Текст книги "Синдром синей бороды"

Автор книги: Райдо Витич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

– Нет, – упрямо качнул головой Вадим, нехорошо поглядывая на брата. Ему было противно, что все услышанное исходило из уст честного, прямолинейного Егора. Что же с ним случилось за те два года, что Вадим был в армии?

– Значит, дурак. Дальше пеняй на себя. Я тебя предупредил – меняй тактику. Иначе, не видать тебе Ирины.

– Иришка, ты меня любишь? – с тоской спросил Вадим, обнимая девушку.

– Люблю, а что? – улыбнулась та.

– Сильно любишь?

– Что за странные вопросы? – отстранилась та.

– Ну, ответь…

– Ну, сильно, – рассмеялась девушка, решительно не понимая причину столь странных вопросов, насупленных взглядов и печального вида Вадима. – А что?

– Давай поженимся?

– Не сейчас…

– Третий месяц – не сейчас. А когда? Ближе к старости?

– Мне институт нужно закончить…

– Еще три года ждать?

– Можно на последнем курсе…

– Кто сказал, что можно, что нельзя?

– Вадим, что с тобой? Неужели неясно? Я раз двадцать уже объясняла…

– Объясни двадцать первый.

– Где мы жить будем?

– У меня.

– В этой конурушечке вместе с твоей теткой и братом? А потом еще Веру туда же?

– Другие живут, – насупился Вадим.

– Но я и ты – не другие. Не дуйся, посуди сам, даже если будем все вместе жить, как заниматься-то? Это ж коммуналка. А потом если еще и дети появятся? К нам переедем? Если мы пойдем против моих родителей? Мечтать не стоит. Да и не хочу я с ними отношения ломать. Они мои родители, они умнее и опытнее. Я их люблю не меньше тебя. Не разрываться же меж вами. Потерпи.

– Я им совсем не нравлюсь?

– Не то что совсем…

– Понятно, – ощетинился Вадим.

– Какой ты вредный стал и злой! Будешь букой, я тебя брошу!

– Я не вещь, между прочим, чтоб меня бросать!

– Поссориться хочешь?! Да и катись! Надоел ты мне со своим недовольством! – дернулась девушка и направилась к подъезду. Вадим хмуро посмотрел ей вслед:

– Сама катись! – прошипел в сердцах. Посидел, подумал и рванул за Ириной в подъезд. – Подожди, Ира! Постой!

Перехватил уже у дверей, сжал в объятьях, готовую оттолкнуть его девушку:

– Ну, прости, прости дурака! Я же не со зла! Прости, Ирочка! Люблю я тебя! Одна ты у меня, во всем свете одна!

Прижал к себе, шепча как заклинанья сумбурные заверенья. Но разве сам слышал, что говорит, понимал? Он лишь чувствовал, что только что мог потерять ее, и больше не хотел и капли тех чувств испытать:

– Жить без тебя не могу. Ты же одна у меня на все времена. Если ты меня бросишь, я не знаю, как жить буду. Все ведь ради тебя, для тебя… Как скажешь, так и будет, я же не против. Просто тоска без тебя. Я что угодно ради тебя сделаю, только не уходи, не жить ведь мне без тебя, не дышать, милая…

– Однолюбы нонсенс. Попал ты старик, – вальяжно рассевшись на лавке в сквере, протянул Стрельцов. – Сколько ты с Шеховой?

– Четыре года.

– И четыре года ни с одной, кроме Ирки? – поразился Александр.

– Не хочу. Да и скучно.

– Ага, ага. Тупые значит и кривые? Одна Ирина-матушка умница-рукодельница, краса писаная?

– Сейчас в лоб получишь, – предупреждающе заметил Вадим, услышав оскорбительный сарказм в голосе друга.

– Это ты легко, – хмыкнул тот. – Но не о том речь. Слушай, а как насчет: клин клином вышибают?

– Да не интересны мне другие девчонки.

– А много ты их видел? Я тебя с такими цыпочками познакомлю, что ты свою Ирку через час забудешь! Правда, Грек, что как монах? Пошли к нам. Компашка подобралась – все как один – без всяких моральных заворотов. Мужики мировые, девчонки – звезды! Пошли, ну? Сегодня собираемся, музыка, танцы. На даче только молодежь.

– У кого на даче?

– Да ты его не знаешь, его Егор твой знает…

– Егор? – нахмурился Вадим.

– Ага. Из его комсомольских кругов парень: Костька Макрушев.

– Егор тоже с вами?

