Текст книги "Синдром синей бороды"

Автор книги: Райдо Витич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

– Так, что-то в голову пришло, – пожал плечами. – Встаем?

Лика кивнула, но еще минут пять лежала, раздумывая: к хорошему или плохому с утра, в день венчания, подобные вопросы услышать. И пришла к выводу, что бесспорно к очень хорошему – ведь и ее отец, пусть она и знает его лишь со слов мамы, и брат Вадима – прекрасные, замечательные люди.

– Эй, молодожены?! – стукнула в дверь Светлана. – Пора вставать, время почти восемь!

Лика разглядывала платье и боялась прикоснуться к нему, поверить, что оно ее.

Вадим улыбнулся ей подбадривающе, поцеловал и ушел в другую комнату. Его уже ждал мужской мастер – серьезный, обходительный мужчина.

Светлана, онемевшая от восторга, осторожно расправила полы платья, усыпанные стразами, и шумно вздохнула, разглядывая выбитый рисунок ткани:

– Мама, дорогая…

С помощью приглашенных Вадимом женщин, она помогла Лике одеться, и замерла, разглядывая подругу:

– Лика, – качнула головой. – Ты чудное виденье!

А та боясь шевелиться и вообще дышать смотрела во все глаза на Светлану, пытаясь собраться с духом и сообщить ей, что она тоже выглядит сногсшибательно в новом костюме. И хорошо, что они его купили, и хорошо, что у подруг почти один размер.

– Фата дополнит образ, – со знанием дела сообщила визажистка и помогла укрепить диадему с каскадом воздушной вуали на голове девушки, которая в тот же миг почувствовала себя статуэткой, и вела себя соответственно. Света оглядела ее и заулыбалась:

– Лика ты просто Фея. Жаль, нет фотографа.

– Ошибаетесь, мадмуазель, – бросил появившийся Вадим.

Девушка открыла рот, разглядывая его безупречно элегантный костюм, прическу, и вдруг рассмеялась – ее страхи ушли от понимания, что Лика и Вадим – пара. И он не хитрит, и действительно любит, судя по отношению, а если судить по взгляду что устремляется к жене – обожает!

Присутствующие женщины переглянулись с довольными улыбками – подруга невесты – удались на славу. А уж новобрачных – хоть на рекламный щит.

В коридоре появился Костя, которого Лика не узнала в строгом костюме. Мужчина чинно поздоровался с присутствующими, галантно поцеловал руку невесты под смешок друга, сунул ей букет цветов, и жестом пригласил высокого парня с фотоаппаратами:

– Работайте, Жан.

Вскоре Вадим подхватил невесту на руки, понес к выходу.

У машин уже ждали водители.

Маша настороженно косилась на мать: та вела себя, как ни в чем не бывало – ровно, обходительно. И словно не было изматывающих волнений и скандалов: дома опять чисто, уютно, на столе завтрак, на лице Вероники Львовны маска безмятежности.

Ярослав ни слова, ни сказав, съел свою порцию, вопросительно поглядывая на сестру, настороженно на мать, и ушел в школу. Маша же с тоской смотрела на свою любимую пшенную кашу в тарелке, и через силу глотая ее, силилась понять причину маминой метаморфозы.

– Ма, а отец опять не ночевал дома, – сказала, пытливо поглядывая в лицо женщины. У Вероники и ресница не дрогнула:

– Ничего страшного. Твой отец, занятый человек, – ответила равнодушным голосом, пододвигая к себе тарелку с витаминным салатом.

– Вы помиритесь?

– Конечно, – попробовала салат, и удивленно посмотрела на дочь, не спускающую с нее пытливого взгляда. – В чем дело Машенька? Что тебя беспокоит?

– Твои чемоданы, отсутствие отца, – неужели не ясно?!

– Ах, это. Не беспокойся девочка, все наладится. В любой семье случаются инциденты, досадные недоразумения. Мы, с твоим отцом люди взрослые, разберемся. Твое же дело, девочка, учится и не огорчать нас своей учебой и поведением.

– Значит все как было?…

– Так и будет, – заверила с легкой снисходительной улыбкой на губах. – Кушай и беги на занятия. Некрасиво опаздывать, Машенька.

Та нахмурилась:

– Вы издеваетесь над нами, да?

