Текст книги "Синдром синей бороды"

Автор книги: Райдо Витич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

Вадима ждала петушиная карьера за один факт `сто семнашки', Костю – смерть за то, что посмел возразить какому-то расписанному, как фасад Третьяковской галереи, урке.

И оба, по сути еще пацаны, не знали – за что их наказывают? И оба были виноваты лишь в том, что не ведали иных законов кроме человеческих. Глупость, случайность и чья-то хитрая рука выткали сеть их судьбы и поймали мальчишек, как рыбу. Их хотели сломать, но сломали лишь их жизни.

Вадим уже не сжимает заточку, глядя исподлобья на приближающуюся свору смотрящего. Рука забыла холод стали, кровь не бурлит в предчувствии схватки, глаза не туманит ненависть. Костя не машет руками в попытке защититься от нападения, не рычит от страха и ярости. Его кровь не смешивается со слезами бессилия, из горла не рвется крик отчаянья, и тело не вздрагивает от прикосновения успокаивающей ладони товарища по несчастью.

Один теперь весьма респектабельный мужчина, богатый иностранец. Другой – начальник авторитетного сыскного агентства, законопослушный гражданин России, идеальный семьянин. Но и под рубашкой от Гуччи, и под футболкой made in Tyrkistan бьются ожесточенные в прошлых схватках за жизнь и честь сердца.

Картинки прошлого, пережитого двадцать два года назад, ничуть не поблекли за долгий жизненный путь. Там в четырех месяцах ада, связавшего их и держащего по сегодняшний день – и метание, и непонимание, юношеская ломка стереотипов, болезненное взросление. Там же остались доверчивость, всепрощение, доброта, любовь. После ни Костя, ни Вадим не воспринимали данные качества иначе, чем фантомы страшных впечатлений, втравленных в их душу в камере предварительного заключения. Там обычные парни превратились в волчат. И уже на воле – в матерых волков.

Пути назад не было, вперед же идти не давали. К тому же они хотели не просто жить дальше, забыть, зачеркнуть прошлое, а воздать должное за каждый прожитый в заключении час. Казалось, лишь так они обретут свободу от боли и грязи, что напитала их души ядом ненависти. Здесь же двадцать два года назад они решили, что справедливость должна восторжествовать. Глубокой ночью, устав барахтаться в пучине собственной боли, они поклялись найти виновных и воздать им должное, но чтоб не вернуться в исходную точку – на нары, каждый взял на себя обязательство отомстить обидчику товарища.

Обидчик Кости давно почил на дне водохранилища, название которого Вадим даже не узнавал. Он нашел парня, что просил ничего не ведающего Костю отнести пакет с наркотой по нужному адресу, и убил, ничуть не печалясь о том. Потом уехал в Москву. Заключил фиктивный брак с гражданкой Франции и отбыл за рубеж.

Костя остался в России искать Марину Селезневу и того затейника, что надоумил ее отправить Вадима в тюрьму. Однако жизнь запутала все нити участников событий. Кто-то умер, как Шеховы, кто-то исчез из поля зрения, как сама Селезнева, затерявшись на огромных просторах Родины. Да и самого Уварова крутило и мотало, бросая из края в край: от шестерки до туза. Но вот вроде бы все и успокоилось. Улеглась волна перипетий. Снизошла судьба, одарив стабильностью и Константина, и Вадима. Да мало счастья в покое, если прошлое по-прежнему живо и властвует в сердцах и умах.

Уваров, помня свою клятву, нашел все-таки виновников, но посвящать Вадима не спешил. Неприятные новости. Стоит ли в водную гладь камни кидать, будоража ил на дне? Как бы лихо не вышло.

Вадим же, искренне надеясь все эти годы забыть и простить, не смог сделать ни того, ни другого. Непонимание отравляло душу, желание посмотреть в глаза затейникам крепло с каждым годом, вопреки логике и рассудку. Возможно, сложись его личная жизнь иначе, он думать бы забыл о событиях давнего прошлого, но этого не случилось. Мысль же, что его жизнь сложилась так, именно оттого, что он сам не отпускает прошлое, Греков гнал. Она ему не нравилась. А все, что ему не нравилось, он давил, уничтожал, чтоб не иметь причин для раздражения.

– Самое время, Костя, разобраться.

– Надолго прилетел? – посерьезнел Уваров.

– Пока точку в той истории не поставлю, домой не вернусь.