– Нет. Был пару раз. А больше не приходит, нос воротит. Не интересно ему с нами, комсоргу. Правильный сильно. Слышь, говорят, он жениться на Иркиной сестре собрался, правда?

– Собрался, – грустно кивнул Вадим и вдаль посмотрел. Листья уже облетают – осень. Идет время, и дела идут. У всех, кроме него. Егора Шеховы благословили. А у них с Иринкой как было, так и осталось. Родители даже слышать о свадьбе не хотят, да и сама не понятно, что хочет, вроде – люблю, а вроде – нет. То – давай встретимся, то – некогда. И последнее все чаще, а первое – все реже. Смурно на душе у Вадима, мысли в голове нехорошие бродят.

– Пошли, старик, повеселимся. Это ж тебе не в ЗАГС, узду на шею кидать. Покрутишь роман с одной, другой, может, и поймешь, что не сошелся свет клином на Шеховой.

– Не знаю. Подумаю. Пойду я.

– Только встретились.

– Еще увидимся, – поднялся Вадим.

– А-а, ну давай, беги на дежурство. Как Иркины окна стеречь надоест – звякни. Телефон мой знаешь. Поедем, тебя подберем. Мы почти каждый день собираемся.

Донеслось уже в спину Грекова.

– Ир, не могу я так больше. Давай решать.

– Что решать?

– Все! Все решать: что мы, кто, где, как!! Всю душу ты мне вынула! Чувствую себя болонкой на поводке! Не хочу больше по подъездам отираться, окна твои сторожить, трахаться, пока тетка в магазине, встречаться от случая к случаю! Я живой и люблю! Я хочу знать, кто я тебе, понимать, что это навсегда и вне зависимости от чужого мнения!… Егор вон жениться надумал. Твои слова не сказали. А мы чем хуже? Хочешь, завтра же свататься приду?

Ира испуганно хлопала ресницами:

– Нет, не хочу.

– Почему? Может, я тебе не нужен? Может, мне повеситься на том клене у подъезда, чтоб ты поняла, что ты для меня значишь?!

– Ты меня пугаешь!

– Я сам себя пугаю, – сник Вадим. – Места себе не нахожу. Везде – ты. Наваждение просто! Пока с Егором непонятно было, я еще как-то держался, а сейчас мысли всякие в голове бродят. Возьмут вот тебя и выдадут за какого-нибудь очкарика элитных кровей!… Брату вон все, пожалуйста, а меня и на порог не пускают. Не нравится твоим, что я работяга, да? Перспектив нет, да? Да плевать мне на все перспективы! Мне ведь ничего не надо! Ты мне нужна! Только ты! И ясность! Думаешь, не сумею обеспечить тебя? Да из кожи вылезу, но у тебя все будет что захочешь! Мы ни у кого ничего просить не будем, я сам все сделаю! Давай сбежим, а, Ира? Я квартиру сниму, найду в любом районе, будем жить – ты учиться, я – работать.

– Перестань, Вадим. На что мы будем жить? Если я сбегу с тобой, родители мне и копейки не дадут…

– Я дам, я! Все, что ты хочешь!

– Да что ты можешь?! – сорвалась девушка и сникла под горящим взглядом Вадима. Повисла тишина, горькая, мрачная.

– Значит, не любишь? Пошел вон, да? – тихо спросил Вадим, страшась услышать: да!

– Глупый ты, нетерпеливый. Люблю, сто раз сказала. Потерпи.

– Сколько можно?

– До Нового года. Егор с Верой поженятся, тогда и о нас разговор с родителями можно будет заводить, а сейчас не вовремя. Не хочу я свадьбу свою и сестры в один день справлять. Для женщины это очень важный день. У каждой своя дата должна быть. А то, что мы и годовщины в один день праздновать будем?

– Конечно, Ирочка, я понимаю, извини, – оттаял Вадим, полез обниматься. – Правда, подождем до Нового года, королева моя.

– Мальчишник, старик, дело святое, – многозначительно заметил Стрельцов, складывая бутылки шампанского в сумку.

Из комнаты вышел Егор, поправляя на ходу воротник новенькой замшевой куртки. Хлопнул брата по плечу:

– Поехали? Теть Аля, мы ушли! – крикнул в сторону кухни и вытолкал Вадима на площадку.

– Мальчишник? – спросил Вадим Егора, оглядывая шикарные апартаменты `дачки' и девушек, что были словно на подбор, одна другой краше. Таких граций в таком количестве Греков-младший еще не видел и немного робел.

