Текст книги "Булава скифского царя"

Автор книги: Пётр Волкодав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

Зиммелих:

Брате, прости меня. Я хотел убить тебя. Злоба и зависть ослепили меня, когда мой умирающий отец передал тебе власть над всей Скифией. Ты отказался, чем удивил нас, но невозмутимый Тертей водрузил тиару на твою голову и застегнул застёжки. Тертей поклонился тебе, чем удивил нас всех и преклонил колени. «Веди нас мой царе»! – прокричал мой учитель. Этот крик я слышу до сих пор. Когда ты оказался на щитах, мы, скифы, почувствовали – Ты – наш царь! Трое щитов упали и мы устремились за тобой. С тобой мы прорубили второй ряд фаланги. Твой щит валяется позади, вернее – остатки. Ты работаешь обеими руками. Наверное, таким воином был мой дед – царь Атей. Топор кажется игрушкой в твоих руках. На нас кинули самых сильных и высокорослых воинов. Тертей не успевает за нами. Мой отец оказался прав – сегодня тяжёлый день. Иногда, в пылу схватки мы переглядываемся. Я вижу в твоих глазах грусть. Иногда мне кажется – слёзы. Почему? Ты жалеешь греков, но убиваешь всех на своём пути. Я догадываюсь, почему твоё второе имя «путник».

Для тебя все братья: и греки и скифы. За нами дорога тел. Белолобый принял на себя два копья, закрыв тебя. Пёс моего отца, признавший тебя! Пёс, которого я за всю жизнь не смог погладить, в отсутствие моего отца. Идём, мой брате, мой царе! Я защищу тебя, Скифе… МЫ ИДЁМ!

Тертей:

Атонай ещё жив, мы не успели закрыть царя всех скифов. Долго он не протянет. Жаль, но ничего не поделаешь. Война. Мы с Атонаем столько лет вместе сражались плечо-в-плечо. С его смертью из мира уйдёт многое. Атонай прощается с нами. Прощай мой царе, прощай.

Наверное, я один, кто понимает и не удивляется решению царя. Зиммелих горяч и может наделать ошибок, – велика цена сегодняшнего сражения, а я, – мне не приходилось водить в бой сорок тысяч. Этот странный человек, который называет себя «путником»… Поначалу он растерян и удивлён. Я надеваю на него и застёгиваю тиару, а потом преклоняю колени. Скиф быстро подавляет свою растерянность… Я вижу твёрдые и холодные, до стали и вместе с тем, странно – печальные глаза. Вдруг понимаю: – «скифу» не нужна ни тиара, ни власть. Он выше любого из царей… Приказ Атоная обсуждать нельзя. Он закусывает губу. Короткие и чёткие команды и, наш царь в седле. Удивительно – за ним пошёл Белолобый…

Мы уже за щитами фаланги… Мешают передвижению сваленные и торчащие колья, метательные орудия и тела, но мы расширяем брешь… Пришлось спешиться. Я не успеваю за моим царём и Зиммелихом. Они вдвоём прорубили второй ряд фаланги! И, прокладывают дорогу десяти тысячам наших воинов. Зиммелих и мой царь идут, не останавливаясь, как два колеса одной оси. Стрела пробила предплечье и вышла. Я ломаю и отшвыриваю её. С греками жестокая рубка, но, наконец, я добираюсь к братьям и даю команду «Закрыть»! Потом – зажигаю огонь.

Сколоты не подпускают греков к двум лучникам. Зиммелих следит за траекторией горящей стрелы, а затем мой царь и мой ученик, с невероятной быстротой пускают стрелы в сторону моста Тиры. Нас всё больше и больше. Мой царь снимает тиару и передаёт Зиммелиху. Ему тяжело говорить.

– Брате, – приказывает он – веди воинов к мосту и не подпускай никого к Тире. С западной стороны реки движется пеший резерв. Отрежь мост. Это приказ! – Я начинаю понимать, в чём дело. Доспехи «скифа» порублены и превратились в лохмотья, а голова в крови. Удар меча пришёлся по тиаре. Нужно перевязать раны, а время на вес жизни. Я вскакиваю в седло, но «скиф» останавливает меня, указывая влево от моста. Я не понимаю, что он хочет. «Путник» хрипит.

