Текст книги "Проклятие демона"

Автор книги: Роберт Энтони Сальваторе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 42 страниц)

Разговор происходил на другой день после дня осеннего равноденствия.

Король Дануб улыбнулся, а Калас громко рассмеялся.

– Опять наследник. Как говорят, один для нас, другой – про запас.

Дануб недовольно посмотрел на герцога. Первым побуждением короля было как следует отчитать своего дерзкого друга за бесцеремонность, но потом он подумал: а, собственно говоря, за что? Он до сих пор не объявил об отсрочке привилегии в отношении Мервика, своего первого сына от Констанции Пемблбери, хотя малышу уже семь месяцев. По сути, Калас имеет право скептически относиться к статусу детей Дануба.

– Посмотрим, как будут развиваться события, – спокойным тоном произнес король.

Калас тщательно обдумал свой ответ.

– Вы официально отказали в престолонаследии двум другим своим детям, – напомнил герцог, – но до сих пор не сделали никакого заявления относительно ребенка Констанции. Вы собираетесь на ней жениться?

Теперь уже настоятель Джеховит рассмеялся своим квохчущим смехом, заставив Дануба и Каласа обернуться в его сторону.

– И в самом деле, ваше величество, – сказал старик, – не намерены ли вы жениться на госпоже Пемблбери? Как ваш советник в вопросах духовных, должен вам сказать, что подобные зачатия, если только они не являются непорочными, подают дурной пример народу.

Все трое весело засмеялись, Дануб был рад, что удалось отойти от неприятной темы. Он, конечно же, знал, что вскоре ему придется принимать серьезные решения, но сейчас ему не хотелось об этом думать. Он нежно и заботливо относился к Констанции и никоим образом не хотел причинять ей боль. Но образ другой прекрасной и своевольной женщины продолжал жить в его сознании.

Больше о Констанции и ребенке не было сказано ни слова. Вскоре Джеховит отправился к себе в монастырь, а Калас вместе с Данубом – на прогулку верхом по окрестным полям. Король любил радости жизни, герцог тоже.

Но радоваться предстояло недолго.

Вести о зверствах, учиненных в селении Джунипер и в нескольких других местах, достигли Урсальского замка уже на следующей неделе. Кроме того, именно в этот день стало известно о первых заболевших розовой чумой среди жителей Урсала.

Король, герцог Калас и Констанция собрались в аудиенц-зале. Тут же находился и маленький Мервик. Ждали прибытия герцога Тетрафеля. Настроение было тягостным и совсем не напоминало о непринужденной обстановке прошедшего лета. Мир вновь стал мрачным местом. Облегчение, которое испытал королевский двор после окончания войны с демоном-драконом и его приспешниками и неурядиц внутри церкви Абеля, похоже, оказалось недолгим. Присутствующим розовая чума была известна лишь по историческим хроникам, но все знали, какой трагедией она обернулась для королевства в прошлые века.

– В городе чума! – послышалось за дверями, и в зал вбежал герцог Тетрафель. – Ваше величество, слухи подтвердились. Розовая чума!

Король Дануб жестом велел ему успокоиться и сесть на один из стульев, поставленных перед троном. Мельком взглянув на Мервика, забавлявшегося игрушками, Тетрафель сел напротив Дануба.

– Я только что говорил с одним из монахов Сент-Хонса, – попытался объяснить герцог, но король, подняв руку, прервал его.

– Мы уже знаем, – сказал король. – Утром я говорил с настоятелем Джеховитом.

– Розовая чума! – воскликнул Тетрафель, качая головой. – Что нам теперь делать?

– А что мы в состоянии сделать? – отозвался герцог Калас. – Поскорее да покрепче запереть свои двери.

– И продолжать то, что на нас возложено, – добавил король Дануб. – Для тебя, герцог Тетрафель, – это восстановление дневника. Нельзя допустить, чтобы плоды стольких трудов оказались бесследно утраченными.

Герцог Тетрафель вздрогнул, обожженный болью воспоминаний.

– И даже… Докальфар? – тихо спросит он.

– В особенности Докальфар, – ответил Дануб. – Они – наши вероятные враги, и мне необходимо знать о них все.

Герцог Тетрафель кивнул.