Вероника выгнула бровь:

– Что за странный вопрос? И что за вызывающий тон, дочь?

– Еще вчера он был нормой у любого в этом доме, – напомнила девушка.

– Возможно, но вчера прошло. Мы дали себе волю, дали выход накопившимся негативным эмоциям, и повздорили, что абсолютно закономерно. Неприятно, согласна, но и причины для беспокойства нет. Мы были не сдержанны, это послужит нам уроком в дальнейшем.

– Вы помирились с папой?

– Сегодня помиримся, – заверила.

– А завтра опять поссоритесь?

Вероника положила ложку и укоризненно посмотрела на дочь:

– Машенька, человек в момент превалирования эмоций, увы, не в состоянии держать себя в рамках приличия. Срывы бывают у всех, на то мы и живые люди со своими проблемами, мыслями, желаниями. Никто из нас не застрахован от срывов, но они не являются причиной для особого беспокойства. Нынешняя осень оказалась слишком тяжелой для всех нас, затяжные дожди усугубили нестабильность душевного состояния, ухудшили настроение. У твоего отца неприятности на работе, у меня тоже есть свои проблемы. Наступивший кризис не причина, а всего лишь, стечение обстоятельств. Но обстоятельства приходят и уходят, а люди остаются.

– Ты намекаешь на Вадима? Он обстоятельство? Или причина, или следствие? Или Лика? Может быть вы сами?

– Девочка, сбавь тон. Не стоит возвращаться в исходную точку.

– Мы и не уходили от нее!

– Машенька выпей валерианы, ты слишком возбуждена….

– А-а-а, я поняла! Ты наглоталась успокоительного! И поэтому опять заморожено-равнодушная!…

– Сейчас именно так называют тактичность? – выгнула бровь Вероника, пытаясь взглядом осадить дочь. Но та устала от лицемерия родителей, устала от вечных ссор, да и тревоги, волнения, разочарования прошедших дней сказались на ней, сломали наледь показного благополучия. Она больше не хотела фальши, устала от нее, как любитель веселья и праздников рано или поздно устает от их слепящей мишуры: огней, смеха, беззаботности, легкомысленных связей, пустых разговоров.

– Наверное, для тебя каждая ссора всего лишь возможность выплеснуть негатив, а потом снова прикрыть его маской вежливости. Идеальная семья, идеальные отношения: холодные и благопристойные улыбки на лицах, вежливый тон, интеллигентность, тактичность суждений. Салфеточки на столе, ни соринки на паласе. Лучше бы почистила себя! Да я умираю в пыли вашей лживой атмосферы! Может, для тебя все как было, так есть и будет, а для меня нет! Потому что будет завтра и послезавтра, будет весна и будет еще одна осень и будут новые ссоры. И дело не в природных явлениях, а в вашей природе! Мне надоело ваше лицемерие, мне надоело жить в семье и чувствовать себя сиротой, и самой решать, самой думать, держать все в себе, мирить вас! Мне надоело жить вашей жизнью! По вашим гнилым правилам! Регламент слов, дел, взглядов, дозы улыбок и эмоций! Вы же скупцы!

– Неблагодарная эгоистка! Как ты смеешь разговаривать со мной в подобном тоне, говорить подобный вздор? – возмутилась женщина.

– Правду говорю! Не нравится она тебе, да?! Ну, извини, она одна, в отличие от масок лжи! И куда бы ты ее не прятала, как бутылки со спиртным, она все равно выходит наружу! И состоит в том, что тебе ровно на всех нас: на меня, сына, мужа! Каждый в этом доме живет сам по себе, варится в отдельной кастрюльке! Так заведено тобой! Мы всего лишь овощи на твоем столе! Продукты питания, необходимые, но бездушные! Нас можно резать, шпарить, отбивать, замораживать, готовить во фри осуждения и под майонезом скупого поощрения! Но ни один микроб эмоций, ни одна калория нормального человеческого тепла не должна попасть в приготовленное блюдо, ни одна крошка лишнего слова не должна упасть на стол! Но я не овощ, и не хочу в твой салат! У меня есть чувства, есть душа! Считай, что твоя пшенка, взбунтовалась! – Маша схватила свою тарелку и, перевернув ее, плюхнула в салат матери недоеденную кашу. – Приятного аппетита! И не обращай внимания… это всего лишь осень! – прошипела с желчным сарказмом, презрительно скривив губы. Вышла, оставив мать в растерянном недоумении.

