Текст книги "Проклятие демона"

Автор книги: Роберт Энтони Сальваторе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 42 страниц)

Сегодня голос его звучал необычно мягко. Белстер был рад, что окружающая жизнь вновь начала волновать Пони. Не важно, что ее предложение отнюдь не вдохновляло грузного трактирщика и он не торопился дать Пони свое согласие. И все же Белстер обрадовался, когда Пони стала уговаривать его отправиться на север. Накануне тех трагических дней они серьезно поспорили и едва не поссорились, когда Пони упрекнула Белстера за предрассудки по отношению к темнокожим бехренцам.

– Прим О’Брайен тоже собирается на север, – напомнила ему Пони.

– Он говорит об этом с прошлого лета, едва выдается погожий день, – возразил Белстер. – Сомневаюсь, что он вообще стронется с места.

– Пора возвращаться домой, Белстер, – серьезно проговорила Пони. – Я уверена в этом и потому через два дня уезжаю. Надеюсь, ты поедешь со мной через Кертинеллу в Дундалис. Мне нужно, чтобы ты там был.

– А что я там буду делать, девонька?

– Восстанавливать то, что разрушено войной, – без запинки ответила Пони. – Ты построишь новую «Унылую Шейлу» на месте прежней. На каменном фундаменте, на котором когда-то стоял дом Элбрайна.

– Быть может, там уже построили какой-нибудь дом, – пробормотал Белстер.

Он потянулся к кружке с пенистым элем и наполовину осушил ее.

– Томас обещал мне, что оставит это место для меня, – сказала Пони. – Пусть выполняет обещание, даже если ему придется снести свой собственный дом.

– Ты намерена увезти туда часть самоцветов? – напрямую спросил Белстер, и ему тут же захотелось взять эти слова обратно, когда он увидел, как помрачнело прекрасное лицо Пони.

– Я восстановлю трактир, – тихо сказала Пони. – Может, он будет называться «Унылая Шейла», а может, я назову его «У доброго друга» в память о Чиличанках. Будет здорово, если Белстер О’Комели окажется рядом. Но даже если ты не согласишься, через два дня я все равно уеду.

– Ты никак собираешься сделаться трактирщицей? – недоверчиво спросил Белстер. – Это после всего того, что ты совершила? После того, что тебе пришлось пережить? Не боишься, девонька, что подобное занятие тебе скоро наскучит?

– Я намерена открыть трактир, – искренне ответила Пони. – Я хочу сидеть на закате вместе с Роджером где-нибудь на холме и слушать, как из леса доносятся трели Смотрителя. Я хочу ухаживать за рощей…

Тут ее голос дрогнул, и Белстер с сочувствием посмотрел на Пони.

– А ты уверена, что не сбежишь из Дундалиса? – резко спросил он. – Или здесь у тебя нет больше дел?

Задавая этот вопрос, Белстер знал, что не получит ответа. Он понял, что ее решение твердо. Пони не поехала на север вместе с саркофагом Элбрайна. Ее не было там, когда его тело опускали в холодную землю. Так есть ли у Белстера право отговаривать ее? Они с Элбрайном спасли его жизнь и жизнь всех его друзей в кровавые дни войны и в те мрачные времена, которые наступили сразу же после уничтожения демона-дракона. Рискуя собой, Пони и Элбрайн охраняли беженцев. Трактирщик не сомневался: если бы демон схватил его и поместил на самое дно черной бездны, Пони с Элбрайном поспешили бы на выручку и спасли ценой собственной жизни.

– Через два дня? – переспросил Белстер. – Ты уже разговаривала с Дейнси?

Так звали девушку, прислуживавшую в трактире Чиличанков, пока Маркворт силой не захватил это несчастное семейство в плен. Потом, откликнувшись на просьбу Пони, Белстер с Дейнси вновь открыли «У доброго друга».

– Дейнси остается, – ответила Пони. – Ей здесь будет лучше.

– Бедная девчонка и в самом деле заслужила хоть немного покоя, – согласился Белстер, зная, сколько всего успела пережить Дейнси Окоум.

Трактирщик громогласно рассмеялся и допил эль. Потом он отер с губ пену и мельком взглянул на Пони, обнаружив, что та внимательно и неотрывно смотрит на него.

