Текст книги "Американский детектив "

Автор книги: Ричард Штерн

Соавторы: Эндрю Шугар,Джон Гоуди
сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 51 страниц)

Глава 2

10.05-10.53

Солнце стояло уже так высоко, что проникало через лес зданий даже на Тауэр-плаза, где были расставлены полицейские заграждения, разделяющие пространство на две большие половины, между которыми был оставлен проход от тротуара до временного помоста у входа.

– Здесь будут выходить из машин все эти шишки,– сказал постовой Шеннон, – будут одаривать всех улыбками и прошествуют как короли на эстраду…

– Где будут нести всю ту же ерунду, – добавил Барнс. – Будут превозносить родину, Соединенные Штаты Америки и неукротимые дерзания человечества. И все эти политики притом будут стараться урвать хоть немного голосов…– Он запнулся и виновато улыбнулся.

– Ты все это говоришь потому, – тоже улыбаясь, предположил Шеннон, – что ты против королей и королев, а я просто обожаю. Представь себе, что на земле жили бы только маленькие серенькие людишки, и никаких гигантов, которые в состоянии воплотить свои мечты в реальность, не происходили бы великие события, остающиеся в памяти, никто не строил бы величайших зданий, вроде этой Башни, заслоняющей солнце. Что ты скажешь на это, Фрэнк?

– Это было бы лучше.

– Ты слишком много читаешь и набираешься из книг всяких глупостей.– Движением руки Шеннон обвел сверкающее здание. – Хотелось бы тебе принять участие в подобной стройке? В создании такой величественной, ослепительной Башни, устремленной к небу, и увидеть свое имя на бронзовой табличке, где на веки веков было бы записано, что это и твоих рук дело? Как бы тебе это понравилось?

– «Генеральный подрядчик – Бертран Макгроу и компания», – прочитал Барнс. – Он уже снова улыбался, на этот раз с нескрываемым весельем. – Эти ирландцы знают толк, а? Думаешь, Макгроу выбился в люди по-честному?

– А ты, образина черномазая?

– А то нет, масса, а то нет!

Они расхохотались.

– Я случайно знаком с Бертом Макгроу, – сказал Шеннон.– Он мужик что надо. В день святого Патрика на Пятой авеню…

– Играет на дудке, да?

– На волынке, – поправил его Шеннон. – Волынка – это тебе не рояль или скрипка и всякая прочая ерунда. – Он помолчал. – Сегодня днем Берт Макгроу тоже будет здесь. На его месте я обязательно пришел бы, чтобы урвать свою долю славы.

– А я бы лучше куда-нибудь спрятался, – сказал Барнс. И потом добавил: – Чтобы не дразнить Господа и не бояться Божьего гнева. Знаешь, человек стучит по дереву, как бы чего не вышло.

Шеннон на миг задумался, потом рассмеялся.

– Я же говорю, Фрэнк, ты помешался на книжках. Что твой Бог может сделать этому великолепному сооружению?

* * *

«Это здание – как живое, – подумал Джон. – Я почти физически ощущаю его дыхание».

Звук его шагов разносился по пустым коридорам и лестницам, и всюду на него слепо пялились только запертые двери, но из вентиляции было слышно, как здание дышит; Джон ощущал, как глубоко в его теле пульсирует жизнь, и прикидывал, не побаивается ли в глубине своей души этот живой исполин.

Кого? Его? А почему бы и нет? Эта мысль понравилась Джону. По сравнению с этой титанической постройкой, он – всего лишь песчинка, но сила в его руках. Он нес в руках сумку, в которой лежали инструменты, прислушиваясь к звуку своих шагов и водовороту своих мыслей, эту силу он ощущал в полной мере.

* * *

Нат прошел пешком несколько кварталов, отделявших Башню мира от конторы Колдуэлла, и эта прогулка немного притушила его обиду и злость.

Однажды он сказал cboей жене Зиб: «Знаешь, почему мужчины так любят всякие игры? Потому что отвлекаются от мыслей о проблемах и вытесняют их в подсознание. А я вместо этого хожу пешком. Но не потому, что я против игры. Когда я был подростком, мы чем только не занимались! Ходили на рыбалку, на охоту, путешествовали по горам, пешком или на лошадях; зимой – походы на лыжах и коньки. – Он почувствовал, что говорит не то. – Простая жизнь, – попытался он продолжить. – У меня все было не так, как у тебя. Я не слишком хорошо плаваю. Никогда не ходил под парусом. Не играю ни в гольф, ни в теннис».

