Текст книги "Звёздная дорога"

Автор книги: Питер Ф. Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 57 (всего у книги 71 страниц)

– Как он? – спросил Форстер, извернувшись на водительском сиденье.

Анджела стянула балаклаву и начала расстегивать парку, обогреватель кабины обдувал их теплым воздухом.

– Док сказала, ему повезло. Сломал несколько ребер и руку. Они будут за ним наблюдать, чтобы убедиться, что с сердцем и лёгкими все в порядке. И, в общем-то, все. Боже, он выглядит как один громадный кровоподтёк.

Ребка стянула свою балаклаву.

– Это хорошая новость.

– Ага. К счастью. На минуту засранец заставил меня поволноваться.

– Эльстон сказал, что мы отдохнем пару часов, – сообщил Раддон. – Он послал Дарвина помогать Джиллиан вести грузовик номер два.

– Надо разогреть что-нибудь съедобное в микроволновке, – сказала Ребка. – Будет хорошо поесть, пока мы сидим и ничего не делаем. Я бы в кои-то веки не испачкалась в еде.

Она занялась делом, старательно играя роль Мадлен, пока укладывала пакеты в микроволновку и щебетала, как и полагается официантке на раздаче. Кабину «Тропика» вскоре наполнили запахи, пиццы-пепперони и горячего шоколада, добавив толику радости в мрачную атмосферу.

Даже её оптимизм сейчас пошатнулся. Если они вскоре не отыщут приток, то будут вынуждены повернуть назад. Перспектива ждать спасения в Вуканге угнетала. До диверсии с буксировочным тросом она не сомневалась, что сможет закончить миссию и захватить существо, чем бы оно ни являлось. Это нелегко – Ребка всегда об этом знала, – но системы, которые она принесла с собой с Юпитера, вселяли определенную уверенность. Теперь Ребка призналась самой себе, что её оптимизм оказался преждевременным. Но ведь никто не мог предусмотреть, что события будут разворачиваться тем катастрофическим образом, который она наблюдала с самого прибытия на Сент-Либру. Даже Константин, хотя он готовился двадцать лет. Изматывающий труд лишал её присутствия духа, как и всех участников автоколонны. Смартмикробы, которых она поместила в стратегически важные места на машинах, умерли во время буранов и из-за отрицательных температур. Она внедрила в сеть колонны умные программы, но они превращались в призраки самих себя, по мере того как аппаратура ломалась и портилась. Ребка по-прежнему была уверена, что в битве один на один выйдет победительницей. Но шанс подстроить такую битву становился все менее вероятным. Как и все, Ребка понятия не имела, где прячется проклятая тварь. Она и впрямь появлялась из ниоткуда, и это означало, что, пока метамолекулярная броня Ребки неактивна, она оставалась такой же уязвимой, как все. Её единственной альтернативой было действовать более открыто – возможно, тем самым настроив людей против себя. Не исключено, что так и придется поступить.

Ребка поняла, что её рука поднялась к груди, чтобы коснуться флакончика, который она носила на шее. «Чтобы дать тебе почву под ногами», – сказал Константин, когда подарил ей это. Даже сейчас она была впечатлена тем, насколько пророческими оказались его слова.

Ребка в тот день проснулась рано. Взволнованно улыбнулась, когда световые кольца оси обиталища вспыхнули в полную силу и яркие тропические птицы приветствовали быстрый рассвет щебечущим хором. Она отбросила тонкое одеяло и села на краю кровати, потягиваясь и зевая.

– Очисти окно, – велела она элке.

Изогнутая стена перед нею превратилась из пурпурной дымки в простое окно, за которым виднелось обиталище. Две пальмы из тех, что кольцом окружали дом, закрывали ей вид на центр и правую сторону, их кроны с длинными листьями опустились так, что кончики касались верхней части стекла. Третья пальма, слева, умерла примерно год назад, от нее остался высокий иссохший ствол, который уже разлагался, сделавшись домом для интересных и разнообразных оранжевых и бледно-жёлтых грибков. Отец все никак не мог организовать замену. Они с мамой все ещё спорили по поводу того, что посадить; оба твердили, что больше не хотят видеть так близко от дома такое большое растение. Ребка подозревала, что спор никогда не закончится.