– Но продолжать свою работу тебе придется не здесь, – продолжал король. – Мне нужно, чтобы ты отправился в Палмарис и стал там моими глазами, ушами и устами.

Тетрафель снова вздрогнул.

– Но, ваше величество, вокруг чума, – возразил он.

– Чейзвинд Мэнор – надежная и уютная крепость, – уверил его герцог Калас. – Ты найдешь там все, что тебе необходимо. Там ты будешь защищен от чумы лучше, чем где-либо. Если, конечно, от нее можно защититься.

– Герцог Тетрафель, – заговорил официальным тоном король, видя, что тот все еще колеблется, – у меня большие замыслы относительно обширных и диких северных земель, что лежат к северу от Палмариса. Многие из них находятся под твоей властью. Разумеется, из-за чумы это предприятие пока придется отложить. Однако как только чума уйдет – а она всегда уходила, – мой взор обратится к Палмарису и дальше. Вплоть до Кертинеллы и границы Тимберленда. Это должно стать величайшим расширением Хонсе-Бира со времен завоевания Вангарда. И мне очень понадобится твоя помощь. Ибо кто, как не ты, отважный первопроходец наших дней, способен возглавить это грандиозное дело? Так что, не мешкая, отправляйся в Палмарис. Записи, оставленные герцогом Каласом, помогут тебе разобраться в тамошних делах. Пусть твое правление будет мудрым. И всегда помни о славном будущем, которое ожидает нас с тобой.

Реакция на эти слова превзошла все ожидания. Герцог Тетрафель вскочил со стула и припал перед Данубом на одно колено.

– Ваше величество, я не подведу вас, – сказал он, склонив голову.

Потом встал, вскинул руку в прощальном приветствии и стремглав вылетел из аудиенц-зала, едва не сбив с ног настоятеля Джеховита.

– В таком возрасте пора бы быть степеннее, – проворчал настоятель, входя в аудиенц-зал.

Собравшиеся заметили, что сегодня он хромает сильнее обычного.

Джеховит опустился на стул, где до него сидел Тетрафель, и откинулся на спинку. Казалось, ему никак не найти удобное положение. Мрачное лицо настоятеля давало недвусмысленный ответ на главный вопрос, который намеревался задать Джеховиту король.

– Значит, это правда, – сказал король. – Розовая чума добралась и до Урсала.

– И стремительно захватывает восточную часть королевства, – добавил Джеховит.

– Может, это все-таки отдельная вспышка? – с надеждой спросила Констанция, глядя на своего ребенка.

– Откуда мы знаем? – ответил Джеховит. – Известны случаи, когда чума появлялась, но быстро исчезала. Известны и другие…

Он умолк на полуслове и лишь тряхнул головой.

– В любом случае, настоятель Джеховит, какой прок от вашей церкви? – спросил герцог Калас.

Вражда между ними никогда не утихала, и каждая их встреча непременно сопровождалась словесной перепалкой.

– Как поведут себя ваши настоятели? Закроют ворота монастырей, чтобы не слышать криков умирающих? Завесят поплотнее свои оконца, чтобы не видеть страдания людей, которых они якобы ведут к Богу?

От этих слов настоятель Джеховит вскинул голову, распрямил спину и сощурился.

– Да, мы действительно закроем ворота, – согласился он. – Равно как и вы, герцог Калас, и вы, король Дануб. Мы не в силах победить чуму и потому должны, насколько это возможно, укрыться от нее.

– А что прикажете делать простому народу? – с пафосом продолжал Калас.

Впрочем, эта реплика не была воспринята всерьез, поскольку даже Дануб одобрительно кивал, слушая слова Джеховита.

– Простой народ тоже будет стараться укрыться, – ответил Джеховит. – Многие заболеют и умрут мучительной смертью, ибо такова Божья воля.

Последнее утверждение заставило Каласа резко встать, отшвырнув стул. Старая лиса, – с неприязнью подумал герцог. Теперь он объявляет розовую чуму Божьим промыслом.

– У вас все, чего вы не умеете объяснить или чем не можете управлять, приписывается Божьей воле, – с упреком бросил герцог.

– Все, происходящее в мире, совершается по Божьей воле, – ответил на это Джеховит.

