Текст книги "Уолл-стрит и революции в России 1905-1925"
Автор книги: Ричард Спенс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)
Глава 3. Неудавшаяся революция 1905 года
На пути к Кровавому воскресенью
Революция 1905 года обычно не упоминается в исторических отчётах.[181]181
Подробную историю см.: Абрахам Ашер, Революция 1905 года, Тома. I и II (1994).
[Закрыть] В январе того года царские войска открыли огонь по протестующим рабочим в Санкт-Петербурге, событие, должным образом увековеченное как «Кровавое воскресенье». Это вызвало волну забастовок, которые подобно лесному пожару распространялись из города в город. В последующие месяцы радикалы всех мастей, недовольные либералы, диссиденты разных национальностей и разгневанные крестьяне встали на сторону повстанцев. К лету начались мятежи в армии. Гребень волны пришелся на октябрь, когда либералы присоединились к революционерам во всеобщей забастовке. Но в конце того же месяца царь Николай II спас положение и, вероятно, свой трон, неохотно пообещав пакет реформ, в первую очередь конституцию и выборный парламент. Получив то, что они хотели, или полагая, что получили, либералы прекратили протесты и поддержали царские войска, а те разгромили радикальные советы в Петербурге и Москве. В этой истории есть ещё много интересного, но нас интересует то, как восстание повлияло на американское восприятие и политику в отношении России и какую роль некоторые американцы играли до, во время и после этого.
Существенным моментом является то, что революционный переворот 1905 года произошёл на фоне Русско-японской войны. Эта вражда, бушевавшая с начала 1904 года, обернулась для России катастрофой. В центре конфликта находился русский военно-морской бастион Порт-Артур, "Восточный Гибралтар", который Япония энергично осаждала в течение нескольких месяцев. 20 декабря 1904 года (2 января 1905 года по Новому стилю) в Санкт-Петербург пришла печальная весть о том, что Порт-Артур пал.[182]182
Россия жила по Юлианскому календарю до начала 1918 года. Это отставание русских дат от западного григорианского календаря на тринадцать дней и объясняет, среди прочего, почему более поздняя Октябрьская революция сегодня отмечается в ноябре.
[Закрыть] Это поражение, усугубившее предыдущие неудачи, стало серьёзным ударом по престижу Николая II и его власти. Это создало атмосферу растерянности и уязвимости, которой быстро воспользовались враги царя. Война также вызвала инфляцию, которая подорвала и без того скудные заработки российских рабочих, подогревая их тлеющее недовольство.
Можно утверждать, что первый шаг к революции был сделан в Париже в конце сентября – начале октября 1904 года. По наущению финского националиста Конрада "Конни" Циллиакуса восемь революционных, либеральных и националистических партий собрались в Женеве, чтобы разработать общий план сражения.[183]183
Дмитрий Б. Павлов, “Японские деньги и русская революция”, Acta Slavica Japonica, № 11 (1993), 83.
[Закрыть] Не случайно тот же Циллиакус был японским агентом, распределявшим деньги Токио среди революционеров.[184]184
Там же, 79.
[Закрыть] Результатом собрания стала декларация, призывающая к свержению самодержавия и замене его неким «демократическим режимом».
Одним из подписавших эту декларацию был светило либерализма и закадычный друг Чарльза Крейна Павел Милюков.[185]185
Эдвард Крэнкшоу, «Тень Зимнего дворца» (1976), 334.
[Закрыть] Той весной Крейн и Милюков встретились на Балканах. Затем Крейн провел большую часть того лета в России со своим протеже Сэмюэлем Харпером, а потом осенью снова встретился с Милюковым в Париже.[186]186
Сол, 86.
[Закрыть] Неясно, присутствовал ли Крейн на антицаристском конклаве, но в декабре он и Милюков отправились обратно через Атлантику в Штаты. Более интригующий вопрос заключается в том, действовал ли Крейн, находясь в России, в качестве тайного представителя и собирателя разведданных для Милюкова и его товарищей. Кроме того, это была бы отличная возможность незаметно распределить деньги, в чём у Крейна был приличный опыт.
Следующий шаг произошёл в России. С 19 по 22 ноября 1904 года в Санкт-Петербурге состоялся самопровозглашённый Земский съезд, который представлял собой избранные районные и муниципальные советы, занимавшиеся общественными работами, социальным обеспечением и образованием. Таким образом, земства были бастионом русского либерализма. Более ста делегатов съезда считали себя прототипом российского законодательного органа, или Думы. Также присутствовали редакторы "главных газет".[187]187
“Земства направляют резолюцию царю”, Нью-Йорк Таймс (23 ноября 1904 года).
