Текст книги "Наследие Ирана"

Автор книги: Ричард Фрай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 31 страниц)

Notes:

Это предположение высказал И. Вольский (J. Wоlski, Remarques sur les institutions des Arsacides,—«Eos», № 46, 1954, стр. 64—65). Вопрос о месте зятя в системе наследования власти в Сеистане (см.: Е. Herzfeld, Sakastan) остается по меньшей мере неясным.

М. I. Rostovtzeff, Dura and the problem of Parthian art, стр. 175.

Е. Негzfеld, Am Tor von Asien, Berlin, 1920, стр. 39.

Нужно соблюдать осторожность при истолковании греческих и латинских передач иранских титулов и званий не только потому, что в античных источниках нередко выступают термины, применявшиеся еще Геродотом и другими древними авторами и не соответствующие данному периоду, – трудно определить и систему парфянских званий и должностей. См. данные о должности сатрапа и ее различных обозначениях в работе: М. I. Rostovtzeff, С. В. Wеllеs, A parchment contract of loan from Dura Europos on the Euphrates,—YCS, II, 1931, стр. 46, где убедительно показано, что сатрапия в Парфянском царстве уже не была обозначением обширной области, как это имело место при Ахеменидах.

См. особенно: J. Marquart, Beitrage zur Geschichte und Sage von Eran,– Z-DMG, Bd 49, 1895, стр. 635.

E. Herzfeld, Sakastan, стр. 57—58, 68. Греческие и римские авторы не редко ошибочно принимали эти названия родов за титулы; так, например, у Прокопия Кесарийского (I, 13, 6 и И, 30, 7– Михран; I, 9, 24—Аспахпат).

The Excavations at Dura Europos. Final reports, vol. V, pt 1. The Parchments and Papyri, ed. С. B. Welles, New Haven, 1959, стр. 115.

Этому слову посвящено много исследований, см.: W. В. Henning, Mitteliranisch, стр. 41; Е. Herzfeld, Zoroaster and his World, I, стр. 128, прим. 22. Мои соображения по поводу этого слова, высказанные ранее (The Excavations at Dura Europos, vol. V, pt 1, стр. Ill, прим. 15), нуждаются в поправках. По значению ark/hark вполне могло соответствовать аккадскому ilku «corvee, повинность», отсюда – возможно уже в ахеменидское время – *haraka-pati-, букв, «владыка подати», обозначавшее, скорее всего, платящего земельный налог, а не государственного сборщика податей (*hamarkar?; ср.: The Assyrian Dictionary (University of Chicago), vol. VII, Chicago, 1960, стр. 180). Г. В. Бэйли (Н. W. Bailey, Vijaya Sangrama,– AM, NS, vol. VII, pt 1—2, 1959, стр. 18) предлагает, однако, возводить арабское хата] к иранскому *hraka-.

Термин batesa обычно отождествляют с титулом bitaxS (последний некоторыми исследователями рассматривается как связанный по происхождению с новоперс. padiMh). Ср.: М. I. Rostovtzeff, С. В. W г 11 е s, A parchment contract, стр. 52. В контракте из Дура-Эвропос batesa выступает, вероятно, в качестве почетного звания, тогда как по данным иранских памятников bitaxs обозначал крупного сановника, нечто вроде «вице-короля» или «маркграфа». Быть может, batisa следует толковать не как передачу иранского титула, а как семитское слово, модифицированное аккадское pahaiu (в ‘Вавилонском Талмуде pfiwt’ имеет значения «знатный, вельможа»). Встречается и форма рТ, однако сопоставление с ней слова batesa представляется затруднительным прежде всего из-за окончания :sa. Арамейское РНТ’ отмечено в парфянских документах из Нисы в значении «сатрап», однако это не исключает возможности иного развития форм и семантики этого слова на территории Месопотамии. arzabed и др. См. мою статью Some early Iranian titles,– «Oriens», vol. 15, 1962, стр. 352—354. О греческом khoraghia см.: P. Schwarz, «Der Islam», Bd 6, 1916, стр. 98.