А Зиб тогда ответила: «Возможно, когда-то все это было для меня важно, но не сейчас. Я не потому вышла за тебя. Возможно, мне уже надоели и наскучили все эти университетские мальчики, с которыми я росла. – И тут она так улыбнулась, что он сразу растаял.– Или, скорее, потому, что ты не попытался на первом же свидании затащить мня в постель».

«Такой уж я был несовременный. А тебя можно было уговорить?» – «Нет, скорее всего, нет. Но ты мне понравился». – «А ты меня восхищала и немного подавляла, ведь в своем кругу ты была такая самоуверенная…»

«Это было правдой и осталось до сих пор, после трех лет супружества», – подумал он.

Он шел в ровном темпе, останавливаясь только на переходах. Он не любил город, но в городе кипит жизнь, и хотя здесь повсюду грязь, суета и толпы людей, распаренных и озлобленных, здесь в то же время остро ощущается вкус жизни, вдохновение и удовлетворение от того, что человек встречает равных себе и может с ними общаться.

Но важнее всего было то, что здесь жил Бен Колдуэлл, с его взглядом художника и с тем, что некоторые называют гениальностью. Семь лет, проведенные под руководством этого человека, стоили всего остального.

Но нет, в один прекрасный день Нат уедет из этого города; он был глубоко и как-то естественно убежден в этом. Назад в тот огромный мир, откуда он родом. Но когда настанет этот час, пойдет ли с ним Зиб или решит остаться в своем кругу? Это трудно предсказать и неприятно об этом

На Тауэр-плаза стояли полицейские. Нат посмотрел на них с удивлением, которое он сам тут же счел наивным, потому что в городе, где так часто взрываются бомбы и происходят другие акты насилия, при таком торжестве, как открытие Башни мира, не может не присутствовать полиция. Это только доказывает, что сегодня голова у него не работает.

У входа стоял чернокожий полицейский и слушал, что говорит ему огромный ирландец в униформе. Негр взглянул на Пата и приветливо улыбнулся.

– Что вам угодно, сэр?

Нат вынул пропуск.

– Я архитектор,– сказал он.– Из фирмы «Колдуэлл и компания». – Он показал на бронзовую доску у входа. – Мне нужно там внутри кое на что взглянуть.

Негр перестал улыбаться.

– Что-то случилось? – Его взгляд быстро нырнул к пропуску, потом снова поднялся, и полицейский произнес: – Мистер Вильсон? – Теперь он уставился Нату прямо в лицо.

– Нет, это обычный обход, – сказал Нат и подумал: «Какого черта я разговариваю, как персонаж из детектива».

«В эту минуту я уже начал сомневаться, – говорил позже постовой Барнс. – Но это еще было только неясное чувство, что, возможно, нам не стоило пропускать того типа с инструментами. Но вы ведь сами знаете, что может последовать за неоправданным задержанием. Полиция превышает свои полномочия, накидывается на невинных граждан и тому подобное… Но лучше бы я прислушался к этому чувству».

Тогда же он ответил:

– Если что-нибудь не в порядке, мистер Вильсон, – если мы в состоянии помочь…

– Он хочет сказать, – вмешался полицейский-ирландец, – что наша цель, цель ребят в нашей форме – помогать людям. Никто не может нас упрекнуть, что мы не пришли на помощь утопающему или не помогли старушке перейти через улицу. Мы всегда к вашим услугам.– И, сказав это, ирландец продолжил разговор об игре на скачках, – конкретно о том, любит ли это дело его коллега.

«Я не люблю,– сказал про себя Нат, заходя в Башню. – Это явно еще один мой недостаток, потому что Зиб обожает лошадей, ставки на футбольных матчах, как и пикники в Вест-Пойнт перед матчем. Я скучный сухарь», -сказал он себе.