– Значит, через два дня? – снова спросил он.

Суровое лицо Пони озарилось улыбкой.

– Встретишь меня у ворот Сент-Прешес, – сообщила она. – И не опоздай! Я собираюсь выехать рано утром, чтобы провести в пути весь день.

– Найди для меня лошадь, – попросил Белстер, покорно вздохнув. – Перед тем как ехать в эту глушь, я намерен потратить все деньги, какие у меня водятся.

Он махнул трактирщику за стойкой, чтобы тот вновь наполнил его кружку.

Пени поцеловала Белстера в щеку и торопливо покинула заведение. Она направилась прямо в Сент-Прешес, где ее ждал разговор с настоятелем Браумином. Пони знала, что весть о ее отъезде больно ударит по этому человеку, ставшему ей другом.

Браумина она застала в кабинете. Когда-то это был кабинет настоятеля Добриниона Калисласа, потом епископа Фрэнсиса. Браумин беседовал с братом Андерсом Кастинагисом, когда-то самым ревностным последователем Джоджонаха. Пони услышала его взволнованный голос задолго до того, как вошла в кабинет.

– Рад тебя видеть! – приветствовал ее Браумин.

Она села на стул, стоявший по левую сторону его стола. Кастинагис остался стоять. Упершись большими руками в стол, Кастинагис пристально смотрел на нового настоятеля Сент-Прешес.

– Мы тут говорили об отъезде магистра Фрэнсиса. – пояснил Браумин. – Сегодня он отправился в Санта-Мир-Абель, чтобы рассказать братьям о создавшейся обстановке и заручиться их поддержкой в избрании брата Виссенти магистром.

Голубые глаза Пони широко раскрылись от удивления.

– Так быстро? – спросила она.

Пони заметила, как Браумин помрачнел, поэтому быстро добавила:

– Впрочем, он действительно достоин этого звания больше, чем кто-либо.

– Я тоже так считаю, – сказал Браумин. – Вскоре срок пребывания брата Виссенти в ордене достигнет минимально требуемого времени, посему вряд ли будут серьезные возражения на этот счет.

– Если только магистр Фрэнсис должным образом обоснует это избрание, – заметил Кастинагис.

Теперь Пони стала ясна причина их спора.

– Ты не доверяешь магистру Фрэнсису? – спросила она у Кастинагиса.

– А я, по-твоему, должен ему доверять?

– Да, – ответила Пони, но краткость ее ответа нисколько не успокоила Кастинагиса.

– Брат Кастинагис хотел бы сопровождать магистра Фрэнсиса, – пояснил Браумин, – но мне никак не удается ему объяснить, что мы, последователи взглядов Эвелина, находимся здесь, в Палмарисе, в более тяжелом положении, чем где-либо. При том, что магистр Фрэнсис покинул нас, а брат Делман вот-вот отплывет в Вангард, нас, разделяющих воззрения Эвелина, остается всего-навсего пятеро – это мы трое, Талюмус и Виссенти. Если мы действительно собираемся противостоять герцогу Каласу, мы прежде всего должны сплотить братьев Сент-Прешес.

Последняя фраза предназначалась исключительно Пони и Кастинагису.

– Скоро вас останется четверо, – перебила его Пони, вызвав удивление обоих монахов. – Белстер О’Комели согласился. Через два дня я выезжаю в Кертинеллу.

От ее слов настоятель Браумин ссутулился в своем кресле, а брат Кастинагис так и остался стоять, качая головой. Новость не являлась такой уж неожиданной, однако Браумин рассчитывал задержать Пони в Палмарисе хотя бы до середины лета.

– И сколько времени ты будешь в Кертинелле? – спросил настоятель.

– Несколько дней, не больше, – ответила Пони. – Я надеюсь оказаться в Дундалисе до начала лета, чтобы к зиме успеть построить себе дом.

Успеть построить дом.В мозгу Браумина эти слова прогремели, как колокол: решение принято, и принято бесповоротно.

– Не торопись пускать корни в Дундалисе, – посоветовал он.

– Возможно, тебе еще придется вернуться, – добавил брат Кастинагис. – Сейчас Палмарис – центр важных событий. По крайней мере, будущее церкви решается здесь.

