Текст книги "Общество самоубийц"
Автор книги: Рэйчел Хэн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)
Глава восемнадцатая
Лия знала, что ходить на вечеринку не стоит. Кто знает, в какие антисанкционные дела впутался отец? После всего, что случилось за последние несколько месяцев, ей лучше не высовываться, ходить на встречи «Восстанавливаемся вместе», извиниться перед Тоддом, сотрудничать с Наблюдателями. И уж точно ей лучше не ходить на сомнительное мероприятие, которое отец пытался от нее скрыть. Полное безрассудство, да еще наверняка и нарушение принципов жизнелюбия – а Лии именно сейчас очень важно их соблюдать.
Вот уж точно. Она живо представила себе, как мать сейчас посмотрела бы на нее укоряющим взглядом, как поджала бы губы.
Но вечером в субботу Лия все-таки пришла в отделанный лепниной особняк по адресу, указанному на карточке. Окна и двери особняка были приветливо распахнуты, по газону бродила толпа великолепно одетых гостей, напоминавших яркий пышный букет, покачивающийся на волнах прибоя. Шелестели шелковые подолы, хлопали на ветру вымпелы, мелодично звенели бокалы, которыми чокались гости. Отца нигде не было видно.
Все это ни капли не напоминало сомнительную подпольную курильню, забегаловку, где подавали алкоголь, или заляпанную жиром столовку. Про подобные места Лии рассказывала мать – в последние недели перед исчезновением отца ей доводилось часто забирать его оттуда поздно вечером. Сегодняшний прием скорее напоминал вечеринку вроде тех, на которые мать водила ее в детстве. На таких приемах обычно полно было чиновников из Министерства и долгоживущих с большими сроками.
У Лии стало легче на душе, и в ней проснулась надежда. Может, отец все-таки изменился. Но тогда что он скрывает?
Лия шагнула на газон. Сухая осенняя трава шуршала под подошвами ее туфель. Она осмотрелась: гости продолжали прибывать, и Лия среди них выглядела своей.
И тут она почувствовала странный запах. До сих пор вокруг висела легкая дымка цветочных духов, которая чуть-чуть отдавала человеческим потом (ничего ужасного в этом не было – в конце концов, даже такие люди, как гости на этой вечеринке, потеют немного, и пот их пахнет сладковато). А вот сейчас потянуло орехами и чем-то горелым. В этом новом запахе была странная притягательность, и он показался Лии до ужаса знакомым, но она никак не могла его вспомнить, будто последний раз встречалась с ним совсем в другой жизни.
Неожиданно Лия заметила прямо перед собой гриль, возле которого стоял высокий мужчина в смокинге. Он улыбнулся приближавшейся к нему Лии, продемонстрировав полный рот ровных белых зубов, а потом снова повернулся к тому, что шкворчало на решетке гриля.
Когда Лия увидела, что именно там лежало, рот у нее наполнился горечью, а живот свело. Огромные куски мяса, толстые, в молочно-белых прожилках, сочились алой кровью, которая капала на угли. Лия не знала, что это – свинина, говядина, баранина или нечто иное: красное мясо она видела только на постерах Министерства, предупреждавших об опасности колоректальной онкологии.
– Вам какой прожарки? – спросил мужчина. Лия заметила, что его белая рубашка с расстегнутым воротом забрызгана жиром.
– Простите? – выдавила Лия и слегка попятилась. Она прикрыла нос рукой, пытаясь избавиться от запаха: теперь, когда она увидела его источник, ее замутило.
– Может, слабой? – продолжил он. – Вообще для такой вырезки я бы порекомендовал именно слабую прожарку, но вы больше похожи на любительницу хорошо прожаренного мяса.
У него были широкие плечи и гладкие щеки, Лия не заметила никаких следов преждевременной деградации. Мать вполне могла пригласить его на обед – он образцово выглядел, даже для Министерства вполне годился. И все же он пришел на эту вечеринку и жарил тут контрабандную плоть животных.
Бифштексы потихоньку приобретали богатый и насыщенный красновато-коричневый цвет. Как это люди позволяют, чтобы к ним в организм попадало нечто столь кровавое? Лия принялась одергивать на себе платье, вдруг пожалев, что не надела что-нибудь посвободнее. Под коленками и под мышками у нее выступил пот.
