Текст книги "Страх. История политической идеи"

Автор книги: Робин Кори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 30 страниц)

Действуя в соответствии с Актом о внутренней безопасности, Бюро по контролю над подрывной деятельностью вело себя довольно осторожно и не навешивало ярлыки коммунистов на всех либералов и прогрессистов. Оно разработало и выпустило в свет внутренние правила (от восьми до двенадцати пунктов), регулирующие и ограничивающие его полномочия, связанные с классификацией правонарушений. Бюро потребовало от генерального прокурора и Коммунистической партии представить почти 15 тыс. страниц свидетельских показаний и 507 документов, прежде чем приняло решение о регистрации партии. Апелляционные суды отменили два отдельных решения бюро, поскольку последнее не располагало достаточными основаниями. Верховный суд вернул дело в низшую инстанцию на том основании, что партии не было предоставлено полноценных возможностей для того, чтобы опровергнуть некоторые частные свидетельские показания. Когда же в 1961 году после многочисленных апелляций и изменений процедурного характера дело возвратилось в Верховный суд, акт о регистрации был утвержден, а решение бюро о регистрации Коммунистической партии было признано конституционным⁴³.

Столь же тщательной проверке подверглись программы по обеспечению лояльности служащих и государственной безопасности, проводившиеся федеральным правительством и правительствами штатов. Результатом проверки стали столь же продолжительные апелляционные процедуры. Они предоставили гражданам довольно широкий спектр гарантий, подобных (хотя и не столь полных) тем, что были предоставлены лицам, подозревавшимся в преступлениях⁴⁴. Подобным же образом Конгресс предоставил процедурные гарантии лицам, выступавшим со свидетельскими показаниями перед комитетами. Даже HUAC Конгресс обязал признать, помимо прочих ограничений, что расследования могут инициироваться только при согласии большинства членов комитета, хотя «предварительные разыскания» могли проводить сотрудники комитета с согласия председателя. Свидетели имели право на помощь адвоката и «приглашались» на консультации с юрисконсультом или следователями комитета «в любое время». Граждане, уличенные в подрывной деятельности, должны были получить письменное уведомление комитета о том, что их имена были названы, и о том, где, когда и кем они были названы. Они также имели право потребовать явки в комитет для защиты чести своего имени, а комитет был обязан предоставлять им письменную копию перечня процедур⁴⁵.

В каждом из этих случаев правительственные служащие ставили перед собой цель оградить от наказания невиновных, пусть даже виновные получали право на апелляцию. Однако при этом они не переставали обращать особое внимание на то, что в их глазах представляла собой вина (принадлежность к коммунистическому движению) или невиновность (не просто непринадлежность к коммунистическому движению, но антикоммунизм). Они привлекали значительные средства для сбора информации, необходимой для принятия разумных законов, предъявления обоснованных обвинений, обеспечения законного расследования и вынесения справедливых приговоров. По возможности, процедуры принятия решений и сведения, не связанные с вопросами безопасности, делались достоянием гласности; таким образом, достигалась известная степень прозрачности деятельности правительства. Многие дела (даже такие, которые не имели уголовного характера) требовали едва ли не целого десятилетия работы судов. По многим пунктам суды отменяли решения правительственных и низших судебных инстанций; впрочем, как правило, они сосредоточивались на процедурных проблемах и редко затрагивали вопросы, связанные с принципом свободы слова. И все же в эпоху Маккарти репрессии, равно как и политический страх, процветали. Не тот парализующий страх, что воображали себе теоретики верховенства закона, а репрессивный страх, который побуждает людей высказываться и действовать с оглядкой, воздерживаться от критический суждений и от участия в антиправительственных движениях⁴⁶.