Фотографию и чтение надписи можно найти в статье: W. В. Henning, A new Parthian inscription. Как мне удалось выяснить у жителей селения Хусф и на месте, городище называется, скорее, Kcd-i ]anggah («место сражения»), а не -jangal «заросли». Для имени Гари-Ардашир есть параллель в документах из Нисы – Гарифарн (Gryprn).

В противоположность Г. Виденгрену, который считает это слово и феодальным титулом, и названием должности (G. Widengren, Iranisch– semitische Kulturbegegnung in parthischer Zeit, Cologne, 1960, стр. 33, прим.).

См. выше, прим. 57 к этой главе.

Литература и культура

Хотя мы не располагаем памятниками литературы парфян, которые относились бы к парфянской эпохе, можно все же составить некоторое представление о литературе при Аршакидах. Греческий язык в это время продолжал служить одним из официальных письменных языков – об этом свидетельствуют монеты, надписи и документы. Среди парфян, несомненно, было много образованных людей, знавших греческий. О том, что парфяне понимали и ценили греческую драму, известно не только из античных источников, но и по раскопкам театров античного типа, а также по находке формы для изготовления комедийных масок в Нисе 1. В Месопотамии были в употреблении семитические языки. Как показывают документы из Нисы и Авромана, парфяне пользовались гетерографической письменностью, не только созданной на основе арамейского алфавита, но и содержащей много арамейских написаний целых слов. Трудно ожидать, чтобы при таком малоудобном способе письма могла существовать обширная письменная литература; зато при дворах парфянских правителей и знати процветала устная поэзия.

Имеются данные о том, что именно парфяне придали иранскому эпосу ту форму, в которой он был записан при Сасанидах и дошел до Фирдоуси. Парфянские поэты-музыканты (gusan) не только обогатили эпос, сообщив ему черты рыцарской героики, но и сохранили старые предания о кави Восточного Ирана, Каянидах эпоса – предках Виштаспы, покровителя Зороастра 2. Эти баллады древнего Ирана, если можно так называть их, по содержанию были, скорее, светскими, чем религиозными,– нас не должно смущать, что позднее сохранению этих сказаний способствовали зороастрийские жрецы. В парфянское время в эпос проникает много новых мотивов, таких, как подвиги Геракла, о которых парфяне несомненно слышали от греческого населения и которые могли послужить прообразом героических деяний Рустама. Мы уже упоминали, что цикл сказаний о Рустаме был принесен в иранский эпос саками из Средней Азии. Менестрели парфянской эпохи в своих песнях о героях древнего Ирана сплетали воедино нити многих и различных по происхождению сюжетов.

Наличие каянидской, сакской и парфянской традиций позволило выдвинуть весьма убедительную теорию северо-восточного происхождения большинства циклов иранского эпоса 3. Искусство менестрелей начало приходить в упадок, видимо , при Сасанидах; окончательное исчезновение такого рода поэзии происходит позднее и, вероятно, объясняется в первую очередь изменениями, которые пережило общество Ирана в результате арабского завоевания. На смену героическим песням пришли новые, более изощренные поэтические формы. Но при дворах парфянской знати искусство менестрелей процветало, и их сказания определяли литературные вкусы той эпохи.

О парфянском изобразительном искусстве нам приходилось уже упоминать в связи с сарматами и «звериным стилем». Прежняя характеристика парфянского искусства как деградировавшего греческого нуждается в пересмотре; несмотря на кажущуюся преемственность, парфянское искусство отличается также и от сасанидского. Находки в Нисе показали, что греческое влияние ощущалось довольно сильно в раннеаршакидское время. Но, как и в других сферах, парфяне в последующий период вернулись к древнеиранским традициям и сюжетам – на первый план выдвигаются сцены охоты, сражений, пиров и жертвоприношений. Возрождение полихромного декора – особенность парфянского искусства «малых форм», как и искусства сарматов. В архитектуре преобладают эллинистические традиции, но приемы декоративного убранства и многие другие черты – восточные, причем, независимо от их происхождения, именно эти восточные черты составляют главные особенности памятников парфянского зодчества. К ним относятся купольные перекрытия на тромпах, важная роль, отводившаяся айвану, украшение фасадов зданий горельефными масками, а интерьеров – статуями. «Экспрессионизм» этого искусства уже отмечался раньше 4.

