Текст книги "Проклятие демона"

Автор книги: Роберт Энтони Сальваторе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 42 страниц)

ГЛАВА 32
САМОЗАЩИТА

Как здорово было вновь подставить лицо ветру! И не тем жалким струйкам, что просачивались сквозь окна Урсальского замка, а настоящему, сильному ветру, который дул с полей, гнул ветви деревьев и волнами пробегал по траве, принося аромат летних цветов.

Констанция Пемблбери пришпорила лошадь, потом еще и, наконец, понеслась галопом. Дануб и Калас пытались ее удержать, но она не слушала их. Констанции безумно хотелось хоть на короткий миг вырваться из мрачной реальности и позабыть о розовой чуме. Король Дануб заранее распорядился поставить по обе стороны дороги доблестных рыцарей из Бригады Непобедимых. Он сделал все, чтобы вместе со своими ближайшими друзьями насладиться этим утром, не видя больных чумой и не слыша их тяжких стонов. Король хотел взять на прогулку и Мервика с Торренсом. Он даже приказал, чтобы на лошадь Констанции надели дополнительное седло для Торренса. Однако Констанция наотрез отказалась подвергать риску детей.

Она неслась по дороге. Ветер развевал ее волосы. Она летела вперед, забыв и чуму, и даже придворные проблемы. Но сладостное ощущение быстро исчезло, и ей пришлось умерить бег лошади. Она приближалась к дальнему концу прямоугольного сада. Но вдруг гвардейцы из Бригады Непобедимых наперебой что-то закричали. Сзади послышались голоса Дануба и Каласа.

Констанция осадила лошадь. Король и герцог спешили вдогонку. Констанция обернулась, чтобы посмотреть, как они приближаются. На лице ее сияла озорная улыбка.

– А почему бы нам не проехаться вот так еще раз? – крикнула она, подзадоривая мужчин.

Прежде чем спутники Констанции сумели ей ответить, ветер донес шум и крики совсем с другой стороны. В сад пыталась прорваться толпа горожан, и гвардейцы делали все, чтобы сдержать их натиск. Люди хотели видеть своего короля и говорить с ним.

Вначале были слышны мольбы:

– Ты должен спасти нас! – кричали одни.

– Где наш Бог? Ответь, король, почему Он нас не слышит? – вторили им другие.

Крики усиливались. Послышались вопросы, а затем, как и следовало ожидать, гневные возгласы:

– Ты бросил нас! Тебе наплевать, что мы гнием и умираем!

Конные гвардейцы старались изо всех сил, пытаясь осадить и удержать обезумевших людей. В прежние времена они легко рассеяли бы эту разношерстную и крикливую толпу. Но времена изменились. Жителям королевской столицы было нечего терять, и отчаяние превратило их в настоящих дикарей. Многие из них предпочли бы смерть от гвардейской шпаги медленной и мучительной смерти от чумы. Гвардейцы тоже действовали без привычной прыти. Они понимали, что окружены ходячей смертью. Любой удар шпагой, любое пролитие крови таили в себе угрозу заражения. И тогда каждый благородный и бесстрашный, но заболевший рыцарь неминуемо пополнит ряды этой толпы.

– Быстро увозим короля отсюда! – крикнул Констанции герцог Калас.

Зрелище беснующейся толпы привело короля в оцепенелое состояние. Поэтому сообразительный Калас подхватил поводья королевской лошади и развернул ее вместе со своей. Затем, подъехав ближе, он резко ударил лошадь по крупу.

Все трое стремительно понеслись к южным воротам Урсальского замка. Толпа пыталась их догнать. Дануб поморщился, увидев впереди цепь лучников, готовых послать стрелы в жителей Урсала.

– Стрелять только короткими! – скомандовал король, имея в виду стрелы без головок, которые использовали лучники, упражняясь на просторном внутреннем дворе Урсальского замка.

– Но, ваше величество… – попытался возразить командир стрелков.

Дануб так сверкнул на него глазами, что он замолчал.

Убедившись, что его приказ будет исполнен в точности, король продолжил путь к южным воротам. Он намеренно пустил лошадь вприпрыжку, чтобы цокот копыт по булыжникам заглушил крики, доносившиеся сзади.

