Текст книги "Проклятие демона"

Автор книги: Роберт Энтони Сальваторе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 42 страниц)

– Если это все-таки не чушь, я должен быть одним из первых, кто окажется там, – пытался объяснить он придворной даме. – Какой же я король, если прячусь в Урсальском замке, а в это время на севере совершается спасение мира?

– Все эти месяцы мы прятались в Урсальском замке, – напомнила Констанция. – Торренс еще ни разу не покидал его стен.

– Мы слишком засиделись здесь! – ответил Дануб.

Он собирался покинуть зал, но Констанция бросилась вперед и загородила дверь.

– Я знаю, вы утомлены такой жизнью, как и все мы, – сказала она. – Но мы должны быть стойкими во имя блага королевства.

– Герцог Тетрафель отдал в распоряжении Джилсепони весь свой гарнизон, – напомнил ей Дануб. – Он поверил ей и повел с собой весь город.

– Ему нечего терять.

– Возможно, и так. Но мы с тобой знаем, что мне нельзя оставаться в стороне, когда где-то происходят важные события. Для охраны пути на север понадобится множество солдат. Если все так, как говорят, количество паломников начнет постоянно увеличиваться.

– Братья из Сент-Хонса еще не готовы к отъезду, – возразила Констанция.

Так оно в действительности и было. Настоятель Хингас знал о возможном чуде и даже утверждал, что его посетил духовный двойник Джилсепони и настойчиво убеждал отправиться на север. Тем не менее сам Хингас и его собратья не собирались трогаться в путь прямо сейчас.

Король Дануб, выслушав возражения в очередной раз, глубоко вздохнул, затем крепко схватил Констанцию за плечи.

– Я верю в это, – сказал он. – Я должен в это верить. И если средство избавления Хонсе-Бира от чумы действительно найдено, я непременно должен оказаться в Барбакане. Ради блага народа и королевской власти.

– Вы верите в чудо? – довольно резко спросила Констанция. – Или в нее?

Вопросы несколько удивили Дануба: Констанция впервые открыто приревновала его к Джилсепони. Но ведь то, что узнала Джилсепони, касалось судьбы всех народов!

Король Дануб долго и пристально смотрел на Констанцию.

– Я должен это сделать, – заявил он, осторожно, но решительно отодвигая придворную даму от двери.

Затем он вышел из зала.

Его ожидал герцог Калас, не слишком обрадованный предстоящим путешествием, но уже одетый по-дорожному.

– Корабли герцога Брезерфорда ждут отплытия, – доложил Калас. – Дорога к гавани надлежащим образом подготовлена.

– Тогда едем немедленно, – ответил Дануб и зашагал по коридору, увлекая за собой герцога.

– Ваше величество! – раздался голос Констанции; король и герцог обернулись.

Констанция стояла, упираясь руками в дверной проем.

– Вас ждет рискованное путешествие, – проговорила она. – Вы должны назвать своего преемника.

Дануб искренне удивился ее словам. Он не раз отправлялся навстречу опасностям, даже и не думая о каком-либо официальном заявлении. Впрочем, до сих пор ему и не требовалось делать подобных заявлений.

– Я вернусь, – сказал он Констанции, не желая говорить об очевидных вещах и доставлять ей боль.

– Я требую этого ради блага королевства, – громко заявила Констанция.

Король Дануб ощущал на себе сверлящий взгляд Каласа, однако не отводил глаз от Констанции.

– В случае моей гибели трон наследует принц Мидалис, ныне правящий Вангардом, – объявил Дануб. – Перед тем как покинуть Урсальский замок, я распоряжусь, чтобы это было официально засвидетельствовано.

Констанция чуть повернула голову, стремясь скрыть под вежливой улыбкой вспышку гнева.

Король Дануб повернулся и ушел.

Герцог Калас какое-то время продолжал смотреть на Констанцию.

– Терпение, – сказал он, когда Дануб отошел на достаточное расстояние и уже не слышал его слов. – Мервик еще слишком мал.

Констанция бросила на него испепеляющий взгляд и с шумом захлопнула дверь.

Калас, которому тоже не хотелось спешно покидать Урсал, но который хорошо знал свое место и не перечил желаниям короля, только усмехнулся и поспешил вслед за Данубом.