Она медленно прошлась по комнате, обходя одежду, грязное бельё, спортивное снаряжение, чашки, пустые бутылки, кусочки из набора по нейманетике, который она сделала в качестве научного проекта в десятом классе, скульптуры из гибкого камня, альбомы для рисования, кисти, коробочки с макияжем…

Ребка надула щеки и выдохнула с лёгким смятением от того, сколько на ковре было всякой ерунды. Наверное, ей бы стоило как-нибудь прибраться. Мама несколько лет назад прекратила по этому поводу ворчать, но помогать отказывалась, твердя, что Ребка сама должна нести ответственность за свою жизнь. Старая добрая мама, вечно ей покоя не дают качества истинного гражданина.

«А сегодня я стала такой».

В выдвижном ящике нашлись свежие трусики и бюстгальтер. Джинсы, которые она надевала вчера – и пару дней до того, – были относительно чистыми. Она недавно принесла из прачечной корзинку с бельём, в ней лежали три выстиранные и выглаженные майки. Ребка выбрала оранжевую, с вышитыми на рукавах-крылышках цветами.

– Дай мне зеркало, – велела она элке.

Часть окна превратилась в безупречное серебро, и Ребка придирчиво изучила свое отражение. Высокая, что неплохо, главное – ноги длинные; волосы русые, достаточно темные, почти каштановые, но легко поддающиеся окрашиванию – кончики все ещё оставались розовыми и лиловыми, с единственной зомби-зелёной прядью в челке; лицо удлиненное, довольно милое даже с учетом тонкого носа, хотя Ребка по-прежнему считала, что он принадлежит кому-то на целых два года моложе. Она нахмурилась, пригляделась повнимательнее, потом раздраженно вздохнула. Чтобы отпраздновать эту юность, на подбородке за ночь созрели два новых прыща. Она выпрямила плечи и подтянула бюстгальтер повыше, на место получше, и ухмыльнулась. Отец всегда закатывал глаза в не очень-то притворном неодобрении по поводу глубоких вырезов, которые она предпочитала.

Она отправилась в маленькую смежную ванную. Поболтала во рту зубной гель и выплюнула. Аккуратно протерла лицо очищающим средством, потом разыскала среди пакетов пластыри и приклеила на прыщи. Прыщи. Именно сегодня! Подводка для глаз, пурпурная и золотистая. Уложить волосы щеткой – времени на душ и шампунь уже нет. Нанести в стратегических местах духи. И она готова к тому, что предъявит ей этот великий день.

Родители ждали её у барной стойки. Сквозь открытые нараспашку арочные окна первого этажа в дом свободно вливался утренний воздух. Он был свежим и влажным от ночного тумана, который атмосферные службы впрыскивали в обиталище каждые сутки с часу ночи до четырех утра. В ветвях деревьев порхали птицы, а по стенам дома суетливо бегали гекконы.

Думая обо всем этом, Ребка поняла, что жизнь её не может стать намного лучше. Наверное, ей и впрямь стоило за многое быть благодарной. И чаще выражать свою благодарность. Прилив эмоций застиг её врасплох, и она сглотнула комок в горле, когда увидела, что мать и отец стараются скрыть собственную гордость и печаль.

Потом эти двое широко улыбнулись, протянули к ней руки и хором сказали:

– С днём рождения, милая.

Ребка обняла их, не особо переживая за то, что её глаза наполнились слезами.

– Я вас люблю, – пискнула она.

Они приготовили её любимый завтрак. Свежий бекон и стопка оладий с клубникой, дассаль-грушами и сливками, кленовый сироп. Высокий стакан с соком манго и клюквы, налитым поверх битого льда. Ломоть деревенского хлеба с мармеладом из крупных кусочков красного апельсина.

– Я это все не съем, – вяло запротестовала она, когда все сели за большой стол во внутреннем дворе.