Кочевническое прошлое парфян ясно проступает в таких особенностях одеяния всадника, как шаровары, заправленные в сапоги с «гамашами», – элементы костюма, широко распространившиеся по всему Ближнему Востоку в I—II вв. н. э. 5. Структура общества, искусство, устная литература, сохранение родоплеменных традиций в политической организации, как мы ее знаем, – все это свидетельствует о своеобразном укладе жизни парфян, в котором господствовало воинское, героическое начало. Недаром само имя парфян – пахлаван (pahlavHn) – получило в новоперсидском значение «герой, богатырь».

Notes:

М. E. Массон, «Известия АН Туркм. ССР>, № 1, Ашхабад, 1951, стр. 93.

М. Воусе, Some remarks on the transmission of the Kayanian heroic cycle,—«Serta Cantabrigiensia», Wiesbaden, 1954, crp. 49—51; M. Boyce, The Parthian ‘gosan’ and Uranian ministrel tradition,– JiRAS, 1957, стр. 10—45 (автор дал превосходный очерк литературной жизни парфянского периода и убедительно доказал существование двойной – устной и письменной – иранской литературной традиции с древнейших времен и вплоть до арабского завоевания).

М. Boyce, Zariadres and Zarer,—BSOAS, vol, XVII, 1955 стр 476.

См. примечания 45, 46, 112, 113 к главе 4. Сводчатые арки и купольные перекрытия были, видимо, принесены парфянами из Восточного Ирана в Месопотамию. Ср.: О. Reuther, Parthian architecture —SPA, vol. I, London, 1938, стр. 427. (См. также: Г. А. Пугаченкова, Пути развития архитектуры Южного Туркменистана поры рабовладения и феодализма,– «Труды ЮТАКЭ», т. VI, М., 1958, стр. 68—69, 100, 104—117 и др.; Г. А. Кошеленко, Культура Парфии, особенно стр. 12—35, 78—88, 98—102 и указанную там литературу.]

G. Widengren, Some remarks on riding costume among Iranian peoples in antiquity,– «Arctica», vol. XI, Uppsala, 1966, стр. 241 и сл.

Судьбы зороастризма

О религии древних персов написано больше, чем о любой другой сфере их жизни, и это не случайно: до нас дошли письменные памятники – Авеста и религиозная среднеперсидская (пехлевийская) литература. О верованиях парфян мы знаем, к сожалению, гораздо меньше; сообщения источников кратки и нередко противоречивы. Принято считать, что религиозный синкретизм, характерный для селевкидской эпохи, должен был сохраняться и при Аршакидах. Действительно, свидетельства античных авторов и надписи показывают, что в странах Ближнего Востока господствовали культы, основанные на отождествлении греческих божеств с их восточными «двойниками» и наделении их новыми мессианскими чертами. Что же происходило в это время в Иране и каковы были судьбы зороастризма?

Есть основания предполагать, что маги в разных областях Ирана поддерживали культы Ахура Мазды и (или) других древнеарийских богов, причем атрибуты этих культов существенно различались. Трудно представить, что в этот период существовала зороастрийская ортодоксия, но можно допустить некоторую общность форм поклонения божествам у иранцев, которую мы вправе назвать маздаяснийской религией (почитание Мазды). Сасаннды, очевидно, отрицали приверженность Аршакидов к маздаяснийской вере, однако та форма зороастризма, которая известна для сасанидского государства, должна была начать складываться уже при парфянах. Среднеперсидское энциклопедическое сочинение «Денкарт» говорит о возрождении праведной веры (зороастризма) только при Сасанидах, впервые после ее долгого забвения со времен Александра Великого. Но такое утверждение навеяно лишь общей негативной оценкой правления парфян, которая стала удобной, а потому и модной при Сасанидах.