Мужчина все еще смотрел на нее.
– Я, э-э-э… Нет, спасибо, не надо, – выдавила она.
– Ну как хотите. – Мужчина снова сосредоточился на гриле.
Лия представила, как он впивается безупречно белыми резцами в мягкую красную плоть, как сок течет у него по языку, а запах обугленной животной плоти наполняет его ноздри. У нее опять екнуло в животе, но на этот раз не от отвращения, а от внезапного желания, настолько мощного, что это пугало. Рот Лии наполнился теплой слюной, зубы невольно сжались. Она представила, как этот мужчина кусает бифштекс и мясной сок течет у него по шее, а ее, Лии, пальцы ласкают его грудь. Как он запускает жирные пальцы ей в волосы, как трогает ее сзади за шею грязными руками, от которых пахнет животным. Как она просовывает язык между его губ и чувствует кровь, соль, запах жареного мяса.
Лия развернулась и торопливо зашагала в сторону выхода, подальше от гриля. Зря она сюда пришла. Лучше убраться поскорее.
Но тут она услышала, что из дома сквозь шум аплодисментов и одобрительный свист доносится музыка. Звуки, вылетавшие один за другим на волю, звонко рассыпались в ночном воздухе. Иногда они останавливались, замирая где-то в высоте, а потом снова ныряли в радостный хаос. Ничего подобного Лия никогда раньше не слышала.
Она неплохо разбиралась в классической музыке, но это было что-то другое, хотя звучавшее с той же напряженной мощью, пульсирующей энергией, уносившей слушателя за собой в такт непривычным громыханиям и вскрикам. Лия на цыпочках пробралась вперед и увидела на сцене внутри дома четверых мужчин. Инструменты у них были большие и блестящие; она узнала изгиб контрабаса, саксофон. Они играли вживую. Музыканты встречались так редко, что Лия до сих пор ни одного не видела, тем более – исполнителей подобной музыки. Она стояла, как зачарованная, и мелодия текла сквозь нее, увлекая за собой, отдавалась во всем теле.
– Правда они потрясающие? Они играли на ее свадьбе. Она была бы так рада узнать, что мы смогли их пригласить сегодня.
Лия вздрогнула и повернула голову. С ней заговорил мужчина, жаривший мясо на гриле. Теперь он стоял рядом, держа окровавленный кусок мяса между двумя ломтями хлеба. Струйка мясного сока текла по краю его ладони к безупречно белой манжете. Лия указала ему на это.
– Спасибо, – он повернул руку, натягивая ткань костюма, и стало видно, какое мускулистое у него предплечье. На глазах Лии он высунул язык, показавшийся ей до странного розовым, и слизнул жирное пятно с запястья.
Она кивнула, не убирая ладони от носа. Впрочем, теперь, когда мужчина стоял рядом и запах стал сильнее, это ее почти не раздражало. Что-то первобытносладкое в запахе мяса боролось в памяти Лии с привычным для нее отвращением.
– Вам нравится джаз? – спросил мужчина и улыбнулся, словно намекая на известную им обоим шутку. Он разговаривал с Лией так, будто они знакомы давным-давно.
– А это джаз? – спросила она.
– Майлз Дэвис, – представил фронтмена мужчина. – Вы, наверное, про него никогда не слышали.
– Нет, – ответила Лия. – Это же…
Она умолкла. Насчет классической музыки еще были сомнения – оставались эксперты, уверявшие, что она оказывает благотворное, успокаивающее воздействие, – но с джазом-то все было ясно! А она тут слушала даже не запись, а живой концерт. На следующем сеансе ухода это почти наверняка будет заметно. На секунду Лия задумалась: может, заткнуть уши и убежать?
Но она осталась стоять, где стояла. Какая, в конце концов, разница? После всего, что случилось с Тоддом, ее, наверное, вообще никогда не вычеркнут из Списка. Теперь важно только найти отца.
Внезапно Лия почувствовала, как сильно по нему соскучилась. На этой вечеринке ей стало казаться, что они с отцом вовсе не так далеки друг от друга. Вот те самые люди, с которыми он связался? Вот образ жизни, так возмущавший Уджу? С близкого расстояния все выглядело совсем не так ужасно. Ну да, тут подают мясо, играют живую музыку, и алкоголь тут тоже наверняка есть, но Лия чувствовала, что эта атмосфера затягивает, что чары происходящего накрывают ее с головой, как волна. Ничего неестественного она тут не видела, скорее наоборот.
