Текст книги "Право на выбор (СИ)"
Автор книги: Рина Михеева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)
ГЛАВА 31. И снова вниз
ТашНорШера в последний раз посмотрела на Таану, на бездонное звездное небо, и Райяна ощутила ее чувства почти как свои, настолько они были сильны. Это походило на то, как захватывает дух, если во весь опор бежать с горы. Или если смотришь в пропасть, где не видно дна…
Райяне довелось однажды видеть такую в горах. Она и пугает, и притягивает, так что перехватывает дыхание. Тогда юная волчица, испытывая себя, долго стояла на самом краю, и запомнилось это навсегда. ТашНорШера сейчас переживала подобное, и это сделало норенгу более близкой и понятной для волчицы.
"Не такие уж мы и разные", – подумала она.
Норенга опустила голову, прикрыла глаза и двинулась куда-то, едва не налетев на дерево, но Тайра вовремя схватила ее за лапу и удержала. ТашНорШера прошла еще немного и наконец остановилась, едва не ткнувшись носом в землю, все ее многочисленные усы находились в движении.
– Здесь опустимся, – сказала она, и земля начала расступаться перед ней, словно проседая вниз.
Тьер подставил спину зайчихе, Тайра шла первой, за ней Райяна, росомаха, несущая Луму, замыкала. И снова земляные стены тесной полости давили на них, снова было нечем дышать, и в ушах шумело от нехватки воздуха, а сердца колотились от первобытного ужаса быть погребенными заживо под толщей земли. Но на этот раз все закончилось быстрее, и они вывалились в очередной туннель вслед за тяжело поводящей боками норенгой.
Та постояла с минуту, покачала головой, то ли сомневаясь в чем-то, то ли к чему-то прислушиваясь, и пошла направо. Скоро они добрались до развилки, норенга повернулась, посмотрела на Тайру.
– Дорога к логову Отступника здесь, – она мотнула головой на крайний слева проход. – А мать порабощенного рода можно отыскать там, – она указала лапой на проход, идущий прямо.
– Тогда идем прямо, – угрюмо отозвалась шаманка. – Угрозу чую… Даже я чую. Значит, совсем близко она. Совсем, совсем, совсем близко… – забормотала Тайра, взгляд ее заволокло туманной пеленой. – Вижу, чую… Беда рядом ходит, из-под земли приходит… – она встряхнулась всем телом и сказала уже совершенно нормальным тоном: – Медлить больше нельзя. Их или схватили, или сейчас схватят.
– Кого? – хором спросили Райяна и Тьер.
– Где? – невпопад вскинулась Лума.
– Наследников погубят… если наследников погубят, все пропало… все… Все, – гиена взвыла дурным голосом и понеслась вперед, норенга поспешила за ней. Через несколько минут бешеной скачки гиена так же резко остановилась.
– Назови имя матери порабощенного рода, – попросила она норенгу. – Позови ее сама или скажи мне – я позову. Скажи мне ее имя.
– НорТереЛариШат, – тихо, но внятно и раздельно произнесла норенга.
Гиена кивнула и вновь развернулась мордой вперед – в настороженную пустоту туннеля, слабо освещенного бледно-зелеными и желтовато-песочными пепельниками. Она обернулась человеком, мгновенно перетекая из одной формы в другую, гордо подняла голову и сжала в руке появившийся по мановению пальцев шаманский посох.
– НорТереЛариШат, мать рода, я призываю тебя. Я, служащая богам, зрящая сквозь время, призываю тебя. Отзовись на мой зов, приди ради тех, кому поклоняюсь я, как и ты. Именем Великого Змея, Шере-Лоа-Ри, призываю тебя и прошу о помощи.
Из полумрака впереди показалась темная фигура – такая же "тюленееобразная", как у ТашНорШера, но еще раза в полтора крупнее.
– Твой народ осквернил святилище Великого Змея грабежом, – сходу пошла в наступление новоприбывшая. Ее мысленный голос гремел, как горный обвал. – И после этого ты еще смеешь призывать меня и просить о помощи его именем?