– Не стесняйся, – подтолкнул его Егор в помещение ближе к камину и уютным диванам. – Знакомься: Василий.

Темноволосый парень в кремовом джемпере отвесил галантно-насмешливый поклон, с прищуром разглядывая гостя.

– Алеша.

Худой парень с огромными серыми глазами задумчиво вглядывался в содержимое пузатого бокала и не обратил внимания на Вадима.

– Ларион.

Жгучий брюнет с полосатым галстуком на крепкой шее щедро улыбнулся и пожал ладонь.

– Костя.

Мужчина в строгом костюме кивнул, но с дивана не встал. Обнимающая его длинноволосая блондинка в блестящем платье заинтересованно оглядела Вадима и улыбнулась:

– Катя, – пропела томно.

– Лиля и Света, – представил Егор двух шатенок, стоящих у камина.

– А я Марина, – вынырнула откуда-то из-за плеча Вадима большеглазая кудрявая девушка в длинном вечернем платье.

Он почти не пил – пару фужеров шампанского и только благодаря настойчивости Марины, что взялась ухаживать за ним. Однако чувствовал себя основательно пьяным. Ему было хорошо и вольготно: он танцевал то с Катей, то с Лилей, но чаще с Мариной. Как ему казалось, делал весьма удачные комплименты девушкам и поддерживал разговор с мужчинами. К ночи Егор засобирался домой.

– Тебе тоже пора, – толкнул Вадима в плечо. Тот с трудом сфокусировал взгляд на лице брата и, не успев сообразить, о чем речь, услышал ответ, что дала за него Марина:

– Пусть Вадим останется, Егор. Ты же видишь, он не хочет уезжать. Да, Вадим?

Парень согласно кивнул, впрочем, не понимая, на что согласился.

Егор подозрительно оглядел его и попросил:

– Большей не пей. Может, все-таки домой?

– Нет, – обнял Марину Вадим, думая, что обнимает Иру. Брат с сомнением посмотрел на девушку, потом опять на парня и нехотя согласился:

– Ладно, оставайся. Я поехал. Утром дома появись.

– Ага, – засмеялся парень: до чего Егор заботлив! – смешно…

Последнее, что запомнил Вадим: как отъезжала от крыльца волга, светя фарами на засыпанный пожухлой листвой асфальт, вычерчивая желтые кривые в темноте. Потом высокий фужер с пузырящейся жидкостью и длинные пальцы с красными ногтями.

Очнулся он оттого, что кто-то настойчиво тормошил его. Вадим с трудом разлепил веки и уставился на незнакомого усатого мужчину.

– Все, выспался, считай, на мягком. Вставай, – пробасило над ухом. Парень приподнялся и, застонав, сжал ладонями виски. Сел, жмурясь то ли от резкого света, то ли от жуткой боли, раскалывающей голову. Он пытался понять, где находится, у кого, кто эти люди, что толпятся вокруг, и отчего все галдят?

Ему в лицо полетела одежда. Он, слабо соображая, что делает, натянул брюки и понял что они не его: минимум на размер больше, к тому же и без ремня.

Вадим огляделся, поддерживая одной рукой брюки, другой голову, и хотел спросить: где его одежда, где он сам и что происходит. Увидел, что усатый в милицейской форме. Сообразил, что тот не просто так расположился за столом, как хозяин, и спросил:

– Что-то случилось?

– Это ты нам сейчас, милок, и поведаешь, – прищурился усатый. Еще один милиционер сунул в лицо Вадима его брюки и рубашку:

– Ваше?

– А?.. Да… – протянул руку, желая забрать, но мужчина отдал одежду еще одному милиционеру, хмуро бросив:

– Вещдок.

– Кто? – не понял Вадим. Качнулся, пытаясь уследить за передвижением представителей правопорядка. А те уже сдирали с широкой постели простынь, заглядывали под кровать, сновали по комнате с самым деятельным видом.

– Что происходит? – скривился в попытке понять парень.

– Не помните? – скрипнула злость в голосе усатого. Вадим уставился на него:

– Нет. Я что кого-то убил?

– А могли?

– Нет.

– Садитесь, – указал милиционер на стул у стола и кивнул своему товарищу. – Сань дай ему какую-нибудь рубашку.

– Боевые раны прикрыть? – криво усмехнулся тот, кого назвали Сашей. Вадим непонимающе нахмурился, посмотрел на себя и замер: от плеч до груди шли красные ровные полосы, царапки, синеватые пятна. Попытка вспомнить, где он раны получил, ни к чему не привела – в памяти было пусто.