[Закрыть] Среди ведущих светил были князь Георгий Львов и Михаил Родзянко, оба из которых сыграют важную роль в 1917 году. Участники восприняли как обнадеживающий знак тот факт, что съезд, ранее запрещённый, вообще происходил. Это казалось ещё одним свидетельством слабости царской власти.
Земский съезд получил одобрение и похвалу в американской прессе, где его приветствовали как "судьбоносную встречу", "поворотный момент в российской истории", после которого "отступление невозможно".[188]188
“Царь выступает против земства?”, "Нью-Йорк таймс " (24 ноября 1904 года).
[Закрыть] Видимым плодом съезда стало письмо или «резолюцию», адресованное Николаю II, «излагающую пороки бюрократического правительства и требование всеобъемлющих реформ».[189]189
“Россия, порабощённая бюрократией”, Chicago Tribune (25 января 1905 г.), 1.
[Закрыть] Ключевым словом было «требование». Возглавляли список парламент и конституция, за которыми следовали гарантии равных прав и свободы слова и религии, а также всеобщая политическая амнистия и гражданский контроль над правосудием.[190]190
“Земства требуют парламента”, «Нью-Йорк таймс» (22 ноября 1904 г.), 1.
[Закрыть] Резолюция попала к министру внутренних дел князя Петру Святополку-Мурскому (тоже либералу), который передал его императору. 25 ноября царь даже принял четырёх земских лидеров в своей резиденции в Царском Селе к югу от Петербурга. Но больше ничего не произошло, или, по крайней мере, ничего не последовало.
За кулисами происходило много всего интересного. Князь Хилков, один из друзей Чарльза Крейна, отметил, что у Земского съезда были "результаты, которые правительство до конца не поняло".[191]191
“Россия, порабощённая бюрократией”, Там же, 3.
[Закрыть] В частности, была установлена тайная связь между либералами и революционерами, что привело к эскалации кампании агитации против правительства. После съезда и вплоть до кануна Кровавого воскресенья либералы провели 38 публичных «банкетов», тонко замаскированные под политические форумы.[192]192
Флоренс Брукс, “Нью-Йоркский конец русского восстания”, «Нью-Йорк таймс» (29 января 1905 года).
[Закрыть] Эсеры-террористы предложили свою поддержку.[193]193
“Земства направляют резолюцию царю”, там же.
[Закрыть] Против Николая II и его правительства было составлено нечто, очень похожее на заговор.
Тем не менее царь, будь то из упрямства, растерянности или простого безразличия, не сделал ни малейшей уступки. Очевидно, что должно было произойти что-то ещё и серьёзное. В начале ХХ века общепринятым шаблоном революции всё ещё была французская, и её события рассматривались как уроки из учебника, которые нужно изучать и повторять. Либералы и революционеры льстили себе мыслью, что Россия теперь стояла на пороге собственного 1789 года. Ключевым событием 14 июля того года стал штурм парижской толпой Бастилии. Три дня спустя наказанный король Людовик XVI появился в Париже, чтобы принять трёхцветную кокарду и, осознавал он это или нет, символически поклониться новому порядку. Несколько месяцев спустя другая толпа ворвалась в королевскую резиденцию в Версале. Людовику вместе с семьёй пришлось переехать в Париж в качестве фактических узников нового правительства. Заставив царя Ники совершить подобный акт подчинения, русская революция могла бы, наконец, набрать обороты.
Человеком, оказавшимся в центре надвигающейся бури, по крайней мере номинально, был отец Георгий Аполлонович Гапон, 35-летний православный священник с Украины. Гапона по-разному описывали: как наивного идеалиста, хитрого крестьянина, мошенника, психически неуравновешенного и "политически безграмотного".[194]194
Адам Б. Улам, «Большевики» (1998), 205.
[Закрыть] На короткое время некоторые даже считали его святым. Совершенно очевидно, что он был тщеславным, беспринципным и амбициозным человеком, который воображал себя популистом-демагогом. Поэтому он стал идеальным средством для ещё более амбициозных, беспринципных и подлых людей. Его пристрастие к женщинам, спиртному и азартным играм лишь немного напоминало другого «святого человека», которому суждено было сыграть важную роль в упадке и падении режима Романовых, – Распутина.