Папа широко улыбнулся и, открыв бутылку шампанского, налил в стаканы для сока прохладное пузырящееся вино.

– Лучший способ начать этот день, – пообещал он. – Восемнадцать лет бывает лишь однажды.

Хихикая от счастья, она заметила странный взгляд, которым обменялись родители, и списала его на то, что вскоре ей предстоит переезд. Её ждала собственная квартира в новом корпусе обиталища, в два раза длиннее этого, и с таким большим озером, что оно почти могло называться морем. Она даже подумывала о том, чтобы попросить одну из тех мобильных домашних капсул, которые люди начали использовать, но сомневалась, что дело здесь только в моде. Так или иначе, она сделается самостоятельной, какими стали Рауль и Криста, когда достигли совершеннолетия. Этот дом теперь будет очень большим для родителей, подумала Ребка. Может быть, поэтому они откладывали решение вопросов вроде замены деревьев. И всё-таки она не могла себе представить, как будет жить без них.

Они приветственно соприкоснулись бокалами, потом выпили сок с шампанским.

– Спасибо вам обоим, – сказала она все ещё с глазами на мокром месте. – Послушайте, я знаю, что не была лучшей дочерью. И…

– Эй, не надо вот этого. – Отец положил руку ей на плечо. – Я не хочу, чтобы ты испортила разворачивание подарков. Свой я готовил много месяцев.

Несмотря на ураган эмоций, Ребка ощутила резкий всплеск любопытства.

– Правда?

Он сунул руку под стол и достал узкую прямоугольную коробку, завёрнутую в синюю с серебром бумагу и обвязанную розовой ленточкой. Ребка взяла подарок, ещё более заинтригованная тем, насколько он оказался тяжелым.

– Открывай! – подбодрил отец, такой же нетерпеливый, как она.

Она потянула за ленточку и развернула бумагу. Это оказалась не коробка. Предмет внутри на миг привел Ребку в замешательство – она никогда раньше не держала в руках ничего подобного, – а потом пришло понимание.

– Книга! – воскликнула Ребка.

Перевернув подарок, она увидела напечатанный золотом заголовок: «Приключения Алисы в Стране чудес». Теперь она и впрямь заплакала: это была её любимая история в детские годы. Такие невероятные, чудные приключения – даже для нее, девочки, живущей в космическом обиталище на орбите Юпитера. Или быть может, именно здесь проще соотнести саму себя со странностями путешествий Алисы.

– Спасибо, папочка. – Она обхватила его руками и крепко обняла.

– Это не первое издание или что-то в таком духе, – хрипло проговорил он. – Но двадцатый век. Я попросил Клейтона достать её, когда он был на Земле в последний раз.

– Она милая.

Её мать протянула ей черную бархатную коробочку куда меньшего размера. В ней лежало простое золотое кольцо.

– Обручальное кольцо моей бабушки, – объяснила она. – Я просто хочу, чтобы ты всегда знала и понимала, что ты по-настоящему часть нашей семьи.

Обнимая мать, Ребка встревожилась, что проведет весь день в слезах, пусть это и слезы счастья.

В конце концов – с кольцом на пальце, где она могла им любоваться, с книгой на столе, дожидавшейся, пока её начнут читать, – Ребка принялась за оладьи.

– Рауль и Криста придут на обед, – сообщил отец. – Только семья. Спокойное время перед вечерним празднеством.

Ребка, услышав это, хищно улыбнулась. Она несколько месяцев планировала вечеринку с друзьями.

– Уже решила, что наденешь? – спросила мать.

– Э-э, нет.

– Можем просмотреть каталоги вместе, выберем, что напечатать.

– Да, пожалуйста. Это было бы здорово.

Отец кашлянул.

– Ты не забыла о том, что должна сделать сегодня утром?

– Нет! Отправиться на встречу с Константином.

– Хорошо.

– О чем он будет говорить? Рауль и Криста так и не рассказали. Все очень загадочно, и это глупо.

– Он просто спросит, что ты собираешься делать со своей жизнью, чтобы убедиться, что ты тут счастлива. В конце концов, мы и впрямь не можем допустить, чтобы в такой хрупкой среде, как обиталище, жили мятежники.

