Текст книги "Синдром синей бороды"

Автор книги: Райдо Витич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

– Не стану оправдывать – не в чем. Да я был женат семь раз, и прилетел в Питер не только из-за дел, но и с подспудным желанием найти восьмую жену. И нашел бы и женился, как на второй, пятой, не от любви или из-за выгоды, а лишь бы избавиться от гнетущего чувства одиночества. Вряд ли ты поймешь, что это такое, и я желаю тебе никогда этого не понять, не познать. Хуже нет, когда не для кого жить, не куда идти, и никто тебя не ждет и никому ты не нужен. Ты! Не связи, деньги, возможности, власть, а ты сам. Я словно глупый зверек попадался в ловушку, которую по сути сам и ставил. Женился, чтоб что-то изменить, подпитать надежду, и знал – ничего не измениться, я лгу сам себе.

– Зачем же женились?

Вадим внимательно посмотрел на девушку, подумал и решил сказать правду:

– Ты была когда-нибудь в Стокгольме?

– Нет.

– А за рубежом?

– Конечно.

– Представь уютный чистый город, старинный улицы, величавые здания, цветы, фонари, неспешную речь и столь же неспешную жизнь. Чужую. Ты живешь ею, по чужим законам, чужим схемам. Так надо, необходимо. Твои труды вознаграждаются, ты поднимаешься все выше, тебя принимают, считают почти равным, уважают. У тебя есть все, на что только хватает фантазии. И не к чему больше стремиться – стабильность. Но она как болото, засасывает, расслабляет. В один прекрасный миг ты понимаешь, что тебе-то как раз ничего не надо: ни яхт, ни машин, ни домов, ни мебели, да и власть пуста, потому что не для кого, не зачем. У тебя есть куда идти, но и там пустота, такая же пугающая, как в душе. Ты бродишь дотемна по улочкам, смотришь на окружающее великолепие, слушаешь чужую речь, фальшиво улыбаешься в ответ на улыбки и… с завистью смотришь на парочки, заглядываешь в чужие окна, чтоб хоть на минуту избавиться от пустоты, отверженности, осознания собственной ненужности. Хоть на минуту, секунду прикоснуться к тому теплу, что живет за светом чужих окон. Ты видишь малыша за компьютером, а рядом сидит его мамочка, помогает сыну, и оба смеются. А в другом окне молодая пара пьет чай и просто разговаривает. В третьем пожилая леди вяжет носки, а рядом играет внук, дочь хлопочет на кухне. Ты понимаешь, что эта леди прожила жизнь не зря. Она была нужна, нужна и сейчас, и этим счастлива. А ты? Зачем прожил жизнь ты?.. Идешь мимо дома и видишь на лужайке огромного пса грызущего кость. Молодой лабладор даже не лает на тебя, не отпугивает от крыльца. Он просто смотрит на тебя, видит одинокого, никому ненужного человека, и понимает, что его стоит лишь жалеть, а не опасаться или пугать. И начинает вилять хвостом. А ты смотришь на собаку и думаешь, что даже этот пес счастливее тебя. У него есть любовь хозяина и свой долг.

Вадим смолк и, покосившись на притихшую, задумавшуюся девушку, улыбнулся:

– Когда-нибудь ты поймешь, что жить для себя грустно и скучно. И полюбишь не за портмоне или цвет глаз, не за рост или знаменитую родню. Престиж не будет иметь значение, как и возраст избранника. Если тебя спросят: за что ты любишь? А ты не сможешь ответить – знай, на этот раз ты действительно любишь.

– Вы философ дядя Вадим.

– Нет, я циник, Маша, и в принципе, не очень хороший человек. Еще сутки назад, я готовил тебе очень неприятное будущее и верил в то, что прав. Но судьба, не знаю уж, за что одарила меня одним уникальным человечком, который все изменил. В частности спас тебя.

– Женщина?

– Нет. Ангел.

– Лика? – ужаснулась своей догадке Маша.

– Да.

Взгляд Вадима ушел вдаль, на губах расцвела теплая, ласковая улыбка и лицо смягчилось, стало еще более притягательным. Девушка зажмурилась, чтоб не расплакаться – Лика! Вечно она! Почему?!

– Значит я ей еще и обязана? – прошипела в отчаянье. – Разве я просила?!

– О добре не просят, она не подаяние.

