Текст книги "Общество самоубийц"
Автор книги: Рэйчел Хэн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)
Глава пятая
Какой срок жизни отведен человеку, становилось ясно в первые минуты после его рождения. Тесты проводили сразу – медики просто брали мазок из горла ревущего младенца. Родители, ожидая, как решится судьба их ребенка, ужасно нервничали. Иногда результаты приходили, когда мать впервые держала новорожденного на руках, глядя в его подернутые влагой, еще не совсем человеческие глаза.
Лии рассказывали, что с ней вышло именно так. Она сто раз слышала историю про то, как ее тестировали – как мать попросила врачей повторить проверку, результат вышел тот же, и она стала настаиватъ. чтобы повторили еще раз. Как ей резко ответили, что у них ошибок не бывает, а врач так обиделся, что его черные усы еще долго подергивались. Как мать все равно никак не могла поверить в результат. а в итоге разрыдалась, и ее слезы стекали по подбородку на безупречные круглые шечки новорожденной Лии. Как Лия приоткрыла крошечные розовые губки и впервые в жизни попробовала соль.
С Сэмюэлом, конечно, все было по другому. За сорок лет до рождения Лии. Тогда мать никак не от реагировала, приняла новости так. будто именно этого она и ожидала.
Сначала Сэмюэл, потом Лия. Уджу и Кайто дали детям настоящие, как им казалось, американские имена – имена, которые знаменовали начало новой эпохи в их жизни.
По мнению медиков, их семья оказалась уникальной. Один шанс на миллион. Время жизни, отведенное природой детям одних родителей, обычно почти совпадало и чаще всего имело ограничение в пределах века. Или побольше. Но каждый лишний десяток лет разницы между братьями или сестрами воспринимался как удар по всесильной теории вероятности. А чтобы один ребенок оказался долгоживущим, а другой нет – это выходило за рамки понимания ученых.
Иногда Лия думала, что человеческий генофонд не так уж велик, и если один ребенок в семье получает больше правильных генов, другому достается меньше. Может, она что-то украла у Сэмюэла? Но всерьез вдумываться о таких вещах Лия себе не позволяла.
– Доброе утро! – жизнерадостно пропела администратор, пока двери клиники плавно закрывались у нее за спиной. – Я скажу Джесси, что ты пришла. Подожди минуточку.
Другие клиенты, в основном женщины в узких юбках, деловито печатавшие что-то на планшетах, сидели в стильной приемной. Некоторые держали в руках бокалы с буровато-зеленым налитком холодного отжима, который продавался в овощном баре клиники. Массивные прилавки бара, сделанные из соснового бруса, белые картины в стиле дзен и бумажные фонари – все помогало со ставать у посетителей ощущение покоя.
Лия заказала у симпатичного бариста имбирный чай и, пока он нарезал тонюсенькими полосками стебель свежего имбиря, смотрела на выступающую на его предплечье вену. Возможно, бариста учился на хирурга. На вид он был не старше пятидесяти, так что, скорее всего, заканчивал третье десятилетие учебы в медицинской школе. Говорят, теперь студенты так рвутся набраться медицинского опыта, что на любую вакансию в клинике большой конкурс, даже если требуется просто смешивать смузи или мыть туалеты.
«Сэмюэл хотел стать педиатром», – внезапно вспомнила она. Он всегда хорошо ладил с детьми – практиковался на собственной сестре. Лия вдруг увидела его очень отчетливо: длинноногий и длиннорукий, с узловатыми коленями, он учил ее делать стойку на голове, прислоняясь к кухонному столу, и волосы его касались пола, а очки соскальзывали на лоб. Лия смеялась и вскидывала ноги, пока мать не остановила ее.
Конечно, шансов у брата не было. Недолгоживущие слишком быстро сходили со сцены, и потратить сорок лет на обучение, которое требовалось даже для первичной врачебной квалификации, не могли. Да им никто и не позволил бы.
– Лия.
У нее потеплело внутри от одного звука голоса Джесси. Так уж он действовал, этот голос, казавшийся золотистым и обволакивающим, как мед, – как и у большинства операторов, занимавшихся регулярным обслуживанием людей. Джесси для Лии была почти что членом семьи. Прежде она присматривала за Сэмюэлом и за матерью, пока та была жива. И за отцом до того, как тот исчез.