Прибыв в Санкт-Петербург в 1902 году, Гапон служил священником у рабочих огромного Путиловского завода, а на следующий год создал "Собрание русских фабрично-заводских рабочих", которое к 1905 году насчитывало около 10 тыс. членов. Организацию нельзя было назвать настоящим профсоюзом, она была всё так же не законным, но якобы аполитичным обществом взаимопомощи. Поэтому руководство и Охранка относилась к Собранию терпимо. На самом деле тайная полиция субсидировала Собрание Гапона как противоядие от революционной агитации. Добрый священник тщательно исключал социалистов и евреев и передавал информацию о радикальной агитации среди рабочих. В то же время его обхаживали марксисты, эсеры и либералы по той простой причине, что он пользовался влиянием среди рабочего класса. Вскоре Гапон уверовал, что он очень важная персона.
В тот день
В декабре 1904 года четверо путиловских рабочих были уволены якобы из-за конфликта с мастером. Все они были членами Собрания Гапона. Что касается трудовых споров, то это было незначительное дело и, несомненно, могло быть решено без особого шума. Вместо этого Гапон по собственной инициативе (или по чьему-то настоянию?) ухватился за это, как за предлог для начала всеобщей кампании за права трудящихся, выдвигая заметно политические, нежели экономические требования. На итоговых собраниях «рабочими двигали не столько соображения материального характера, сколько чисто моральные стремления уладить все ‘по справедливости’ и заставить работодателей искупить свои прошлые грехи».[195]195
“Кровавое воскресенье 1905 года”, цитирует организатора-меньшевика И. А. Пескина (Сомова), http://alphahistory.com/russianrevolution/bloody-sunday-1905 /.
[Закрыть] И если владельцев завода можно заставить искупить вину, то это может сделать и их начальник, царь. 16 января Гапон объявил о шествии более 13 тыс. рабочих Путиловского завода. К субботе 21 января число сочувствующих в Санкт-Петербурге и его окрестностях дошло до 200 тыс. человек.
Тем временем священник составил и распространил жалобную петицию, которую он планировал представить царю. Насколько это было делом его рук, неизвестно. Эсеры "подправили" его содержание, и в одном отчёте утверждалось, что "некоторые из руководящих умов земской агитации действуют с помощью социал-трудовой партии".[196]196
“Русский рассказывает историю воскресной резни” и “Кризис в России”, «Нью-Йорк таймс» (25 января 1905 года).
[Закрыть] Петиция Гапона была, по сути, несколько более радикальной версией более ранней резолюции земского съезда. Наряду с требованиями 8-часового рабочего дня и повышения заработной платы, он требовал прекращения войны, представительного законодательства, всеобщего избирательного права, свободы слова и собраний, отделения церкви от государства и политической амнистии. Предположительно, петицию подписало целых 150 тыс. человек. Было ли это правдой, вряд ли имело значение.
В четверг, 19 января, Гапон объявил, что в воскресенье он возглавит массовое шествие к резиденции царя в Зимнем дворце, чтобы лично вручить петицию. Он потребовал, чтобы Его Величество явился лично, чтобы получить её в 2:00 пополудни. Несмотря на шаблонное подтверждение монархической преданности, заявления Гапона несли в себе явную угрозу. "Если ты не появишься, – предупредил он Николая, – тогда моральные узы между тобой и людьми, которые тебе доверяют, исчезнут, потому что теперь между тобой и народом прольется невинная кровь".[197]197
“Подданные царя готовятся к восстанию”, «Нью-Йорк таймс» (23 января 1905 г.), 1.
[Закрыть] В другом интервью он многозначительно предупредил, что если царь откажется прийти и «принять конституцию»... «будет ужасное восстание».[198]198
“В Санкт-Петербурге начались беспорядки", Pittsburgh Press (21 января 1905 г.), 1.
[Закрыть] Гапон не предлагал компромисс, он выдвигал ультиматум: если Николай II не согласится, начнётся насилие. Эти страшные предупреждения услышали везде, даже в Америке. Эксклюзивный корреспондент Los Angeles Herald, затаив дыхание, предупредил, что марш может спровоцировать «самый кровавый день в истории России».[199]199
“Император, осаждённый во дворце”, Los Angeles Herald (22 января 1905 г.), 1.
[Закрыть] Pittsburgh Press предсказала, что «может произойти всеобщее восстание или ужасная резня», если Николай II проявит упорство.[200]200
“Может произойти всеобщее восстание или ужасная резня”, Pittsburgh Press (21 января 1905 г.), 1.