– Лика была любовницей вашего брата!

– Нет, Маша, никогда Лика не была его любовницей, – сказал спокойно и так уверенно, что не усомнишься.

Девушка закачала головой не в силах справиться с собой, сдержаться, и расплакалась:

– Сколько можно?! Почему она всегда стоит на моей дороге?! Что вам в ней?! Чем она лучше меня?!

– Ты и сама знаешь, чем.

Снисходительно заметил Вадим. Прижал плачущую девушку к себе, и посмотрел в небо. В нем, разгоняя серые тучи, летали голуби.

– Кажется, дождя сегодня не будет, – заметил тихо.

– Какой дождь? Скоро ляжет снег, – так же тихо ответила Маша, пригревшись в объятьях мужчины, успокоившись от его близости. Так бы и стоять день, ночь – век. Но она знала, что еще миг, минута, и Вадим отодвинется, уйдет. А совсем скоро еще и уедет далеко, надолго. Скорей всего навсегда. А ей останется лишь память об этих минутах, горькой осени с привкусом печали, с запахом умирания даже не листьев на асфальте, а ее души втоптанной как и они в грязь разочарования. И нет и доли надежды на возрождение, все тщетно.

– Как же мне теперь жить? – прошептала.

– Хорошо. Не марая, не предавая ни себя, ни других.

– Лика что-нибудь говорила обо мне?

– Да. Что ты умница, красавица и составишь счастье любого человека.

– Но не вас? – заглянула в глаза. Чертова надежда еще теплилась в ее душе.

– Но не меня, – с улыбкой убил ее Вадим.

Маша отодвинулась, не скрывая огорчения, сродное раздражению. И разозлилась, прежде всего, на великодушие Лики, фальшивое – по ее мнению.

– Вы думаете Лика ангел? А вы расскажите ей о том, что это я заказала ее и посмотрите на лицо этого ангела. Ручаюсь, оно превратится в маску демона!

– Никогда ни за что не ручайся. Я уже говорил тебе почему. Лика, к твоему сведению, с самого начала знала, кто был виной ее бед.

Маша качнула головой, не поверив:

– Ерунда. Она не могла знать. Зачем вы лжете?

– Не поверишь, но сегодня я говорю лишь правду.

Маша отшатнулась:

– Нет, – как стыдно! Как отвратительно, унизительно… больно! – Постойте, как такое может быть? Вы совсем запутали меня. Я хотела разобраться, хоть что-то понять, а в итоге лишь еще больше запуталась. Лика не была любовницей отца, а я ее… а теперь она с вами? Да как же может быть? Как она могла знать обо мне? Я не верю….Что-то нет так, вы что-то скрыли. Да вы не сказали, почему держите зло на родителей!

– Спроси у них.

– Нет, я спрашиваю у вас!

– Я еще в начале разговора спросил тебя, знаешь ли ты своих родителей? Все ли ты знаешь о них?

– Все. Знала, знаю.

– Тогда мне нечем тебя удивить, – пожал плечами Вадим. – Мне пора. До свидания, Маша.

– Постойте! – преградила ему путь. – Вы сказали не любовница. Тогда кто?!

Вадим отвел взгляд и, обойдя девушку, пошел к машине. Маша не отставала, и все пыталась остановить мужчину:

– Вы не можете просто уйти.

– Уже ухожу.

– Это жестоко!

`Наоборот', – покосился на ее расстроенное личико.

– Скажите, что вы знаете?! – умоляла Маша.

– Зачем? Ты умная девочка, сложи все сама. Два и два что в математике, что в жизни – четыре.

– Не надо говорить загадками, нечестно. Вы сами сказали `а', скажите и `б'!

– Д! – бросил, подходя к машине, нажал кнопку отключения сигнализации.

– Что `д'?! – разнервничалась Маша, понимая, что сейчас Вадим уедет и она так ничего и не узнает, никогда. Как возможно больше никогда не увидит его. И решительно встала у авто, заслоняя собой дверцу. Вадим поморщился и без церемоний отодвинул девушку. Открыл дверцу и сел за руль. Девушка сникла, совершенно расстроившись:

– Мы еще встретимся?

– Жизнь длинная, – пожал плечами Вадим. Захлопнул дверцу и уехал.

А Маша так и осталась стоять с тоской глядя на удаляющийся проше.