В вестибюле он заколебался. У него не было никакой определенной цели. Дорога к зданию, где он за последние пять лет провел почти все рабочие дни, была пройдена совершенно автоматически. Его вело что-то вроде позыва, заставляющего человека взглянуть в пустое стойло, хотя он уже знает, что его конь исчез и сделать ничего нельзя. Так и Нат не мог ничего сделать, пока бригады рабочих не возьмутся за дело, не проверят, что заложено в стены, и не выяснят, какие в конце концов изменения все-таки проведены.

Но он все равно уже был здесь и потому прошел пустым вестибюлем мимо ядра здания к шахтам лифтов и нажал кнопку местного лифта, ходившего до четырнадцатого этажа.

Лифт тронулся, и Нат услышал тихое гудение тросов. Индикатор засветился у четырнадцатого этажа и потом начал медленно, этаж за этажом спускаться вниз. Когда открылись двери, Нат вошел и вдруг остановился, держа палец на кнопке.

В пустотелом ядре здания, объединявшем все лифтовые шахты, он услышал слабое гудение тросов другого лифта.

Двери его кабины автоматически закрылись, и он очутился в полной темноте. Нащупал на панели выключатель, повернул его, потом замер и прислушался. Тихое гудение кабелей в ядре здания продолжалось. Потом оно прекрати лось, и настала тишина.

«Это может быть кто угодно, и на любом этаже, отсюда и до шпиля; ну и что? – сказал он себе. – У тебя плохо с нервами, Натан Гейл, поддельные извещения на изменения выбили тебя из колеи. Перестань об этом думать», – приказал он себе. Нажал кнопку, и лифт плавно тронулся.

На восьмом этаже он вышел из лифта и спустился по лестнице на второй из пяти технических этажей здания.

Именно здесь, так же, как в подвале, на сорок пятом, восемьдесят пятом и сто двадцать третьем этажах, даже и посторонний мог до определенной степени осознать безмерную сложность этого сооружения.

Там проходили кабели толщиной с ногу, по которым с ближайшей электростанции Кон Эдиссон поступало напряжение в четырнадцать тысяч вольт – намного больше, чем напряжение, достаточное для казни на электрическом стуле.

Там мощные трансформаторы понижали напряжение до уровня, необходимого для электронагревателей, кондиционеров, вентиляции и освещения всех вертикальных секций здания.

Запах этого замкнутого этажа напоминал запах машинного отделения корабля: это был запах разогретого металла и масла, резины и краски, отработанного воздуха, изоляции и сдержанно гудящих механизмов, подчинявшихся своему Богу – электричеству.

Электричество было неслышным – хотя трансформаторы тихо гудели – и незаметным. Но оно было основой жизни всего здания.

Без электричества это гигантское сложнейшее сооружение совершенно беспомощно, это только мертвая громада тысяч и тысяч тонн стали и бетона, окон из закаленного стекла и алюминиевой обшивки, кабелей, труб, проводов и невероятно сложных механизмов.

Без электричества здание невозможно отапливать, освещать, проветривать, невозможно пользоваться его лифтами и эскалаторами, не работают системы автоматики и контрольные мониторы.

Без электричества здание слепнет и глохнет, немеет и задыхается – мертвый город в городе, памятник тщетности человеческой изобретательности, мечтаний и сомнительного жизненного опыта; пирамида Хеопса, Стоунхенджа или камбоджийский Ангкор-Ват; курьез и анахронизм.

Нат взглянул на главный электрический кабель, тщательно разведенный, чтобы он мог отдавать свою огромную энергию сюда и одновременно передавать ее без потерь следующий технический этаж, и так далее до самого верх башни. Здесь был сосредоточен жизненный центр Башни, как человеческое сердце, открытое для операции.

Нат вспомнил о конверте с поддельными изменениями, который лежал у него в кармане, и снова почувствовал, как его мозг застилает пелена неудержимой ярости.

Он понимал с трудом сдерживаемую ярость Гиддингса, потому что ее зародыши чувствовал в себе, и по же той причине: работа для него была чем-то святым.

Да, многие сегодняшние люди, даже большинство, смотрят на вещи иначе, например Зиб, но какое ему дело, что Думают другие.