– Ого, это будет скучно.

– Скорее всего, дорогая, – чинно проговорила её мать. – Но попытайся это не показывать. В конце концов, обиталище принадлежит ему.

– Что он сделает, если я скажу, что все тут ненавижу, – пинком отправит в космос?

Её отец спрятал лицо в ладонях.

Ребка сжала губы, запрещая себе говорить. Отца было очень легко вывести из себя.

– Не переживай, пап. Я буду паинькой. Целую-обещаю.

– Что ж, все когда-то бывает впервые, – парировал он.

Элка Ребки направила её в противоположную от корпуса часть обиталища, в область низкой гравитации. Она так и не простила себя за то, что не испытывала удовольствия в невесомости. Казалось, это так весело: летать, кувыркаться грациознее акробатки, отскакивать от стен, словно вечно движущийся мячик для сквоша, и эти восхитительные слухи про секс в свободном падении, который, как предполагалось, был потрясающим. Но её внутреннее ухо все это совершенно не одобряло, и упражнения в невесомости обычно заканчивались приступами неукротимой рвоты. Даже знаменитое упорство Ребки спасовало после пятой попытки «акклиматизироваться», когда мать заставила её выстирать всю одежду и лично извиниться перед всеми, кто был в осевом тренировочном зале.

И вот лифт, который ехал до самой оси, остановился в семистах метрах над изгибом пола, при одной трети обычной гравитации. Ребка оттолкнулась и осторожно пошла, не забывая об инерции: скользила плавными арками, едва касаясь ногами коридорного пола. Каждые два метра на стенах крепились большие обручи для рук, за которые можно было хвататься при необходимости замедлиться, остановиться или изменить направление на перекрестке. Она раскинула руки, готовая в случае чего ухватиться за обруч. Пока что желудок держался.

Дверь, к которой её доставила элка, как будто ничем не отличалась от остальных в этой секции. Судя по наложенному чертежу, секция большей частью использовалась для приспособлений, связанных с функционированием обиталища. Дверь отъехала в сторону, и Ребка вошла-влетела в комнату, где царил полумрак.

Комната оказалась намного больше, чем Ребка ожидала, она походила на маленький причальный ангар с изогнутым потолком в десяти метрах над нею. Повсюду торчали странные структуры, напоминающие гигантские ДНК, но с многочисленными спиралями, которые скручивались и набухали, а сделаны были из вещества, смахивавшего на перламутр. Извилистые выступы разных размеров, которые покрывали их, пересекаясь и образуя случайные на вид узоры, наводили на мысли о раковине морского существа, убеждая Ребку, что это скорее живые конструкты, нежели плод технологии. Понять было сложно, потому что они то исчезали, то появлялись из пространства-времени; случайные секции внезапно пропадали, оставляя очертания своих изначальных форм, обрисованные резкими изумрудными и оранжевыми лазерными искрами, словно фотоны подменяли атомы. Их мерцание только мешало что-нибудь увидеть в полумраке помещения.

Прищурившись, она разглядела, что дальняя стена комнаты состоит из больших прямоугольных окон, которые смотрят прямиком в космос. На фоне звёздного кружения вырисовывался темный силуэт.

– Ребка, спасибо, что пришла, – сказал Константин Норт.

– Это традиция, – ответила она и осторожно двинулась к нему, беспокоясь, как бы не задеть эти нереальные структуры; как бы там ни было, когда они существовали, выступы на их поверхностях выглядели острыми и жёсткими. – Я не собиралась стать первой, кто её нарушит.

Темная сторона Юпитера оказалась в поле зрения, как раз когда Ребка подошла к Константину. Как обычно, её потрясло то, насколько молодо он выглядит – всего на пару лет старше Рауля. Но она знала, что он родился больше века назад.

– Если бы кто и нарушил… – сказал он.

Ребка надула губы.

– Не такая уж я плохая.

– Нет. Разумеется, нет. Подростки – всегда испытание для родителей, но каким-то образом все мы умудряемся устраивать свой, особенный беспорядок.