Всю дорогу домой девушка билась над загадкой. Зашла в квартиру. Слова не сказав родителям, прошла в свою комнату, хлопнула дверью. Оглядела интерьер:

– `Д', что за `д'? Дебилка? Диван, Даун, дерево? Друг? Какой друг? Отцу сорок шесть, Лике двадцать три! Дружба? Миф! Мужчина и женщина не могут быть просто друзьями.

Взгляд пробежал по куклам на полках: глупые игрушки, зачем вы здесь? Чтоб показать умственный уровень развития хозяйки? Детство! Девочка. Девушка!

Маша вытащила пакет из ящика стола и принялась скидывать в него с полок игрушки. Сунула в шкаф, задвинула дверцу и уставилась на свое отражение в зеркале: как она удивительно похожа на отца… Да, что удивительного?

– Дочь.

И замерла, от догадки по спине мурашки побежали: дочь?!

Вгляделась в свое отражение, мысленно представляя Лику, отца и примеряя их к себе: нос, губы, глаза, фигура, манеры. Нет, не похожи, но и похожи с Вадимом! Черные глаза, черные волосы… Бред! Мало ли людей с одинаковым цветом глаз и волос! Все братья, сестры?

Но если нет, то почему такое чувство, что да?!

Да нет же! Вадим встречается с Ликой зная, что она его племянница? А если не встречается, а встречался?

Девушка осела на пол: `Лика моя сестра? Я чуть не убила свою сестру?! Благодаря мне она стала ненормальной?! Нет, нет! Отец бы сказал, он бы обязательно раскрыл ее тайну, видя, что происходит. Попытался бы спасти… Не подумал, что я способна на радикальные меры? Чушь! Он видел, он понимал, но ни слова, ни сказал, ни тогда, ни потом. Значит, не дочь?

Или такой отец?! Вадим за это хотел наказать его?… А мать? За то, что знала? А знала ли?

Маша встала и пошла в гостиную за ответом.

Родители видимо сорились по обыкновению. Отец, с мрачным видом, мерил шагами помещение. Мать сидела на диване, поджав ноги и надув губы. Следила за мужчиной угрюмым, неприязненным взглядом. И оба недовольно уставились на девушку.

– Что тебе надо? – грубо спросил отец. А Маша забыла, что хотела спросить, сказать. Смотрела на мужчину и впервые не воспринимала его как родного отца. Он казался ей чужим, незнакомым.

– Лика твоя дочь? – спросила севшим голосом.

Мужчина не переспросил, не удивился, не возмутился. Он молча смотрел на Машу, и та видела по его глазам, что он пытается найти достойный ответ и не находит. И уверилась в правоте своей догадки.

– Что за глупость пришла тебе в голову? – влезла мать. Маша повернула в ее сторону голову, уставилась в холодные голубые глаза, и поняла остальное: мать знала! Поэтому спокойно реагировала на `измену' мужа, приняла Лику в доме. Держала дистанцию и уверяла всех, что девушка ненормальна не из женской ревности, а из материнской неприязни. Она ненавидела Лику! Но тщательно скрывала истинную суть ненависти, чтоб манипулировать и девчушкой и мужем. Молчала, наслаждаясь тем, что Маша изводит собственную сестру, унижала сама. Ничуть не возмущалась отношением отца к собственной дочери.

А тот сделал ее прислугой. Прислугой!

– Вы монстры, – качнула головой Маша, осознав всю низость поступков обоих. Ей стало противно до тошноты, до омерзения, что эти двое ее родители, и она их дочь! О, достойная дочь своих родителей – такая же низкая, грязная, не человек – особь!

– Не сходи с ума, – очнулся Егор и попытался разубедить девушку, видя ее состояние. – С чего ты взяла про Лику?

– А ей Вадим сказал, – догадалась Вера. – Он и не такое скажет. Я предупреждала тебя, что он враг, и тебе, Маша, говорила о его коварстве. Но вы оба словно оглохли, не слышали меня.

– Перестань, Вера, причем тут Вадим?

– А кому еще могло прийти такое в голову? Кто еще желает вбить клин меж нами, перессорить всех? Кому это по силам? Ты приблизил врага, доверился змее – вот результат! – махнула ладонью в сторону онемевшей, потрясенной дочери. – Уверена, это не конец, твой братец преподнесет тебе еще массу сюрпризов. Кстати, ты знаешь, что он соблазнял Машу? Знаешь, что и мне предлагал бросить тебя, стать его женой? Знаешь! Я говорила тебе, но ты как обычно не обратил внимания, отмахнулся!