ГЛАВА 42
СПАСЕНИЕ ИСТИННОЕ И МНИМОЕ

Зрелище, открывшееся Джилсепони и Дейнси на подъезде к Санта-Мир-Абель, заставило их забыть то, что они увидели в Палмарисе… На унылой, открытой всем ветрам равнине, рядом с величественными стенами монастыря, громоздились десятки шатров и навесов. Джилсепони казалось, что внутри каждого шатра лежало по нескольку десятков больных.

Сотни людей – живые покойники – отрешенно бродили по лагерю и вокруг него.

– Сколько их, – в ужасе прошептала Дейнси Окоум.

Джилсепони кивнула. Она понимала, почему здешнее поселение чумных больных столь велико. Вокруг Санта-Мир-Абель не было городов. Ближайшим городом, если не считать маленького Эмвоя, был Палмарис, лежавший в восьмидесяти милях к северо-западу и отделенный широким проливом. Людям из ближних и дальних селений этого обширного края больше некуда было идти, и они стекались сюда, под стены главной крепости церкви Абеля. Стекались и умирали на глазах монахов и самого отца-настоятеля.

А сколько больных умерло по дороге? – думала Джилсепони. Наверное, еще столько же.

Джилсепони вдруг охватило такое отчаяние, что ей захотелось повернуть Дара и поскакать назад, скрыться в Дундалисе, в комнатке над трактиром «У доброго друга». Забиться в нору, которую она когда-то вырыла для себя. Невероятным усилием воли Джилсепони прогнала эти мысли, закрыла глаза и представила образ простертой руки Эвелина.

– Да, их слишком много, – прошептала она, отвечая Дейнси.

Она пришпорила Дара, и могучий конь поскакал через поле.

Множество глаз следило за двумя всадницами, осторожно двигающимися между шатрами и навесами, держа путь к главным воротам монастыря. Джилсепони ощущала себя плывущей по бурному морю, а Санта-Мир-Абель представлялся ей далеким островом.

Но не спасительным островом.

Как ей хотелось разнести эти стены!

* * *

Брат Фрэнсис медленно шел вдоль цветочного кордона, чувствуя, как с каждым шагом у него слабеют ноги.

Пусть его бывшие собратья это увидят.

Он был крайне изможден и измотан. В кармане у брата Фрэнсиса лежал камень души, и монаху хотелось, высвободив свой дух, прорваться за стены Санта-Мир-Абель.

Да, ему хотелось, словно призраку, нарушить покой тех, кто прятался за стенами.

Как ему хотелось, чтобы они это увидели!

Катая камень между пальцев, Фрэнсис понимал, что упустил такую возможность. Сейчас у него вряд ли хватит сил высвободить дух из тела.

Он не сумеет даже позвать к стене Бурэя.

Ноги слабели, дыхание тяжелело с каждым шагом.

Нет, они должны это увидеть. Они должны оказаться свидетелями того, что брат Фрэнсис встретил смерть мужественно и с сознанием своей правоты!

Он уже не шел. Фрэнсис даже не заметил, когда его ноги подкосились и он упал. Ему удалось немного откатиться в сторону, так, чтобы иметь в поле зрения стену. Он несколько успокоился, увидев наверху фигуры монахов. Глаза ослабели, и ему было не различить, кто именно стоит на стене. Но Фрэнсис чувствовал: бывшие собратья глядят на него и показывают в его сторону.

Значит, они непременно скажут Бурэю.

Утешившись этой мыслью, Фрэнсис повернулся к цветочному заграждению, погрузившись в волны ароматов и созерцая разноцветные пятна. Умирающему монаху казалось, что запахи цветов способны дать ему то же, что некогда давал гематит, – отделить душу от тела. И тогда он на благоуханном облаке полетит прямо к Богу и предстанет перед его судом, которого он больше не страшился.

Фрэнсис не услышал, как где-то поблизости раздался и смолк цокот копыт. Ушей его коснулся шум собиравшейся толпы, возглавляемой Мери Каузенфед. Несколько сотен больных двигалось сюда, чтобы проститься с братом Фрэнсисом из Санта-Мир-Абель.

Знай Фрэнсис об этом, он был бы счастлив.