Парфяне отличались большей веротерпимостью, чем Сасаниды; во всяком случае, мы не знаем о серьезных гонениях на иноверцев при парфянах. Положение, например, иудеев при парфянах было более безопасным, чем при Сасанидах. Из Талмуда (Baba Kamma, 117а) известно, что Ардашир I лишил иудеев права, которым они располагали ранее при парфянах, – самостоятельно вершить суд над единоверцами, совершившими особо опасные преступления. Различные религиозные общины на Ближнем Востоке жили обособленно и подчинялись своим духовным пастырям и много позднее, вплоть до системы «милет» в Оттоманской империи. В парфянское время число религиозных сект и культов должно было быть весьма значительным, но разобраться в них по имеющимся источникам – задача в высшей степени трудная. Вряд ли есть основания признавать существование в этот период некоей единой «религии иранцев», о которой упоминают античные авторы. Можно скорее говорить лишь о преобладании маздеистских культов, маздаяснийском «поветрии», сочетавшемся с веротерпимостью, то есть о ситуации, напоминающей несколько «религию римлян». При таком подходе следует в полной мере учитывать особенности, характерные для отдельных разновидностей культа Мазды, и даже явные отклонения от него. Можно наметить различия между иранскими верованиями у индо-парфян, кушан, саков, согдийцев, собственно парфян, армян и иранизованного населения Понта, Каппадокии и Коммагены; особое место занимают синкретические культы Месопотамии и некоторых других районов. Но выдерживаем ли мы хронологическую перспективу, не смешиваем ли явления, возникшие в разные периоды и различные по ареалам? Так, рассматривая иранские элементы в кушанском пантеоне (известном нам прежде всего по монетам кушан), мы можем истолковать их как отражения соответствующих божеств древних арийцев, но многие из этих божеств присутствуют и в зороастрийском пантеоне. С другой стороны, практику выставления трупов (для очищения костей от мяса) или почитание огня считают специфически иранскими чертами. Когда, например, Бардесан говорит о кровнородственных браках в среде магов (magousai) Малой Азии, мы тотчас вспоминаем о сходном зороастрийском обычае, хотя такие браки известны и у Птолемеев, а истоки этого обычая можно искать и в других областях 1.

Маги чаще всего выступают в античных источниках как представители «религии персов» par excellence, и вполне естественно полагать, что их влияние было очень сильным. Ориген («Против Цельса», VI, 80, 693) пишет, что слово «магический» происходит от названия магов. Именно так – как кудесники и колдуны – маги были известны на Западе. В Иране они были жрецами, отправлявшими любые обряды (женитьба, похороны и т. п.) и служившими различным божествам, самыми важными из которых после Ахура Мазды, или Ормизда, были Митра и Анахита.

Здесь нет возможности останавливаться на многих религиозных обычаях, таких, например, как жертвенное заклание лошадей – несомненно, древний арийский обряд, о котором Тацит (VI. 37), Филострат («Жизнь Аполлония», I, 31) и другие авторы говорят как о парфянском обычае. Интересны некоторые пережитки вроде сохранения культа бога Ашшура в Месопотамии или арамейской надписи, упоминающей о «богине Нанай, царе» (мужской род!), причем соотношение между Нанай и Анахитой остается не вполне ясным 2. Проблем много, и многие из них еще ждут своего решения.

Армянский историк, писавший при Ездигерде II в V в. н. э., различает пахлавик и парскаден, что можно понимать соответственно как религии парфян и персов. Исследователи предлагают видеть здесь намек на существование северной (парфянской) и южной (персидской) школ магов или двух сект 3. Такое объяснение кажется вполне убедительным, особенно если вспомнить, что теофорные имена в документах из Нисы – чисто зороастрийские. Эти имена, как и употребление в Нисе зороастрийского календаря, показывают, что жители Нисы были зороастрийцами 4; такие имена, как Михрбозан, Михрдатак, Михр-фарн, свидетельствуют о популярности Митры, бога солнца, на родине парфян. Особого внимания заслуживает упоминание в документах из Нисы поместья ‘yzn nnystwkn (ayazan, древнеперс. ayadana-) – «храм поклонения Нанай». Здесь можно видеть указание на то, что Нанай была отождествлена с Анахитой (последнее имя в документах не встречается). Документы из Нисы относятся в большинстве своем к I в. до н. э. По-видимому, к I в. н. э., к правлению аршакидского царя Вологеза I (около 51—80 гг.), следует отнести попытку «царя Валахша» собрать воедино разрозненные авестийские тексты, о чем говорится в «Денкарте». Зороастрийская традиция, отраженная в этом сообщении, кажется правдоподобной, если вспомнить, что «ориентализация» Парфянского государства приходится более всего на правление Вологеза I.