Он все более распалялся и говорил все громче.

– Ведь память о магистре Джоджонахе и память об Эвелине…

Браумин громко прокашлялся, чтобы остановить эту тираду. Кивком головы он указал Кастинагису на дверь, и тот понял, что ему лучше уйти.

– Слишком уж он порывистый, – сказал Браумин, когда Кастинагис ушел.

– Боюсь, он переоценивает наши силы, – добавила Пони.

– Ты так думаешь?

Вместо ответа Пони лишь улыбнулась.

– А может, горе мешает тебе понять важность того, что происходит? – спросил настоятель Браумин.

– Скорее, мне открылась правда, – быстро ответила Пони. – Правда о том, что мир полон глупости и ложных надежд. Что ты предложишь мне в качестве утешения? Вечную жизнь?

Во взгляде Браумина гнев странным образом сочетался с состраданием.

– Даже если я приму определение вечной жизни, которое дает ваша церковь, я и тогда буду утверждать, что брат Кастинагис ошибается, – заявила Пони. – Что бы мы ни делали в этом мире, все мы умрем. Верно?

Браумин, не сводя с нее глаз, лишь бессильно усмехнулся и покачал головой. Он понимал: Пони сбилась с пути, сдалась, и ему никак не переубедить ее.

Пони подошла к Браумину и обняла его.

– Ты мой друг, Браумин Херд, – сказала она. – Настоящий друг мне и Элбрайну, родственный нам душой и сердцем. В самый тяжкий и мрачный час ты стоял с нами рядом, и благодаря тебе мир стал чуточку лучше.

Браумин отстранил ее.

– Если ты действительно в это веришь, – начал он, но Пони приложила свой палец к его губам.

– Я тебе обещала, что буду присутствовать на открытии часовни Эвелина в Кертинелле, как только ее построят. Дай мне знать, и я приеду.

– Но могут пройти годы, прежде чем появится эта часовня, – возразил настоятель.

– Мы с тобой молоды, мой друг, – сказала Пони.

Она вновь обняла монаха, поцеловала его в щеку, а потом тихо вышла из его кабинета.

Браумину показалось, что у него разорвалось сердце. Он вдруг почувствовал себя очень одиноким и испуганным. После битвы в Чейзвинд Мэнор он, невзирая на весь ужас случившегося, еще на что-то надеялся. Когда Фрэнсис объявил, что изберет Пони матерью-настоятельницей, Браумин всерьез полагал, что эта женщина, его героиня, встанет во главе их мятежной церкви. И даже после ее отказа занять высокое место в церковной иерархии Браумин считал свою позицию прочной, а продвижение последователей Джоджонаха и Эвелина – делом очевидным и успешным.

Но затем Фрэнсис объявил, что не будет поддерживать Пони. И хотя у Фрэнсиса постоянно происходили стычки с настоятелем Джеховитом, сейчас Браумин удивлялся, почему он мог так доверять Фрэнсису.

А теперь Пони уезжает. Правда, с ним остаются Кастинагис и Виссенти. Помимо них есть еще брат Талюмус и несколько младших монахов Сент-Прешес, которые тоже поддерживают его дело. И все равно Браумином овладел страх: ведь теперь он один отвечал за все. В первую очередь ему придется воевать с упрямым герцогом Каласом, ему придется отвечать на любые вопросы, поступающие сюда из Санта-Мир-Абель. И он же будет главным защитником дела магистра Джоджонаха на Коллегии аббатов. Ему предстоит нелегкая задача: убедить в правоте этого дела многих иерархов церкви, включая и тех магистров из Санта-Мир-Абель, у которых еще менее года назад Браумин находился в подчинении.

Только сейчас, услышав звук закрывшейся двери, настоятель Браумин осознал горечь ситуации. Он зависел от Пони, рассчитывая, что она будет защищать и воодушевлять его и вместе с ним вести битву во имя дела Эвелина и Джоджонаха.

Браумину стало очень страшно.

Через два дня, под моросящим утренним дождем, Пони с Белстером О’Комели выехали в маленькой повозке из северных ворот Палмариса. Подскакивая на ухабах, повозка покатилась по дороге, ведущей в Кертинеллу. Многочисленные прохожие оборачивались им вслед, провожая глазами. Отъезд знаменитой женщины не прошел незамеченным и для окрестных крестьян, которые также глядели вслед повозке и перешептывались.