– Домой… – протянул мужчина, скривив губы. – Ох, Грек, как же тебя измололи-то, если чужбину Родиной считаешь.

– Лекцию о патриотизме ты мне потом прочтешь, ладно? – бросил на него предостерегающий взгляд. Запрыгнул на парапет и поднял воротник. – Может, в машину хотя бы сядем. Осень…

– Не Канары, – согласно кивнул Костя. – Можно, конечно, в салон пройти, но боюсь, ты метаться начнешь от новостей. Разнесешь еще иностранку свою.

– Плохие новости? – насторожился Вадим. Уваров не спеша допил пиво и начал излагать то, что узнал, изредка косясь на друга. Лицо Грекова и без того жесткое, отполированное Северными ветрами, превратилось в маску ледяной фигуры. И хоть Вадим молчал, ни разу не спросив, не уточнив, не выказав эмоций, взгляд его не предвещал ничего хорошего.

Уваров поежился, но не от холода. Зная Вадима, предположить развитие событий ему было не трудно.

– Ты главное дров не наломай, – предупредил тихо.

Греков кивнул: слышал.

– Если понадобится помощь, где и как меня найти знаешь. Могу подтянуть пару-тройку ребят. Молчуны. Сделают все чисто. Но стоит ли? – пожал плечами и скривился: глупо – все уж мхом поросло. Но опять же и оставить, как есть, нельзя. Он бы не смог. Да и Вадим мимо ушей не пропустит, точно. – Гнилая история, старик.

– Люди гнилые, – спрыгнул с перил Греков и пошел к стоянке, не попрощавшись.

– Вадим, – с беспокойством окликнул его Константин. Тот махнул рукой: оставь, не до тебя. Однако Уваров, понимая состояние друга, оставлять его не собирался, двинулся следом, сохраняя дистанцию.

Вадим уже дошел до машины, открыл дверцу и замер, тупо поглядывая в салон. Костя встал с другой стороны серебристого порше и, облокотившись наверх чудо-техники, с пониманием уставился на друга:

– Сигаретку дать? – спросил тихо. Вадим очнулся, скрипнул зубами, одарив друга больным взглядом. – На, – протянул тот пачку Кента.

Мужчины закурили, прислонившись к машине:

– Гадость какая, – поморщился Греков. Вот только к чему или кому относилось данное замечание, Костя не понял, хоть и предположил последнее.

– Ты не мог ошибиться? – спросил Вадим.

– Я, конечно, не сапер, но ошибиться в таком деле, что группу сирот по минному полю пустить. Стал бы говорить тебе, если б сомневался? Факты, Грек, говорят, не я. Ничего из ничего не нарастает. Впрочем, проверить легко, стоит только разговорить Ливенбах. Есть масса испытанных способов узнать истину…

– Например? Паяльник в интересное место? Или утюг на живот?

– Старо. Есть более цивилизованные способы развязывать язык.

Вадим поморщился – цивилизованный? Только не в его случае.

Он бы не спрашивал, а убивал. Медленно, с применением самых изощренных пыток отправлял на тот свет и смотрел, смотрел…

А что? Это мысль.

– Я знаю, что буду делать, – откинул окурок. – Сам все узнаю и приговор вынесу.

– С этой шалавой встретишься?

– Нет. С ней ты встретишься и применишь свои цивилизованные методы. Я боюсь, что ничего спрашивать не стану. Придушу без затей, а потом жалеть буду, что так просто отпустил.

– Стоит ли о сучку продажную руки пачкать?

– Вот поэтому я ее видеть и не хочу. Ты с ней свидишься, побеседуешь доверительно.

– Нет, Грек, мальчиков пошлю. Зная тебя, ясновидящим не надо быть – жить сучке, сколько доброты твоей хватит. Мне, конечно на ту-ю лярву, как и на ментов, по верхушку фикуса, но светиться без надобности, не стоит. Я еще здесь тебе пригожусь.

Вадим кивнул, соглашаясь, зажмурился, подставляя лицо ветру. Впервые за долгие, долгие годы ему хотелось дать волю чувствам и заплакать как семилетнему мальчишке, разбившему коленки. Но тогда он пытался сдержать слезы, а сейчас и хотел их выдавить, да не мог. Давно пересох их исток. Вместе с чувствами, верой в лучшее. Да и болела не коленка.

Мутно было на душе. И даже не больно, а холодно и мрачно, как в склепе.

