериваясь с чего бы начать и не сводя глаз с моего лица. Он немного кольнул спереди.

– Вы боитесь, – сказал он. – Ваше лицо еще этого не показывает, но это так. Смотрите на меня! Я намерен всаживать клинок очень медленно. А в один прекрасный день я намерен пообедать вами. Что вы об этом думаете?

Я засмеялся. Происходящее вдруг стало достойным смеха.

Лицо его перекосилось в злобной гримасе, а затем, на миг, выправилось, приняв озадаченное выражение.

– Страх свел вас с ума, Уполномоченный?

– Дуб или мочало? – спросил я в ответ.

Морби знал, что это означает. Он начал было что-то говорить, а затем услышал, как щелкнул за самой его спиной отлетевший камешек, и резко повернулся в том направлении.

Последнюю секунду его жизни заполнил дикий визг, когда сила прыжка Бортана размозжила его о камни, прежде чем ему оторвали голову.

Прибыл мой адский пес, наконец-то мой цербер нашел меня.

* * *

Куреты в ужасе завопили, ибо глаза его горели как две головни, а зубы сверкали, как лезвия циркульной пилы. Голова огромного пса приходилась вровень с головой рослого человека. Хоть они и схватились за мечи и даже успели нанести ему пару ударов, вреда от этого не было никакого – бока у него защищены не хуже, чем у броненосца. Пес в четверть тонны весом, мой Бортан… Он не совсем того же вида, о котором писал Альберт Пейсон Р. Терхьюн.

Ему понадобилось не больше минуты, и когда он закончил, все четверо превратились в разрозненные куски и ни один из них не был мало-мальски приличного размера.

– Что это? – удивленно спросил Хасан.

– Щенок, найденный мной в мешке, выброшенном волной на берег. Уже тогда слишком сильный, чтобы утонуть, – мой верный пес, – ответил я. – Бортан.

На незащищенной броней части его плеча виднелся небольшой порез. Получил он его явно не только что.

– Похоже, он сперва побывал в деревне, – догадался я. – И они попытались остановить его. Да, сегодняшний день был неудачным для куретов.

Пес протрусил ко мне и облизал лицо. Он вилял хвостом, скулил, вертелся, как щенок, и бегал кругами, не решаясь далеко отойти от меня. Прыгнув ко мне, он снова лизнул меня в лицо. А затем опять начал прыгать, топча и подбрасывая останки врагов.

– Это хорошо, когда у человека есть собака, – сказал Хасан. – Я всегда любил собак.

Когда он говорил это, Бортан как раз его внимательно обнюхивал.

– Ты вернулся, грязная старая псина, – обратился я к нему. – Разве ты не знаешь, что собаки на Земле давно уже вымерли?

Он вильнул хвостом, снова подошел ко мне, облизав мне руки.

– К сожалению, я не могу почесать тебя за ушами. Но ты ведь знаешь, что мне этого хотелось бы, не так ли?

Он согласно махнул хвостом.

Я напрягся, проверяя путы, и, пытаясь их разглядеть, вертел головой. Бортан наблюдал, трепеща влажными ноздрями, за моими стараниями освободиться.

– Руки, Бортан. Мне нужны руки, чтобы развязать мои путы. Ты должен их разыскать, Бортан, и привести сюда.

Он поднял лежавшую на земле чью-то кисть и перенес ее к моим ногам. А затем поднял голову, радостно вильнув хвостом.

– Нет, Бортан. Живые руки. Дружеские руки. Руки, способные освободить меня. Ты понимаешь, правда?

Он лизнул мне руку.

– Ступай, отыщи руки, способные это сделать. Не отдельно от тела, а живые. Руки друзей. А теперь, быстро! Пошел!

Он повернулся и побежал прочь, на мгновение остановился, оглянулся разок, а затем устремился по тропе во всю прыть.

– Он понял? – поинтересовался Хасан.

– Думаю, да, – ответил я. – Мозг у него не такой, как у обыкновенной собаки, да и прожил он намного больше лет, чем живет даже человек, чтобы научиться понимать. Очень намного.

– Тогда давай надеяться, что он найдет кого-нибудь. И сделает это быстро, до того, как мы уснем.

– Угу.