Некоторые исследователи маккартизма утверждают, что политика репрессий удалась благодаря тому, что верховенство закона не осуществилось; другие говорят, что репрессивная политика провалилась благодаря торжеству верховенства закона⁴⁷. При этом ни те ни другие не хотят предположить, что и репрессии достигли цели, и верховенство закона восторжествовало. Первое иногда происходило вопреки второму, а когда-то – как в случае поддержки либералами Акта о контроле над коммунизмом или многолетних апелляций, на которые уходило время, силы и средства членов Коммунистической партии, – вследствие верховенства закона⁴⁸. Парадоксально, но эту взаимосвязь во всей полноте понял один из наиболее консервативно настроенных членов Верховного суда, Феликс Франкфуртер. Хотя он сходился во мнении с большинством членов суда по главному делу, основанному на акте Смита, но именно он напомнил коллегам и всей нации, что «конституционность не требует от нас чувства меры, чувства юмора или отсутствия страха». Так и получилось: федеральное правительство и судебная власть потрудились применить акт Смита только к Коммунистической партии. Они не удосужились рассмотреть тот факт, что «применение насильственных мер к сторонникам переворота неизбежно заставит замолчать тех критиков, которые к сторонникам переворотов не относятся, поскольку внушит им опасения, что их критические выступления будут истолкованы именно в этом духе. И неважно, насколько твердо мы уверены в том, что предстающие перед нами обвиняемые готовятся свергнуть правительство и дожидаются благоприятного момента; самообманом будет думать, что мы сможем применить к ним меры наказания за их симпатии без того, чтобы увеличить риск для лояльных граждан, которые искренне верят в реформы, отстаиваемые обвиняемыми»⁴⁹. В годы, последовавшие за решением по делу Денниса, а возможно, и в наше время реакция многих сторонников реформ оказалась в точности такой, как предсказывал Франкфуртер, – отказ от политических споров и отстраненность от мятежных движений. Верховенство закона послужило слишком ненадежным буфером против нависшей над ними репрессивной мощи. А порой оно само становилось орудием репрессивной мощи.

Плюралистическое общество

В сентябре 1954 года Республиканский фонд создал команду исследователей и журналистов (в нее вошел молодой Майкл Харрингтон) для изучения способов, которыми создавались черные списки сотрудников радио, телевидения и киноиндустрии. Заблудившись в незнакомом лесу, человек порой поднимает с земли камень и обнаруживает под ним целый мир. Вот так и упомянутая команда обнаружила репрессивный мир в самом малозаметном месте. Таковым оказалась «Контратака», издававшийся на четырех страницах еженедельник. Он публиковал имена коммунистов, действующих на территории Соединенных Штатов, и служил источником информации для руководителей студий ТВ и радио при приеме сотрудников на работу и при их увольнении. Издатели «Контратаки» некогда работали в ФБР, но покинули эту организацию, решив, что «усилия нашего правительства по противостоянию коммунистической деятельности провалились вследствие эффективной работы этой пятой колонны». Будучи убежденными в том, что действия вне устанавливаемых правительством рамок более эффективны, они создали некоммерческую консалтинговую организацию под названием «Союз Джона Куинси Адамса»[56]56
  Адамс (1767–1848) – 6-й Президент США (1825–1829).


[Закрыть] для раскрытия сущности деятельности партии и ее сторонников. Когда эта затея не удалась, была образована коммерческая фирма, которую частным образом финансировали состоятельные антикоммунисты. Эта фирма быстро набрала обороты. Наибольший успех имел специальный репортаж «Красные каналы». В него вошли высказывания 151 человека; все они работали на телевидении и радиовещании и были вовлечены в так называемые «дела коммунистов». Надо полагать, все они были занесены в черные списки. «Красными каналами» руководящие работники средств массовой информации, рекламных агентств и корпоративные спонсоры пользовались настолько часто, что это издание кое-кто стал называть Библией Мэдисон-авеню⁵⁰.

Что же связывает этих проходимцев из ФБР с полосатыми мундирами нью-йоркских полицейских? Коммерсант из Сиракузы Лоуренс Джонсон, владелец сети супермаркетов в северной части штата, был активным общественным деятелем и при этом ярым антикоммунистом. Когда отдельные компании вкладывали средства в теле– или радиопрограмму, в которой участвовали лица, упомянутые в «Красных каналах», Джонсон угрожал созданием антирекламы товарам этих компаний в своих магазинах, где покупателям сообщалось бы, что компании субсидируют «подрывные элементы». Согласно отчету Республиканского фонда Джонсон «не только способствует убедительности „экономических“ аргументов в пользу черных списков. Собственно говоря, он сам и является таким аргументом». Объединенная сила Джонсона и «Красных каналов» оказалась настолько действенной, что один сотрудник радиоиндустрии выразился так: «Я ничего не слышу о ФБР или о генеральном прокуроре. Слышу я только о „Красных каналах“, о Джонсоне из Сиракузы и других персонажах, делающих свой бизнес»⁵¹.

