Текст книги "He как у людей"

Автор книги: Ребекка Хардиман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

54

Кевин листает старую-престарую адресную книгу матери, лежавшую, сколько он себя помнит, на шатком телефонном столике у нее кухне. Фраческа О’Брайен, Нетти Джонс, Гретель Шии. Бог ты мой, никого уже нет в живых. До сих пор он не особо задумывался над тем, что смерть окружает ее со всех сторон: на скольких же похоронах она побывала – она, которая, как всем известно, не любитель церковных обрядов – все эти тоскливые гимны и скорбная необратимость смерти.

Он переворачивает последнюю страницу и видит имя Джессики Уолш. Джессика, дай ей Бог здоровья, жива. Он немедленно набирает номер и торопливо задает дежурные вопросы о родне.

– Вы с мамой давно в последний раз говорили?

– Давно, Кевин. Пожалуй, несколько недель назад. Я сама собиралась тебе позвонить, я ведь слышала… думала о ней. Мы с ней немного… наверное, можно считать – поссорились. После того как ей пришлось перенести нашу поездку, а это ведь уже давненько было, она перестала отвечать на мои звонки. Просто замолчала, и все. Я решила, что она на меня за что-то обиделась.

– А она вам не говорила, почему отменила поездку?

– Сказала, что это связано с ее здоровьем и что…

– Но вы ведь знаете, что это неправда? Вы слышали о…

– Слышала. Двоюродный брат младшего Доннелли, Харви, живет по соседству, иногда делает мне кое-что по дому, так что я знаю, что Милли попала в неприятную историю в магазине. Конечно, если вы хотите знать мое мнение, Кевин, ей просто одиноко и хочется немножко внимания – вы же знаете, какая она, ваша мама. Вот что я об этом думаю. Жаль только, что она мне ничего не рассказала.

– Наверное, ей было немного стыдно.

– Да, но мы же с ней подруги еще со школы.

– Я знаю, Джессика. Это… Но вы что, с тех самых пор ее не видели и не слышали?

– Нет. Я звонила на Рождество – знаете, я же всегда приношу ей фруктовый кекс, – но она не взяла трубку. Я оставила его у двери – в ответ тишина. Потом кто-то мне сказал, что у нее на кухне случился пожар и она лечится в «Россдейле».

– Да, это правда.

– Я ей и туда открытку послала, а от нее опять ничего. С ней все в порядке, Кевин?

– Не знаю. То есть наверняка да, но от нее уже несколько дней ни слуху ни духу. Она среди ночи сбежала из «Россдейла».

– Не может быть!

– И я подозреваю, что Эйдин тоже с ней.

– Ваша Эйдин? Да нет, не может быть! Зачем это ей?

– Не знаю. Не знаю. Как вы думаете… у вас нет никаких догадок, куда бы могла отправиться мама, если бы уехала из города?

Наступает пауза: Джессика, по-видимому, обдумывает различные варианты.

– Мне тут сообщение пришло, – говорит Кевин. – Если вам что-нибудь придет в голову…

Кевин потом не может даже вспомнить, чем закончился их разговор, поскольку сообщение, пришедшее на его телефон, оказывается уведомлением, что у него превышен лимит мобильного трафика. На счету головокружительная сумма – 753 евро. Сейчас совсем неподходящее время для бюрократических косяков и новых долгов на счету. Вся эта хрень – еще одно суровое испытание для его душевного здоровья, за которое он и так уже сильно опасается. Однако такие вещи всегда нужно выяснять сразу. Проклиная новые технологии и тоскуя по старым добрым доцифровым временам, когда жизнь была гораздо проще, Кевин звонит в мобильную компанию.

– Ого, – говорит молодой парень на другом конце линии, не переставая стучать по клавиатуре. – Похоже, вы что-то качали, будто завтра мобильный интернет отменят.

– Ничего я не качал.

– Так, дайте-ка взглянуть… Я тут вижу семь часов, начиная с… так, погодите, промотаю… э-э-э… с двух часов семи минут прошлой ночью.

– Это невозможно! – выпаливает Кевин. – Очевидно, произошла какая-то ошибка. Или меня взломали. Да, наверняка это хакеры.

– Хотите начать расследование?