* * *

Мы висели, распятые на колоннах, а ночь была холодная. Ждали мы долго, настолько долго, что потеряли счет времени. Наши мышцы затекли и здорово болели. Мы были с ног до головы покрыты засохшей кровью от бесчисленных мелких ран, и тела наши представляли собой один сплошной синяк. От усталости и отсутствия сна мы сделались как пьяные. А веревки глубоко врезались в нашу плоть.

– Как ты думаешь, они сумеют добраться до твоей деревни?

– Мы обеспечили им хорошую фору. Думаю, у них есть достаточно приличный шанс.

– С тобой всегда было трудно работать, Караги.

– Знаю. Я сам это заметил.

– …Например, тем летом, когда мы гнили в подземельях Корсики.

– Точно.

– Или когда мы прорывались к Чикагскому Вокзалу, после того как потеряли в Огайо все свое снаряжение.

– Да, то был неудачный год.

– Но ты всегда найдешь неприятности, Караги. «Рожденный завязывать узлы на хвосте тигра» – вот как говорит поговорка о таких людях, как ты, – сказал он. – Трудно находиться рядом с тобой. Я же всегда любил покой и тишину. Книга стихов и трубка – что может быть лучше?…

– Ш-ш! Я что-то слышу!

Донесся цокот копыт. Сатир появился в косом конусе света от упавшего фонаря. Двигался он нервозно, поглядывая то на меня, то на Хасана, в волнении крутя головой во все стороны.

– Помоги нам, рогатик, – ласково обратился я к нему по-гречески.

Он осторожно приблизился. Увидев кровь и растерзанные тела куретов, он повернулся и отпрянул, готовый бежать.

– Вернись! Ты мне нужен! Это же я, игравший на свирели.

Он остановился и неуверенно повернулся, ноздри его дрожали, раздуваясь и опадая, а заостренные уши подергивались.

Он вернулся, и его почти человеческое лицо выражало боль, когда он был вынужден пройти через залитые кровью камни.

– Кинжал. У моих ног, – показал глазами я. – Возьми его.

Сатиру явно была ненавистна мысль прикасаться к чему-либо сделанному человеком, особенно к оружию. Я просвистел последние такты своей мелодии: уже поздно, уже поздно, уже поздно, уже слишком поздно… Глаза его увлажнились, и он вытер их тыльной стороной мохнатого запястья.

– Возьми кинжал и разрежь веревку. Возьми его… Нет, не так, порежешься. Осторожно… За другой конец… Верно.

Он взял его как надо и посмотрел на меня. Я выразительно пошевелил правой кистью.

– Веревки. Перережь их.

На это у него ушло двадцать минут, и у меня вся кисть оказалась в порезах, так как мне постоянно приходилось ею двигать, чтобы помешать ему перерезать заодно с веревкой и вены. Но сатир освободил мне руку и выжидающе посмотрел на меня.

– А теперь дай мне нож, об остальном позабочусь я сам.

Он вложил кинжал в мою вытянутую руку.

Я взял оружие и через несколько секунд был свободен. А затем освободил и Хасана.

Когда я снова обернулся, сатир пропал, и лишь где-то вдали замирал бешеный цокот копыт.

– Дьявол простил меня, – сказал Хасан.

* * *

Мы поспешили как можно быстрей убраться подальше от Горячего Места, обойдя стороной деревню куретов, и продолжали идти на север, пока не вышли на тропу, в которой я узнал дорогу на Волос.

Я не мог сказать наверняка, Бортан ли нашел сатира и каким-то образом направил его к нам или это создание само заметило нас и вспомнило меня. Поскольку, однако, Бортан не вернулся, я чувствовал, что верно, скорей, последнее.

Ближайшим дружественным городком, где можно было получить помощь, был Волос – километрах в двадцати пяти на восток. Если Бортан отправится туда, где его знают многие мои родственники, то, прежде чем он вернется, пройдет еще немало времени. Отправка его за помощью была с моей стороны последним средством, я бы сказал, жестом отчаяния. А если он попробует искать помощи не в Волосе, а в каком-то совсем ином месте, то я понятия не имею, когда он может возвратиться. Все равно он найдет меня по следу и снова догонит.

Мы шли дальше, стараясь оставить позади как можно больший отрезок пути.

Одолев километров десять, мы уже падали с ног. Понимая, что нам не удастся уйти намного дальше без отдыха, мы постоянно высматривали подходящее безопасное место для сна.