Вероника застыв, разглядывала пищу в тарелке, силясь понять, какая муха укусила дочь, и очнулась лишь от громкого хлопка дверью. Маша ушла в институт.

Только стоя у аналоя Вадим пожалел, что спешил с венчанием. Столь значительное событие в жизни, наверное, стоило отмечать более пышно. Хотя…

Греков покосился на жену и невольно улыбнулся: девушка была очаровательна в венчальном наряде новобрачной, и выглядела бы легкомысленной, если б не лицо, взгляд соответствующее торжественности момента. Кто знает, собери Вадим толпу народа на свадьбу, вела бы себя Лика скромно, но естественно, улыбалась бы ему, не стесняясь взглядов незнакомых людей? Нет, скорей всего зажалась бы, и протирала взглядом пол, боясь не то что улыбнуться, ладонь мужу пожать, а и слово вымолвить, в глаза посмотреть.

Все правильно – уверился Греков. Пусть венчание пройдет тихо и скромно и останется в памяти светлым моментом единения, умиротворения. Возможно их с Ликой совместная жизнь пройдет так же тихо и спокойно, в кругу действительно близких, верных друзей. Никто не вторгнется в их мирок, не возмутит его ненужным шумом и суетой. Лика будет счастлива с ним, как сейчас – абсолютно, безмятежно. И он будет счастлив ее милой улыбкой, светом любви в глазах, ее покоем и теплом.

А наверное это и есть счастье – знать что ты сделал счастливым хоть одного человека, помог, сберег огонь веры и добра пусть не в себе, но в нем, хрупком, маленьком создании, что сильно своей искренностью и чистотой, что противится всей грязи мира, что на жестокость отвечает добром, на подлость прощением и пониманием.

` Если ты есть, если ты действительно есть, то сохрани Лику от бед и печалей, дай ей здоровья и долгих, безмятежных лет жизни. Не забирай ее у меня, пожалуйста, не забирай' – впервые обратился Вадим к строгому лику Христа, что смотрел на венчающуюся пару с иконы.

` Господи, прошу тебя, прости раба твоего Вадима, даруй ему долгоденственное и благоденственное житие, очисти душу от скверны неверия и обид, наставь на путь истинный и охрани от невзгод, бед и печалей. Спаси его от предательства и лжи, боли и горя, спаси и сохрани от пули летящей от стали разящей, от меча и огня, от утопления, от покушения, яда и подлости лживых друзей, от наветов, от вередов. Укрепись Ангел его Хранитель, сядь рабу Вадиму на плечико, береги с утра до вечера. Помоги мне Богородица, подскажи, как стать хорошей женой, помогать Вадиму, оберегать. Дай нам деточек, Господи, здоровых крепких, чтоб и умом и статью в отца. Чтоб уважали его, помогали, любили, оберегали. А если век Вадима недолог, возьми мне отмерянные годы, отдай ему', – истово молила Лика, с трепетом взирая на образа. И все посматривала, не затрещит ли, не погаснет свеча у Вадима – примета злая. И готова была от своей зажечь его, если такое случится. И радовалась, что ни одной лихой приметы не случалось, гладко проходил обряд венчания, а значит, Господь благословлял их на долгую счастливую жизнь.

Уваров с серьезно-застывшим лицом не сводил глаз с новобрачных и все качал мысленно головой: что ж ты делаешь, Грек?

Светлана с умилением слушала напутственные слова батюшки и радовалась за подругу: Вадим, бесспорно, будет хорошим мужем и Лика будет прикрыта его спиной от всех печалей и бед.

– Благослови их Господи, – прошептала, глядя, как они обмениваются кольцами.

Пока свидетель, стоя у машины за церковными воротами, поил свидетельницу шампанским и развлекал невесту, Вадим, глядя на улыбающуюся Лику, передал Стрельцову расписки.

– Думаю, больше не увидимся, Саня.

– Дай-то Бог, – выдохнул тот, провожая Грекова взглядом.

А тот вдруг обернулся и пощурившись на мужчину, спросил:

– Где сейчас Вениамина Зверева можно найти, не знаешь?