На холме, возвышавшемся за крестьянскими домами, спрятавшись между деревьев, вслед удалявшейся повозке смотрел и Маркало Де’Уннеро. Об отъезде Пони он услышал от крестьян и теперь был очень рад, что слухи подтвердились. Меньше всего он хотел столкнуться с Пони лицом к лицу. Тогда, думал он, дело обязательно закончилось бы схваткой, в которой он непременно потерпел бы поражение.

Повозка скрылась из виду, а Де’Уннеро еще долго сидел на холме, глубоко задумавшись. Он снова и снова повторял, что зверя внутри себя он одолел. Он победил внутреннего демона и потому готов вновь занять свое законное место в ордене Абеля.

Правда, трудно сказать, каким теперь будет это место.

В течение всей жизни Маркало Де’Уннеро никогда не испытывал ни страха, ни сомнения. Так чего же ему бояться и в чем сомневаться сейчас? Он порывисто встал со своего мшистого ложа и спустился с холма на дорогу, двинувшись к Палмарису. Он попался на глаза тем же крестьянам, которые совсем недавно махали вслед удалявшейся Пони, но те не обратили на него никакого внимания.

А почему должно быть иначе? – спросил себя Де’Уннеро. Он почти ничем не напоминал их бывшего епископа, человека, который несколько месяцев назад бежал из Палмариса. Он похудел, оброс густой бородой. Курчавые черные волосы стали на несколько дюймов длиннее и почти достигали плеч. Похоже, что стража у открытых северных ворот вообще не заметила его появления и даже не спросила его имени.

В сутолоке городских улиц Де’Уннеро ощутил себя еще более невидимым, и это почему-то не понравилось ему. Умом бывший епископ понимал, что это хорошо. Как-никак, тогда ему не устраивали торжественных проводов! И все же что-то угнетало Де’Уннеро. Ему не нравилось, что он ничем не отличается от людей, которых считал ниже себя.

Довольно скоро он достиг ворот Сент-Прешес. Здесь он остановился, чувствуя, как внутри клокочет гнев. Крестьяне назвали ему имя нового настоятеля, и, услышав это, Де’Уннеро захотелось плюнуть на монастырскую стену. Браумин Херд? Когда Де’Уннеро бежал из города, этот человек не был даже магистром! Разумеется, он знал, что Маркворт собирался сделать Браумина магистром из чисто политических соображений, а отнюдь не из-за выдающихся качеств этой посредственности.

Де’Уннеро долго простоял у ворот, с трудом подавляя гнев. Он твердил себе, что ему необходимо вписаться в новый порядок своего ордена!

– Тебе требуется помощь, брат? – спросил Де’Уннеро подошедший к нему монах.

Де’Уннеро откинул капюшон и бросил на монаха тяжелый взгляд.

– Не узнаешь меня, брат Диссин? – довольно резко спросил Де’Уннеро.

Монах присмотрелся и широко раскрыл глаза от удивления.

– Епис-скоп Де’Уннеро, – заикаясь пробормотал он. – Но я… я думал…

Де’Уннеро резко поднял руку.

– Проведи меня внутрь, – потребовал он. – И доложи обо мне новому настоятелю.

ГЛАВА 7
БРИНН ДАРИЕЛЬ

Она подкрадывалась все ближе и ближе, изо всех сил стараясь не расхохотаться. Это-то как раз было тяжелее всего. И хотя то, чем она сейчас занималась, было одним из главных уроков в ее обучении, самой Бринн Дариель происходящее казалось простой и легкой игрой. Девочка откинула упавшую на глаза длинную прядь черных волос – настолько черных, что в них буквально тонули все цвета радуги. Столь же черными были и глаза Бринн. Она закусила губы, чтобы не прыснуть со смеху.

Она и белохвостый олень увидели друг друга одновременно. Пока девочка не делала резких движений и не издавала громких звуков, животное ее не боялось. Сейчас Бринн мурлыкала себе под нос нежную пастушескую песню, которую знала с раннего детства – еще до того, как попала к эльфам тол’алфар.