– Не говори ерунды! – взвился Егор. – Ты всю жизнь его ненавидишь! Всю гадину эту, сестру свою Ирочку простить не можешь! Да вы с ней пара! Что она змеей была редкостной, что ты – гадюка элитная! Близнецы! Это она искалечила всех! Сломала Вадиму жизнь! Исчадие ада!

– Не смей оскорблять ни меня, ни Иру! Ни тебе ее судить! Ты сам-то кто?! Неудачник, лжец, быдло! Да если б мои родители не подобрали тебя, не подняли, ты бы так и сидел на своем заводе! Глотал пыль и грязь!

– Я и глотаю ее каждый день!…

Маша переводила взгляд с отца на мать, с матери на отца и пыталась понять: как она не видела раньше, насколько отвратительны их лица? Насколько мать и отец ненавидят друг друга и издеваются, стараясь укусить, ударить побольнее, и калечат не только себя, но и своих детей? И не замечают этого, занятые изнуряющей борьбой даже не друг с другом, а сами с собой, как не замечают Машу сейчас, занятые выяснением отношений. А дочь для них всего лишь повод, аргумент в споре.

Лика и Маша в одинаковом положении – марионетки, бездушные фигурки, рожденные для манипуляции. А еще Ярослав. Впрочем, о нем и речи нет. Он решил поступать в мореходку, и поступит, потому что всегда добивается того, что хочет. Пройдет чуть больше полгода, как он избавится от опеки родителей, вырвется из этой удушливой атмосферы. А как вырваться Маше? Что ей делать? Неужели она останется одна, здесь, среди не родных, а врагов?

Девушка развернулась и вышла не в силах больше смотреть на родителей, слушать ругань, вечную, бесконечную. Она была, есть и будет пока они вместе. А они никогда не расстанутся, потому что приговорены друг к другу как каторжник к кандалам.

Маша зашла в свою комнату, закрылась на замок и рухнула на диван.

Ее душили слезы и истерический, гомерический хохот.

Вадим открыл дверь, шагнул в квартиру и насторожился: в помещении витал густой аромат яблок и ванили, слышалось жужжание и мелодичное: ля-ля-ля.

Мужчина пошел на звук и замер на пороге гостиной: Лика в наушниках и с плеером на груди, пылесосила палас и пританцовывала, напевая себе под нос.

Вадим невольно рассмеялся, глядя на жену. На душе стало тепло и тихо: он сделал правильный выбор, поступил абсолютно верно – в этом не было сомнений. И пусть тот его судит, кто сам бы поступил иначе.

Греков подошел к жене со спины и обнял, одной рукой снимая наушники с ее головы:

– Здравствуй, малыш.

Лика развернулась к нему и крепко обняла:

– Здравствуй, любимый. Устал? Голоден? Мы пирожки с яблоками напекли.

– Голоден, – улыбнулся хитро. – Но сначала ты, а потом пирожки.

– Не-а! – звонко засмеялась Лика, ускользая от поцелуя. – Сначала кушать!

– Ах, вот как вы заговорили, фрау Грекова? – притворно возмутился Вадим, подхватил жену на руки. Проказница залилась звонким смехом:

– Ты совсем не страшный, а смешной!

– Да-а? – и все-таки настиг ее губы.

Вот она награда: сладость поцелуя, сияние глаз, милая, доверчивая улыбка. Кто бы от этого отказался? Кто бы оставил ангела на растерзание демонам? И пусть он сам – демон, старый потрепанный жизнью сатир, у него еще хватил сил сберечь огонь маленького сердца, и он не даст искалечить хрупкую жизнь чистого, безгрешного создания.

– Как провела день? – опустил Лику на пол, обнял за плечи. Девушка гордо вскинула подбородок:

– Я освоила гриль!

– Значит, будни прошли героически? – рассмеялся Вадим.

– Ага. Пошли кушать.

На кухне за барной стойкой сидела Светлана и, поглощая виноград, как семечки, увлеченно читала какую-то книгу. На вошедшую парочку она обратила не больше внимания, чем на три блюда с золотистой выпечкой, стоящие рядом. Вадим не стал отвлекать женщину, оглядел пирожки-треугольники, хачапури и витушки, и протянул руку, чтоб попробовать заманчивое с виду произведение кулинарного искусства. И тут же получил по руке ладонью от Светланы.

