Текст книги "Наследие Ирана"

Автор книги: Ричард Фрай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 31 страниц)

Лены даровались обычно не отдельным лицам, а целым семьям, возможно под влиянием древней месопотамской традиции коллективного права собственности. Создавая военные поселения в покоренных странах и раздавая земли гражданским и военным служилым людям, Ахемениды тем самым способствовали развитию феодализма. Из аккадских документов известны два термина, обозначающие феодальные отношения – ilkti и qastu. Первый является старовавилонским обозначением лена или вассальной службы. При Ахеменидах, причем только со времени правления Дария I, в документах выступает термин qastu, ранее в значении «надел» не засвидетельствованный. Это слово, первоначально имевшее значение «лук» и «земельный надел для содержания лучника», стало применяться для обозначения пожалования за несение царской военной службы. Можно полагать, что институт qastu был введен персами, а вавилонское ilku превратилось в налог, выплачиваемый деньгами или серебром в слитках, причем само это слово стало обозначать «земельный налог» или просто «налог». Судя по аккадским документам, qastu, которые жаловались группе семей в качестве лена, входили в состав Ь-atru, первоначально обозначавшего учреждение для сбора налогов и возглавлявшегося влиятельным чиновником, именуемым saknu. Слово hatru в данном случае может быть переведено как «округ»; в некоторых контекстах оно прилагается к группе должностных лиц или воинов. По мере развития денежного обращения и стабилизации державы в правление Дария II и его преемников военная служба держателя лена все более заменялась денежным налогом. Процесс этот шел одновременно с ростом городов и развитием городской жизни. Ахемениды, как позднее Сасаниды, поощряли урбанизацию.

Поскольку наши источники происходят из Вавилонии, закономерен вопрос о том, в какой мере эти процессы были характерны для империи в целом. Если даже считать, что в отдельных провинциях имелись определенные различия, то и в этом случае влияние практики, установившейся в Вавилонии, должно было ощущаться во всей империи. Податная реформа, проведенная Дарием I на всей территории державы, означала разрыв с прежней традицией. Система налогообложения, существовавшая прежде, не была единообразной и упорядоченной. Следовало прежде всего установить принцип обложения и твердые размеры податей. Известно, что задолго до Ахеменидов ассирийцы при заключении сделок купли-продажи земли исходили не из площади участка, а из его урожайности. Дарий приказал произвести обмер земель, а также собрать данные об урожае прошлых лет. По-видимому, до Дария размеры налогов часто устанавливались до сбора урожая, что ложилось тяжким бременем на земледельцев. Например, в Месопотамии каждый год чиновники заранее объявляли минимум сбора плодов с финиковой пальмы, и определенный таким образом налог приходилось выплачивать, даже если урожай оказывался ничтожным. Обмер обрабатываемых земель позволил Дарию установить твердую ежегодную земельную подать для каждой сатрапии, с учетом средней урожайности и видов возделываемых культур.

Наиболее общим обозначением подати было древнеперсидское слово ba]i-, сборщик податей именовался *bajikara. Древнеперсидское *haraka (очевидно, персидская адаптация семитского слова, имевшего значение «отправляться для выполнения феодальной повинности») в конечном счете стало употребляться для обозначения налога с земли, выплачиваемого в денежной форме. От этого слова ведет свое происхождение мусульманский термин xaraj– поземельная подать, обычно выступающая как рента продуктами (см. ниже, стр. 267).

Геродот (III, 97) перечисляет сатрапии, платившие подать или дань, причем указывает суммы в талантах; далее он сообщает, что Парса (провинция Фарс) не платила дани, и называет народы державы, которые приносили дары вместо уплаты податей. Для этих «даров» существовали, вероятно, различные названия, но можно полагать, что реформа Дария затронула и народы, не распределенные по сатрапиям, так что суммы ежегодных «даров» были точно определены. Так, наследственные правители Киликии присылали царю дары регулярно и в строго установленном размере.