Что он в таком состоянии натворить может, и самому страшно.

– Поехали со мной, посидим, – предложил Косте.

– Нет. Тебе сейчас одному побыть надо, в себя прийти. Глотни Henessi и ложись баиньки.

– Угу, – усмехнулся Вадим, – я лягу…

Уваров поежился: зловещая ухмылка Грекова навевала неприятные ощущения. Веселая осень намечается.

Греков крепко пожал ладонь Кости, прощаясь. Слов не было, да и не нужны они: все ясно и понятно. Что без толку молоть, в больном ковырять?

Уваров хлопнул друга по плечу: держись, и, нахохлившись, направился к своей тойоте. Греков сел в салон серебристого порше и уставился перед собой. Руки сами сжались в кулаки: Господи, какой же он был дурак!…

22 года назад.

Ира, Ирочка…

Большеглазая малютка с беззащитно-трогательным личиком. Наивный взгляд, по-детски припухлые губы. Иришка…

Вадим возвращался из армии, но не домой, а к ней, к своей любимой, единственно-желанной. Тетка и Егор подождут, главное, увидеть Иру.

Стрельцов писал, что видел ее с каким-то парнем, что, мол, крутит она за твоей спиной, Грек. Но Сашке верить, себя не уважать. Болтун он и гордится этим.

Чтоб Ирочка с кем-то роман закрутила? Да быть не может! Она же знает, как он любит ее, и сама клялась, что влюблена, и ждать обещала, и ждала, письма писала.

Ерунда все, ерунда! – гнал дурные мысли прочь, спеша на улицу Фрунзе, в объятья своей любимой. А воображение, не жалея красок, рисовало счастливую картину их встречи, подгоняло, заставляя не идти – бежать, обгоняя прохожих, расталкивая их.

Ирочка, Иришка, девочка, солнышко! – билось сердце.

Вот и ее дом. Лавка у подъезда с его меткой: Иришка + Вадим. Жива! Только лишь потемнела за два года. А вот в подъезде его люблю забелено, и следа не осталось.

Ноги ринулись вверх по лестнице, не успевая за взглядом, устремленным ввысь, в проем лестничных маршей. Четвертый этаж. Палец, дрогнув, лег на кнопку звонка: открывай, Иришка! Я, я приехал!

Дверь открылась.

– Ира!! – подхватил Вадим на руки девушку, закружил, стиснув в объятьях. Ах, как пахнут ее волосы. Ах, какая она маленькая, хрупкая. – Ира, Ирочка моя, девочка, солнышко. Вот я и вернулся, любимая!

Жмурился Греков от счастья.

– Вадим, я очень рада, что ты вернулся, только поставь меня, пожалуйста, на место, – прошелестел ее голос. Парень растерянно остановился, осторожно опустил девушку на пол, с тревогой заглядывая ей в глаза: что не так? Она забыла о нем? Разлюбила? Стрелец правду писал? Нет, пожалуйста…

Пару минут он смотрел в холодные голубые глаза и, казалось, поседел за это время:

– Ира, в чем дело? – спросил севшим голосом. И так страшно было, что сейчас она укажет на дверь, скажет, что знать и видеть его не желает.

– Я не Ира, я Вера, – с пониманием улыбнулась девушка и, отступив от парня, махнула рукой вглубь квартиры. – Проходи, правда, дома только мама. Но она будет рада тебя видеть.

Он бы и с места не сдвинулся. Аделаида Павловна Шехова внушала ему трепет. Не то, что он ее боялся, скорей терялся в ее присутствии и чувствовал себя школьником на ковре у директора под пристальным, оценивающим взглядом женщины. Вадиму всегда казалось, что мать Иры недолюбливает его, хотя подтверждений он не получал. Встречали его ровно и вроде бы даже приветливо. Но милейшая улыбка на тщательно подкрашенном лице Аделаиды Павловны вызывала у парня желание сбежать куда подальше, и он предпочитал ждать Иру на площадке, на скамейке у подъезда, но не в квартире.

Вот и сейчас он рад был бы рвануть вон из коридора, но из комнаты выплыла дородная шатенка в шелковом китайском халате с драконами и, раскинув руки, словно решила обнять гостя, направилась к Вадиму:

– Солдат вы наш! Вернулись? Ах, как вы изменились, возмужали. Хорошо, хорош, – чуть не покрутила его женщина, как манекен с понравившейся ей блузкой. Лицо Вадима пошло пятнами от смущения и стыда за свой не совсем опрятный вид. И тут же он разозлился на себя – что это он, как пацан робеет? Он уже дембель, мужчина, а вскоре станет мужем! А Аделаида Павловна, нравится не нравится – мать Иришки, его будущая теща.