Для тех, кто проектирует и строит сооружения, которым предстоит долгая жизнь, – дома, мосты, акведуки, плотины, атомные электростанции, огромные стадионы, главное – удовлетворение от своей работы. А в ней не должно быть никаких ошибок, допущенных по небрежности или, что еще хуже, умышленно. Она должна быть настолько совершенна, насколько это доступно людям, иначе то, что должно было бы стать предметом гордости, превратится в пятно позора.

Когда Нат подумал об этом, он впервые позволил себе не сдержать свой гнев.

– Какой-то мерзавец, – медленно и тихо сказал он, обращаясь к силовому кабелю и массивным трансформаторам, – все здесь напортачил, а серьезно это все или нет, нужно выяснить. И мы выясним. А потом найдем его и повесим за задницу.

Разговаривать с неживыми предметами, разумеется, глупо. Разговаривать с деревьями, птицами, шустрыми ящерицами или орлами, парящими в вышине, тоже глупо, но Нат это делал всю свою жизнь.

«Так что я просто глупец», – подумал он, возвращаясь к лестнице; почему-то после этого открытия ему сразу полегчало.

Поднялся лифтом на следующий технический этаж. Не нашел ничего, но ничего и не ожидал. Его визит во все машинные отделения был всего лишь привычкой, так владелец виллы обходит перед сном свой дворик. Последний этаж был пуст, и там все сверкало; в воздухе висел слабый запах свежей отделки: кафеля, росписей на стенах, лака на дверях, – так в новом автомобиле, только что из магазина, всегда пахнет новым автомобилем.

Когда он поднимался все выше, переходя из лифта в лифт, все шире расстилалась перед ним панорама огромного города, так что со сто двадцать третьего этажа он мог свысока взглянуть даже на плоские макушки башен-близнецов соседнего Всемирного торгового центра.

Поднялся еще выше и наконец оказался на самом верхнем этаже, прямо перед радиотелевизионной мачтой. Двери лифта закрылись, и Нат тут же услышал, как кабина уходит вниз. Удивившись, Нат взглянул на светящуюся стрелку «вниз». «Кто мог бы его вызвать?» Недоуменно он смотрел на световой индикатор, прислушивался к гулу тросов и пытался угадать, на сколько этажей опустился лифт. На десять? На пятнадцать? Угадать так и не смог.

Когда кабель загудел снова, Нат опять прислушался. На этот раз ждать пришлось недолго. Лифт спустился до самого вестибюля. К чему бы это? «Выбрось это из головы»,– посоветовал он сам себе и отвернулся от лифтов.

Ничто не загораживало вид с самого верхнего этажа. Перед Натом раскинулась гавань, Нарроус-бридж, а за ней – сверкающий океан. Нат вспомнил снова Бена Колдуэлла: первое, что видно в Америке с приходящего судна, – это сверкающая телевышка Башни. Теперь он понимал того капитана, который вспомнил древний Фарос, который тысячу лет указывал судам дорогу к устью Нила.

К северу простирался город со своей прямоугольной сеткой улиц, и небоскребы в центре города казались с этой высоты кубиками на каком-то макете.

Когда снова раздалось слабое гудение лифта, он отвернулся от окна. На этот раз над дверьми светилось зеленое табло. Он смотрел, ждал и удивлялся, почему вдруг ощущает такое напряжение.

Гудение тросов стихло. Зеленый свет погас. Двери оттрылись, и вышел Гиддингс. Двери за ним тихо закрылись, но свет не погас.

– Я гадал, найду ли вас здесь? – сказал Гиддингс.

– А почему бы и нет?

Гиддингс пожал плечами, огляделся вокруг. В большом зале столы вдоль одной из стен уже были накрыты скатертями. Подносы с бутербродами, бутылками, бокалами, тарелками с орешками и хрустящим картофелем, со всеми причиндалами настоящей коктейль-парти не заставят себя ждать, а с ними кельнеры, бармены, девушки, которые будут высыпать пепельницы и убирать грязную посуду, пока гости будут говорить, говорить и говорить.

Гиддингс снова взглянул на Ната.

– Вы что-нибудь ищете?

– А вы?

– Послушай, парень…– начал Гиддингс.

Нат покачал головой.