– Руки мыл? – уставилась на него с насмешкой. Брови Вадима непроизвольно поползли вверх:

– Э-э, однако, завидная у вас реакция, мадам. Так не только руку, но и аппетит отбить можно.

И хохотнув сел за стол, прищурил один глаз, копирую ехидную рожицу женщины:

– Может по коньячку для примирения? Вообще это барный столик. За ним обычно не читают, а коктейли смешивают, вино разливают.

– Н-да? – Света кинула в рот виноградину, прожевала, не сводя с мужчины вызывающе наглого взгляда смеющихся глаз. – Все у вас капиталистов, не слава Богу.

Вадим фыркнул и получил от Лики чашку дымящегося, пахучего чая, поцелуй в макушку и нежный взгляд.

– А ты? – кивнул на чашку.

– И я. Свет ты будешь?

– Нет. Винограда напилась. Дайте дочитать, на самом интересном месте прервали!

– А что читаем? – заинтересовался Вадим, отхлебывая чай. И чуть не подавился, услышав ответ.

– Шекспир. Офелия как раз в суицид ударилась, – вздохнула Светлана и уткнулась в книгу. Вадим закашлялся, и получил хлопок по спине.

– Спасибо, милая, больше не надо, – развернулся, останавливая вторую попытку Лики пройтись кулачком по лопатке. Силой усадил рядом, принялся за пирожки. – Вкусно, – промычал.

Лика, подперев подбородок кулачками, во все глаза с улыбкой смотрела на него. Светлана хмурила брови и качала головой, следя за развитием сюжета, при этом, не забывая о винограде. Вадим ел, жмурясь от удовольствия, но получал его не от действительно чудесной выпечки, а от атмосферы близости и уюта, что царила за столом и в его душе. Он смотрел на женщин и чувствовал себя самым нужным, самым богатым человеком. Мальчишкой, что, потерявшись однажды, после долгих скитаний вернулся, наконец, домой, где его помнили, ждали, любили.

Пожалуй, не `потеряйся' он двадцать два года назад, вряд ли смог, по достоинству оценить, то что ему досталось сейчас. Впрочем, ни Лике, ни теплу, ни любви, чувству нужности, что она дарила – цены не было.

И подумалось вдруг: отчего у одного человека две настолько разные дочери? Может оттого, что тлетворное влияние отца не коснулось отверженного им ребенка и в полной мере досталось признанному? А может дело не в отце, а в матери? Или вообще не в генах дело, а в атмосфере, окружении в котором вырастает ребенок?

– Все! – с тяжким вздохом захлопнула книгу Света, и с укором уставилась на Вадима. – Вот ведь мужики! Что ж вы с нами делаете, а?! – заявила серьезно.

Греков поперхнулся.

– Малыш, – выдохнул с благоговением в затылок Лике, крепко прижимая жену к себе. Была глубокая ночь, но Вадиму не спалось – хотелось продлить минуты единения, замедлить бег времени. Ему казалось – он что-то не успевает, что-то теряет, использует отмерянное им времени не полностью, упуская какие-то крохи.

Он боялся потерять Лику и чувство покоя, что обрел рядом с ней, и понимал, что боятся нечего – он подстраховался, закрылся со всех сторон и ничто не просочится незаметно сквозь расставленные им кордоны и заслоны, не украдет, не сломает, не причинит вреда.

И усмехнулся сам себе: до чего вы дожили, Вадим Аркадьевич?! Млеете в объятьях жены, словно своей первой и единственной женщины.

– Я был женат, малыш, – прошептал в волосы Лике.

– Что вы говорите? – хихикнула она. – Я почему-то так и думала.

Вадим, услышав смех, вздохнул: будешь ли ты смеяться, узнав, сколько у меня было жен?

– Я был женат не один раз, – заметил осторожно. Лика повернулась лицом к мужу, заинтересованно разглядывая его:

– Сколько же? Два? Три?

Признаться или промолчать? Лгать не хотелось, но как она отреагирует на правду: будет шокирована? Испугается, осудит, насторожится и начнет выпытывать, а потом оттолкнет?