Они вошли в лечебное помещение, настолько чистое и лишенное всего ненужного, что оно выглядело больше, чем было на самом деле. Все оборудование – регуляторы, датчики, весы – размещалось за белыми панелями стен. Кроме кокона, одиноко стоявшего в углу. Вдоль дальней стены тянулся вертикальный сад – ряды блестящих фарфоровых горшков, в которых росли в основном суккуленты – распухшие колючие стебли, вечно пытавшиеся отвоевать друг у друга место.
– Ох, Джесси, – сказала Лия, – погоди, ты от моих показателей в ужас придешь. Я, наверное, за один вчерашний день целый месяц потеряла.
Джесси натянула поскрипывавшие резиновые перчатки кремового оттенка, который на ее коже казался молочным.
– Тогда посмотрим, насколько все плохо, – Джесси провела пальцем по экрану. Кокон в углу комнаты ожил с тихим жужжанием, засветился бледно-зеленым светом, потом затих.
Лия, быстро раздевшись, аккуратно сложила одежду на стол Джесси. От холода по ее коже побежали мурашки.
– Ого, – Джесси осмотрела темно-фиолетовый синяк на бедре Лии. – Йогой занималась?
Лии вдруг пришла в голову странная мысль, что они с Джесси могли бы оказаться сестрами, расти вместе, делить спальню и изучать, у кого насколько выросла грудь и кто привлекательнее и лучше выглядит. Она задумалась, каково это было бы – иметь сестру, а не брата. В чем была бы разница?
И опять ей вспомнился Сэмюэл как живой. Сидел в углу комнаты, уткнув нос в потрепанную книгу – теорию струн или орнитологию, это были его любимые предметы. Он читал, прикусив палец, и морщил нос. Лия смотрела на него и мечтала, чтобы он поднял голову и посмотрел на нее. Но он так ни разу этого и не сделал.
«Нос у тебя всегда был как у него», – сказала мать, единственный раз позволив Лии погрузиться в переживания, – при любых других обстоятельствах она сочла бы это непродуктивным и вредным. Уджу всегда делала исключение для Сэмюэла.
Кокон завершил подготовку к работе. Он бесшумно открылся, и показалась узкая кушетка, скрытая до поры внутри.
Лия оперлась на протянутую руку Джесси и шагнула внутрь. Она растянулась на прошедшей санобработку простыне, ощущая всем телом шероховатую фактуру ткани, и медленно с шумом выдохнула. Стенки кокона были прозрачные, так что она могла видеть, что происходит снаружи, но это не очень-то помогало. Сердце в груди отчаянно колотилось.
Джесси снова коснулась экрана, и внутри кокона зазвучал спокойный шум океанских волн. Потом Лия почувствовала свежий и бодрящий запах соли. Она опустила веки, стараясь расслабиться.
Дверца закрылась, раздался щелчок, означавший, что кокон загерметизирован. Через секунду свет стал гаснуть – система перешла в режим диагностики, – и Лия оказалась в кромешной тьме. Она с силой растопырила пальцы, прижимая их к грубой ткани матраса, потом сжала в кулак и снова растопырила, пытаясь убедить саму себя, что она не растаяла в темноте. Глаза на всякий случай лучше зажмурить покрепче.
Ей снова вспомнился Сэмюэл и тот день, когда он не мог перестать кашлять и, отняв руку ото рта, долго смотрел на свою ладонь. Родители бросились к нему, а Лия сжалась в комочек в дальнем углу комнаты. Сейчас ей пришло в голову, что это, наверное, выглядело странно – у Сэмюэла были морщинки вокруг глаз и обвисший живот, а волосы на голове – более седые и редкие, чем у отца, которому тогда шел семьдесят седьмой год.
Кокон наполнился низким вибрирующим звуком. Лия знала порядок: газ, зеленый свет, потом опять пугающий гул и вибрация. Она задышала медленно и размеренно, с трудом проталкивая воздух через трахею. Скоро это все закончится.
Началась вторая стадия вибрации. И вдруг перед глазами у нее возникло лицо отца. Не старика, которого она увидела на улице, а того, каким он был когда-то. С чистой молодой кожей без морщин и пятен, с темными блестящими глазами такой же формы и цвета, как у нее.
Она вспомнила, как тогда отец схватил Сэмюэла за руку так резко, что у того на глазах показались слезы – маленькая Лия ясно разглядела их, хотя на нем были очки. Вспомнила, как отец потрясенно уставился на ладонь Сэмюэла, будто читая ужасное будущее в ее линиях. Только потом она осознала, что он смотрел не на линии ладони, а на кровь в мокроте.