Мужчина все еще ел свой бутерброд. Теперь струйка сока текла у него по другой руке, но на этот раз Лия ничего ему не сказала. Она смотрела, как сок течет все быстрее, как тяжелая коричневая капля застревает в волосках на его запястье, замирает, но потом снова срывается и течет вниз.
Музыка все играла, так же громко и напористо, как и раньше, но теперь вокруг зашумели разговоры. Люди начинали скучать, они отворачивались от сцены и возвращались к прерванной беседе, словно в выступлении настоящего ансамбля из четырех музыкантов не было ничего необычного. Они чокались бокалами, полными сверкающей золотистой жидкости, смеялись и кричали, и глаза их блестели в лучах вечернего солнца.
Все, кто стоял на газоне, теперь двинулись к дому. Лия наблюдала за одной женщиной, каблуки которой при ходьбе погружались в мягкую землю. Когда женщина дошла до деревянного помоста, Лия с сожалением заметила, что ее васильково-синие шпильки сильно испачканы. Уровень грязи на них позволял понять, насколько глубоко женщина погружалась в землю, пока шла по газону.
Лия не могла не поддаться соблазну происходящего. Ее пьянил запах мяса, блеск белоснежных зубов привлекательного мужчины, а ритм страстной мелодии будоражил кровь. При этом все остальное – стильные наряды, элегантная обстановка – ничем особенным не отличалось от любой вечеринки долгоживущих. Этот мир был очень знакомым, но в то же время совсем другим.
Где же отец?
Ее унесло вперед в потоке веселой толпы, потом втиснуло между группой женщин в похожих платьях, то и дело заливавшихся пронзительным смехом, и крупным плотным мужчиной, которому, как подозревала Лия, в ближайшие два десятилетия не избежать проблем с сердцем. Сквозь большое окно в потолке лился солнечный свет, и его лучи отражались от потных лбов. Помещение заполнял многоголосый гомон, чувствовалось дыхание десятков людей.
И вдруг стало тихо, толпа – даже шумные дамы в похожих платьях, стоявшие рядом с Лией, – смолкла. Все с настороженным вниманием на лицах повернулись к сцене. Лия проделала то же самое.
И только тогда там, где прежде играли музыканты, заметила ящик. Он стоял на столе, украшенном листьями и дикорастущими цветами. Длиной ящик был примерно в рост Лии, а шириной с журнальный столик. Судя по всему, он был сделан целиком из стекла.
– Просто красавица, правда? – прошептала одна из дам. Остальные негромко согласились.
Они обсуждали женщину, которая лежала в ящике, аккуратно сложив руки на животе. Она и правда была очень хороша. Лия со своего места прекрасно видела ее профиль: маленький скругленный нос, полные губы, кожа цвета осенних листьев. «Когда она откроет глаза, – подумала Лия, – они окажутся темными».
– Я слышала, нелегко все прошло, – продолжали болтать рядом.
Шепот стал тише, но толпа стояла так плотно, что Лии удалось уловить, о чем беседуют женщины.
– Они сами сделали… Это. Вернее, она сама, – сказала та, что восхищалась красотой женщины в ящике. – Так, во всяком случае, говорят.
В ответ ахнули так громко, что обернулась не только Лия.
Женщины негромко извинились, но перешептываться не бросили, только на этот раз склонились поближе друг к другу, и Лия больше не могла разобрать ни слова.
На сцене появилась женщина в длинном красном платье, усеянном блестками.
– Здравствуйте все, и спасибо, что пришли к нам сегодня, – сказала она.
Стало совсем тихо.
– Сегодня здесь много знакомых лиц, я вижу среди вас дорогих для меня – и, конечно, для Доминики – людей, – женщина помолчала немного и поставила бокал на поверхность ящика. Стеклянное дно бокала нежно звякнуло. – Но я вижу и новые лица, незнакомые, полные любопытства. И хотя я вас не знаю, я рада, что вы здесь. И Доминика была бы рада. Некоторые из вас знают, что она организовала все это сама, принимая участие во всем, вплоть до оформления приглашений, которые вы получили. Музыка, убранство, угощения – всё выбирала она. Доминика хотела, чтобы этот вечер стал лучшим из всех мероприятий, которые она устраивала, а вы знаете, что таких вечеринок для Общества ей довелось организовать немало.