После всего случившегося расстроенный и подавленный Дануб сидел на троне, закрыв лицо руками. Руки его дрожали.

– Из всей толпы серьезно пострадали только несколько человек, – заметил сидящий рядом герцог Калас. – И всего один убит.

– Твои гвардейцы, как всегда, действовали блестяще, – признал Дануб, но от такого признания ему не стало легче. – Последствия случившегося мы узнаем только через несколько недель, – добавил он.

Калас и Констанция поняли его с полуслова. Гвардейцы из Бригады Непобедимых, разгонявшие толпу, вполне могли оказаться новыми жертвами розовой чумы. И все это плата за короткое развлечение, за желание хоть на час вырваться из склепа, в который теперь превратился Урсальский замок!

– Давайте лучше порадуемся, что все кончилось благополучно, – сказала стоявшая неподалеку Констанция.

Позади нее играли Мервик и Торренс, пребывавшие в блаженном младенческом неведении. Игрушками им служили реликвии королевского дома. Малыши мяли и комкали бесценные шпалеры. Королевские сыновья то громко смеялись, а то, упав или ударившись, столь же громко плакали.

– Если бы мы не поспешили, то оказались бы в окружении чумных больных, – добавила Констанция.

– Им бы все равно не удалось стащить нас с лошадей, – суровым и решительным тоном заявил герцог Калас.

– Только этого еще не хватало! – взвилась Констанция. – Им что же, хочется, чтобы король Хонсе-Бира умер от чумы?

Констанция была права: заболевшим удалось близко подойти к королю.

– Больше этого не повторится, – заявил Дануб.

Калас, настроение которого с каждым днем становилось все мрачнее и подавленнее, нахмурился.

– Мы поступили глупо, выехав на эту прогулку.

– Никогда еще на улицах Урсала не было столько больных, – мрачно согласился с королем Калас.

– Мы можем рисковать или сидеть взаперти, чума все равно найдет лазейку и проберется к нам, – сказала Констанция.

Калас и Дануб удивленно посмотрели на нее. Судя по тону Констанции, это была не просто фраза.

– Время сейчас опасное, – продолжала она, подходя ближе и все время оглядываясь на детей. – Можете со мной спорить, но я считаю это время более опасным для королевской власти, чем время войны с драконом и его сторонниками.

Король Дануб неуверенно кивнул. Разумеется, он никому не раскрывал своей маленькой тайны и не рассказывал о нескольких визитах, которые мстительный дух отца-настоятеля Маркворта совершил в его опочивальню. В остальном доводы Констанции были вполне логичными. При всех своих зверствах и ужасах война с драконом затрагивала лишь северные земли королевства и никогда не угрожала Урсалу.

Чума же охватила все королевство и подошла к самим стенам Урсальского замка.

– Я почти уверен, что нынешнее чумное поветрие – дело рук кого-нибудь из злобных приспешников демона-дракона, – возразил король.

– Мы можем принимать любые меры предосторожности, – продолжала Констанция. – Мы можем расставить солдат для охраны. Но даже за этими стенами, казалось бы такими толстыми и надежными, каждый из нас является вероятной жертвой чумы, и у нас нет уверенности в обратном. И если это случится… даже если это случится с вами, мой король, монахи всего мира окажутся бессильны чем-нибудь вам помочь.

Последние слова вызвали усмешку герцога Каласа. Он давным-давно пришел к выводу, что монахи – никуда не годные врачеватели. Разве не монахи погубили молодую королеву Вивиану, хотя ее болезнь была куда менее опасной, чем розовая чума? И разве настоятель Джеховит, на глазах которого умерла королева, не показал тем самым свое полное бессилие?

– Благодарю тебя за столь утешительное предостережение, – сухо произнес Дануб. – Но, по правде говоря, дорогая Констанция, все мы об этом знали с самого начала.

– Тогда почему вы не предприняли никаких шагов по укреплению королевской власти в нынешних опасных условиях? – без обиняков спросила придворная дама.

Ошеломленный Дануб во все глаза глядел на Констанцию.

