Текст книги "Немцы Армавира (СИ)"

Автор книги: Питер Шнайдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 38 страниц)

К 1923 г. число аптек в Армавире не изменилось с момента их национализации в 1920 г. Их было семь.

В октябре 1923 г. был окончен ремонт 1-ой Народной больницы. В ней открылись хирургическое, гинекологическое, глазное и внутреннее отделения, рентгенкабинет. В справке по истории развития здравоохранения в Армавире отмечалось, что все мелкие больницы города сводились в одну. В 1-ой Народной больнице было 200 кроватей.

С 1 ноября 1923 г. в Армавире начала работу специальная венерическая больница на 45 коек с амбулаторией при ней. В упомянутой справке отмечено, что в 1923 г. в городе свирепствовала эпидемия малярии и вензаболеваний.

В ноябре 1924 г. коечная сеть больниц Армавира увеличилась до 672 коек. 2-ая Советская больница располагалась по ул. Кирова, 10. Впоследствии (в 1924 г.) была переведена на ул. Пугачёва, 7. Для медицинской помощи незастрахованному населению города по ул. Кирова, 32 была организована центральная амбулатория, которая впоследствии была превращена в 1-ю городскую поликлинику.

Процент материнской смертности в межвоенный период в сравнении с дореволюционными годами почти не изменился. Немок, умерших в результате родов, по-прежнему было довольно мало, и это не смотря на то, что они лишь в редких случаях прибегали к помощи медицинских работников. Впрочем, о развитии системы родовспоможения в Армавире и отношении к нему горожан в 1920-1930-е гг., стоит сказать более подробно.

Из справки по истории здравоохранения в Армавире: "До Великой Октябрьской Социалистической революции вопросам родовспоможения в городе Армавире не уделялось никакого внимания. Несмотря на то, что количество родов в год достигало полутора тысяч, они проводились только частными акушерками и бабками... В больнице в то время родильных коек не было... В 1915 г. врачом Самуэльсоном был открыт родильный приют на 5-10 коек, где могли рожать только состоятельные женщины".

Метрические книги лютеран сохранили имя только одной акушерки, которая, по-видимому, обслуживала основную часть немецких женщин. Это поселянка Брем (мы писали об этом подробно в главе 5). Её дом, нередко, указывался в метрических книгах как место крещения младенцев, а сама она выступала в качестве одного из восприемников новорожденных. Очевидно, это происходило тогда, когда ребёнок рождался явно слабым и болезненным, и родители опасались того, что он может умереть некрещеным. Как бы то ни было, никого кроме поселянки Брем, которая помогала роженицам-немкам разрешаться от бремени, мы назвать не можем. Разумеется, что были в Армавире и другие акушерки и повивальные бабки, но ни одна из них не упомянута в связи с немцами. Впрочем, это не совсем так. В 1898 году, при крещении незаконнорожденного сына Евгении Отто, восприемниками выступили дворянин Виктор Лунин и акушерка Зоя Бакунина. Но дело в том, что Евгения Отто была приезжей из города Митавы Курляндской губернии, а это означает, что в отношении немецкой общины, состоявшей преимущественно из бывших жителей поволжских колоний, она держалась отстранённо. Так бывало чаще всего.

Молодая советская власть энергично взялась за организацию системы доступного родовспоможения, и уже в 1920 г. в Армавире было 10 родильных коек при хирургическом отделении городской больницы. К 1 мая 1925 г. в родильном отделении насчитывалось уже 24 койки. Был небольшой родильный зал на один стол. Дети лежали на кроватях вместе с матерями. Белья не хватало, и часть пелёнок приходилось брать из дома. Детские койки были получены только в 1930 г. Они были поставлены рядом с кроватями матерей.

По материалам книг актовых записей гражданского состояния 1920-х гг. мы выяснили одну любопытную деталь: далеко не всегда женщины в те времена стремились рожать в родильных отделениях больниц или в роддомах. При этом в отношении к этому обстоятельству прослеживается этнокультурный фактор.

В первой половине 1920-х гг. разрешиться от родов армавирским женщинам помогали в городской, а также железнодорожной больницах, где были родильные отделения. В записях актовых книг ЗАГСа о месте рождения младенцев обязательно указывался его точный адрес. Встречались записи: "1-ая народная больница", "1-ая городская советская больница". Больница, известная ныне как "железнодорожная" именовалась больницей 27-го врачебного участка СКЖД.