– Я что в клетку с тигром ночью залез? – спросил сам себя.

– Почти, – хмыкнул третий милиционер, моложе остальных, и подтолкнул парня к столу, кинув в руки мятую рубашку.

– Не моя, – заметил Вадим.

– Твоя на экспертизу пойдет, милок, – с презрением процедил усатый. Взял в руку ручку и давай спрашивать, что-то царапая на листах бумаги. – Имя, отчество, фамилия. Год рождения. Где прописан. Паспорт с собой?

– А? – сильней нахмурился Вадим, хлопнулся на стул напротив служаки. – Нет, дома.

– Зовут как?

– Кого?

– Тебя!

– Вадим…

– Фамилия, отчество?

– А?.. Греков, – черт, а отчество зачем?.. И какое? – Что происходит?

– Отчество?!

– Греков… Аркадьевич. Вадим Аркадьевич Греков. А что произошло?

– Вам знакома гражданка Селезнева Марина Игоревна?

– Кто это?.. А должна быть знакома?

– Сегодня ночью вами была изнасилована гражданка…

– Чего сделана?! – не поверил своим ушам Греков.

– Изнасилована тобой, подонком! Зальют глаза и мозги, а потом: чего, кого, как?! Ничего, сейчас тебе в камере быстро все подробности расскажут, а заодно научат, как себя с женщинами вести! Давайте-ка его, голубчика, на выход, – кивнул подручным лейтенант.

– Подождите!.. Мужики!.. Да, не мог я!! Вы что?! – запаниковал Вадим, вскочил.

– Сопротивляться? – процедил усатый и ударил парня в живот. Греков охнул, согнувшись, и получил локтем по шее. На руках за спиной защелкнулись наручники.

– Я ничего не понимаю, не понимаю, – в отупении шептал Вадим, боясь смотреть на брата.

– Не мямли, Вадим! Знаешь, чего мне стоило пробиться к тебе? Да ты знаешь, что к подследственным вообще не пускают?! Говори четко: что было, ну?!

– Да не помню я! Ни черта не помню! Одно знаю: не мог я ее изнасиловать, не мог!!

– Тихо! – Егор с опаской покосился на охранников и вновь качнулся к брату за решеткой. – Короче, слушай и запоминай: ничего не было. Не бы-ло!

– Экспертиза…

– Не твоя забота!… Я вытащу тебя, слышишь? Вытащу, только не кисни и ничего не подписывай. Так и говори – не было, не помню. Адвокат уже разговаривает со следователем…

– Господи, Иринка же узнает, – обхватил голову руками Вадим.

– Уже.

– И что?! – вскинулся парень. – Она верит? Скажи ей, что это не правда, передай, что я не мог… я ее люблю, Егор! Я не мог!…

– Тихо ты! Мог – не мог – все уже знают. Адвокат, думаешь, у меня в кармане сидел?

– Лев Михайлович? – стыд-то какой! Мама! – застонал парень, скривился, еле сдерживая слезы. Все, прощай нормальная жизнь, Ирочка… Нет, она должна понять, должна сообразить, что он не насильник!

– Гвиденко его знакомый. Молодой еще, но матерый. Обещал вытащить. Слушай его! – поморщился Егор то ли от ненависти к брату, то ли от жалости. – Бога душу, Вадим! Как ты мог?! Как ты мог?

– Передай Ире, Егор…

– Да какая Ира, к чертям! Тебе срок светит, идиот!

– Ну, что, молодой человек? Не хорошее дельце-то, тухлое, я бы сказал. Но да потянем время, глядишь, оно нам на руку и сыграет, – сложив замком руки на столе, пропел адвокат, ухоженный мужчина лет тридцати. Пахло от него дорогим табаком и не менее дорогим одеколоном. Вадиму не нравился этот запах. Как впрочем, и сам адвокат: ухмылка, масляный взгляд, дорогой костюм. Греков чувствовал себя холопом, явившимся по зову барина. И понимал, что выхода у него нет. Нужно смириться, потому что нужно выбраться отсюда во чтобы-то ни стало, встретиться с Ирой, объяснить ей чудовищность произошедшего, заверить, уверить, что он по-прежнему любит ее, и ни с кем, кроме нее, не был, и быть не мог. Его подставили… Вот только кто и зачем?