– Мервик и Торренс, – подсказал догадавшийся Калас и, не давая королю вымолвить ни слова, продолжал: – Линия наследования уже существует. Разве вы забыли о существовании принца Мидалиса, правителя Вангарда?

– Мы даже не знаем, жив ли мой брат, – ответил король Дануб. – Вот уже много месяцев мы не получаем из Вангарда никаких вестей.

– Если бы с принцем что-нибудь случилось, мы бы наверняка получили известие оттуда, – возразил Калас.

Дануб кивнул.

– Возможно, – согласился он. – Но у нас нет уверенности. Кто знает, возможно, мой брат уже болен чумой и сейчас лежит в лихорадке.

Калас вздохнул.

– Как ни тяжело, такое вполне может быть, – добавил Дануб, затем обернулся в сторону Констанции.

– Какое решение видится тебе? – спросил он, хотя ему и Каласу было вполне очевидно, на что она намекает.

Констанция, встретив взгляд короля, обернулась в тот угол зала, где возились ее… их дети.

Герцог Калас рассмеялся.

– Как удачно, – пробормотал он.

Однако король Дануб все воспринял по-другому.

– Действительно, как удачно, – повторил он, вкладывая в эти слова совсем иной смысл. – Приключившееся с нами сегодня напомнило мне о том, насколько непрочно наше существование.

Он встал с трона и медленно подошел к Констанции.

– Будь моим свидетелем, герцог Калас, – торжественно произнес король.

– Да, ваше величество, – послушно ответил герцог.

Упрямец Калас отлично знал, в каких случаях нельзя переступать границы дружбы с королем.

– В случае моей смерти трон переходит к моему брату, принцу Мидалису, который ныне правит Вангардом, – официальным тоном начал Дануб. – Если же принц Мидалис по какой-либо причине не сможет занять трон, тогда Мервик, сын Констанции и сын короля Дануба Брока Урсальского, будет провозглашен королем Хонсе-Бира и ему будет назначен регент из герцогов для управления королевством до тех пор, пока Мервик не войдет в надлежащий возраст и не будет надлежащим образом обучен, чтобы воссесть на троне и править самостоятельно. Помимо Мервика, в случае невозможности короновать его, тем же правом наделяется мой второй сын Торренс, которому также будет назначен регент. И этим регентом я желал бы видеть тебя, мой друг Калас, если у тебя нет возражений.

Сияющая Констанция молчала. Молчал и герцог Калас, лицо которого выражало нечто среднее между удовольствием и отвращением.

– Разыщи и приведи сюда королевского писца, – велел Констанции Дануб. – Пошли за настоятелем Сент-Хонса и созови всю придворную знать, какую застанешь в замке. Мы провозгласим свою волю снова, при свидетелях и с соблюдением всех формальностей, которые требуются для этого торжественного случая.

Констанция радостно выпорхнула из зала.

– Надеюсь, что в момент зачатия детей она доставила вам столько же наслаждения, сколько вы доставили ей сейчас, – проговорил герцог Калас.

Суровый и угрожающий взгляд Дануба подсказал герцогу, что он вновь пересекает почти невидимую границу, отделявшую слова друга, обращенные к другу, от слов одного из герцогов, обращенных к его королю.

– Дорога совсем измотала меня, – посетовал принц Мидалис Андаканавару, когда они уже ехали по знакомым местам Вангарда. – Не понимаю, как вы можете вести кочевую жизнь.

– Мы привыкли кочевать, – ответил ему Андаканавар. – Мы движемся вслед за стадами лосей и оленей, стремясь уберечься от нестерпимого зимнего холода на севере и от летнего безумия насекомых на юге.

Мидалис с улыбкой кивнул, но слова друга не убедили его в преимуществах кочевой жизни.

– На этот раз дорога была совершенно пустынной, – продолжал рейнджер. – Редкие встречи, и те лишь по необходимости. Поверь мне, друг, когда-нибудь ты с радостью повторишь это путешествие. Вот уйдет чума, тогда все будет по-другому. Можно будет заехать в какой-нибудь крестьянский дом на обед. Или посидеть в трактире с дюжими лесорубами из Тимберленда.

– Наверное, так оно и будет, – согласился Мидалис. – А пока я рад, что мы почти дома.