К услугам родовспоможения немцы прибегали неохотно, в отличие от великоросской части населения Армавира. В этом немцы были близки с армянами, которые также лишь в редких случаях отправляли своих женщин рожать в казённое учреждение. И немцы, и армяне на протяжении 1920-х гг. в подавляющем большинстве рожали по месту жительства. Так, в 1924 г. в больницах родили только 6 немок из 125 разрешившихся от бремени; в 1925 г. в 1-ой городской советской больнице и в больнице 27-го врачебного участка СКЖД родили 13 немецких женщин из 101; в 1926 г. – 7 из 180. Далее несколько изменилась форма актовых записей, и отследить точно конкретное место родов стало сложно.

То обстоятельство, что женщины не всегда были готовы рожать в медицинском учреждении, подтверждает и такая фраза из справки по истории здравоохранения Армавира: "Роженицы доставлялись в роддом скорой помощью, где акушерка Крушелольская М.И. успешно агитировала за роды в родильном доме".

Отдельный родильный дом на 80 коек был открыт в городе только в 1936 г. "Под декретный роддом было отведено здание гостиницы в центре города, которое пришлось частично достраивать".

Если сравнить наиболее распространённые причины смерти среди немцев Армавира до революции с этими же показателями в 1920-1930-е гг., то мы получим следующую картину.

Таблица 31. Причины смертности среди взрослых немцев Армавира в процентном отношении к общему числу умерших представителей этой этнической группы.

причина смерти 1890-1919 гг. (в%) 1922-1940 гг. (в %)

холера 3,6 0,9

тиф 7,3 10,2

чахотка 3,8 4,5

несч. сл./ убийство/ самоубийство 1,3 2,2

Если учесть, что 99 из 128 случаев заболевания одной из форм тифа и все 11 случаев смерти от холеры в межвоенный период приходятся на 1922 г., то можно сказать, что это были последствия гражданской войны, неустроенности быта, разрушенной инфраструктуры (которая и до того оставляла желать много лучшего) и т.п. признаков лихолетья, ещё советской властью не преодолённых. И это будет вполне справедливый вывод. Несколько вырос процент умерших от туберкулёза и несчастных случаев. Самоубийств среди немцев оставалось по-прежнему довольно мало – 4 случая за 20 лет.

Накануне Великой Отечественной войны в Армавире работали 4 больницы, 2 диспансера, станция скорой помощи, роддом, Дом ребёнка, 7 фельдшерских и 2 врачебных пункта. Росло количество врачей. Так, от инфекционных болезней только в 1939 г. было привито 67 тыс. чел.

Если судить о причинах смерти среди немцев Армавира в 1922-1940 гг., то мы можем сказать, что среди них стали более заметны факторы "новой" структуры смертности, связанные со снижением роли внешних факторов (инфекционными болезнями и т.п.). В частности, это проявилось в некотором снижении процента умерших среди детей от 1 года до 10 лет, а также в увеличении доли людей, проживших более 50 лет.

Вместе с тем, смертность детей до 1 года была по-прежнему необычайно велика, и в советские годы она даже увеличилась на 0,4%. Не смотря на усилия государства по охране здоровья матерей и детей, развитие системы родовспоможения и т.п., интенсивность младенческой смертности на основе данных по немцам Армавира в течение 1920-1930-х гг. не обнаруживает существенной тенденции к снижению.

В целом смертность среди армавирских немцев в 1890-1940 гг. обнаруживает тенденцию к снижению. Так, в 1897 г. умерло 70 чел. на 1 000 немцев, проживавших в Армавире, в 1904 г. этот показатель оказался равен 40 чел., в 1908 г. – 59 чел., в 1910 г. – 43 чел., в 1915 г. – 38 чел., в 1923 г. – 27 чел., в 1926 г. – 20 чел., в 1935 г. – 34 чел., в 1937 г. – 34 чел., в 1940 г. – 30 чел. В рассматриваемый период были годы, когда смертность была очень высока: 1892, 1918 и 1922 гг. Однако мы можем судить о её уровне среди армавирских немцев только предположительно, так как нам не известна их численность в городе в эти годы. Смертность в 1892 г. могла достигать 200 умерших на 1 000 чел. изучаемой этнической группы. В 1918 г. это показатель был едва ли менее 115-120 чел., а в 1922 г. он, очевидно, колебался около цифры в 165 умерших на 1 000 чел. В эти годы большое значение имели внешние факторы и смертность может считаться нехарактерной для немцев Армавира в целом. Если же мы совместим графики рождаемости и смертности немцев города с 1890 по 1940 гг. из расчёта числа умерших или родившихся на 1 000 чел., то получим следующую картину:

График 12. Показатели рождаемости и смертности среди немцев Армавира из расчёта количества родившихся (умерших) в год на 1 000 чел. немецкого населения города (1897 – 1940 гг.)

На графике мы видим, что смертность дважды превышала рождаемость (1897 и 1908 гг.), но мы уже неоднократно обращали внимание читателей, что это происходило за счёт эпидемий оспы в эти годы. По нашему мнению, смертность значительно превышала рождаемость также и в 1918 и 1922 гг. В этом случае сказывались обстоятельства и последствия гражданской войны. В среднем же рождаемость у немцев Армавира была заметно выше, смертности, что особенно явным стало в советский период, когда были преодолены самые опасные факторы «старой» структуры смертности (см. выше).

Напомним, что основные демографические показатели у немцев Армавира после 1926 г. выводятся нами с известной долей вероятности, так как их общая численность (в связи с отсутствием точных данных и интенсивным характером этнического размывания) нам известна только предположительно. Вероятное снижение их численности, о котором мы подробно писали в главе 3, как следует из итогов исследования в данной части монографии, не была связана с повышенным уровнем смертности, падением рождаемости или другими причинами естественного характера

К сожалению, в 1920-1930-е гг. нельзя сбрасывать со счетов в качестве обстоятельств смерти людей и факторы, которые прямо или косвенно были обусловлены политическими причинами. Насколько это имело место в Армавире, и насколько затронуло проживавших здесь немцев, в ряду других не менее значимых вопросов, мы попытаемся выяснить в рамках следующей главы.

ГЛАВА 7. ИСТОРИКО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ СЮЖЕТЫ ИЗ ЖИЗНИ АРМАВИРСКИХ НЕМЦЕВ

7.1. Посторонние в политике или политика посторонних.

Размышляя над историей небольшой городской общины, которая была выделена нами по этнокультурному признаку, очень важно удержаться от излишних обобщений. Сделать это настолько же важно, насколько и сложно.

В данной работе мы нередко называем немецкое население Армавира этнокультурным локусом российских немцев. Для неискушённых в исторической науке читателей поясним, что термин "локус", применительно к социальным наукам используется недавно. Первоначальное и главное его значение, как утверждает Интернет-версия Большого энциклопедического словаря, а также такой авторитетный энциклопедический ресурс как Википедия, это обозначение места локализации определённого гена на генетической карте хромосомы. Мы не станем углубляться в рассуждения на тему оправданности использования термина "локус" в отношении этнических групп и его отличий от такого устоявшегося термина как "диаспора". Мы полагаем, что они касаются не столько смысла, сколько его оттенков, причём, эмоционально окрашенных. Впрочем, на последней фразе настаивать не станем.

Этническую диаспору отличает наличие социальных институтов, позволяющих её членам сохранять важные признаки своей идентичности и общности. Понятие диаспоры, чаще всего, связывают с проживанием этнической группы вне страны её происхождения. Поэтому группы населения, особенно небольшие по численности и рассеянные, но ещё не до такой степени, чтобы говорить об их ассимиляции, удобно называть локусами. А как ещё можно назвать группу лиц, живущих в иноэтничном и иноконфессиональном окружении, у которых среди самых важных признаков своей общности значатся факторы самоидентификации и общей исторической судьбы? Но при этом они умудряются сохранять важные признаки того этнического целого, от которого они давно оторвались. Они несут в себе черты его менталитета. Они и есть тот самый "локус", занимающий своё место в генетической карте развертывающейся новой истории их народа, в которой им отведено пусть и небольшое, но значимое место, ибо без них эта история уже будет другой.

Вот это и есть оттенки смысла.