– А не могли бы вы просто проверить еще раз?

– Погодите. А еще какие-нибудь номера привязаны к этой учетной записи?

Ну да, привязаны. Целых четыре. Грейс. Джерард. Нуала. Эйдин.

– Твою ж мать…

– Прошу прощения, сэр?

– Моя жена, сын и дочери.

– А вы у них не спрашивали? Похоже, кто-то… так, сейчас посмотрю, с какого номера был перерасход… ага, вот он… последние цифры – 098.

Аллилуйя! Кевин немедленно забывает о своей нелюбви к цифровым технологиям. Он их обожает! Именно цифровые технологии помогут ему отыскать пропавшую дочь.

– Но почему так дорого?

– Погодите. Поставлю вас пока на ожидание.

Прямо в ухо Кевину гремит регтайм, но он не слушает – ему не до того.

– Сэр? Вы слушаете?

– Куда ж я денусь.

– Это по международному тарифу. Вот почему так дорого.

– Она звонит кому-то в другую страну?

– Абонент с номером на 098?

– Да, абонент с номером на 098! – Японский бог! Неужели у всех, кто моложе двадцати пяти, поголовная нехватка серого вещества в мозгу?

– Нет, номер 098 использует мобильные данные за границей.

– За границей? – переспрашивает Кевин. – Что это значит? Она не в Ирландии?

– Я даже не знаю, о ком речь.

– О моей дочери!

– Может быть, она потеряла телефон, или его украли? Я не знаю – могу только сказать, что этот номер, заканчивающийся на 098, пользуется мобильными данными за пределами Ирландии.

– О господи… – Настроение у Кевина резко портится. Добро пожаловать в привычную атмосферу паники и стресса. – А где происходит эта передача данных в роуминге? Вы можете мне сказать?

– Это я могу… так, сейчас посмотрим… Роумингом пользуются в Клируотере.

– Что? Это где? В Англии?

– Нет, во Флориде. Клируотер, Флорида. В Америке.

55

В «Отверженных» есть кухонная плита, точнее, плитка с одной конфоркой, но Эйдин не может сообразить, как она включается – а жаль, потому что суп в магазине «все за доллар» стоит всего один доллар, как и маленькая кастрюлька, в которой его можно разогреть. Эта страна не перестает удивлять Эйдин. Ну как кастрюля может стоить столько же, сколько банка супа?

Бабушка приболела, и Эйдин, как умеет, играет при ней роль сиделки: подает салфетки и стаканы с водой из-под крана. В возрасте Эйдин такое, может, и не опасно, но бабушка, кажется, слегла всерьез и после беспокойной ночи просыпается, вся дрожа. Эйдин в тревоге: какая температура считается повышенной, да и как ее измерить? У них же нет градусника. По примеру своих родителей она прикладывает ладонь тыльной стороной к маленькому бабушкиному лбу. От бабушки пышет жаром, и Эйдин пугается. Никакого опыта у нее в этом деле нет, и все же она больше не сомневается: да, высокая температура.

Эйдин не имеет ни малейшего понятия, что это может быть: серьезная болезнь, с которой кладут в больницу, или обычная простуда, или что-то еще. Она берет телефон и уже готова позвонить папе: а вдруг бабушка умирает? Она же старая и болеет. Больные старики часто умирают. Что, если бабушка протянет ноги прямо здесь, в мотеле? Кому тогда звонить, что у нее в номере труп? Не может же она сказать папе: «Я во Флориде с бабушкой, но она умерла». Наверняка ведь можно что-то сделать, а она сидит здесь, в мотеле, как несмышленый младенец, и толку от нее никакого.

– Бабушка?

– М-м-м?

Нет, не умерла. Эйдин снова откладывает телефон. Может, она зря так волнуется. Может, никакая скорая помощь не нужна. А если она позвонит домой, то вся их затея сорвется, и для бабушки это будет страшный удар. Эйдин вводит симптомы (чихание, кашель, высокая температура) в свой телефон и, порывшись в ссылках, убеждается, что болезнь не летальная, а значит, она должна справиться сама. Да и бабушка – взрослый человек все-таки (пусть и не самый типичный взрослый) – только отмахивается от ее тревог. Бурчит, что все будет в порядке, пусть только Эйдин разыщет пару таблеток парацетамола, они где-то на дне ее сумки с туалетными принадлежностями.

