Текст книги "Синдром синей бороды"

Автор книги: Райдо Витич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

– Первое: с чего ты решила, что Вадим ухаживает за Машей? Второе: какое тебе до того дело?

– Мне кажется…

– Сто раз говорила тебе: оставь свое `кажется' при себе! Мне нет дела до тех фантазий, что бродят в твоей голове. Не забывай, пожалуйста, что ты домработница, а не член семьи.

Лика вздохнула, признавая правоту женщины. И хоть могла возразить на правах пусть не члена семьи, но добропорядочной христианки, не стала. Знала – бесполезно. Хозяйка лишь разозлится сильней, но все равно не послушает. Девушка прекрасно понимала, что она для Грековой – навязанная мужем прислуга, ненормальная, которую она терпит по доброте душевной и из уважения к Егору Аркадьевичу, не более. Но терпение Грековой не безгранично, как и влияние мужа. Возьмет да погонит надоедливую дурочку.

Устроиться же на другую работу Лике будет трудно, почти невозможно. Пыталась она уже, не раз. Месяц максимум и её просили оставить место в добровольно-принудительном порядке. А здесь она уже два года. Привыкла к Грековым и они к её приступам слезотечения. Вероника Львовна даже к знакомому психологу устроила, бесплатно. Вот и получается – хозяйка к девушке с добром, а она в благодарность молчи? Но как же молчать, если Вадим Маше угрожает? Окрутит девушку и главное не от любви, а от скуки или еще чего хуже. Есть в нем что-то настораживающее: лед на дне зрачков, дичинка во взгляде. Такой и сам не рад, что творит, а все равно – делает. Беда, одно слово. И Маше, и родителям, да и самому Вадиму потом худо будет. Не злой ведь он, не подлый, а скорей дурной от мути, что годами накопленная, в его душе лежит, Видать покрутила его жизнь, поломала.

`Господи, жалко-то его как! А Грековых?! И что мне-то делать? – сморщилась Лика, пытаясь удержать слезы.

– Ну, ну, перестань, – приказала Вероника Львовна увидев её мокрое лицо. Салфетку кинула. – Неврастеничка, право. Слова сказать нельзя тут же в слезы! Ты как жить-то собираешься, если по поводу и без повода в рев?

– Страшно мне за вас, – всхлипнула.

– И мне, – хмыкнула та, с презрением оглядев заплаканную физиономию домработницы. Хлопнула еще одну салфетку на стол, список пододвинула. – Бери, и приступай к работе.

`Вот и весь разговор', – вздохнула Лика: `Один выход остался – с гостем поговорить'.

Да беда в том, что рядом с Вадимом у неё одно желание возникает: прижаться к нему и забрать себе хоть частичку мучающей его боли, растопить лед печали, развести муть на сердце, отогреть теплом, и показать кусочек неба с пушистым облаком, сквозь которое пробивается лучик солнца. Смотри Вадим, смотри! Солнце!…

`Нелепая мысль, глупое желание, но на то мы и люди, чтоб мечтать и верить, что наши мечты когда-нибудь сбудутся'.

– Лика не нравится тебе, – скорей констатировал, чем спросил мужчина, садясь за руль. Маша села рядом, тщательно расправила полы пальто на коленях, поправила волосы, делая вид, что не слышала фразу Вадима. Вот только лицо у нее было слишком угрюмым, чтоб поверить в ее глухоту. Да и взгляд внимательно оглядывал дворовый пейзаж, знакомый до мелочей и ничуть не изменившийся за ночь.

`Любопытно', – прищурился Греков, выезжая через арку. И, пожалуй, промолчал бы, да мысли то и дело возвращались к странной девушке, что интересовала его больше, чем любой в семье брата. Блажь ли это, помутнение рассудка, или естественное желание любознательного человека разгадать загадку домработницы? Впрочем, какая загадка может быть у домработницы? Большеглазой простушки, наивной, как ребенок?

– Сколько ей лет?

Этот вопрос, как ни странно Маша расслышала:

– Двадцать три, кажется. Она что-то около двух лет или чуть больше старше меня, – ответила, пытаясь быть вежливой, но комментарий получился угрюмый. Девушка отвернулась, уставившись опять в окно.

`Не нравится ей тема разговора… А по возрасту выходит, что Лика родилась когда я был в армии. Нет, дочерью быть не может. Тетка бы обязательно оповестила, Егор бы не удержался. Да я бы и сам заметил, когда уже вернулся, что… А что, собственно? Что он пропадал с утра до вечера? И я знал где? Предполагал – с Верой, но факт ли? Да и не было мне тогда дела до него: Ирка с утра до вечера в голове была', – думал Вадим, мрачнея в попытке понять, что его больше мучает – тайна происхождения Лики или тот факт, что она может оказаться как дочерью, так и любовницей Егора?