Джилсепони еще издали увидела лежащего и поняла, что он безнадежен. Такие же люди встречались ей и в Палмарисе, и по дороге сюда. Ему уже ничто не поможет. Даже если сейчас она отдаст все силы сражению с чумой в его теле, ей удастся лишь ненадолго продлить ему жизнь. Может, на несколько минут или даже часов, которые он все равно проведет в мучениях.

Глядя на его изможденное и почти бездыханное тело, Джилсепони понимала: чума одержала победу над жизнью этого человека, и теперь его глаза видели не столько окружающий мир, сколько глядели по ту сторону завесы.

Джилсепони ни за что не узнала бы лежащего, если бы вокруг не повторяли его имя. Когда она в последний раз видела Фрэнсиса, это был сильный, крепкий, чуть грузноватый человек с чисто выбритым лицом и коротко подстриженными волосами. Сейчас перед ней лежал настоящий бродяга! Длинные, спутанные волосы, такая же длинная, густая борода и совершенно высохшее тело.

Джилсепони подошла к нему, опустилась на колени и взяла его руку в свою.

Фрэнсис долго глядел на нее, но, похоже, так и не узнал.

– Здравствуй, брат Фрэнсис, – прошептала она. – Я слышала о твоем поступке, о твоем мужестве и сострадании к больным.

Фрэнсис продолжал отрешенно смотреть на нее, затем на его лице появилась улыбка.

– Джилсепони? – спросил он.

Она кивнула и потянулась за камнем души, хотя и сомневалась, удастся ли ей войти в тело Фрэнсиса.

Улыбка больного разом погасла.

– Ты можешь меня простить? – спросил он.

При каждом слове из его груди вырывался хрип.

Джилсепони удивленно и непонимающего взглянула на него.

– Твой брат, – произнес Фрэнсис. – Греди Чиличанк… Это я…

Джилсепони наклонилась ближе, стараясь не хмуриться.

– Я убил его, – признался Фрэнсис. – По пути из Палмариса. Это был несчастный случай… Я не хотел…

Джилсепони приложила палец к его губам, не давая ему договорить. Событие было слишком давним, а ненависть – слишком неуместной сейчас.

– Прости меня, – снова произнес Фрэнсис. – Мы все тогда ошибались и делали страшные вещи.

– А теперь ты знаешь истину? – спросила Джилсепони.

Фрэнсис вновь улыбнулся, а потом вздрогнул и закрыл глаза. Джилсепони опять потянулась к камню души, но Фрэнсис, словно прочитав ее мысли, задержал ее руку.

– Я ухожу без страха, – прошептал он, и Джилсепони показалось, что эти слова он произнес больше для себя, чем для нее.

– Я не боюсь суда, – добавил он, не открывая глаз.

Это были последние слова брата Фрэнсиса Деллакорта, монаха из Санта-Мир-Абель.

Джилсепони даже и предположить не могла, что смерть Фрэнсиса так больно ударит по ней. Прежде она не испытывала никаких дружеских чувств к этому человеку. Одно время он был в числе ее злейших врагов. И даже потом, когда после падения Маркворта они оба оказались в Сент-Прешес и Фрэнсис объявил, что она должна стать матерью-настоятельницей церкви Абеля, Джилсепони относилась к нему довольно неприязненно.

И вот он только что тихо и, как ей показалось, радостно скончался на ее глазах. К своему удивлению, Джилсепони стало очень тяжело, оттого что Фрэнсис умер.

Джилсепони осторожно сняла мертвую руку со своего плеча и переложила ему на грудь. Потом медленно встала и огляделась. Собравшиеся во главе с одноглазой женщиной плакали, глядя на тело брата Фрэнсиса. Джилсепони повернулась в сторону мрачно высившихся стен Санта-Мир-Абель. Ей понадобилось некоторое время, чтобы успокоиться и подавить чувства, захлестнувшие ее при виде монастыря.

Там в цепях держали Смотрителя. Там нашли мучительную смерть ее приемные родители.

Она глубоко вздохнула, напомнив себе, для чего она здесь, потом заставила себя взглянуть туда, где на стене стояло несколько фигур в сутанах. Взяв Дейнси за руку, Джилсепони пошла к монастырю.