– Семь, – выдохнул, глядя в потолок: что сейчас будет?

– А я восьмая? – и хоть бы грамм холода, ревности, страха в голосе, любых иных чувств, кроме непосредственного, детского любопытства. Так обычно дети спрашивают: а почему листики зеленые, а солнце желтое? А почему у собаки четыре лапы, а у человека две ноги?

Вадим тихо рассмеялся:

– Нет, ты единственная.

– Но восьмая? – нависла над ним, с радостной улыбкой.

`Чудачка, чему радуешся? – провел по ее волосам, убирая локон со щеки. Спросил, не скрывая удивления и умиления:

– Ты рада?

– Ага!

– Э-э… и чему, позволь спросить? – озадачился.

– Восемь это возврат к истоку, в начало, в данном случае к первой любви, которая была у всех. И была чистой, яркой. Сильной, такой, что, сколько не ищи потом хоть фантом, бледное подобие – не найдешь. Она как вспышка, но не только светит, но и жжет и оставляет ожог в душе. У тебя была первая любовь?

– Была.

– Сильно любил?

– Да. Себя не помнил.

– А потом любил? Жен, женщин? Расскажи?

Вадим задумчиво разглядывал Лику, пытаясь вспомнить своих многочисленных женщин, свои чувства к ним, и вспоминалось нечто размытое, одномоментное, ассимилированное даже не в образ, а в серое пятно собственных ощущений. Как так случилось, что Лика заслонила собой не то, что память, возраст – опыт прожитых лет?

– У меня было много женщин, но вспомнить бы хоть одну. В их близости я избавлялся от одиночества, только и всего. А жены?… Попытка убедить себя, что любовь не главное, привычка искать смысл своих телодвижений, мыслей, вздохов, возможность за что-то, а в данных случаях, кого-то, зацепится сознанием. Любил ли я хоть одну?… Нет, малыш, я бегал не то что, от этого чувства – от слова. В свое время оно доставило мне сильную боль, нанесло рану, которая вопреки моему желанию, не закрывалась с годами, не заживала. И я избавлялся от нее таким незамысловатым способом – женился расчетливо, заранее зная, чего хочу от этой женщины, что получу в браке.

– И что?

– Смысл жить дальше. Приходить не в пустой дом к собственному отражению в зеркале, а к живому человеку. Я надеялся, что долг и привычка заменят чувства.

– Удавалось?

Вадим грустно улыбнулся:

– Нет. Я просчитывался, хоть и тщательно высчитывал, подбирая себе спутницу. Я не учел один, казалось бы, незначительный аспект – чувства человеческие. Личность вообще не возможно рассчитать, она величина относительно постоянная. Предположить ее поступки – да, но быть уверенным, что будет так, а не иначе – нет. Меня не обманывали, я сам обманывался, в силу самоуверенности, а порой не дальновидности. Одна моя жена была юной, наивной девушкой, беззаботной, пожалуй, легкомысленной, недалекой, но очень доброй. Я не ждал неприятных сюрпризов, просчитав ее еще в начале знакомства, и был неприятно поражен неожиданным проявлением с ее стороны – ревностью. Патологической, необъяснимой и в большинстве случаев немотивированной. Поначалу меня забавляли ее подозрения, а потом ревность переросла в манию и Светлана изводила и себя и меня, пытаясь контролировать каждый шаг, каждый вздох. Сказать, что это действовало на нервы – ничего не сказать. Она срывала мне сделки, врываясь в офис, устраивала сцены по любому пустяку, придумывала на пустом месте. Я пытался понять, почему молодая красивая женщина изводится? Но так и не смог.

– Наверное, она недооценила себя и сильно влюбилась в тебя.

– Может быть.

– Вы развелись?

– Нет. Света разбилась. Автокатастрофа. Придумала себе очередной повод поплакать и понервничать и поверила в него. Я сидел в баре, пил, придумывая удобные слова для объяснения разрыва. Развод был неминуем и я пытался провести его максимально мягко, но срывался, заставлял адвокатов работать бодрее, а дома появлялся все реже и реже, боясь, что перейду на крик и просто ударю жену. Она же решила, что дело не в ней, а в женщине, с которой я решил сойтись, и помчалась в город, чтоб уличить меня в измене, застать в постели с соперницей.

– Остальные тоже были ревнивыми?