Российские немцы, ещё с той поры, когда они были немцами в России, были аполитичны. В их истории есть один очень важный вопрос, ответить на который в развёрнутом виде у нас нет возможности, да это и не входит в наши задачи, но не коснуться его мы не можем. Стали ли немцы в России самостоятельной этнокультурной группой? Термин "нация" здесь категорически не применим, но если принять во внимание его устаревшую (сталинскую, по-существу) трактовку, то можно сказать и так: стали ли российские немцы отдельной нацией или так и остались одной из самых многочисленных и до поры одной из самых консолидированных диаспор в мире? Это очень сложный вопрос.

В другое время и по другому поводу мы достаточно подробно касались особенностей российской и советской национальной политики, впрочем, вполне применимых и в данном случае. Здесь мы ограничимся короткими тезисами и образными сравнениями. Бытует мнение, что империя это "плавильный тигль наций". Возможно. В случае с Россией, отдельные фракции внутри этого тигля хотя и в расплавленном виде, но довольно долго и отчётливо прослеживаются. Более того, они сами ясно понимают свои границы. В самом деле, сложно представить себе американца, чьи предки приехали из Германии в США в XVIII в., и который до сих пор ощущал бы свою инородность и очевидную инаковость своей фамилии. В то же время в России это сплошь и рядом. В советский период, когда вроде бы была предпринята довольно продуктивная попытка создания надэтнической общности "советского народа", из-за трагедии депортации и оскорбительно затянутого процесса реабилитации немцев эта ситуация только усугубилась. Всё это стало одной из важных причин мощного оттока российских немцев в 1990-2000-е гг. из России, которая была для них настоящей родиной, в Германию, в которой большинство из них прежде никогда не были.

Мы придерживаемся той точки зрения, что немцы за время своего длительного проживания в России сформировались как отдельная этнокультурная группа. Вместе с тем, мы не склонны распространять это утверждение на всех российских немцев. Учитывая классификацию немецкого населения России по конфессиональному, религиозному и региональному признаку, которую мы приводим во введении, субэтнической группой, обладающей чертами уникальности не только в сравнении с её этническим окружением, но и в сравнении с носителями культуры их исторической родины, мы могли бы назвать немцев Поволжья. В подавляющем большинстве они имели общие характеристики также и по социальному признаку, а конфессиональные отличия за долгие годы проживания в России не являлись для них самым важным фактором самоидентификации.

Колонисты, в том числе и бывшие, которые составляли большинство в немецкой общине Армавира, никогда не были активными политическими игроками в российской истории. Вековая традиция изолированности колонистского быта породила особый тип отношения немцев с государством. Колонисты имели особый социальный статус, который в условиях сословного строя играл важную роль в процессе формирования их сообщества как жёстко корпоративного. Немцы в подавляющем большинстве принадлежали к западным конфессиям христианства, крайне редко принимали православие, и это также можно считать одной из причин их отстранённого отношения к политике.

Характер отношений российского, а позже и советского государства к немцам в России зависел от отношений с Германией в тот или иной промежуток времени. Пожалуй, впервые российские немцы почувствовали это на себе в период объединения Германии (1871 г.). Тогда у царского правительства вызвала тревогу политика пангерманизма нового крупного европейского государства. Проблемы усилились в годы Первой мировой войны, и от жёстких репрессивных мер, надо полагать, немцев спасла только революция. А потом была депортация 1941 года.

Ужесточению внутриполитических действий против себя немцы неизменно отвечали волнами эмиграции. Это показательный момент. Немцы не были склонны к политическим протестам в виде восстаний, демонстраций, митингов, подпольной революционной деятельности и т.п. Это активы тех, кому уже некуда отступать. Немцы же протестовали тем, что просто собирались и уезжали. И все неприятности становились для них политикой посторонних сил, терявших своё значение и смысл, когда полосатый пограничный столб оставался за спиной.

Разумеется, не всё так просто, и нередко им было что терять, однако неслучайно немцы многими исследователями их истории признаются едва ли не самым мобильным народом. Особенно немцы в России.

Реформа немецкой колонии по Закону от 4 июля 1871 г. и закон о введении всеобщей воинской повинности в 1874 г. стали едва ли не первыми поводами для начала массовой эмиграции за пределы Российской империи. Основными местами нового поселения российских немцев стала Северная и Южная Америка. В течение 70 – 80-х гг. позапрошлого века только в США переселилось около 10 тыс. выходцев из поволжских и южнороссийских колоний. В Канаду же в течение последней трети XIX в. выехало около 75 тыс. меннонитов, 10 тыс. лютеран и католиков, более 5 тыс. представителей прочих вероисповеданий, которые составили около 40% эмигрантов-немцев на Среднем Западе. В 1870-е гг. возникают немецкие колонии также в ряде стран Южной Америки, куда выехало немало бывших колонистов.