– Фрэнсис умер? – спросил сверху чей-то резкий, незнакомый ей голос.

– Да, умер, – ответила Джилсепони.

Она услышала, как спросивший презрительно рассмеялся.

– Они невзлюбили его за то, что он оказался у нас, – послышалось у нее за спиной.

Джилсепони обернулась и увидела одноглазую женщину. Над телом Фрэнсиса уже хлопотали больные, бережно оборачивая его в простыню.

– Фрэнсиса изгнали из монастыря, когда он заболел? – спросила Джилсепони.

Женщина покачала головой.

– Он пришел к нам сам, когда был еще совсем здоров. И как мог помогал им всем, – ответила она, махнув рукой в сторону толпы больных. – Всем. Прежде чем заболеть, он сумел одного, а может, двоих вылечить от чумы. Да, хороший человек был брат Фрэнсис. Святой, попомни мои слова! Этим, что выстроились на стене, даже невдомек.

Женщина с силой плюнула под ноги.

– А-а, что они вообще знают, жалкие трусы? Сами носа не высовывают наружу и грозят убить каждого из нас, если мы только сунемся за их цветочную загородку.

Брат Фрэнсис… святой. Джилсепони смотрела, как уносят его тело. В ее мозгу никак не укладывались слова одноглазой женщины. Но еще сильнее на разум Джилсепони давили последние слова самого Фрэнсиса, его убежденность, что он не боится суда. Может, Фрэнсис действительно нашел свет и истину? Была ли его умиротворенность в минуту смерти настоящей, а не кажущейся? Может, он почувствовал, что уже искупил свой грех, и потому более не страшился Божьего суда?

Джилсепони вновь посмотрела на стену. Монахов стало больше. Несомненно, многим хотелось увидеть последнее путешествие их бывшего собрата.

– Мне необходимо поговорить с отцом-настоятелем, – крикнула им Джилсепони.

– Тебя никто не пустит внутрь, – услышала она тот же резкий и высокомерный голос.

Джилсепони взглянула на массивные монастырские ворота, и ее рука инстинктивно потянулась мешочку с самоцветами, висевшему у нее на поясе.

– Если бы я захотела, обошлась и без ваших разрешений, – пробормотала она сквозь зубы.

Она еще раз посмотрела на высокомерного монаха и только сейчас заметила, что левый рукав его сутаны заткнут за пояс.

– Я готова говорить с ним у ворот, через цветочный кордон, – сказала Джилсепони.

Монах презрительно усмехнулся и повернулся, намереваясь уйти.

– Тебе известно, кто я? – крикнула ему Джилсепони, заставив остановиться. – Я – Джилсепони Виндон из Дундалиса, друг Эвелина Десбриса, друг Браумина Херда и жена Полуночника! Это я уничтожила демона, вселившегося в отца-настоятеля Маркворта!

Монах вернулся к краю стены и стал внимательно разглядывать женщину.

– Скажи отцу-настоятелю, что я привезла исключительно важные сведения, – продолжала Джилсепони. – Жизненно важные.

– Можешь передать их мне, – ответил однорукий монах.

– Попроси отца-настоятеля встретиться со мной у цветочного заграждения, – сказала Джилсепони, не обращая внимания на его властные слова. – Если все вы хотите услышать мой рассказ, тогда приходите. У меня нет времени повторять его более одного раза.

Сказав это, Джилсепони повернулась, махнула Дейнси и одноглазой женщине и направилась в сторону больных.

Монах окликал ее несколько раз, веля ей вернуться и объяснить, что к чему. Он даже пригрозил, что не позовет Агронгерра.

Но Джилсепони не собиралась играть в его игры. Особенно сейчас, когда вокруг ее ожидало столько работы.

– Расскажи мне о себе, – попросила она одноглазую женщину, понимая, что той каким-то образом удалось выжить.

К тому же, видя, как спокойно и толково та распоряжается, Джилсепони безошибочно угадала в ней предводительницу лагеря больных.

Вскоре Джилсепони уже занималось привычной работой, помогая больным, которых строго по порядку направляла к ней Мери Каузенфед. В это время створки массивных ворот Санта-Мир-Абель распахнулись. В арочном проеме стояли несколько монахов. С обеих сторон их окружали другие монахи с тяжелыми арбалетами в руках. Джилсепони подозвала Мери.