– Странностей, конечно, много в твоем деле. За них и будем цепляться. Я уже обратил внимание следователя на некоторые нюансы. Жаль, что ты ничего не помнишь. А может, мне-то поведаешь тайны, скрытые в памяти, а?

– Я честно ничего не помню.

– Опоили?

– Не знаю. Пил шампанское.

– Сколько?

– Два или три фужера.

– Странным вкус не показался?

Вадим пожал плечами: а то он раньше только шампанское пил и мог сравнить!

– Ладно, – вздохнул адвокат. – Хотя этот факт я без внимания не оставлю. Очень на намеренное отравление похоже. На воздействие каких-то транквилизаторов. А может и попросту `ершик' тебе сделали. Подлили водочки, вот голову и унесло. В крови повышенное содержание алкоголя обнаружено, никак после двух фужеров шампанского, а как будто бутылку русской в одиночестве выпил… Что о потерпевшей сказать можешь?

– Ничего. Я знать ее не знал. Там познакомились. Она липла ко мне.

– А как липла-то?

– Ну… танцевать приглашала, прижималась. За стол рядом села, то ладонь на колено положит, то… буженину на тарелку.

– Интерес проявляла к твоей персоне.

– Да.

– Вот тоже странно, – зашелестел бумагами адвокат. – Потерпевшая не производит впечатление невинной жертвы. Со стервозенкой гражданка, сама себе на уме… А вот по фактам смотри: платье ее изорвано, сперма твоя обнаружена у входа во влагалище, на бедрах, остатках одежды, простынях, но из телесных повреждений у потерпевшей лишь кровоподтек на скуле и ушиб правой кисти. Интересно, правда? Причем кровоподтек на лице она заработала, встретившись с тупым предметом. Что это за предмет: твой кулак или, пардон, кирпич, непонятно. Но можно утверждать последнее, а никак не первое, как заявляет она, если учесть, что сотрясения головного мозга не последовало. Экспертиза не выявила!… А должно было быть сотрясение-то. Паренек ты не слабый, да и потерпевшая говорит, что после того, как ты её ударил, она потеряла сознание. Но отчего, если сотрясения нет? От страха? Так не девственница была – чего пугаться? Хорошо, бабы народ непредсказуемый, положим, напугалась, тебя как кошка исцарапала, а ты в ответ что? По лицу съездил и только? Терпение, однако, у тебя. А по виду не скажешь… Еще один нюанс – так рвался, так хотел, что платье порвал, но аккуратно, почти по швам и не задев потерпевшую. Экий ты ас! А что ж тогда дело до конца не довел, по дороге кончил? Перевозбудился? Ее пожалел? Меткость потерял? – внимательно посмотрел на парня Гвиденко. Вадим лишь пожал плечами. – Да-а, вот и я не знаю. Но впечатление складывается, что кто-то очень хотел тебя за решетку отправить. И надолго. А Селезнева взялась помочь. Ну-у, это мы еще посмотрим.

Подмигнул Грекову адвокат, щедро улыбнувшись.

– Белыми нитками дело шили, вот мы швы и подпорем. В камере-то как? Не притесняют?

Лицо парня закаменело: в камере и быть не может хорошо, а на счет подставы?…. Он и сам о том же думал, но понять не мог, кому ж он дорогу перебежал? Шеховым? Вполне возможно, но тогда бы Лев Михайлович адвоката ему не посылал. Хотя, может, и Ира его уговорила, поэтому сжалился, а не от доброты или расположенности к Грекову, да и глаза отвести – вот, мол, о тебе печемся, так что зла не держи, на нас не думай. Да опять же, не слишком замысловато для Шехова? Не в его стиле? Он, конечно, сух и строг, но не подлец, и не солил ему Вадим, чтоб так круто подставлять…

Тогда кто его подставил? Больше кандидатов не было.

– Ясно, но здесь я тебе не помощник. Терпи, сам думай, как углы в камере обходить. Готовься к долгому следствию. Я время тянуть буду, чтоб потерпевшая запаниковала. Глядишь, путаться начнет в показаниях, от слов своих отрекаться, а там и вовсе от обвинения откажется. Свидетелей-то нет. Вот тоже интересный момент. Илларион Апаян спал в соседней комнате и ничего не слышал. Такая борьба меж вами с Селезневой развернулась! Ты ее насиловал. Зверски так, основательно, а она что? Молчала? Нет! Кричала, утверждает, во весь голос… Но никто не слышал! А? Ни Апаян, ни Константин Макрушев, хозяин дачи, ни его невеста, Катерина Лазарева. Ну, хорошо, те своим делом наверху занимались, а Апаян-то оглох что ли? Настолько пьян был? Утверждает, что нет. Однако – не слышал! Проснулся лишь перед приходом доблестной милиции! Ничего себе сон, да? – развел руками Анатолий Викторович. Посмотрел на Вадима и вздохнул. – Одно плохо – улики. С ними тебя под подписку не вытащить. Но, опять же, не все сразу. Посмотрим, как там оно дальше будет.