Вскоре оба всадника были на подступах к Сент-Бельфуру. Им оставалось лишь пересечь поле, отделяющее их от монастыря.

У монастырских стен сгрудились чумные больные. Многие из них были при смерти.

Розовая чума, которую принц Мидалис всячески старался избежать во время своего путешествия, поджидала его у дома.

– Жаль, что я не родился с утробой и прочими женскими прелестями, – усмехнувшись, сказал герцог Калас, повстречав Констанцию поздним вечером того же дня в одном из коридоров замка, освещенном колеблющимся светом факелов. – А еще – с чарами, чтобы завлекать особ высокой крови.

Констанция зло посмотрела на него, но герцог громким смехом загладил напряжение.

– Поверь мне, я тебя ни в чем не виню, – сказал он.

– А мне не нравится твой сарказм, – холодно ответила Констанция. – Станешь ли ты отрицать, что мое решение продиктовано чувством долга? Ты что же, хочешь, чтобы в случае смерти короля Дануба Хонсе-Бир остался без престолонаследников?

Калас снова засмеялся.

– Что движет тобой? Забота о судьбе королевства? Или личная выгода? – спросил он.

– А разве одно не может сочетаться с другим?

– Поверь, дорогая Констанция, я на тебя не сержусь, – ответил герцог. – Наверное, я просто завидую и одновременно восхищаюсь тобой. Я уверен, что ты оба раза забеременела от короля Дануба преднамеренно. Мервика ты зачала на корабле, когда вы возвращались из Палмариса и когда ты неоднократно видела, что взгляд короля прикован к другой женщине.

Он заметил, что при упоминании о Джилсепони Констанция слегка вздрогнула.

– И тогда ты предприняла удачный любовный ход, и он тебе с блеском удался. После этого ты терпеливо дожидалась сегодняшнего провозглашения, столь желанного твоему сердцу.

Констанция стояла, плотно сжав зубы, и немигающими глазами глядела на герцога.

– Что ж, ты использовала все доступные средства, чтобы дополнить королевскую династию, – резко заявил ей Калас.

Он поклонился, сделав церемонный жест рукой. При этом он едва не споткнулся, и только сейчас до Констанции дошло, что герцог, должно быть, несколько переусердствовал с выпивкой.

Констанция уже собралась было засмеяться, но смолчала. Можно ли упрекать Каласа, решившего немного забыться после того, что они все пережили утром? Честно говоря, Констанция сама не отказалась бы скоротать вечер с бутылкой хорошего старого вина!

– Можешь думать обо мне, что хочешь, – спокойно сказала она, – но я действительно его люблю.

– Ты всегда его любила, – ответил герцог Калас. – Не пойми меня превратно: я ничего не стану говорить королю Данубу. Я не стану просить его передумать или что-либо изменить. К тому же я считаю, что он поступает благоразумно.

– Ты осуждаешь меня, – с упреком произнесла Констанция, – но я люблю его всем сердцем.

– А он?

Констанция отвела глаза, потом покачала головой.

– Он меня не любит, – призналась она. – Он даже не хочет теперь делить со мной ложе, хотя утверждает, что мы остаемся друзьями. Мне грех жаловаться, он прекрасно ко мне относится.

– Иначе он не пригласил бы тебя сегодня на прогулку верхом, – сказал герцог Калас уже без всякого сарказма, но с сочувствием.

– Дануб всегда испытывал ко мне дружеские чувства, – ответила Констанция. – Но он меня не любит. И никогда не любил. Он любит память о Вивиане. Он любит…

– Ту женщину, – тихим голосом докончил фразу герцог. – Героиню.

Констанция удивилась, с какой враждебностью Калас произнес это слово. Естественно, сама она тоже не питала дружеских чувств к Джилсепони Виндон. Однако, судя по тону герцога, он просто терпеть не может эту женщину. «Уязвленная гордость», – подумала Констанция. Запомнил, как тогда, в Палмарисе, Джилсепони отвергла его ухаживания!

Новая фраза герцога еще больше удивила Констанцию.

– Если король Дануб найдет свою любовь, тем хуже для королевства.