Не существовало разницы между личной собственностью царя и государственной собственностью – царь сам был государством, и центральная казна считалась его домашней сокровищницей. В обязанности сатрапа входил сбор податей и отправка их в виде драгоценных металлов в столицу, тогда как дополнительные налоги оседали в его собственной казне. Последняя мало чем отличалась от царской, центральной казны, хотя какие-то формальные различия должны были существовать. Поступления огромных денежных сумм требовали аппарата счетчиков (древнеперс. *hamarkara, арам, hmrkr) и казначеев (*ganzaba– 158 га). Сбор податей осуществлялся нередко весьма сложным путем. Так, в Вавилонии банкирский дом Мурашу и сыновья с главным отделением в Ниппуре не только вел обширные ростовщические операции, но и занимался сбором налогов. Сохранились документы, относящиеся к периоду около 455—403 гг. до н. э., которые рассказывают о деятельности этих преуспевающих банкиров. Дом Мурашу собирал налоги с наделов qaStu, затем выплачивал налоги saknu (то есть начальникам соответствующих ba-tru), которые, в свою очередь, платили в главную казну царя 1. Среди лиц, с которыми вел дела дом Мурашу, мы встречаем как ахеменидских принцев, так и простых смертных; банкиры этого дома интересовались в первую очередь операциями, связанными с землей, а не с торговлей.

Пожалования земель царем, одним из его приближенных или, наконец, каким-либо должностным лицом могут быть определены (по крайней мере, в последнем случае) как бенефиций; в источниках содержатся упоминания о «вторичных» пожалованиях такого рода. Так, например, Аршама (греч. Arsames), наместник Египта, даровал землю одному своему подчиненному на условии, что тот будет платить Аршаме земельный налог 2. Кредитный процент, взимаемый ростовщиками, был высок, но и сбор налогов с держателей наделов и другие операции, которыми занимался дом Мурашу, были делом нелегким. Известно о существовании и других банков. Из архивов клинописных документов, рисующих их деятельность, мы узнаем о многих деталях экономики и права империи, в частности, о том, что рабы могли считаться юридическими лицами и владеть имуществом, в том числе и своими рабами.

В ахеменидской державе, как и повсюду, было множество различных налогов. Взимались налоги за стоянку судов в гаванях, рыночные налоги, сборы за въезд в городские ворота, за пользование дорогами, пограничные пошлины, налоги за домашний скот (возможно, десятина), а также целый ряд других. Приношения царю приурочивались к празднеству Нового года; во время путешествий царя по территории державы на население ложились дополнительные повинности. Большая часть «даров» и различных налогов поступала главным образом натурой, а не звонкой монетой. Население несло и тяжкую трудовую повинность на строительстве дорог, общественных зданий и т. д., сооружаемых по приказу царя или сатрапов. В целом жизнь простого народа была очень нелегкой.

Работы, проводившиеся в провинциях и требовавшие привлечения большого числа людей, оплачивались, вероятно, за счет местных налогов, а не из центральной казны, тогда как золото и серебро должны были наполнять царские сундуки. Сюда же стекались и доходы от поместий, принадлежащих самому царю, от рудников и ирригационных сооружений, которые также доставляли огромные суммы. Значительная часть золота расходовалась на войны или шла на подарки, раздаваемые царем. Из греческих источников известно, сколько денег тратилось персидским царем и сатрапами на подкуп греков. Здесь на сцену выступают монеты – знаменитые золотые дарики с изображением коленопреклоненного лучника.