Но лучше всего она запомнила не кровь. И не то, что было дальше – приступы кашля, рак, больницы, похороны. Лия всегда знала, что Сэмюэл умрет. Запомнила она лицо отца в тот первый день, когда они никак не могли остановить приступ кашля. Гримасу, с которой отец смотрел на ладонь Сэмюэла, то, как он сжал губы. Глаза его стали в тот момент холодными и чужими – он вдруг наглухо закрылся от Лии. И на лице его проступила пугающая, незнакомая печаль.
Когда крышка кокона наконец открылась, глаза у Лии все еще были плотно зажмурены.
– Ну вот и готово, – пропела Джесси. – Ты как там, в порядке?
Лия сделала три глубоких вздоха, отсчитывая секунды, пока ее легкие наполнялись воздухом.
– Лия?
Лия с усилием открыла глаза и села. Казалось, воздух стал холоднее, по коже вновь побежали мурашки.
– Все хорошо, – сказала она. – Я… – Лия умолкла. Она не представляла, как объяснить Джесси. – Я просто никак не могу привыкнуть к этим штукам.
Пока Лия одевалась, Джесси повернулась к трем большим экранам, нависавшим над ее рабочим местом. На них изящными дугами изгибались линии, подпирая столбики и связывая круги и треугольники. Все эти фигуры составляли знакомые на вид узоры, смысл которых был Лии неизвестен. Только операторы умели читать эти схемы.
Джесси глянула на экран, потом на другой, потом снова на первый. Лия тем временем смотрела на Джесси, пытаясь расшифровать если не значение диаграмм, то хотя бы выражение лица подруги, которое, впрочем, никак не менялось. На гладкой бронзовой коже не удавалось рассмотреть ничего, кроме россыпи мелких веснушек над переносицей.
– Не о чем беспокоиться, – сказала она, выдержав изрядной протяженности паузу. – Не знаю, что за приключение с тобой вчера случилось, но это почти не отразилось на показателях. Пара-тройка дополнительных чисток, пара месяцев интенсивной медитации – и ты мигом все наверстаешь.
Потом экран заполнили бегущие зеленые цифры, и Джесси все же задумалась.
– Так что, говоришь, с тобой произошло?
Лия рассказала, стараясь сохранять легкомысленный тон. Как будто делилась с подругой свежим анекдотом: два парня в блестящих костюмах, Поставщик ухода, которой явно не помешал бы курс переподготовки по «Созданию успокаивающей среды» (не то что Джесси, у которой с этим все отлично), невразумительный «план лечения». Она не сказала только, по какой причине вышла на проезжую часть.
– Так ты с ними поговоришь сегодня? – Лия непринужденно улыбнулась, закончив свою историю.
Не сказав ни слова, Джесси достала из-под стола небольшую лейку с водой и пошла к растениям. Поливая вертикальный сад, она молчала. Потом, когда все листья и стебли покрылись крупными каплями, Джесси вернулась к своему столу и убрала лейку – Лия бесцельно отметила, что она точно такого же коричневатого цвета, как и халат ее подруги, – на место.
– Лия, – мягко сказала Джесси, – у нас тут Обслуживание и уход. Мониторинг к нам никак не относится. Это совсем другой отдел.
– Что ты хочешь этим сказать? – изумилась Лия. – Что ты мне не поможешь?
– Пойми меня правильно. Дело не в том, что я не хочу помочь тебе, – Джесси говорила, старательно избегая встречаться с Лией взглядом. Теперь теплоту ее голоса разбавила ледяная сталь профессионализма. Лия, впрочем, всегда знала о том, какова ее подруга на самом деле, только ее лично это никогда раньше не касалось.
– Ну что ж, – Лия неловко уставилась на собственные руки, сложенные на коленях. – Ладно. Забудем об этом. У меня… мне надо кое с кем встретиться через десять минут, – соврала она.
– Да, конечно, – Джесси бодро повернулась к своим экранам и начала печатать; равномерное негромкое пощелкивание клавиш напоминало звук дождя. И ни слова больше – ни про синяк на бедре у Лии, ни про Наблюдателей. Словно они ни о чем не говорили.
После дежурных процедур с суставами и корректировок спинномозговой жидкости сеанс ухода был закончен. Подающая труба у стола Джесси издала резкий отрывистый звук и выплюнула маленький стеклянный флакон. Джесси достала шприц с тонкой иголкой и одним плавным движением закачала в него жидкость из флакона. Лия привычно подставила предплечье.