Толпа согласно загудела. Кое-кто захлопал, но большинство собравшихся погрузились в задумчивую, благоговейную тишину. Под потолком негромко шумели электрические вентиляторы.
– Доминика воплощала в себе лучшее, что есть во всех нас. Ветеринар, преданный своему делу, активный член Общества, замечательная дочь. Как вы знаете, по своим показателям она первой вошла в список на новую экспериментальную стадию обязательных процедур по продлению жизни. Так называемые жизнелюбы бьются за доступ к подобным процедурам – но, конечно, только после того, как эти процедуры будут проверены и отработаны. А отрабатывает их Министерство на подопытных добровольцах вроде Доминики. Они называют это Третьей волной. Именно сегодня Доминика должна была через это пройти. Кто знает, чем бы это закончилось для нее – как минимум рассогласованием, а возможно, увечьями. И даже если бы обошлось без побочных эффектов, ее ждали тысячелетия – а то и больше – принудительной жизни в качестве потенциальной Бессмертной, с постоянной бдительной охраной и обслуживанием.
Люди, обступившие Лию, изумленно покачивали головами, скрещивали руки на груди.
Ей вдруг стало трудно дышать. В комнате было очень жарко, и эта жара накрывала ее, давила своей тяжестью. Лия оглянулась в поисках выхода, но толпа была плотной, а она – в самой ее середине. Ее охватила паника.
– А кто это – Доминика? – нервно спросила она одну из женщин рядом.
– Не смешно, – сердито прошипела та в ответ. – Может, это и вечеринка, но мы все-таки пришли сюда отдать дань памяти! – она демонстративно отвернулась от Лии.
Отдать дань памяти. Хотя через окно на потолке продолжало сиять солнце, у Лии вдруг замерзли руки.
– В коротком существовании Доминики было больше смысла, чем в жизни любого из так называемых Бессмертных, которые хотели высосать из нее всё! Кто-то однажды сказал, что смерть – это самое лучшее, что придумано в жизни. Я знаю, что вы и так в это верите, но об этом всегда полезно вспомнить.
Аплодисменты. Но женщина в ящике – Доминика – аплодировать не стала. Она вообще не шевелилась.
Неужели мертвые так выглядят? Такими мирными и такими живыми? Может быть, она все-таки жива и все это кошмарная шутка, антисанкционный протест, зашедший слишком далеко? Со своего места Лия видела, что шеки у Доминики свежие и округлые, а пальцы лежащей вдоль тела руки слегка согнуты.
Но когда на сцене появился мужчина в смокинге, Лия поняла, что все это правда. Мужчина больше не улыбался.
– Доминика, – сказал он. – Милая. Как мне жаль, что вышло вот так.
Женщине в красном платье явно неловко было это слышать, однако она взяла мужчину за руку и легонько придержала ее.
– Мы с твоей матерью будем по тебе скучать. Но сегодня мы чествуем твой выбор, который послужит источником вдохновения для всех тех, кто живет своей собственной жизнью и ищет смерти на своих условиях.
В толпе многим явно было не по себе. Лии показалось, что собравшиеся не привыкли к подобной демонстрации печали; они пришли сюда, ожидая, что хорошо проведут время.
Помолчав, мужчина высвободил руку. Выражение его лица поменялось: в глазах зажглась улыбка, на щеках появились ямочки. Он едва заметно кивнул. Послышался щелчок, и ящик начал наполняться водой, которая целиком накрыла тело.
– Что они делают? Что они собираются делать? – Лия осознала, что вцепилась в руку дамы, которая отчитала ее чуть раньше. Дама снова посмотрела на Лию с раздражением, но, заметив ее волнение, смягчилась.
– Ох, милая, у тебя это впервые? Кто тебя пригласил? – теперь в ее глазах читалось сочувствие. Она успокаивающе сжала дрожащую руку Лии. – Не волнуйся, процесс хорошо отработан. Они используют только проверенные химикаты. Сейчас он просто нажмет на кнопку, и ты ничего не увидишь.
Зал снова заполнил голос женщины в красном платье:
– Не так-то просто будет заменить Доминику на посту руководителя Общества. Но мы счастливы – и для нас это большая честь, – что эту работу возьмет на себя необыкновенный и очень способный человек. И, как многим из вас уже известно, очень талантливый музыкант. А вот и она! Встречайте!