Чеканка монет существовала до Ахеменидов; принято считать, что первыми начали выпуск монет в государственном масштабе лидийцы. Большая часть золота и серебра расплавлялась и хранилась в слитках определенного веса, так что количество монет было довольно ограниченно, и пользовались ими, как уже отмечалось, для выплаты жалования греческим наемникам и торговли с греками и средиземноморскими городами. Золото было редкостью, оно копилось в царской сокровищнице. Монеты, находившиеся в обращении, обычно ценились по весу, подобно слиткам. Только царь царей имел право чеканить золотую монету – статеры Дария, как объясняли греческие лексикографы слово darik. Некоторые ученые полагают, что название монеты происходит из древнеперс. *dari– «золото», так что греч. darik лишь результат игры слов с использованием имени царя. Сатрапы чеканили медные и серебряные монеты, но последние могли выпускаться и полководцами – эти монеты предназначались прежде всего для военных нужд. Города, сохранившие автономию (например, портовые города Финикии), и местные династии также выпускали серебряные и медные монеты, отличавшиеся по типу от царских серебряных монет – на последних изображена та же коленопреклоненная фигура царского лучника, что и на дариках. Древнеперсидское слово *pasuka, буквально означающее «скот» (и отсюда «деньги»), которое пытаются обнаружить в эламской передаче в табличках персепольской сокровищницы, могло бы служить свидетельством единицы стоимости времен арийской общности. Возможно, что единицей стоимости была овца и что при введении монетной системы эта единица оказалась равной одному сиклю 3.

Нарушение монопольного права царя на выпуск золотой монеты рассматривалось как открытое проявление мятежа – так было, например, при Артаксерксе II во время восстания в Анатолии, поднятом коалицией сатрапов. Золотой дарик весил 8,4 г, серебряный сикль (sekel, греч. siglos) – 5,6 г; отношение серебра к золоту составляло около 13’/з:1. Талант – единица, в которой, согласно Геродоту, исчислялись подати, не был всюду одинаковым, так что введение золотого стандарта упорядочивало денежное обращение. Таким образом, Дарий I, которого, согласно Геродоту (III, 89), его подданные прозвали торгашом, создал новую монетную систему, утвердившуюся на всей территории империи. Возможно, что в некоторых областях державы население принимало греческие монеты более охотно, чем ахеменидские, однако у нас есть основания полагать, что новые деньги стали основным средством платежей почти во всех областях; исключение, по разным причинам, могли составлять лишь Малая Азия, Ливан, Египет и Индия 4. В Индии, с ее обилием золота, отношение серебра к золоту было ниже, чем царский стандарт (137з:1), в результате чего сикль в обращении преобладал здесь над дариком. В целом же в обширной державе, особенно в последний период ее истории, существовали различные местные чеканы – об этом свидетельствует многообразие монетных типов в нумизматических коллекциях Лондона, Нью-Йорка, Парижа и в других собраниях.

Мы отмечали, что рабы в ахеменидской державе могли считаться юридическими лицами. Остается неясным, существовало ли такое положение на всей территории империи, однако источники, по-видимому, указывают на то, что многим рабам жилось гораздо лучше, чем свободным работникам. Рабы в царских имениях считались собственностью государства, и соответственно, должно было существовать стремление беречь эту собственность. Недавние исследования показали, что рабы (эламское kurtas), работавшие в Персеполе, оплачивались лучше, чем свободные (*azata) работники. Для общества рассматриваемого типа такое положение отнюдь не является исключительным 5.

Notes:

G. Cardascia, Les archives des Murasu, Paris. 1951, стр. 7 и сл. [Ср. также: G. Cardascia, Le fief dans la Babylonie achemenide,– «Recueils da la SocietS Jean Bodin», t. I, Bruxelles, 1958, стр. 55—88.]

См. письмо VJII в издании: G. R. Driver, Aramaic documents of the fifth century В. C., 2 ed., Oxford, 1957, стр. 31.

J. Наrmalla, El arnica I,– AL, t. IV, 1954, стр. 302—308.

О денежном обращении в ахеменидской державе см.: Е. Meyer, Geschichte des Altertums, Bd IV, стр. 70; о кладе греческих монет ахеменидского времени, обнаруженном в Афганистане, см.: D. Schlumberger, L’argent grec dans (’empire achemenide,– MDAFA, 1953, t. XIV, стр. 24—30.

F. A11 h e i m, R. S t i e h 1, Die aramaische Sprache unter den Achaimeniden, Lieferung II, Frankfurt am Main, [1961], стр. 173.