– Так не пойдет. Если хотите спросить, спрашивайте! Если хотите сказать, говорите. Я тут как раз выяснил, что после прошедших пяти лет я вас не слишком люблю, Вилли. Да и никогда не любил.

– А теперь, когда я ткнул вам под нос подписанные вами извещения, вы поняли, почему это так, я прав?

– Вы это так воспринимаете?

– А как же иначе?

– Тогда пошли вы… – ответил Нат.

На лице Гиддингса появилось задумчивое выражение.

– Для архитектора вы выражаетесь не слишком изысканно, – заметил он. Голос его звучал мирно.

«Мгновение схватки уже миновало. Но оно еще вернется, – сказал себе Нат, – это неизбежно».

– Я не всегда был архитектором, – сказал он и поду мал: «Еще я был объездчиком лошадей, парашютистом, студентом, боролся с лесными пожарами». – Потом спросил: – Вы поднялись прямо из вестибюля?

Гиддингс не спешил с ответом.

– А что?

– Вы уже были наверху?

– Я спросил, в чем дело?

– В том, что здесь кто-то был.

Все время это вертелось у него в голове, и он решил заговорить, чтобы хоть что-нибудь выяснить.

– Я слышал, как ходит лифт, – сказал Нат. И потом добавил: – Вся площадь оцеплена полицией. Вас останавливали?

Гиддингс нахмурился.

– Останавливали.

– Меня тоже. – Это было не совсем так, но он ведь разговаривал с ними.

– И вы спрашиваете, кто еще сейчас в здании, – сказал Гиддингс. – А зачем?

– Именно так.

– Возможно, – медленно начал Гиддингс, – вы это выдумали, и здесь никого нет…

Гиддингс запнулся, обернулся, и они оба уставились на красное табло, которое загорелось над дверью лифта; оба услышали звук движущейся кабины и одновременно взглянули друг на друга.

– Я ничего не придумал, – сказал Нат.

– Теперь я вам верю.

– Запомните это на будущее.

Всю дорогу – вниз, в вестибюль и наружу – на площадь, где Нат выяснил, что там все еще стоят полицейский-негр и его громадный ирландский коллега, Гиддингс молчал, присматривался и прислушивался.

Нат спросил:

– Пока вы здесь стоите, проходил кто-нибудь в здание, кроме нас?

Барнс, тот чернокожий полицейский, ответил:

– А почему вы спрашиваете, мистер Вильсон?

Шеннон, ирландец, сказал:

– Это большое здание. У него много входов. – Он пожал плечами. – Мало ли, уборщицы или еще кто.

Нат снова спросил:

– Кто-нибудь входил внутрь?

– Один человек, – ответил Барнс. – Электрик. Сказал, что его вызвали из-за какой-то неисправности.

– Кто вызвал? – спросил Гиддингс.

– Это мне тоже пришло в голову, – ответил Барнс и замялся: – Но поздновато. – Он помолчал. – Это очень важно, мистер Вильсон?

– Не знаю.

Он не лгал. Снова вспомнил те наряды на изменения, которые лежали у него в кармане, и понял, что так нервничает из-за них. Но между ними и тем, кто вошел в Башню, не могло быть никакой связи, потому что изменения касались только распределительной сети, а все эти работы были уже закончены или почти закончены.

– Этот человек ездит в лифтах то вверх, то вниз, – сказал он.

Физиономия Шеннона расплылась в безбрежной улыбке.

– Ну и что здесь плохого? Если кому приспичило покататься в лифте, вас от этого не убудет, – сказал он примирительно с сильным ирландским акцентом.

Гиддингс спросил:

– А электрик, что он нес? Было у него что-нибудь?

Барнс ответил:

– Сумку с инструментом.

Шеннон его поправил:

– Откуда, Фрэнк, все было не так. Он нес такую чудную блестящую атомную бомбочку. – Он развел руками, чтобы показать ее размер. – С одной стороны она зеленая, с другой – красная, и искры из нее летели – любо-дорого смотреть.

– Перестань, Майк, – одернул его Барнс. Потом сказал Нату: – У него была обыкновенная сумка с инструментами. А на голове – каска.

– Он уже вышел?

– Если и да, то не здесь, – ответил Барнс и засомневался: – Но ведь все остальные входы закрыты, правда, мистер Вильсон?