– Только с поезда, смотрю, – кивнула мадам на потрепанную спортивную сумку. Вадим покраснел, пытаясь убрать злосчастную поклажу за спину. Сглотнул комок в горле и выдавил, ругая себя за глупую робость:

– Здравствуйте…

– Здравствуйте, здравствуйте Вадим. Да вы проходите. Верочка, сообрази-ка чайку. Солдат с поезда, поди ж голоден. Что у нас там? Тортик? Да, и чай обязательно завари. Не люблю я эти пакетики, вкус не тот… Что ж вы замерли, Вадим? – всплеснула руками. – Снимайте свои модельные туфли, проходите. Давайте, давайте, защитник Отечества нашего. Не тушуйтесь.

Вадим готов был провалиться сквозь пол, снимая обувь. Ботинки имели не менее замученный вид, чем сумка. Черт, черт, черт!! Что ж он их не обтер хоть? Спешил, болван. Мог бы предположить, что на `тещу' напорется! А глазки у нее, как у орла, любую мелочь заметят.

Ой-ё! На носке-то дырочка! – парень сжал пальцы на правой ступне, пытаясь прикрыть прореху таким незамысловатым способом. Но от Шеховой и блоха не спрячется – увидела, оценила. Поджала губы, одарив парня насмешливым взглядом и, гордо вскинув подбородок, взмахнула ладошкой:

– Прошу, прошу.

И развернувшись, двинула, как авианосец, в сторону кухни, не переставая болтать:

– Сейчас чай попьем. Вы нам о своей службе расскажите. А там Ирина подойдет. Лев Михайлович сегодня обещался раньше быть. Удачно очень, не правда ли, Вадим?

Греков лишь тупо кивнул: язык и губы свело наглухо.

Вероника уже сервировала стол и сидела в ожидании гостя, скромно потупив взор.

Аделаида Павловна милостиво кивнула парню на стул, села напротив, принялась разливать заварку из красивого пузатого чайника с фигурками в старинной одежде.

Вадим, боясь пошевелиться, смотрел на чашки, тонкие ломтики апельсина на тарелке, воздушный торт, зефир в высокой вазочке, золотистые малюсенькие ложечки, узорчатые салфетки. После солдатской столовки все это выглядело ирреальным, кукольным. Он чувствовал себя неуклюжим, совершенно неуместным в этой вычурной обстановке. Ему казалось, что сейчас он обязательно что-нибудь сделает не так: сломает ложку или уронит крошки бисквита на белую скатерть.

Конечно, Вадим знал, что родители Иры не простые люди, и живет его любимая много лучше, чем он. Но в свое время Вадим не придавал тому значения: мало ли кто как живет? Главное любовь и понимание, а остальное значение не имеет. Однако сейчас, сидя на огромной, раза в четыре большей, чем в его квартире, кухне, глядя на обстановку, сервировку, он вдруг понял, насколько огромно различие меж ним и семьей Ирины.

Лев Михайлович был адвокатом, Аделаида Павловна заслуженным педагогом РСФСР. Тетка же Вадима, единственная родственница, не считая брата Егора, была швеёй. Понятно что, воспитывая двух мальчишек на более чем скромную зарплату, она многого не могла себе позволить. Вот такого красивого сервиза, например. И белую скатерть она стелила лишь в особых случаях. Правильно, стирать-то потом замучаешься.

Вадим вздохнул и, жалея, что не смылся вовремя за дверь, осторожно, чтоб не расплескать пахучий чай, взял чашку.

– Чем собираетесь заняться? – спросила, словно под локоть толкнула, Аделаида Павловна. Рука Грекова дрогнула и расплескала чай. На белом полотне скатерти расплылось желтоватое пятно. Парень, покраснев, поставил чашку на место и тяжело вздохнул: черт!

Женщина тактично промолчала о пятне, хоть и внимательно на него посмотрела:

– Не думали продолжить обучение?

– Я не думал еще, – да что у него с голосом?!