– Повозки, там дети. Быстрее Тертее! Я сейчас догоню. – Я начинаю понимать… Горят повозки с молодыми девушками-рабынями. Это фракийки. Скифы выволакивают из горящих клеток девочек и пытаются насиловать. Я понял тебя мой царе. Со мной уходят три сотни воинов.

Девушка сопротивляется. Я узнал её, она дочь фракийского вождя дружественного нам племени. Первым, от моей стрелы, падает насильник черноволосой. Остальных – зарублю.

Пленница. (дочь фракийского вождя):

Вы-же скифы, остановитесь! Что вы делаете? Мой отец задержал армию Лисимаха на полдня и помог Атонаю. Остановитесь!

На мои крики и вопли никто из насильников не обращает внимания. Сестёр и девочек моего племени выволакивают за волосы из клеток и срывают одежду; грязный бородач бьёт меня в голову, чтобы я не кусалась и не могла оказать сопротивление. – Какой ты воин, – кричу я насильнику – ты грязная тварь. – Он похотливо ухмыляется гнилыми зубами и срывает мою одежду. Я сопротивляюсь, но сделать ничего не могу. Силы не равны, он сильнее. Мои действия лишь распаляет похоть скифа – Нет! – кричу я. – Нет!! Не касайся меня тварь и не трогайте моих сестёр. Помогите, мои боги!

– Не помогут боги тебе, заткнись сука – он зло хохочет вместе с своими товарищами и зажимает мой рот. Неожиданно насильник ослабляет хватку и хрипит, неестественно выкатив глаза. Я ничего не могу понять, но, освободившись от объятий, вырываю акинак из ножен негодяя. Это первый человек, убитый мною и он – скиф.

– О, боги вы спасли меня! – кричу я и догадываюсь: боги не при чём. Плоский наконечник стрелы торчит из горла. Я поднимаю меч. Товарищи убитого бросаются ко мне…

Пятеро обезглавленных тел насильников валяются рядом. Я плачу на плече у широкоплечего и хмурого бородача. Тертей прикрыл мою наготу и тихо шепчет. – Всё закончилось дочка. Больше тебя никто не тронет, дочь царя. Возьми вот это. – Тертей снимает свой талисман и надевает на мою шею.

– Мне всегда говорили, что ты жестокий – шепчу я плача. – Тобой, Тертее пугают маленьких детей в моей Фракии. Прости, – говорю я сквозь слёзы Тертею – я плохо думала о тебе. Ты воин, а не насильник. Спасибо тебе воин Тертей.

– Благодарить нужно твоего отца. Он задержал Лисимаха. – отвечает он мне.

– Тертее! – кричат ему подоспевшие всадники. – Перисад ранен, главный вещун убит. Что делать? Где Зиммелих, где наш царь – Скиф?

– Успокойся сколе. Коня! Коня, все за мной – кричит Тертей и оборачивается ко мне. – А ты дочка помогай раненым.

– Погоди Тертее, – вдруг я с удивлением замечаю безбородого и высокого воина на лошади. Он спешивается и, прихрамывая, подходит. – Что случилось Тертее?

– Наш левый фланг обезглавлен, – отвечает мой спаситель – царе, я иду туда. – Тертей с уважением кланяется безбородому. Я удивляюсь услышанному, но не задаю вопросов, догадываясь, ведь Тертей сказал безбородому – «Царе». Незнакомец одобрительно кивает и говорит.

– Иди, а я к Зиммелиху, нужно отрезать мост, – а потом безбородый воин присаживается рядом и достаёт нож. У незнакомца странные глаза. В них нет злобы. Мне кажется, из них исходит свет.

– Не везёт сегодня мне, дочка. Помоги. – Я разрезаю штаны на бедре, осматриваю рану и говорю. – Тебе нельзя сегодня брать оружие, – говорю я – Рана глубокая.

– Положи кусок ткани у бедра и туго перетяни – смеётся воин – не стесняйся дочка. – Я начинаю бояться. Нас окружают и берут в кольцо, воины и никого не впускают. Безбородый сдерживается и не стонет. Он силится встать и теряет сознание. Рука бессильно лежит на моей груди, а я не знаю что делать. Воины молчат. Внезапно, растолкав скифов, врывается вещун и подбегает ко мне.