– По крайней мере должны быть закрыты, – сказал Гиддингс и посмотрел на Ната: – Нам стоило бы проверить.

Все входы в огромное здание оказались закрыты.

Нат спросил.

– Неужели нигде нет ни одного сторожа? Ни одного охранника?

– В обычный день, – сказал Гиддингс, – тут кишмя кишит от рабочих. Вы это прекрасно знаете. И никто, кому здесь нечего делать…

– Ну не знаю, – ответил Нат. Об этом он уже подумал. – Раньше мне это не приходило в голову, но на такой гигантской стройке, где ошивается столько людей…– Он покачал головой. На несколько секунд замолчал и уставился на арочное перекрытие вестибюля.– Да, об этом я никогда еще не думал, – наконец сказал он и снова посмотрел на Гиддингса. – Понимаете?

Гиддингс медленно покачал головой.

– Я вообще не понимаю, о чем вы.

Нат не торопился с ответом:

– Мы ведь проектируем здание так, чтобы облегчить доступ людей в него.

– Ну и что?

– И Башня, – продолжал Нат, – по сути, беззащитна.

– Перед чем?

Нат развел руками.

– Перед всем. Перед кем угодно.

Глава 3

11.10-11.24

Ездить в бесшумных лифтах было для Джона Коннорса занятием интересным и почти радостным: его всегда привлекали бесшумно работающие механизмы. А если его будут искать, а рано или поздно начнут, тогда вся эта езда с пересадками и отсыланием пустых кабин то вверх, то вниз по множеству шахт, пожалуй, наилучший способ сбить со следа погоню.

Обычно он хорошо ориентировался в Башне – это в обычный рабочий день. Но понятия не имел, как будет выглядеть здание, когда он окажется в нем, живом и дышащем, совсем один.

Когда в нем никого не было, здание стало похожим собор – только еще более впечатляющим. Он попытался подобрать сравнение.

«Представь себе пустой стадион»,– сказал он себе.– Это значит: слышать, как в коридорах раздаются только твои шаги, видеть сквозь бесконечные ряды окон мир под собой и бескрайний горизонт; понимать, что другого случая совершить задуманное не будет, – это словно возносить молитвы Господу, снова и снова, и сохранить в душе тишину и ожидание чего-то великого.

Когда-то где-то он слышал, наверное, на митинге, точно не помнил, но эта фраза запала ему в душу: «Всего несколько решительных людей могут повернуть колесо истории». Это ему понравилось. Звучало очень здорово. Решительные люди… Герои. Это как угнать самолет и выйти сухим из воды. Как захватить заложников в Олимпийской деревне. Несколько решительных людей. Или всего один. Тогда все будут его слушать. Разгуливать по лестницам, таская за собой сумку с инструментом, ездить в лифтах и ждать – это как прогулка в Луна-парке.

Здесь все дело в электричестве. Электричество в наше время – ключ ко всему. Он вспомнил, как несколько лет назад произошла авария в линии высокого напряжения, и как все, абсолютно все, сразу встало, и как некоторые люди даже подумали, что наступил конец света. Не все, разумеется; через девять месяцев, день в день, все родильные дома города были переполнены, значит, некоторые сумели использовать затемнение в своих интересах. Но прежде всего возникла паника, и вот на это и надо рассчитывать.

Коннорс не имел ни электротехнического образования, ни опыта электромонтера, хотя и сумел втереть очки тому черному фараону, но все-таки он когда-то работал в этом здании и знал в общих чертах, как организовано распределение электроэнергии.

На каждом техническом этаже есть так называемый кабельный отсек, и Коннорс при случае улучил несколько Минут, чтобы понаблюдать за работой людей из электротехнической фирмы, когда те снимали с кабелей экраны из проволочной плетенки и пластмассовую изоляцию, чтобы подобраться к тем толстым жилам внутри, по которым течет ток.

Он знал, что с помощью понижающих трансформаторов с каждого технического этажа необходимое количество электроэнергии подается в соответствующую вертикальную секцию здания и что там же проходят на следующие технические этажи кабели высокого напряжения, поступающего с соседней электростанции. Как велико это напряжение, он понятия не имел, но думал, что оно достаточно велико, может быть, даже и пятьсот вольт, иначе зачем бы его понижать?

