Текст книги "Булава скифского царя"

Автор книги: Пётр Волкодав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

– Атонае, – начал Тертей – ждать действительно нельзя, если мы пойдём в лоб, потеряем много тяжёлой конницы. Колья и копья остановят и задержат атаку наших катафрактариев. Возможно, следует пустить вперёд пеших воинов.

– Нет Тертее, мы не успеем; – возразил царь северных скифов – Токсарид. – Пешим воинам нужны большие щиты, подобные шитам фаланги. В противном случае греческие стрелки и катапульты превратят пехоту в горы мёртвых тел. До кольев доберутся единицы. Нам нужен стремительный натиск, чтобы пробить фалангу и минимум жертв.

– Я согласен с тобой Токсарид, Лисимах не настолько глуп. Он ожидает лобового удара, зная нашу стратегию и тактику. Там нас и ожидают. Я уверен – это западня! – утвердительно воскликнул Зиммелих, а Ассей добавил. – Твои слова Зиммелихе могут означать одно.

– У нас почти нет шансов на победу, вернёмся к переговорам с Лисимахом. – закончил за Ассея Агасар.

– Нет Агасаре, – возразил Ассей – это значит одно – у греков сильные фланги.

– Да Ассее, я подумал о том тоже – вмешался Перисад. – Лисимах заманит нас в центр, а затем отсечёт нашу пехоту и закроет кольцо. Знать бы, где он прячет резерв.

– Да! – Атонай кивнул в знак согласия с Перисадом и долил себе «молока» кобылиц. – Меня тревожат орудия для метания стрел-копий и катапульты и этот проклятый мост на Тире. Зря мы не сожгли его раньше, Ассее.

– А если мост для отхода греков, в случае неудачи? – слабо спросила Накра, не веря самой себе.

– Как-бы не наоборот царица амазонок, – возразил Крей. – Скорее, ловушка для нас. Нас заманят на ту сторну, а потом отрежут дорогу назад. – Ассей и Перисад согласно закивали тысячному, а Атонай подозвал главного вещуна… Скол приблизился, догадавшись, что от него хочет царь. Наступала минута принятия важного решения. Круг умолк, а двое помощников Скола – верховного жреца Атоная принесли ритуальную чашу и высыпали содержимое на угли. От кострища заструился приятный и ароматный дым конопли. Запах дыма защекотал ноздри. У Атоная расширились зрачки. Он начал говорить: – Мы пришли к самому важному моменту. Меня, как и вас беспокоят два вопроса: первый – избежать больших жертв, при прорыве фаланги. Второй – мост. Думайте скифы. Если мы сможем сберечь 2–3 тысячи катафрактариев, исход битвы будет решён. Что скажешь ты, «Путник»? Я слышал, что твой ум не отстаёт от твоей силы и военной доблести.

Неожиданно «скиф» поднялся и ошарашил своим предложением виды-видавших царей и воинов. – Атонае, нам нужны колесницы! – уверенно заявил сосед Ассея, чем вызвал усмешку царя Меотиды. В «кругу» раздался громкий хохот. Прыснула и Накра, а Зиммелиху стало неудобно за брата. Агасар нахохотавшись до слёз, издевательски произнёс. – Да будет известно тебе «скифе», колесницы отжили своё время с тех пор, как наши прадеды разгромили персов, сровняли с землёй город Валтасара. Это поняли и персы, и египтяне и киммерийцы. Колесницы отжили своё время и перестали быть оружием. Тяжёлая конница, вот что сметает всех на своём пути… Фаланга Филлипа Одноглазого, вот что греки придумали в противовес нашим лукам. Вопрос не в фаланге, мы прорубим её! Много воинов ляжет, вот в чём дело. Сил может не хватить. – В «кругу» одобрительно зашумели, с Агасаром согласились все, за исключением Атоная. Ассей тоже задумался над словами «скифа». Только сейчас участники Совета заметили – Атонай и «путник» смотрят в одну точку… За кольцом охраны стоял воз, запряжённый волами и доверху груженый хворостом. Ассей машинально посмотрел туда, а затем вскочил и закричал, напугав Накру. – Именно! Колесницы! Как-же это никому не пришло в голову. Я понял тебя Атонае и тебя «скифе»! Колесницы, которые ничто и никто не сможет остановить!!! Колесницы Атоная! – уже торжественно закончил Ассей. – Ведь ты специально поставил воз для нас Атонае. Воз-подсказка. Я удивился этому по приезду, когда спешивался и не придал значения. Зачем здесь у всех на виду нагруженный доверху воз? Какой же я глупец!