– Ну, что, кобелек? Отмазывает тебя адвокат? – ощерился в камере щербатый, разрисованный татуировками мужчина. Вадим сел на нары, не обратив на него внимания. Обнял колени руками, уставился с тоской в стену.

– А со мной поговорить не хочешь? – спустился к нему щербатый, подсел рядом с гадкой ухмылкой. Провел шершавой ладонью по плечу. – Не плачь, красавица. Первым петухом на деревне будешь!

Заржал, сплюнув на пол.

Вадим дернулся, скидывая его руку, уставился зло в небритое лицо:

– Пошел вон!

– Ах, какой горячий петушок, – качнул мужчина головой.

– Рот закрой, пока не получил за оскорбление!

– Ох, ох, как страшно, – опять заржал тот, и вдруг ударил парня, попытался прижать к нарам. Закричал, подзывая своих. – Давай сюда, Сергун! Проторим дорожку!

С верхней полки вниз скользнул амбал и худощавый пожилой мужичок.

Вадим головы лишился – взбрыкнул, откидывая щербатого. Принял бой с тремя, готовый загрызть их, если понадобится, и умереть, но не сдаться.

Остальные сокамерники лишь смотрели, не желая лезть в драку, которая становилась все страшней. В руке амбала блеснула заточка:

– Нож! – упреждающе крикнул Вадиму худой парнишка из новеньких. И получил по лицу от соседа:

– Засохни, фраер!

Этого Греков уже не видел – он встречал летящий на него кулак с заточкой. Сталь вскрыла ему ладонь, но удар ноги Вадима достал цели – амбал полетел к параше. Сергун отправился следом, на руки товарищей, сидящих на нарах справа. А вот щербатый не унялся и мастерски отшлифовал парню лицо и живот.

Вадима бы забили насмерть, но очнулись охранники и ворвались в камеру.

– Кто на тебя напал? – спросил седой сержант.

– Никто, – буркнул Вадим, играя желваками на лице.

– Ладно. Заштопают, пойдешь в карцер, – кивнул и вышел. Угрюмый фельдшер подшил парню ладонь и рану на ребрах. Дал таблетку и махнул молоденькому охраннику: забирай клиента.

Вадим сам не знал, как выдержал три месяца.

Время тянулось неимоверно долго. Дни еще как-то шли, а ночи, словно буксовали в вязких раздумьях о прошлом, настоящем и будущем. Он не знал, что его ждет завтра. Не знал, что ждет через час. Боялся думать о том, что будет через год. И до внутренней дрожи хотел видеть Ирину. Обнять, прильнуть к ее ногам, и если понадобится, умолять принять его. Он даже готов был просить прощения за все грехи, не то, что свои – чужие, лишь бы все как прежде было – он и Ирочка вместе. Навсегда.

`Она поймет', – уверял он себя и жалел, что не может сейчас быть рядом с любимой, поддержать, объяснить суть произошедшего.

Бывали минуты, часы, когда он сам сомневался: не виновен ли он?

Щербатый, как-то сменив гнев на милость, заметил невзначай:

– Со мной в несознанку играть не надо. Такому волчаре, как ты, девку порвать, что высморкаться.

`Неужели я действительно мог изнасиловать'? – холодком проползала мысль в разум Вадима. И понимал: раз уж ему такое в голову приходит, то Ире тем более.

Как же она встретит его?… А ждет ли?

Примет ли, поймет? – душили вопросы. И ради ответов он готов был на все.

– Вот и дождались! – заявил Гвиденко, хитро улыбаясь. – Готовься к воле. Потерпевшая окончательно запуталась в показаниях. После доверительной беседы со мной, гражданка Селезнева готова признать произошедшее досадным недоразумением, если ты женишься на ней, восстановив, так сказать, ее честь в глазах сограждан! – хохотнул адвокат.

По лицу Вадима прошла судорога. Взгляд стал таким, что адвокат насторожился. Спросил тихо:

– Порвать ее мечтаешь? Я бы о том же думал, но… ты там, а я и она – здесь. Решай.