Констанция с недоумением посмотрела на него.

– Брак между церковью и государством будет знаменовать собой конец света, – сухо произнес Калас.

Придворная дама задумалась.

– Если у тебя на душе такие чувства, хорошо, что тебе хватает ума быть со мной заодно, – сказала она и, коротко рассмеявшись, повернулась, чтобы уйти.

– Жаль, что у тебя нет связей в Вангарде, – прозвучал ей вслед голос Каласа.

Констанция обернулась, заподозрив подвох.

– Тогда бы ты смогла устранить последнюю преграду на пути к достижению цели, – добавил герцог.

Калас поклонился и, усмехнувшись, поспешил удалиться.

Констанция надеялась, что последние слова герцог произнес не всерьез. Тем не менее она не смогла еще раз не вспомнить все то, что предшествовало ее сегодняшней победе. Да, она испытывала некоторое чувство вины, но по сравнению с тем, чего она смогла добиться, это пустяк. Ее усилия служат на благо всему королевству. Итак, через своих детей Констанция добавила в королевскую династию кровь своего рода. Даже если никто из ее сыновей и не взойдет на трон, их дети сохранят право престолонаследия, и это право распространится и на грядущие поколения.

Недалек тот день, когда о Констанции Пемблбери будут вспоминать как о королеве-матери.

ГЛАВА 33
ПОКИНУТОЕ СТАДО

Он смотрел на свою любимую и корил себя. Ну зачем он согласился? Чума и так уже прочно обосновалась в Кертинелле. Так нет, Дейнси захотелось съездить в Палмарис навестить друзей. Роджер противился этой поездке как мог.

Впрочем, не совсем так. Он не смог отказать Дейнси, и они отправились в Палмарис… С тех пор не прошло и месяца. Его Дейнси стояла рядом на подкашивающихся ногах. Глаза ее погасли и запали. Весь лоб был покрыт капельками пота, а на теле розовели пятна, окаймленные белыми кружочками. Прежде чем повести ее в Сент-Прешес, Роджер постарался как можно надежнее скрыть эти зримые признаки чумы.

Вместе с тем он понимал, что от монахов ничего не скроешь. Его и Дейнси беспрепятственно пропустили через цветочный кордон, ибо они пришли по приглашению настоятеля Браумина. Но в сторожевом домике Дейнси и Роджера ожидала вторая проверка. Монахи, искусные в использовании камней, отправляли своих духовных двойников и проверяли тело каждого, кто намеревался войти в монастырь.

Они прошли проверку, и теперь им оставалось только ждать.

Минуты тянулись еле-еле. Если бы монахи не распознали, что Дейнси больна, их обоих давно пустили бы внутрь. Нет, братья все знают, и теперь они у настоятеля.

В двери на другом конце узкого коридора распахнулось окошко. В нем появилось мрачное лицо одного из монахов. Роджер знал, что он сейчас услышит.

– Ты можешь войти, а женщине вход воспрещен, – раздался знакомый голос.

– Но эта женщина для меня всё. Понимаешь, брат Кастинагис? – попытался спорить Роджер.

– Она серьезно больна чумой, – послышался ответ, хотя в словах брата Кастинагиса и сквозило сочувствие. – Прости меня, друг, но ей нельзя входить в Сент-Прешес.

– Я хочу поговорить с настоятелем Браумином.

– Тогда проходи.

Роджер взглянул на Дейнси.

– А как же она? – спросил он у монаха.

– Ей нельзя, – вновь повторил Кастинагис. – И в сторожевом домике она тоже не может оставаться. Пусть отойдет за цветочный кордон.

Роджер задумался. Он видел, что творится за цветочным кордоном. Площадь полна больных, а поскольку городская стража попряталась, всем правит беззаконие. Нет, он должен отвести Дейнси в комнатку, которую они наняли в «Костях великана».

– Передай настоятелю Браумину, что я скоро вернусь, – сказал Кастинагису Роджер, понизив голос и не скрывая гнева. – Один.

– Если ты выйдешь за пределы цветочного кордона, тебе придется заново подвергнуться проверке, – отчеканил Кастинагис.

– Но я уйду всего на несколько минут, – упрямился Роджер.