Наконец я узнал крутую каменистую гору, где пас в детстве овец. Небольшая пастушья пещера вверх по склону оказалась сухой и не занятой. Прикрывавший ее деревянный щит обвалился и сгнил, но пещерой все еще пользовались.

Мы натаскали чистой травы для постелей, завалили ветками дверь и вытянулись без сил. Миг спустя Хасан уже храпел. Мои мысли повращались секунду, прежде чем убаюкаться, и в ту секунду я понял, что из всех удовольствий – глотка холодной воды, когда жаждешь; спиртного, когда алчешь; секса; сигареты после многих дней без крошки табака – ни одно не может сравниться со сном.

Сон – это самое лучшее…

* * *

Я мог бы сказать, что если бы наша группа выбрала длинный путь от Ламии до Волоса – дорогу вдоль побережья, то все могло бы пойти совершенно по-другому и Фил мог бы жить и сегодня… Но я не могу реально судить о том, что произошло бы в этом случае. Даже сейчас, оглядываясь назад, я не могу с уверенностью сказать, как и что я изменил бы, если бы удалось проделать все вновь. Силы окончательного распада уже шагали гусиным шагом среди руин, подняв оружие…

Мы добрались до Волоса на следующий день и последовали дальше, перевалив гору Пелион, до Портарии. По другую сторону глубокого ущелья лежала Макриница.

Мы перебрались через ущелье и нашли остальных.

Фил довел их до Макриницы, попросил бутылку вина и экземпляр «Освобожденного Прометея» и просидел с ними до глубокого вечера.

Утром Диана нашла его уже остывшим, но с улыбкой на устах.

Я воздвиг погребальный костер среди кедров неподалеку от руин Епископи, потому что он не хотел быть преданным земле. Я умастил его ладаном, ароматическими травами, и костер получился вдвое выше человеческого роста. Ночью он возгорится, и я скажу последнее «прощай» еще одному другу. Оглядываясь назад, я вижу, что вся моя жизнь состояла, главным образом, из приходов и уходов близких людей. Я говорю: «Здравствуй». Я говорю: «Прощай». И лишь Земля пребывает вовеки…

Черт.

Поэтому я отправился днем со всей группой в Пагасы, порт древнего Иолка, расположенный на мысу напротив Волоса. Мы стояли в тени олив на холме, откуда открывался великолепный вид на море и скалистые склоны побережья.

– Именно отсюда аргонавты отплыли на поиски золотого руна, – сказал я, не обращаясь ни к кому конкретно.

– А кто был среди них? – спросила Эллен. – Я читала про это в школе, но забыла.

– Участвовали в этом предприятии и Геракл, и Тесей, и певец Орфей, и Асклепий, и сыновья северного ветра Борея.

Капитаном их был Ясон, ученик кентавра Хирона, пещера которого, между прочим, находится неподалеку от вершины; горы Пелион, вон там.

– В самом деле?

– Как-нибудь я вам покажу ее.

– Спасибо.

– Неподалеку отсюда также произошла битва богов с титанами, – добавила Диана, подходя ко мне с другой стороны. – Разве титаны не сорвали с места гору Пелион и не взгромоздили ее на Оссу, пытаясь добраться до Олимпа?

– Так гласит предание. Но боги, в своей, доброте, восстановили пейзаж в первозданном виде после кровавой битвы.

– Смотрите, парус, – указал полуочищенным апельсином Хасан.

Я посмотрел и действительно на горизонте увидел крошечное пятнышко.

– Да, это место по-прежнему служит портом.

– Быть может, это корабль с героями на борту, – предположила Эллен. – Возвращается с новым руном. А что, собственно, они будут делать с этим руном?

– Важно не само руно, – пояснила Рыжий Парик, – а процесс его добывания. Это прекрасно знал каждый хороший сказитель. А из руна женщины всегда могут сшить потрясающие наряды. Они, бывало, с удовольствием подбирали остатки после разных экспедиций.

– К вашим волосам оно бы не пошло, дорогая.

– К вашим тоже, детка.