[Закрыть]
Гапон великодушно пообещал гарантировать безопасность Императорской Особы. Конечно, если бояться нечего, зачем нужны гарантии? В одном сообщении утверждалось, что для "ограждения и защиты" императора был сформирован отборный отряд из 400 рабочих.[201]201
“В Санкт-Петербурге начались беспорядки”, там же.
[Закрыть] Таким же образом, конечно, он стал бы их пленником. Гапон выразил уверенность, что, когда дело дойдёт до драки, солдаты не подчинятся никакому приказу стрелять в своих братьев, и многие из его последователей убеждали себя в том же.[202]202
“Император, осаждённый во дворце”, там же.
[Закрыть] Как выразился один комментатор, «если отец Гапон, вдохновитель движения, хотел открытой революцию, он справился со своей задачей как гений».[203]203
“Угроза гражданской войны”, «Нью-Йорк таймс» (23 января 1905 г.), 1.
[Закрыть]
Был ли Гапон вдохновителем чего-либо, остается под вопросом. После "Кровавого воскресенья" кричащий заголовок в "Minneapolis Journal" провозгласил, что в России «таинственная сила провоцирует войну».[204]204
“Таинственная сила провоцирует войну”, Minneapolis Journal (24 января 1905 г.), 1.
[Закрыть] Возможно, это была журналистская гипербола, но забастовки, петиция, марш и организованное выступление на Дворцовой площади действительно наводят на мысль о постановочном политическом театре с целью загнать Николая II в угол. Если бы он согласился на требования Гапона, то пошел бы по стопам Людовика XVI. Другим исходом могло стать кровопролитие, вина за которое тоже ляжет на Николая II.
Вследствие забастовок и массовых шествий нормальная жизнь в столице практически прекратилась. В ответ правительство наводнило Петербург войсками. Дворцовая площадь, на которой Гапон планировал устроить своё грандиозное выступление, стала армейским лагерем, полным палаток и полевых кухонь. Градоначальник Санкт-Петербурга выпустил предупреждение против "собраний и шествий", но в остальном не предпринял никаких попыток помешать демонстрантам.[205]205
“В Санкт-Петербурге начались беспорядки", там же.
[Закрыть] Тем временем Гапон послушно предоставил Охранке предварительную копию петиции и планов, и они не выдвинули никаких возражений. Однако войска заняли позиции на ключевых мостах и перекрестках с постоянным приказом не допустить участников марша к центру города. Потенциал и даже вероятность насилия были очевидны.
В субботу вечером около 200 журналистов и либеральных "профессионалов" встретились, чтобы обсудить планы по предотвращению кровопролития, но безрезультатно. В тот же вечер делегация писателей, в том числе Максим Горький, появилась в доме князя Святополка-Мирского с той же целью, но ей сказали, что уже слишком поздно. Затем они явились к бывшему министру финансов и стороннику либералов Витте, но тот заявил, что тоже ничего не может сделать. Создавалось впечатление, что то, что должно было произойти, было предопределено заранее.
Почти все знали, что будет дальше, даже в Америке. В январе 1905 года Павел Милюков устроился в Чикаго в качестве гостя Чарльза Крейна. Крейн заплатил ему за курс лекций и статей о российской политике. Действительно, это было как раз вовремя. 21 января Милюков дал интервью в доме Крейна, где его спросили о событиях на родине. "В течение двух дней в России произойдёт кровопролитие, – утверждал он. – Если большое массовое собрание перед Зимним дворцом в воскресенье днём будет каким-то образом предотвращено, оно произойдет в какой-нибудь другой части Санкт-Петербурга, и я не вижу, как можно избежать столкновения.[206]206
“Русские предсказывают большое кровопролитие”, Los Angeles Herald (22 января 1905 г.), 1.
[Закрыть] По сути, революция уже происходит, – продолжил он, – и «Вся Россия» желает «упразднение самодержавия, введение конституции и учреждение собрания, избранного народом». Слова Милюкова стали устрашающе пророческими, или он знал больше, чем показывал. Он и другие не только ожидали насилия, но, казалось, приветствовали его. Милюков, в конце концов, подписал декларацию, призывающую ни к чему иному, как к свержению самодержавного режима. Если бы Николай II склонился бы перед требованиями просителей, царская власть была бы ограничена, но он по-прежнему бы сохранил за собой трон. А кровопролитие послужило бы необходимым предлогом, чтобы совсем избавиться от него.