В Америке репрессивный страх нередко принимает такую форму: государство незримо присутствует за кулисами, а роль гражданского общества преувеличивается. Хотя сторонники существующего положения вещей со мной не согласятся, но все же гражданское общество воспринимает общественные организации и институты как не связанные открыто с правительством. Речь идет о самом широком спектре объединений – от семейных или местных до церковных приходов, ротари-клуба, политических партий, профсоюзов, корпораций и трудовых коллективов⁵². Большая часть этих гражданских объединений (если не все) в некоторой степени связана с государством, но их деятельность в значительной мере проходит вне зоны компетенции правительства. Теоретически это обстоятельство должно свидетельствовать о том, что гражданское общество является источником свобод. Поскольку оно не подчинено правительству, граждане могут осуществлять свою деятельность, не опасаясь репрессий со стороны правительства. Там, где эта деятельность носит политический характер, гражданское общество обязано мобилизовывать граждан при помощи морального убеждения, а не насилия. Там же, где функции гражданского общества не имеют политического характера, оно служит противовесом политическому гнету. Если мы участвуем в работе церквей, синагог или мечетей, то четыре вечера в неделю проводим дома, в кругу семьи, а три вечера – на заседаниях комитетов, политика не сможет захлестнуть нас с головой. Хотя Мэдисон ничего не говорил о гражданском обществе, именно оно является подтверждением его тезиса о том, что разнообразие рождает свободу. Плюрализм может «сделать крайне маловероятным появление несправедливого господства большинства, поскольку в обществе признается несхожесть граждан»⁵³.

Такова теория. А вот практика далеко не совпадает с ней. Гражданское общество даже при самых либеральных режимах часто представляет собой дополнение к государственному аппарату насилия, а то и самостоятельный репрессивный механизм⁵⁴, особенно в условиях либеральной демократии, где влияние государства ограничено, у элит имеются все соблазны использования гражданского общества для внедрения страха. Едва ли это можно назвать непреложным правилом, но мы вправе предположить: чем правительство либеральнее, тем более привлекательным представляется поставить гражданское общество на службу страху. В период «красной лихорадки» 1919–1920 годов правительство США приговорило около 10 тыс. американцев к заключению в тюрьме или в лагерях для интернированных, а около 600 человек – к депортации⁵⁵. С другой стороны, в годы маккартизма в результате наложенных либералами ограничений на полномочия государства за решеткой оказались не более 200 человек и только считанные единицы были депортированы. И тем не менее маккартизм просуществовал дольше, оказал воздействие на большее число граждан, нанесенный им ущерб был более стойким. В течение долгого времени он оказывал существенное влияние на американскую политику. Почему так произошло? Свою роль сыграли многие факторы, не в последнюю очередь – атмосфера холодной войны, но одним из них была большая степень вовлеченности гражданского общества, в особенности трудовых коллективов. Хотя правительство лишь в немногих случаях прямо применяло к гражданам меры наказания, во всей Америке каждый пятый (а то и третий) работающий человек на своем рабочем месте подвергался проверке на лояльность⁵⁶.

Едва ли загадкой является то, как гражданское общество становится заменой механизмов государственного насилия или дополнением к ним. Гражданское общество в целом, равно как и Билль о правах, не подвержены ограничениям. Поэтому те шаги, которые не вправе предпринимать государство, могут предпринять частные лица, принадлежащие к гражданскому обществу. Широкую известность получило следующее заявление судьи Джексона: «Ни одно должностное лицо какого бы то ни было ранга не полномочно предписывать, что является верным в вопросах политики, национальных отношений, религии и других предметов, имеющих отношение к личным убеждениям, или принуждать граждан к устным заявлениям или действиям в данных сферах»⁵⁷. Но какая из звезд нашего конституционного созвездия не позволяет таким газетам, как «Нью-Йорк таймс», выставить ортодоксальность взглядов условием для приема на работу, что имело место в годы маккартизма? Какая статья Конституции не позволяет издателю потребовать от поэта Лэнгстона Хьюза изъять из текста его произведения «Знаменитые негры-музыканты» все упоминания о певце Поле Робсоне, принадлежавшем к Коммунистической партии, или не дать издательству «Литтл энд Браун» права издавать бестселлеры Говарда Фаста, писателя коммунистической направленности?⁵⁸ Поправка VI к Конституции гарантирует, что «каждому обвиняемому по какому-либо уголовному делу предоставляется помощь адвоката для защиты». Но какая буква Конституции запретила бы прокурору Эйбу Фортасу, который позднее работал в Верховном суде, отказаться от защиты интересов члена Коммунистической партии в годы маккартизма? Вот его собственные слова: «Мы решили, что не можем позволить себе представлять интересы кого бы то ни было, кто когда-то был коммунистом»⁵⁹. Поправка V предполагает, что государство не вправе заставлять кого-либо свидетельствовать против себя, но она не запрещает частному предпринимателю уволить сотрудника, представшего перед слушаниями комитета Конгресса⁶⁰. Если наша Конституция охраняет нас от вторжения государства в нашу жизнь, как может она хотя бы допускать, чтобы оно регулировало частные решения, принимаемые внутри гражданского общества? То, что дает либеральное государство, гражданское общество отнимает.