Археологические находки и краткие замечания в античных источниках позволяют заключить, что культ обожествленного царя, известный при Селевкидах, продолжал существовать – наряду с почитанием предков 5 – и в Парфянском царстве. Из сообщений Страбона, Плиния и других авторов следует, что многие религиозные предписания, изложенные в авестийском «Вендидате»,– правила очищения, запреты, заклинания – существовали уже в парфянское время. Как уже упоминалось, митраистекие мистерии, хотя и отправлялись от иранского культа Митры, включали элементы, которые можно проследить в Месопотамии и в Малой Азии; их связи с почитанием дэвов или Ахримана убедительно показаны исследователями 6.

Notes:

Eusebius, Praeparatio Evangelica, VI, 10, 16. Лучшее исследование о магах Малой Азии – J. Bidez, F. Cumont, Les mages hellenises, t. 1—II, Paris, 1938.

Jensen {в KH.]: W. Andrae, Die Partherstadt Assur, Leipzig, 1933, стр. 89; W. Andrae, Das Wiederstandene Assur, Leipzig, 1938, стр. 180.

Егише Вард а пет, Patmut’iwn Vardananc, изд. Э. Тер-Минасяна, Ереван, 1957, стр. 144; ср.: R. Z a eh пег, Zurvan. A Zoroastrian dilemma, Oxford, 1955, стр. 29. Соответствует ли это деление «северным мобедам» и «южным хербедам», которых обнаружил С. Викандер (S. W i k a n d е г, Feuerpriester in Kleinasien und Iran, Lund, 1946, стр. 140 и др.), определить по меньшей мере трудно.

И. М. Дьяконов – В. А. Лившиц, Документы, стр. 24.

Об этом свидетельствуют находки фрагментов статуй предков в Нисе, а также упоминания у Аммиана Марцеллина. Ср.: J. М. U n v а 1 a, Observations on the religion of the Parthians, Bombay, 1925, стр. 26.

I. Gershevitсh, The Avestan Hymn to Mithra, стр. 61—72 и литература в примечаниях.

Кушаны и Восток

Мы уже говорили о завоевании Бактрии кушаками, но будет нелишним привести здесь известный отрывок из «Хроники Младшей династии Хань», повествующий об этом событии:

«Первоначально, когда юечжи подверглись нападению хуннов, они переселились в Дахя и разделили страну между пятью хи-хэу: Хюми, Шуанми, Гуйшуан, Хисийе (Pai-tun) и Думи. По прошествии ста с небольшим лет Киоцзюкю, хи-хэу Гуйшуан, напал и покорил остальных четырех хи-хэу, стал независимым и взошел на трон. (Его] царство стало называться Гуйшу– ан-ван» 1.

Мы можем рассматривать это сообщение как достоверное и считать, что юечжи были объединены под властью племени кушан. Термин хи-хэу обычно рассматривается как китайский эквивалент титула yavuga, который встречается на монетах Кудзулы Кадфиза, первого крупного кушанского правителя, в легенде письмом кхароштхи. В свою очередь, yavuga отождествляется с ранним тюркским титулом yab^u. Однако, поскольку тюрки, видимо, заимствовали свою титулатуру от иранцев, можно предположить, что yavuga – термин иранский 2. Гуйшуан явно соответствует названию племени кушан, имя их вождя Киоцзюкю (древнекит. *k’idu dz’isu kfiak) передает имя Кудзулы Кадфиза, но его этимология совершенно неясна 3. Находки монет Кудзулы в областях, лежащих к северу от Гиндукуша, немногочисленны. Можно полагать, что он был всего лишь вождем кушан и совершал набеги на Индию. Преемником Кудзулы стал, возможно, некий кушанский правитель, известный своим обширным чеканом. На монетах этого правителя (их находят в большом количестве во многих районах) обозначен только его почетный титул – Сотер Мегас, имя отсутствует, даты правления этого безымянного царя остаются неизвестными. В правление Вимы Кадфиза, сына Кудзулы, вступившего на престол, очевидно, после «безымянного царя», кушанский чекан подвергся реформе – наряду с медной начался выпуск золотой монеты и был принят новый весовой стандарт. Вима (точная форма его имени неясна) совершил, очевидно, обширные завоевания в Индии. На севере владения кушан в это время простирались за Амударью, однако остается неизвестным, входила ли в их состав Согдиана и смогли ли кушаны потеснить на западе Аршакидов. Монетные находки на территории Средней Азии – недостаточно надежные свидетельства кушанской власти и границах владений 4. Примерная датировка правлений Кудзулы и Вимы второй половиной I в. н. э. как будто бы подтверждается тем, что чекан Кудзулы следовал раннеимперским римским монетам.