Мама с папой уже давно действовали бы: пошли бы и купили какое-нибудь питье, лекарство. Позаботились бы о больной. Хм, но она-то, кажется, не подписывалась на уход за больной или умирающей бабушкой! И все же Эйдин сует в носок две двадцатидолларовые бумажки, натягивает кроссовки и, как ни отвращает ее перспектива бродить по улицам совершенно незнакомого города, отправляется в аптеку.

Ее одинокий путь проходит вдоль запруженной машинами автострады без всякого намека на тротуар, где ей приходится осторожно пробираться сквозь колючую, похожую на солому траву, буйно разросшуюся вокруг. Других пешеходов не видно (здесь вообще кто-нибудь ходит пешком?), за исключением изредка попадающихся бродяг – кто в клетчатой рубашке, завязанной узлом на талии, кто вообще без рубашки, с дочерна загорелой на солнце грудью. Один такой как раз сейчас шагает ей навстречу – грязная кепка с надписью «Марлине», осоловелое лицо, стеклянные голубые глаза (это в десять утра-то!). На плече он тащит коробку с пивом, будто магнитофон из какого-нибудь старого фильма. Обдолбанный? Бездомный? Псих? Эйдин опасливо старается обойти его подальше, но так, чтобы он не заметил ее беспокойства. Поравнявшись с ней, он смотрит ей в лицо и кивает. Эйдин коротко кивает в ответ и благополучно идет дальше своей дорогой.

По дороге движется бесконечный и шумный поток машин – многие еле тащатся, как в комической замедленной съемке, у каждого квартала торчат светофоры. Так непохоже на Дублин, где водители летают со скоростью пули и вихрем проносятся через перекрестки, едва притормаживая у редких знаков «уступи дорогу». Эйдин идет мимо выкрашенного в коричневый цвет склада с вывеской «Тир “Меткий стрелок”», мимо здания с надписью «Кемпинг» (что бы это ни значило), мимо обшитой вагонкой пятидесятнической церкви, мимо магазина электротоваров и трех подряд рекламных щитов, призывающих подавать иски о возмещении вреда здоровью. На одном из них реклама адвоката, прошедшего обучение в Гарварде: «Вред здоровью – польза кошельку».

Аптека оказывается огромной и сверкающей, как супермаркет в Дублине. Эйдин долго, растерянно бродит по рядам вдоль бесконечных полок под ярким светом флуоресцентных ламп. Ее внимание привлекает большой отдел с товарами для секса: презервативы и лубриканты – само собой, но в придачу еще вибраторы в форме бобов и яиц, некое загадочное «кольцо наслаждения», средства для повышения мужской потенции, женские гигиенические салфетки… Засмотревшись, она даже не замечает, как к ней подходит назойливый консультант и спрашивает, не нужна ли ей помощь. Эйдин мучительно краснеет, хотя парень далеко не красавец. Он озадаченно смотрит на нее, когда она, заикаясь, спрашивает «Люко-зейд».

– Это что, лекарство?

– Нет, просто такой напиток, довольно противный. Его больным дают.

– Больным чем? Расстройством желудка? Или простудой?

Эйдин перечисляет симптомы, и консультант рекомендует ей «Викс» и «Терафлю».

Она заходит в долларовый магазин и возвращается в «Отверженных», в этот раз даже не наткнувшись ни на одного подозрительного прохожего, хотя теперь ее уже как-то меньше пугают такие встречи, и дает лекарство бабушке, которая оказывается на удивление послушной пациенткой. Таблетки, которые она выпила еще раньше, видимо, помогли: лоб у нее уже не горит. Эйдин с облегчением падает на кровать. Кажется, все обойдется. Она начинает рассказывать бабушке об аптеке, где так много товаров и так мало покупателей, но бабушка засыпает, успев сказать:

– Я сейчас засну…

Люди даже не замечают, какой смешной бывает ее бабушка.