– Я ничего не понимаю, Тертее объясни мне. При чём здесь волы? – тихо спросила Накра. Тертей наклонился и зашептал на ухо царице амазонок. Прислушался и Дрон. Лицо Накры светлело с каждым словом. – Так просто, – удивился Дрон. – как мы не догадались. Подпалить хворост на возах, да-да Тертее, я понял. Огонь погонит волов к фаланге. Почему мы не догадались? Атонай – гений!

Довольный собой Атонай усмехался всем членам Совета. – Вы догадались бы и сами, я не хотел забирать много времени. Теперь каждый займётся своей работой. Все свободны, за исключением царей. Уточним наши действия. «Белолобого» приведите сюда.

* * *

Слухи…Слухи. Не всегда от них веет непогодой с запада, зноём с востока. Не всегда слухи несутся в упряжке сплетен и приносят зависть, гнев и негатив в течение реки-жизни. К примеру: поделились вы на ночь приятной новостью с соседкой или соседом; человек спокойно спит и радуется жизни. Вы не провозгласили истины, просто поделились хорошим. У вашего собеседника (собеседницы) приятный сон; полёты на марс, радостное общение с близкими или воображаемыми «близкими». Не важно, что завтра возникнут проблемы, проблемы есть и будут у всех, важно другое – вы сделали человеку приятное, сняли стресс, страх перед «завтра», страх перед самим собой. А значит и вам хорошо; возможно, именно сегодня произойдёт у вас встреча с любимым (ой), решатся какие-то завязшие во времени вопросы. Откуда вы знаете, а вдруг завтра вы закроете амбразуру дота, или вас собьет на дороге полупьяный водитель. Вариантов – бесчисленное количество, но негатив в большинстве случаев порождает – негатив…

Это не идеализм, нет, к примеру, просыпаетесь вы эдак к сорока годам, терпимо. А если проснулись к восьмидесяти? Вопрос – а где вы находились раньше? Подавали кофе любовнику-миллионеру, нет!? Прогибались перед ничтожеством и ублажали прихоти какой-то, извиняюсь дряни? А может, забыли, кто ваши родители? Я не пессимист и не апологет идеализма? А вы? Проснуться никогда не поздно, может быть для того, чтобы побыть один день, одно мгновение, самим собой. Я не о ВАС, я о себе……

А ежели посмотреть в зеркало на себя, кто находится там: вы, или другой и незнакомый вам человек. Бывает… Хорошо, если оригинал и «копия» почти совпадают. А если этого давно нет. Если ваш «мой» двойник перестал быть двойником. Он стал управлять мыслями и сознанием, как всепоглощающая опара. Скоро «копия» детских или юношеских иллюзий разбухает до той степени, что оригинала, т. е. – нас, попросту более не существует. Оригинал превращается в призрак зазеркалья, а на смену приходит отражение небытия. Созданный и лелеянный долгое время образ становится хозяином положения, а где-то внутри, в тисках подсознания ещё бьётся и кричит, не имея возможности явить себя, личность. Она кричит и взывает ко всем – это не Я! Выпустите меня! Возможно, это и есть то, что «древние» называли порождением потустороннего мира образов, негативная копия реального бытия. Т. е. демоны различных мастей, прячущиеся за своим уродливым хозяином – князем тьмы и начавшие работу на разрушение. Но автор отвлёкся…

Слухи, они возникают, казалось на пустом месте, и растут быстрее, чем опара. Замешанное тесто Слова, бродят, наполняясь пузырьками домыслов. Изменяется форма, но основа содержания – Слово, не имеет изменений, даже если к Нему приделать рога, хвост и копыта. Основа остаётся, как зародыш жизни и появления на свет людей и галактик. Лишнее неизбежно отпадёт. А вот что получается из теста, знает пекарь. Слухи растут быстрее, чем опара, нагромождая нелепицы и небылицы. Так происходит и с снежной лавиной из одной «точки». Лавина набирает мощь, сметая всё на своём пути, но рано или поздно останавливается.