– И даже появление демона-дракона? – ехидно спросил Калас, намекая на общепринятое мнение, что предыдущий отец-настоятель был околдован демоном Бестесбулзибаром.

Джеховит лишь пожал плечами и повернулся к королю. Поведение Джеховита удивило Каласа. Дануб и Констанция тоже были удивлены. Обычно старик пускался в эти словесные баталии с не меньшим удовольствием, чем сам Калас.

– Нам необходимо поговорить и о других делах, касающихся вашей церкви, – недовольным тоном произнес король. – Вы что-нибудь слышали о так называемых братьях Покаяния?

– То же, что и вы, ваше величество, – ответил Джеховит. – Шайка самозванцев, действующих без позволения отца-настоятеля Агронгерра.

– А их главарь? – продолжал король. – Этот… брат Истины?

Калас хмыкнул; такое имя и впрямь звучало претенциозно.

– Я ничего о нем не знаю, – сказал Джеховит.

– Так да будет вам известно, – сердито произнес Калас, становясь рядом с Данубом, – что они ходят по городам и селениям и разглагольствуют о человеческих грехах. А потом хлещут друг друга до бесчувствия плетками. Думаю, при их фанатичной преданности церкви Абеля им, наверное, даже не больно.

– Свои дурацкие суждения можете оставить при себе, – сухо заметил Джеховит.

– Если бы они только хлестали друг друга, – сказал король Дануб. – Похоже, они выискивают врагов церкви или, точнее, их представления о церкви. Известно два случая учиненных ими расправ над бехренцами.

– Об этом я тоже слышал.

– И вас это не тревожит? – язвительно спросил король Дануб.

Он знал, что Джеховит, как и большинство абеликанцев, не питает особой любви к бехренским язычникам.

– А что бы вы хотели от меня услышать? – поинтересовался старый монах.

– Вы учитываете, что Хонсе-Бир ведет торговлю с Бехреном? – спросил король Дануб.

Он тоже встал и жестом велел герцогу Каласу отойти в сторону.

– Вы как-то быстро забыли, что, когда епископ Де’Уннеро начал преследовать бехренцев, живущих в Палмарисе, посол Рахиб Дайбе чуть не остановил всю торговлю и пригрозил нам войной. Возможно, ваша церковь считает жестокое обращение с язычниками пустяком, не стоящей внимания мелочью, но я, друг мой, не желаю ввергать мое государство в новую войну!

Голос короля звенел от гнева. Все, кто был в аудиенц-зале – Констанция, Калас, Джеховит и даже малыш Мервик, – испуганно посмотрели на него. Король Дануб Брок Урсальский отличался завидной выдержкой, и его крайне редко видели взбешенным.

– Церковь не повинна в распространении розовой чумы, – тихо ответил настоятель Джеховит.

– Но вы можете осложнить положение! – набросился на него Калас, однако король резко взмахнул рукой.

– Я еще в Палмарисе предупреждал и вас, и всех остальных: наведите порядок в церкви, – сказал Дануб.

– Именно этим мы и занимаемся! – воскликнул Джеховит.

Теперь он, хоть и с заметным трудом, тоже поднялся на ноги.

– Отец-настоятель Агронгерр – прекрасный человек, и что бы герцог Калас здесь ни говорил, вы не можете отрицать, что настоятель Браумин немало сделал для наведения порядка в Палмарисе.

– Этот беспорядок устроила там ваша церковь, – сказал Калас.

Король Дануб вновь взмахнул рукой, но теперь глаза его угрожающе сверкали.

Потом король шумно вздохнул и опустился на стул. Как быстро все изменилось! Еще несколько дней назад он наслаждался жизнью, радуясь известию о будущем сыне. И вдруг его самого и его королевство словно опять толкнули в самую гущу бед и страданий.

– Братья Покаяния действуют без официального разрешения церкви? – уже спокойным голосом спросил он.

Джеховит покачал головой.

– Мы ничего не знаем о них и отнюдь не рукоплещем их деяниям.

– Такие, как они, уже появлялись, – вдруг сказала Констанция Пемблбери, и все трое обернулись к ней. – Когда наступают безнадежные времена, возникают странные культы. В прошлом были Карающие Братья.