– В каждом народе есть отступившие от истины, – смиренно отозвалась шаманка, тоже переходя на мыслеречь. – Великий Змей никогда бы не одобрил месть, тем более – месть тем, кто сам ничего плохого, может быть, и не сделал, а лишь принадлежит к народу, с которым у вас распря. Все мы создания Всетворца. Даже Шере-Лоа-Ри – Его дитя. И если ты отвергаешь мою прежнюю просьбу, я попрошу снова – Именем Всетворца прошу тебя, помоги.
Норенга подошла ближе и помотала тяжелой головой из стороны в сторону.
– Если это то, о чем я думаю, то я не могу помочь.
– Как ты можешь мириться с тем, что твои дети порабощены? – тихо спросила шаманка. – Ты же знаешь, что им плохо. Они страдают в рабстве у Отступника.
– Да, им плохо, – угрюмо согласилась норенга, – но я не могу уничтожить их. Они мои дети.
Теперь Райяна, Лума и Тьер уставились на Тайру в изумлении. Неужели шаманка рассчитывает, что норенга убьет своих детей? И только ТашНорШера ничему не удивлялась, а пыталась слиться со стеной и незаметно отползти подальше.
– Ты. Предательница, – заметила ее маневры НорТереЛариШат. – Ты унизилась до того, что назвала свое имя людям и помогала им, но это уж твое дело. Но как ты посмела открыть им мое имя?
ТашНорШера замерла, а потом подняла голову.
– Я сделала это, потому что считаю правильным, – твердо ответила молодая норенга. – Ты же знаешь, НорТереЛариШат, что злость на людей и желание отплатить им за похищение святыни, за опустевший храм, оставленный Хранителем, завели твоих детей в тупик, из которого даже норенгам не открыть выхода. Отступник пообещал им наказать людей за то, что они сделали, и вернуть Часы и Камни, но он обманул. Он поработил их и заставил совершать ужасные вещи.
– Мои дети не совершают ужасных вещей, – прошипела мать рода. – Они только ловят людей и отдают их этому ужасному человеку… За то, что он делает с пленниками, они не отвечают.
– Разве? – демонстративно удивилась Тайра. – Ты правда так думаешь? Ты считаешь, что так они ответят на Высшем Суде? Что эта пустая отговорка успокоит их совесть и снимет с них вину, когда откроются все деяния и намерения?
Норенга тяжело выдохнула и словно осела всем телом, став меньше и тоньше. Наверное, до этого она была раздута от возмущения, – подумала Райяна.
– То, о чем вы меня просите, невозможно, – простонала она. – Освободить их можно лишь Песней Рождения. Но она сотрет все. Она уничтожит их память, а значит – они больше не будут собой.
– Они снова станут собой, – мягко ответила Тайра. – Снова вырастут, осознают мир и себя. И, может быть, на этот раз у них получится лучше распорядиться своими жизнями и способностями.
– Они лишатся полученного опыта, всего, что узнали и поняли, все потеряют. Даже осознание того, куда завела их дорога мести, потеряют. И кто может знать, не захотят ли они ступить на нее снова? А от жизней им останется лишь часть. Им придется снова взрослеть, снова учиться всему… Это все равно что убить… Скажи мне, служащая богам, у тебя есть дети?
– Нет, – тихо ответила Тайра.
– Значит, ты не сможешь ответить, могла бы ты так поступить со своими детьми. Могла бы забрать у них, уже взрослых, все прожитое, все передуманное, все осознанное, все перечувствованное? И плохое, и хорошее – все. Все отнять у них, все равно что убить… Тех, кем они были, не станет.
Тайра молчала. И тут со спины Тьера спрыгнула зайчиха. Она перекинулась в человека и вышла вперед, подошла к норенге близко-близко, заглянула в ее маленькие глаза, не похожие на человеческие, но сейчас в них была боль, которую Лума знала слишком хорошо.
– У меня тоже есть дети, – сказала она. – Много детей. И есть те, что стали мне как дети, хотя и не я выносила и родила их. И я знаю, что такое боль материнского сердца. Я знаю, каково это – видеть, что твой ребенок губит себя и других… Я растила княгиню Леяну и любила ее точно так же, как каждого из своих детей, – ничуть не меньше. И эта любовь слишком долго мешала мне видеть, кем она стала, что она сделала с собой, что она делает с другими.