Лия не сразу узнала вышедшую на сцену женщину. Анья? Или просто похожа? Золотистое платье делало ее белое, как мел, лицо прозрачно-восковым. Она держала скрипку словно новорожденного младенца. И только когда Анья коснулась смычком струн и зазвучала музыка, которую они вместе слушали три дня назад, Лия поняла, что это она.
Мать Доминики подняла свой бокал с вином над открытым ящиком. Она посмотрела на тело дочери, потом, словно ей только сейчас это пришло в голову, свободной рукой погладила ее по щеке. Горя в ней не чувствовалось, только что-то, что Лия сочла гордостью. Одним движением женщина выплеснула содержимое бокала в ящик. Долю секунды темно-бордовые капли плавали в прозрачной жидкости, потом смешались с ней. Жидкость в ящике становилась все темнее и темнее, пока тело совсем не исчезло из виду.
Ты ничего не увидишь. У Лии не шли из головы слова женщины, которая стояла с ней рядом в толпе.
Легкая дымка поднялась из стеклянного ящика, когда Анья доигрывала пьесу, – маленькое красное облачко, готовое пролиться дождем над игрушечным морем. Последняя нота повисла в воздухе. И затихла. Через несколько секунд раздались оглушительные аплодисменты.
Глава девятнадцатая
Когда церемония закончилась, снова заиграл джаз. Кто-то начал танцевать. Музыка была такой же зажигательной, как раньше, но Лия уже не слушала. Час назад от этих звуков у нее по коже бежали мурашки, а теперь они раздражали, казались фальшивыми и неуместными.
Она чувствовала себя измученной, словно обескровленной. Глупо. Так глупо было сюда прийти, а соблазниться блеском и гламуром еще глупее. Она попала на вечеринку Общества самоубийц. Лия вспомнила те видео – крупного безымянного мужчину, женщину с соломенными волосами, наследника Масков – и оглядела толпу гостей. Неужели кто-то из них организовал эти смерти? Кто-то снимал их на видео? Ее передернуло.
И все равно Лия не ушла.
Анья спустилась со сцены. Что-то в ней изменилось: несмотря на прежнюю бледность, теперь она держалась прямее, двигалась увереннее. Скрипку свою Анья держала за гриф, как оружие. Лия отметила, как выступают у нее ключицы, не давая лямкам платья прилегать к коже, и как под ними собираются глубокие тени.
К Анье стали подходить люди. Лия наблюдала, как ее окружают, пожимают ей руку, похлопывают по плечу, обнимают. Анья, как обычно, была молчалива, но улыбалась и выглядела счастливой. Ее лицо светилось гордостью.
Наконец поздравляющие разошлись по сторонам, не выпуская из рук бокалов с вином, устремились навстречу музыке или солнечному дню за стенами дома. Лия продолжала издали наблюдать за Аньей. Сначала та стояла одна, рассматривая толпу, но это продлилось недолго. Вскоре к ней подошла высокая темноволосая женщина, выглядевшая одновременно лощеной и вульгарной. Кожа у женщины была очень бледная, на шее выступали зеленоватые вены. Водянисто-голубые глаза казались мутноватыми, а темные губы издали напоминали раскрытую рану. Когда она заговорила, Лия обратила внимание на то, что ее белоснежные, но излишне крупные зубы будто норовят вырваться из небольшого изящного рта.
Чтобы говорить с Аньей, женщине пришлось чуть нагнуться. С того места, где стояла Лия, ей видно было, как женщина быстро, лихорадочно и безостановочно шевелит губами. Анья слушала, склонив голову набок, иногда кивала или что-то спрашивала. Поток речи ее собеседницы не прерывался. Теперь она помогала себе еще и жестами – ее длинные пальцы напряженно и настойчиво царапали воздух между ней и Аньей. Наконец она умолкла и опустила руки. Анья тоже молчала. Она смотрела в какую-то точку над головой женщины и явно размышляла. Прошло несколько секунд, Анья перевела взгляд на женщину и покачала головой. Это был отказ, быстрый и твердый. Лия думала, что высокая женщина снова заговорит, но вышло не так – та просто поджала изящные губы, поиграла пальцами и сжала их в кулак. Потом пожала Анье руку и ушла.