– Их можно изменить. Конечно, не так легко, как ваши…

– А напротив, – вмешался я громким голосом, – находятся руины византийского собора – Епископи, которую я наметил к реставрации. Правда, ее очередь подойдет только через два года. Предания гласят, что на этом месте проходил свадебный пир Пелея, тоже одного из аргонавтов, и морской нимфы Фетиды. Наверное, вы слышали рассказ об этом пире? На него пригласили всех, кроме богини раздора, а та все равно явилась да еще и подкинула золотое яблоко с надписью «Прекраснейшей». Царевич Парис, как полагается, присудил его Афродите, и участь Трои была решена. Когда Париса видели в последний раз, он был не слишком счастлив. Ах, эти решения! Как я часто говорил, эта страна кишмя кишит мифами.

– Сколько мы здесь еще пробудем? – поинтересовалась Эллен.

– Я бы хотел провести в Макринице еще пару дней, – ответил я. – А потом мы отправимся дальше на север. Скажем, еще примерно с неделю в Греции, а потом переправимся в Рим.

– Нет, – вмешался Миштиго, сидевший возле нас на камне и разговаривавший со своей машинкой, отрешенно глядя на воды Эгейского моря. – Нет, экскурсия закончена. Это последняя остановка.

– То есть как?

– Я полностью удовлетворен и отправляюсь теперь домой.

– А как же ваша книга?

– Я добыл свой материал.

– И какой именно этот материал?

– Когда я закончу работу, то пришлю вам экземпляр с автографом. Для меня время очень дорого, а теперь у меня имеются все сведения, какие мне необходимы. Во всяком случае, все, какие мне понадобятся. Я позвонил сегодня утром в Порт и вечером за мной пришлют скиммер. Вы езжайте себе дальше и делайте все, что хотите, но я уже все завершил.

– Что-нибудь случилось?

– Нет, ничего не случилось, но мне пришло время уезжать. Я должен еще многое сделать.

Он поднялся на ноги и потянулся.

– Мне надо позаботиться об упаковке моих вещей, поэтому я должен сейчас откланяться. У вас здесь прекрасная-таки страна, Конрад, не смотря ни на что… Я увижусь со всеми вами за обедом.

Он повернулся и стал спускаться с холма.

Я сделал несколько шагов за ним, следя, как он уходит все дальше и дальше.

– Хотел бы я знать, что подтолкнуло его к этому? – подумал я вслух.

Позади меня раздались шаги.

– Он умирает, – тихо сказал Джордж.

* * *

Мой сын Ясон, опередивший нас на несколько дней, куда-то исчез. Соседи рассказали о его отбытии прошлой ночью в Царство Аида. Патриарх унесся верхом на красноглазом адском псе, который вышиб дверь его жилища и умчался с ним в ночь. Все мои родственники захотели, чтобы мы остались на обед.

Дос Сантос все еще поправлялся – Джордж обработал его раны и не счел их достаточно серьезными, чтобы отправить в афинский госпиталь, поэтому я согласился со своими родственниками и потомками. Не расскажу ли я им о Тейлере, о Гаити, об Афинах? Конечно. Почему бы и нет? Не расскажут ли они мне о последних двух десятилетиях в Макринице? Равным образом.

Затем я отнес цветы на кладбище и просидел там некоторое время. Зайдя в дом Ясона, отремонтировал дверь немногими найденными в сарае инструментами. А потом наткнулся на бутылку вина и осушил ее до дна. И закурил сигарету. А также сварил себе кофе и выпил в одиночестве весь кофейник.

Я по-прежнему ощущал подавленность. И до сих пор не знал, что, собственно, происходит. Джордж, однако, разбирался в болезнях голубокожих, и, по его словам, в веганце проявлялись несомненные симптомы невралгического расстройства И.П.-разновидности. Неизлечимого, и с неизбежным летальным исходом.

И даже Хасан не мог поставить этого себе в заслугу. «Этиология неизвестна» – таков был диагноз Джорджа. Значит, все приходилось пересматривать с самого начала.

Джордж знал о болезни Миштиго еще с того приема. Интересно, что навело его на след?

Фил попросил его понаблюдать, не видно ли у веганца признаков смертельной болезни.

– Почему?

Ну, он не сказал почему, и теперь уже я не мог пойти спросить его самого. Эту проблему предстояло решать мне самому.

Завершил ли Миштиго свою работу или же у него просто не оставалось времени, чтобы ее выполнить? Он сказал, что закончил. Если это неправда, то выходит так, что я все время защищал мертвеца, без всякого смысла. А если правда, то мне требовалось знать результаты его труда, чтобы принять решение относительно отмеренного ему остатка жизни. И очень быстрое.