– Мама сказала, что вы захотите узнать, счастлива ли я здесь.

Бледный свет, отраженный от облачных поясов Юпитера, породил серые тени на его лице.

– Не совсем. Цель этой беседы – определить, будешь ли ты счастлива, живя здесь.

– Ну допустим.

– Мне нравится сравнивать этот разговор с румспрингой у амишей.

– Вы только что меня потеряли.

– Амиши – общество внутри общества, живущее в Соединенных Штатах. Они отвергли современную жизнь, чтобы вести тихое пастушеское существование, которому они следуют веками. Однако в подростковом возрасте родные на самом деле подталкивают их к тому, чтобы пойти и попробовать все коварные удовольствия культуры большинства, которая их окружает, и называется это румспринга. Почти девять десятых выбирают возвращение, после того как пожили какое-то время за пределами общины, и присоединяются к церкви амишей навсегда. Большинство из нас считает это потрясающим процентным соотношением. Полагаю, это многое говорит о высокомерии, связанном с нашей верой в то, что наш образ жизни является непревзойденным. Я нахожу это смиряющим и весьма целительным.

– И вы мне это предлагаете? – неуверенно спросила она.

– В каком-то смысле да, это твой момент румспринги. Я хочу предложить тебе объяснение и выбор. Я пытаюсь построить если не демократию, то по крайней мере консенсус, основанный на общем идеале. Так что прости, что я веду себя как патриарх. Похоже, старые привычки и впрямь умирают медленно. Ты знаешь, почему я основал здесь это общество?

– Мы ковчег, последняя надежда человечества, если транскосмические миры падут жертвой Занта.

– Отчасти это верно. Но мне нужно кое-что гораздо более существенное. Я хочу, чтобы мы в конечном итоге победили Зант.

– Ого! Это… грандиозно.

Ребка начала задаваться вопросом, как долго это продлится; ей ещё очень много всего нужно было сделать для подготовки к празднику.

– Несомненно, – весело ответил он. – Но чтобы постичь чистейшие научные теоремы, которые могут предоставить нам желаемое, мы должны освободиться от ослабляющего влияния экономики и озабоченности материальными благами, которые вот уже много веков выступают в роли якоря для истинного творческого начала людей. Почти шестьдесят лет назад я огляделся по сторонам и не увидел ничего, кроме застоя. АЗЧ, при всей своей благородной цели, всего лишь отлагательная мера, не более того. Потому я основал Юпитер. У нас уже есть технологии в виде микрофактуры и термоядерной энергии, которые позволяют оставить в прошлом экономику, правившую нами последние несколько сотен лет, и освободить нас от материальных забот. Но мы этого не делаем. Мёртвая рука инерции общества и финансовые интересы элитного меньшинства удерживают нас как вид. Они правят нами, чтобы продолжать править нами.

– История повторяет сама себя, – живо заметила Ребка.

– Именно. Я участвовал в этом, когда вместе с братьями открыл Сент-Либру для заселения людьми и основал «Нортумберленд Интерстеллар», помогая удерживать лидерство на рынке биойля. Я больше кого бы то ни было знаю, насколько силен застой, насколько легко он отравляет и поглощает любое отклонение от нормы. Освобождение было результатом спора, который длился между нами много лет. Мой дорогой покойный брат Бартрам верил, что, если дать каждому тысячелетний жизненный срок, мы научимся ценить жизнь, и так произойдет перемена. Бедный, бедный Бартрам. Он был первым из нас, кто достиг своей цели, первым человеком, который начал омоложение. Его убийство – злая ирония судьбы. Августин… что ж, он верил, что эволюция все равно продолжится; дай достаточному количеству людей достаточное богатство, и прогресс неизбежен – так он говорил. Он обвинил нас в желании все сделать быстро и легко, в том, что мы – худший продукт в соответствующем поколении, что мы настолько эгоистичны, что верим, будто чего-то можно добиться одним желанием, а не мучительным трудом ради продвижения к цели. И потому он остался и продолжил строить своего корпоративного монстра, убежденный в том, что богатство представляет собой ответ на все вопросы. И был ещё я: я выбрал изоляцию, которая позволила мне беспрепятственно следовать иным общественным маршрутом. А это место более, чем какое-то другое – отдаленный мир или город-государство вроде Абеллии, – вынуждает своих обитателей ценить науку и технологию. Нам приходится поддерживать машины в рабочем состоянии просто для того, чтобы выжить. Это помогает разуму сосредоточиться на реальности Вселенной в целом. Тем не менее, Ребка, то, что сегодня происходит возле Юпитера, – всего лишь промежуточная стадия. Мы – точка опоры для революции. Ты выросла фактически в возрожденческом анклаве, населенном миллионерами-марксистами, которые посвятили себя продвижению науки к новым рубежам благодаря той основе, которую другие люди заложили поколение назад или чуть больше. Вот почему я теперь всегда провожу эту беседу именно в этом помещении.