– «Скифе», мой царе! – кричит он. Меня словно ударяет молния. Теперь я знаю, кто он – этот воин…

«Путник» открывает глаза и, в следующее мгновение он на ногах. – Спасибо дочка. Теперь легче. Коня! Все за мной, к мосту…

.. прошло много лет. Мои внуки – близнецы, часто расспрашивают о «скифе». Заканчиваю я рассказ всегда одинаково. «Иногда боги приходят к нам, когда у них есть возможность и помогают. Я была тогда девушкой… У моей груди лежал наш бог в изрубленных доспехах…

Всю ночь я молила Апи и просила помочь; искала среди убитых и раненых Тертея. Апи молчала. Тогда я в отчаянии преклонила колени и обратилась к реке.

– Река Тира помоги мне и ответь, где мой спаситель, храбрый воин? – Река зашумела осокой… Талисман Тертея я положила на воду и… талисман не утонул. Тира понесла его, указывая мне путь. Я и сестра шли и шли по берегу за плывущим талисманом… Мы уже не надеялись, но о чудо – Тира вняла моим молитвам… Тертей лежал у берега, в камышах и стонал. Слава Апи – жив мой спаситель!

…Вещун со странным именем Крон, вернул к жизни моего будущего мужа. С тех пор я молюсь реке, которую мы, греки и скифы называем Тира.

Есть то, что я никому не рассказываю. Иногда Тертей приходит ко мне во снах, и мы сидим рядом и молчим. Он ждёт меня, но не торопит. Каждый раз я задаю один и тот же вопрос: – Мой муж, ответь, почему ты вернулся тогда, в степь? – Тертей молчит и вздыхает. Однажды мой хмурый муж улыбнулся и ответил. – Извини жена, я не мог не вернуться. Я сдержал моё слово…»

Рус:

Я стар и не упомню всего…

В ту ночь я много плакал, а у мамы пропало молоко. Перед рассветом мой отец долго держал меня на руках и рассказывал смешные истории о лошадях. Мой отец – царь Меотских скифов…

Потом он ушёл, а с ним и все воины. Моя мама и рабыни стоят на коленях и плачут, взывая к богам. Из-за края мира показался диск слепящего бога. Мы, скифы и, все степные народы называем его Кощщием – бессмертным Кочевником и Путником нашего Мира. Он приходит каждое утро и дарит жизнь, согревая ойкумену. Когда люди отворачиваются от Кощщия, он грустит и напускает засухи и наводненья, болезни и войны, но как бы не текла река Жизни, он приходит каждое утро. Намаявшись за день и устав от нас, Кощщий уходит в другие ойкумены, – мы ведь не одни. Наступает время луны и звёзд, а Он идёт дальше и дальше, вращая колёса повозки времён.

Когда ушёл отец, от стороны диска слепящего бога, небо потемнело от чёрных птиц. Я слышал их карканье и, не зная почему, заплакал. Мама успокоила меня и передала в руки рабыни. Она торопливо ушла в шатёр.

Вернулась мама в одеждах воина. Она обняла меня и поцеловала. – Рус, – сказала она – мне нужно быть с моим Ассеем, твоим отцом. – Потом мама приказала слугам подать коня. Больше я никогда не видел маму….Её не нашли, ни ночью, ни на следующий день, после той битвы. Маму унесла Тира….

Тела убитых скифов и греков сбросили в реку. Многие скифы не вернулись домой, а по Атоняю справили тризну. Я долго не мог понять, почему тысячи скифских воинов остались без погребения. Отец мой ответил коротко – «Жара. Погребли, кого успели».

Много воды утекло с тех пор. Моих, и дочери Зиммелиха потомков теперь зовут руссами, по Моему имени, реже – скифами. Мой сын взял в жёны дочь словенского царя, а внук стал каганом руссов. Нас не так много, но мы возрождаем былую славу Скифии.

Тот, кто привёл нас в эти северные земли к кручам у большой реки, которую зовут «Борисфен», смог заключить мир с северными братьями, а позже и сарматами. У длинноголовых, он хитростью выманил, как залог мира – лук Зиммелиха.