– Да, верно, – согласился Джеховит. – Безнадежные времена толкают на безнадежные меры.

Дануб протер глаза и еще раз вздохнул.

– Постарайтесь, чтобы у вашей церкви не возникло желания поддержать эти безнадежные меры и тех, кто их проводит, – предупредил король. – Иначе вы рискуете поссорить церковь с государством.

Джеховит кивнул. Грозные слова короля его не особо беспокоили. Он достаточно хорошо знал отца-настоятеля Агронгерра; тот никогда не одобрит и не согласится с подобными действиями.

– Неужели мы никак не можем противостоять чуме? – тихо спросил Дануб.

Джеховит покачал головой.

– Мы можем только прятаться от нее, – сказал он.

Говорить больше было не о чем. Встреча закончилась.

Джеховит вернулся в Сент-Хонс. Там он объявил, что отныне братьям воспрещается выходить за пределы монастыря, и велел накрепко закрыть массивные дубовые ворота, поставив возле них стражу. Всех наемных работников, кроме самых необходимых, было велено распустить по домам и сказать, чтобы впредь не приходили.

В течение недели братья Сент-Хонса благословили и возвели вокруг монастырских стен цветочный кордон. Второй такой же кордон был возведен перед закрытыми воротами Урсальского замка. Число заболевших возрастало в Урсале с каждым днем. Джеховита это не удивляло. То же самое происходило в густонаселенных местах во время прошлых эпидемий чумы.

К концу следующей недели у стен монастыря и королевского дворца появились толпы чумных больных. Ночной воздух содрогался от нескончаемых воплей и рыданий. Больше всех плакали и убивались матери, обнаружившие неопровержимые признаки чумы у своих детей.

Настоятель Джеховит наблюдал за этой ужасающей картиной из узкого окна своей кельи, находящейся на самом верху главной башни Сент-Хонса. Каким старым и изможденным чувствовал он себя сейчас! Он устал от всего на свете. От сражений с герцогом Каласом, в которых расстроенный и подавленный король Дануб теперь, похоже, держал сторону Каласа. От богословских войн, которые он столько лет вел внутри церкви. От ретивых молодых братьев, думающих, будто они знают истину… Разве этот брат Истины – не один из них?

После гибели Маркворта Джеховит остановился на том, чтобы просто жить, храня память о покойном отце-настоятеле. Но все изменилось теперь, когда розовая чума упорно распространялась по всему королевству. Вскоре наступающая катастрофа вытеснит из памяти ужасы времен демона-дракона.

Джеховит бросил взгляд на древние каменные стены монастыря. Скорее всего, ему уже не выйти отсюда и не увидеть мир за пределами этой святой обители… этой тюрьмы. В прошлые века эпидемии чумы в Хонсе-Бире каждый раз длились не менее десяти лет, а то и дольше. В такие моменты братья церкви Абеля становились затворниками своих монастырей, и начинались долгие споры о происхождении вселенной, о назначении Человека, смысле жизни, природе Бога и реальности смерти.

Джеховит чувствовал себя слишком старым и усталым для подобных дебатов. Пусть другие умствуют. Он с полной уверенностью знал только одно: у него нет ответов.

С наступлением сумерек на улицах Урсала появлялись телеги. Возницы в черных одеждах, с масками на лицах кричали горожанам, чтобы те выносили покойников. Джеховит слышал крики этих извозчиков смерти. Он знал: вскоре им придется совершать больше поездок, а телеги будут доверху нагружены трупами жертв чумы.

– Выносите ваших мертвецов!

Слова эти глубоко застревали в душе старого настоятеля. Вот оно, зримое напоминание о бессилии и никчемности человека.

– Выносите ваших мертвецов!

Разбитый и измученный, Джеховит кое-как добрался до постели и лег.

Началось с того, что у него онемела рука, словно он отморозил ее и теперь ощущал легкое покалывание и пощипывание. Потом эти же ощущения появились в плече и в верхней части груди. Наверное, съел что-то, не понравившееся его старому желудку.

Но онемение сменилось жжением. Вначале оно охватило тело, затем все более и более стало сосредоточиваться вокруг сердца. И тогда Джеховит понял, что с ним.