Он жестом указал на витые полуэфемерные структуры.

– Ладно, я проглочу наживку, – сказала Ребка. – Что это за штуки? Никогда раньше не видела ничего похожего.

– Это материя в активном состоянии, и она, в общем-то, довольно рядовая вещь. Но мы сделали с ней кое-что необычное и новое. Это световолновой двигатель, способный унести все обитаемые секции в безопасное место, если когда-нибудь возникнет угроза для нас.

– Обиталище – это космический корабль? – восхищённо спросила Ребка. Это было чудесное открытие.

– Я всегда говорил, что он станет ковчегом, – ровным голосом ответил Константин.

– Ого!

– Надеюсь, нам никогда не придется его перемещать, но этот космический двигатель – именно то, ради чего и было создано наше общество. Разработка теории и построение материальной части прошли без учета стоимости и политико-экономических последствий.

– Значит, вы его никому не отдадите?

– Честно говоря, дорогая, не вижу смысла. С его помощью Зант не победить; для нас иметь корабли с такими двигателями удобно. В то же время, если транскосмические миры узнают об этой технологии, это вызовет широкомасштабные экономические потрясения и массовую безработицу. Если бы им было нужно, они могли бы сами разработать подобный двигатель. Пусть и дальше хранят свою индифферентность.

– Ладно, – неуверенно проговорила Ребка. – Но это могло бы оказаться полезным во время Зант-роя. Истребители со световолновыми двигателями были бы лучше «Тандерторнов», разве нет?

– Да, их полетная область увеличилась бы, причем существенно. Но Зант-рой продолжился бы. А знакомство человечества со световолновой технологией обернулось бы огромной нестабильностью и новой рецессией лет на двадцать. Кроме того, люди сильно заинтересовались бы, чем мы тут занимаемся. Наше уединение закончилось бы навсегда. Вот почему наше решение не делать двигатель доступным в основном политическое.

– A-а. Поняла. Кажется.

Улыбка Константина сделалась сочувственной.

– Боюсь, дальше будет хуже. Юпитер, как истинное марксистское государство – в самом худшем из вариантов, – не может допустить каких-либо отклонений от его идеологии. Это обиталище – хрупкая искусственная среда; здесь не развернулся никакой уэллсовский конфликт между образованностью и варварством, потому что варвары для нас непозволительны. Наша конституция проста: с гражданством приходит неограниченная ответственность. Мы общество одной догмы, и если тебе это не нравится, если ты не согласна с нашей целью или просто хочешь следовать за собственной мечтой, если ты не веришь в то, чего я надеюсь достичь, тогда ты не просто вольна уйти – мы будем способствовать тому, чтобы ты ушла туда, куда хочешь, и даже поможем тебе с обустройством.

– Меня не назовешь помешанной на науке, – сказала Ребка, чувствуя себя почти сбитой с толку. Она не рассчитывала в свой день рождения столкнуться с подобным. Впрочем, на самом деле услышанное показалось ей волнующим.