– Понятно, понятно, только с поезда, еще гражданская жизнь плохо воспринимается… Я помню, как вернулся Лев. Вы в курсе, что тогда служили три года? Да-а, тяжело было и тем, кто ждет и тем, кто служит, но мужчины должны выполнять свой долг, а женщины свой. Пока Лев Михайлович служил, я училась и ждала его. Прямо как Ирочка вас. Н-да… Мы все спланировали: Лёвочка еще в первый год службы отписал, что, вернувшись, станет адвокатом. Да, он очень целеустремленный человек… Берите торт, Вадим… Нам, конечно, было трудно, но мы не жалуемся и не жаловались. Да и некому было. Оба сироты – на кого нам было надеяться?.. И вот буквально через день, как Лев вернулся, отслужив, сел за учебники. Он с блеском окончил юридический институт. Притом, что и учился, и работал, чтоб содержать семью… Еще чаю?

Вадим мотнул головой, не смея поднять на женщину глаза.

– О чем же я? Ах, да! Светлые были времена. Но да, все проходит. Однако образование имеет огромное значение в любое время. Брат вот ваш, Егор Аркадьевич, весьма умный молодой человек. Комсоргом на заводе, и притом еще учится на вечернем… Где, Вера, Егор учится?

– В Политехническом институте, – разжала та губы.

– Да. Большое будущее у вашего брата… А вы, какое ПТУ закончили?

– Я? Автослесарь.

– Хорошая профессия, – поджала губы женщина. Вера с сочувствием посмотрела на парня. Вадим же ответил ей недоуменным взглядом: о чем разговор? Откуда мадам о Егоре знает? И чем плох автослесарь?

– Думаете на работу устраиваться? Говорят, слесари… хм, не плохо получают.

– Не знаю. Я только час, как с поезда.

– Да, конечно. Утомила вас?

– Что вы, нет.

– Как служили?

– Хорошо.

– А по военной линии пойти не желаете?

Вадим дернулся – двух лет за глаза хватило!

– Зря. Я бы подумала на вашем месте. Выправка у вас, Вадим, шарман. И типаж, подходящий под фуражку. Да, знаете, вам бы пошла военная форма: офицерский мундир. И потом, офицер это офицер. Сейчас вам будет легко пройти в военное училище, да и в академию вас возьмут после службы без особых трудностей. Стоит только проштудировать технические дисциплины, найти хороших знакомых. Мы, кстати, можем посодействовать. Лев Михайлович в прекрасных отношениях с полковником Касоновым. Он преподает в академии. Такой душка, милейший, милейший человек.

– Нет, Аделаида Павловна, военное поприще не для меня.

– Ага, – прищурилась женщина, видимо, считая иначе. – И все же стоит подумать, да? Офицеры сейчас на хорошем счету. Можно будет получить приличное распределение: ГДР, например. Представьте, что будете жить за границей?

Вадим поерзал на стуле, мечтая сбежать. Пожал плечами, заметив вскользь:

– Везде хорошо, где нас нет.

– А вот и не могу согласиться. Недавно Варвара Семеновна, подруга моя, из ГДР с мужем-майором вернулись. Много поведала интересных вещей. И показала. Там, знаете ли, Вадим, обслуживание совсем иное, и жизнь другая, размеренная, дефицита нет…

– Я, пожалуй, пойду, – попытался вылезти из-за стола парень. Неуклюже задел ногой соседний стул и тот с грохотом упал. Вадим чуть со стыда не сгорел, возвращая мебель на место и бочком, бочком проскользнул под недовольным взглядом Аделаиды Павловны в коридор.

Он долго сидел на скамейке у дома Иры в надежде дождаться ее, но часы шли, а девушка не появлялась. Из подъезда вышла Вера и удивленно посмотрела на парня:

– Сидишь?

– Сижу, – кивнул хмуро. – Где Ира?

– Она мне не докладывает, – пожала плечами девушка. – Иди-ка ты домой. Отдохни, потом позвонишь и встретитесь. Я передам, что ты заходил.

– Я дождусь ее.

– Глупо, Вадим. Мало ли у студентки дел? Может зачеты сдает, может, за конспектами к подруге зашла.

– Говорят, ее с парнем видели, – Греков испытывающе посмотрел на Шехову. Та чуть побледнела и замотала головой:

– Сплетни. Ни с кем Ира не встречалась и не встречается. Уж я бы знала.