Бринн пригнулась и медленно подалась вперед, выставив ногу и утопив ее во влажной траве. Потом она медленно, очень медленно, перенесла на эту ногу тяжесть своего тела.

Еще шаг. Казалось, олень застыл на месте не в силах отвести от нее глаз. Бринн тоже остановилась и даже закрыла рот, хотя мурлыкать не перестала. Прошло несколько мгновений, и Бринн стала подымать руку с раскрытой ладонью, на которой лежали кусочки сладкого тростника – по-эльфийски пулосса.

Олень почуял запах. Он навострил уши, ноздри его затрепетали.

Бринн Дариель сделала глубокий вздох, стараясь дышать бесшумно. Она собрала все свое терпение, ибо девочке очень хотелось вскочить и подбежать к красавцу оленю. Вместо этого Бринн медленно, осторожно подходила все ближе. И вот она рядом с оленем. Девочка начала кормить его с руки, нежно гладить сильную шею и чесать за ушами.

Бринн знала, что за ней пристально, следят, оценивают каждое движение, но сейчас это ее не заботило. Все мысли и чувства девочки были обращены к красивому и грациозному оленю. Теперь у нее появился новый друг.

Сколько радости подарил ей этот замечательный весенний день в волшебном краю эльфов!

Белли’мар Джуравиль, скрывавшийся в густом кустарнике, обхватил голову руками и тихо застонал. Способна ли эта своенравная девчонка хоть что-нибудь сделать так, как ей велят?

Впрочем, Джуравиль тут же улыбнулся. Он подпал под чары Бринн Дариель, она околдовала его. Такой женщины в мире людей он еще не встречал. В Бринн удивительно сочетались воинский дух тогайранцев – свирепых степных кочевников западного Бехрена и беспредельная дерзкая игривость, какой Джуравилю не приходилось видеть даже у эльфов. По-настоящему эту девочку звали Дариель Цочак, однако госпожа Дасслеронд сразу же добавила имя Бринн. Так звали древнюю героиню эльфов, передавшую свою жизнь и душу духу дерева, которое стало сердцем их волшебной долины. Бриннна языке эльфов означало «бабочка». По странной иронии, в их языке существовало и слово, очень близкое по звучанию к Дариель, означавшее «пчелиное жало». Получалось, что Бринн Дариель – это «бабочка с пчелиным жалом». Джуравиль поражался, насколько точно такое сочетание подходило для этой малышки!

– Тебе велели охотиться на оленя, а не приручать его, – суровым тоном произнес Джуравиль, подходя к Бринн.

Олень спокойно слизывал остатки тростника с руки девочки.

– Ты велел мне дотронуться до оленя, – ответила сидевшая на корточках Бринн.

На ее смуглом лице сияла ослепительная улыбка.

Вся из противоречий, – подумал Джуравиль. У Бринн были удивительно светлые глаза, но с совершенно черными зрачками. Кожа девочки была как у всех тогайранцев – смуглее кожи жителей Хонсе-Бира и, конечно же, значительно смуглее тонкой и гладкой золотистой кожи эльфов. И вместе с тем казалось, что ее кожа обладает каким-то внутренним сиянием. С одной стороны, Бринн Дариель отличалась кротостью и дружелюбием по отношению к кроликам и оленям. Но с другой – в ней жил яростный воин, способный с первобытной свирепостью биться за свою жизнь. Эльфы уже столкнулись с этой стороной Бринн, когда забирали девочку сюда, чтобы впоследствии обучать искусству би’нелле дасада.

В Бринн удивительно сочетались сложность и простота. Она обладала лучшими качествами, присущими и людям, и эльфам. Джуравиль знал: ее обучение будет успешным. Он был рад, что госпожа Дасслеронд вручила девочку его заботам.

– Смысл этого урока состоял в том, чтобы незаметно подкрасться к оленю, – попытался объяснить Джуравиль. – Ты должна научиться бесшумной охоте.

– А разве не лучше подружиться с врагами или с добычей? – простодушно спросила Бринн. – Тогда ее легко убить, – добавила она, глядя в огромные оленьи глаза.

Джуравиль не поверил. Вряд ли Бринн действительно сможет убить оленя, даже если ей будет угрожать голод.

– Мы же говорили с тобой, в чем должен заключаться урок, – вновь попытался объяснить ей Джуравиль.