– Знаю, – сказал Константин. – Но наша истинная цель – понимание, абсолютное знание, причем не только на абстрактном уровне, но и в очень физическом, практическом применении. Каждому по потребностям и по способностям[94]94
  Константин перефразирует известный лозунг: «От каждого по способностям, каждому по потребностям», впервые использованный Луи Бланом в 1851 году (хотя более ранняя версия выражения появилась у Этьенна-Габриэля Морелли в его «Кодексе природы») и популяризированный Карлом Марксом в «Критике готской программы» в 1875 году.


[Закрыть].

– Значит, вы считаете, я могу содействовать в том, что касается физического аспекта всего этого?

– Да. Ребка, существует головоломка, которую мне надо решить. Пока что ответ ускользал от меня, невзирая на колоссальные усилия Клейтона и остальных. Я уверен, ты можешь мне невероятно помочь. Вообще-то я за этим и привез тебя сюда. Помимо остальных причуд, я верю в карму, а наши семьи в этом деле тесно переплелись.

– Моя семья?

– Именно. – Он вручил ей маленький стеклянный фиал на серебряной цепочке. – Кстати говоря, с днём рождения.

– Спасибо, – машинально сказала Ребка. – Э-э, что это? – Фиал был до половины наполнен очень сухой пылью, судя по тому, как эта субстанция почти перетекла, когда Ребка наклонила сосуд.

Константин застегнул цепочку на её шее.

– Очень редкая штука в наши дни: это земля с твоего родного мира. Я подумал, что это поможет тебе найти опору в моменты неуверенности. Даст почву под ногами, если пожелаешь.

– О, правда? – Она подняла фиал, изучая серо-коричневые частицы. – С Истинного Иерусалима? Это здорово.

– Нет, Ребка. Не с Истинного Иерусалима. Оттуда ты прибыла. Но родилась ты совершенно в другом месте.

Ральф произвел на Сида такое сильное впечатление, что он даже начал побаиваться. После того как они нашли фермерское подворье, где базировалась операция Шермана, Сид продолжал ехать на север ещё тридцать минут по А 1, потом развернулся. Через полчаса он снова оказался на пересечении с Б 6347 к югу от Северного Чарльтона и повернул. Была уже половина третьего ночи. Ральф большую часть поездки провел с закрытыми глазами, что-то бормоча своей элке. Теперь он уставился сквозь лобовое стекло на погруженную во тьму сельскую местность. На стекле появилась спутниковая карта.

– Продолжайте ехать прямо после первого поворота. Вдоль этой дороги есть несколько фермерских домов. Нам нужен второй.

Йен и Ева припарковали свои машины на обочине Б 6347 возле перекрестка. Когда Сид проехал мимо, они последовали за ним. Через минуту они приблизились к Кукушечьей ферме – современному шестиугольному дому с изогнутой солнечной крышей. Поле за ним покрывали промышленных масштабов теплицы, излучающие искусственный жёлто-зелёный свет.

– Это коммерческая хризантемовая ферма, – сообщил Ральф. – Что хорошо для нас. Все теплицы гидропонные и сильно автоматизированные, и множество грузовиков каждый день ездят туда-сюда. Мои люди определили это место как наиболее подходящее для учреждения передового наблюдательного поста.

– Ага, – сказал Сид.

– Проезжайте мимо дома прямо в амбар.

Амбар был в два раза выше теплиц, одни высокие рулонные ворота оказались открытыми. Фары высветили два черных седана, припаркованных внутри, среди сельскохозяйственных машин и поддонов с удобрениями и вёдрами для транспортировки срезанных цветов. В глубине виднелись аппараты для мульчирования и стерилизаторы почвы.

– Это ваши люди? – спросил Сид.

На грязном бетонном полу стояли шестеро, все в костюмах и длинных плащах. Это была почти униформа. Сиду показалось, что он узнал женщину из группы, которая прилетала забрать Эрни Рейнерта.

– Да, – сказал Ральф. – Ньюкаслский резерв. Я же сказал, что нам понадобится подкрепление.

Он открыл дверь и вышел.

– Ещё как сказал, – пробурчал Сид.

Ева, Йен и Абнер выбирались из машин, бросая на агентов АЗЧ придирчивые взгляды.