Вадим вздохнул: Вере он верил. Хорошая у Ирины сестра, добрая, застенчивая и вся какая-то домашняя. С ней и по душам поговорить приятно и просто в тишине посидеть. А врать Вера вообще не умеет, что спроси, всегда правду скажет. Прямолинейная. Ирине это сильно не нравилось, а Вадиму импонировало.

– Вера, скажи, Ира меня ждала? – спросил дрогнувшим голосом, в глазах тоска такая, что сил в них смотреть нет. Девушка отвела взгляд и вздохнула:

– Глупый ты еще, Вадим… Ждала тебя Ира, ждала…

И пошла, не договорив. А парень так и остался сидеть, недоуменно поглядывая ей вслед.

Подумал, подумал, да направился домой, решив вечером еще раз наведаться, и тогда уж дождаться любимую, хоть с первой звездочкой она появись, хоть с первыми лучами солнца.

Зря он глупости думал.

Ирина сама пришла, да не просто прибежала – влетела в маленькую квартирку Грековых и с визгом повисла на шее Вадима. И оттаяло сердце, развеялись все сомнения парня.

Тетка Вадима лишь качнула головой, то ли осуждая, то ли радуясь за парочку, и слова не сказав, ушла на кухню своими делами заниматься. А что ей дело молодое? У нее вон стирка, готовка. Опять же привальную нужно организовать. Мало, что теперь придется крутиться, как заведенной, так еще и сумма на застолье уйдет немалая. Почитай вся, что Вадим ей отдал. Зачем вообще эти отвальные – привальные? Отслужил и ладно. Чего банкеты устраивать? Не миллионеры, поди, попусту деньгами сорить?

Вадим надышаться на Ирину не мог, из объятий выпустить боялся. Словно одержимый гладил ее, ласкал, целовал, и все шептал какие-то глупости.

Девушка тихо посмеивалась, но настойчивости парня не противилась, не отталкивала его жадные руки. Позволила увлечь себя в комнату, уложить на старый, скрипучий диван.

`Только б тетка не зашла' – мелькнуло у Вадима.

Не зашла…Вломилась, распахнув без стука дверь, когда Ира и Вадим уже успели привести себя в порядок. Вадим был сконфужен тем, что так быстро все закончилось, и косился на Иру: обижается? Насмехается? Укоряет? А та довольно улыбалась, делая вид, что все именно так, как она хотела, как было раньше.

Тетка Алевтина подозрительно оглядела парочку, узрела раскрасневшиеся щеки девушки, припухшие от поцелуев губы и недовольно уставилась на Вадима:

– Думаешь, отслужил, так мужиком стал? Как работать начнешь, так и девок целовать будешь. Ишь, устроили тут!

– Теть Аля…

– Циц! Не слепа еще, вижу, чем вы тут заняться удумали. А ну, марш на улицу!

Вот и вернулся домой. Словно и не уходил…

Пяти дней не прошло, как тетка принялась гнать Вадима устраиваться на работу:

– Нечего на шее у меня да Егорки сидеть. Вымахал детина, пахать на тебе надо! А ты только Иркой своей и занят. Поматросит она тебя да бросит. Нужен ей больно босяк.

– Теть Аля, я учиться хотел пойти…

– А кормить тебя кто станет, пока ты в своем институте штаны протирать будешь? Мне кто поможет? Я что трехжильная вас тянуть? Ты вона как лихо кутнул, а дальше что? Профыркал денежки-то? А тебе куртку надо. Ботинки уже малы. Да у меня вон долгов выше головы. Егорке опять же на свадьбу отложить надо.

– Да они вроде с Верой и не собираются жениться.

– Много ты понимаешь, – махнула тетка рукой. – В общем, мое слово такое – пойдешь к Егору на завод слесарем.

– Когда?

– Завтра!

`Вот и отдохнул', – с тоской посмотрел на закрывшуюся за теткой дверь Вадим. Теперь с Ириной реже видеться станут. Но опять же, как ни крути, а права тетя Алевтина: зарабатывать надо. А то и подарка Иришке не купить, в кино или кафе не сводить. Да и свататься в таком потрепанном виде не пойдешь. Погонят в шею. Ире опять же стеснительно, что он без особого шика одет. Намекает уже.

Действительно, хватит на шее теткиной сидеть, да у брата копейки клянчить, пора самому зарабатывать, о будущем думать – на свадьбу копить. Егор, конечно, не отказывает, помогает, но много он может? У самого расходы. А если, правда, жениться решит?