И Вадим решил. Чтоб выйти, он готов был жениться на ком угодно.

Только бы сделать шаг на волю, к Ирочке.

А там воздаст каждому по делам. И Богом и палачом станет. Ирину вернет, без всяких отсрочек в ЗАГС ее потянет. А Марину раздавит как гадюку, но, прежде узнает, от какой радости ей Грекова за решетку упрятать захотелось?

И одного он тогда еще не понимал, стремясь вперед, на свет и свободу, в прежнюю жизнь: что не будет уже как было, не может быть. Потому что нет больше того Вадима, как нет и той Иры.

Через две недели Вадима выпустили.

Его встречал Егор.

Понятно, что тетку Вадим и не надеялся увидеть у Крестов. Но был готов к встрече с суженной, что мечтала о печати в паспорте, не гнушаясь в достижении незатейливой цели самыми низкими способами.

Но больше всего мечтал увидеть Иру. Обнять тут же, зарыться лицом в ее пахучих пушистых волосах, пряча слезы радости…

Однако ждал его лишь Егор.

– Где Ира? – вместо `здравствуй' спросил Вадим. – Ты сказал ей, что я выхожу?

Егор отвел взгляд, закаменев лицом, и потащил брата прочь от стен узилища.

– Что случилось, Егор?! – дернулся парень, требуя ответа. – Она забыла меня? Не хочет знать, видеть? Она поверила поклепу?!

Брат молча стоял и хмуро смотрел на Вадима. И чувствовалось в его взгляде, молчании, скорбное, плохо спрятанное осуждение.

– Что ты молчишь?! – встряхнул его Греков, заподозрив неладное.

– Иры больше нет, умерла, – выдавил Егор.

– Что? – посеревшими губами прошептал парень, не желая верить в услышанное, принимать, понимать. Не правда! Бред! Сон, какой-то кошмар… Сейчас он проснется: растает снег и желтый ковер опавших листьев вновь будет укрывать промокшие улицы. Он будет в обнимку шагать с Ириной по проспекту и болтать ни о чем, просто наслаждаться ее обществом. Она будет улыбаться, мягко, нежно, как только она умеет. А Вадим будет любоваться ее улыбкой, выбившимся светлым локоном у виска, лукавыми глазами. И целовать шелковую кожу на щеке, вдыхать тонкий аромат духов…

– Нет, – отшатнулся от брата. Замотал головой. Выставил руки: молчи, только молчи! Ты ничего не говорил, я – ничего не слышал!

И развернувшись, рванул в сторону метро, чтоб как можно быстрей добраться до дома Шеховых.

– Стой! Стой, Вадим!! Не ходи туда!! – пытался остановить его Егор.

Тщетно.

– Она повесилась из-за тебя. Не приходи больше сюда, – глядя куда-то мимо него, сказала Аделаида Павловна, застыв в открытых дверях. Ее осунувшееся лицо без привычного макияжа, казалось старым и страшным. А может черный платок, и черное платье превращали еще молодую, в принципе, женщину в старуху?

Вадим отпрянул, сам не понимая – от нее или от известий? Шатаясь, вышел из подъезда и осел, скользя по стене у дверей: Ира?… Почему? Как?… Ирочка…

Ирка!!!

…..

Вадим застонал: сердце, вспомнив ту боль, сжалось. В горле образовался ком.

Из динамика лилось: …. я хочу быть с тобой, я так хочу быть с тобой, и я буду с тобой… Твое имя давно стало другим, глаза навсегда потеряли свой цвет. Пьяный врач мне сказал – тебя больше нет…

Словно специально будоража старую рану, и без того жгущую и рвущую его душу. Ни годы, ни люди, ни дела, не смогли затянуть ее, унять боль и подарить облегчение.

Губы, как тогда прошептали в пустоту и тишину, царящую внутри него – зачем же ты, Ира? Зачем же так, милая?…

Вадим горько усмехнулся.

Глава 4

Греков потер висок, приходя в себя, медленно поправил зеркало обзора, поглядывая на свое серое от обуявших переживаний лицо. Повернул ключ зажигания, плавно тронулся с места, и достал из кармана телефон:

– Егор? Привет, брат, – выдавил улыбку, что скрашивала жесткий тон, придавала голосу игриво-беззаботную интонацию. – У меня сегодня свободное время образовалось. Не прогонишь, если вечером загляну?… Нет? Хорошо. Буду.

Вадим захлопнул телефонную трубку и стер с лица улыбку: Не сомневайся, Егор, приеду.