Расхрабрившись, Эйдин решает прогуляться еще разок, на этот раз в другом направлении – в ближайший ресторанчик. Здесь она долго сидит над порцией оладьев, поданных с неприличным количеством масла и гигантским кувшином клейкого сиропа. Кофе ей доливают бесплатно столько раз, что она сбивается со счета. Она добавляет это к своему растущему списку восхитительных американских странностей и записывает в дневник все подробности своих приключений, какие только может припомнить, включая вибраторы в форме яйца. Гасу Спарксу, который явно запал на бабушку, посвящает целых полстраницы. Эйдин никогда не думала, что в таком возрасте люди еще влюбляются. Оказывается, у бабушки еще есть шанс! Естественно, она тут же начинает думать о Шоне и набрасывает в блокноте воображаемый эпизод о мальчике и девочке, которых случайно заперли на всю ночь в кладовке в школе-интернате. Она пытается отогнать мысли о том, что будет, когда – если – она вернется в Миллбери.

 
Одна девушка с рыбьим умишком
Пошутила безбашенно слишком
С чьим-то мятным драже —
И жалеет уже,
Но похоже, что ей теперь крышка.
 

К обеду в организме Эйдин уже сидит тонна кофеина, рука ноет от долгого письма, а мозг – от раздумий. Она застенчиво кивает официантке и заказывает куриный суп навынос. Официантка Уиллоу – мать-одиночка из Форт-Лодердейла (здесь как-то совершенно не принято держать свою личную жизнь в тайне). Черные корни ее волос резко контрастируют с платиновой короткой стрижкой пикси. Эйдин безумно нравится такой стиль – оригинальный, но не кричащий о своей оригинальности. Все утро Уиллоу снует по вытертому подошвами проходу между кабинками, в одной руке кофейник с кофе без кофеина, в другой – с нормальным, все посетители ей знакомы, и всех она зовет по именам, а то и по прозвищам. Она приносит Эйдин счет вместе с супом, улыбается и говорит:

– Хорошего дня.

Эйдин всегда терпеть не могла это ходячее выражение, принятое в голливудской поп-культуре: оно казалось ей типично американским лицемерием. Но совсем другое дело – когда тебе желают этого от души. Сама себе удивляясь, Эйдин отвечает:

– И вам.

* * *

Когда Эйдин поворачивает ключ в двери, Гас Спаркс – все в тех же сандалиях и в свежей отглаженной рубашке – восседает в единственном кресле в номере мотеля, одним своим присутствием придавая этому номеру какое-то неизъяснимое достоинство. Эйдин здоровается с ним и кивает бабушке, сидящей на постели, а затем дерзко приподнимает бровь, словно хочет спросить: «А это еще что за новости?»

– А вот и ты, – говорит бабушка, громко сморкаясь. Эйдин мысленно отмечает: надо бы посоветовать ей в будущем не трубить так в присутствии Гаса. – Я уж думала, ты заблудилась.

– Вот еще, – отвечает Эйдин и начинает накрывать на тумбочке стол для скромного обеда: бумажная салфетка, пластиковая ложка, дымящийся бульон.

– Ты заботливая внучка, – говорит Гас.

– Она у нас вообще миляга.

Эйдин, стараясь не показать, что ей приятно, спрашивает:

– Тебе уже лучше?

– Пока еще не на сто процентов, птенчик, но жить буду. Мне ведь все-таки не восемьдесят девять лет.

– Нет. Всего лишь восемьдесят три.

Бабушка похлопывает ладонью по кровати – Присядь ко мне. У Раса есть для нас новости, но я не дала ему произнести ни слова, пока ты не пришла Правда же, Гас?

Она подкладывает две плоские подушки себе под спину, устраивается на них у изголовья кровати и осторожно пробует ложку бульона.

– Я, правда, еще не до конца уверен, – говорит Гас, – но, кажется, у нас есть кое-что.

– Вы наш герой, – говорит бабушка.

– О нет, я не хочу присваивать себе чужие лавры. Это все Боб.

– Боб всего лишь винтик! А если бы мы не встретили вас, то вернулись бы домой ни с чем.

Гас протягивает Милли папку, и пальцы у него дрожат – Эйдин не замечала этого за ним в тот день, когда они его встретили. Она смотрит на вторую руку и видит, что и та дрожит тоже. Что это – какая-то ужасная стариковская болезнь, вроде эпилепсии или диабета? Или это бабушка на него так действует?