Стрельцов поспешно отвел взгляд:

– Господь его ведает, – просипел и поспешил скрыться в храме.

Вадим удовлетворенно кивнул: и, правда, Бог с ним, со Зверевым, да и с Селезневой тоже. Живи, Саня.

Когда свадебная процессия скрылась, Стрельцов развернул бумаги, пересчитал листы и… обессилено опустил руки.

– Ах, супостат!

Не хватало трех, на самые крупные суммы

Свадьба есть свадьба: веселье, шутки, шампанское. И погода была на стороне новобрачных – радовалась и радовала на удивление теплым солнечным днем.

Петергоф был выбран Вадимом не только как место достойное посещения в знаменательный день, но и как прекрасный фон для фотографий.

Лика, не сводя восхищенного взгляда с мужа, доверчиво прижималась к нему, но еще не осознавала себя замужней женщиной. Происходящее казалось ей сказкой, Вадим прекрасным принцем, а дворцы Петергофа – замком принцессы. И девушке очень трудно было понять и принять, что иной принцессы кроме нее нет и не будет.

– За что мне такое счастье? – прошептала она, с любовью глядя на Вадима. Он улыбнулся и, подхватив ее на руки, понес к машине: пора в ресторан. Праздник продолжается.

День прошел как во сне, промелькнул как миг, в котором слились краски, запахи, чувства уходящего праздника. И они не меркли с уходящим за горизонт солнцем. В темноте и тишине квартиры, уже лежа в постели рядом с Вадимом, Лика наконец поняла, что он не исчезнет и сказка, что он подарил ей будет длиться и длиться. Изо дня в день, из ночи в ночь она будет видеть его хмурым и радостным, усталым и довольным, слышать его голос, смех, дыхание. Лика прижалась к Вадиму и счастливо рассмеялась:

– Мой муж!

– Жена, – лукаво улыбнулся ей Вадим. Перевернул на спину и навис. – Как на счет супружеского долга?

Лика взъерошила его волосы, любуясь чертами лица:

– Я люблю тебя.

Вадим нежно поцеловал ее:

– Спасибо, ангел мой.

Глава 18

Вадим осторожно высвободился из объятий жены, обвившей его словно плющ руками и ногами. Провел ладонью по оголенному плечу: может, ну ее, старушку Аделаиду? И вздохнув, укрыл плечи Лики. Девушка сонно улыбнулась, смешно чмокнув губами. Мужчина залюбовался спящей женой, посидел, разглядывая длинные реснички, голубоватые веки, черные локоны, прикрывшие щеку и лоб, очень светлую кожу.

– Белоснежка, – улыбнулся, и нехотя встал. Пора.

Вадим не спешил на встречу. Он наслаждался удивительно солнечным днем, тишиной и величавой природой – уникальным лесом из величавых лиственниц.

На душе было легко спокойно, он бы даже сказал – благостно. Мысль о жене грела, и словно лучик солнца, что пробирался в чащу, безжалостно разрывая ее мрак, освещала закоулки его сердца, очищая его от наносной грязи, черноты.

Подъезжая к монастырю, он издали увидел грузную фигуру в темной одежде.

Аделаида вышла ему на встречу? – изумился, отметив, что с появлением в его судьбе Лики, что-то радикально изменилось, и жизнь стала все больше удивлять его. А он-то уже думал, что потерял способность чему-либо изумляться…

Вадим вышел из машины и степенно, опять удивляясь за то, но уже себе, подошел к женщине.

Аделаида Павловна очень изменилась с последней их встречи. Пожалуй, столкнись он с ней на улице – прошел бы даже не подумав, что эта старуха, с одутловатым, изрезанным морщинами лицом, усталым взглядом потухших глаз, одетая в простую юбку до пят и старую темную кофту, та самая интеллигентка, строгая, но элегантная дама – его несостоявшаяся теща.

Вадим несколько растерялся, увидев ее поклон, и неловко склонил голову в ответ:

– Здравствуйте.

– Здравствуй, Вадим, – оглядела его женщина с ног до головы, и опять поклонилась. – Слава Богу, что привел тебя ко мне, дал свидеться. Думала уж помру, прощенья не вымолив.

– Простите?