Могущество кушан достигает апогея при последующих кушанских царях – Канишке и Хувишке. Канишка хорошо известен в буддийской литературе как ревностный защитник и распространитель этой веры. Надписи Канишки и его преемников заставили исследователей потратить немало сил в поисках ответа на вопрос о дате Канишки. За последние шестьдесят лет состоялись два международных симпозиума, специально посвященных дате Канишки, но удовлетворительного решения проблемы до сих пор не найдено. Споры идут прежде всего по поводу надписей, датированных по эре Канишки. Часть исследователей утверждает, что эра Канишки представляет собой на самом деле так называемую сакскую эру (или «эру Шака», т. е. индийскую историческую эру) и в этом случае должна была начинаться в 78 г. н. э. Другие полагают, что Канишка имел свою собственную эру, не тождественную с «сакской эрой», и что даты его правления должны лежать в пределах 124—144 гг. Недавно открытые при раскопках Ток-калы хорезмийские надписи на оссуариях, которые по археологическим данным относятся к VIII—IX в. н. э., содержат даты от 658 до 753 года неизвестной эры. Эту эру также пытались отождествлять с «сакской», начинающейся в 78 г. н. э., и рассматривали хорезмийские датированные надписи в качестве доказательства применения эры Канишки (отождествляемой с «сакской») в Хорезме на протяжении очень длительного периода – почти восьми столетий (753-й год в надписи на оссуарии). Если бы эти выкладки оказались правильными, то следовало бы сделать вывод, что кушанское влияние в Средней Азии было очень сильным, а введенная ими система летосчисления оказалась почти такой же устойчивой, как и селевкидская эра в Западном Иране. Однако есть основания полагать, что в хорезмийских датированных надписях и в хорезмийских документах из архива дворца в Топраккале отражена не кушанская, а местная, хорезмийская эра 5. Некоторые нумизматы отодвигают дату Канишки в III в. н. э. 6. Нам придется еще коснуться этих вопросов в связи с историей Сасанидов и рассмотрением основных этапов их завоеваний на востоке Ирана.

Культура Кушанского государства вызывает гораздо меньше споров, чем его политическая история и хронология. По своему этническому составу держава кушан была не менее пестрой, чем Парфянское царство. О культурном синкретизме красноречиво свидетельствуют художественные изделия, найденные археологами в Беграме (Афганистан, к северу от Кабула). Гипсовые медальоны с греческими профилями, китайские лаки, индийская резная слоновая кость и египетские стеклянные сосуды – все это указывает на широкие связи кушан 7. К сходным заключениям приводят и монеты, на которых наряду с такими греческими и римскими божествами, как Геракл, Гефест или Серапис, изображались и иранские боги и богини – Митра, Ардохш, Атар и Веретрагна.

К ним прибавились и индийские божества – Шива (Вешо), Махасена и Будда. Кушанская империя обнаруживает здесь поразительное сходство с Римской, столь же открытой для различных культов и иноземных влияний. Особенностью кушанских эмиссий являются обильные (начиная с правления Вимы) выпуски золотых монет, основанные на римском золотом денарии весом около 8 г, и – в противоположность парфянам – полное отсутствие серебряных монет. Золотой чекан больше, чем что-либо другое, указывает на различие между кушанами и парфянами с их серебром – традиционной монетой степей, наиболее популярной у кочевников. Кушаны, очевидно, чувствовали себя наследниками греков в Бактрии; есть основания полагать, что Канишка впервые приспособил греческий алфавит для фиксации иранского языка, ставшего одним из официальных в Кушанском царстве. Оживленные торговые связи с Римской империей способствовали обмену не только товарами, но и идеями, искусством и культурой.