– Однажды наступит темный день и тебе придется признать, что твои дети погубили не только тех, кого они ловят для Отступника, но и себя погубили. Может быть, они и правда забудут, куда завела их дорога мести, и снова захотят на нее повернуть… А может, у тебя получится научить их этому без таких жертв? Ведь не нужно же каждому испытывать зло на себе, чтобы понять, как от него плохо? Может, выйдет? – Лума всхлипнула и прикрыла глаза дрожащей рукой.
– Мне вот… Леяну-то уже никак не вернуть. Если бы могла, я бы так сделала. Вдруг в другой раз да и получился бы из нее человек. А теперь что? Теперь она всех губит… Себя погубила уже, столько греха на ней, что на тысячу грешников дели и все много будет… Столько жизней загубила, столько мучений причинила… Сколько ж это все тянуться будет? Сколько ж еще нужно жертв, чтобы дети наши поняли, что от зла добра не бывает? Помоги, прошу. Ведь дети твои теперь погубят наследников, младенцев, еще не родившихся…
– Что? – потрясенно переспросила НорТереЛариШат.
– Они ж там беременную…
– Будущую мать? – очень тихо и страшно снова спросила норенга.
– Да, – подтвердила Тайра.
– Хорошо. Я сделаю это… Сделаю.
– Времени уже почти не осталось, – выкрикнула шаманка. – Будет поздно, поздно, поздно…
* * *
Ночь раскинула свой густой и плотный полог над Райтарским лесом. Луна была почти полной, но свет ее едва пробивался сквозь пелену облаков, звезд и вовсе не было видно. Мощные деревья застыли, словно уснувшие на посту гиганты, да и мелкая лесная живность то ли затаилась, то ли убралась подальше. Было тихо. Слишком тихо.
Верен посмотрел на мирно спящих спутников. Измученные всеми потрясениями минувшего дня и ночи, они уснули на подстилке из лапника не менее крепко, чем могли бы спать на удобных и мягких постелях. Мирна, Сигирд, Сай – всех излечила загадочная сила Лориша, не оставив и следа от ран и яда. Но, разумеется, Полина не согласилась бы оставить этих троих здесь и улететь. Да он и сам не мог так поступить. Уже не мог. И сейчас пытался понять, когда и как произошла эта перемена?
Ведь не было ему дела ни до кого, кроме своей семьи. А его семья – Полина. Верен честно признался себе, что в этом отношении он ничем не лучше енота. А может, и хуже. Но что-то изменилось. Невозможно любить кого-то и отвергать весь остальной мир.
Любовь – это тоже яд, вроде яда мрака, – подумалось ему. Яд мрака попадает в кровь и меняет тело, заставляя подчиняться примитивным инстинктам и темной жажде крови. Любовь попадает в сердце и душу, меняя их, и не успеешь оглянуться, как появляется странная жажда нести другим тот свет, что родился внутри. Как можно их бросить? Тогда твой собственный свет погаснет. Невозможно испытывать такое прекрасное чувство и в то же время знать, что мог спасти невинных, но сбежал. Это знание отравит любовь внутри, погасит свет. Верен вздохнул.
Он привалился спиной к стволу дерева, подтянул колени к груди, подумал о другом. На телах убитых ими мраков он заметил ошейники со странными амулетами. Вероятно, Отступник нашел способ контролировать их на расстоянии, а может быть, и получать от них сведения о том, что они видят, испытывают, кого встречают. Если так, то он уже знает о них, знает, где они.
Опасно оставаться здесь, даже если во всем Райтарском лесу не осталось больше ни одного мрака. Все равно опасно, хотя Верен и не мог бы объяснить, чего именно опасается. Ощущение угрозы росло, давило, почти душило. Что это? Естественный в таких обстоятельствах страх за любимую? Или нечто большее?
Верен вслушивался в ночную тишину, лес молчал – молчал угрюмо, сосредоточенно. Не шуршали мелкие зверьки, не ухала сова, не было слышно ни хищников, ни их потенциальных жертв. Они ушли отсюда? Тоже что-то чуют? Верен с трудом подавил желание поднять крепко уснувших беглецов и погнать их прочь отсюда. Если бы знать, куда бежать от опасности, если бы знать хотя бы, что это за опасность.