К полудню опара достигла апогея. Тысячные и сотники умеряли пыл любопытствующих и болтливых воинов. Скифы рассказывали и передавали всяческие небылицы, как будто война отошла на далёкий, задний план. Сотники прерывали слухи и сплетни, но и сами прислушивались. Они ведь тоже – люди и, ничего человеческое им не чуждо.

– Говорят у него рога как у тура, а клыки как у дикого кабана, скол мне рассказывал.

– Брось ты врать. Мой брат сам видел его. В горите «скифа» вместо стрел – змеи, а руками он растирает камни в порошок. Он сын Таргитая и Апи.

– Замолчите, хватит болтать – прерывает их сотник, но и ему хочется вставить слово. – Я слышал от Тертея, – начинает он, и скифы умолкают – у «него» красные глаза. В них лучше не смотреть. Он чёрный вещун.

– Так я тебе и поверил – возбуждается первый, из говоривших. Ты-то сколе и Тертея не видел, а у «скифа» в штанах хвост. Он оборачивается хвостом как боевым поясом.

– Ха-ха-ха, ха-ха-ха. А Хвост в штанах, спереди или – сзади… такой как у тебя или побольше. Ха-ха, только что мне сказали – у него крылья, как у нашей крылатой богини.

– А я слышал другое.. – В разных местах и подразделениях армии скифов то и дело раздаётся смех и волной обходит всех. – А воловьи повозки, зачем? Я слышал «скиф» поедет воевать на волах – и снова, смех. Он докатывается до лагеря противника. Лисимах пожимает плечами, принимая противников за сумасшедших. Воины-греки вопросительно смотрят на наместника Геллеспонта и он объясняет: «скифы специально так делают. Хотят нагнать на нас страху. Так и передать всем»… И снова – хохот.

К Атонаю приезжает посыльный. Грозный царь кричит. – Кто нарушил мой приказ! Я приказал убрать вино и «молоко» и не жечь коноплю – дохохочетесь!

– Мой царе, я узнал причину, – кланяется посыльный и огорошивает царя всех скифов. – Твой приказ выполняют все полки армии. Дело в другом.. – С каждым словом, Атонай меняется в лице; сначала взлетают удивлённые брови и разглаживаются морщины на лице; борода царя, ни того, ни с сего начинает трястись от несдерживаемого и откровенного хохота, а на глазах выступают слёзы… – Так говорят хвост и крылья в штанах, гы-гы-гы, ха-ха-ха. – Белолобый настораживается и оскаливает зубы, но потом успокаивается и ждёт пояснений от хозяина. Царь давно так от души не смеялся. Молодая наложница спрашивает. – Атонае, а когда я увижу «скифа» о нём много говорят. Больше чем о тебе.

– Я не считаю его противником. Молода ты. Пойдём в шатёр. – Лицо девушки искрится радостью.

Мастер по изготовлению доспехов торопится. За сутки он и помощники выполнили заказ Атоная. Работа окончена. Охрана Ассея не пропускает старика. – Что тебе нужно мастер, «скифа» здесь нет. На шум из шатра выглядывает царь Меотиды. Старик успевает заметить в глубине шатра, ползающего по шкуре медведя, мальчика. Голый мальчик теребит клыки медведя и улыбается. Иногда грубая шерсть укалывает и тогда не до смеха. – Ассее, – говорит мастер, – я приготовил доспехи «путнику». Нужно примерить. – царь не понимая в чем дело чешет затылок и переспрашивает. – Какие доспехи? «Скифа» здесь нет… Ладно, я сейчас проведу тебя….

Доспехи сидят как влитые. К удивлению мастера, безбородый становится на шпагат и сгибая руки, выносит вперёд локти. Доспехи не стесняют движений, что вызывает радость мастера, а Зиммелих и Ассей переглядываются и цокают языками, кивнув друг-другу. – Мне нравится сколе. – улыбнулся мастеру «скиф». – Чем я могу расплатиться за такую работу.