Обед не принес ничего нового. Миштиго сказал все, что хотел сказать, и игнорировал или отклонял наши вопросы. Поэтому, как только мы выпили кофе, Рыжий Парик и я вышли выкурить по сигарете.

– Что случилось? – спросила она.

– Не знаю. Я хотел спросить у вас.

– Нет. Что теперь?

– Лучше скажите мне сами.

– Убить его?

– Наверное, да. Однако все-таки объясните, почему?

– Он закончил.

– Что? Ну что именно он закончил?

– А я откуда знаю?

– Проклятие! Я должен знать! Я люблю знать, почему я убиваю кого-то. Такой уж я странный.

– Странный? Очень даже. Да тут же все очевидно. Веганцы хотят снова скупить Землю. Он возвращается с отчетом об интересующих их местах.

– Почему же тогда он не посетил все первоначально намеченные места? Почему оборвал свою инспекцию после посещения Египта и Греции? Песок, скалы, джунгли да разные чудовища – вот и все, что он видел. Едва ли это годится, чтобы заинтересовать инопланетян.

– Значит, он испугался, вот почему. И счастлив, что остался в живых. Его ведь запросто мог съесть боадил или курет. Он просто убегает.

– Ну и хорошо, пусть себе убегает. Пусть себе передает остальным голубокожим плохой отчет.

– Этого они не могут допустить. Если они-таки захотят въехать, то не ограничатся столь неполными и отрывочными данными. Они просто пришлют кого-нибудь другого. Если мы убьем Миштиго, то веганцы поймут, что мы по-прежнему не шутим, по-прежнему против, по-прежнему несгибаемы, то есть по-прежнему представляем реальную силу.

– …Нет, он не боится за свою жизнь, – задумчиво произнес я.

– Да? Чего же тогда?

– Не знаю. Однако собираюсь выяснить в ближайшее время.

– Как?

– Думается, спрошу у него.

– Вы сумасшедший, – она отвернулась.

– Либо мы сделаем по-моему, либо вообще никак, – заявил я.

– Тогда как угодно. Все это больше не имеет никакого значения. Мы уже проиграли.

Я взял ее за плечи и поцеловал в шею.

– Пока нет. Вот увидите.

Она стояла неподвижно, как статуя.

– Ступайте прочь, – сказала она. – Уже поздно. Уже слишком поздно.

Так я и поступил. Я вернулся в большой старый дом Якова Коронеса, где квартировались мы с Миштиго и где остановился, прибыв в Макриницу, Фил.

Я зашел в комнату его последнего пристанища, туда, где он уснул в последний раз. На письменном столе все еще лежал его «Освобожденный Прометей», рядом с пустой бутылкой. Он сказал мне о собственной кончине еще тогда, когда звонил в Египет. Он перенес тяжелый приступ и многое испытал. Поэтому казалось разумным, что он не преминет оставить сообщение для старого друга.

Я пролистал неудачный эпос Перси Б.

Оно было написано на чистых страницах в конце книги, по-гречески. Не на современном греческом – на классическом.

Сообщало оно вот что:

«Дорогой друг, хотя я терпеть не могу писать то, к чему не смогу впоследствии вернуться, я чувствую, что мне лучше позаботиться об этом побыстрее. Я нездоров, и Джордж хочет отправить меня в Афины. Утром я собираюсь уехать. Сперва, однако, займемся делом…

Веганец должен покинуть Землю живым – любой ценой. Это важно. Это самое важное в мире, поверь мне.

Я боялся сказать хоть что-нибудь тебе раньше, так как опасался, что Миштиго, возможно, телепат. Вот потому-то я и не участвовал во всей поездке, хотя очень хотел бы. Вот потому-то я и притворялся, что люто ненавижу веганца, – чтобы иметь законную причину держаться от него как можно дальше. Лишь после того, как мне удалось получить подтверждение, что он не телепат, я решил присоединиться к вам.