Но иногда выехать не было возможности. Такой была ситуация в годы Первой мировой войны. Т.Н. Плохотнюк отмечает: "С начала войны русское население Северного Кавказа сохраняло индифферентное отношение к этническим немцам в регионе. Потребовались особые усилия бюрократическо-охранительного аппарата, чтобы инспирировать антинемецкую кампанию в этом регионе. ... В поступивших во второй половине октября и ноябре рапортах исправники фиксировали малейшие проявления недоброжелательности со стороны поселенцев, но они были столь незначительны, что в целом складывалась картина верноподданнического поведения немцев-колонистов. Тон донесений в Департамент общих дел МВД, составленных на основе рапортов исправников, был менее лояльным и более сдержанным... В них отмечалась сплоченность колонистов, сохранение ими своего языка, обрядов, обычаев; подчеркивалось стремление к обособленности от русских соседей, усилившееся с началом войны. Сдержанно определялось отношение немцев к войне: "открыто не выражают сочувствия своим соотечественникам"".

В армавирской газете "Отклики Кавказа" в 1914 г. описывался случай, когда несколько немецких "мальчуганов" побили сына чиновника Л., очевидно русского, без видимых причин, при этом "высказывая враждебность к русской нации". Сложно сказать, как было на самом деле, может быть, что-то и сказали. Однако каждая ли стычка подростков, в которой к тому же особенно никто не пострадал, попадает на страницы газет? В этой заметке явно прослеживается стремление издателей заострить "немецкую тему".

Впрочем, та же газета и в те же годы прямо или косвенно чаще свидетельствовала о совершенно ином отношении армавирских немцев к мировой войне. Например, трое немцев входили в состав комитета по сбору пожертвований и оказанию помощи семьям призванных на войну, при этом один из них был "товарищем председателя". Некоторые из немецких жителей Армавира жертвовали свои личные средства на различные нужды, вызванные войной. В лютеранском молитвенном доме 16 ноября 1914 г. прошло молебствие о даровании русской армии победы (Приложение 20).

Эмиграция армавирских немцев в годы гражданской войны не носила массового характера. Нам доподлинно известен лишь один случай, когда немецкая семья воспользовалась оккупацией части европейской территории России немецкими войсками и в итоге оказалась в Германии. Потом они вернулись обратно в Армавир.

Свертывание нэпа, чрезвычайные меры 1927 – 1928 г. вновь усилили эмиграционные настроения среди немцев. О сокращении численности немецкой общины Армавира во второй половине 1920-х – начале 1930-х гг. мы писали в главе 3.

Таким образом, немцам не были присущи активные формы протеста, которые носили бы политический характер. Строго говоря, мы имеем только одно свидетельство об их консолидированном выступлении в районе Армавира, и оно относится к периоду первой русской революции. И даже в этом случае речь идёт не об армавирских немцах, а предположительно о жителях колонии Фриденталь.

11 сентября 1907 г. состоялись переговоры крестьян с землевладельцами относительно урегулирования цен на землю. Переговоры происходили в экономии землевладельца Захара Щербака, на котором присутствовал подъесаул 12 Кубанского пластунского батальона Медяник. Со стороны крестьян были представители от коренных и иногородних жителей села Кубанского, хутора Ковалевского, немецкой и русской колоний, поселка Сибельда (ныне п. Красная Поляна, г. Армавир). Вот и всё.

Тем не менее, среди уроженцев Армавира немецкого происхождения, потомков Поволжских колонистов, которые чуть ли не на 90% составляли немецкую часть горожан, был один человек, чья судьба никак не укладывается в нарисованную нами выше картину аполитичности немцев. Это был Гергард Андреевич Целлер, который сделал революционную деятельность смыслом своей жизни.