– Успокой людей и проследи, чтобы они не расходились. Я скоро вернусь, – объяснила она.

– Я уже видела тех, кого ты исцелила, – начала возбужденно тараторить Мери.

– Говорю тебе снова: я никого не исцелила, – поправила ее Джилсепони. – Я дала им необходимую передышку. Как я и рассказывала, исцеление они получат позже, от того, кто значительно сильнее меня.

Она потрепала Мери по плечу, потом кивнула Дейнси, и они вдвоем направились к цветочному заграждению.

– Мы много наслышаны о твоих замечательных делах, Джилсепони Виндон, – приветствовал ее самый грузный из монахов.

Судя по морщинистому лицу, он был и самым старшим среди них. Наверное, так будет выглядеть в старости Белстер О’Комели, только, разумеется, без сутаны.

– Я – отец-настоятель Агронгерр, прежде служивший в Сент-Бельфуре. Великая боль наполняет мое сердце при мысли, что чума не миновала и тебя.

– Уже миновала, – незамедлительно ответила Джилсепони.

– Но ты же пытаешься лечить больных! – возразил отец-настоятель.

– И вскоре непременно разделишь судьбу Фрэнсиса, – закончил фразу стоявший рядом с ним однорукий монах.

– Чума мне больше не страшна, – ответила Джилсепони, – потому что я вошла в завет с Эвелином и вкусила его крови. Теперь я могу с помощью камня души лечить других, не опасаясь, что демоны чумы проникнут в мое тело. И потому мое лечение стало успешнее.

– И что же, ты собираешься вылечить их всех? – спросил однорукий монах.

– Вероятно, я не вылечу никого, – ответила Джилсепони. – Но многих я сделаю достаточно сильными, и они выдержат путешествие, которое обязательно должны совершить.

Она умолкла, видя, как на лицах монахов появляется интерес.

– Они должны совершить паломничество в Барбакан, к плато Эвелина. Там их ждет настоящее исцеление, – объяснила она.

Однорукий монах презрительно хмыкнул и хотел что-то сказать, но Агронгерр поднял руку, не дав ему говорить.

– Это правда, отец-настоятель, – продолжала Джилсепони, пристально глядя на него. – Посмотрите на эту женщину, – она подтолкнула Дейнси вперед. – Вот живое подтверждение моих слов. Она находилась не в лучшем состоянии, чем Фрэнсис. Я думала, что ее смерть неминуема, но затем…

– Но затем я поцеловала кровоточащую ладонь, – перебила ее Дейнси. – И мне показалось, будто ангелы спустились с небес и выжгли чуму из моего тела.

– А Фрэнсис-то мертв, – словно не обращая внимания на Дейнси, бросил однорукий монах. – И ты его не спасла.

– Он не смог бы выдержать путешествие.

Джилсепони оглянулась на длинную очередь больных, дожидавшихся ее возвращения.

– И из них далеко не все дойдут до конца, – призналась она. – Но многие дойдут и обретут исцеление. А те, кого чума пока не коснулась, получат надежную защиту против нее.

Монахи молчали. Взглянув на них, Джилсепони увидела, как отец-настоятель задумчиво пощипывает свой подбородок.

– Ты желала говорить со мной. Следовательно, ты считаешь, что мы можем сыграть в этом какую-то роль, – сказал Агронгерр.

И вновь однорукий монах презрительно усмехнулся.

– Дурацкую роль, – процедил он. – Вне сомнения, ты хочешь, чтобы мы вышли на поле и применили священную магию, пытаясь помочь этой толпе, а потом все бы дружно перемерли.

– Я хотела рассказать вам о чуде, произошедшем на Аиде, – объяснила Джилсепони, обращаясь к Агронгерру и снова изо всех сил стараясь не обращать внимания на неприятного ей однорукого монаха. – Вы и все ваши братья должны как можно скорее совершить паломничество туда и войти в завет с Эвелином. Только тогда вы сможете по-настоящему помогать больным. Пока этого не случилось, я ни в коем случае не хочу, чтобы вы рисковали жизнью. Нам крайне необходима помощь ваших братьев в той долгой войне, которую мы вынуждены вести с чумой.