Глава десятая Я не верю

310 г. до р. Хр. южнее острова Хортица.

Дозорные уже не переговаривались: близилось время смены караула. Ночь прошла спокойно и без неожиданностей. Опершись о древка копий, время от времени нетерпеливо поглядывали в левую сторону от «Круга». Оттуда вот-вот появится смена и тогда можно перекусить, а если позволят и, пропустить по килику-второму вина. Молодой караульный, ещё не привыкший к долгим вахтам, переминался с ноги на ногу и постукивал носком сапога о сапог, согреваясь и тем самым, вызывая ухмылку соседа и, пытался оправдаться. – Сапоги худые, сколе – и тем ещё больше смешил соседа. Молодой снова раскрыл рот, но сказать не успел. Караульные сдвинули копья и выпрямились. – Что тебе? – как можно строже спросил Арташ – старший дозорный у появившегося. Посыльный, сбиваясь, заговорил. Морщины на строгом лице Арташа расправились, а сна как не бывало. Он даже улыбнулся посланнику. – Иди, – успокоил он прибывшего посланника – мы сообщим незамедлительно, а ты сколе, – приказал он к молодому, – отправляйся-ка к царю и сообщи новость. Заодно согреешься., – Арташ хохотнул он и показал на полог шатра царя. – Иди и скажи Зиммелиху: – Посланцы на подъезде к городищу.

– Арташе, – попытался задобрить соседа молодой – я боюсь входить в шатёр. Последнюю луну царь не похож на самого себя; без причины злится на всех, кричит, придирается… Может ты сообщишь новость, а? Будь другом, а то давеча наш царь отчитал меня за неправильное ношение боевого пояса. Иногда мне кажется – наш царь болен. Атонай не был таким грубым. Нас заставляют плавать как рыбы; ладно то, летом, но сейчас зима. Вода-то вон, какая холодная, бр-р. Зачем это нам Арташе?

– Иди, иди сколе – усмехнулся Арташ и похлопал по плечу воина. – Иди, царь с нетерпением ждёт вестей. Как раз тебе и повод отличиться и оправдаться – хохотнул Арташ. – Иди сколе и доложи. Не нужно бояться, а Зиммелих правильно отругал тебя; ты не должен забывать, покой кого стережёшь. Иди, а то я заболтался и кхе-кхе – тебе кто не виноват; то жалуешься на холодную воду, стучишь ногами от холода, а в реке – как топор плаваешь. Наш царь не боится лезть в холодную воду, вместе с нами. Иди.

– Хорошо Арташе, – молодой стряхнул снег, картинно приосанился, а потом обречённо вздохнул и робко распахнул полог шатра…

… Городище просыпалось под пенье петухов, блеянье овец и нетерпеливое ржанье лошадей; оживало повседневными заботами и суетой. В родах скифской знати, рабы и слуги распалили кострища и обмазанные глиной печи и готовили пищу. С реки, вереницей возвращались возы, гружённые водой, а которые и пойманной за ночь рыбой. Хотя рыба не является основным продуктом, но, тем не менее, скифы не отказывают себе в этом, – в особенности кто победнее. Бедняки окреста городища и занимаются ловлей, пережидая таким образом зиму и добывая на хлеб насущный. К удачливым рыбакам подходили и торговались слуги знати, да и зажиточные скифы не отказывали в деликатесе. Спорили до хрипоты. Рыбаки торговались, не спуская цен, ведь далеко не каждый из них мог позволить себе каждый день употреблять в пищу мясо. Рыба, наоборот – деликатес знати. Потому споры и велись в части бартера «рыба-мясо». Мясо ведь основной продукт, а рыба – способ прокормить семью до наступления весны.

По змеистому серпантину набитой колёсами возов к реке дороге, скифы лениво переругивались, не желая уступать дорогу встречным: – за прошедшие сутки выпало много снега.