– Давно она у вас работает?

– Два года, – нехотя ответила Маша через пару минут. В салоне опять повисла гнетущая тишина.

– Лика твой враг?

– Нет уже, – ответила тихо, скорей себе, чем мужчине и потому не заметила, что проговорилась.

– Как понять `уже'? Были трения, но вы пришли к консенсусу и теперь соблюдаете нейтралитет? А трения были на бытовой почве?

– Я сказала `уже'?.. Нет, оговорилась. У нас не было трений, и не враг она мне. Крези обыкновенная, было б с кем ругаться. Вообще-то я не думала, что мы будем обсуждать автобиографию нашей прислуги.

Вадим выгнул бровь, уловив презрительную интонацию очень похожую на проявление банальной ревности. `Прислуга' – резануло ухо, заставило, и удивиться и насторожиться. `Врет девочка, были у них ссоры и по всему видать – крупные', – решил Греков, но промолчал. Позже вернется к разговору. Спешить ему пока некуда.

– Хорошо, умеешь ты уговаривать – обсудим что-нибудь другое. Осень, например, – примирительно улыбнулся Вадим. И получил в ответ благодарный взгляд:

– Нет, ты не подумай плохого, просто Лика не тот человек о ком стоит говорить. Есть более примечательные личности.

– Кто, например?

– Ты, мама…

– Папа?

– Да, и папа, – вздохнув, отвернулась к окну. Вадим рассмеялся:

– У меня возникло чувство, что я разведчик. У тебя есть какая-то тайна, и я тебя пытаю с целью ее выведать.

И по взгляду девушки понял, что не далек от истины:

– Действительно есть какой-то неведомый мне секрет?

– Вадим, я не готова обсуждать эту тему, тем более, что секрет не только мой.

– Но и отца? У вас договоренность: ни слова врагу! – шутливо заметил мужчина. – Но я не враг, Маша, – и качнулся к ней. – Тем более своей очаровательной племяннице и брату. Однако и изображать агента 007 не буду, не мое амплуа… Как думаешь, выпишут тебя?

– Не знаю. Хотелось бы еще дома побыть, пока вы гостите.

– Ну, что ты выкаешь, Маша? Договорились же. И не огорчайся, мне пока нравиться гостить, так что уезжать в ближайшее время не собираюсь, еще повеселимся, устроим налет на магазины и рестораны. В кино сходим – сто лет не был в кинотеатрах. Немного изменим режим дня: буду забирать тебя после института и катать по Питеру. В казино хоть раз была?

– Нет.

– Предлагаю восполнить пробел в знаниях и посетить сегодня казино. Как предложение?

– Особого желания нет, – пожала плечами. – Но и возражений тоже.

– Договорились. Значит, после поликлиники едем в бутик за шикарным платьем и вечером поражаем аборигенов своей неотразимостью!

– Вы шутите! – рассмеялась девушка.

– Нет, я тебя завлекаю, – улыбнулся и Греков.

– Как рыбу в сети.

– Ага, а потом съем.

– Вы кровожадны?! Можно я в родительской клетке посижу?

– До пятидесяти лет? Не могу позволить. А кто потешит мое мужское самолюбие? Представь завистливые взгляды игроков, когда мы будем входить в фойе казино. Такая грация с каким-то стариком!

– Ты все шутишь! Никакой ты не старик, да и я для грации слишком угрюма. В маму, мне дома больше нравиться, чем на тусовках.

– Замечательно, но дома ты насидишься после моего отъезда, а пока я в Питере изволь веселиться. А то, что ж я буду вспоминать длинными холостятскими вечерами на чужбине?

– Сидя у камина с бокалом элитного вина? – хитро прищурилась Маша.

– Да, забытый, печальный, с таким же как я, одиноким бокалом давно забытого и старого вина, – в притворном огорчении вздохнул Вадим, – какого-нибудь перно одна тысяча семисотого года.

Маша рассмеялась:

– Не верю!

– А вы Станиславский, мадмуазель?

– Всего лишь, Мария Грекова. Но мне достаточно. Главное ведь не кто ты, а что.

– Интересно. И что ты?

– Человек, надеюсь – личность. В свое время была гадкой девчонкой, каюсь, но время превалирования эмоций прошло, и наступил вдумчивый штиль. Характер подвергся шлифовке, взгляды и действия корректировке. Не скажу, что мне было приятно признать себя пустышкой и попытаться что-то исправить, но удалось. И я горжусь своим достижением.