Его первой мыслью было уничтожить электротехническое оборудование, обслуживающее верхние этажи Башни, и тем самым изолировать верхний салон, где будет прием. В его сумке с инструментом лежал восемнадцатидюймовый ломик и немного украденной пластической взрывчатки, которыми, как он думал, сумеет наделать столько дел, что по всей Башне искры полетят, как на День независимости.

Но чем больше он раздумывал, тем чаще говорил себе: «К чему ограничиваться только верхушкой? Почему не устроить диверсию на основной линии внизу, в недрах здания, где проходят электрические кабели прямо с подстанции? Зачем ходить вокруг да около, если можно шагнуть сразу в дамки?» Это была очень заманчивая идея.

«Нужно только никому не попасться на глаза, ничего сложного не будет. Но нужно приготовиться случай, если удача вдруг отвернется». Он открыл сумку с инструментом и вынул ломик, который с одного конца был изогнутым, а с другого – плоским и заостренным. Его спокойно можно было использовать как оружие, и, если бы пришлось, Коннорс так бы и сделал.

* * *

Когда Нат с Гиддингсом вышли из Башни, на площади как раз устанавливали невысокий помост, на котором должно было проходить торжество. Гиддингс взглянул на него с отвращением.

– Вот начнется болтовня! – сказал он. – Губернатор будет поздравлять мэра, мэр будет поздравлять Гровера Фрэзи, и некий сенатор будет утверждать, что это здание – огромное достижение человечества. – Он запнулся.

– А может быть, это и правда, – сказал Нат. Снова вспомнил реплику Бена Колдуэлла о Фаросе. – Центр мировых коммуникаций…

– Это все ерунда, и вы это знаете. Это всего-навсего чертовски большое здание, которых и без того хватает.

Нат подумал, что Гиддингс испытывает к этому зданию, в рождении которого он участвовал, любовь и ненависть. Но уж если речь зашла об этом, он и сам колеблется между гордостью и восторгом, с одной стороны, и отчаянием от того, что это чудовище уже давно своим величием подавляет всех к нему причастных, – с другой.

– Тогда останьтесь и прокляните ее, – сказал он.

– А вы куда?

Возникшее между ними напряжение грозило перейти в открытую неприязнь. Если до этого дойдет, ничего не сделаешь, но торопить события Нат не хотел.

– Туда, куда мне давно пора,– ответил он.– К Джо Льюису по поводу тех изменений.

По пути через площадь он достал из кармана пропуск.

На этот раз он поехал в центр к вокзалу «Гранд Централь» на метро, потом вернулся на два квартала назад по Парк-авеню к Дворцу архитектуры и поднялся лифтом на десятый этаж, где на стеклянных дверях была табличка: «Джозеф Льюис, инженер-электрик». Кабинеты и чертежные залы занимали почти целый этаж.

Джо Льюис сидел, не снимая шляпы, в своем огромном кабинете, где тем не менее было не повернуться. Это был маленький человечек, резкий, быстрый, прямой.

– Если речь о каком-нибудь новом проекте, то объясните Бену, что на ближайшие полгода у меня работы выше головы. Если может подождать…

Нат бросил на стол пухлый конверт. Он следил, как Джо взглянул на него, взял и высыпал копии извещений на изменения на стол, одну за другой быстро их просмотрел, потом отбросил, как что-то живое и неприятное. Наконец, с нескрываемой яростью взглянул на Ната.

– Это ваша работа? Кто вам, черт побери, дал на это право?

– Я их впервые увидел сегодня утром.

– Но там стоит ваша подпись!

– Моя фамилия, да, но писал это кто-то другой.

Правда начинала терять в весе, как слово, которое слишком часто повторяют.

«В конце концов этому и я перестану верить»,– подумал он.

– А кто?

– Понятия не имею.

Джо ткнул в бумаги пальцем.

– Эти изменения действительно проведены?

– Это еще предстоит выяснить.

Пока это был бесполезный разговор, но нужно с чего-то начинать.

– А чего вы хотите от меня? Я вам поставил чертежи, всю электрическую часть, весь монтаж. Если все сделано по документации, а не по этим…

– Никто вас ни в чем не обвиняет.