Он лежал, ослепленный ужасным открытием и совершенно беспомощный. Вряд ли у него хватит сил, чтобы даже выбраться из кельи. Джеховит с трудом повернул голову и посмотрел на ночной столик. Накатывающиеся волны боли перебивали все мысли, но настоятель вспомнил, что в ящике столика лежит гематит. Надо попробовать связаться с кем-нибудь из братьев.

Мозг Джеховита прорезала другая мысль. Он вспомнил, как совсем недавно осматривал Констанцию Пемблбери. С помощью камня души он вошел в ее тело. Он видел плод, ощущал его тепло и душу. Джеховит знал, что мог бы изгнать эту душу из тела Констанции. Камень помог бы ему поселиться в теле еще не родившегося ребенка.

И тогда он бы родился сыном короля!

Волна острой боли вновь прокатилась по телу, и Джеховит схватился за грудь.

Как только боль схлынула, он протянул руку к ночному столику.

Джеховит вздрогнул. Откуда в нем такие зловещие, греховные мысли? Как вообще он мог додуматься до этого? Всю жизнь он служил Богу. Да, он совершал ошибки и нередко заблуждался, но он никогда не творил зло преднамеренно! И никогда не вынашивал греховных замыслов, подобных этому!

Буквально воя от боли, настоятель Джеховит достал камень души и приложил к своему пылающему сердцу. Он вошел в магию камня, но не затем, чтобы изгнать душу нерожденного ребенка Констанции или связаться с кем-нибудь из братьев.

Старый настоятель понимал: его земная жизнь подходит к концу. Слабость, охватившая тело, – это знак, подаваемый Богом: пришло время возвращаться домой.

За несколько минут перед ним пронеслась едва ли не вся его жизнь. Он вспомнил события последних лет, когда Маркворт сбился с пути, а он, Джеховит, из страха и властолюбивых побуждений с готовностью последовал за ним. И теперь, вспоминая все это, он задавал себе лишь единственный вопрос: удастся ли ему обрести спасение?

И какое оно, это спасение? – не без трепета думал он.

Потом глаза настоятеля Джеховита закрылись. Навсегда.

ГЛАВА 26
ЗНАКОМОЕ И НЕЗНАКОМОЕ

– Давай ворчи, – шутливо выговаривал Пони Роджер. – Как встретишься с Колин, поймешь, что не зря ехала! Завтра выезжаем.

Они находились на северном склоне холма, по другую сторону которого, в долине, лежал Дундалис. Пони, восседавшая на Грейстоуне, махнула парню, чтобы он ушел. Роджер подпрыгивая понесся вниз, радуясь, что наконец-то уговорил Пони доехать с ним до Кертинеллы.

Наблюдая, как его спина мелькает среди деревьев, Пони не могла скрыть улыбки. Роджер докучал ей с этой поездкой все лето, но она наотрез оказывалась. Парню хотелось, чтобы она доехала с ним до самого Палмариса. Наконец Пони уступила, согласившись на половину дороги, поскольку собиралась навестить в Кертинелле свою подругу Колин.

Дундалис был ей хорошим прибежищем. Пони провела здесь около года и в какой-то мере обрела покой. Целыми днями она помогала Белстеру О’Комели в его трактире «У доброго друга». Сам Белстер не особо утруждал себя работой, беседуя о том, о сем с посетителями и прежде всего со своим лучшим другом Томасом Джинджервортом. Пони избегала разговоров; ее вполне устраивало одиночество. Она с радостью занималась простой работой, находя в повседневных делах утешение.

И теперь Роджеру захотелось нарушить привычное течение дней, захотелось вновь вытащить Пони на юг, где, как она опасалась, ее ожидали все те же тяжкие воспоминания. Парень буквально извел ее уговорами, и она согласилась. Только сейчас до Пони по-настоящему дошло, что обещание придется выполнять!

Она вздохнула и развернула коня. Ей предстояла еще одна встреча. Пони направила Грейстоуна вниз по северному склону и поскакала в широкую, поросшую соснами долину, устланную густым белым оленьим мхом. С этим местом у нее тоже было связано множество воспоминаний, но в основном приятных – воспоминаний об их с Элбрайном детстве, когда о гоблинах еще и слыхом не слыхивали.