Само городище не походит на города Эллады и Рима. Привычный к архитектуре горожанин сразу обратит внимание на отсутствие мощёных булыжников улиц, разве что дорогу от ворот к шатру царя, выложенную тесаным лесом и три-четыре таких своеобразных «мостовых», ведущих к «домам» знати. Не увидит и каменного дворца царя скифов, зданий и архитектуры. Её здесь нет, разве что за исключением нескольких крытых осокой крыш глинобитных домов. В них коротают дни и ночи богатые перекупщики и торговцы – греки. Раньше над такими хатами посмеивались, но теперь привыкли. В их лачугах всегда можно купить посуду, вино, ткани и украшения женщинам. Скифиянки, особенно женщины и девушки знати любят принарядиться, а кто ж из женского рода чужд смотреться в зеркало и носить разноцветные ткани, красивые браслеты застёжки и серьги?

Двор царя всех скифов рядом со священным «кругом совета». Ещё дальше – кибитки-шатры знати, вещунов, венных и ремесленников. Летние колёса кибиток сменены на полозья.

Городище царя огорожено частоколом заострённых четырёхметровых брёвен. По углам периметра, вверху, – дощатые площадки для караульных с навесами от непогоды. Городище невелико: посмотрев с полёта птиц можно увидеть прямоугольник со сторонами 1,5 на 2 км, в центре которого – царский шатёр. За пределами стен городищем, в полукилометре – растянулись на бугре, вдоль реки тысячи возов, кибиток, навесов и загонов для скота, выкопанных землянок. В землянках проживают самые бедные из сколотов. Их презрительно называют – «восьминоги», за несостоятельность и отсутствие какого-либо хозяйства. Всё имущество «восьминогов» – повозка и пара волов, не считая большое число всегда испачканных детей и вечно ругающей своего мужа хозяйки. К зиме они стягиваются к городищу со всех концов степи в надежде найти работу, пережить сообща холода и прокормить свои семьи. «Восьминоги» в основном – наёмные работники и главные рыбаками. Придёт весна, они разъедутся по пастбищам, а там гляди – год, два и хозяйство пойдёт на прибыль. Самые удачливые устраиваются в охрану городища и постоянное войско, тем самым, обеспечивая семью…

Мартовский снег приятно хрустел и радовал горожан и тех, кто не в черте городища. Ещё вчера – серое, тяжёлое мартовское небо – очистилось. Грязь перестала прилипать к сапогам, просачиваться внутрь и чавкать. Повалил густой лапастый снег. Снегопад, не прекращаясь шёл весь вечер, а ночью прекратился – вызвездило, и ударил морозец. Крупные звезды подчёркивали размытую и устремлённую в бесконечную и неизвестную ойкумену млечного Пути – дорогу богов подвешенную к к той, необозримой и нехоженой дороге богов…

Рабов растолкали за полночь и погнали на уборку снега. Луна переливается серебром в блёстках в покрове снега. Факела не понадобились. Сначала рабы убрали окружность главного кострища и проходы к нему, расчистили пространство и площадь у шатра царя и его детей, а затем к паре волов, вместо воза впрягли большой щит. Импровизированный уборщик снега тронулся. К утру от жилища царя, за ворота к реке, пролегла расчищенная дорога…

Костровой позёвывал и кутался в овчину: слипались глаза, и хотелось спать, а смена вот-вот придёт. На востоке протянулась фиолетовая полоса света и начала расти в ширину. Костровой, потянулся, расправляя застывшие члены, обрадовался и забранился на его взгляд, недостаточно расторопных помощников-рабов. Попутно досталось от него и главному повару. Главный повар, пробуя мясо плюнул в сторону кострового и лениво огрызнулся. – Будет болтать сколе, лучше подкинь полено в огонь, а не то сменишь работу и заодно – голову. – Костровой осклабился. – Сколе я ж пошутил. Не понимаешь ты шуток. Вчера ты обещал килик налить. Мне положено.

– То вчера, – хитро прищурился повар, помешивая в котле деревянной лопаткой. Повар выловил очередной кусочек мяса. У кострового потекли слюнки, но повар «не заметил». Он язвительно продолжил: – Шо положено, – и затрясся животом и лоснящимся от жира передником – на то наложено. Гы-гы-гы… Ладно сколе, не скалься. Иди до казана… Твой, как обычно, слева. Остальные два – вартовым. Не спутай.