Г.А. Целлер родился 14 марта 1884 г. в Армавире в семье поволжского немца столяра Гейнриха (Андреаса, Андрея) Целлера. Отец Гергарда происходил из селения Усть-Золиха Саратовской губернии. С 14 лет он ушел в город на заработки и на свою родину больше не возвращался. Сменив ряд профессий, Гейнрих Целлер остановился на столярном ремесле. В 1882 г. он обосновался в селе Армавир, где сначала трудился по специальности на строительных работах, а впоследствии устроился модельщиком на чугунолитейный завод П.Н. Лимарева, ранее принадлежавший немцам Гамму и Шмидту. В 1906 г. Гейнрих Целлер получил увечье и до самой своей смерти в 1922 г. занимался только мелкими столярными работами, в основном полировкой.

Мать Гергарда Целлера Клара (в девичестве – Гуве) была домохозяйкой и иногда в качестве поденной работы занималась шитьем. Умерла она в 1922 г., в один год со своим мужем. В тот год в Армавире умерло большое количество горожан. Много было и немцев. Причиной катастрофической смертности стал голод.

Семья Целлеров, по всей видимости, была прочно интегрирована в русскоязычную среду, некоторые признаки этого прослеживаются даже в метрических книгах лютеранской церкви Армавира. Там есть две записи о рождении младших братьев Г.А. Целлера. В них нет никакой дополнительной информации, которая отличала бы их от тысяч других записей такого рода. Однако если учесть, что немцы Армавира в досоветский период, особенно в отношении того, что касалось обрядовой стороны их жизни, были очень замкнутым сообществом, то фамилии восприемников при крещении детей в семье Целлер обращают на себя внимание. Из четырёх человек, которые выступили в качестве крёстных родителей, только один имеет немецкую фамилию. Трое других – Ильин, Глизевич и Гапани. Это может говорить о том, что семья Гейнриха и Клары Целлер имела прочные социальные связи за пределами лютеранской (немецкой) общины. О том, что Ильин, Глизевич и Гапани не были лютеранами, кроме их фамилий, косвенно говорит и тот факт, что более они никогда не упоминались в метрических книгах ни в каком качестве. В противном случае это было бы довольно странно, если учесть то обстоятельство, что метрические книги после последней записи о крещении ребёнка в семье Целлер велись ещё более 20 лет. Целлерам, даже имея хороших знакомых из числа русских или других православных людей, нужно было иметь веские основания, чтобы пригласить их в качестве восприемников.

Таким образом, уже родители Г.А. Целлера не вполне отвечали портрету типичного армавирского немца – бывшего колониста, лютеранина или реформата.

С самых ранних лет Гергард исполнял роль няньки для своих многочисленных младших братьев и сестер. По воспоминаниям Г.А. Целлера, их семья испытывала крайнюю нужду, и из 14 детей остались лишь трое – он и две девочки, остальные умерли в раннем возрасте от болезней и недоедания. Уже с 11 лет, чтобы прокормить членов большой семьи, мальчик стал работать вместе с отцом. К 14 годам он изучил столярное дело и начал трудиться самостоятельно – в ст. Лабинской, а с 1901 г. на механических заводах А.Е. Хахаева и П.Н. Лимарева в Армавире. На последнем предприятии, кроме отца, работал кузнецом брат его матери Филипп Карлович Гуве, живший в одной квартире вместе с Целлерами.

Как вспоминал сам Гергард Андреевич, несмотря на все трудности, связанные с поиском заработка, ему все-таки удалось получить начальное образование в пределах двухклассного училища. К сожалению, у нас нет сведений о том, в какой местной школе он учился.

После перехода чугунолитейного завода П.Н. Лимарева в собственность М.И. Мисожникова производство стало быстро расширяться. С 1902 г. из Ростова-на-Дону на предприятие прибывает много новых рабочих. Среди них оказались и те, кто уже был вовлечен в антиправительственное движение. Двое таких революционно настроенных рабочих – Гальский и Петров сняли "угол" у Целлеров. Под влиянием квартирантов и ряда других литейщиков Г.А. Целлер быстро проникается социал-демократическими идеями. О своей деятельности он позже вспоминал, что "первая работа состояла в том, что вовлекали более передовых рабочих в кружки самообразования и вели в среде рабочих агитацию о плохой жизни и необходимости борьбы".