Пони миновала долину и въехала в лес, двигаясь легким шагом. Потом остановилась. Ей хотелось просто побыть одной. Здесь был ее укромный уголок. Пони не боялась диких зверей, не боялась она и случайной встречи с последними остатками армии демона-дракона. Пони боялась совсем другого: мыслей о глупости рода человеческого, мыслей о том, как мало ей удалось сделать и насколько бесполезной была смерть ее дорогого Элбрайна.

Пони остановилась в условленном месте, у пруда. Совсем неподалеку отсюда находилась роща с могилой Элбрайна. Смотритель еще не появлялся, и потому Пони спрыгнула с коня, сбросила башмаки и окунула ноги в приятную прохладу воды.

Прошло довольно много времени. Пони лежала на пожелтевшей траве, болтала ногами и вспоминала о хороших временах…

– Не знал, что ты сама не своя до холодной водички. Надо было бы тебя кинуть в пруд, да боюсь, замерзнешь, – услышала она голос кентавра, разбудивший ее от крепкого сна.

Пони взглянула на небо.

– И это у тебя называется полдень? – ехидно спросила она, видя, что солнце уже начало клониться к западу.

– А как же еще? Полдень – значит половина дня, – объяснил кентавр. – Раз я отправляюсь спать глубокой ночью и сплю все утро, по моим расчетам, сейчас и есть полдень!

Пони бросила в него охапку листьев, но осенний ветер подхватил их, и они разлетелись в разные стороны.

– Вижу, ты научилась смотреть на мир по-другому, девонька, – засмеялся Смотритель.

– Мир, в который я скоро вернусь, вряд ли стал другим, – ответила Пони.

– Видел я твоего дружка Роджера. Он мне все рассказал, – сообщил Смотритель. – Наконец уломал-таки тебя, да? Ты знаешь, что я думаю на этот счет.

– Прекрасно знаю, – пробормотала Пони, поскольку по части уговоров поехать вместе с Роджером в Палмарис кентавр был так же настойчив, как и сам Роджер.

– Нельзя все время прятаться, как сейчас, правда?

– Прятаться? – усмехнулась Пони. – Неужели ты не понимаешь, что мне просто нравится бывать здесь?

– Может, ты и говоришь правду… но мне сдается, что ты себе малость привираешь… надо иногда выбираться из Тимберленда, чтобы поглазеть на большой мир.

– Если у Роджера все сложится успешно, может, я проведу в Палмарисе всю зиму, – сказала Пони.

– Разве это плохая затея? – раскатисто смеясь, спросил Смотритель.

Пони неопределенно пожала плечами.

– Жить здесь тихо и приятно, – помолчав, сказала она. – У меня нет желания куда-либо ехать. Но я обещала Роджеру проводить его до Кертинеллы, раз он не хочет ехать один. Не понимаю, почему он так торопится. Здесь у него есть все, что ему надо.

Последние ее слова потонули в громком хохоте кентавра.

– Говоришь, все, что ему надо? – недоверчиво повторил Смотритель. – И что же у парня здесь есть? Солнце-то светит, девонька. Чувствуешь, как оно греет тебе кости и сердце?

Пони внимательно посмотрела на него, потом сказала:

– Кости, наверное, греет.

Смотритель вновь засмеялся.

– Значит, только кости? Оттого-то Роджер и торопится.

Пони вопросительно вскинула брови.

– Он же молодой парень! Полон огня, полон желания, – усмехнулся кентавр, вынужденный объяснять очевидные вещи. – Во всех трех городах Тимберленда только две одинокие женщины. Одна из них – совсем девчонка, у которой до любви нос не дорос.

– А другая, значит, я, – сообразила Пони. – Уж не думаешь ли ты, что Роджер…

Пони оборвала вопрос на полуслове. В ее голосе послышалась тревога.

– Если бы ты захотела, он бы все сердце отдал тебе, – сказал Смотритель. – Но ты не волнуйся, девонька. У Роджера нет таких помыслов. Он слишком ценит дружбу с тобой и хорошо помнит про дружбу с Полуночником.

Пони вновь улеглась на ковер из листьев, раздумывая над словами кентавра.