– Я тебе добавила «Восстановителей». Противоокислительные, как обычно, плюс дополнительная доза, чтобы лучше справиться со стрессом. Да, кстати, с аквапилатесом ты молодец, – сказала Джесси. – Очень полезно для сухожилий.
От укола было чуть щекотно, а потом Лия испытала знакомый прилив бодрости и хорошего настроения. Выпрямляя позвоночник, она почувствовала, как каждая косточка, каждый маленький хряшик со щелчком встают на свои места, как оживают бесчисленные капилляры, доставляя тканям полноценный гемоглобин и только что введенные «Восстановители». Кожу немного покалывало, и Лия, казалось, слышала, как исчезают невидимые трещины на поверхности эпителия, чувствовала, как обновляются, словно змеиные чешуйки, сухие отжившие клетки. Мышцы, похожие на туго сжатые пружины, наполнила упругая мошь. Ощущение обновленного тела дарило радость, но вместе с тем слегка будоражило нервы. Лия резко поднялась на ноги.
– Я тебя провожу, – сказала Джесси.
Они молча шли по короткому коридору, который вел в вестибюль. Лия отлично видела, как неловко чувствовала себя Джесси, однако успокаивать ее не стала: сама виновата. Не может быть, чтобы оператор ухода ничего не мог сделать.
Но она ведь даже не попыталась!
На персиково-розовых стенах клиники висели портреты мужчин и женщин в белых халатах, с драматической подсветкой, под ними – набранные изящным шрифтом имена, даты и звания. Лия разглядывала лица, снятые с высокой четкостью и многократно увеличенные, смотрела в глаза, наблюдавшие со стен за приливами и отливами пациентов, и повторяла про себя знакомые фамилии – Пилаи, Блэквелл, Чан, Крузов, Молл. Интересно, что бы подумали пионеры Первой волны, если бы увидели Нью-Йорк на пороге Третьей? Первые Бессмертные жили среди них. Эту фразу так часто повторяли, что она потеряла всякий смысл, но внезапно эти слова показались Лии очень важными. Она вспомнила Сэмюэла.
Лия остановилась и, повернувшись к Джесси, схватила ее за руку.
– Джесси, может, ты все же попробуешь разобраться? Ради меня, а? – собственный умоляющий тон показался ей ужасным. – Ходят слухи, что Третья волна началась раньше, чем ожидалось. Я не могу себе позволить иметь такое в личном деле. Только не сейчас, после стольких лет тяжелой работы.
Джесси обвела взглядом вестибюль и уставилась в пустоту, чтобы не встретиться глазами с Лией. Тень от неестественно длинных ресниц тянулась по ее щеке, напоминая переплетения паутины.
– Увидимся на следующей неделе, – Джесси высвободила руку.
– Увидимся, да, но неужели ты не… – Лия остановилась. Подруга не слушала ее, глядя куда-то в дальний конец коридора, за спину Лии. Там что-то происходило, но Лия слышала только голос администратора, перекрывавший негромкий настойчивый баритон какого-то посетителя.
Лия повернулась посмотреть. И не сразу сообразила, что, собственно, приковало всеобщее внимание. Все выглядело обыкновенно и находилось на своих местах: картины в стиле дзен, бумажные фонари, симпатичный бармен за стойкой. Правда, пока она была у Джесси, народу стало больше – клиенты успели занять плюшевые диваны вдоль стен и мягкие стулья. Сейчас все они дружно позабыли свои планшеты, телефоны и раскрытые на коленях журналы, бесцеремонно уставясь на старика, стоявшего посреди вестибюля. В резком искусственном освещении он казался, вероятно, старше, чем был на самом деле, – лысина на макушке под редкими седыми волосами вызывающе блестела, а в глубоких складках у рта и вокруг глаз собрались темные, как чернила, тени. Шея, вдоль и поперек изрезанная морщинами, смотрелась не лучше.
– Наша комната ожидания только для клиентов, сэр. Я настоятельно прошу вас подождать снаружи, – говорила стоявшая посреди вестибюля администратор почти срывающимся голосом.
– Я просто спрашиваю, зарегистрирована ли она здесь, – у него был глубокий голос, звучавший спокойно и уверенно, и это странно сочеталось с его одряхлевшим лицом.