Мраками не пахнет, ощущение их приближения, хорошо ему знакомое, не проявляется… И тут на него навалилась такая тяжесть, словно невидимый неподъемный груз придавил к земле, выбивая воздух из легких, не позволяя не только встать или взлететь, но хотя бы шевельнуться.
Оборотни никогда не знали всех возможностей подземных жителей, не ведали, что норенги способны в несколько раз увеличить притяжение земли на ограниченном участке, подобравшись к своим жертвам снизу.
Теперь все беглецы проснулись, но никто из них ничего не мог поделать. Мирна вскрикнула, испугавшись за дитя, ее тело, так долго сохранявшее ребенка, несмотря ни на какие превратности и опасности, не выдержало давления и первая схватка пронзила болью и отчаянием, ведь надежды на благополучное рождение ребенка у нее почти не было.
Феечка металась где-то рядом, но, разумеется, ничего не могла поделать. Земля под ними проседала, образуя подобие чаши, они проваливались вглубь, с каждым мигом быстрее и неотвратимее. Наконец земля сомкнулась над ними, и панический ужас тоже сомкнулся вокруг, все заволокло темнотой – и внешней, и внутренним мраком безнадежности.
Вскоре, однако, они обнаружили, что по-прежнему могут дышать, хотя пахло теперь не влажной травой и лесной свежестью, а землей и сырым камнем, как пахнет в погребах и подвалах. Их обступали существа, напоминающие огромных черных кротов с маленькими глазками и пучками густых усов вокруг влажных носов.
Несмотря на видимую тяжеловесность бархатных туш, существа двигались легко и стремительно, а пленники все еще были придавлены к земле увеличившимся весом, так что они ничем не могли помешать, когда на их шеях защелкнули ошейники. Точно такие же, какими совсем недавно воспользовались посланцы Отступника, чтобы захватить Сигирда и Мирну.
Рука Смерти. Даже Ворон Лориша был бессилен против нее. Или почти бессилен. Верен чувствовал, что может пошевелиться, но этого было мало, поэтому он предпочел пока что никак не проявлять свою способность сопротивляться магии ошейника. К счастью, ошейники не только обездвижили пленников, но и остановили схватки у Мирны.
ГЛАВА 32. Освобождение
Подземные жители ловко погрузили обездвиженных пленников друг другу на спины, поднимая людей так легко, будто те вообще не имели веса, и понесли куда-то, даже не закрепив. Видимо, это и не требовалось: люди лежали на спинах норенг как приклеенные, и только фея оставалась свободной, но от этого не было никакой пользы: она не могла удалиться от своей подопечной на значительное расстояние, поэтому даже основательная разведка прилегающих туннелей была для нее невозможна. Да и что дала бы такая разведка? Вряд ли здесь у них могли найтись союзники или защитники.
В слабом свете чахлых пепельников Верен успел заметить, что на шеях норенг красуются амулеты, подобные тем, что он видел на мертвых мраках. Значит, они тоже служат Отступнику. Более того – порабощены им. Рассчитывать на снисхождение с их стороны явно не приходится. Что же делать… что делать? Верен попытался пошевелить пальцами – получилось. Тогда он закрыл глаза и постарался ощутить ток силы внутри себя – силы Лориша. Она отозвалась – скользящая, темная, почти ласковая, словно льнущий к рукам тягучий поток, словно ластящийся зверь, опасный, хищный, но покорный его воле.
Да, пожалуй… он сможет убить норенга, который несет его. Но что тогда предпримут другие? Успеет ли он остановить их, прежде чем они навредят Полине и остальным?
Погрузившись в эти мысли, пытаясь составить план дальнейших действий, Верен пропустил момент, когда вокруг что-то неуловимо изменилось. Поначалу он не мог понять, что. Сам воздух вокруг стал иным… движения норенг замедлились, еще минуту они двигались вперед, но наконец остановились. Их усы активно ощупывали пространство, но и они шевелились все медленнее, пока вовсе не замерли.