– Получается, Роджер рвется в Палмарис, чтобы найти себе жену, – произнесла она не столько спрашивая, сколько утверждая.

– Хотя бы подружку, так я думаю, – ответил кентавр. – Что ж, по-твоему, его за это стыдить надо?

Вопрос и довольно резкий тон, каким он был задан, удивили Пони.

– Неужели ты забыла, что это значит – любить? – тихо и сочувственно спросил кентавр.

– И это ты мне говоришь? – язвительным вопросом ответила Пони.

Она не могла припомнить, чтобы Смотритель когда-нибудь был влюблен в свою соплеменницу. Пони казалось, что он вообще единственный в мире кентавр!

– У нас все малость не так, – объяснил он. – Мы знаем, как…

Он замолчал, запнувшись, и стал смущенно прочищать горло. Звук этот напоминал грохот валунов, катящихся один за другим по каменистому склону.

– Нас тянет на любовь раз в пять лет, не чаще. И всегда новая подруга. Бывает, правда, что та же самая. А когда у нее появляется кентавренок, она растит и воспитывает малыша одна.

– Получается, ты не знал своего отца, – заключила Пони.

– Знал, что он где-то есть, и этого довольно, – ответил Смотритель.

По его тону Пони не могла уловить, сожалеет он об этом или нет.

– Но у людей все не так, у вас – другая история, – продолжал кентавр. – Я давно наблюдаю людей. Не получается что-то у вас счастье поодиночке.

Пони довольно сердито посмотрела на него. Она понимала, что замечание Смотрителя целиком адресовано ей.

– Может, у тебя снова проснется желание, а может, и нет, – ответил на ее взгляд кентавр. – Дело не в этом. Ты знала любовь, девонька. Огромную любовь. Такую, какой я больше нигде не видел. Ты ее знала, она и сейчас греет твое сердце.

– Я чувствую, что в моем сердце – пустота, – призналась Пони.

– Пока чувствуешь, – сдержанно улыбаясь, сказал кентавр. – Но тепло, что в тебе есть, заполнит эту пустоту, так я думаю. Важно другое. У тебя была любовь, у Белстера тоже. Вам есть что вспоминать. А Роджеру нет.

Задумавшись над словами кентавра, Пони хотела возразить, но промолчала. Смотритель был прав. Роджер жил в одиночестве, а сейчас его возраст и состояние души требовали большего, нежели дружбы и друзей. Действительно, в Тимберленде у парня даже не было выбора.

Пони легла, заложив руки за голову, и стала глядеть в предвечернее осеннее небо – голубое, с пушистыми комочками белых облаков, которые ветер нес куда-то. Нет, она прекрасно помнила, что это значит, когда ты любишь и тебя любят. Чувство тепла и близости по-прежнему оставалось с ней и сейчас, когда ее любимый лежал в могиле. Наверное, в первый раз после трагедии в Чейзвинд Мэнор Пони задумалось о том, полюбит ли она снова. Вернее, захочется ли ей когда-нибудь вновь испытать любовь.

Пони оставалась со Смотрителем до позднего вечера, слушая его песни и игру на волынке. На обратном пути в Дундалис она завернула в заветную рощу и долго простояла там, предаваясь воспоминаниям.

Ей удалось поспать совсем немного. На следующее утро, оседлав Грейстоуна, Пони вместе с Роджером отправилась в Кертинеллу. Сам Роджер ехал на кобыле, которую Смотритель привел ему из табуна Дара. Дорога была легкой, и через неделю они достигли Кертинеллы.

Колин они застали дома. Пони она показалась еще более слабой и больной, чем в прошлый раз, когда они с Белстером навещали ее по пути в Дундалис. И все же у Колин хватило сил крепко обняться с Пони и Роджером.

– Я все подумываю съездить в Дундалис, – сказала она, отстраняя Пони и с восхищением оглядывая ее. – Само собой, когда мне станет получше.

– Можешь считать, что мы избавили тебя от недельной дороги, – сказала Пони, стараясь выглядеть веселой.

Колин лукаво поглядела на нее.

– Ты избавила меня не только от дороги. Ты хорошо ему отплатила, этому Сеано Беллику.