– Но разве не ты говорил мне, что я должна учиться действовать по-своему? – тут же парировала Бринн.

Джуравилю опять захотелось обхватить голову руками. Олень повернулся, намереваясь убежать. Бринн слегка шлепнула его по крупу – пусть убегает побыстрее.

– Разве я должна подражать всем остальным? – спросила девочка, вытирая руки и становясь рядом с эльфом.

Она была почти одинакового роста с Джуравилем.

– Мне что же, нужно становиться такой, как силач Андаканавар, и одним взмахом меча рассекать гоблинов надвое? Или я должна походить на Полуночника – великого воина, который отправился на гору Аида, чтобы победить величайшего на свете дракона?

Голос Бринн дрогнул, и она потупила глаза, заметив, как помрачнело прекрасное, светлое лицо Джуравиля.

– Прости меня, – тихо произнесла Бринн.

Джуравиль отнял руки от лица и с трудом улыбнулся.

– Не надо извиняться, – сказал он. – И не надо никому подражать. Но быть в какой-то степени похожей на тех, кого ты назвала, не так уж и плохо.

– В основном на Полуночника, да? – спросила Бринн. – Расскажи мне еще что-нибудь о нем.

– О нем нужно много рассказывать, – ответил Джуравиль.

– Но у нас же целый день впереди! – радостно отозвалась Бринн. – Ты, наверное, думал, что я целый день буду выслеживать оленя. Видишь, еще утро не кончилось, а я уже выполнила урок.

Джуравиль хотел было возразить, но обезоруживающая улыбка девочки оказалась сильнее. Он подумал: наверное, Бринн спросила об Элбрайне лишь затем, чтобы загладить боль, которую могли причинить эльфу ее слова о погибшем друге. Но когда он увидел, какой радостью светится ее лицо, увидел ее ослепительную и бесхитростную улыбку (впрочем, он по собственному опыту знал, что не такая уж эта улыбка и бесхитростная), Джуравиль не смог ей отказать.

Он повел девочку на поросший мхом берег, усадил и стал рассказывать об Элбрайне. Сначала о том, как мальчишкой Элбрайн стал свидетелем того, как гоблины разрушили его родной Дундалис. Потом рассказал об Элбрайне-подростке: порывистом, упрямом и горделивом, который доставлял немало огорчений своей наставнице Тантан. Наконец, Джуравиль поведал Бринн, как Элбрайн стал Полуночником – Защитником, каких не знала долина Эндур’Блоу Иннинес. Он рассказал о походе на Аиду, о битве с демоном-драконом и о последующем возвращении оттуда, чтобы продолжить битву, но уже с бессмертным духом демона. Со слезами на глазах Белли’мар Джуравиль рассказывал о гибели Полуночника, отдавшего жизнь во имя спасения мира.

Эльф закрыл глаза и нарисовал Бринн картину последнего путешествия Полуночника. Кентавр Смотритель и самый удивительный в мире конь по имени Дар повезли саркофаг с его телом по улицам большого города Палмариса, а потом – мимо больших и малых селений – на север, в его родной Дундалис.

Завершив повествование, Джуравиль открыл глаза и увидел, что Бринн стоит рядом. Лицо ее было исполнено грусти и сострадания.

– Спасибо, – прошептала она и обняла своего наставника.

Джуравиль повел девочку по цветущим весенним склонам и перелескам долины эльфов Эндур’Блоу Иннинес в самое сердце их мира – в самую глубь леса, где стояли деревянные домики вперемешку со скромными невысокими каменными строениями. То был Кер’алфар – родной дом народа, так он назывался на языке эльфов. Здесь пели и танцевали, сочиняли стихи и предавались философским размышлениям. Здесь учили мудрости, накопленной веками. Несколько тысяч лет ничто не нарушало покой этого священного места, и эльфы привыкли думать, что так будет всегда. Но потом пробудился демон-дракон, и в один из тех мрачных дней госпожа Дасслеронд поспешила на выручку Джуравилю и беженцам из мира людей, которых спас Джуравиль. Демон-дракон напал на них и наверняка уничтожил бы, если бы не магия госпожи Дасслеронд. С помощью изумруда необычайной силы она перенесла себя, Джуравиля и беженцев в долину эльфов. Предводительница не подозревала, что под действие ее магии попал и Бестесбулзибар. Прежде чем его изгнали из долины, он нанес земле незаживающую рану. Дракон поразил землю гниением, и зловещее пятно медленно увеличивалось в размерах.