– Для чумы хватит и нескольких секунд, – ответил монах, и окошечко с шумом захлопнулось.

От этого звука у Роджера в сердце что-то оборвалось. Считая себя близким другом настоятеля Браумина, он отчаянно хотел встретить сочувствие, в котором монастырь отказывал другим больным. Он надеялся, что его дружеские отношения с настоятелем помогут спасти Дейнси.

Однако сейчас, еще не повидав Браумина, Роджер уже столкнулся с горькой и жестокой правдой. Он понял: ни Браумин, ни Виссенти и вообще никто из монахов и пальцем не пошевелят, чтобы помочь Дейнси. Болезнь приведет ее туда же, куда приводила и приводит всех остальных.

Роджеру понадобилось немало времени, чтобы увести Дейнси прочь от монастырских стен. За свою жизнь Роджер не раз попадал в безвыходные ситуации. Но даже тогда, когда он, пойманный поври, оказался в руках их главаря – жестокого Коз-козио Бегулне, Роджер не чувствовал себя таким беспомощным, как сейчас.

Паром приближался к палмарисской гавани.

– Теперь редко кто отваживается плыть в Палмарис, – сказал паромщик предводителю довольно странного сообщества людей. Их сутаны по виду напоминали сутаны монахов ордена Абеля, но были черными, с красными капюшонами. – Логово болезни, так нынче зовут Палмарис, – невесело добавил он и закашлялся.

– А ты думаешь, тебе удастся избежать чумы? – зловеще прошептал ему Маркало Де’Уннеро. – Розовая чума – это наказание Господне, а Бог все видит. Если ты грешник, друг мой, чума настигнет тебя, в какую бы нору ты ни пытался скрыться.

Паромщик в ужасе замотал головой и замахал руками.

– Никакой я не грешник! – воскликнул он. – Не хочу тебя слушать!

– Придется! – сказал Де’Уннеро.

Магистр схватил его за фалды грязной одежды и приподнял так, что тот оказался на цыпочках.

– Тебе нигде не спрятаться, друг. Спасение только в покаянии! – громким голосом добавил Де’Уннеро.

При этих словах сотня людей в сутанах с красными капюшонами неистово закричали. То были братья Покаяния. В каждом городе и селении, где Де’Уннеро и его последователи чинили суд и расправу над грешниками, появлялись желающие влиться в ряды братьев Покаяния. Ведь Де’Уннеро, по его словам, владел тайной победы над чумой!

– Кайся! – заорал Де’Уннеро, бросая паромщика на колени.

– Я… я обязательно буду каяться, – забормотал перепуганный паромщик.

Де’Уннеро поднял руку, давно превратившуюся в лапу тигра.

– Присягай на верность церкви! – потребовал магистр. – Истинной церкви, церкви братьев Покаяния.

Глядя округлившимися от страха глазами на ужасную лапу, которая одним ударом могла его убить, паромщик затрясся, заплакал и даже поцеловал руку Де’Уннеро.

Братья Покаяния выли, требуя крови. Они начали столь яростно подпрыгивать, что паром закачался на волнах, грозя опрокинуться. Братья били друг друга. Некоторые из них сбросили сутаны и подставили спины под кулаки собратьев, принимая удар за ударом, пока на коже не показались струйки крови.

– Твое спасение в нас, – возвестил Де’Уннеро дрожащему паромщику.

– Да, святой отец.

– Тем не менее ты взял с нас деньги за перевоз, – с упреком продолжал Де’Уннеро.

– Убей его, брат Истины! – послышались крики.

– Возьми их назад! – взмолился паромщик, сняв с пояса мешочек с деньгами и бросив его в руку Де’Уннеро. – Клянусь тебе, брат Истины, если бы я знал, то не взял бы с вас ни гроша. Клянусь душой своей матери.

Поймав мешочек, Де’Уннеро некоторое время злобно глядел на паромщика, словно решая, как с ним поступить. Потом он презрительно отпихнул его от себя.

– Давай причаливай, и поживей, – потребовал Де’Уннеро, подходя к перилам.

Перед ним из утреннего тумана проступали очертания зданий Палмариса.