– Какие ломки ради… а ради чего? Вернее, что послужило их причиной?

– Один очень не красивый поступок. Не то, чтоб мне было стыдно за него… Тогда – нет, я была уверена в своей правоте, а потом… Папа великий воспитатель. Он преподал мне урок дальновидности, показал, что не все то белое, что бело, и не все черное, что темно. А еще показал, что у каждого действия есть последствие и порой такое, о чем мы и не подозреваем, не предполагаем, хоть порой и тщательно просчитываем варианты, но итог бывает, противоположен задуманному финалу.

– Мудро, – посерьезнел Вадим.

– Да. Теперь я всегда думаю, прежде чем делаю, стараюсь не торопиться с выводами. Правда терпимости от этого не прибавляется, но может, с годами и ее будет хватать? Тем более живой примет перед глазами – мама. Она всегда ровна и не спешна в суждениях, а терпение у нее поразительное. И понимание беспрецедентное. А раньше мне казалось это не достоинства, а недостатки, и она нетерпима, а заморожена. Живет в своем мире, в домике – кухне. Помните, как в детстве играли: я – в домике, я – в домике! Вот и мама также, закроется и плевать ей на нас, на весь мир, только не трогайте. Поели, уроки выучили? Идите, гуляйте. Я обижалась, даже одно время думала, что она пьет. Сидит на кухне и тупо накачивается вермутом или водкой. Но спиртным от мамы не пахло, и бутылок в доме не прибавлялось.

– Чтоб напиваться, нужен повод, а чтоб каждый день – очень веский, например – апокалипсис всей жизни.

– Повод-то как раз был, – протянула задумчиво Маша.

– Какой позволь полюбопытствовать?

Девушка долго молчала, глядя перед собой с таким видом, словно машина несла ее напрямую в прошлое, в те дни, когда радости, видимо, было мало, а вот печалей и бед – больше, чем достаточно.

Странно, что Вадим о том не знал. Впрочем, последний раз они встречались с Егором довольно давно, и разговор вышел смятый, в сутолоке и спешке. Дежурные фразы, пара пустых новостей и один пошел направо, другой налево, пообещав встретиться вечером. Но встречи не произошло. Поздравления с Новым годом тоже не в счет: как дела? Хорошо. Здоровья, удачи. И тебе. Детям привет, Вере отдельный, пламенный. И тебе от всей семьи…

– Тогда много случилось. Долго рассказывать. Главное, что после бабушка ушла в монастырь.

Вадим чуть не въехал в бампер впереди идущего БМВ от неожиданности:

– Стоп, она же умерла, Маша!

– Ничего подобного, если брать физический план. Сейчас может и правда, умерла, не знаю, а тогда, лишь для нас и мира. Необычное решение, удивительное для бабули. Она ведь педагог и законченный атеист. А вот решила уйти в монастырь, и ладно б куда-нибудь в области. Нет. Суетно здесь, сказала. Собралась за сутки, поцеловала нас и отчалила в неизвестном направлении.

– Зачем? Что за трагедия у вас произошла?.. И я не знал.

– Это были наши проблемы, чисто семейные. А почему бабушка приняла столь странное решение? – девушка покосилась на Вадима и вздохнула. – Сказала: будет молиться за Иру.

`Вот как'? – лицо Вадима застыло, руки сильней сжали руль.

– Потом постепенно все наладилось. Мама, правда, так и не простила бабушку, посчитала ее уход предательством, блажью. Считает ее мертвой. Но нас стала замечать. Сейчас я ей даже благодарна за ее отстраненность. Она нас к самостоятельности приучила. Не лезла в наши детские проблемы, и мы научились решать их сами.

– Не думаю, что твоя обида на мать прошла, слишком грустно ты излагаешь концепцию ваших отношений.

– Возможно, – согласилась девушка. – Но это обида не на ее холодность и невмешательство в нашу жизнь, а на себя. Я другая, не могу, как она, порой даже не понимаю и не приемлю ее отношение к определенным моментам. Но это моя проблема, не ее.

– Что же у вас произошло?

– Давай не будем сейчас об этом? Позже Вадим.

– Хорошо. Вижу, тебе не приятна тема…. Сюда сворачивать?…

Они вернулись домой около трех, и еще у двери поняли, что Ярослав дома, а Вероника, скорей всего нет: в квартире, с удалым размахом, пировали рокеры. Маша, хмуря брови, открыла дверь и оглохла на пару минут. Вадим еле сдержался, чтоб не зажать уши руками, спасая перепонки.