На пути в Кер’алфар Джуравиль и Бринн прошли мимо этого страшного места. Пока наследие дракона затронуло лишь одно дерево, которое еще не погибло, но лишилось буйной листвы, покрывавшей его в былые годы. Человеческому зрению положение не казалось столь уж угрожающим. Однако у эльфов время текло по-иному: прожитый людьми год был для них не более чем месяц. Поэтому оставленный Бестесбулзибаром след был для них сродни началу пожара.

Взглянув на дерево, Джуравиль, как обычно, вздрогнул. Он понимал, насколько смертельно больно это дерево, и знал, что все произошло по его вине. Наверное, ему следовало тогда бросить беженцев и отправиться на Аиду вместе с Полуночником, Джилсепони и братом Эвелином. Ведь госпожа Дасслеронд столкнулась с Бестесбулзибаром только потому, что одному из ее подданных, одному из народа эльфов, грозила беда. Если бы Джуравиль действовал согласно представлениям тол’алфар – так на языке эльфов называется народ эльфов, – беженцы непременно погибли бы. Но эльфы считают, что несколько спасенных человеческих жизней не стоили раны, нанесенной Эндур’Блоу Иннинес. Эльфы искренне полагают, что даже жизнь всех людей в мире не стоит этой ужасной раны.

За последние месяцы соплеменники Джуравиля часто напоминали ему об этом – особенно весной, когда обреченное дерево не смогло зацвести. Разумеется, никто не предъявлял ему обвинений, но в песнях эльфов звучали неподдельная грусть и тоска по тому, чего уже не вернешь. Каждое слово этих песен больно ранило сердце Белли’мара Джуравиля.

Подлинной отрадой в его теперешней жизни стала своенравная девочка Бринн Дариель – «бабочка с пчелиным жалом». Глядя на нее, Джуравиль понимал, почему он проникся любовью к Полуночнику, Пони и даже к таким людям, как Эвелин и Роджер Не-Запрешь. Бринн являлась для него воплощением лучших черт, свойственных людям. Джуравиль не сомневался, что девочка станет замечательным воином и ее имя будут произносить вместе с именами Терранена Диноньела, Элбрайна и Мазера Виндонов, могущественного Андаканавара из Альпинадора. Джуравилю вспомнились легендарные герои прошлого: мудрый Бинриель и отважный Аджюг, который сопровождал брата Аллабарнета, когда тот странствовал по Тимберленду, насаждая суровый край плодоносными фруктовыми деревьями.

Когда наступит время и Бринн Дариель вернется к своему порабощенному народу тогайру, ее ждут не менее тяжкие испытания. Но Джуравиль верил: она займет свое истинное место в славной плеяде героев-Защитников. Он искренне радовался, что госпожа Дасслеронд вручила девочку его заботам.

Вот только…

– Когда я смогу увидеть его снова? – простодушно спросила Бринн, и Джуравиль понял, о ком идет речь.

Он пожал плечами и хотел оставить вопрос без ответа. Но девочка, верная своему характеру, не отставала. Она бегала вокруг Джуравиля, не давая ему идти, и делала все, чтобы заставить его посмотреть ей в глаза.

– Ну, пожалуйста, скажи мне, вы хоть дали этому ребенку имя? Когда я снова увижу его? Мне бы так хотелось взять его на руки и укачивать, пока он не заснет. Меня мама так качала.