Сегодня мы являемся свидетелями подобных (хотя и несколько модифицированных), взаимоотношений между государством и гражданским обществом. Поскольку иммигранты лишены многих конституционных прав, которыми пользуются граждане США, в руках правительства находятся рычаги применения насильственных санкций, таких как необоснованные задержания и депортации в отношении выходцев из арабо-мусульманского мира. Против американских граждан такие санкции применены быть не могут. Впрочем, даже в этой области Администрация Буша совершила определенный прорыв, когда объявила некоторых уроженцев Америки врагами, не подлежащими защите в рамках Конституции. Если названные меры, примененные правительством, вызвали волну критики⁶¹, политологи и журналисты меньше внимания уделяли репрессивным ресурсам, предоставляемым гражданским обществом. После 11 сентября настороженность в отношении мусульман и арабов значительно погасила первую волну насилия, но команды наблюдателей упорно продолжают представлять доклады, направленные против этих групп. Обычно такие акции рассматриваются как проявления расовой или этнической дискриминации, однако они все-таки немало охладили тягу арабов и мусульман к публичным высказываниям и к созданию объединений, вообще к каким-либо действиям, подозрительным в политическом отношении. Послушаем М. Сиддик-шейха, председателя Деловой ассоциации американцев пакистанского происхождения, прожившего в Соединенных Штатах тридцать два года: трудовая дискриминация «внушает мне явственное ощущение неуверенности. Мне представляется, что я хочу спрятаться в шкаф». Американские граждане и выходцы из арабских и других мусульманских стран свидетельствуют, что у них даже нет желания жаловаться на дискриминацию, поскольку они боятся, что откровенные высказывания могут привлечь к ним нежелательное внимание правительственных организаций. Их опасения подтверждают случаи, когда жалобы такого рода приводили к посещениям агентов ФБР либо других государственных служб⁶².

Как в годы холодной войны, так и сегодня гражданское общество служит и заменой государства, применяя репрессивные меры, недоступные правительству, и отягощая налагаемые последним наказания, и дополнением государства, выполняющим то, что государственные служащие не могут выполнить самостоятельно. Наиболее красноречивым примером первого рода функций являются средства массовой информации. Администрация Буша, сдерживаемая Поправкой I, не может осуществлять предварительную цензуру или угрожать журналистам карательными санкциями – арестами или штрафами – за публикацию нежелательных материалов. Но Поправка I не содержит ничего, что заставляло бы издателей, продюсеров и редакторов отказываться от самоцензуры, как мы уже видели в предыдущей главе. Поправка I также не запрещает им угрожать санкциями в отношении их подчиненных, которые уклоняются от подачи информации в политически «правильном» духе. Руководители информационных сетей уже применили санкции к таким известным репортерам, как Кристиана Аманпур из «Си-эн-эн» или Эшли Бэнфилд и Питер Арнетт из «Эн-би-си», за их критические отзывы о войне в Ираке или о стиле освещения событий этой войны в изданиях и программах их корпораций. Аманпур отделалась вызовом в кабинет руководителя «Си-эн-эн», зато Арнетт был уволен, а Бэнфилд понижен в должности⁶³. Но помимо этих получивших огласку примеров самоцензуры и робости в средствах массовой информации, имели место бесчисленные и потому менее заметные примеры того, какие проблемы возникали у журналистов низшего звена или у не приобретших публичной известности служащих редакций и новостных служб. Один из ветеранов компании «Фокс ньюс» свидетельствует, что служба новостей «находится под постоянным контролем и наблюдением администраторов» и «жесткое давление менеджеров… может быть как неназойливым, так и явным». Незащищенные «служащие, многие из которых слишком молоды и не успели продвинуться в журналистской иерархии, не состоят в союзах и не находят поддержки в отношении распоряжений, которые их вынуждают исполнять, приобретают немотивированное желание угождать высшему начальству»⁶⁴. Один случай, имевший место в конце 2001 года и прошедший малозамеченным, может пролить некоторый свет на функционирование этих скрытых механизмов насилия. 31 октября Рей Гленн, старший выпускающий редактор газеты «Панама-Сити ньюс хералд», издающейся во Флориде, выпустил служебную записку следующего содержания:

Вниманию Хэла [Хэл Фостер, исполнительный редактор]: НЕ ПОМЕЩАТЬ на странице А1 снимки человеческих жертв среди гражданского населения. Редакция дружественной нам газеты в Форт-Уолтон-бич пошла по этому пути и получила сотни электронных и иных посланий угрожающего содержания. Также вниманию Хэла: не помещать телеграфных сообщений, относящихся к жертвам среди мирного населения, случившихся в ходе войны США в Афганистане. О них следует уведомлять читателей в текстах репортажей. Если в целях преуменьшения масштабов потерь среди гражданского населения сообщения требуется переписывать, ТАК и поступать. Исключение должны составлять случаи, когда американские военные силы наносят удары по детским приютам, школам и т. п., в результате чего гибнут сотни детей.

И далее редактор заключает свою служебную записку угрозой, словно его инструкции выражены недостаточно ясно: «Неисполнение этих или других существующих правил повлечет риск утраты работы»⁶⁵. Другой пример слияния федерального правительства и гражданского общества, т. е. организаций, непосредственно работающих с рядовыми гражданами, мы видим в создании широко разрекламированной Системы оповещения и предотвращения терроризма (TIPS). Согласно некоторым сообщениям федеральное правительство при помощи TIPS использует каждого 24-го гражданина страны для получения сообщений о деятельности других граждан. Оно приостановило демонстрацию выпускаемого компанией «Фокс» телесериала «Самые желанные в Америке» с целью принятия сигналов от упомянутых информаторов⁶⁶. Такие корпорации, как «Офис-макс», согласились «докладывать правоохранительным органам о подозрительных или сомнительных заказах на опубликование или копирование документов»⁶⁷. Хотя политологи часто говорят, что правительство стремится монополизировать контроль над механизмами устрашения, на самом деле оно активно передает их в распоряжение частных организаций. В конце ноября 2002 года «Уоллстрит джорнал» сообщила о «самом масштабном разведывательном эксперименте, который ФБР когда-либо проводило в частном секторе». Агенты ФБР распространили списки подлежащих наблюдению лиц в банках, туристических фирмах, службах проката автомобилей и в казино на всей территории страны. Пусть даже ФБР признало, что в эти списки попали имена ни в чем не виновных людей; списки распространились настолько широко, что, как сказал один высокопоставленный чиновник из отдела по борьбе с терроризмом, «мы уже не контролируем хождение этих списков»⁶⁸.

Парадоксально, но именно те свойства гражданского общества, которые должны явиться его наиболее привлекательными чертами, – плюрализм, автономия, охрана частной жизни – благоприятствуют распространению репрессивного страха. Подобно установленному при федерализме разделению властей, плюрализм и многообразие гражданского общества создают больше возможностей для участия людей в репрессивных акциях. В одном отчете специалиста по общественной информации, который в эру маккартизма занимался «очищением» служащих, занесенных в черные списки от подозрений, чтобы они могли работать на телевидении и радиовещании, прослеживается связь между многоликим гражданским обществом и политическими репрессиями. Я приведу текст этого документа целиком, так как уже по его объему можно судить, как много участников, институтов и интересов переплетаются в процессе репрессий. Этот текст, читающийся как пародия на Монтескьё, «Статьи Конфедерации»[57]57
  «Статьи Конфедерации» (1777) – первая Конституция США; действовала в 1781–1789 гг.