По счастливой ли случайности, хитрости или осторожности, Николай II в субботу уехал из Санкт-Петербурга в относительно безопасное Царское Село, расположенное примерно в 25 км к югу. Видимо, он рассчитывал, что если его не будет в городе, чтобы получить петицию, то Гапон отменит шествие. Однако точка невозврата для Николая II была уже пройдена.
Как гласит общепризнанная история, на следующий день отец Гапон повёл своих верных последователей к Зимнему дворцу только для того, чтобы их неожиданно и злонамеренно обстреляли солдаты, в результате чего сотни людей были убиты и ранены. Фактический ход событий несколько иной, и, как выразился один очевидец, "невозможно знать, что происходило во многих местах, расположенных далеко друг от друга".[207]207
“День террора в столице Царя”, «Нью-Йорк таймс» (23 января 1905 года).
[Закрыть] Было несколько разных шествий из разных частей города. Главную из них, по разным оценкам насчитывавшую от 3 до 8 тыс. человек, лично возглавлял Гапон с драгоценной петицией от Путиловского завода. Он так и не добрался до Зимнего дворца, остановившись у Нарвской арки в нескольких милях к югу. Гапон попытался передать петицию офицеру гвардейского Измайловского полка, который отказался её принять, потому что у него не было на то полномочий. По одной версии, после нескольких минут замешательства Гапон повёл участников марша вперёд и получил «резкий приказ» остановиться и разойтись.[208]208
Там же.
[Закрыть] Процессия двинулась вперёд, и солдаты дали залп холостыми патронами, за которым последовала ещё один приказ остановиться. Когда толпа двинулась дальше, раздались два залпа боевыми патронами над их головами. В другом сообщении утверждается, что «несколько раз офицер призывал процессию остановиться, но Гапон не дрогнул».[209]209
Там же.
[Закрыть] Когда пули начали попадать в людей в первых рядах, остальные развернулись и побежали, топча тех, кто был у них на пути. «Некоторые, у кого были револьверы, стреляли на бегу», что кажется странным для вроде как мирного, невооружённого шествия.[210]210
Там же.
[Закрыть] Конные казаки рассеяли остатки толпы. Всё было кончено ещё до полудня.
Почти такие же, хоть и меньшие по масштабам, события разыгрывались по всему городу с тем же результатом. Число убитых и раненых сразу же стало яблоком раздора. Правительственные цифры в 96 убитых и 333 раненых, безусловно, ничтожны, но антицаристские заявления о 5 тыс. человек, появившиеся после нескольких часов стрельбы, ещё более фантастичны.[211]211
Там же.
[Закрыть] В конце концов, это действительно не имело значения; была пролита невинная кровь, и Николай II, как и было предсказано, был привлечён к ответственности. Теперь у революции была окровавленная рубашка, которой можно было размахивать, и она этим энергично и занималась.
Произошедшее было трагедией; действительно, погибли невинные люди. Николай II, явно неспособный действовать своевременно или решительно, нёс ответственность за то, что предпочитал убегать от кризиса, а не сталкиваться с ним лицом к лицу, а также потому, что его офицерам был отдан приказ, который позволял им стрелять только при столкновении с массовым неповиновением. Политически Николай II стал проклят за то, что сделал, и проклят, если бы не сделал. Но отец Гапон и те, кто направлял и подстрекал его, были ответственны за то, что умышленно вели ягнят на заклание.
Что касается Гапона, то с помощью революционного подполья он выскользнул из страны и скрылся в Женеве. Там он провозгласил себя эсером и ожидал, что будет помазан королём революции. Но этого не случилось. Гапон поддерживал связи с царской тайной полицией и начал сообщать о своих новых знакомых, в том числе о Ленине и эсеровском террористе Савинкове. Последний сразу же невзлюбил священника и начал вынюхивать "темные слухи" об отношениях отца с полицией.[212]212
Спенс, «Савинков», 44-46, 62-63.
[Закрыть] В конце концов неприглядная правда выплыла наружу, и в апреле 1906 года Гапон отправился в отдалённый дом в Финляндии, где был убит товарищем-эсером и бывшим поклонником Пинхасом Рутенбергом. Гапон, несомненно, стал неудобным человеком, который, вероятно, слишком много знал такого, что не подлежало разглашению.
Герой революции
Горький жил гораздо лучше. Писатель охотно принял гапоновскую мантию «защитника угнетённой России», написав обличительную речь, в которой описал Кровавое воскресенье как «преднамеренную резню», за которую Николай II нёс личную ответственность.[213]213
“Суд над Максимом Горьким”, Ивнинг Пост [Новая Зеландия] (1 июля 1905 года), 9.