Религия при последних Ахеменидах

Мы должны вернуться к вопросу о религии ахеменидских царей. Определить верования, которых придерживался сам персидский царь, весьма затруднительно, особенно если учесть, что у нас нет данных о том, что при Дарии I уже существовали организованная церковь, ортодоксальная догматика и религиозный канон. Несомненно, что ко времени правления Дария во многих, если не во всех областях Ирана были последователи Зороастра, хотя нам мало что известно об их религии. Можно ли на основании скудных и не всегда достоверных сообщений источников хотя бы предположительно охарактеризовать религиозную жизнь Ирана в позднеахеменидское время? Большее, что мы в состоянии сделать, это высказать самые общие соображения.

Если исходить из очень общего и условного деления религии на вероучение и ритуал, то можно полагать, что приверженцы старой арийской религии более заботились о ритуале, тогда как последователи Зороастра, которых мы вправе именовать арийскими реформаторами, выдвигали на первый план исповедь веры. Нельзя категорически утверждать, что преимущественное внимание к вероучению свойственно только кочевникам, а забота о ритуале – оседлым народам, хотя нередко дело обстояло именно так. Два типа религий, о которых идет речь, различались, видимо, более четко в Восточном Иране, чем на западе. В Западном Иране традиции ближневосточных религий, а также деятельность магов оказали влияние как на вероучение, так и на ритуал, что еще более усложнило общую картину. Согласно схеме, изложенной выше, маги восприняли ближневосточные традиции и стали проводниками ближневосточно-арийского синкретизма или, по крайней мере, не были ему враждебны. Процесс смешения западных иранцев, прежде всего мидян и персов, с местным населением, сказавшийся на судьбе древнеперсидского языка в Западном Иране, сопровождался смешением различных религиозных верований и обрядов. Такова была главная черта эпохи, и независимо от того, в какой мере она определяла официальную религиозную политику Ахеменидов, маги, ставшие основой иранского жречества, должны были поощрять то, что обычно именуется синкретизмом. Учение Зороастра, пришедшее с восточной родины иранцев, нашло многочисленных сторонников в Западном Иране. Даже в среде магов, которые, как считают, очень ревностно относились к соблюдению ритуала, проповедь Зороастра должна была найти поддержку, особенно если Дарий и весь царский род приняли учение пророка. Ахеменидские надписи показывают, что Дарий, как и многие другие, видел в Ахура Мазде «бога арийцев», т. е. иранцев. Это не означает, что Ахура Мазда был единственным богом, но именно ему иранцам следовало поклоняться в первую очередь, и Дарий, подобно Зороастру, разделял это представление. И все же вряд ли можно говорить о зороастрийской «религии» во времена Дария, если понимать под зороастризмом религию и церковь, которые мы знаем для гораздо более позднего сасанидского периода.

В Гатах Зороастра, как и в надписях Дария, постоянно подчеркивается значение Правды и проклинается Ложь; и пророк, и царь именуют себя маздаяснийцами – «поклоняющимися Мазде». Эламские таблички, обнаруженные в персепольской крепостной стене (наиболее ранние из них датированы 13-м годом правления Дария), свидетельствуют, что маги действовали в Персеполе. Были ли эти маги также маздаяснийцами, или они продолжали поклоняться богам старого пантеона? Шла ли религиозная борьба между Дарием, сторонником Зороастра и Ахура Мазды, и магами, защитниками арийского пантеона? Этого мы не знаем, но источники не противоречат предположению о том, что еще до Дария среди магов нашлись такие, которые восприняли учение Зороастра, не порвав полностью с прежним пантеоном, тогда как другие вовсе не были знакомы с проповедью пророка или не хотели ей внять.