– Мой труд оплачивает Атонай. – мастер немного замялся. – Я хотел пригласить тебя в мою кибитку. Жена и дочь будут рады. Не откажи. Я слышал, что у тебя нет женщины. Возьми и этот шлём. В навершии, волосы моей дочери. Так принято у нас. – Растерянный «путник» обернулся к брату за разъяснением. – Да брате, это так – подтвердил Зиммелих, а Ассей добавил. – В навершие шлёма мы вставляем пук волос близкой женщины или девушки. Если таковых нет, – любой из скифиянок. Этой традиции наших отцов.

– Хорошо сколе, – вмешался снова Зиммелих, обращаясь к мастеру, – мы скоро будем, втроём, иди и готовься. Немножко времени ещё есть, жди нас. – Старик попытался улыбнуться, но вместо улыбки глаза увлажнились. – Я буду ждать вас, цари. Это большая честь для моей семьи. Если вам не позволит время, я не обижусь. Потому, скажу сейчас: Пусть моя работа поможет твоей работе «скифе», – завтра. И пусть не устанут твои руки.

– Непременно, зайдём – растроганный путник поглядел вслед мастеру.

– Старик не хотел, чтобы мы видели его слёзы – тихо проговорил Зиммелих. – У него было четыре сына и все погибли. После того он стал изготавливать доспехи. Доспехи, изготовленные стариком, считают лучшими во всей Скифии, а среди желающих заполучить руку его дочери, знать и великие воины.

– Тогда пойдём к нему, брате. Кстати, почему не видать Накры?

– Она сейчас у дочерей, а потом к амазонкам. – Зиммелих хитро улыбнулся и подмигнул братьям. – Поехали к мастеру брате. Не помешает привыкнуть к доспехам, заодно и показать «хвост» любопытным. А дочь старика эх, жаль, что я женат – писаная красавица.

– Какой хвост, брате? – Степан, не допив вина, поперхнулся и шутливо погрозил кулаком.

Весь недолгий путь их провожают. Смех затихает, а диск слепящего катится к закату, красный как кровь… Кто-то из воинов ещё доводит меч – вжик-вжик, и этот звук режет слух.

Глава восьмая Прекрасная незнакомка

Навязчивый мираж не исчезал, вызывая бессильную ярость и раздражение непрекращающейся и снова и снова, повторяющейся в точности до мелочей картинке. Сон не просто утомил, а надоел до «чёртиков» до немогу…

Она – прекрасная незнакомка, в развевающемся полупрозрачном газовом платье, продолжала свой бесконечный танец…

Особа с формами, достойными ваятеля, соблазнительно подмигивала и манила Сашу крохотным пальчиком, – беззвучно паря в воздухе, грациозно приседая, и перебирала невидимый пол красивыми стройными ножками, словно смеясь и издеваясь над спящим поэтом и его взъерошенной шевелюрой.

Венский вальс Штрауса торжественно звенел и вёл одинокую танцовщицу по кругу. В парящих движениях соблазнительницы иногда приоткрывался вырез платья, обнажая ослепительно – белоснежную грудь. В такой момент она кокетливо подмигивала поэту. Стоило протянуть руку и… но она, тотчас ловко отпрыгивала и кривила в беззвучном смехе тонкие губки и снова дразня поэта, манила к себе. Саша, наконец, не выдержал и, выплёвывая сгустки болезни лёгких, прохрипел: – Как ты мне надоела, зараза, – уходи! И не приходи больше. Не приходи. Я не хочу видеть тебя, уходи. Я уже написал о тебе – прекрасная мучительница и… Уходи – продолжал бормотать во сне Саша…

Можно открыть глаза и видение уйдёт, но просыпаться и снова окунуться в холод зимы вовсе не хотелось… Девушка презрительно сжала ротик: «картинка» начала растворяться, словно в тумане и, наконец – исчезла. Стихли аккорды, и смолкла музыка Штрауса. Поэт облегчённо вздохнул и перевернулся на правый бок, укутавшись до кончика носа в одеяло. Скоро он спокойно и ровно задышал, но спокойствие длилось минуту.

То, что увидел он потом, заставило вздрогнуть во сне и… потом – отшвырнуть одеяло и решительно вскочить с постели. Хотя в кабинете холодно и поэта бил озноб, он закричал.