– Веселится, братец, – недовольно буркнула Маша и вихрем понеслась в комнату Ярослава. Вадим настроенный более благодушно, поспешил за ней, чтобы спасти юношу от сестринского гнева, и возможно аппаратуру от серьезной поломки. Судя по виду девушки, настроена она была решительно не только по отношению к брату, но и к его музыкальным пристрастиям. Однако, дойдя до распахнутой настежь двери, из которой ухало и выло, так что подпрыгивали жалюзи в зале напротив, Маша остановилась и застыла, открыв рот. Вадим заглянул в комнату через ее плечо и не сдержал смешка: Лика импровизировала на пылесосном шланге вместо гитары, а Ярослав, изгибаясь в экстатических ломках напротив нее, изображал солиста – орал нечто замысловатое в гантель, что заменила ему микрофон.

– Занятный дуэт, – хмыкнул Вадим. – Будущий Кипелов и Кормухина! Таланты!

Маша одарила Грекова непонимающим взглядом и, шагнув в комнату, вырвала шнур из розетки, пнула от переизбытка чувств по колонкам. Те издали хриплое `бемс-с' и смолкли. Неудавшиеся рокеры удивленно уставились на гостей.

– Ой, – издала Лика и попыталась спрятать использованный не по назначению шланг от пылесоса за спину. Ярослав же пошел в наступление на сестру, прикрывая девушку.

`Молодей, мальчик: лучшая защита – нападение', – хмыкнул Греков и направился на кухню, чтобы не смущать молодежь своим присутствием. Но на минуту остановился на полпути, услышав столь замысловатую речь, что в пору было ее записывать, как народный фольклор.

– Ты чё, коза, совсем оборзела?!

– Рот закрой, придурок! Вечером все родителям расскажу!

– Ябеда-карябида! Я тоже найду, что родокам сказать. Про тебя! Ишь борзая какая!

– Замолчи! А ты что уставилась?! Твое место где?! А ну, вон отсюда!…

Вадим зашел на кухню и прикрыл дверь, чтоб не слышать Машиных тирад. Уничижительных, и тем неприятных для него. Хотя и обращалась племянница не к нему…

Девушка влетела в кухню, в рекордные сроки закончив прения. Мазнула злым взглядом по равнодушному лицу Вадима и бросила:

– Извини.

Принялась продукты из пакета выкладывать.

– Ничего страшного, – кивнул мужчина, взял яблоко с вазы и сел за стол. – Смотрю не любишь ты рок, а Лику и подавно – ненавидишь.

– Много чести!

– Что так?

– Некого ненавидеть. Подобие человека, пародию на личность? Увольте. Пусть сначала кем-то станет, чтоб удостоится любви или ненависти.

Вадим прищурился и захрустел яблоком, обдумывая услышанное.

– Я думал, что проявление данных качеств зависит от проявления достоинств или недостатков характера, а не признаков зрелости личности.

– Лика ненормальная.

– Это диагноз, твое мнение или желание?

– Совокупность.

– Тогда ты должна проявлять терпимость к убогой…

– Только и делаю, что проявляю! – скривилась девушка.

Вадим отложил надкусанное яблоко: аппетит пропал.

– Столь явная ненависть должна иметь веские причины…

– Более, чем веские! Глобальные! Монументальные!

– Поведаешь?

– Долгая история, – сникла Маша.

– Это я уже слышал. Все о чем ты не хочешь говорить относиться к долгим историям, а мы, кажется, опаздываем, да? Или боишься, что я засну, пока будешь излагать?

Девушка умоляюще посмотрела на мужчину. Тот хмыкнул, соглашаясь, встал:

– Пойду общаться с племянником. Поддержу покалеченную в борьбе за светлые рок-идеалы, личность. А ты примерь платье. Вечером идем в казино, отмечать твое возвращение в Alma Mater, не забывай.

– Не сегодня, лучше в выходные.

– Хорошо, – улыбнулся, хитро щуря глаза. – Это я сговорчивый или ты умеешь уговаривать? Кстати, или совсем некстати… фамилия у Лики?…

– Цезарева, а что?

– Так, – пожал плечами, и вышел.

– Досталось? – улыбнулся взъерошенному Ярославу, протягивая ладонь. Тот пожал, скорчив неопределенную рожицу:

– Да, ну, коза, замучила со своим дерганьем. Лику вон напугала.

– Ничего.

– Как раз – дофига! Проблем теперь будет, сеструха наверняка настучит мамане.

– Пожурят да перестанут. Первый раз?

– Да мне-то что? Мне на их недовольство, как и на сеструхино, фиолетово в ромбик. Лику жалко.