Авестийский Яшт Митре, относимый обычно к V в. до н. э., но содержащий, несомненно, более древние элементы, вполне мог быть творением маздаяснийских магов. Он написан на восточно-иранском языке, его географический горизонт ограничен Восточным Ираном, но это отнюдь не доказывает, что он был создан на востоке. Достаточно вспомнить о христианских гимнах и стихах, которые составлялись в Западной Европе в течение многих веков на латыни или даже на древнееврейском языке, но в которых идет речь о Палестине. Ахемениды, если уже не мидяне, связали Восточный Иран, физическую и духовную родину иранцев, с Западным Ираном, где как раз в рассматриваемый период активно шел процесс взаимодействия и слияния разных культур. Через несколько столетий этот процесс привел к созданию сасанидской зороастрийской церкви, его действие диктовалось самим ходом исторического развития, и приостановить этот процесс не мог и сам царь, каковы бы ни были его собственные религиозные представления.

Маздаяснийские маги вполне могли стать духовными отцами или даже подлинными авторами поздних частей Авесты. Им, по всей вероятности, принадлежит составление Вендидата, правового и ритуального жреческого кодекса, поскольку именно маги были более всего заинтересованы в детальном и нудном изложении правил очищения и ритуала, содержащемся в этой книге Авесты. Нам будет легче ответить на вопрос о том, почему маги не пользовались древнеперсидским или индийским языком при составлении поздних частей Авесты, если мы обратимся к иудаизму, христианству и многим другим религиям, имеющим письменную традицию. Для «священных писаний» не пользовались местными обиходными языками.

Итак, я полагаю, что распространение зороастризма сопутствовало культурному и социальному развитию ахеменидской державы и потому не было мучительным и насильственным процессом. Следует остановиться в этой связи еще на нескольких вопросах.

Как в наши дни в горах Курдистана можно найти несколько религий и сект, так и в древности в Западном Иране существовали различные религиозные культы и обряды, что объясняет подчас противоречивые сведения античных источников о религии «персов». Для религиозной политики Ахеменидов в общем характерна терпимость к верованиям и ритуальной практике подвластных народов неиранского происхождения. Вряд ли следует полагать, что ахеменидские цари проводили при этом различия между неиранскими и частично ассимилированными иранцами народами, которые обитали на территории Западного Ирана. Очень немного сведений можно почерпнуть из источников о религиозной борьбе или о преследованиях за веру в среде иранцев – нам неизвестны случаи выступлений магов против последователей Зороастра и т. п. Религиозные различия, несомненно, существовали, но их трудно обнаружить, особенно если пытаться искать четкие противопоставления ортодоксальной религии еретическим сектам. Есть, однако, несколько сообщений, и нам необходимо должным образом оценить их, эти лучи света, пробивающиеся сквозь тьму, которая окутывает религиозную историю Ахеменидов.

Следует прежде всего рассмотреть данные, содержащиеся в трехъязычной «антидэвовской» надписи царя Ксеркса, высеченной на каменных табличках в Персеполе. Наиболее важно для нас следующее место этой надписи (стк. 35—41): «Среди этих стран (подвластных Ксерксу) была одна, где прежде дэвы почитались. Затем по воле Ахура Мазды я это капище дэвов разрушил и провозгласил: дэвов да не почитают! Там, где прежде дэвы почитались, там я совершил поклонение Ахура Мазде в соответствии с Законом (arta)» 1. Все исследователи признают сейчас, что под «почитающими дэвов» надо понимать не вавилонян или египтян, а, скорее, иранцев или, по крайней мере, арийцев. В качестве «почитателей дэвов» могли бы рассматриваться мидийцы, входившие в состав ахеменидской державы и поклонявшиеся старым арийским богам. Однако представляется более вероятным, что в надписи речь идет об иранцах, которые не поклонялись Ахура Мазде. Неясно, следует ли считать культ Ахура Мазды и борьбу с почитанием дэвов характерными только для последователей Зороастра, но, если судить по тому, что считается обычным для правоверных маздаяснийцев, Ксеркс действовал в «зороастрийском» духе.