Агронгерр ответил не сразу, однако Джилсепони ясно видела, какие чувства им владеют.

– Не надо верить мне на слово, – резко сказала Джилсепони, не обращая внимания на то, что однорукий монах снова пытается вставить очередное язвительное замечание. – Воспользуйтесь камнями души и проверьте сказанное мною. Отправьтесь в Палмарис, и вы увидите, что весь город пуст, а его жители движутся на север. С ними идут солдаты герцога Тетрафеля и ваши собратья из Сент-Прешес. Отправляйтесь дальше, и вы увидите длинные вереницы жителей других городов, идущих к этому самому священному из мест.

Джилсепони замолчала. Ей было любопытно, станут ли монахи возражать. Но по их ошеломленным лицам она увидела, что им нечего сказать.

– Отец-настоятель, пусть камни перенесут вас на гору Аида, – сказала она наконец. – Если требуется, посетите в духе это священное место. Убедитесь сами и тогда пошлите ваших братьев, и, разумеется, в теле, чтобы они вкусили крови завета Эвелина и узнали истину. Ваша помощь жизненно необходима.

– Ты многого просишь от нас, – тихо ответил Агронгерр.

– Я говорю вам правду и прошу, чтобы вы сделали правильный выбор, – сказала Джилсепони.

– Все это чепуха, – заявил однорукий монах. – Твоя подруга пережила чуму, так не она одна! Та уродливая женщина на поле, которая возится с больными, тоже сумела выжить. Но мы же не стали кричать о чуде и требовать, чтобы весь мир устремился туда, где чума выпустила эту одноглазую из своих когтей!

Джилсепони пожала плечами.

– Выбор за вами. Хотите – верьте, не хотите – продолжайте прятаться за стенами, – сказала она и усмехнулась. – Я могу лишь рассказать вам правду и молить о том, чтобы ваша вера оказалась настоящей, а не просто маской, за которой вы прячетесь.

Однорукий монах нахмурился.

– Если вы не верите в возможность таких чудес, тогда вас и впрямь не зря обвиняют в том, что вы прячетесь за стенами.

Она повернулась и пошла прочь. Дейнси, беспомощно усмехнувшись, двинулась следом.

– Эй, а откуда у тебя камни? – крикнул однорукий монах.

Джилсепони резко обернулась.

– Это мои камни, – сказала она.

– Все камни принадлежат церкви, – возразил монах.

Джилсепони сощурилась и обожгла его презрительным взглядом.

– Так подойди и возьми их, – предложила она.

Монах не пошевельнулся, и она зашагала дальше.

Джилсепони ожидала, что в спину ей полетят арбалетные стрелы. Но этого не случилось, и она вернулась к терпеливо ждущим ее больным и продолжила работу. Мери Каузенфед следила за очередью, выстроившейся к Джилсепони, и, не давая людям передышки, отправляла их готовиться к дороге.

Больные, которые уже очень давно не чувствовали себя так хорошо, незамедлительно отправлялись в путь, объединяясь по нескольку десятков человек. Они хотели как можно скорее добраться до Палмариса и оттуда двигаться дальше. Если все пойдет хорошо, объясняла им Джилсепони, к северу от Палмариса они должны будут встретить солдат и монахов, готовых помочь им так же, как она.

– По крайней мере, скоро под нашими стенами стихнут все эти крики и стоны, а в нос перестанет бить зловоние, – сказал Фио Бурэй, обращаясь к Гленденхуку.

Они смотрели, как люди непрерывной цепью уходили с поля. Меж тем работа Джилсепони продолжалась, и Мери все так же следила за очередью и отдавала распоряжения.

– Джилсепони Виндон сгодилась хотя бы на это, – ответил Гленденхук.

– Она сказала правду, – объявил отец-настоятель Агронгерр, подходя к ним.

Бурэй и Гленденхук, все это время обменивавшиеся язвительными замечаниями, почувствовали себя несколько неуютно.

– Похоже, все население Палмариса двинулось на север, – добавил Агронгерр.

Фио Бурэй недовольно отмахнулся.

– А если она права? – спросил отец-настоятель Агронгерр. – Представьте, что миру действительно явлено чудо, но мы даже не хотим на него взглянуть.