– Это ты меня прости Вадим, – выговорила с трудом. В глазах появились слезы. – Вижу, помиловал тебя Господь. По праву. Я молилась за тебя. Прошу, прости ты меня, душу грешную.

– За что? – голос Вадима подсел от неожиданности. Он готов был к чему угодно, но не к смиренному виду и тону, не к доброжелательности и искренней мольбе. Встрече, как с родным сыном.

– За все, прости сынок, за гордыню мою глупую, но особенно за дочь мою, семя дьявольское. За то, что поздно узнала, что она натворила. Возьми, – протянула темную тетрадку с желтыми страницами. – Все что от Верочки-голубки осталось. Дневник ее. Поздно я его нашла, слишком поздно – Ира с Егором уже вернулись после свадебного путешествия. Я еще радовалась, что дочь забеременела. Не заподозрила лжи, до того горем после смерти дочери придавлена была. Но видать на то воля была Господня. Ждал дневник Вероники часа своего и дождался, уж кто его со стола смахнул, и как он за ним полгода пролежал не замеченным?… Ты ведь за этим приехал? Прознал про Ирину-то? Понял. А я лишь догадывалась, что это она тебя тогда, с Маринкой сговорившись, в узилище упрятала. Ты всегда был умным, и я знала, что рано или поздно поймешь и придешь, вернешься за ответом, и спросишь за дела. Прости нас, – поклонилась опять.

Вадим взял из дрожащей старческой руки тетрадку и поддавшись порыву прикоснулся губами ко лбу женщины:

– Прощаю. Храни вас Бог.

Губы Аделаиды дрогнули, и в глазах появилась благодарность:

– Береги себя, – перекрестила мужчину. – Выполни просьбу мою, последнюю: не марай душу свою нечистыми делами. Господь сам разберет кому что.

– Хорошо, – согласился не думая, сглотнул комок в горле, и неожиданно попросил. – Благословите меня и мою жену. Мы обвенчались вчера.

Женщина улыбнулась совсем как Лика: светло, радостно и вновь перекрестила Вадима:

– Благословляю тебя раб Божий Вадим в супружестве. Дай вам Бог деточек здоровых, счастья да мира в семью. Берегите друг друга. Ну, иди, а я молиться буду за грехи свои да дочери… Если не трудно будет, сходи на могилку к Веронике. Нечего ей под чужим именем в земле лежать.

– Сделаю.

Женщина поклонилась в пояс и с просветлевшим лицом пошла за ворота монастыря.

Вадим смотрел ей в след и думал о тех вещах, что раньше не занимали его ум: о странностях жизни, о непредсказуемых, казалось бы, а на деле, абсолютно закономерных поворотах. О счастье, что для одних тлен – деньги да карьера, а для других яркое пламя в вечности – любовь да добрые дела не славы ради, души сохранения для. И о Боге подумал всерьез и неумело перекрестившись, поклонился закрывшимся воротам.

Посмотрел в небо, где меж верхушек лиственниц можно было увидеть парящую птицу.

– Спасибо Господи. За все спасибо, за каждый шаг, за каждую боль, что приблизила меня к Лике, – и усмехнулся, невесело почувствовав как защипало в глазах и слеза ринулась наружу, освобождая душу от гнета ошибок и зла. – Оставь мне Лику, дай ей здоровья и счастья, сбереги ее, Господи.

В это время Лика, сложив руки на коленях, сидела на высоком табурете напротив стола и зачарованно смотрела на работу гриль. Как ей удалось включить микроволновую печь и добиться действий, девушка не понимала и ждала подвоха.

– Привет, – бросила Светлана, зевнув. Прошлепала к холодильнику, достала пакет с соком и, хлопнув его на стол, посмотрела вверх, на ряд фужеров висящих над столом. – Ну-с, из какого сегодня будем пить? Тыды-дым– тым-тым-тым, – отбарабанила в раздумьях наращенными вчера по случаю свадьбы ноготками по столешнице.

Лика улыбнулась, радуясь: Светочке явно нравиться здесь – поет с утра. И белый махровый халат, что она ей подарила, одела не сопротивляясь – значит к душе. А как он ей идет? Загляденье!