Много спорили о том, какие божества следует понимать под дэвами в надписи Ксеркса. Правильнее всего, очевидно, привлекать данные только двух стран – древней Индии и более позднего Ирана. В первой deva-, индийское соответствие иранскому daiva-, выступало как обозначение арийских божеств, в том числе и бога Митры, доставившего немало хлопот историкам религий. В позднейшем Иране дэвы (среднеперс. d€van) стали просто злыми духами. Следует, однако, более внимательно присмотреться к источникам. Я полагаю, что в Иране старые арийские представления о дэвах сохранялись дольше, чем это может показаться при простом сопоставлении с Индией.

В среднеперсидских надписях Картира, создателя раннесасанидского ортодоксального зороастризма, мы находим поразительное сходство с приведенным выше пассажем из «антидэвовской» надписи Ксеркса. Картир рассказывает о преследованиях иноверцев в сасанидской державе, в том числе буддистов, христиан, иудеев, а затем говорит: «и идолы были уничтожены, и логовища дэвов (glsty ZY SDY’n) разрушены и превращены в жилища и обители бог{ов]» 2. Картир здесь обрушивается на иранцев, которые жили в сасанидском государстве, но исповедовали чужую веру (о враждебном отношении зороастрийцев к иранцам-иноверцам мы знаем и по христианским «Актам персидских мучеников»). Можно ли предполагать, что и Ксеркс боролся с поклонением иранцев чужим богам? И если это так, что считалось рубежом, отделявшим «религию арийцев» (то есть иранцев) от чужеземных религий? Как мы видели, «религия арийцев» – это культ Мазды, а потому все немаздаистские культы Ксеркс мог приравнять к почитанию daiva, чужих божеств. Когда Дарий в Бехистунской надписи (V, 16) говорит о том, что эламиты не почитали Ахура Мазду, он как бы объясняет причину их восстания против царя, причем отягощает их вину, по-видимому, и то, что эламиты жили вместе с персами или рядом с ними и, следовательно, должны были поклоняться верховному богу иранцев 3. Впрочем, Ахура Мазда был только «величайшим из богов», так что нормальным считалось поклонение Мазде и «другим богам, которые существуют» – формула, которая засвидетельствована в Бехистунской надписи (IV, 61) 4. Иными словами, уже в этот период мы наблюдаем процесс сложения «зороастрианизма» – позднего зороастризма.

Если бы бог Митра причислялся к разряду daiva, он был бы изгнан из пределов Ирана. Но культ Митры пустил столь прочные корни или пользовался такой популярностью, что завоевал признание самого царя царей – Артаксеркса II (404—359 гг. до н. э.). Вспомним и о посвященном Митре Яште Авесты. Какова была судьба этого древнего божества, отказалось ли оно подчиниться Ахура Мазде и, соответственно, оказалось дэвом (daiva) для маздаяснийцев, или же Митра признал главенство Ахура Мазды и был оставлен в числе богов? Можно ли предполагать, что происходили столкновения между магами-маздаяснийцами и магами, которые поклонялись Митре, а также другим богам? У нас есть убедительные свидетельства того, что либо маздаяснийцы приняли Митру, либо почитатели Митры восприняли культ Ахура Мазды 5. Об этом прежде всего говорят надписи Артаксеркса II, в которых царь просит покровительства у Анахиты и Митры – эти божества названы после Ахура Мазды. Имеется, далее, сообщение Беросса, согласно которому Артаксеркс первым из персидских царей воздвиг статуи Афродиты (имеется в виду Анахита) в Вавилонии, Сузах, Экбатанах, в Бактрии и в других местах 6. Плутарх в жизнеописании Артаксеркса II упоминает о воинственной богине, храм которой находился в Пасаргадах. Наконец, имеется «зороастрийский календарь», построенный по образцу египетского календаря и введенный, вероятно, в 449 г. до н. э., еще до Артаксеркса II. В этом календаре названия месяцев совпадают с названиями месяцев в Младшей Авесте и содержат имена арийских божеств, в том числе и Митры. О «зороастрийской календаре» существует обширная литература 7, и мы не будем останавливаться на нем. Рассмотрение некоторых фактов религиозной жизни в позднеахеменидском Иране позволяет провести параллель между эволюцией древнеперсидского языка и историей зороастризма – нет полного разрыва с прошлым, но проступают черты быстрого развития, ведущего к среднеиранскому состоянию.