– Я видел вас, чёрт побери! Видел! – Промерзшие за ночь стены кабинета с высоким лепным потолком и дешёвой люстрой с подвесками, звонко отозвались. Дрожа от холода, он накинул поверх рубахи пуловер и, смешно прыгая с ноги на ногу, торопливо надел штаны; – прямо в своём рабочем кабинете разжёг примус и поставил чайник. Стало чуть теплее. Саша решительно смахнул со стола стопки недописанной поэмы и взболтнул чернильницу. В ней, едва слышно, забулькало. Это обрадовало и несколько успокоило. «Не зря я обернул тряпкой» – похвалил себя в душе поэт.

Едва тонкий ледок чернил подтаял, в руках гения оказалась обыкновенная ручка с пером и чистые листы бумаги… Ручка начала лихорадочно скрипеть и не выдержала натиска и возбуждения поэта. Перо изогнулось и раздвоилось, оставив жирную кляксу. Он спешно открыл ящик стола, и, выбросив ворох бумаг, нашёл искомое – перо и, лихорадочно, словно опаздывая на свидание, продолжил свою работу. – Я видел вас, видел! – вскричал на весь мир поэт и закашлялся.

– Кого, ты видел? – спросили у него музы, заглянув в ЕГО время. – Саша, не отвечая на глупые вопросы, рассеянно посмотрел по сторонам и продолжил писать.

– Я видел! – произнёс он, уже в упоении. – Кого? – повторил я вопрос, заданный музами. Поэт не отвечал, и, казалось, – гений эпохи сошёл с ума. Он молчал, торопливо ложа строки на бумагу. Наконец, удовлетворенный сотворённым, проставил дату и отложил ручку.

– Теперь можно и кипяточку. – тихо проговорил он, ёжась от холода и дрожа от возбуждения. – Да! – вскричал он. – Да, получилось без черновиков и помарок – без удержу, радовался довольный собой поэт и, внезапно безо всякого перехода, продолжил – словно знал о присутствии муз.

– На меня – торжественно объявил он – смотрел в упор их царь, во всём боевом облачении. Взгляд старого царя сверлил меня и проникал в мой мозг, а золотая тиара ослепляла, играя на солнце… Рядом с его конём находился огромный пёс. У-у, не хотел бы я остаться с этим гигантом с белым пятном на голове – наедине. Бр-р… Позади царя, в иссушенной зноем степи находилось войско, огромное войско – десятки тысяч всадников. Если б ты видел их суровые и сосредоточенные лица, – повернулся он к музам, словно видел их. – Я знаю, ты слышишь меня, брат. Жаль, что я не художник. Среди воинов, находящихся за царём, я увидел двоих высоких, закованных в позолочённые доспехи, полководцев и…самое удивительное! – среди них была женщина в доспехах воина! Та танцовщица из моих снов в сравнении с амазонкой – ничтожество… Густые тёмные волосы развевал ветер, а глаза! – я таких никогда не видел. В их зелени девственных лесов запросто может утонуть любой, не только поэт и художник. На её плечах, сзади был закреплён щит, а на боевом поясе… нет, – махнул Саша рукой – лучше посмотрите, что я написал.

Там было всего четыре строчки.

 
  Нас – тьмы и тьмы и тьмы
  Попробуйте, сразитесь с нами
  Да, скифы мы! Да, азиаты мы!
  С раскосыми и жадными глазами.
 

А.А. Блок. 1918 г.

Саша, довольный собою, потер озябшие ладони, согреваясь, и, подошёл к промёрзшему окну. Приблизив губы к заиндевевшему стеклу, подышал на замысловатые узоры изморози. Когда рисунок серебряных линий подтаял, стер остатки инея и сквозь освободившийся от узоров кружок, посмотрел на улицу.

Шёл первый послереволюционный год… Февральская стужа, завывая, билась в окна петербургских домов и всех хат Руси, и, как не странно, – шёл снег. Нарушив пустынность утра, проскрипели сани одинокого извозчика и скоро его фигура в тулупе с поднятым воротом, растаяла в брезжащей мгле рассвете и нарождающегося очередного дня и, завываний метели. Сани сопровождали вооружённые всадники. Если бы поэт заглянул в лицо едущее в сторону в сторону Смольного, то узнал бы в пассажире укутавшегося в соболью шубу, низкого росточка, и вызывающей и самодовольной физией, пожилого и лысоватого человека в пенсне, – одного из вождей революции.