Члены семьи Миклетвейт, владельцы и работники Кукушечьей фермы, сбились в кучу, сонные, в пальто поверх пижам. Трое детей от двенадцати до семи лет жались к родителям. Пожилая женщина, которую Сид принял за бабушку, начала спорить с агентом, и её хриплый голос делался все громче. Она заявляла о многих правах, сыпала оскорблениями по поводу нацистов и коррумпированных правительственных чиновников.

Полицейскому такие разглагольствования казались почти утешением, настолько они были знакомы. Сид начал расслабляться.

– Спасибо за сотрудничество, – сказал Ральф, пресекая очередную тираду. – Вы получите полную компенсацию за использование вашей собственности. А пока что мы организовали для вас проживание в пятизвездочном курортном отеле.

Он взмахом руки указал на самую большую машину. Другой агент придерживал открытую заднюю дверь.

– Надеюсь, компенсация не за счет города, – прошептал Йен Еве, когда угрюмые Миклетвейты покорно полезли внутрь.

– Хорошая организация, – сказал Сид Ральфу, когда семью увезли.

– Спасибо. Да, у меня есть кое-какое влияние. Теперь давайте осмотримся в доме и решим, где организовать командный пункт.

В итоге они выбрали гостиную. Остальные агенты начали заносить ящики с оборудованием из машины, включая безопасную лазерную решетку для прямой связи с созвездием спутников АЗЧ на геостационарной орбите.

– На случай, если байтоголовые Шермана следят за местной сетью, – объяснил Ральф. – Я не хочу, чтобы они засекли увеличение информационного потока, идущего с Кукушечьей фермы.

Они все закончили в три часа. Сид и его команда отправились по домам; на этом этапе они никак не могли содействовать.

Было почти восемь утра, и Сид ехал на Маркет-стрит. Хасинта ворчала, что он опять работает в воскресенье, что ему не следовало бы так поступать теперь, когда он стал начальником отдела. Он сделал то, что все женатые мужчины делают, когда заходит речь об их работе: свалил все на босса и пообещал, что на этот раз что-нибудь ему скажет.

«Тойота-Дейон» шла на автопилоте, Сид не настолько себе доверял, чтобы вести её вручную. Слишком мало спал. Невзирая на усталость, он был взволнован и втайне доволен. Он доверился интуиции, пошел на огромный, безрассудный риск, поставил на кон свою карьеру, и все это, похоже, оправдывалось. Имела ферма связь с убийством Норта или нет, теперь его спину прикрывал АЗЧ. С его одобрением и агентствами, которые сражались за внимание Сида, пост главного констебля становился теоретически возможным. Что ему требовалось сделать, так это начать строить отношения с мэром.

Сид улыбнулся, глядя на чудесные старые каменные здания в центре города, залитые солнцем, наслаждаясь фантазиями о мире, где все работает гладко и в его пользу. Так близко к разгадке он с неувядающим любопытством думал о том, что за корпоративная битва привела к убийству Норта. Он не сомневался, что Ральф расскажет, пусть и вне лога.

Элка сообщила, что звонит Ральф.

– Доброе утро, – радостно приветствовал его Сид.

– Мне нужно, чтобы вы явились на Кукушечью ферму сейчас же, – ответил агент.

Участок на Маркет-стрит был в тридцати секундах.

– Серьезно?

– Да.

– Ну ладно. Я подъеду. Буду меньше чем через час.

– Нет, мне не нужно, чтобы вы появились на своей машине. У Шермана наверняка есть список регистрационных кодов всех машин, принадлежащих полицейским. А если и нет, то у Альдреда он точно имеется.

Сид подумал, что это настоящая шпионская паранойя, но спорить не стал.

– Ну хорошо, как мне туда попасть?

Пришлось поехать на базу АЗЧ в Шипкоте, где он пересел в гражданский автомобиль с агентом. Он привез его в коммерческий квартал рядом с А 19, где машину опять поменяли. На этот раз Сид оказался в служебном фургоне, принадлежащем «Цветочному дому Аллисон». Ему даже пришлось надеть робу.