[Закрыть] и Токвиля, касается системы сдержек и противовесов, юридических процедур и групповых интересов в условиях плюрализма. Отсюда видно, что многообразие делает репрессии не менее безвредными, но более изощренными, создавая все новые условия для малодушия и политической униженности.

Если человек чист и приходит ко мне, я в первую очередь изучаю его послужной список. Главным образом я выясняю, включает ли он обвинения в принадлежности к Коммунистической партии. Я желаю определить, может ли он «быть очищен». Если я убеждаюсь, что он не коммунист, а если и был коммунистом, то изменил свои убеждения, то я интересуюсь, беседовал ли он с представителями ФБР. Если нет, я объясняю ему, что он должен первым делом обратиться в ФБР и рассказать там обо всем, что ему известно. Я предлагаю ему сказать: «Я гражданин и патриот, и я прошу вас: задавайте мне любые вопросы, какие у вас имеются».

Затем я выясняю, попадал ли этот человек в черные списки, – где ему запрещено работать, кто именно в данной отрасли отстраняет его от работы и кто именно за пределами данной отрасли привил ему заблуждения. Если, допустим, это Американский легион[58]58
  «Американский легион» – консервативная организация участников различных войн, созданная в 1919 г.


[Закрыть], я обращаюсь к кому-то из руководства Легиона и говорю, что мой клиент пришел ко мне за помощью и утверждает, что он невиновен. В ответ я могу услышать: «Почему же тогда этот парень 47 раз заносился в черные списки, и я знаю людей, которые говорят, что не доверяют ему?» На это я возражаю: «Я намерен предложить ему выступить с заявлением». Затем, когда человек из Легиона получает заявление и знакомится с ним, я снова обращаюсь к нему и прошу его письменно удостоверить, что он этим заявлением удовлетворен. Как правило, он отвечает: «Письменных свидетельств я давать не буду но если кто-нибудь этим человеком заинтересуется, то пусть свяжется со мной».

В процессе своей деятельности я могу обнаружить, что в деле принял участие Джордж Сокольски [консервативный журналист, который в своих обозрениях нередко обвинял или очищал людей от обвинений в принадлежности к коммунистам]. Я обращаюсь к нему и сообщаю: человек из Легиона считает, что с моим клиентом все в порядке. Если мне удается убедить Сокольски, я связываюсь с Виктором Райзелем, Фредом Уолтменом [также журналисты] или с кем бы то ни было, кто также имеет отношение к делу. Когда я заручаюсь четырьмя «свидетельствами» подобных влиятельных людей, то направляюсь к Джеку Рену из «Бэттен, Бартон, Дюрстайн и Осборн» [рекламное агентство в Нью-Йорке] и к «менеджеру по безопасности» в «Си-би-эс».

Я выжидаю несколько дней, после чего звоню Рену. Возможно, он скажет мне: «Вы сошли с ума. Мне известно 15 пунктов, по которым этот парень не дал объяснений». Тогда я вызываю своего клиента. Он приходит, стонет, жалуется и бьется головой о стену. Он говорит: «Я покопался в памяти. Я опросил жену и агента. Они ничего не могут припомнить».

Я перезваниваю Рену, и он говорит: «Когда ваш приятель будет готов к очистке, я поговорю с ним». В таком случае мы заходим в тупик. Мой парень очищен, но работу получить не может. Я знаю случаи, когда пострадавшие мыкались от восьми до десяти месяцев после «очищения», прежде чем находили работу…

И наконец… есть вариант, что Рен снимет трубку, позвонит режиссеру или продюсеру и скажет: «Почему вы не даете Биллу роль в вашем шоу?»

…Человек, попавший в передрягу, даже если у него имеются убедительные доводы в свою пользу, остается выключенным из жизни, пока не встретит кого-то вроде меня, т. е. того, кто проведет его по джунглям людей, которых необходимо удовлетворить. Ему придется убеждать этих людей всякий раз заново. Обычно он находит адвоката и терпит неудачу; бывает, что он прибегает к помощи специалиста по общественной информации или агента по печати и рекламе, который не доверяет «очистителям», и он только теряет время⁶⁹.

Вспомним, что речь идет об отношении к «невиновным».