– Я уже вам сказала, мы не разглашаем данные наших клиентов посторонним, сэр, – продолжила администратор. Чувствовалось, что она ужасно нервничает. Женщина, скорее всего, тоже училась на медика и явно не привыкла к людям, не похожим на лощеных пациентов клиники.
– А я уже сказал, что я не посторонний, – ответил мужчина.
– Сэр, – Джесси двинулась в его сторону.
Отец Лии повернулся, и впервые за восемьдесят восемь лет их глаза встретились.
Джесси подошла к нему и взяла за локоть.
– Вам придется уйти, сэр, – сказала она и кивнула бариста, который мигом оказался рядом и ухватил отца Лии за другой локоть. Старик увернулся, высвобождая руки, и качнулся к Лии, но бариста его удержал, на этот раз обхватив вокруг груди. Отец пошатнулся и охнул.
– А ну прекратите! – резко сказала Лия, переступая с ноги на ногу.
Бариста удивленно посмотрел на нее:
– Но он же недосотенный, мэм.
– Он не недосотенный, – ответила Лия, подходя к отцу поближе.
– Что ты такое говоришь, Лия? – удивилась Джесси.
Отец Лии вывернулся из рук бариста и поправил сползший вниз поношенный блейзер, слегка поведя плечами. От знакомого движения у Лии заныло в груди.
– Это про вас он спрашивал, – вставила администратор.
Женщина вернулась на свой пост и теперь, когда на ней больше не лежала никакая ответственность, явно собиралась принять участие в происходящем. Другие клиенты тоже с любопытством смотрели на замершую посредине вестибюля группу, жадно ожидая чего-нибудь необычайного.
– Ты его знаешь? – Джесси взглянула на Лию, потом, поворачиваясь к старику, задала вопрос ему: – Кто вы? – и прищурилась, внимательно рассматривая изрезанное морщинами лицо.
Что-то промелькнуло в ее взгляде. Затем глаза Джесси расширились, словно она увидела призрака. Но ведь так оно и было, разве нет?
Глава шестая
Не успел отец ответить, как Лия схватила его под локоть и потащила к выходу.
– Увидимся на следующей неделе, Джесси! – бодро крикнула она в стремительно уменьшающуюся щель между дверями.
Раз в жизни она порадовалась тому, что в субботу на улицах столько народу. Их с отцом сразу поглотил поток людей, и вскоре клиника исчезла из виду. Повсюду виднелось множество любителей поздних завтраков по выходным: они потягивали протеиновые смеси со вкусовыми добавками и глотали кислородные коктейли так старательно, будто от этого зависела их жизнь.
В нескольких кварталах от клиники Лия выбрала самый переполненный бар, и они с отцом уселись возле троицы отцов с рыдающими малышами. Уровень рождаемости стремительно падал, и дети в общественных местах появлялись редко, поэтому каждый прохожий останавливался возле колясок, ворковал над младенцами и гладил им щечки. Ребятишки рыдали еще громче, а их отцы снисходительно на это смотрели.
Тусклое освещение бара немного скрадывало безжалостные следы времени на лице отца, но они сидели почти вплотную друг к другу, и Лия могла разглядеть скопления угрей под помутневшими от возраста глазами старика.
– Моя маленькая Лия совсем выросла, – сказал Кайто.
Он отхлебнул бледно-зеленой огуречной смеси из стоящего перед ним высокого бокала и поморщился:
– Ужас. Как это вообще можно пить? – Он поманил к себе официанта. – Привет. Извините, можно мне ванильный молочный коктейль?
– Что?
– Ну, знаете, такую вредную для сосудов, полную холестеринов и жиров смесь сладкого ванильного мороженого с химическими вкусовыми добавками и цельного молока, – продолжил Кайто.
– Он шутит, – перебила старика Лия. – Он всегда такой шутник, ха-ха, – она громко рассмеялась и жестом показала официанту, что тот может идти.
– Неплохо бы не привлекать к себе внимания, – прошептала она.
Кайто вздохнул. Он опустил взгляд на свой смузи и размешал зеленое месиво. Ложечка звякнула о бокал, и этот звук повис в воздухе.
– У тебя интонации точно как у твоей матери, – сказал отец, отводя взгляд от неаппетитного напитка. Его глаза под набрякшими веками сверкали, словно звезды, такие же яркие и лукавые, как когда-то, и улыбка была прежняя, мягкая и ироничная. – Один в один.