Я подозревал, что раз здесь присутствуют Дос Сантос, Диана и Хасан, то Радпол, возможно, жаждет его крови. Если бы он был телепатом, то, как я считал, он быстро узнает об этом и сделает все что нужно для гарантированного обеспечения своей безопасности. А если он не является им, то я все равно твердо верил в твою способность защитить его почти от всего чего угодно, включая и Хасана. Мне вовсе не хотелось бы, чтобы он проведал о моем знании. Однако я попытался-таки предупредить тебя, если ты помнишь.

Татрам Иштиго, его дед, – одно из самых прекраснейших и наиблагороднейших живых существ. Он философ, великий писатель, бескорыстно отдавший жизнь служению обществу. Я познакомился с ним во время своего пребывания на Тейлере, тридцать с чем-то лет тому назад, и позже мы стали близкими друзьями. С того времени мы постоянно поддерживали связь, и еще тогда он посвятил меня в планы Веганского Конгломерата по части продажи Земли. Мне также пришлось поклясться хранить тайну – даже Корту нельзя знать, что я в курсе дел. Если это выйдет наружу раньше времени, старик безвозвратно поплатится своим авторитетом.

Дело в том, что веганцы пребывают в весьма щекотливом положении. Наши экспатриированные соотечественники сами навязали себе экономическую и культурную зависимость от Веги. Во время восстания Радпола веганцы поневоле осознали – очень ясно! – что на нашей планете есть местное население, обладающее собственной сильной организацией и желающее восстановить свою планету. Веганцы тоже хотели бы этого добиться. Земля им не нужна. На что она им? Если бы они хотели эксплуатировать землян, то на Тейлере их намного больше, чем здесь, а они их не эксплуатируют, во всяком случае жестоко и в массовом порядке.

Наши бывшие соотечественники предпочли возвращению сюда ту форму эксплуатации труда, какая там практикуется. На что это указывает? Да на то, что Движение за Возвращение зашло в тупик. Никто не приезжает обратно на Землю. Вот потому-то я и порвал с ним. По этой же причине, как я считаю, порвал и ты. Веганцы хотели бы снять груз проблемы родной планеты человечества со своей шеи. Разумеется, они хотят навещать ее и дальше. Для них очень поучительно приезжать сюда посмотреть, что можно сделать с планетой. Это оказывает на них отрезвляющее, смиряющее гордыню и, наконец, попросту пугающее действие.

Им требовалось сделать не что иное, как найти способ обойти правительство наших милых сограждан на Тейлере. Те, как ты понимаешь, отнюдь не стремятся расстаться со своей единственной претензией на налоги и существование: с Управлением.

Однако после долгих переговоров и значительных экономических посулов – дело дошло даже до предложения предоставить всем землянам Веганского Конгломерата полное веганское гражданство, похоже, способ был найден. Осуществление плана решили поручить клану Штигогенов, можно даже сказать, собственно Татраму.

Он, как ему думалось, нашел, наконец, средство возвратить землю в автономное пользование землян и сохранить ее культурную неприкосновенность. Поэтому он отправил своего внука, Корта, произвести «разведку местности».

Корт – странное существо: настоящий его талант – перевоплощение (все Штиго очень одаренные), и он любит кем-нибудь прикидываться. По-моему, Корту до смерти хотелось сыграть роль инопланетянина, и, уверен, он исполнил ее умело и эффективно. (Татрам также уведомил меня, что это будет последняя роль Корта. Он умирает от дринфана, болезни неизлечимой; я также думаю, что именно это и определило выбор Татрама).

Поверьте мне, Константин Карагиозис, Коронес Номикос (и все другие, которых я не знаю), Конрад, наконец, когда я говорю, что он отнюдь не изучал недвижимость. Нет.

Но позвольте мне на прощание один последний байроновский жест. Поверь мне на слово, что он должен жить, и позволь мне сдержать свое обещание и сохранить тайну. Ты не пожалеешь об этом, когда все узнаешь полностью.

Мне очень жаль, что я так и не закончил элегию в твою честь, и проклятье тебе за то, что ты отнял мою Лару, тогда, в Керчи!..

Фил»

Ну что ж, решил я тогда. Даруем веганцу жизнь, а не смерть. Фил высказался вполне определенно, и я ни на секунду не усомнился в его словах.

Я вернулся за обеденный стол Микара Коронеса и оставался с Миштиго, пока тот не собрался. Проводив его обратно до дома Якова Коронеса, я проследил, как он упаковал последний чемодан. За все это время мы обменялись не более чем шестью словами.