«Пока, – подумал Нат, – но это «пока» касается всех».

– Я только хочу, чтобы вы мне сказали, что здесь самое важное. На что нам обратить внимание.

– На все. На каждый пустяк, хотя бы пришлось разрезать всю башню на части. Я на этом буду настаивать! Господи, о чем вы думаете, ведь всю эту документацию подписал я.

– И мы. Я это понимаю. – «Ну почему интеллигентные люди не могут понять очевидные вещи?» – Но на что нам обратить внимание в первую очередь? А на что во вторую? И так далее. Вы специалист. Дайте нам список по степени важности, и мы отправим туда людей Макгроу.

Льюис наконец сел.

– Макгроу, – сказал он. – Берт не имеет с этим ничего общего. – Он покачал головой: – Это исключено. Если у Берта Макгроу кто-то начинает халтурить или пытается подкупить инспектора – его голова будет немедленно подана хозяину на блюде.

Нат тоже сел.

– Я слышал, но еще не имел возможности убедиться, правда ли это. Но это позволяет взглянуть на дело под другим углом зрения.

– Если не считать дорожного строительства, – уже спокойнее продолжал Льюис, – на строительстве крупных зданий больше простора для махинаций, чем в другом бизнесе. На этом деле всяческие мошенники могут кормиться годами. И даже дольше. Обычно, но не всегда, это бывает на строительстве общественных зданий. Там, в…– Он покачал головой. – В некоторых округах Нью-Джерси я не взялся бы за подряд по электрооборудованию, хоть увешай меня бриллиантами. Здесь дела лучше. В основном. Насколько я знаю, ребята, любящие урвать лишние доллары, сделали у Макгроу всего одну попытку. – Он улыбнулся. Это была горькая, но удивительно умиротворенная улыбка.

«Да, Джо Льюис один из тех, для кого работа – дело святое, – сказал себе Нат, – и это к лучшему». Вслух же он спросил:

– Как это случилось?

– Послали пару человек прощупать обстановку, – ответил Льюис. – Единственное, что им сказал Макгроу, что он не будет иметь дело с мелкой сошкой. Только с главным или ни с кем. – Он помолчал. – Это был большой объект, на него отвалили уйму денег, и, возможно, это было только начало, поэтому главный босс пришел сам.– Он снова помолчал. – Макгроу отвел его туда, где они могли остаться с глазу на глаз, – на самую макушку стального каркаса, где-то на сороковой-пятидесятый этаж, вокруг никого и далеко внизу – земля. «Ну что, засранец, – сказал Макгроу, когда тот осмотрелся и зрелище ему совсем не понравилось, – хочешь спуститься вниз грузовым лифтом, уйти домой и никогда больше здесь не показываться или хочешь спуститься поскорее и слететь к чертовой матери с этой железяки, чтобы внизу тебя с асфальта соскребать пришлось? Ты уж сам выбирай». – Льюис замолчал в третий раз. – Больше к нему никто не приставал. Видно, поняли, что и пытаться не стоит.

Это была информация к размышлению. Нат немного посидел молча, сравнивая свои сведения о Берте Макгроу с историей, которую выслушал. Все совпадало. В старике была какая-то страсть доводить дело до крайностей, все ставить на кон. Макгроу из головоломки можно исключить.

– А вы до этого работали с Полом Саймоном? – спросил Нат.

– После того, как он женился на дочери Макгроу и тот помог ему встать на ноги.

– А я и не знал, что так обстоят дела.

– Пол – хитрец. – Льюис задумчиво разглядывал извещения. – Думаете, это мог затеять он? Подписаться вашим именем? – Он медленно покачал головой: – Нет, не вяжется. Рано или поздно все должно выйти наружу, даже уже вышло, и каждый спросит: «Кому выгодно?» Поставщик электрооборудования – первый на очереди, ведь за несделанную работу он все равно получит по смете и заработает на этом. Но это слишком на виду, слишком примитивно. И зачем ему это? У него процветающая фирма, его тесть Берт Макгроу, он, разумеется, закончил какой-нибудь престижный университет и, разумеется, родом из хорошей семьи. Зачем ему влезать в эту грязь?