На самом деле гнев Де’Уннеро был лишь розыгрышем, ибо бывший епископ Палмариса пребывал в превосходном настроении. Вместе со своими беспощадными последователями он прошел через всю южную провинцию Йорки, убивая в городах и селениях грешников и тщательно обходя стороной монастыри. Единственным исключением явился монастырь Сент-Бондабрис, возглавляемый настоятелем Олином. И хотя настоятель не решился открыто признать братьев Покаяния и даже не пустил их в монастырь, он в то же время ничем не препятствовал их действиям. Олин тайно встретился с Де’Уннеро. И встреча оказалась на редкость успешной. Де’Уннеро заинтриговал Олина, намекнув, что знает путь к далекому острову Пиманиникуит, берега которого усыпаны самоцветами. Там находятся сокровища, каких не сыщешь и у тысячи королей.

Впрочем, это потом. Сейчас Де’Уннеро приближался к другому «самоцвету», не менее желанному, – Палмарису. Городу его величайшего триумфа и величайшего позора. Да, впереди лежал Палмарис, могущественный Палмарис, охваченный чумой и вполне созревший для слов братьев Покаяния.

Маркало Де’Уннеро не забыл ни того, как жители Палмариса обошлись с ним, ни суровых слов настоятеля Браумина, когда этот глупец прогнал его из города.

Нет, Маркало Де’Уннеро не забыл ничего. И ведь именно Палмарис, по сути, повинен в появлении и распространении чумы. Именно здесь отвергли путь Маркворта и давние традиции церкви. Палмарис с распростертыми объятиями принял Браумина, а с ним всю ересь Джоджонаха и Эвелина, все их безумные идеи о том, что церковь должна быть врачевательницей черни.

Подумав об этом, Де’Уннеро сплюнул. Где же теперь эти врачеватели черни? Где их добренькая и сострадательная церковь? Попрятались за толстыми стенами монастырей, вокруг которых понаделали цветочных заграждений. А зловоние чумы все равно ударяет им в ноздри.

Ничего, трусость их же и погубит. Де’Уннеро в этом не сомневался. Брошенные на произвол судьбы и отчаявшиеся жители Палмариса пойдут за ним, за Де’Уннеро, чтобы узнать, наконец, как им достичь спасения.

Вот тогда настоятель Браумин вместе со своими глупыми друзьями наконец-то поймут, к чему привели их бредовые представления.

Да, день обещал быть на редкость удачным.

Роджер вторично прошел проверку в сторожевом домике. Наконец, получив разрешение пройти, он бросился во внутренний двор.

– Где настоятель Браумин? – резко спросил он у брата Кастинагиса, охранявшего внутренние ворота.

Кастинагис покачал головой и потрепал бедного парня по плечу, пытаясь успокоить его.

– Настоятель встретится с тобой, – уверил он Роджера.

Роджер отпихнул монаха.

– Он не только встретится со мной. Ему придется выслушать меня! – зло ответил Роджер. – Горе тем, кто не допустил сюда Дейнси!

Роджер повернулся и топнул ногой, затем направился к главному зданию, где находился кабинет настоятеля.

– Настоятель Браумин уже все знает, – негромко сказал ему вслед брат Кастинагис.

Эти слова заставили Роджера остановиться.

– Он знал уже тогда, когда мы осматривали тебя и твою подругу, выполняя его распоряжение. Ему уже тогда было ясно, что для нее доступ в Сент-Прешес закрыт. Почему ты так удивленно глядишь на меня, Роджер? Разве ты забыл, что так же мы поступили с Колин Килрони, когда Джилсепони привезла ее к нашим воротам?

– Н-но… – заикаясь пробормотал Роджер, в голове которого перепутались все мысли. – Я ваш друг.

– Несомненно, – без тени сарказма ответил Кастинагис. – Друг, которого мы ценим и уважаем. Поверь, и мне, и настоятелю Браумину очень больно, что мы не можем помочь твоей подруге. Разве ты не понимаешь? У нас нет оружия для борьбы с розовой чумой.

– И что мне теперь делать? – спросил Роджер. – Сидеть рядом с Дейнси и смотреть, как она умирает?