– Добре, добре – заспешил ответить костровой, нетерпеливо потирая руки и поднимаясь…

Главное кострище – окружность в три локтя, обложенная гранитными камнями. Здесь не приготавливают пищу. Это священное место Скифии – главный круг. Самые важные решения внутренней и внешней политики принимаются здесь, на совете царей. Далеко не каждого допускают в Круг. Имеют право присутствовать: цари, высокие военачальники, избранные из знати советниками царя, вещуны и тщательно отобранный обслуживающий персонал и редкие рабы, для тяжёлой и грязной работы. Вот пожалуй и всё. Исключение из всех составляет жена царя всех скифов, а уж о самом царе и речи нет. Без разрешения Зиммелиха никто не вправе собраться в этом священном месте. Исключение – главный вещун царя – Крон, тот с которым мы познакомились в Торжище. Он может появиться здесь в любую минуту…

Радиально, в двенадцати локтях от кострища, в три ряда, высятся столбы. Сверху – перекрытия и навес на случай непогоды или ослепляющего бога Хораса. Крайний ряд столбов окружности закрыт войлоком и кожами, предохраняющими от ветров. Вот, пожалуй, и всё о круге, впрочем – позабыл. Дополняет обстановку нехитрая, без изысканности мебель: брёвна – скамьи персидские ковры под ногами, поднамёт из конопляной ткани. Всё это – конечно же, уступают помпезности и убранству дворцов Ольвии и Пантикапея, но сколотам не нужно иного.

Священный огонь богини семейного очага Табити не должен гаснуть при жизни царя. Это «семейный очаг» не семьи, а всей Скифии. Огонь в кострище горит всегда и тушит его чрезвычайно редко. Происходит это в момент начала тризны по ушедшему в мир богов царя. Главный вещун царя с помощниками гасят огонь специальным настоем, в присутствии коленопреклонённых царей, знатных скифов и редких высоких гостей и тех, кому оказана честь. Не попавшие сюда ждут за стенами Круга и городища… В прошлый раз костёр затушил Крон, брат покойного главного вещуна Атоная, а ныне – главный вещун.

На тризну по Атонаю собрались больше сотни тысяч скифов, приглашённых царей и владык. Скифы пришли проводить своего царя в последний путь и заполонили городище и всю округу. Были принесены жертвы – сотня коней и рабов… Находились желающие из скифов и те кто хотел последовать за Атонаем, но этот обычай давно отжил своё. Зиммелих объявил, что с этой тризны, он запрещает принесение богам человеческих жертв. Крон поддержал молодого царя, чем немало удивил сколотов. Поддержал Зиммелиха и его брат Ассей и «путник». Перед началом тризны, молодая жена Атоная тронулась умом, завидев тело царя всех, она кинулась на нож. Её успели остановить, но рассудок так и не вернулся к ней. Зиммелих отвёл вдове отдельную и богато украшенную кибитку рядом с шатром детей и трёх рабынь, но женщина не стала там жить, а перешла в шатёр детей Зиммелиха и Накры. Её поначалу возвращали в своё жилище, но снова и снова вдова приходила к детям. Поначалу дети боялись, потом привыкли к вдове и полюбили несчастную. Она часто рассказывала о муже, грозном царе скифов и, спустя полгода, мало кто мог отличить правду о Атонае от вымышленных ею историй.

В сотне локтей от Круга невысокая изгородь – плетень. За ней вотчина главного повара с надлежащей утварью и кибитки с обслуживающим «персоналом» – слугами и рабами. Землянка главного виночерпия тоже там. Это место магнитом притягивает скифов, а охранять вход в землянку – мечта многих, но удаётся это далеко не всем. Известно, почему… Просторное подземное сооружение имеет два помещения. Откинув войлочный полог, главный виночерпий ступенями сходит в первое помещение. Здесь он зажигает масляный светильник с длинным «носиком» для фитиля и направляется в хранилище. Стены укреплены от просыпания грунта деревянными кольями и переплетены ветками. Потолок – перекрытия из брёвен и ветвей с уложенными рядами камыша и осоки. Завершает крышу полуметровый слой земли. Вход в землянку расположен с подветренной, розы ветров, стороны – юго-запада. Далеко не каждый может войти сюда, без разрешения главного виночерпия. Сотни амфор ольвийского, таврийского и греческих вин, дожидаются своего часа. Запас регулярно пополняется.