[Закрыть] Что ещё более интересно, имя Горького всплыло как члена «временного правительства», созданного для прихода к власти, если и когда правление Николая II потерпит крах.[214]214
“Либеральные российские лидеры объединяются, чтобы сформировать временное правительство”, The Minneapolis Journal (24 января 1905 г.), 1.
[Закрыть] Кто-то думал наперёд. Источником этой истории был сотрудник лондонской "Дейли Телеграф" в Санкт-Петербурге Э. Дж. Диллон.[215]215
Там же.
[Закрыть] Проведя в России 18 лет, Диллон был хорошо информирован и имел хорошие связи; он считал Горького и Витте своими близкими знакомыми. Согласно этой истории, «внезапно возник своего рода якобинский клуб», основанный вокруг более ранней либерально-радикальной дискуссионной группы, связанной с журналом "Право" (не "Правда"). На собраниях, состоявшихся 20 и 21 января, то есть в преддверии Кровавого воскресенье, по предложению «неизвестного лица» была принята резолюция с предложением временного правительства. Конечно, интересно, что позже никто не смог вспомнить, кто сделал такое важное предложение. Товарищами Горького в предлагаемом правительстве были Николай Анненский и Константин Арсеньев, оба либеральные интеллектуалы и оба делегаты предыдущего Земского съезда.[216]216
“Русские реформаторы”, Los Angeles Times (18 февраля 1905 г.), 2.
[Закрыть]
Во многом из-за причастности к этому "заговору" царские власти арестовали Горького (и других) по обвинению в подстрекательстве к мятежу и государственной измене, что вызвало опасения в России и за рубежом, что ему грозит казнь. В Нью-Йорке группа "выдающихся литераторов" во главе с редакторами Ричардом Уотсоном Гилдером (журнал Century Magazine), Генри М. Олденом (Harper's) и издателем Чарльзом Скрибнером возглавила кампанию по спасению великого писателя и «лидера революционного движения».[217]217
“Трепов не приказывал казнить Горького”, Albuquerque Morning Journal (4 февраля 1905 г.), 1-2.
[Закрыть] Все они были связаны с «Друзьями русской свободы». Вскоре Горький был освобождён из-под стражи, и угроза судебного преследования исчезла. В июле он отклонил предложение прочесть курс лекций в Соединённых Штатах. Но достаточно скоро поступит другое предложение.
Американский ответ
Нигде Николая II не проклинали громче и последовательнее, чем в американской прессе. Первый контакт между революционным Санкт-Петербургом и американскими СМИ устроил тот же Максим Горький. После разгрома у Нарвских ворот, из которого ему каким-то образом удалось выбраться без единой царапины, поп Гапон укрылся в квартире Горького и предложил свою версию произошедшего. В тот вечер Горький отправился на телеграф и телеграфировал в "New York Evening Journal" сообщение «Сегодня в России началась революция».[218]218
“Угроза гражданской войны”, «Нью-Йорк таймс“ (23 января 1905 г.), 1. Часто перефразируется: ”Сегодня началась русская революция».
[Закрыть] Подхваченные «Associated Press», слова Горького разлетелись по страницам от моря до моря. Кроме того Горький передал новое мировоззрение отца Гапона. «Нет больше ни Бога, ни Царя!» – сокрушался он, и вскоре после этого выступил с призывом к убийству императора и всего его «змеиного царского отродья».[219]219
“Россия, порабощённая бюрократией”, Chicago Tribune (25 января 1905 г.), 1.
[Закрыть] «Зверь-царь» и его «опричники-министры» «сделались убийцами безоружных наших братьев, – вопил он, – смерть им всем!»
Очень интересный вопрос: почему из всех газет мира Горький отправил свою телеграмму 22 января именно в "New York Evening Journal"? Основной ответ заключается в том, что газета был флагманом Уильяма Рэндольфа Херста, а Горький был корреспондентом Херста в Санкт-Петербурге. Эта договорённость была достигнута в 1903 году, когда Горький столкнулся с репортёром Херстом и ирландским республиканцем-социалистом Майклом Дэвиттом. Последний отправился в Россию для расследования Кишинёвского погрома. Последующая книга Дэвитта «За чертой: подлинная история антисемитских преследований в России» привлекла внимание к бедственному положению евреев в Российской империи и, естественно, заслужила тёплую оценку Шиффа. Херст, как уже отмечалось, был политическим сочувствующим и другом Чарльза Крейна. Именно через Херста Крейн позже познакомился и подружился с писателем-социалистом Линкольном Стеффенсом.[220]220
Сол, 84.