По-видимому, в годы правления Артаксеркса II имя Зороастра становится широко известным в среде магов Западного Ирана, в результате чего о нем узнают и греки. В этот период в Иране существовали, несомненно, и другие культы или даже религии, но процесс слияния верований магов, зороастрийцев и самих Ахеменидов был уже завершен. Мы не будем касаться здесь позднейших судеб культа Митры и митраизма времен Римской империи – эти проблемы уже не раз были предметом исследований 8.

Охарактеризовать религиозные обряды и типы погребений для рассматриваемого периода – задача трудная. Мне представляется, что значение, которое склонны приписывать способу захоронения, явно преувеличено. Показания источников здесь нередко противоречивы и могут привести к неправильным заключениям. Так, например, сообщается, что выставление трупов на съедение птицам и зверям практиковали маги (Геродот, I, 140), но оно отмечено и у бактрийцев (Страбон, XI, 517). Этот обычай северных арийцев – мидян и бактрийцев – сходен с позднейшим зороастрийским погребальным ритуалом, но резко отличается от захоронений ахеменидских царей в скальных гробницах Персеполя и Накш-и Рустама, что может привести к неправильным заключениям о некоем изначальном зороастризме у магов и о закоренелом язычестве у всех Ахеменидов. В действительности же практика покрывать труп царя воском была широко распространена на древнем Ближнем Востоке.

Браки между ближайшими родственниками, ставшие столь популярными у иранцев позднее, в ахеменидское время были характерны, видимо, лишь для царского рода и знати (подобное явление мы видим и в европейских правящих домах). Этот обычай также, очевидно, возник на Ближнем Востоке еще задолго до Ахеменидов; к персам он мог попасть через посредство Элама. Многие черты богини Анахиты, которую греки отождествляли с Афродитой или Артемидой, восходят к верованиям народов, обитавших на Иранском плато задолго до прихода иранцев, так что культ Анахиты можно рассматривать как сочетание ближневосточного религиозного субстрата и иранских элементов. Само имя anahita «незапятнанная» выступало первоначально в качестве эпитета богини Ардви (так в Авесте), связанной прежде всего с водой. В Западном Иране и в Месопотамии Анахиту ассоциировали с богиней Нанай, а также, несомненно, с другими женскими божествами плодородия 9.

Notes:

«Антидэвовской» надписи Ксеркса посвящено много исследований, см.: R. Kent, Old Persian, стр. 112 (приведена библиография). Последняя фраза в цитированном отрывке этой надписи в переводе Кента гласит: «I worshipped Ahura Mazda and Arta reverent(ly)». Такой перевод оправдан с точки зрения грамматической структуры оригинала, но неправилен но смыслу: Ксеркс подчеркивает, что он поклоняется Ахура Мазде так, как это предписано, в отличие от почитающих дэвов, которые, по-видимому, поклоняются 164 Ахура Мазде иным образом.

Надписи Картира на «Ка ‘бе Зороастра» (стк. 10) и в Сар Мешхеде (стк. 14, часть текста разрушена). Соответствующие строки в надписи Картира в Накш-и Рустаме сохранились очень плохо и не могут быть использованы для сопоставления. Последний перевод этого отрывка принадлежит В. Хеннингу (Henning, Mitteliranisch, стр. 102). [Ср.: Ph. Gignoux, L’inscription de Kartir a Sar Mashad,– JA, t. CCLVI, 1968, стр. 395, 414. В надписях Картира, вопреки мнению Р. Фрая и некоторых других исследователей (ср.: М.– L., Chaumont, L’inscription de Kartir a la «Ka’bah de Zoro– astre», JA, t. CCXLVIII, 1960, стр. 347; В. Г. Луконин, Культура сасанидского Ирана. М., 1969, стр. 87; J. Нагmalla, The Bactrian Wall-Inscriptions from Kara Tepe,– «Буддийские пещеры Кара-тепе в Старом Термезе», М., 1969, стр. 121—122), не говорится о том, что капш’ца дэвов были превращены в храмы богов. Правильный перевод этого пассажа гласит: «логовища дэвов были уничтожены, жилища и обители богов были воздвигнуты» (среднеперс. ‘kylydy). см.: Ph. Gignoux, L’inscription de Kartir, стр. 414, прим. 28J