Западнее шатра царя всех скифов, к священному Кругу огня верховной богини Табити, примыкает: восьмиколёсная кибитка-шатёр главного вещуна царя с ритуальными принадлежностями, разбитая на два смежных помещения. В ней находится много того, что простому смертному видеть нельзя. Скифы со страхом, десятой дорогой обходят это место. Вход в кибитку холостого главного вещуна, всегда обкрашенный к востоку, охраняют два молчаливых и хмурых сторожа-раба. Они никогда и ни с кем не вступают в разговор. Почти двухметрового роста, они бесстрастно взирают на проходящих вдали людей. Беспрепятственно войти сюда может только главный вещун и царь всех скифов. Сам, главный вещун живёт в отдельной кибитке за конюшней царя. Ещё дальше ютятся семьи троих помощников-вещунов. В этом месте мало желающих поселиться; вещунов боятся, и бояться их колдовства и проклятий. Тем не менее, по соседству главного вещуна, расположилось две кибитки. В одной из них, полной всевозможного оружия, доспехов, наконечников копий и прочего военного снаряжения кое-как находит место и живёт древний беззубый дед. Далеко не каждый из сколотов может похвалиться таким подбором и количеством оружия. Это кибитка Тертея, тщательно укрытая от непогоды кожами. Ежедневно дед перебирает наверное в тысячный раз оружие; подправляет клинки акинаков, заботливо смазывает тонким слоем жира и увеличивает запас стрел.

– Кхе-кхе. – Дед насилу слез с кибитки, ругая свой возраст и больные колени, прищурился от слепящей белизны и поёжился… Сходив до ветру, прямо на полозья, он, покряхтев от удовольствия, заправил в штаны рубаху и застыл, прислушиваясь. Сначала – хруст снега, а потом – раскатистый и грудной смех… В седле гнедой лошади, задорно заливалась хохотом молодая наездница. Дед поспешно поправил штаны и широко улыбнулся ямой рта. Анта, а это была она, ловко спрыгнула и отцепила от седла две связанных трёхлитровых амфоры. – Ты снова меня «застукала» – прошамкал дед и залюбовался стройной девушкой. – Жаль, старый я, будь помоложе. – покрутил он седой ус. – Эх, где мои годы. Ни зубов, ни… – Анта понятливо прыснула в ладошку. – Дед, а дед, а твою кибитку двое волов не смогут стронуть – полозья примёрзли намертво. Хи-хи… Но я не о том… Возьми, это тебе – девушка протянула деду одну из амфор. – Пей дед, молоко утреннее, как всегда. Ты у повару сегодня ещё не был?

– Шпашыбо дошка – ответил дед, проигнорировав вопрос, жадно приложился к амфоре. Вдоволь напившись, вытер усы. – Хорошее молоко дошка, а к повару ишо не ходил, рабыня только пошла. Слава Папаю, што нам готовят на кухне нашего царя. Я для этого стар, да и для другово – тож. – кинул он взгляд на стройную амазонку. – Дошка, а шкажи – новости есть? – Анта с заговорщическим видом приложила палец к губам и тихо спросила. – Дед, Вара проснулась? – Словно в ответ на её слова из соседней кибитки выглянула черноглазая девушка. Даже сторонний человек заметил бы, что у молодой женщины выступающий далеко вперёд живот. Она вопросительно посмотрела на амазонку. – Привет Анта, привет дед – новости есть? – амазонка улыбнулась, глядя на живот женщины, и ловко перевела тему разговора. – Привет, как твой малыш Вара, не мешал?

– Нет, – развеселилась и фракийка и погладила свой живот. – Крон вчера заходил ко мне. Сказал, через две-три недели родятся двойняшки… Новости есть или нет, – почему ты не отвечаешь?

– Я отвечу – хихикнула Анта. – Сообщили только что – К Зиммелиху едут гости. – уклонилась Анта от ответа. – Вара, я молока привезла. Утреннее.