[Закрыть]
Газеты Херста были далеко не единственными, кто жаждал крови Романовых. Осуждение было почти всеобщим. Газета "Chicago Tribune", с которой Крейн был тесно связан, вышла под заголовками "Смерть царю!".[221]221
“Смерть царю”, Chicago Tribune (25 января 1905 г.), 1.
[Закрыть] Даже первая страница газеты Хантингтона, штат Индиана, «Huntington Evening Herald», кричала: «Улицы Санкт-Петербурга залиты человеческой кровью» и «Россия сейчас стоит перед лицом красной революции».[222]222
“Россия сейчас стоит перед лицом Красной революции”, «Huntington Evening Herald» (23 января 1905 г.), 1.
[Закрыть] Газета «Minneapolis Journal» опубликовала фотогалерею мошенников, изображающих «клику великих князей», чьи «наглые злоупотребления властью» привели к падению Романовых, и процитировала неназванного российского дипломата в Вашингтоне, который высказал мнение, что их «следует немедленно убрать и повесить».[223]223
“Дипломат призывает повесить великих князей”, The Minneapolis Journal (24 января 1905 г.), 1.
[Закрыть] Приз за репортаж с места событий могла бы получить газета «Scranton Republican» за сообщение о «тысячах убитых», «мужчинах, женщинах и детях, хладнокровно расстрелянных безжалостными солдатами», и эскадронах казаков-мародёров, которым было приказано «убивать без пощады».[224]224
“Тысячи убитых”, Scranton Republican (23 января 1905 г.), 1.
[Закрыть]
Даже обычно уравновешенная "Нью-Йорк таймс" изошлась обвинениями в "массовой резне" и "беспомощной, безобидной толпе, расстрелянной войсками".[225]225
“Русский рассказывает историю воскресной резни”, «Нью-Йорк таймс» (25 января 1905 года).
[Закрыть] В редакционной статье говорилось, что «порох – единственный аргумент Его Императорского Величества перед своим протестующим народом» и «самодержавие, конечно, правит только силой и террором над подчинённым народом».[226]226
“Кризис в России”, «Нью-Йорк таймс» (25 января 1905 года).
[Закрыть] Автор утверждал, что «прокламация, выдвинутая социал-демократической рабочей партией, не содержит ничего такого, что здравомыслящий американец не мог бы одобрить, санкционировать и подписать».[227]227
Там же.
[Закрыть] «Это не социализм, – говорилось в статье, – это здравый смысл и политическая мудрость». Было совершенно ясно, по чью сторону баррикад находятся хорошие парни. Любая «одурманенная преданность» презренному режиму была не чем иным, как низменным «суеверием».[228]228
“Русские беспорядки и война”, «Нью-Йорк таймс» (26 января 1905 года).
[Закрыть]
Возмущён был также старый член "Друзей русской свободы" Марк Твен. 2 февраля он написал "Монолог царя" – не слишком тонкий призыв к убийству Николая II и всей его семьи.[229]229
Опубликовано в марте 1905 года в «Североамериканском обозрении».
[Закрыть] В нём он изображает Россию как страну, где «нет такого понятия, как закон», а его вымышленный Николай II провозглашает о себе и своих родственниках: «Нашим общим ремеслом было преступление, нашим общим развлечением убийство, нашим общим напитком кровь». Для Твена Романовы были «семейством кобр, управляющих ста сорока миллионами кроликов, которых мы мучаем, убиваем и едим всю нашу жизнь».
Поскольку пресса и известные писатели заняли непримиримую позицию, было неизбежно, что политики должны были вмешаться. На следующий день после Кровавого воскресенья конгрессмен Роберт Бейкер, представляющий 6-й избирательный округ Нью-Йорка, "взволнованно" прервал заседание Палаты представителей, потребовав перерыва, чтобы продемонстрировать "наш неописуемый ужас перед бессмысленной резнёй, которая произошла в России".[230]230
“Палата отказывается от перерыва”, «Нью-Йорк таймс» (24 января 1905 года).
[Закрыть] Никто не поддержал его предложение, но его театральная выходка попала в газеты. Другим возмущённым политиком был судья Верховного суда Нью-Йорка (и будущий мэр Готэма) Уильям Дж. Гейнор. Выступая на собрании Еврейского образовательного общества, благотворительной организации Шиффа, он назвал царя «орудием и жертвой коррумпированной и алчной церкви и аристократии» и заявил, что такому режиму «нельзя позволить существовать».[231]231
“Гейнор разоблачает царя”, «Нью-Йорк таймс» (23 января 1905 года).