Только она скрылась, как подошел мужчина, довольно грузный, смуглый, с блестящим, будто смазанным маслом, черепом. С этим собеседником вышло то же самое – он говорил, Анья слушала, иногда задавала вопросы, потом следовала пауза, пока она думала. Но на этот раз после долгих размышлений Анья посмотрела на собеседника и кивнула. Мужчина тоже кивнул неторопливо несколько раз подряд, пожал ей руку, потом ушел, так и продолжая кивать.
Так продолжалось какое-то время. Лия наблюдала за тем, как к Анье по очереди подходили разные люди – та слушала излияния незнакомцев, уточняя что-то, потом замирала в задумчивости, а они ждали ответа, – как в завершение она кивала или отрицательно качала головой. Скоро Лия стала играть сама с собой, пытаясь угадать, «да» или «нет» получит в ответ очередной Аньин собеседник. И постепенно поняла, что результат мало связан с обликом посетителя – в «да-собеседниках» не прослеживалось никакого общего параметра, который отличал бы их от «нет-собеседников», – а подсказки следовало искать на лице Аньи. Когда та определенным образом складывала губы, слушая очередного просителя, определенным образом склоняла голову набок и молча застывала в характерной позе, глядя в никуда, это значило, что она скажет «да».
Лия так увлеклась наблюдениями за Аньей, что не обратила внимания на знакомую сутулость подошедшего к той пожилого мужчины – одного из многих. И только когда старик обратился к Анье, Лия перевела взгляд на его лицо – это оказался ее отец.
Он заговорил с Аньей точно так же, как до этого заговаривали другие. Теперь, наблюдая за Кайто, Лия впервые заметила, что жестикулировал он при разговоре словно скульптор, лепящий невидимую глину. И снова Анья слушала, задавала вопросы, потом замолчала и задумалась.
И прежде чем Анья дала свой ответ, Лия знала, каким он окажется. По тому, как глава Общества опустила плечи, как нахмурила брови, как сомкнула губы, ей было очевидно, что Анья согласна, что она ответит «да» на просьбу ее отца. И все равно, когда Анья наконец кивнула, Лия не ожидала, что ее замутит, что это мерзкое ощущение возникнет где-то в животе и пойдет вверх, заполнит легкие, сожмет горло, вопьется в самое ее сердце. Поговорив с Аньей, отец отошел в угол зала и стоял там сам по себе, слушая, как играет джаз. Никто не заговаривал с ним, и он ни с кем не заговаривал.
Для поздней осени день стоял необыкновенно жаркий, а комната была плотно набита народом. У всех блестели от пота лбы, одежда липла к телу. Но руки Лии обратились в лед. Она двинулась сквозь толпу, словно во сне.
Кайто заметил ее не сразу, и даже когда заметил, его глаза равнодушно скользнули по ее лицу: уж здесь-то он точно не ожидал увидеть дочь.
И только когда Лия встала перед ним, он вздрогнул, удивленно моргнул и встряхнул головой. Между бровями появилась напряженная складка, лицо погрустнело.
– Так вот в чем дело. Вот почему ты вернулся, – сказала она.
– Лия! – отец огляделся. – Что ты здесь делаешь?
Она покачала головой.
– Просто поверить не могу… – Лия сглотнула и умолкла. На глаза ей словно что-то давило изнутри, в горле жгло.
– Тебе не стоило сюда приходить, Лия, – заметил отец негромко.
– Ты вернулся, чтобы убить себя, – сказала она ровным тоном. Когда Лия произнесла это вслух, слова потеряли свою силу, стали жалкими и трусливыми. Но руки у нее все еще были ледяные, а ноги тряслись.
– Послушай, Лия…
– Ты вернулся, чтобы убить себя, – повторила она.
Отец умолк. Они стояли друг напротив друга в заполненном народом зале, словно два острова, затерянные в море движения и шума. Наконец он заговорил, и на этот раз слова полились из него потоком.