Вадим улыбнулся, представив, как они с братом играют свадьбы в один день и ведут сестер Шеховых по красной дорожке ЗАГСа. А что, не плохо получилось бы. И жилось бы им хорошо. Свои они и на чужбине – свои. Всегда поймут и помогут. Один бы Вадим в семье Шеховых оказаться побоялся. Пугала его Аделаида Павловна, а Лев Михайлович уверенности всякой лишал.

А с Егором проще будет. Вдвоем-то им и волк не страшен. Не первый раз они друг друга прикрывали да покрывали.

Решено устроиться работать к Егору.

– Да, здорово, – скривилась Ира. – Он в кабинете чистый и опрятный сидеть будет, указы всякие давать да путевки комсомольские выписывать, а ты в саже и грохоте здоровье свое портить.

– Не такой там грохот, как тебе кажется. Нормальный цех. Ребята замечательные. Зарплата хорошая, – и подмигнул, обнимая любимую. – Не печалься, Иришка, прорвемся. К осени свадьбу сыграем!

– До осени еще дожить надо, – нахмурилась, скидывая руку парня с плеч. Пошла, ладонью махнув в сторону киоска. – Мороженное хочу.

Вадим выгреб всю мелочь, что у него от денег, что Егор от щедрости своей дал, остались. Купил мороженное и догнал девушку.

– А сам? – забирая вафельный стаканчик, спросила Ира.

– Не хочу.

– Как хочешь, – пожала плечами, лизнула мороженное. Вадим невольно улыбнулся, залюбовавшись любимой. – Ты что? – удивилась та, встретив его восторженный взгляд.

– Красивая ты у меня, Иришка. Были б деньги, весь мир бы для тебя купил. Будут, Ира, будут. Все у нас будет, ты только потерпи, хорошо?

Та лукаво прищурившись, опять пожала плечами:

– Я женой стать не спешу.

– Почему?

– Учиться надо. И тебе б не мешало.

– Потом.

– Потом не станешь. Затянет пучина трудовых будней, и останешься неучем.

– Мое дело тебя обеспечить, а умом или руками, без разницы, – посерьезнел Вадим. Он шел, поглядывая то на девушку, то на мужчин, что оглядывали и ее, и его с ног до головы. Чудилось ему в тех взглядах презрение к себе и интерес к Ирине.

Он решительно обнял девушку, показывая, что эта красавица принадлежит ему. Иришка принялась вылизывать мороженное, как котенок, лукаво поглядывая на прохожих – симпатичных парней и мужчин. Вадим ловил ее взгляды и мрачнел все больше.

– Давай распишемся, – предложил уже во дворе дома Шеховых.

Ира сделала вид, что не услышала предложения. Чмокнула парня в щеку и зашла в подъезд.

Вадим работал, как вол, не гнушаясь и халтуры, лишь бы скопить лишний рубль Ирочке на подарок, безделушку, цветы, да просто сводить свою красавицу в кино или кафе. А еще тренировался, постоянно поддерживая тело в форме: Иринке нужна защита. Это он понимал четко и не ленился, накачивая и без того не слабые мышцы, изучая приемы рукопашного боя. Конечно, армейские навыки сильно помогали, но ему казалось, что для жизни полученных уроков мало.

Егора он почти не видел. Тот то приходил домой далеко за полночь и сразу ложился спать, то сидел до утра над учебниками. По утрам, когда Вадим поднимался на пробежку, брат либо спал, либо спешно собирался и уходил, порой, забыв позавтракать.

С Ириной же отношения стали буксовать: то ему некогда, то ей. Жизнь словно специально разводила их. Но Вадим боролся со всеми препонами, шел наперекор занятости, необходимости, откровенно плевал и на требования тетки, и на своих друзей, на рабочие авралы, просьбы товарищей, только бы увидеть любимую, лишний раз услышать ее голос. Чем дальше отдалялась от него девушка, тем сильней и упорнее он стремился к ней: сидел на скамейке до ночи, ожидая, что она выглянет в окно и увидит его, потакал любым ее капризам, тратился на подарки, искал ее по подругам и однокурсницам, звонил домой по двадцать раз. В итоге Ирина стала капризничать все больше, Аделаиду Павловну подбрасывать от одного его имени. На работе появились трения с коллективом и начальством, дома тетка ела поедом, брат косился осуждающе.

Как-то утром он дождался Вадима с пробежки, и они пошли на работу вместе.