Верену показалось, что они все попали в течение реки покоя и забвения. Слышалась странная, очень странная песня, наполняющая все вокруг, дурманящая, заставляющая забыть обо всем и грезить наяву. Течение несло… Куда? К истокам… От взрослости в юность, от юности – в детство… все дальше и дальше, все легче и легче плыть, все беззаботнее, все бездумнее, легче… легче…
* * *
НорТереЛариШат опустила голову, а потом и ноги подогнула, легла на живот, свернувшись полукольцом, и завела песню, подобной которой никогда не слышал никто из людей. Эти низкие, вибрирующие звуки походили на стук сердца и ток крови, каким их, наверное, слышат младенцы в утробе матери. А другие звуки, протяжные, тягучие, влекли куда-то к самым первоосновам материи. Песнь Матери мгновенно достигала ее детей, как бы далеко от нее они ни находились.
ТашНорШера замерла, слушая, а потом легла на живот и взгляд ее затуманился. Хотя она не была дочерью НорТереЛариШат, и песня была предназначена не ей, но слишком близко она звучала, чтобы не поддаться.
Тайра взмахнула посохом, отсекая гипнотические звуки от себя и своих спутников, рукой властно коснулась загривка молодой норенги:
– Вставай, ТашНорШера, эта песня не для тебя. Вставай. Теперь отведи нас к логову Отступника. Туда, где он хранит свои кристаллы и амулеты.
Норенга потрясла головой и неохотно поднялась. Еще с минуту она топталась на месте, словно не решаясь уйти, смотрела с печалью и страхом на свернувшуюся клубком, словно баюкающую своих детей мать рода.
Наваждение песни рассеялось для нее, но понимание того, что сейчас делает НорТереЛариШат, почти ужасало. Бедная мать… Вот она – оборотная сторона счастья материнства. Для норенг не было ничего выше этого. Но если твое потомство пошло не по тому пути… Если оно порабощено, если ослеплено злом… Наверное, нет ничего сильнее такой боли. Как это непросто – быть Матерью…
ТашНорШера тяжело вздохнула, прося Великого Змея дать силы несчастной матери рода, помочь ей выдержать это испытание и не упустить второй шанс – воспитать детей правильно. Всегда ли это зависит от родителей? ТашНорШера начинала подозревать, что не всегда, и эти мысли пугали ее. Она бросила последний взгляд на поющую норенгу и пошла прочь.
* * *
Верен зажмурился и снова открыл глаза. Странная, ни на что не похожая песня, стихала, уплывала в даль… Он снова был собой. Снова помнил все. Но с норенгами явно что-то произошло. Некоторое время они просто стояли на месте, слегка покачивая головами, потом пленники соскользнули с их спин – вероятно, норенги просто перестали удерживать их.
Подземные обитатели начали неуверенно топтаться на месте, будто не знали, что им делать дальше. Верен заметил, что ошейники с амулетами, прежде охватывавшие их толстые шеи, теперь лежат на земле. Одна из норенг повернулась к нему мордой, и Верен поймал ее взгляд: изумленно-доверчивый взгляд ребенка, который только начинает открывать для себя мир.
Чутье подсказывало ему, что это не обман зрения, не иллюзия, что эта норенга ощущает себя сейчас именно так, что он или она смотрит на него с удивлением и не понимает, кто это и что здесь делает. Другие норенги вели себя также: растерянно топтались на месте, словно разом забыли, куда и зачем шли.
Похоже, они даже себя забыли, забыли все, вернувшись в ту самую безмятежность младенчества, в которую Верен только заглянул немного, пока звучало то непонятное нечто, приплывшее издалека, смывшее память норенг, как волна смывает следы на песке. Он снова стал ровным, нетронутым, не осталось ни малейшего следа прожитых лет…
Взрослые норенги с их непростым жизненным путем, взрослым сознанием, порабощенные Отступником, служившие ему, снова стали младенцами и ничто более не тяготело над ними. Недоумевая, где они и что делать дальше, а главное – где же взрослые, которые должны быть рядом с ними, норенги опустились на животы и начали издавать жалобные звуки, отдаленно напоминающие мяуканье голодного котенка.
Такая перемена могла бы показаться забавной, поразительной или трагичной, но Верену было не до того. Он сам и остальные по-прежнему были обездвижены и совершенно беспомощны: Рука Смерти, в виде изготовленных проклятым Отступником ошейников, все еще крепко держала каждого из них за горло – и в прямом, и в переносном смысле.