И смущенно потупившись, сильней запахнула полы коротенького шелкового халатика, что подарила ей Света. Чудачка уверила ее, что сейчас модно ходить в таких вызывающе открытых невесомых тряпочках. Правда, что этот халат прикрывает – вопрос, но красивый, да, и Вадиму сильно понравился, особенно поясок – потяни и…

Лика покраснела и рассмеялась над своим смущением.

– Ты что? – сонно хлопнула ресницами Света.

– Счастливая я, – довольно заулыбалась Грекова. – Такая счастливая, что поверить до конца так и не могу, и хочется всех-всех чем-нибудь одарить, чтоб тоже радостно было.

– Угу. Блаженная ты, а они все счастливые, – махнула лениво ладонью. – Фужер дай, вон тот, синенький. Ага, и себе, соком побалуемся. Вадим-то где? Опять ускакал, улан горячий? – спросила, наливая сок.

– У него дела сегодня. И завтра, но не целый день. Он за всех хлопочет, совсем отдыха ему нет.

– Ничего, он дяденька здоровый, – фыркнула. Продегустировала сок и жмурясь от удовольствия, пропела. – Чем же суженный твой в медовый месяц занят, а? На кого поменял жену молодую?

– На нотариуса.

– А-а!.. Она женщина?

– Кто?

– Нотариус!

– Не знаю, – пожала плечами Лика: какая разница-то?

– А должна знать, муж-то у тебя подруга на зависть, смотри, загуляет или уведут. Если конечно держать крепко не будешь.

– Не буду, – мотнула головой. – Не красиво это. Вадим свободный человек, и не контролировать, ни держать силой я его не буду. У него свой ум есть.

– А у тебя его, – вздохнула. Вот и советуй блаженной как счастье обретенное удержать.

– И пусть. Жена на то и жена, что мужа слушаться должна, помогать, а не лезть в его дела, под ногами мешаться. Дергать по пустякам, ревностью изводить. Противно это, потому что ревность – проявление недоверия и чувства собственничества, а печать в паспорте, между прочим, не тавро раба!

– Ну, завелась! Я ж так, на всякий случай.

– А случай этот быстрей наступит, если свободу личности ущемлять. Я Вадиму не нянька и не соглядатай, а жена! Значит друг и помощник, тыл крепкий. А ты о чем говоришь?

– А если другую полюбит? Любовь мужская штука тонкая и величина непостоянная, – заметила Светлана. – Мало счастливой быть, надо ею оставаться, поэтому нужно учиться счастье держать, мужа то есть.

– Как можно мужа держать? Силой? Так он не собачка на поводке, а человек, и в чувствах своих неволен. А любовь это еще и доверие, уважение. А какое ж уважение, если ты силой держать будешь, мучить? И не любовь это вовсе. Нет, Света, не стану я Вадима третировать, а лучше, сколько б Бог нам с ним времени вместе быть не отмерил, хорошей женой ему буду, другом. Часть проблем с плеч сниму, душу его отогрею да от зла поберегу. Все сделаю, чтоб горя он не знал, и всегда понял, что есть у него жена, которая чтобы не случилась, чтоб он не натворил, всегда поймет, простит и примет. Замерз ведь он совсем от одиночества. А давления ему и без меня хватает.

– Ох, юродивая, – со вздохом качнула головой Светлана, и прекращая тему, заметила. – Курица готова, вытаскивай. А тесто что на столе лежит?

– Пирожков с яблоками хочу Вадиму напечь, любит он печеное, домашнее.

Вадим сел в машину и открыл тетрадку. Почерк Вероники был чуть ровнее и мельче чем у Иры, но с теми же круглыми `а' и острыми `г'. Сестры были похожи даже в этой мелочи.

На первой странице Вероника рассказывала о своих впечатлениях от первой встречи с Егором. Обычные девичьи вздохи, сентенции, эмоции – полет за облака.