– Для тебя было бы куда благоразумнее остаться с нами, – послышался у него за спиной тихий голос.

Роджер обернулся и увидел своего старого друга Браумина Херда, выходящего из здания. За последний год настоятель заметно постарел. В его курчавых черных волосах появились седые прядки. Вокруг глаз пролегли глубокие морщины.

– В городе есть специальные чумные приюты. Там твоей Дейнси будет хорошо. Я могу это устроить. Тебе незачем возвращаться к ней.

Роджер глядел на него во все глаза. Неужели он не ослышался и это говорит его друг Браумин?

– Ты ничем не сможешь ей помочь, – добавил настоятель.

Он подошел ближе и коснулся рукой плеча Роджера, но тот отскочил в сторону.

– Продолжая находиться рядом с ней, ты очень рискуешь, – попытался убедить его Браумин.

– Должен же быть хоть какой-то выход… – попытался возразить Роджер.

– Никакого, – сурово произнес настоятель Браумин. – От чумы можно только укрыться, и ты должен сделать именно это.

– Я нужен Дейнси, – сказал Роджер.

– Ты сможешь лишь наблюдать, как она умирает, – напомнил ему Кастинагис.

Роджер повернулся к нему. Лицо парня было мрачным и решительным.

– Тогда именно это я и сделаю, – объявил он. – Я должен быть с Дейнси до конца. Я должен держать ее руку, когда буду говорить ей слова прощания.

– Ты рассуждаешь, как глупец! – закричал Кастинагис.

Роджер тоже хотел что-то крикнуть, но сил у парня не было. Он бормотал какие-то бессвязные слова, потом вдруг вскинул вверх руки и застонал. Ноги у Роджера подкосились, и он с рыданиями упал на колени. Оба монаха бросились к нему.

– Я позабочусь о том, чтобы ей там было хорошо, – пообещал настоятель Браумин.

– Ты останешься с нами. Со своими друзьями, – добавил Кастинагис.

Роджер задумался. Перед ним встало лицо его любимой. Дейнси, его дорогая Дейнси, женщина, которую он искренне любил, сейчас лежала, дрожа в лихорадке, и звала его.

Роджер Не-Запрешь ни за что не оставит ее одну.

– Нет! – прорычал Роджер и стал упрямо подыматься на ноги. – Если вы не можете мне помочь, я найду тех, кто сможет.

– Таких нет, – тихо и печально возразил Браумин. – Никого.

– Тогда я останусь рядом с ней, – резко выкрикнул Роджер. – До самого конца.

Кастинагис хотел было что-то сказать, но жест настоятеля Браумина остановил монаха. Им не впервой видеть такое. Точно так же вела себя тогда Джилсепони. Ничего удивительного: тот, кто не принадлежит к церкви, не способен преодолеть сиюминутную боль.

Роджер зашагал к сторожевому домику, но внезапно остановился и снова повернулся к монахам.

– Я хочу жениться на ней. Так, как положено, перед лицом Бога, – сказал он.

По всему было видно, что эта мысль появилась в голове Роджера прямо сейчас.

– Нам нельзя пускать ее в монастырь, – сказал брат Кастинагис.

– Ты можешь совершить церемонию, не выходя за цветочный кордон? – спросил у Браумина Роджер.

Роджер пристально смотрел на своего друга.

Кастинагис тоже смотрел на Браумина.

– Я бы предпочел, чтобы ты не возвращался к ней, – сказал настоятель Сент-Прешес. – Ты просишь меня освятить союз, который не просуществует и до конца лета.

– Я прошу тебя подтвердить нашу любовь перед лицом Бога как священную любовь, потому что она такая и есть, – поправил его Роджер. – Можешь ты хоть этим мне помочь?

Настоятель Браумин ответил не сразу.

– Если бы я верил, что существует хотя бы ничтожный шанс отговорить тебя от всего этого! – воскликнул он. – Но раз ты столь решительно настроен оставаться возле своей подруги, тогда пусть лучше ваш союз будет освящен Богом. Иди и приведи ее к цветочному кордону. Но торопись, пока я не передумал.

Не успел Браумин договорить, как Роджера уже след простыл.