Роджер вопросительно уставился на Пони.

– Был тут такой человек, – пояснила она. – Явился к нам с Белстером, когда мы заночевали в поле. Я всеми силами пыталась убедить его уйти.

– И еще как убедила! – с усмешкой проговорила Колин и, обращаясь к Роджеру, добавила: – Представляешь, оттяпала ему кисть правой руки, а его дружку пустила в глаз стрелу. Этот Сеано на другой день явился сюда. Выл от боли и вконец тронулся. Потом со всех ног пустился в Палмарис. Правда, я слышала, где-то по дороге его прибили.

– Невелика потеря, – отозвалась Пони.

– Может, конечно, это только сплетни, – сказала Колин.

Тут она зашлась кашлем и долго не могла остановиться.

– Мы давно не получаем вестей с юга, – наконец смогла продолжить Колин. – Знаем лишь, что крестьяне успешно собрали урожай. Вот и все.

– А брат Браумин по-прежнему настоятель в Сент-Прешес? – спросила Пони.

– Да. Теперь ему легче. Герцог Калас прошлой зимой сбежал, смотался в свой Урсал, – ответила Колин. – Шамус, мой двоюродный брат, прислал весточку. Он вернулся в Палмарис и теперь служит у нового барона. В городе все любят настоятеля Браумина.

– Рад буду снова увидеться с ним, – сказал Роджер.

– Так вы едете дальше? – поинтересовалась Колин.

– Роджер – да, а я приехала повидаться с тобой, – ответила Пони.

– Тебе повезло, – сказала Колин, обращаясь к Роджеру. – Завтра в Палмарис отправится караван.

– Честно говоря, я хотел некоторое время побыть здесь, – признался Роджер.

– Говорят, скоро начнутся ураганы, – сообщила Колин. – Если хочешь без хлопот добраться до Палмариса, придется тебе ехать с этим караваном.

Роджер взглянул на Пони. Она пожала плечами. Оба с самого начала знали, что рано или поздно им придется расстаться, и, как говорил Роджер, очень и очень надолго.

– Тебе надо будет разыскать Джанину-с-Озера, – велела парню Колин. – Она пристроит тебя на какую-нибудь повозку.

Они еще немного поболтали о разных разностях. Колин угостила их горячим тушеным мясом и печеньем. Потом она рассказала Роджеру, где найти Джанину.

– Почему ты до сих пор болеешь? – резко спросила Пони, когда за Роджером закрылась дверь.

Колин вздрогнула, словно ей дали пощечину.

– Не очень-то это по-дружески, – тихо сказала она.

– Зато по-честному, – ответила Пони. – В прошлый раз я застала тебя больной, но причина была вполне понятной – твоя схватка с Сеано Белликом и груз того, что тебе пришлось вынести за эти годы. Но сейчас… Колин, прошел год. Неужели все это время ты болела?

Увидев, что Пони действительно встревожена ее состоянием, Колин перестала хмуриться.

– Летом все было замечательно, – постаралась успокоить она подругу. – Даже не знаю, что это вдруг случилось со мной. Но не стоит волноваться.

– Я была бы тебе не подругой, а просто лгуньей, если бы стала говорить, что ты выглядишь здоровой и сильной, – сказала Пони.

– И я была бы лгуньей, если бы стала уверять тебя в этом, – согласилась Колин. – Но ты не волнуйся, это пройдет, – упорно твердила она.

Пони кивала, стараясь казаться спокойной и уверенной, однако достала свой гематит. Возможно, он ей скажет правду о состоянии здоровья Колин.

На следующий день Роджер уехал вместе с караваном. Это был последний предзимний караван, торопившийся поспеть в Палмарис, ибо многие крестьяне предрекали нынче ранний снег. Роджер еще раз попытался уговорить Пони отправиться вместе с ним, уверяя, что при такой погоде она вообще может надолго застрять в Кертинелле.

Сама Пони не особо беспокоилось насчет обратной дороги. Когда она решит вернуться в Дундалис, они с Грейстоуном без труда одолеют весь путь. Вспомнив слова Смотрителя, она искренне пожелала Роджеру успеха и взяла с него обещание, что он передаст от нее приветы всем друзьям в Палмарисе.