(Ср.: В. И. Абаев, Пятый столбец Бехистунской надписи Дария I и антидэвовская надпись Ксеркса,– ВДИ, 1963, № 3, стр. 113—118.]

Я полагаю, что ахеменидский царствующий дом всегда почитал Митру и Анахиту,– в выражениях «Ахура Мазда вместе с богами царского дома (vi^aibii)» (надпись, DPd, стк. 24) и «Ахура Мазда, величайший из богов» (надпись DPh, стк. 9) вряд ли можно видеть намек на месопотамские и другие неиранские божества.

(О культах Ахура Мазды, Митры и других божеств в ахеменидское время см.: Е. Benveniste, Le terme iranien mazdayasna,– BSOAS, vol. XXXIII, pt 1, 1970, стр. 5—9; ср. также: M. Boyce, On Mithra’s part in Zoroastrianism,—BSOAS, vol. XXXII, pt 1, 1969, стр. 10—34.]

См.: F. Jacoby, Die Fragments der griechischen Iiistorikcr, Leiden, 1958, Dritter Teil С, стр. 391, 680, F 11.

Ср.: S. H. Taqizadeh, The Old Iranian calendars again,– BSOAS, vol. XIV. 1952, стр. 603-611.

I. Gershcvitch, The Avestan Hymn to Mithra, Cambridge, 1959, :тр. 61 и сл.

Сводку данных источников о культе Ардвисуры Анахиты см. в работе L. Gray, Foundations of the Iranian religions, Bombay, 1927, стр. 55 и сл.

Падение Ахеменидов

Основные события политической истории ахеменидской державы известны прежде всего из греческих источников. Не следует, стремясь к оригинальности, преуменьшать значение греков и поражений, которые потерпели персы в битвах при Марафоне, Саламине и Платее. Утрата всех европейских завоеваний Дария I, неустойчивость позиций в Западной Анатолии и, главное, потеря престижа во всей империи должны были серьезно заботить Ахеменидов. Великая держава, стремительно расширявшая свои границы при Кире, Камбизе и Дарии I, теперь вынуждена была обороняться, и не раз положение ее становилось критическим. Полезно в этом плане проследить судьбы империи с правления Дария и вплоть до завоевания ее Александром Великим – поворотного пункта в истории страны.

Подавив в начале своего царствования многочисленные восстания, Дарий провел ряд реформ, о которых мы упоминали. Он расширил границы империи, присоединив к ней области на западе и на востоке. В Бехистунской надписи Индия (Hindu-) еще не представлена в числе областей, которые были завоеваны Дарием или достались ему в наследство от предшествующих ахеменидских царей. Можно поэтому заключить, что при Кире крайней восточной областью державы была Гандхара. Греческий адмирал Скилак из Карианды, обследовавший течение реки Инд, отправился из персидских владений в Гандхаре. Плавание его происходило около 516—512 гг. до н. э., путь лежал дальний: вниз по Инду в Индийский океан и далее, к Египту. После этого путешествия Дарий завоевал индийцев долины Инда и открыл торговлю по морю. Индийская сатрапия, прежде всего плодородный Пенджаб, платила наибольшую подать из всех провинций державы – 360 талантов золотого песка (Геродот, III, 94). Ахеменидское влияние в Индии было весьма значительным. Об этом убедительно свидетельствуют, например, наскальные эдикты Ашоки, позднейшего правителя Индии. Формуляр этих надписей содержит оборот «так говорит царь…», восходящий к ахеменидскому протоколу. Из Персии, возможно, пришла в Индию и самая традиция вырезать царские надписи на камне.