[Закрыть] В комментарии, который согрел бы сердце современного неоконсерватора, Гейнор добавил, что если российский народ не сможет положить конец этой тирании, «объединённым цивилизациям мира придется вмешаться, как это сделали Соединённые Штаты в случае с Кубой». Официальный Вашингтон хранил дипломатическое молчание, но «неофициально каждый видный человек в правительстве, начиная с президента, проявляет живейший интерес к сегодняшним событиям».[232]232
“Большой интерес к Вашингтону”, Scranton Republican (24 января 1905 г.), 1.
[Закрыть] Что касается Уолл-стрит, то события в России, как сообщается, держали рынки «в состоянии нервного напряжения», вели себя «беспорядочно», но не проявляли «явной слабости».[233]233
“Темы на Уолл-стрит”, «Нью-Йорк таймс» (24 января 1905 года).
[Закрыть] Все ждали, в какую сторону прыгнет кошка.
Но как же на улицах? Какую реакцию там вызвали беспорядки в России? Учитывая большое русско-еврейское население, Нью-Йорк стал эпицентром реакции. 23 января газета "Times" сообщила, что кафе Ист-Сайда "пылают" от тысяч нетерпеливых людей, стекающихся в редакции газет за последними новостями. Члены Бунда (русско-еврейских социал-демократов) отмечают, что восстание совпало с открытием их ежегодного съезда. Теперь их целью был сбор средств для "своих братьев, которые борются за правое дело в России".[234]234
"Революционная партия с радостью приветствует новости ”, «Нью-Йорк таймс» (23 января 1905 г.), 2.
[Закрыть] Один бундист с гордостью отметил, что за последние 6 лет они отправили в Россию 500 тыс. долларов на финансирование революционной пропаганды. Предположительно, они были собраны среди людей с очень небольшим доходом. Вопрос о деньгах также поднимался в статье «Times» от 29 января о «Нью-Йоркском крае русского восстания».[235]235
Флоренс Букс, “Нью-Йоркский край русского восстания”, «Нью-Йорк таймс» (29 января 1905 года).
[Закрыть] В ней революционер из Готэма рассказал, что «собираются деньги, которые отправляются тайным агентам в России».[236]236
Там же.
[Закрыть] То, как деньги попали к ним, тактично умалчивалось, как и то, откуда они взялись. Конечно, шляпы тоже передавали по рядам, но только ли? Если Шифф был готов финансировать радикальную пропаганду, распространяемую «Друзьями русской свободы», было ли это потому, что у него уже была привычка так поступать?
Когда бундовцы мобилизовались для действий, была созвана ещё одна русско-еврейская встреча. 23 января около 1000 человек набилось в Клинтон-холл, где, среди прочих, слушали "страстное обращение" Хаима Житловского, "аккредитованного агента Русского революционного общества".[237]237
“Поможем движению”, Pittsburgh Press (23 января 1905 г.), 1.
[Закрыть] На самом деле Житловский представлял Партию социалистов-революционеров, центральный комитет которой направил его и ветерана-радикала («Бабушку русской революции») Екатерину Брешко-Брешковскую в США в октябре 1904 года с миссией сбора денег и распространения пропаганды. Иногда сигара – это просто сигара, но время для их миссии было выбрано, безусловно, случайно. После этого специальный комитет собрался в доме другого эмигранта, социал-демократа доктора Сергиуса Ингерманна. В тот же вечер в «Клубе универсалистов» раввин Джозеф Сильверман сказал собравшимся, что «сегодняшняя революция – естественное выражение угнетенного человечества» и «правые победят».[238]238
Там же.
[Закрыть] Постоянной работой Сильвермана было руководство самой престижной реформистской синагогой Нью-Йорка «Храм Эману-Эля». Эту синагогу посещали Джейкоб Шифф, Оскар Штраус и другие представители еврейской элиты Сити (и Уолл-стрит).
Тем временем в Чикаго "Бабушка" Брешковская созвала собрание сочувствующих эсерам для разработки стратегии заговора. Помимо сбора денег, они инициировали кампанию петиций с требованием, чтобы царь даровал реформы и положил конец насилию. Принималf и помогалf Брешковской хорошая подруга Чарльза Крейна Джейн Аддамс и местное отделение "Друзей русской свободы".[239]239
Там же.
[Закрыть]