– Нет. Марина и Катерина были очень умными, тактичными женщинами. Но первая больше напоминала тень, чем человека. Ни своего мнения, ни желаний. Она напоминала мне куртку. Снял кинул на спинку дивана – лежит. Повесил на вешалку – висит. Появилась надобность – взял… Я совсем не помню ее, только свои ощущения. Катя была более яркой, хоть и любила темные вещи… Но ее интересовал лишь ее сын, она жила им, а я был как прикрытие от сторонних проблем, необходимость. Она слушала меня, а мне казалось, что не слышит, и смотрит, словно не на меня, а сквозь, через меня, через стену, на сына.

– Поэтому развелся и с ними?

– Я не раздвоился, нас разводили, – сказал, не скрывая печали. – Мои жены умерли, Лика. Все. Так или иначе, и смерти нелепые, глупые, по сути. Меня даже Синей бородой прозвали за это…

– Но разве ты виноват в их смерти? Кто мог так зло назвать тебя?

– Неважно. В чем-то они правы, я чувствовал себя именно литературным персонажем, одиозной личностью. Но остановиться не мог. Проходило какое-то время, и я опять женился, стремясь избавиться от одиночества, сбежать от себя, пустоты что буквально съедала меня. Я эгоистично заполнял пустоту в доме и не понимал, что нужно в первую очередь заполнить пустоту в душе, а она ничем кроме привязанности, искренних чувств, не заполняется… Наверно надо мной тяготел рок. Надеюсь, его время истекло.

– Конечно, у нас все будет хорошо, нас же двое и никакой рок не страшен! – заверила без доли сомнения. И крепко обняла мужа, словно прикрыла собой от бед…

Глава 18

Вечером Маша позвонила Катерине и напросилась пожить у нее неделю.

– А потом? – спросила та.

– Квартиру сниму или комнату, общежитие, в конце концов. Придумаю что-нибудь.

– Чтоб квартиру снять дез знаки нужны.

– Будут. Я колье Вадима продам.

– А может, лучше с родителями помиришься?

– Нет. Видеть их не хочу.

– А-а. Смертельная обида?

– Завтра расскажу, сама поймешь.

– Угу. Приходи, мне-то что? Мамуся против не будет. До завтра?

– Да. Спокойной ночи.

Маша убрала телефон в сумочку и принялась складывать вещи. Много ей не надо – только самое необходимое.

Утром, пока все спали, она ушла из квартиры, оставив родителям записку у зеркала в прихожей. Брату она позвонит, встретится и все расскажет. Он будет решать сам, а она уже все решила.

У подъезда ее ждал Вячеслав. Маша понятия не имела, что он делает в такую рань у ее дома, но не успела ни спросить, ни тем более прогнать. Парень выхватил из ее рук сумку и ответил на все возникшие вопросы, заодно решив и проблемы:

– Мне Катя звонила, сказала у тебя неприятности с родителями, и ты уходишь из дома. Но зачем тебе жить у Кати? У тебя есть я. Я люблю тебя, сама знаешь как сильно. Выходи за меня замуж? Я уже маму предупредил, она нас ждет и очень рада будет, если я приеду с тобой. Тебе будет хорошо у нас. Поживем – присмотришься, решишь… Не могу я без тебя Маш. Прости, что надоедаю, но сама подумай, зачем тебе к подруге ехать, жить у нее, если вот он я, и все что угодно для тебя сделаю. Поехали со мной?

Маша долго смотрела в сморщенное от мольбы лицо, бесхитростные глаза и, вдруг, усмехнулась – достойна ли ты большего, чем этот рыжий, глупый мальчишка? Но ведь любящий. Не это ли главное?

– Поехали, – кивнула сдаваясь. И невольно улыбнулась, увидев как осветилось радостью лицо Славы.

– Ты не пожалеешь, Машенька, вот увидишь! Я все для тебя, все что скажешь! – запричитал в восторге. Гордо вскинул сумку на плечо, помахал рукой стоящей невдалеке машине. – Мы сейчас к нам, позавтракаешь, освоишься и в институт, чтоб занятия не пропустить!

`Надо же, какой предусмотрительный да заботливый? – с трудом скрыла удивление девушка. И совсем иначе посмотрела на парня: а может правда, не стоит от добра, добра искать? Да и есть ли у нее выбор?