– Ты затерроризировал Шеховых, – заметил Егор. Вадим недоуменно посмотрел на него:

– О чем ты?

– Неужели неясно, Вадим, что нельзя быть настолько навязчивым. Ты тем самым отталкиваешь Иру и ее родителей. А ведь без их благословления вам вместе не быть.

– Это они просили тебя мне передать? – насупился Вадим.

– И да, и нет. Они люди тактичные, не станут говорить прямо, но дадут понять. Если ты понял, значит с тобой можно иметь дело, а нет…

– А ты понял?

– Да. Потому и говорю тебе, предупреждаю, перестань вести себя, как одержимый. Это пугает и отталкивает. А у тебя и так небольшой авторитет в их глазах.

– Меня не волнует их мнение.

– А мнение Иры? Как ты не поймешь, она еще ребенок, по сути, и будет делать то, что скажут родители. А ты им не нравишься. Мало, тебе нечего предложить их дочери, так ты еще и невменяем.

– Ненормальный что ли? Это кто так решил? Мать Ирины? Да она сама – танкер! И что вдруг ты меня учить принялся? Ты-то чем меня лучше? Тем, что старше на три года? Или тем, что комсорг? Подумаешь, должность.

– Пока не должность, но благодаря Льву Михайловичу возможны перспективы. У нас обоюдовыгодные отношения. Он подтягивает меня, взамен я помогаю ему и делаю так, как нравится им, как они хотят. Думаешь, мне хочется гнуться? Нет, но иначе нам не вылезти. Ты хочешь всю жизнь пахать на заводе и жить от зарплаты до зарплаты? Я – нет. Поэтому согнусь, прогнусь, но получу устойчивое положение в руководящей сфере.

– Подожди: ты, ты, ты, а где Вера? Я думал, у вас любовь.

– Это у тебя к Ире любовь параноидальная! Посмотри вокруг Вадим: какая любовь к черту? Пока мы молоды, мы должны сделать крепкий фундамент для своего будущего и будущего своих детей. Не знаю как ты, а я не хочу, чтоб мои дети жили, как жили мы с тобой.

– Чем мы плохо жили? – пожал плечами Вадим и удостоился презрительного взгляда брата:

– Неделю на сухарях жить, донашивать вещи друг за другом, во всем себе отказывать и с завистью смотреть на более обеспеченных сверстников – это нормально?

– Что-то я не понимаю тебя, Егор, неужели главное – деньги?

– И связи. Два кита стабильности.

– А на кой черт эта стабильность без любимого человека?

– Порой мне кажется, мы разговариваем на разных языках, – передернул плечами Егор. – `Любимая'! А что ты можешь ей дать?! Что, кроме иллюзии?! Ты сам – никто, у тебя нулевые перспективы, так какое имеешь право думать о совместном будущем с тем, кто стоит выше тебя на социальной лестнице? Сам в дерьме и любимую туда же? Это и есть твоя – любовь? А что дальше?! – Егор остановился и, развернувшись, в упор уставился на Вадима. – Что ты можешь предложить Ире кроме горячего сердца? Романтику неустроенности? Хорошо, положим, ты настолько туп, что не понимаешь элементарного, она настолько легкомысленна, что купится на твои абстрактные чувства, но как быть с ее родителями? Думаешь, они тоже настолько недальновидны? Думаешь, они позволят Ирине выйти за тебя, босяка, замуж? Позволят ей погубить свое будущее? Повесят себе на шею какого-то работягу? Зачем? С какой радости они так поступят? Что, их дочь кривая, убогая? Других кандидатов не найдется в мужья? Более достойных, равных по положению. Перспективных.

– Ты Шехов, да? – начал злиться Вадим.

– Нет, я твой брат, и хочу, чтоб ты был устроен, как хочу быть устроен сам!

– Ты не любишь Верку, – качнул головой парень.

– А причем тут любовь? Что за чушь? Миллионы женятся без любви и живут много лучше, чем с ней. Кому она нужна, тем более в нашем с тобой положении? Ты видишь иной выход, кроме удачной женитьбы? Я – нет. И потому я не даю волю чувствам, рассчитываю каждый шаг, каждое свое слово! Шеховы мой шанс. Он мог быть и твоим, но ты сам рубишь сук, на который сел! Пойми ты: что Вера, что Ира – марионетки. Они сделают так, как скажут им родители! Значит, нужно нравиться именно родителям! Понял?!