Правление Хувишки, преемника Канишки, было весьма продолжительным – об этом можно заключить по его разнообразному и обильному монетному чекану. Видимо, именно при этом царе была составлена бактрийская надпись в храмовом комплексе Сурх Котала, датированная 31 г. (от воцарения Канишки) и повествующая о восстановлении святилища 8. Необходимо иметь в виду, что мы не знаем абсолютных дат правлений кушанских царей и порядка престолонаследия. Изображения и легенды на монетах дают основания для гипотез, иногда вполне резонных, но не более. Система косвенного наследования власти у кушан, сходная с индо-парфянской, еще более затрудняет изучение политической истории Кушанского царства 9.

Монеты царя Васудевы, преемника Хувишки, известны в значительном количестве. После Васудевы мы наблюдаем возврат к подражаниям греко-бактрийским эмиссиям. Можно ли считать, что огромная Кушанская империя, простиравшаяся от Матхуры в Индии до Окса и далее на север, захватывая часть Средней Азии, разделилась на две или даже на несколько частей? Очевидно, что владения кушан росли в тот период, когда их соседи были слабы. С возвышением Сасанидов в Персии, если не раньше, и Гуптов в Индии в начале IV в. приходит конецимперии кушан – сохраняются лишь мелкие кушанские владетели. При Шапуре I кушаны были обложены данью, но вряд ли находились в полном подчинении у Сасанидов. Позднее Сасаниды имели своих наместников в Бактрии. Вопрос о кушанских владениях в Средней Азии не может быть решен без привлечения новых археологических данных и в особенности надписей; немногочисленные находки кушанских монет при раскопках С. П. Толстова в Хорезме могут указывать лишь на торговые связи. Судя по китайским источникам, а также по археологическим данным, кушаны осуществляли контроль над Кашгаром, Согдианой и Ферганской долиной, во всяком случае при Канишке. Как далеко простирались кушанские владения на западе, севере и востоке, установить трудно. Но слава кушан была столь громкой, а законность власти их династии в Восточном Иране и в Северо-Западной Индии казалась столь неоспоримой, что их наследники – эфталиты и цари Кабула из династии Шахи – вплоть до арабского завоевания возводили свои родословные к кушанам. Имя Канишки прославила буддийская традиция, а всю династию – гандхарское искусство. Кушаны не только укрепили связи Восточного Ирана с Центральной Азией и Китаем, но и внесли свой вклад в распространение культуры иранских народов на территории Северо-Западной Индии.

Notes:

Отрывок приводится по переводу К. Эноки, который заимствован из работы: А. К. Narain, The Indo-Greeks, стр. 131. [Русский перевод этого отрывка (Н. Я. Бичурин, Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена, т. II, М.– Л., 1950. стр. 227): «Когда Дом Юечжы был уничтожен хуннами, то он переселился в Дахя, разделился на пять княжеских домов: Хюми, Шуанми, Гуйшуан, Хисийе и Думи. По прошествии с небольшим ста лет гуйшуанский князь Киоцзюкю покорил прочих четырех князей и объявил себя государем под названием гуйшуанского». Ср. также переводы этого места: Е. G. Р u 11 е у b 1 a n k, Chinese Evidence for the Date of Kaniska,– PDK, стр. 247; E. Z urcher, The Ytieh-chih and Kaniska in the Chinese sources,– PDK, стр. 367.]

Позднее сходный титул отмечен в среднеперсидском манихейском тексте в двух формах – с начальным у и с начальным i– (F. W. К. Muller, Ein Doppelblatt aus einem manichaischen Hymnenbuch (Mahrnamag),– APAW, 1912, Berlin, 1913, стр. 11, стк. 77 и 93). Сопоставление с парфянским ymg «руководитель (манихейской общины)» кажется возможным, поскольку чередование б/m вполне обычно во многих языках. Вариантная форма этого же слова была представлена _ и в языке Бухары – фатйк «знатный, предводитель», см. мою статью tJamUk, Sogdian «pearl”?» – JAOS, vol. 71, 1951, стр. 142. Дж. Клосон предположил алтайское происхождение титула уаЬуи/ yavgu, реконструируя форму *davgu (G. С 1 a u s о n, Turk, Mongol, Tungus,– AM, NS., vol. VIII, pt 1, 1960, стр. 115), но мне это объяснение кажется неприемлемым.