Троцкий, недовольный столь ранней поездкой, крыл многоэтажным матом мороз, водителя, который не сумел завести машину, немцев и Ленина, срочно собирающего соратников по партии. Едва скрылись верховые, сопровождающие вождя, из ближайшей подворотни появился Петроградский военный патруль из двенадцати матросов. Хотя было холодно, матросы шли в бескозырках, чем немало удивили поэта, и – странно – коротких бушлатах. На них винтовки с пристёгнутыми штыками и, что вовсе удивительно – патрульные пытались печатать шаг. У них не получалось, однако матросы не огорчались. Песня подзадоривала их.

– … тайги до британских морей. Красная армия всех сильней! – пытались они перекричать мороз и завирюху. Один из братишек, – коротковатого росточка, сухой как жердь, молодой парнишка, время от времени отставал. Он, довольный проявленной жизнью, лузгал семечки подсолнуха и презрительно сплёвывал шелуху в морозное революционное пространство, а потом догонял и поддерживал песню, смешно кривя рот.

Поэт поправил шевелюру и развеселился, наблюдая за парнишкой. Рот растянулся в улыбке, но засмеяться он не успел, вернее не смог.

Внезапно Саша вздрогнул и почувствовал – он в комнате не один. Да – не один. Кто-то находился рядом, чутьё не обманывало. Поэт резко обернулся и вмиг оцепенел. Разом все мысли куда-то исчезли. Нереальность происходящего озадачила.

Незнакомка стояла у письменного стола, настороженно осматривала кабинет. Ненадолго остановившись на столе и написанном поэтом, презрительно фыркнула и, наконец, увидела озадаченного не менее её поэта. Мгновенье – и в её руках оказался меч. Саша не на шутку испугался и закрыл глаза, а потом снова открыл. Видение не исчезло. Незнакомка пересекла кабинет в направлении хозяина, приблизилась и спокойно вернула меч в ножны.

Именно её, эту женщину, Саша, видел на бранном поле, но сейчас он рассмотрел то, что поразило до глубины: золоченые чешуйки доспехов не скрывали маленькую правую грудь… У левого бедра воительницы, на боевом поясе незнакомки, колчан с множеством стрел. Справа – короткий меч в ножнах, боевой топорик и три дротика в чехлах из кожи. Незнакомка, не менее Саши, была удивлена. Она мягко улыбнулась поэту, сверкнув изумрудами глаз.

– Скажи, кто ты, как зовут тебя? – запинаясь и краснея, спросил поэт.

– Накра. Меня зовут Накра, а ты кто? – Язык, на котором говорила незнакомка, был несколько непонятен поэту, но к своему удивлению он знал, о чём говорит молодая женщина. Саша растерялся.

– Я? – зашептал, осмелев он – яя – поэт.

– Как это понять? – спросила незнакомка и снова улыбнулась ямочками щёк.

– Я, я не могу тебе правильно объяснить, лучше прочту. Скажи мне Накра, – разволновался Саша – что ты делала там, среди воинов? А те, двое воинов, которые находились рядом с тобой? – наконец осмелел он, ещё не веря в происходящее. Амазонка спокойно ответила.

– Я царица амазонок, жена будущего царя скифов и мать двух дочерей. Один из тех воинов – мой муж, другой – чужестранец и брат по крови моего мужа.

– Скажи Накра, как такое возможно, мы видим друг друга. И кто такие амазонки? У нас по этому поводу спорят и ругаются до драк, историки, – ведь скифы жили более двух тысяч лет назад. – Накра рассмеялась. – У меня такое бывает иногда. Я вижу то, чего не видят другие. Раньше, в детстве, я боялась таких видений… Нашими предками были киммерийцы, я из царского рода. Когда мой народ завоевали скифы, многие из женщин отказались делить ложе с их мужчинами и стали воинами. Мой будущий муж смог завоевать меня и моё сердце. А теперь прочитай свои стихи поэт. О ком ты пишешь? Только поторопись. Меня ждут.