Перерывы в записях сначала в сутки, потом недели, и тон постепенно уходил в пике, снижаясь словно самолет, готовящийся к посадке. Не было больше `люблю' по тридцать раз на странице и трепетных воздыханий. Вера спускалась на землю, и спуск был болезненным, до жестокости тяжелым…

` Я до мельчайших деталей помню нашу первую встречу: его глаза, смущенный и в тоже время цепкий, пронзительный взгляд, пушистые ресницы, голубая рубашка узковатая в плечах, руки с линией вен, и голос, от которого стало тепло в груди:

– Я принес письмо для Иры от Вадима. Он беспокоится, что она не пишет. Вы извините меня, но я хотел бы попросить вас передать ей мою просьбу – черкнуть пару строк. Я понимаю, она учиться, занята, но и вы поймите меня, Вадим мой брат. Он беспокоится, а когда солдат тревожится, может случиться что угодно…

` Маме он нравиться, отец тоже доволен его вниманием ко мне. А я без ума только от того, что он смотрит на меня, берет за руку. Мне нравиться его руки, его глаза, манера говорить вдумчиво и чуть протяжно. Нравиться, как он размшивает сахар в чае, как улыбается, как ест, кашляет в кулак, вытягивает шею, чтоб увидеть что-то в окне…

` Егор беспокоится за Вадима, а я за Иру. Глупая совсем не понимает, что делает. Я заставляю ее писать письма солдату и обязательно не скупиться на выражение любви. Я делаю это не для Вадима – мне искренне жаль, что он влюблен в мою сестру-вертихвоску, которая не стоит искренних чувств. Я делаю это для Егора, потому что хочу, чтоб он успокоился и не переживал за брата. С радостью отмечаю, как он светлеет лицом, довольно улыбается, узнав, что очередное письмо ушло. Я смотрю на него и мечтаю, что когда-нибудь он полюбит меня так, как Вадим любит Ирину. Увидит, поймет, что я готова ради него на все: пойти против родителей, бросить институт, уехать, бежать… Да зачем мне весь мир без него? Пусто, горько и вечер тянется как резина, когда нет рядом Егора. Я жду его звонков и еле сдерживаю радость, щенячью, глупую, когда он приглашает меня в кино, отпрашивает у родителей чтоб прогуляться по улицам. Мы идем и молчим и мне хорошо. А зачем говорить, что? Он рядом и этим все сказано.

`Я в шоке от Иры. Она не просто моя сестра – близняшка, но насколько мы одинаковы внешне, настолько же разные внутренне. Я не понимаю, как такое может быть? Что за неизвестный науке феномен? Она не понимает элементарного – упирается в своем мнении, что ей все можно, пока молодая, и уверяет меня, что это я глупа – веду себя как монашка, ханжа, а нужно пользоваться молодостью, умом, чтоб хорошо устроить свою жизнь. Она бредет по головам и легко находит тому оправдание! Сколько раз я говорила ей что нельзя строить счастье на несчастье других, что нельзя пользоваться любовью, превращая ее в разменную монету. Подло, низко играть искренней привязанностью любящего человека. Говорила и смотрела на Егора, и увидела вдруг то, что не замечала раньше – они не похожи с братом насколько, насколько мы не похожи с сестрой. Еще один необъяснимый феномен! Вадим пылкий юноша, Егор рассудочный, сдержанный мужчина. Порой мне кажется, что ему много больше лет, чем записано в паспорте, и прожил он их тяжело, своим умом – никому не веря, ни на что не надеясь. Я боюсь его непонимания и потому молчу, киваю, слушая, как он предается мечтам о нашем будущем. Его слова напоминают мне цитаты из газетных статей – четкие, сухие, и нет в них и грамма человеческих чувств – цифры, факты. А ведь речь не об удоях и урожае – о чувствах.

Мне страшно потерять Егора, но и страшно слушать, как он рассуждает о необходимости устроится, как можно лучше. Этим он до боли напоминает мне собственную сестру – ее рассуждения. В такие минуты я четко осознаю, что не нужна ему. Мне горько оттого, но сказать ему – нет, я не могу, потому что знаю, что не смогу без него жить. Я еще надеюсь, что он очнется, поймет, что я тоже представляю, какаю-то ценность, возможно большую, чем связи моего отца. Но для этого нужно время и терпение. Пусть месяц, два, еще один год встреч и общения. Как бы мне не хотелось скорее стать женой Егора, я не хочу быть всего лишь бездушной ступенькой к достижению его цели. Поэтому откладываю, оттягиваю его сватовство, и вижу, как он злится, не понимая причины отказов, и боюсь что бросит, передумает, и понимаю, что этого не произойдет.