– Льгот меня лишили много лет назад. Неудивительно – я же был беглец, не жизнелюб, низкий уровень приоритетности. Низкая вероятность доживания срока. Импланты я получал на черном рынке, нелицензированные, – продолжая объяснять, Кайто коснулся низа живота. – Сначала почка… Но проблема не в ней. Вернее, не она станет проблемой. Нет, проблема вот в чем, – он схватил Лию за запястье и поднес ее руку к своей груди. Пальцы у него были костлявые, но сильные. – Дело в сердце. Я его заменил, не подумав, ни с кем не проконсультировался. Потом я узнал, почему именно пересадку сердца после ста пятидесяти не разрешают никому.
Лия чувствовала тепло отцовского сердца, которое билось под ее ладонью. Ощущала волоски у него на груди сквозь накрахмаленную белую ткань рубашки, которая от жары стала влажной.
– У меня рассогласование, – сказал Кайто тем же негромким напряженным голосом. – Знаешь, что это значит?
Лия высвободила руку.
– Все органы откажут, но мое тело продолжит жить. Сердце будет перекачивать кровь, так что тело выживет. Я стану пустой оболочкой. Мозг умрет – или умрет не полностью. Может, он продолжит действовать в ловушке, точно никто не знает, – отец по-прежнему прижимал руку к сердцу. – Скорее всего, меня пошлют на ферму. Из моего тела будут постепенно выкачивать питательные вещества и изготавливать из них новые синтетические органы. А мозг – кто знает? Говорят, в этом состоянии сознание не работает, но что, если медики ошибаются? Что, если я так и буду жить еще сотню лет, глухой и слепой, не в силах произнести ни слова?
Лия сжала кулаки.
– Медицинские технологии непрерывно совершенствуются. Вовсе необязательно получится именно так.
Он удивленно моргнул.
– Но они же не станут…
– А что ты делаешь, чтобы себе помочь? Ты разве пытался доказать, что достоин того, чтобы на тебя тратили ресурсы? Почему ты тайком шныряешь по городу, почему связался с этими… – Лия махнула рукой в сторону толпы, в сторону сцены, перед которой стояла Анья, и пустого ящика, где раньше лежала Доминика.
– И потом, – сказала она с тошнотворным ощущением, что сейчас окончательно всё разрушит, – если бы ты и правда хотел умереть, тебе необязательно было возвращаться. Если ты можешь достать на черном рынке трансплантаты, то и Т-таблетки тоже можешь достать. Зачем влезать во все это? Нет, я понимаю, почему ты здесь. Тебе нравится демонстративность, тебе хочется почувствовать свою значимость. Словно твоя смерть имеет какой-то… смысл. Словно она чем-то будет отличаться от сотен, тысяч, миллионов смертей, которые случились до тебя. Будто она чем-то будет отличаться от смерти Сэмюэла.
Лии стало ужасно жарко, она тяжело дышала, голова у нее гудела. Она ждала, что отец рассердится и уйдет, снова исчезнет из ее жизни. Может, этого она и хотела.
Но Кайто медленно и печально покачал головой.
– Да. Скорее всего, ты совершенно права, Лия. Все дело в смысле. Никто не приходит сюда, в Общество, только за тем, чтобы умереть. Мы все хотим чувствовать, что боремся за нечто большее, чем мы сами. Наверное, мы действительно просто хотим почувствовать себя значимыми.
Он помолчал и опустил вдоль тела руку, которую до сих пор прижимал к груди.
– Когда Сэмюэл умер, когда я ушел, честное слово, я старался. Я старался прожить жизнь, как говорится, на всю катушку. Я путешествовал, встречался с людьми, работал в пекарнях, на стройках и в офисах. Я пытался верить во все это, в то, что бессмертие имеет смысл. Я правда пытался. Вот почему я доставал импланты, даже когда меня лишили льгот. Я думал, если сумею заставить себя в это поверить, то смогу вернуться к тебе и твоей матери и мы будем жить вместе вечно и счастливо. Но шли годы, и однажды стало слишком поздно.
Лия чувствовала, как сердце у нее сжимается.
– И ты меня понимаешь, я же знаю.
Лия покачала головой.
– Не понимаю. Я ничего этого не понимаю. Это неестественно и эгоистично. Антисанкционно.
Отец грустно посмотрел на нее.
– А Дуайт? – сказал он одними губами – так тихо, что Лия засомневалась, не пригрезилось ли ей это. – И больница?
Ей стало трудно дышать. Толпа давила на нее со всех сторон, музыка оглушала.
– Ты понимаешь, Лия. В глубине души ты такая же, как я.