– Что она такого сделала, чтоб ругать? Не думаю, что твои родители проявят недовольство…

– Маманя накажет, сто процентов.

– Розгами? – усмехнулся Вадим, совершенно не понимая причины озабоченности парня. Дело, по его мнению, и трех слов в диалоге не стоило, а столько фраз и мыслей уже образовали, что в пору импровизированный рок-концерт, к трагедии причислить.

Парень вздохнул, с осуждением глянув на мужчину:

– Ничего вы не понимаете, дядя Вадим. Машка обязательно скажет, характер у нее вредный, занудный. А мамка обязательно Лику накажет, она ей и меньшего не спускает. Лишит премии, а девчонка и так копейки считает.

– Слышал я про ее `колоссальную' зарплату.

– Вот и представьте.

Вадим задумчиво посмотрел на Ярослава:

– Уверен?

– Сто процентов. Говорю же.

– Тогда давай искать выход, если конечно хочешь Лике помочь, сохранить доход.

Парень поморщился, почесал затылок и выдал:

– На себя возьму, мол, заставил.

– Что заставил? – хмыкнул Греков. – Рок-гитариста парадировать?

– Ага. Скажу: репетировал, другой пары для дуэта не было.

Вадим еле сдержал смех, представив Ярослава излагающего свою версию отцу и матери, их лица, недоуменные взгляды.

– Не думаю, что ты поможешь девушке, изложив столь бредовую версию родителям.

– Думаете, не проникнуться?

– Угу. Что-то подсказывает – мимо.

– Тогда – не знаю, – искренне расстроился парень.

– Есть одно предложение, – Вадим вытащил бумажник из кармана пиджака. – Компенсируем Лике возможную потерю самостоятельно. В обход родительского бюджета.

И протянул Ярославу сто долларов. Тот отшатнулся:

– Да, вы что, дядя Вадим, не возьмет она.

– Уверен?

– Как в себе.

– Уже давал?

– Ну, – замялся.

– Значит, плохо давал. Учись давать так, чтоб не отказывали даже бессеребрянники.

– Да не умею я, – сдвинул брови на переносице парень.

– Самое легко сказать – не умею. Ты мужчина, значит должен уметь все, а что не умеешь – учись. Бери, – сунул ему в карман купюру. – Сходи с девушкой для начала в кафе, потом в магазин, набери деликатесов и напросись в гости, чай попить или на кота посмотреть.

– Нет у нее кота.

– Значит, на портрет любимой бабушки.

До юноши, наконец, дошло, и он заулыбался:

– А вы стратег, дядя Вадим.

– Угу, старый ловелас. Пока в отпуске делюсь опытом. На кафе, – протянул пятьсот рублей.

Ярослав замялся в нерешительности, и выдал гениальное:

– В долг.

– Угу. С первой пенсии отдашь, – улыбнулся Вадим, и, одарив парня насмешливым взглядом, вышел из комнаты: `В долг'! С вашего долга слишком большой процент накопился. Жизни не хватит расплатится…

Вадим зашел в отведенную ему комнату, плотно прикрыл дверь и достав телефон из кармана, набрал нужный номер:

– Костя?

– Не-а. Золотая рыбка, – весело фыркнул в трубку Уваров. – Чего надобно старче?

– Найди Шехову Аделаиду Павловну. Два или три года назад она ушла в монастырь.

– Найду и что? Кто меня в женский монастырь пустит?

– Меня пустят, ты главное найди старушку.

– Ща, запишу… Шехова? Это родительница мадамы?

– Угу.

– Понятно. Странно, что я не знал о том, что она жива… Что еще?

– Мне бы информацию еще по одному человечку. Девушка Лика. 23 года.

– Лика сокращенное от?….

– Не силься – не угадаешь. От Ларисы. Букву ей в паспортном столе поменяли.

– Ага. А живет сия особа?…

– Вот ты мне и скажешь, где. А заодно узнаешь – кто?

– Личный интерес или по делу?

– Как пойму – скажу.

– Ага. Где пересеклись?

– Здесь. Она у братца в домработницах числиться.

– Половые услуги?

– Вот ты меня и просветишь.

– Приметы дивчины давай.

– Огромные черные глаза, взгляд странный: пронзительный, затравленный и одновременно наивный. Черные густые волосы, стрижка короткая. Одета… бедно. Все.

– Не густо. Ты в курсе, что в Питере девиц с подобной внешностью – мама дорогая. Фамилию хоть у любимой спросил?

– Да. Цезарева. Ларика Цезарева.

– Громко. С претензией.

– У нее претензия на шизофрению.