– Вера, Вадим придет сегодня вечером.

– Хорошо, я уже отправила Машу в магазин, – наблюдая в окно, за играми детворы, во дворе, ответила Вера.

– Не подкачай, надеюсь на тебя. Ему сейчас плохо, мы должны….

– Конечно, Егор, зачем объяснять? Я все понимаю.

– Ну, хорошо. Постараюсь быть дома в шесть. Что-нибудь купить по дороге?

– Я позже скажу. Еще не знаю все ли Маша возьмет по списку.

– Хорошо.

Вера нажала кнопку отбоя и, застонав, уперлась кулаками в подоконник: Господи, прости и помилуй! Когда же это кончится?!

Нет, она должна взять себя в руки. Все как обычно, все как всегда. Не первый раз они собираются, и не последний. Выдерживала предыдущие визиты Вадима и этот выдержит. Тем более, наезжает он редко, а появляется и того реже. За двадцать лет раз пять и виделись-то. В основном он подарки шлет, да по телефону с Новым годом да днем рожденья, от хорошего настроения поздравляет.

Нет, все хорошо.

Все хорошо!

Маша, толкая корзину вперед себя, сгребала в нее банки с крилем, кукурузой, гранатовый сок.

– Грузовик понадобиться, – недовольно заметила Катя, повертев в руке банку с лососем.

– Брось эту гадость, – покосилась на нее Маша.

– Да я-то брошу… Нет, ну что вы извращаетесь? Почему нельзя в ресторане еду заказать?

– У мамы пунктик. Пища должна быть только свежей и только домашнего приготовления. Рестораны, кафе – неуважение к желудку.

– Да? – искренне удивилась Катерина, и даже приложила ладонь к своему животу, чтоб убедиться, что он еще не умер от вчерашнего похода в ресторан. И фыркнула. – Глупости все это. Если питаться в нормальном заведении ничего с желудком не будет. Кстати, что скажу! Мы со Шкаликовой пока ты тонзилитишь нашли приятный китайский ресторанчик. Всего пятьсот рублей и ешь, сколько хочешь. До шести вечера!

– В чем прикол? – с прищуром посмотрела на подругу Грекова.

– Э-э-э… пить хочется. Китайцы перца и приправ всяких не жалеют, садюги.

– Угу. И сколько чашечка чая в том ресторанчике стоит?

– Ну-у, много, – отвела взгляд Катя. – Это я так. Вкусно было… Мороженное брать будешь?

– Нет. Пошли к молочному отделу. Мне сыр нужно посмотреть. Хороший. Понятия не имею, какой любит дядя Вадим.

– Угодить хочешь? Слушай, а ты случаем, не влюблена в родственника? – с подозрением посмотрела в лицо подруги.

– Дурочка, – надулась Маша, спеша отвести взгляд, отвернуться. Щеки уже алели, как маки.

– О-о! В точку! – засмеялась Катерина. – А как же Славик?

– Глупый твой Славик.

– Поправка – твой. А хочешь, я им займусь, пока ты с дядькой роман крутить будешь?

– Слушай Рябинина! – с негодованием зашипела Грекова, развернувшись к девушке. – Тебе лечиться надо, нимфоманка! Никаких романов у меня не намечается, и Славка мне на дух не нужен, зануда неуклюжая, а не мужчина! Хочешь? Бери – дарю. Только фантазии свои при себе держи!

– Да ладно, Маш, что взвилась-то? В цель я попала? Так это ж меж нами. Что я не понимаю, что ли.

– Он родственник, дура!

– Ой, да перестань ты – родственник! Сколько ты его раз за жизнь видела? Два? Пять? Тоже мне родня! Что застыла, ханжа? Кати давай тележку… По мне так хоть тридцать три раза родственник, главное чтоб человек душевный был. И не жадный… Если действительно влюбилась, забей на гены. Живем раз, потом оглянешься – а вспомнить-то и нечего. Знаешь, как пожалеешь?

– Слушаю тебя и удивляюсь, – качнула головой Маша, не зная то ли возмущаться, то ли умиляться Катерининой беспринципности. – И в кого ты такая?

– Сегодня маму спрошу. Авось покается, родительница? – буркнула блондинка, искоса поглядывая на группу импозантных мужчин у кондитерского отдела. `Не иначе – иностранцы' – решила девушка, облизнув губы. – Маша, ты хлеб еще не взяла, сладкое. Давай загрузимся, раз уж мимо идем?