Как тяжело быть предметом холодного расчета и придумывать себе то, чего нет. В глазах Егора холод и отстраненность. Он слушает меня, но не слышит. Он, похоже, совсем не любит меня. Я все время гнала от себя эту мысль, понимание – болезненно. Мне до слез больно слышать сухое 'люблю' в то время, когда мое сердце выпрыгивает от радости, что Егор рядом. Он спешит расстаться, а я придумываю повод, чтоб оттянуть время прощания'.

'Сегодня была у гинеколога – приговор тот же. У меня не будет детей, а значит, их не будет у Егора. Но как сказать ему об этом? Развернется, уйдет и больше не придет? Промолчит, проглотит и вновь предложит выйти за него? Что же мне делать? Мама уверяет, что после замужества может все измениться и ненужно слушать врачей, а я ей не верю и все время думаю – за что я наказана? Кому сделала плохо? Ирка аборт от Вадима делала, не понимая, чего себя лишает, и хитрит, крутит, живет для себя, не заботясь об окружающих – ничего ее не заботит кроме собственного удобства. И она может быть матерью, а я – нет! В чем справедливость?

Почему у нее хватает совести врать по телефону Вадиму, что очень занята, перед сессией и бежать на свидание с пустышкой-Вениамином. А я боюсь обидеть человека, которого люблю, но которому все равно будет ли у нас свидание? Почему я думаю, как будет чувствовать себя Егор, когда узнает, что у нас не будет детей, а Ирка не обращает внимания на мучения Вадима, что изо дня в день торчит под нашими окнами, звонит лишь бы услышать ее голос. Ей все равно, что он чувствует – плохо ему, хорошо – ее не касается и при этом она смеет говорить, что любит. И ее любят – искренне, безумно. И она может родить ребенка, а я нет. Меня не любят. Почему? Неужели нужно стать такой же отвязной лгуньей и вертихвосткой, чтоб увидели и оценили тебя, а не то, что за твоей спиной. Я дочь обеспеченных родителей, но я ведь еще и человек – живой, чувствующий. Почему это – не важно? А может, я завидую Ирининой беспечности?

'С Егором что-то происходит. Я чувствую, что что-то мучает его, гнетет, но не могу добиться ответа. Он замыкается, злится и сваливает свое плохое настроение на то, что я отказываю ему, хотя он уже разговаривал с родителями и они не против. Я согласилась и, почувствовала облегчение и хоть какую-то уверенность в завтрашнем дне. Возможно, мне давно нужно было сказать – да, а не тянуть. Быть может, когда мы станем мужем и женой, Егор полюбит меня, а ребенок? Возьмем из детдома. Егор сам сирота и вряд ли откажется спасти от ненужности и одиночества хоть одну маленькую душу.

`Я давно не писала – не о чем. Мрак, ужас и сплошные переживания – вот что теперь моя жизнь. У меня волосы дыбом встают, оттого что произошло, происходит. Егор ходит мрачный, угрюмый. Он совсем замкнулся и словно заледенел. Слова цедит, в глаза не смотрит, а когда смотрит, то у меня возникает нехорошее чувство, и мурашки по коже. И хочется бежать от его взгляда. Так смотрят, когда ненавидят, искренне, всем сердцем. Но чем я заслужила подобную ненависть? Тем, что сестра Ирины, которую он вообще не может видеть, бежит от нее или смотрит еще хуже, чем на меня? Но она тоже потерпевшая – Вадим находится под следствием за изнасилование! Кто бы мог подумать, что этот добрый юноша способен на такое ужасное преступление. Правда она не верит тому, что говорят. Но и слова за любимого отцу не замолвила, если б не мы. Странно. Что же у них произошло?

Мы с Егором уговорили отца помочь Вадиму. Он выслал адвоката и тот даже помог Егору встретиться с братом. Не скажу, что ему стало лучше, но в глазах больше нет ненависти ко мне – лишь равнодушие. Но к этому не привыкать.

А свадьбу пришлось отложить. Мне не жаль, хоть и платье готово, кольца ждут, разосланы приглашения. Но разве можно пировать во время чумы? Нет, свадьба будет, но когда выйдет Вадим. Он должен присутствовать на нашем празднике и понять – мы помнили о нем, не верили, что он виноват, боролись за него. Мы с Егором. Потому что мы с ним одно целое.