`Начинаю самостоятельную жизнь. Не ищите меня – знать я вас не хочу', – прочла Вероника. Постояла, подумала и, убрав записку в ящик стола, пошла готовить завтрак, будить Ярослава. Слишком много дел сегодня, чтоб еще на Машины эскапады внимание обращать.

Вернется, дрянная девчонка, куда денется? Без родительского обеспечения долго самостоятельно не проживет. Неделя, две и не просто придет – прибежит.

Егор встал поздно. Не спеша побрился, оделся, прошел на кухню, где Вероника во всю готовилась к встрече гостя: что-то варила, парила, шинковала овощи на салаты.

Греков подцепил вилкой оливу из открытой банки, бросил в рот.

– Чай налить? – спросила жена.

– Нет, мы по коньячку с Вадимом примем.

– До вечера далеко.

– А кто сказал, что вечером? Мы через час встречаемся. А к нам он завтра придет, так что зря стараешься.

Вероника развернулась к мужу: шутишь? И поняла, что нет. Бросила в сердцах половник в раковину:

– А раньше нельзя было предупредить, что передумал? Он о сегодняшнем дне говорил! Зачем я тогда готовлю?!

– Не знаю, – равнодушно пожал плечами мужчина, кинул еще одну оливку в рот и пошел в прихожую, одеваться.

Вероника уперлась руками в стол и зажмурилась, пытаясь справиться с обуявшей ее злостью и на Егора и на Вадима, и на Машу. На всю свою чертову жизнь, что как аттракцион – колесо обозрения, стоит на месте и вроде крутиться, но неизменно возвращает посетителя в исходную точку…

Егор пришел чуть раньше и все же подумал, что опоздал.

За столиком, в кабинете, куда его учтиво проводил служащий, кроме Вадима сидел очень колоритный мужчина внушительной комплекции. Его спортивные брюки гармонировали с прической и лицом, но абсолютно не вязались с заведением Vip-класса, в котором была негласно принята иная форма одежды. Однако мужчина не просто сидел за столом, но и с аппетитом уплетал пельмени в горшочке, беседуя с Грековым на равных. Из чего Егору стало ясно, что браток хорошо знаком с Вадимом и присутствует на встрече не ради антуража. Но зачем?

Неожиданно, немного неприятно прийти на встречу с родным братом, чтоб в тиши насладится элитными винами и душевной беседой без посторонних глаз и ушей, а вместо этого увидеть примечательную персону явно криминальных структур. Но возможно у Вадима есть какие-то дела с данным слоем питерского населения, и он решил соединить полезное с приятным? `Придется потерпеть, пока они не закончат', – настроил себя на небольшое ожидание Егор и придав лицу безмятежно-благодушное выражение, смело подошел к столику.

– Привет, – подал ладонь для пожатия брату. Вадим оставил протянутую руку без внимания, чем слегка озадачил мужчину. Кивнул с насмешливым прищуром:

– Здравствуй. Присаживайся. Познакомься – Константин, – указал на атлета. Тот искоса посмотрел на посетителя и также проигнорировал протянутую ладонь. Оглядел с ног до головы, не переставая жевать. Лениво кивнул и уткнулся в горшочек.

– Кажется, я рано пришел, – по-своему расценил странное поведение мужчин Егор.

– Как раз, – заверил Вадим. – Что тебе заказать?

Егор сел озабоченно хмурясь: Константин его несколько напрягал. Взгляд сильно не нравился – острый и холодный, словно Греков много, что ему должен, вот он и решает – натурой взять или деньгами, сейчас или минут через пять?

– Может мне погулять пока?

– Сиди, – четко сказал бритоголовый, не отрываясь от своей порции. Глотнул вина, как ни в чем не бывало.

– Простите, вы мне? – удивился и насторожился Егор.

– Тебе, Егор, тебе, – заверил Вадим, потягивая вино. – Да ты не тушуйся, располагайся. Бери что есть, сейчас горячее принесут. Заказать?

– Я думал, мы с тобой пообедаем, – сказал Греков, вопросительно поглядывая на брата.

– Со мной.

– Вдвоем.

– Ах, ты про Константина? Считай, что его нет.

– Это как?

– Он мой друг. Славный человек, – протянул Вадим со странной интонацией и настораживающим прищуром. – Тихий, незлобивый… если не нервировать. Но ты ведь не будешь его нервировать?