– А если она ошибается? – ответил ему Бурэй. – Неужели мы должны по ее прихоти отправить туда братьев лишь затем, чтобы половина умерла в пути, а другая половина вернулась в Санта-Мир-Абель, принеся в наши стены чуму?

– Ее работа с камнями граничит с чудом, – признался Агронгерр.

– Но она же сама утверждает, что не может исцелять больных, – напомнил ему Бурэй.

Агронгерр молча повернулся и ушел, оставив их вдвоем.

Вернувшись к себе, отец-настоятель обдумал все существующие возможности. Что движет им: практический подход или трусость? И какой может оказаться цена неверного предположения?

Все эти размышления напомнили ему картину последних минут брата Фрэнсиса, который умер на поле, рядом с неприступными стенами Санта-Мир-Абель, и который мужеством своим значительно превосходил старого Агронгерра.

– Ах, Фрэнсис, – со вздохом пробормотал старик.

Агронгерр вспомнил ту ночь накануне нового года, когда Фрэнсис покинул монастырь и ушел к больным. Он не только подвергал себя явному риску заболеть чумой. Его поступок вызвал презрение и насмешки со стороны так называемых собратьев.

Эта картина преследовала Агронгерра на всем пути до его покоев. Образ Фрэнсиса не оставлял отца-настоятеля и там. Он словно следовал за ним по пятам и чуть позже, когда Агронгерр по круглой каменной лестнице двинулся вниз.

Он спускался все ниже и ниже, до самого первого этажа. Но и там он не задержался, а продолжил путь в подземелье. Агронгерр шел по коридорам, пока не очутился возле одной необычайно странной двери. Ее сверху донизу покрывали затейливые украшения, среди которых далеко не сразу можно было разглядеть массивную задвижку.

Агронгерр достал связку ключей и стал искать нужный, намереваясь открыть дверь и совершить задуманное раньше, чем кто-либо доберется сюда и станет его отговаривать. Сердце отца-настоятеля было твердо в своем решении; воспоминания о несчастном умершем Фрэнсисе не позволяли ему передумать. Однако разум Агронгерра наполнял страх.

Он открыл замок, поднял задвижку и потянул на себя дверь… но не более чем на дюйм, поскольку другая, более сильная рука вновь захлопнула ее.

Попятившись, отец-настоятель увидел магистра Бурэя, глядевшего на него с холодной яростью. Возможно, они бы еще долго смотрели друг на друга, но в глубине коридора зазвучали шаги. Сюда, спускаясь по лестнице, направлялся кто-то еще.

– Советую хорошенько подумать, старый идеалист, – угрожающе предупредил Бурэй. – Если вы это сделаете, то знайте, что после вашей смерти церковь Абеля будет низринута в такой хаос, какого не знала за всю свою долгую историю.

– Ты уверен, что прав, магистр Бурэй?

– Я просто знаю, что так оно и будет.

– Тебе бы хотелось, чтобы я возглавлял церковь, которая равнодушна к страданиям простого народа? – спросил отец-настоятель.

– Чума пройдет, как проходила раньше, – сказал Бурэй, понизив голос, ибо в коридоре появились магистр Гленденхук вместе с магистром Мачузо.

– Церковь не должна погибнуть, – уже шепотом добавил Бурэй.

Магистр Гленденхук подошел и встал на одинаковом расстоянии от них, удивленно глядя то на одного, то на другого.

– Что вас так встревожило, братья? – спросил он.

Отец-настоятель Агронгерр бросил на него недоверчивый взгляд, потом отошел от Бурэя.

– Ты знаешь точку зрения каждого из нас, – сказал он, обращаясь к Гленденхуку. – Ты слышал рассказ Джилсепони и, следовательно, видел, как между нами пролегла незримая черта. По какую сторону от этой черты стоит магистр Гленденхук?

От заданного в лоб вопроса у Гленденхука даже опустились плечи. Было ясно, что ему очень не хочется участвовать в открытом противостоянии. Он сочувственно взглянул на Агронгерра, затем повернулся к пристально смотревшему на него Бурэю. Казалось, что однорукий магистр требует от Гленденхука немедленного решения.