– Ах, какой дивный экземпляр! – хохотнул Костя.

– Ты не резвись, а работай. У Ливенбах был?

– Серый отзвонился. Ведут ее пока. Завтра, послезавтра прижмут, поговорят. Как новости будут – звякну.

– Хорошо. Давай.

Отключил телефон и осторожно положил трубку на комод: буду ждать Костя, причем – терпеливо.

Ужинали без Ярослава. Парень убежал за Ликой, и видимо проявив недюжие способности обольщения, остался с ней. Вадима это устраивало, все шло как он и задумал, однако в душе отчего-то было мерзко и хотелось на кого-нибудь сорваться, от мысли, что Лика обычная шлюшка. Впрочем – не факт. Возможно, парень просто завис с друзьями или пошел в какой-нибудь клуб отрываться на дядины деньги. Хорошо если б так: значит Вадим ошибся в парне, но не ошибся в Лике, значит Ярослав достоин роли пешки в игре родственника, а девушка… А что девушка? Серая мышка экзотической наружности. Ненормальная, которая, сдается Вадиму, нормальней самых нормальных.

Да какая ему разница?! – разозлился сам на себя и покосился на брата.

Егор с угрюмым видом жевал салат. Вера имела вид хмурый, но решительный. Маша мрачная, недовольная, как и родители, молча мучила эскалоп, стараясь не смотреть на сотрапезников. Оставалось лишь догадываться причине плохого настроения собравшихся. Лика. Опять она.

Вадим посмотрел на Машу. Та покосилась на мужчину и вновь уткнулась в тарелку. Ясно – наябедничала таки. Прав оказался Ярослав, зря Вадим ему не поверил.

– Сегодня стал свидетелем забавной сцены, – заметил, как бы, между прочим. – Ярослав солировал, а Лика подыгрывала. У тебя талантливый сын, Егор. И домработница, весьма своеобразная девушка.

– Я уже в курсе дневных происшествий, – буркнул Егор. Вера свысока посмотрела на него, и заметила ровным, безжизненным голосом, диссонирующим с взглядом:

– Твоя протеже значительно нас всех утомила.

Егор зло уставился на жену, давя ее взглядом:

– Она совершила преступление?

– Нет, но…

– Тогда разговор окончен, – отрезал. Вероника недовольно прищурилась и возможно промолчала бы, как всегда, но утреннее предложение Вадима несколько подбодрило ее. И хоть она еще не приняла решения, и склонялась из чувства самосохранения к отрицательному ответу, однако окрыленная пусть и иллюзорными перспективами, позволила себе сказать все, что думает не стесняясь, не зажимаясь, не думая о последствиях высказываний. Пусть на минуту, на час, день, но она почувствовала себя свободной и поверила, что имеет верного союзника – Вадима. И пусть он знает, что из себя представляет его брат!

– Твоя Лика ведет себя отвратительно. Я больше не желаю терпеть ее в своем доме.

– Она не справляется со своими обязанностями?

– Справляется.

– Тогда тема закрыта!

– Ничего подобного.

Егор отложил вилку и растерянно уставился на жену: что с ней происходит? Бунт на корабле? С какой радости? По какому поводу? Может, присутствие в доме гостя спровоцировало не свойственный жене приступ бестактности?

– Хочешь обсудить Лику в присутствии Вадима? Давай, – кивнул соглашаясь. Маша перевела затравленный взгляд с отца на мать, потом на гостя, решительно отодвинула тарелку и встала:

– Без меня!

Вера проводила дочь задумчивым взглядом и, вздохнув, вернулась к трапезе.

– Секреты? – выгнул бровь Вадим, забавляясь сумятицей на лицах оставшихся.

– Нет. Вера сейчас поведает стра-ашную тайну. Да, Вера? Ты ведь этого хотела?

– Оставь, Егор!

– Я уже предлагал, ты не захотела, а сейчас не хочу я. Так сама скажешь, или мне?

– Ты не выносим! – брякнула вилкой о тарелку женщина и поспешила скрыться вслед за дочерью. Мужчины остались в комнате одни. Егор невидящим взглядом уставился перед собой. Вадим, смакуя вино, поглядывал на брата в ожидании объяснений. Минута, другая – мужчина не шевелился, лишь мрачнел все больше. Тишина стала угнетающей, и Вадим решил нарушить ее:

– Так что за тайна, брат?

– Что? – очнулся тот. – А-а, да никакой тайны нет, есть очень некрасивая история, о которой очень хочется забыть женской половине нашей семьи. Придумали себе, бог знает что, и свято в то верят.

– Ты о неадекватности психического состояния Лики?