Могут ли норенги снять с них ошейники? Судя по тому, что с них спали подчиняющие амулеты, прошлое и все прежние обязательства более не имеют над ними власти. Но Рука Смерти привязывается к определенному живому существу, чтобы оно могло надеть или снять ее по своему желанию. И эти норенги, если они и лишились памяти, на глубинном телесном уровне – все те же, так что связь между ними и злосчастными ошейниками должна была сохраниться.
Фея, метавшаяся над пленниками и пленителями, отчаялась додуматься до чего-нибудь полезного и подлетела к Верену.
– Они… – прохрипел он, собрав все силы, – могут… снять…
Фая посмотрела на него, на ближайшую норенгу, которая, словно зачарованная, наблюдала за желтым "светлячком" с прозрачными крылышками, и подлетела к носу норенги. Та издала изумленный ухающий звук и протянула лапу, желая коснуться такой удивительной игрушки. Фея раззадорила норенгу, уворачиваясь от ее лап, а потом опустилась на ошейник Верена и замерла.
Несколько секунд норенга недоверчиво смотрела на нее, ожидая, когда увертливое создание снова вспорхнет, но фея не двигалась. Тогда норенга нерешительно коснулась своей ластообразной лапой ошейника, и, о чудо. Он открылся.
Верену очень хотелось ухватить норенгу за лапы и волоком потащить к Полине, он даже попытался это сделать, вызвав жалобное поскуливание подземного жителя и не сдвинув его с места ни на шаг – эта туша весила примерно столько же, сколько взрослая лошадь, если не больше.
Фая взглянула на ворона с укоризной и продолжила веселую игру "поймай меня на ошейнике". Вскоре пленники избавились от "подарочков" Отступника, и только было хотели вздохнуть с облегчением, как Мирна издала жалобный стон, полный сдерживаемой боли.
Верен запустил руки в волосы и тоже едва не застонал, ему сейчас очень хотелось побиться головой о стену или просто… проснуться. Это все какой-то непрерывный кошмар. Теперь они под землей, рядом с ними топчутся и подпрыгивают взбудораженные впавшие в детство норенги, ловящие фею, а Мирна – рожает.
Лавируя между бархатными тушами норенгов, все бросились к Мирне. Но чем они могли ей помочь?
– Кажется, у меня воды отошли… – прошептала она.
Сигирд обвел окружающих растерянным и молящим о помощи взглядом, но тут же убедился, что остальные растеряны так же, как и он.
Фея, куда-то улетавшая, вернулась и взволнованно пролепетала:
– Идут… они идут.
– Кто еще идет? – простонал Верен.
– Ну, – Фая подобралась и замерцала сосредоточенно. – Вы только не пугайтесь, – заметив, что ее слова произвели эффект обратный от ожидаемого, она быстро продолжила:
– Норенги идут. Много. Но они не хотят нам зла. У них нет этой гадости на шеях, – она прыгнула в сторону подчиняющих амулетов, валявшихся теперь на полу туннеля.
Впавшие в детство норенги, вновь оживившиеся с появлением феи, беспечно наступали на них, не обращая никакого внимания на предметы, игравшие такую важную и зловещую роль в их прежней взрослой жизни. Люди же застыли, пытаясь понять, чем им грозит этот новый поворот.
– Почему ты решила, что они не хотят нам зла? – мрачно спросил Верен.
– Они сами так сказали… – ответила Фая, кажется, уже начавшая сомневаться в собственных словах, однако она тут же сердито сверкнула голубыми глазками и подпрыгнула, вызвав новую волну оживления среди норенг. – Они хорошие. Я почувствовала.
– Ладно-ладно, – примирительно пробурчал Верен. – Только, пожалуйста, отведи своих новых друзей от нас в сторонку, пока они нас не затоптали.
Фея послушно перелетела подальше, норенги, радостно гугукая, ухая и подвывая подались за ней. А уже через минуту из-за поворота вынырнула целая делегация новоприбывших подземных обитателей. Сосредоточенная целеустремленность их движений не оставляла сомнений в том, что они-то уж точно взрослые – не только телом, но и разумом.