– Вначале мы просмотрели договоры всех женщин-арендаторов за последние два года. Боб выписал номера их машин и проверил на компьютере, а потом мы оставили только женщин в возрасте от двадцати пяти до сорока пяти лет. – Гас выдерживает паузу, улыбаясь бабушке. – Хотите хорошую новость?

Бабушка отодвигает суп.

– А что, еще и плохая есть?

– Нет. Сам не понимаю, почему я так сказал.

– Может, просто волнуетесь, как и мы? – говорит бабушка.

– Всяко лучше, чем прочищать унитазы у недовольных жильцов, – усмехается он. – Итак, хорошая новость: под эти параметры подошли всего три женщины. – Гас встает, – Хотите взглянуть, нет ли среди них той, кого вы ищете?

Эйдин перестает дышать. Бабушка тянется к папке, и из рукава у нее вылетают две скомканные салфетки.

– Мне нужны очки.

– Можно посмотреть? – спрашивает Эйдин.

– Как чудесно быть такой молодой! – говорит бабушка.

Эйдин выхватывает папку из бабушкиных рук и замирает: с первой же фотографии на нее смотрит сердитая, хмурая женщина средних лет. Эйдин видела Сильвию всего несколько раз, и всегда она была дружелюбной, жизнерадостной и симпатичной. Однако сомнений быть не может: перед ней Сильвия Феннинг.

– Боже мой!

– Она? – спрашивает Гас.

– Согласно этому документу, ее имя – и фамилия по мужу – Сильвия Уэст, – говорит Гас. – А Феннинг – девичья фамилия.

– Ага, – говорит бабушка. – Эйдин, да найдешь ты эти очки или нет? Мне надо посмотреть.

– Может, мои подойдут? – спрашивает Гас. – Вот, попробуйте.

В его маленьких очках в проволочной оправе лицо у бабушки делается вдумчивым и серьезным, да она еще и нарочно напускает на себя глубокомысленный вид и только затем прищуривается на портрет Сильвии Феннинг. Долго вглядывается в него.

– Вот это да, – говорит она наконец, не замечая, что у нее течет из носа.

– Это она, – говорит Эйдин.

– Точно она, – соглашается бабушка.

– Вот коза! – говорит Эйдин.

– Если вы уверены, – говорит Гас, – Боб может навести о ней справки: выяснить, платит ли она налоги, нет ли на ней просроченных кредитов или штрафов за неправильную парковку. Если повезет, можно будет выяснить ее нынешний адрес.

– Забавно, но очки подошли. Значит, мы с вами видим одинаково, а, Гас?

56

Кевин расхаживает взад-вперед по кухне, щуря глаза и выстраивая в уме сложные схемы – время прибытия, города, цены. Менеджер по продажам авиабилетов поясняет: первый рейс во Флориду, на какой есть место, – послезавтра в обед. Дело предстоит нелегкое, но Кевин радуется тому, как сплотилась его семья. Грейс отправляется в ближайший банкомат, чтобы снять евро: доллары есть только в некоторых банках в центре города, сейчас на это нет времени. Придется отдавать грабительский процент в обменнике. Джерард по собственной инициативе предложил ненадолго приехать домой и присмотреть за младшими. Это было волшебно. Нуала вот-вот вернется с занятий в дискуссионном клубе, а Киран назначен ответственным за паспорт. Милый Киран – он еще в том возрасте, когда поручения доставляют радость.

Тут возникает некоторое затруднение. Рейс прибывает в Майами, в нескольких часах езды от Клируотера. Придется долго ехать ночью по жутковатым магистралям и дорогам юга Америки. В других обстоятельствах он не отказался бы прокатиться в Майами всей семьей. Латиноамериканская музыка, веселая толпа, мохито у бассейна, пока дети плещутся под ярким солнцем, групповые уроки тенниса с профессионалом, завтрак «шведский стол» и лодка напрокат. Но сейчас, конечно, не до того. Агент объясняет, что если у Кевина есть возможность подождать еще один день – то есть получается уже два, – то можно лететь через Атланту, а там пересесть на рейс в Тампу – это уже совсем рядом с Клируотером. Кевин, продолжая висеть на телефоне, гуглит и выясняет, что Клируотер широко известен как логово сайентологов. В самом центре города располагается их роскошная резиденция – «суперздание» длиной в целый квартал. Может быть, маму соблазнили предложением пройти «личностные тесты» и обрести «духовное пробуждение». Только представить себе – сайентологи против Милли Гогарти! Удачи вам, ребята.