Кроме того, многообразие в гражданском обществе способствует дроблению на фракции среди сил, которые были бы способны противостоять репрессиям. В 10-м выпуске «Федералиста» Мэдисон доказывал, что возникновение общественных группировок нужно приветствовать, поскольку они являются противоядием от тирании правительства. Чем больше будет фракций, утверждал он, тем меньше у каждой из них будет возможностей установить тираническое правление⁷⁰. Два века спустя Дж. Эдгар Гувер блистательно воспользовался рекомендациями Мэдисона для стимулирования правительственных репрессий. В 1960-е годы ФБР пестовало разногласия в рядах правозащитных организаций, придерживавшихся левых взглядов, студентов и других прогрессивных движений. Не ФБР породило эти разногласия: они уже существовали, но оно углубило их. В 1967 году в 22 местных отделения в разных концах страны пришло секретное предписание, в котором содержались следующие инструкции: «Усилия различных группировок [в движении за права чернокожего населения] должны подавляться. Нельзя пренебрегать ни единой возможностью использовать – при помощи методов контрразведки – организационные и политические конфликты между лидерами группировок и обострять существующие разногласия между организациями черных националистов».

Годом позднее в недрах ФБР родилось еще одно предписание. Отделениям на местах вменялось в обязанность «препятствовать возникновению коалиций подрывных организаций черных националистов. В единстве заключена сила; это банальность, которая не становится от того менее верной. Эффективная коалиция черных националистов может стать первым шагом к появлению в Америке настоящего „Мау-мау“[59]59
  «Мау-мау» – национально-освободительное движение в Кении в 1950-е гг.


[Закрыть], началом подлинной негритянской революции». ФБР нейтрализовало усилия «Черных пантер»[60]60
  «Черные пантеры» – экстремистское движение чернокожих американцев, ставившее своей задачей уничтожение белых расистов и возникшее в ответ на жестокости ку-клукс-клана.


[Закрыть] по созданию многонациональных коалиций, в которые должны были войти объединения пуэрториканцев, группировки белого городского населения и участники студенческого движения, выступавшие за активный сепаратизм; за что «Пантеры» и другие сторонники национальной идентификации впоследствии были осуждены. Также ФБР пыталось использовать движение за права женщин, которое виделось ему «дробящим и разъединяющим фактором», чтобы «ослабить революционное движение» и «Новых левых»[61]61
  «Новые левые» – леворадикальное идейное течение 1950-1970-х гг. Опираясь на идеи Г. Маркузе, анархизма и троцкизма, стремилось создать в западном обществе революционную ситуацию.


[Закрыть]⁷¹.

Мы видели, как стремление носителей власти, подобных Трумэну, сохранить автономию представляемой ими ветви власти побуждало их участвовать в репрессиях, а не противостоять им. Точно так же аналогичное стремление элит внутри гражданского общества порождает у них готовность сотрудничать с репрессивными силами. Во времена холодной войны лидеры гражданского общества нередко инициировали внутри своих институтов репрессивные акции или соглашались в них участвовать хотя бы ради того, чтобы держать на расстоянии от себя правительство и нежелательных частных лиц. Президент колледжа Барнарда заявлял: «Если колледжи возьмут на себя проведение чисток в своих стенах, Конгресс не сочтет нужным проводить собственные расследования». Один из следователей из HUAC проинформировал прессу, что не намерен скрывать своих недружелюбных по отношению к Голливуду намерений в беседах с руководителями студий концерна. «У меня запланирован ряд встреч с заправилами индустрии, и все ресурсы и возможности комитета палаты, нашего следственного штаба будут в распоряжении тех, кто пожелают очистить свой дом, пока этим не занялся Конгресс.» Ирвинг Ферман из Американского союза гражданских свобод признавался, что сотрудничал с ФБР, чтобы защитить своих коллег от расследований HUAC или «Американского легиона». Подобным же образом Национальное агентство по содействию прогрессу цветного населения собирало досье на всех сотрудников и изгоняло из своих рядов тех, кого можно было заподозрить в принадлежности к Коммунистической партии, в частности, даже основателя организации У Э. Б. Дюбуа[62]62
  Дюбуа Уильям Эдуард Бёркхардт (1868–1963) – американский писатель, историк и социолог, один из основоположников современной негритянской литературы США.


[Закрыть], который тесно сотрудничал с коммунистами, а под конец жизни вступил в ряды партии⁷².