– Да. Да.. – Саша в этот раз не растерялся. Когда он закончил декламировать, гостья задумалась.

– Ты хорошо написал о нас. Значит – нас ещё не забыли! Прощай поэт.

– Нет! Погоди! – закричал гений, но гостья не ответила. Она заправила волосы, надела боевой шлём и преобразилась – улыбки как не бывало. На Сашу смотрел волевой и сосредоточенный на своём, воин. Саша бросился к женщине, но не успел. Силуэт незнакомки растаял и исчез, словно её и никогда не было. Больше он её не видел никогда!

… через полчаса загремело в передней, – пришла горничная. У поэта ещё не прошло оцепенение.

– Удачи тебе, царица! – безостановочно повторял он, заглядывая в лист бумаги.

– С кем это вы говорили сейчас, Александр? – хмыкнула, оглядываясь по сторонам, прислуга. – Здесь никого нет. Наверное, это проклятый холод виноват. Сейчас Александр я растоплю печь и приготовлю чай. Хорошо, что запасли дров… Эх, вы – поэты – вздохнула она. – Не приспособлены вы к жизни.

– Нюра, – развеселился поэт, приходя в себя – у меня к вам просьба Нюра, – сходите к дворнику. Пусть он найдёт извозчика. Я еду к Гумилёву. Коля, наверняка поймёт меня.

* * *

«Осталось недолго, читатель. Надеюсь, автор не сильно утомил тебя читатель историческим экскурсом, но, тем не менее великий русский поэт А.Блок гордился этими строками о скифах. И не только он написал о них. Откройте классиков, от Жуковского и до В.Высоцкого и вы убедитесь в том.

Осталось совсем чуть. Скоро царь скифов поднимет меч и поведёт своё войско. Ливнем посыпятся тысячи отравленных стрел. Катафрактарии – тяжёлая конница скифов, прообраз будущих западноевропейских рыцарей, устремится вперёд и как таран прорубят ряды знаменитой греческой фаланги и македонских полков, потерпевших единственное поражение перед взятием столицы Дария – Персеполя.

Фаланга Александра без поражений мерно прошагавшая от зелёных холмов и тенистых дубовых рощ Андалусии до священного Инда. Покорителя ойкумены, народы Азии назовут рогатым и насильником. Кто знает, что ожидало бы армию ученика Аристотеля, поведи он свою армию в Скифию. Безмерная жадность привела Александра к закономерному концу. Возможно поняв к концу жизни многое, Александр приказал похоронить себя с открытыми кистями рук, потому что «туда» ничего не взять. Империю разделили на части его полководцы – Птолемей, Селевк, Лисимах.

Птолемей стал наместником Египта и Палестины. Селевку достался Персия. Лисимаху – северное побережье Геллеспонта….

Скифы прорубят ряды фаланги и зазвенит сталь мечей. Пленных в этот день брать не будут и, никто из воинов не станет просить пощады. Более 30 тысяч греков и скифов сложат свои головы и окропят многострадальную землю Приднестровья. Тира понесёт «красные» воды и тела воинов в Эвксинский понт…

Это произошло в 311 году до рождения Христа.

….Вечером, когда всё закончится, забрызганная своей и чужой кровью Накра будет продолжать судорожно сжимать рукоять акинака. Недвижная, она будет кому-то улыбаться и молчать.

– Что с тобой, жена? – спросит Зиммелих.

– Я видела будущее! – мой муж.

– Я не понимаю тебя Накра, – какое будущее?

– Я видела поэта из нашего далёкого будущего. Он был в белой рубахе и смешных штанах. Он читал мне стихи. Стихи о нас Зиме! Нас – не забудут!

– Да что с тобой, пойдем жена, тебе нужно отдохнуть. – Накра рассеяно вложит в ножны меч, позабыв протереть. – Слава Папаю, он не видел этого – скажет она.

– Кто?

– Его зовут Саша… Маленькое копьё, которым он пишет, не уступит копью Тертея.

– Я не понимаю тебя. – Царь скифов недоумённо пожмёт плечами и обнимет жену».