После образования в селе местной группы Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП) в 1903 г. Г.А. Целлер вошел в ее состав. Сразу же был поставлен вопрос об организации на заводе М.И. Мисожникова политической забастовки. Владевший грамотой, Гергард Андреевич каждую субботу посещал контору предприятия, где на основании табеля заполнял расчетные книжки рабочих. Часто общаясь с начальством, он собирал информацию о настроениях среди заводской администрации. Накануне стачки на квартире Целлеров на гектографе было распечатано воззвание к рабочим.

Первая в селении забастовка на чугунно-литейном заводе М.И. Мисожникова состоялась летом 1903 г. Поводом для нее стало увольнение трех рабочих. Стачка литейщиков, которой руководили Гальский и Петров, продолжалась несколько дней. В результате хозяин удовлетворил большинство из предъявленных требований: уволенные были приняты обратно, а рабочий день сокращен до 10 часов.

В 1904 г. Г.А. Целлер вместе с другими социал-демократами организовал в Армавире первую подпольную типографию, где издавались революционные листовки. В 1905 г. он стал членом созданной при местном комитете РСДРП боевой дружины, а также принял участие в организации подпольной лаборатории по изготовлению бомб.

Наглядным доказательством оторванности Г.А. Целлера от исконных этнических корней и социальной среды земляков, переселенцев из Поволжья, служит тот факт, что в своих воспоминаниях среди многочисленных товарищей по революционной работе он не упоминает ни одного немецкого имени (за исключением, конечно, отца). Видимо, этническая идентичность, как и колонистская корпоративность, оказалась достаточно размытой уже у отца Гергарда, который в 14-летнем возрасте покинул круг своих родных и земляков, отправившись на заработки в город, где постепенно интегрировался в русскую среду.

Фото 43. Гейнрих и Гергард (сидит) Целлеры.

С 1905 г. Г.А. Целлер оставил столярное дело и с помощью друзей-партийцев устроился на работу в армавирское отделение Азовско-Донского коммерческого банка для проведения антиправительственной агитации среди торговых служащих и приказчиков.

В период первой российской революции 1905-1907 гг. взгляды и поступки Гергарда Андреевича отличались немалым радикализмом. Он был сторонником крайних мер по отношению к защитникам и приверженцам существовавших порядков. Вспоминая в 1925 г. о нелегальных сходках социал-демократов, Г.А. Целлер писал: "Ночные прогулки за город, "массовки" устраивались довольно часто. На одну из таких массовок проник неизвестный нам субъект и начал допытываться у некоторых товарищей, кто выступает, как фамилия организатора и откуда он прибыл. Так как мы друг друга знали в лицо, встречаясь довольно часто, то всякое новое лицо нами немедленно проверялось, и этот тип показался крайне подозрительным, и по наведении справок оказалось, что его никто не знает. По окончании митинга мне и еще двум товарищам было поручено выяснить его физиономию. Когда начали все расходиться, мы пошли вместе с ним, задавая ему целый ряд вопросов и выяснили, что он якобы рабочий Новороссийского завода, недавно прибыл в Армавир и ищет себе работы. Отделившись от остальных, мы с ним заговорили иначе. Приставленный к виску револьвер развязал ему язык и оказалось, что он агент охранного отделения Екатеринодара. Мы его благополучно довели до Кубани и отправили вниз по течению обратно в Екатеринодар, снабдив его предварительно одной пулей и запиской "шпион".

Вообще, в сложившихся условиях Целлеру не раз пришлось прибегать к оружию. Говоря об убийстве в 1906 г. черносотенцами некоторых товарищей по революционной работе, он отмечал, что "такой террор начал наводить панику, и никто из нас без оружия не решался выходить. Возвращаясь однажды домой, я был оглушен выстрелом. И на выстрел ответил выстрелом, в результате обменявшись несколькими выстрелами, ввиду приближения конной полиции, я постарался скрыться. Пальто у меня оказалось простреленным крупной дробью. Через несколько дней, возвращаясь с товарищем Красулем, мы подверглись обстрелу и отвечали тем же. Такая нервная работа под угрозами террора продолжалась вплоть до предвыборной кампании в думу".

Гергард Целлер участвовал в подготовке всеобщей забастовки в Армавире, прошедшей с 10 по 15 сентября 1905 г. В эти дни вместе со своими товарищами он находился на митинге в центре села, который 11 сентября был разогнан казаками и войсками с применением оружия. При этом один демонстрант был убит и несколько человек ранено. Описывая эти события, Целлер признавался, что "нас здорово избили".