Егор поморщился:

– Она абсолютно нормальна, просто не такая ханжа, как Вера, вот и все. Что думает, то и говорит, душой не кривит, имеет космополитические взгляды на мир. Очень ранима – да, но разве это патология?

– Нет, мы все в той или иной степени ранимы, но не все вокруг нас это понимают и проявляют чуткость.

– Вот! – обрадовался Егор, почувствовав поддержку и понимание брата. – Почему-то считается, что эта самая чуткость присуща в большей степени женщинам, а не мужчинам. Мы прагматичны, рассудочны, они более эмоциональны, мягки. Не верь, Вадим, – махнул в сторону закрывшейся после ухода женщины двери. – Вот яркий пример того, что женщинам не ведома жалость, сострадание, ответственность за совершенные поступки. Капризы, фантазии, и действия под их влиянием, а потом отрицания вины за их последствия.

– Егор, мне трудно понять, о чем речь. Слишком туманно.

– Да, я не говорил тебе, стыдно было, – вздохнул тяжело. – За собственную дочь – стыдно. Она хорошая девочка, но слишком избалована, слишком самостоятельна, что ли? Импульсивна. Порой она напоминает мне Иру так сильно, словно Маша ее дочь, а не Веры… Извини.

Вадим кивнул: ничего.

Егора его добродушие смутило. Он налил себе полный бокал вина, в раздумьях – покаяться ли перед Вадимом или не стоит ворошить прошлое? И решил – не стоит, иначе брат чего доброго передумает на счет предложения, возмутиться, обидется, не поймет. Значит, не будет никаких дивидендов, безоблачной жизни, светлого будущего у детей, спокойной старости у него.

Выпил вино: аминь – прошлому, виват – будущему.

– Так ты поведаешь тайну или тупо накачаемся вином и пойдем спать? Вряд ли я засну. Любопытство не даст, – подтолкнул брата к откровению.

– Расскажу. А почему нет? Ты должен знать. Хоть история давняя и я считал, что главный виновник осознал свои ошибки, проникся виной, поумнел, но… Помнишь Олю Цезареву?

– Олю? – наморщил лоб Вадим в попытке вспомнить.

– Она секретарем-машинисткой работала у нас на заводе, со мной. Черненькая такая?

Вадим сколько не силился, вспомнить ее не мог. Качнул головой.

– Нет, не помню.

– Да, извини, и не сможешь вспомнить. Она ж в декрете была, когда ты из армии вернулся. В общем, хорошая исполнительная девушка. На нее всегда можно было положиться. Я уже и не работал на заводе, но обращаться случалось не раз, она всегда помогала. Мы с ней дружили. Я чувствовал себя в некотором роде обязанным ей, в организации фирмы она мне в частности сильно помогла. Бесплатно. А сама ребенка одна воспитывала. Девочка была хилая, болезненная, но смышленая, добрая.

– Лариса?

– Да. Лика.

– Года четыре назад мы случайно пересеклись с Олей, потом мне понадобились документы. Она помогла… Она была удивительно светлым человеком, добрым, бесхитростным, и понимала меня, как никто другой. Я хотел ей помочь, отплатить хоть немного за помощь, за спокойствие в душе, что она мне дарила. Лика тогда в институте училась и подрабатывала, чтоб оплачивать учебу. Я помог, сколько смог… – мямлил мужчина, задумчиво поглядывая перед собой.

– Вы были любовниками?

Егор криво усмехнулся и сунул в рот дольку ананаса. Прожевал и выдал:

– Маша также подумала. О Лике. Девочка не тянула по физике, я помогал. А Маша за мной следила и решила, что я изменяю Вере. Отношения в тот момент у нас и, правда, были напряженными… Холодно с Верой, понимаешь? Но семья. Дети. Им нужны оба родителя, чтоб вырасти полноценными. Трудно все объяснить. Да и надо ли, ты уже не юный романтик-идеалист, знаешь, что наши желания и возможности редко пересекаются. Но если не забывать о слове `надо', то толк будет. Есть – у меня прекрасные дети. Семья.

– Угу, – кивнул Вадим, сдержав нехорошую усмешку.

Смысл что-то говорить – брат и сам понимал зыбкость придуманных им идеалов – тусклый взгляд, грусть в голосе выдавали истинное положение вещей – его семья в его голове, на деле он одинок и неприкаян, возможно, еще больше, чем Вадим. В пору пожалеть фантазера, да не хочется. Сам виноват. Все высчитывал… и просчитался. Отрекся от вечных ценностей, отдался тлену денег и связей. Вот и итог: финансы стремятся к нулю, связи пусты, а любви, тепла и понимания, не было, нет, и не будет. Ими он заплатил за десятилетие стабильной и, в общем-то, вольготной жизни. Стоило ли?.. Егор уверен, что – да. А что ему еще остается кроме веры? Впрочем…

– Дети у тебя прекрасные, и любят тебя.