Лия тут же словно услышала неодобрительный голос Уджу. Его могут узнать. Тебя могут увидеть с ним. Директива 28Б: пособничество несанкционнику.
– Ну вообще-то почти девяносто лет прошло. Вряд ли они еще помнят, кто я такой.
Лия покачала головой. Она знала, что это не так, но сказала только:
– Ты вернулся.
Отец перестал помешивать смузи.
– Как у тебя дела? – спросил он.
Улыбка исчезла. Это был серьезный вопрос.
– У меня… – слова застряли у Лии в горле, наткнулись на комок, но она откашлялась и выдавила их наружу. – У меня все хорошо.
Голос ее звучал спокойно и выразительно, прямо как на работе, когда она проводила презентации, объясняя совокупные темпы роста и форвардные кривые почек. Но глаза жгло и становилось трудно дышать. Чтобы опознать это ощущение, Лии потребовалось несколько минут: она не плакала уже несколько десятилетий и не собиралась начинать сейчас.
Лия отвела взгляд от отца и бездумно уставилась в окно, на сплошной поток идущих по улице людей, находя в этом зрелище нечто успокаивающее. Люди разговаривали о чем-то или молча проталкивались вперед, обгоняя друг друга; все куда-то спешили. У них были одинаковые гладкие лица и одинаковая правильная осанка. Мозаика коричневых, серых и черных тонов – похоже, все носили одинаковые осенние пальто. Лия вдруг страшно соскучилась по лету – только летом на улицу выплескивались яркие краски и живые запахи человеческого тела.
– Я ужасно испугался, когда ты выскочила на проезжую часть. Сначала, конечно, я не понял, что это ты. Трудно поверить в такое совпадение. Но когда я тебя увидел… Кругом была толпа народу, но я все равно узнал тебя. Я свою девочку везде узнаю.
Ком в горле у Лии стал больше. «И я тебя узнала», – подумала она.
Взгляд отца блуждал по ее лицу, словно прокладывая на нем какой-то загадочный, одному ему понятный маршрут.
– Я не привык видеть тебя взрослой, – он усмехнулся, обнажив слегка пожелтевшие зубы с неровными истертыми краями. Лия уже много десятков лет не видела таких зубов. Неужели когда-то они у всех так выглядели? – Малышка Лия. Почему-то я ожидал снова встретить маленькую девочку с большими круглыми глазами. Тихоню, которая наблюдала за всем, что творится вокруг. Мечтала захватить весь мир. Приводила в ужас всех детей в школе.
В груди у нее что-то сжалось. Слезы ушли. Перед глазами встало бледное испуганное лицо мальчика. Притихшие плачущие одноклассники. Пушистый кролик, мягкий и белый, как облачко.
– Это все было очень давно, – отрезала Лия. – Я почти ничего не помню.
Кайто, откинувшись на спинку стула, склонил голову чуть набок, рассматривая дочь. И она не была уверена, что правильно понимает его взгляд.
– Ну разумеется. Восемьдесят восемь лет. Почти столетие назад.
Лия боялась, что он добавит что-то еще, но отец умолк и посмотрел на свой бокал.
– Ты разве не… Тебя всё еще ищут? – негромко спросила Лия.
Ее радовало, что в баре так шумно – не переставая, гудели огромные соковыжималки, люди кругом громко разговаривали и выкрикивали заказы.
– Я рад тебя видеть. – Отец проигнорировал ее вопрос. – Конечно, я предпочел бы встретить тебя при более удачных обстоятельствах. Чтобы ты не выбегала на проезжую часть посреди Бродвея в час пик и тому подобное. Но все равно я очень рад. Я вижу, что у тебя все хорошо. Очень хорошо.
– Да, хорошо.
На мгновение Лия представила себе, будто отец недавно вернулся из долгой поездки и они договорились зайти в этот бар и обсудить впечатления. Будто он уезжал в командировку на несколько недель, на месяц. Будто их всю жизнь связывают близкие отношения, будто они каждый день болтают по телефону, вместе обедают «Нутрипаком», долго гуляют в парке…
– Меня собираются повысить. Скоро, – сказала она, хотя Кайто даже не представлял, где она работает, не знал ничего про последние восемьдесят восемь лет ее жизни.
Отец ухмыльнулся:
– Еще бы. Как пить дать, никому против тебя не устоять. Ты их всех одной левой снесешь.