Сколько ни ломает Кевин голову, он не может понять, как и зачем его мать и дочь занесло именно во Флориду. Если мама что-то терпеть не может, так это жару и стариков. И все-таки она, по всей видимости, именно там, поэтому, несмотря на огорчительную задержку, он подсчитывает непомерные расходы на бронирование билета в последнюю минуту и дает номер кредитной карты – еще одно зерно тревоги о финансовых делах, посеянное в его и без того измученном мозгу. С тех пор, как выяснилось, где они, он снова и снова пытался дозвониться до Эйдин, но всякий раз ему отвечала лишь безумно раздражающая длинная трель американского гудка. Ну да ладно. С ощущением беспомощности покончено. Он летит за ними.

В разгар всей этой суматохи Нуала возвращается домой в самом мрачном расположении духа. Руководительница клуба отозвалась о ней нелестно – она, мол, переигрывает, слишком давит на эмоции, и это выглядит фальшиво. Узнав от Кирана, что отец летит в Америку, она топает стройной ножкой и тут же наседает на него:

– Но ты же пропустишь мои дебаты! – Нуала в ярости – сейчас она и впрямь давит на эмоции. – «Трудное время – возможность узнать себя». Ты должен прийти послушать!

Кевин делает ей знак замолчать и показывает пальцем на телефон.

Нуала, не обращая на это внимания, выбирает из своего арсенала сильнодействующее оружие: громкий, пронзительный вой, способный просверлить уши и мозг насквозь.

– Так нече-е-естно!

– Тихо! – шипит Кевин.

Нуала умолкает и сердито смотрит на него, пока он, поблагодарив, не вешает трубку с чувством некоторого облегчения: план выкристаллизовывается.

– Папа! – требовательным тоном произносит Нуала. – Разве нельзя полететь на следующей неделе?

– Это не обсуждается.

– Эта Эйдин вечно все портит!

– Послушай меня. – Он придвигает лицо к ее лицу, так близко, что чувствует запах соли и уксуса у нее изо рта, и тут же приказывает себе успокоиться. Нуала, в сущности, не виновата, она просто попала под горячую руку. Он говорит уже тише: – Извини. И мне жаль, что я не смогу прийти на дебаты, но мама придет обязательно. Эйдинтвоя сестра, и она в беде. Сейчас это главное. Это, а не твои дела. Понимаешь?

Нуала вся раскраснелась, на лице у нее вызов. Она явно не желает внимать отцовскому предупреждению. Так они оба стоят, глядя друг на друга враждебно, и тяжело дышат, словно двое боксеров после жестокой схватки в предпоследнем раунде. Неизвестно, сколько бы это продолжалось, но их прерывает Киран – запыхавшийся, он появляется в дверях и выпаливает:

– Я не могу найти твой паспорт. Все уже обыскал.

Новое дело! Следующие двадцать минут уходят на тщетный обыск кабинета. Все паспорта Гогарти лежат в папке с пометкой «паспорта» – все, кроме двух: Эйдин и его, Кевина. Умом он это понимает, глазами видит, и все же вновь и вновь открывает папку и перебирает стопку тоненьких книжечек. Сколько раз? Пять? Десять? Джерард без особого энтузиазма ищет в других комнатах. На самом деле все понимают: паспорта лежали в столе, больше им быть негде, а значит, это опять дело рук Эйдин.

Если бы не его эволюция, Кевин, пожалуй, хлопнул бы сейчас рюмашку: просто чтобы расслабиться, пригасить эту жгучую досаду и тревогу, хоть ненадолго избавиться от чувства, что ему все и всегда вставляют палки в колеса. Кевину кажется, что в свои пятьдесят он не только зачастую сам не знает, чего хочет, но и в тех редких случаях, когда знает – как сегодня, например, когда цель совершенно ясна и, казалось бы, достижима, – все равно, черт побери, ни хрена не может сделать. От него ничего не зависит.