Егор смущено улыбнулся, с благодарностью посмотрев на брата, и налил еще вина себе:

– Да. А то, что оступаются, так никто не застрахован от опрометчивых поступков, и мы по молодости творили безумства. Но кто поймет и поддержит детей кроме родителей?

– Никто.

Егор нахмурился, словно ожидал от Вадима не согласия, а осуждения. Залпом отправил содержимое бокала в рот. Отвернулся к окну, помолчал, и наконец, торопливо, почти скороговоркой, раскрыл тайну:

– Маша решила, что Лика причина наших натянутых отношений с Верой и поспешила с выводами и действиями. Не поговорила со мной, матерью, не выяснила суть дела. Взяла у бабушки деньги якобы на шмотки и поездку, и заплатила паре отморозков. Лику перехватили по дороге домой в одном из переулков, запихнули в машину…

Вадим побледнел, представив описанные события. Рука сжала бокал так, что будь тот из обычного стекла – лопнул бы.

– Конец осени, почти ночь… Никто ничего не видел, свидетелей не нашлось… Слава Богу, – не заметив напряженного взгляда брата, продолжил Егор. Вадим дернулся и поставил бокал на стол, боясь не сдержаться и запустить им в мужчину, что благодарит Бога, за то, что у несчастной девчонки не было свидетелей, и виновница трагедии смогла избежать наказания, как и те, кого она купила для исполнения своих низких планов.

– Маша потом призналась мне, что не планировала преступления, хотела лишь припугнуть Лику, но те, кому она заплатила, превысили свои полномочия.

Вадим скрипнул зубами: как холодно и казенно – превысили полномочия! Словно парламентеры или дипломаты, а не подонки!

Хороша племянница! Вся в родителей.

Егор налил еще вина, задумчиво покачал бокал:

– Лику действительно сильно напугали, но она девушка смелая, пыталась дать отпор и получила кастетом по голове… Ее сильно избили и выкинули из машины. Нашел Лику какой-то мужчина уже под утро. Оля позвонила мне в истерике прямо сюда, так все и открылось. Я увидел взгляд Маши и ее ухмылку… – Егор выпил вино жадно, будто хотел напиться и забыться как можно скорей. – Представь мое состояние? Лика в реанимации, и виной тому родная дочь!… Милиция никого не нашла. У Лики ушиб головного мозга, не факт что выживет, а уж вспомнить что-то и подавно не сможет. Ольга черная от горя, а здоровье и без того плохое. Дома скандал: Вера в истерике, обвиняет во всем меня, Маша чуть из окна не прыгает. Аделаида Павловна в шоке… Она единственная поверила в виновность внучки сразу, как та не отрицала свою причастность. Вера заступалась, но потом позвонили… один из тех, кто учувствовал в преступлении. Шантаж. С Маши начали требовать дополнительную сумму. Я видел – с ней неладно, боялся что она что-нибудь вытворит с собой… Нажал. Она расплакалась и рассказала все. Я заплатил, договорился, припугнув что в случае повторного звонка они сядут, а дочь у меня несовершеннолетняя и доказать, что именно она организовала преступление у них не получится. Они все правильно поняли, больше не появлялись. Кому хочется в тюрьму? У меня связи, деньги, у них сроки за спиной… Аделаида Павловна сильно мне помогла. Удивительное для нее участие – она даже дежурила у постели Лики, Ольгу поддерживала. В церковь зачастила. А с Верой у нее и до того были плохие отношения, а после и вовсе разладились. Скандалили они сильно, Аделаида Павловна во всем обвиняла дочь, с Машей не разговаривала, а когда Лика очнулась и пошла на поправку, отправилась в монастырь. Представь Аделаиду в монастыре? Чушь, правда? Если б я сам не был тому свидетелем, тоже бы не поверил. И главное, когда уезжала, сказала Вере, что будет молится о Ире. Не о ней, не о внуках, а о самоубийце, давно истлевшей в гробу и памяти… Вероника не просто обиделась, а смертельно. Вычеркнула мать из списка живых и считает ее умершей. Себя – сиротой. Я думал она алкоголичкой станет, пить начала от обиды сильно, но ничего остановилась, за ум взялась, салон у меня вытребовала. Я финансировал, лишь бы мать детям вернулась. За Машей глаз да глаз нужен был… Наладилось.