Джуравилю нечего было сказать ей в ответ; по крайней мере, у него не было ответа, который она хотела бы услышать. Госпожа Дасслеронд недвусмысленно заявила Джуравилю, что вообще не позволит ни ему, ни Бринн общаться с ребенком Полуночника и Джилсепони. Такое решение непереносимо для него, взрослого; насколько же тяжелее воспримет его Бринн! Ей хотелось увидеть другое человеческое существо – что может быть естественнее такого желания? Джуравиль понимал ее стремление; когда он сам слишком долго странствовал вдали от Эндур’Блоу Иннинес, ему точно так же хотелось увидеть кого-нибудь из соплеменников. Конечно, все воины, обучавшиеся здесь, за время учебы практически не встречались с себе подобными. И Полуночник тоже не был исключением. Но сейчас сложилась особая, редкая ситуация, когда эльфы взяли на воспитание сразу двух человеческих детей. Естественно, сердце девочки стремилось к общению со своим собратом. Бринн постоянно твердила Джуравилю, что она могла бы помогать ухаживать за ребенком, и чистосердечно обещала делать это на совесть. Джуравиль прекрасно понимал ее слова, даже лучше самой Бринн. Он знал, что подобное общение пошло бы на пользу детям.

– А если я выполню все, как ты велишь? – с улыбкой надежды допытывалась Бринн. – Если вместо того, чтобы подружиться с оленем, я подкрадусь к нему и больно ударю по спине?

Белли’мар Джуравиль глубоко вздохнул и перевел взгляд с сияющего лица девочки на отметину, оставленную демоном-драконом. Ведь этот зловещий след появился здесь потому, что эльфы нарушили собственные правила. В первую очередь сам Джуравиль, превратив возложенные на него обязанности в дружбу с теми, кто не принадлежит к народу тол’алфар. Правила нарушила госпожа Дасслеронд, переместив Джуравиля и беженцев в долину и открыв туда доступ Бестесбулзибару. Правила нарушил Полуночник, обучив Пони би’нелле дасада – самому тайному воинскому искусству эльфов. Сколько раз нарушались главные принципы жизнеустройства эльфов! Однако Джуравиль был вынужден признать и другое: если бы эльфы строго следовали правилам, мир людей сейчас выглядел бы намного мрачнее. Правда, тогда не пострадала бы Эндур’Блоу Иннинес, а опасности, что наиболее ценные секреты эльфов попадут в руки людей, просто не существовало бы… Джуравиль еще раз взглянул на зловещее пятно, и от этого его слова, адресованные ничего не подозревавшей Бринн, зазвучали намного суровее.

– Этот ребенок тебя не касается, – отчеканил Джуравиль. – Сомневаюсь, чтобы младенца вообще оставили в Кер’алфаре, но даже если это произойдет, Бринн Дариель должна держаться от него подальше, иначе ей здорово попадет.

– Но я…

– Никаких «но», – перебил ее Джуравиль. – Этот вопрос не подлежит обсуждению. Ты находишься здесь, чтобы учиться. Помни об этом. А также о тяжком положении своего народа и гибели твоих родителей. Прими эти слова к сердцу и образумься.

Девочка ошеломленно уставилась на него. Внезапная перемена настроения Джуравиля ошеломила ее. Некоторое время она пристально глядела на эльфа, отчаянно моргая, затем вытерла один глаз рукавом, молча повернулась и убежала.

Джуравиль выполнил свой долг перед народом тол’алфар. Он долго глядел на тропинку, по которой унеслась девочка.

– Воспоминания до сих пор причиняют ей боль, – заметила подошедшая госпожа Дасслеронд. – Значит, они будоражат ее. Это хороший признак.

Джуравиль кивнул. Теперь он смотрел не на тропку, а на свою госпожу. Интересно, слышала ли она его разговор с Бринн? Эльфа интересовало и то, насколько пристально госпожа Дасслеронд следила за ними в минувшие дни. Отношения Джуравиля с его госпожой в последнее время стали весьма сложными. Правда, когда он целиком становился на точку зрения тол’алфар, ему не в чем было упрекнуть госпожу Дасслеронд.

Он рассказал ей, каких замечательных успехов добилась в это утро Бринн, охотясь на оленя. Даже Андаканавару в его юные годы не удавалось так близко подкрасться к оленю, а успехи альпинадорца до сих пор считались образцовыми.

– У нее замечательно развиваются боевые качества, – продолжал Джуравиль. – А ее понимание природы меня поистине изумляет. Оно скорее походит на восприятие эльфов, чем на человеческое.

Джуравиль понял, что действовал недипломатично.

– Она всего лишь человек, – нахмурившись, поспешила напомнить ему госпожа Дасслеронд. – Она не принадлежит к тол’алфар. Не забывай об этом.