Но сегодня он не намерен сдаваться из-за такой ерунды. Сегодня он не сойдет с пути самосовершенствования. Вместо переживаний и мрачных мыслей он направит свою энергию на практическое решение проблем. Сидя в гостиной, Кевин закрывает глаза и тщательно обдумывает возможные варианты. Можно и дальше планомерно прочесывать дом. Можно подать заявление на экстренную замену паспорта, но это займет минимум два-три дня. Он что-то такое слышал о какой-то курьерской службе, о заоблачных переплатах за срочность. Ему представляется курьер-мотоциклист в шлеме, вылетающий из дверей посольства с пакетом под мышкой. Но этот план не поможет ему попасть в Америку раньше следующей недели. Можно снова и снова звонить Эйдин, пока она не даст слабину, уговорить ее дать трубку бабушке, а там уже под угрозой смерти потребовать, чтобы они немедленно, следующим же самолетом тащили свои задницы домой, в Ирландию.

– Кевин? – Грейс подходит к нему и кладет руку на плечо – так осторожно, словно у него на поясе бомба и нужно отговорить его от взрыва. – Я полечу.

Ему самому даже в голову не пришел такой вариант. И что это значит? Значит, он совсем перестал соображать. Или, точнее, ему пора открыть глаза. Вот она, мать его детей, его жена, его любовь, все еще красивая, которая до сих пор почему-то с ним, и вот она подставляет плечо, чтобы взять на себя его бремя.

Уже с облегчением оборачиваясь к Грейс, Кевин понимает, что не все так просто. Через два дня у нее важные дела на севере конференция, подготовка к которой идет уже несколько месяцев, и именно Грейс должна ее возглавить.

– А как же Белфаст?

– Придется отказаться.

– Тебя могут уволить.

– Не уволят, – отвечает она. – И ты что-нибудь найдешь, уже скоро.

– Я стараюсь.

– Я знаю.

– А если не смогу?

– Чего не сможешь?

– Найти работу.

– Не глупи.

– Грейс…

– Да?

Кевин знает, что выглядит немного жалко, поскольку то, что он собирается сказать, немного пугает его самого, но озабоченность на лице жены ободряет его.

– Думаю снова попробовать начать писать. В смысле, по-настоящему.

Он видит, что она удивлена.

– Правда?

– Ну, как сказала бы Мейв, пора бы уже вытащить палец из одного места.

Грейс обдумывает услышанное.

– Жена талдычит тебе об этом все двадцать лет, а Мейв Руни наконец убедила тебя, всего за одну неделю?

Кевин смеется.

– Что я могу сказать? Она кладезь мудрости.

– Думаю, это прекрасная идея.

– Да?

– Да. И чем раньше ты приступишь, тем лучше. – Она делает неопределенный жест, обозначая дом и детей: – И мы ведь продолжим с этим тоже?

– С этим я плохо справляюсь.

– Вовсе нет. Ты просто вбил это себе в голову.

– Все-таки это я должен лететь в Штаты, – говорит Кевин. То, что Грейс предложила взять это на себя, уже много значит.

– Но ты не можешь. Значит, ничего не поделаешь.

– Это же моя мать.

– А я вовсе не за ней лечу. Ее я брошу там, во Флориде. – Грейс лукаво улыбается.

Из кабинета доносится крик Кирана.

– Нашел! – вопит он. – Я его нашел!

Он влетает в гостиную и с победным видом останавливается в дверях, размахивая паспортом с гербом ЕС.

– Б… – говорит Кевин.

– Папа! – Изумленное восхищение, написанное на лице Кирана, бесценно. – Ты сказал «б…»!

– Ужасно грубо с моей стороны. – Кевин подходит к сыну. – Точно мой?

Фотография в паспорте сделана несколько лет назад. Волосы немного погуще, морщин поменьше, глаза определенно блестят живее. Но это он. Он проверяет срок действия – это его беспокоило – и обнаруживает, что у него еще не один год в запасе. Зря волновался. Вечно он зря волнуется.

– Молодец, Киран! Где он был? – спрашивает Грейс.

– Между двумя книгами, они высовывались из книжной полки.

– Замечательный ты у меня человечище, – говорит Кевин и целует сына, жену и, отыскав Нуалу, громко и бесцеремонно целует ее в щеку.