Гленденхук протянул руку, собираясь было положить ее Агронгерру на плечо, но затем отошел от отца-настоятеля и встал рядом с Бурэем. Он поклонился Агронгерру.

– При всем моем уважении и почтении к вам, отец-настоятель, – сказал он, – я боюсь чумы и внимательно отношусь к тому, что написано в древних хрониках. Эти древние песни – результат горького опыта и страданий тех, кто их написал. Меня страшит отправка братьев за пределы Санта-Мир-Абель, но я еще более боюсь того, что камни души могут оказаться в недостойных руках.

– Эти камни будут в руках наших братьев, – возразил Агронгерр, не понявший последних слов Гленденхука.

– А как насчет тех братьев, которые неизбежно умрут во время пути? – спросил Бурэй. – Камни, находившиеся у них, легко смогут попасть в недостойные руки.

– Джилсепони сумеет научить людей, – резко ответил Агронгерр, ибо его неприятно задела интонация, с какой Бурэй произнес слово «недостойные», и нелепость подобного предположения.

– Именно этого, отец-настоятель, я и боюсь больше всего, – признался магистр Гленденхук.

Агронгерр вздрогнул, как если бы Гленденхук дал ему пощечину. В это мгновение отец-настоятель почувствовал себя настолько старым и уставшим от борьбы, что был готов махнуть рукой и уйти. Но потом он повернулся и увидел перед собой лицо магистра Мачузо, доброго и мягкого человека, который руководил наемными работниками в Санта-Мир-Абель. Время от времени монастырь делился с больными на поле провизией и кое-какими вещами, и Агронгерр неоднократно видел, как Мачузо запихивает в мешки что-нибудь сверх положенной меры.

– Мои молодые братья проводят слишком много дней, уткнувшись в старые книги, – с улыбкой произнес Мачузо, – а также слишком много часов стоят в коленопреклоненных позах с воздетыми руками и глазами, устремленными к небесам.

– Мы – братья ордена Абеля! – резким тоном напомнил ему магистр Бурэй.

– Которые больше узнают о мире, если почаще будут смотреть в глаза страдающих людей, – быстро ответил Мачузо. – Братья настолько поглощены своими ритуалами и собственной значимостью и исполнены такой решимости подняться над стадом, которое, по их словам, они призваны пасти, что не в состоянии увидеть удивительную возможность, открывшуюся нам сегодня.

– И кто ее открыл? Невежественная женщина? – бросил Бурэй.

– Лжепророчица, – подхватил Гленденхук.

– Но эта «невежественная женщина» вместе с братом Эвелином уничтожила на Аиде демона-дракона! – парировал Мачузо. – И она же сокрушила дух этого демона, вселившийся в отца-настоятеля Маркворта, в чем сам Маркворт признался на смертном одре магистру Фрэнсису. И теперь, отец-настоятель, она вновь указывает нам путь, – продолжал необычно возбужденный Мачузо, обращаясь непосредственно к Агронгерру. – Путь к Эвелину в духе и во плоти.

Агронгерр вновь подошел к двери. Бурэй тоже. Однако отец-настоятель так посмотрел на однорукого магистра, что тот попятился назад.

– Не делайте этого, – пытался остановить его Бурэй. – Вы навлекаете проклятие на всех нас.

– Я буду проклят, если не сделаю этого, – твердо ответил Агронгерр. – Магистр Мачузо, оповести всех братьев, – продолжал он. – Я никого не принуждаю силой, а предлагаю каждому сделать свой выбор. Все, кто захочет совершить паломничество, должны в течение часа собраться и быть готовыми к отъезду.

– Часа? – переспросил Гленденхук, которому сама мысль о том, что несколько сотен братьев сумеют за столь короткий срок подготовить и нагрузить повозки, показалась чудовищно нелепой.

– Будет исполнено, – с поклоном ответил Мачузо. – Сомневаюсь, что кто-то решит остаться.

– А если это все-таки ложная надежда? – в последний раз спросил Бурэй.

– Тогда лучше умереть, пытаясь убедиться в этом, чем отсиживаться здесь, – сказал отец-настоятель Агронгерр, почти вплотную приблизив свое лицо к лицу Бурэя.

Агронгерр распахнул дверь в хранилище самоцветов, где лежало более тысячи камней.