Лия удивленно моргнула. Он что, считал, что это смешно, что это шутка?
– Почему ты вернулся? – К Лии наконец вернулась привычная уверенность – ей больше не казалось, что она сейчас заплачет или закричит.
Она заметила, как в ярких зрачках Кайто отражается движение толпы за окном, и вдруг с болезненной остротой осознала, что это ее отец, что он тут. Несмотря на усохшее тело, почти опустевшую шелуху себя прежнего, он оставался собой. Это был тот же человек, который привозил ей пластмассового динозавра из каждой командировки, который, когда «скорая» застряла в пробке, посадил Сэмюэла себе на спину и тридцать кварталов нес его до больницы. Который заплакал, когда ее брат в последний раз закрыл глаза. Первый мужчина, слезы которого Лии довелось увидеть.
Отец выдержал долгую паузу.
– Я старею, Лия. – Он снова иронически улыбнулся.
И тут она вдруг вспомнила, что Кайто всего на десять лет младше матери. То есть ему сейчас сто семьдесят лет – впечатляющий возраст для человека его поколения. Нет, они всегда знали, конечно, что он переживет Уджу. Прогнозируемый срок у него с самого начала был выше – такое уж преимущество досталось ему в наследство от многих поколений предков из маленького городка в горах центрального Хонсю в Японии.
– Ну и кроме того – я по тебе скучал.
В животе у нее заныло. «Я тоже по тебе скучала», – подумала она. Но далыпе-то что? Как он представляет себе их дальнейшие отношения? Их семья давным-давно распалась, ее больше нет. Теперь у Лии другая жизнь, другие цели.
– Я… мне надо идти. – Спрятав руки под стол, она расцарапала до крови недавнюю болячку.
Кайто тяжело вздохнул, и Лия увидела, как вздох движется по его телу, как он рвется из груди, разбегается рябью по лицу. Морщины на этом лице, в уголках глаз и вокруг рта, показались ей отражением всех эмоций, которые оно когда-либо выражало. Потом Лия подумала, что почти все отцовские улыбки, хмурые гримасы и вздохи случились где-то вне ее жизни, в ином мире, куда он отправился в добровольное изгнание. От этой мысли ей стало проще промолчать и ограничиться отстраненным кивком.
Принесли счет, и Лия достала бумажник. Отец не пытался заплатить, просто смотрел, как она протягивает официанту карточку. Когда тот ушел. Лия деловито принялась надевать пальто и проверять сумку.
– Знаешь, – сказал отец негромко, – я много раз хотел тебе позвонить, послать сообщение, зайти в гости. Правда хотел. Но от этого стало бы только хуже. Я знал, что Уджу отлично справилась с… со всем. Ты была здорова и счастлива. Работа в «ХелсФин». Тодд. У тебя была… У тебя отличная жизнь. Я понимаю, я все понимаю. Что тебе еще было делать? Сидеть и тосковать о пропавшем отце, бродяге и антисанкционнике?
Лия спрыгнула с высокого барного стула.
– Мне пора, – снова повторила она негромко.
– Особенно после того, что случилось в школе, ты понимаешь… – он остановился и провел руками по щекам.
Лии показалось, что компания рядом с ними разговаривает неестественно бодрыми голосами и посреди взрывов хохота, которые звучали слишком уж театрально, искоса поглядывает на них.
– Мне правда пора. Пока, папа.
Но что-то внутри Лии надломилось, когда она произнесла слово «папа», и по тому, как отец заморгал, поняла, что он тоже это почувствовал.
– Подожди, – он вытащил из кармана блейзера ручку и что-то нацарапал на салфетке, потом показал ей. – Мало ли, вдруг ты захочешь, не знаю, поговорить. Или что-нибудь еще, – наклонившись поближе, он сунул салфетку ей в сумку.
Пробираясь сквозь толпу, Лия не оглядывалась. Только выйдя из фреш-бара и стоя на тротуаре, она позволила себе обернуться и посмотреть внутрь. Отец так и сидел на своем месте, склонив голову и глядя на зажатый в руке бокал с недопитым смузи.
Молодые отцы рядом с ним передавали друг другу одного из малышей, а тот размахивал пухлыми кулачками. Взрослые не отводили глаз от ребенка, жадно любуясь каждым его движением, их довольные лица выражали бурную радость. Потом Лия увидела, как маленькое пухлое личико задрожало и сморщилось – ребенок покраснел и зашелся требовательным криком.