Попытка найти иранскую этимологию была сделана в статье: Н. W. Bailey, Irano-Indica III,—BSOAS, vol. XIII, 1950, стр. 397. Ср.: J. Marquart, Eransahr, стр. 209.

Б. Я. Ставиский, О северных границах Кушанского государства,– ВДИ, 1961, № 1, стр. 108—114. (См. также: Е. В. Зеймаль, Клад римских денариев из Таджикистана,—«Нумизматика и эпиграфика», вып. III, М., 1962, стр. 144—145; М. Е. Массон, К вопросу о северных границах государства «Великих Кушан»,—«Общественные науки в Узбекистане», 1968. № 8, стр. 14—25, а также библиографию вопроса: Б. Я. Ставиский, Б. И. Вайнберг, Н. Г. Горбунова, Э. А. Новгородова, Советская археология Средней Азии и кушанская проблема. Аннотированная библиография, М., 1958 (Международная конференция по истории, археологии и культуре Центральной Азии в кушанскую эпоху), вып. 1, стр. 62—68.]

(См. также: W. В. Henning, The Choresmian Documents,– AM, NS.r vol. XI, pt 1, 1965, стр. 168 и CJL; V. A. Livshits, The Khwarezmian calendar and the eras of Ancient Chorasmia,– AAASH, t. XVI, 1968, стр. 440—441.)

(Ср.: R. Gobi. Dokumente zur Geschichte der iranischen Hunnen in Baktrien und Indien, Bd II, Wiesbaden, 1967, стр. 269—312; E. В. Зеймаль, Проблема кушанской хронологии и монеты,– «Тезисы докладов на юбилейной научной сессии. Государственный Эрмитаж. 1764—1964 (секционные заседания)», Л., 1964, стр. 40—46; Е. В. Зеймаль, Начальная дата Канишки – 278 г. и. э.,– «Международная конференция по истории, археологии и культуре Центральной Азии в кушанскую эпоху. Тезисы докладов и сообщений советских ученых», М., 1968, стр. 21—25. См. также: Е. В. Зеймаль, Кушанская хронология (материалы к проблеме), М., 1968.]

J. Hackin, R. Hack in, J. Carl, P. H a m e 1 i n, Nouvelles recherches archeologiques a Begram, ancienne Kapici (1938—1940),– MDAFA, t. XI, Paris, 1954.

А. М а г i с q, La grande inscription de Kaniska, стр. 345 и сл.; W. В. H e n n i n g, The Bactrian Inscription, стр. 48.

Ср.: A. L. Basham, The succession of the line of Kaniska,– BSOAS, 278 vol. XX, 1957, стр. 77—88.

Традиции Персиды

При Селевкидах и парфянах Персида, родина Ахеменидов, сохраняла некоторые традиции древней империи. Рядом с высеченной в скале гробницей Дария I в Накш-и Рустаме видны остатки выветрившейся, сильно пострадавшей от времени надписи арамейским письмом, но на древнеперсидском языке – это явствует, во всяком случае, из двух слов hsyty wzrk «великий царь», сохранившихся в 20-й строке; чтение остальных фрагментов менее ясно. Если согласиться с исследователями, которые датируют эту надпись селевкидским временем, то перед нами уникальный и поразительный документ: в пору греческого владычества персы воскрешают память о своих славных царях 1. Более надежны монетные серии, которые выпускались фратараками (*frataraka), признававшими, очевидно, верховную власть Селевкидов (Страбон, XV, 736). Можно полагать, что титул *frataraka в позднеахеменидское время, а затем и при Селевкидах обозначал наместника области. Заслуживают внимания особенности монетных эмиссий фратараков. Мне представляется, что лицевая сторона наиболее ранних из этих монет напоминает чеканы ахеменидских сатрапов. На реверсе нередко изображен правитель, совершающий поклонение перед неким сооружением, которое напоминает так называемую «Ка’бу Зороастра» в Накш-и Рустаме. Над изображением правителя на некоторых монетах помещена ахеменидская крылатая фигура Ахура Мазды 2.