– Ну тебя, скоро у меня своё будет, – обиженная фракийка скрылась в кибитке. Дед укоряющее покачал головой и в шутку погрозил пальцем амазонке. – Зашем ты обидела её? Вара извелась вон то как: круги под глазами, улыбается редко, а каждый день я провожаю её за ворота городища. Она стоит и и напряжённо смотрит в степь… – дед тяжело вздохнул. – И я устал ждать по правде… Четыре луны прошло. – Анта закивала деду. – А я, думаешь, я не тоскую, но – Анта поправила башлык и обернувшись в сторону ворот городища – Ах, да, забыла тебе сказать… Вара! – вскричала она. В тот же момент полог кибитки снова распахнулся. Амазонка приблизилась к ней с сияющим личиком и радостно зашептала. – Мой Хорсил и твой муж вернулись! Ой, не падай. – Обе обнялись и заревели в голос. Дед, смахнул слезу, вздохнул, не скрывая радости и, полез в кибитку, в тысячный, наверное, раз перекладывать с места на место оружие. Ему не хотелось, чтобы девушки видели слёзы радости. От спешки и долгого ожидания, дед, в который раз порезался о лезвие длинного меча, но не обратил внимания. А на дворе перешёптывались Анта и Вара. – Нет Вара, не сейчас. Им нужно к царю. Давай я помогу нарядиться тебе, ведь твой муж и знать не ведает, что ты…. Ой, Крон идёт к нам.

– Возвраща-аются! Наши едууут! – звонкое эхо криков детворы взбудоражили жителей окреста городища. К воротам, разбуженные новостью, потекли толпы любопытных и родственников тех, кто вернулся. Кто из горожан был в седле, пришпорили коней к показавшейся процессии. «Восьминоги», и те обрадовались возвращению посланцев царя всех скифов, предвкушая возможный праздник по возвращению делегации послов Зиммелиха, – пир. Скифиянки, заждавшиеся мужей и сыновей, с радостью, смешанной с надеждой и тревогой загибали пальцы, пересчитывали число всадников. Скоро за воротами собрались все любопытные, образовав коридор для въезда послов.. – Наконец! Слава Апи. Наконец наш царь успокоится! – выразил общий настрой молодой парнишка, помахивая башлыком. Старик, стоявший рядом, не разделил оптимизма. – Не торопитесь радоваться сколоты. – умерил он пыл ликующих. – Мы не знаем, какие новости привёз Тертей и Хорсил.

– Зачем ты твк? Я молилась Апи и Папаю, за них – скифиянка, лет сорока на вид, утёрла слёзы радости, завидев среди послов сына. – Слава Апи, – живы. В кою даль ходили-то, – в земли фатеев. Как все исхудали. Досталось… Сынок! – закричала она и внезапно всхлипнула. – Сынок…

– Молчи старая, не с войны чай… – оборвал её муж, скрыв свои чувства.

Впереди колонны шествовали с поднятыми копьями со стягами царя всех скифов невозмутимый как всегда и хмурый Тертей и Хорсил… Хорсил изменился и не походил на прошлогоднего паренька-романтика. Отросла короткая редкая бородка и усики. Глаза перестали удивлённо смотреть на мир, но огонь жизни не погас в них, скорее разгорелся с новой невиданной энергией. Он беспрестанно вертел шеей по сторонам, ища Анту и не обращал внимания на приветствия. У ворот городища всадники остановили лошадей. Первым спешился Тертей. Глаза его запали, выступили исхудалые скулы. Он отдал копьё дозорному у ворот и усмехнулся. – Слава Табити, вот мы и дома. – обратился он ко всем. – Здравствуйте сколоты!

Население городища и окрест радостно ухнуло. – Слава Табити! – В морозный мартовский воздух взлетели башлыки. Тертей покосившись на мрачного Хорсила, заметил тому. – Парень, мы вернулись, а о «том» не думай. Фуг. – он разгладил усы, отёр башлыком лицо. Старший из караульных поклонился. – Здравствуй Тертее. Здорово вас потрепало. Зиммелих ждёт вас. Чем помочь? – Тертей снова устало усмехнулся. – Распорядись от моего имени сколе: – в одном переходе от городища мы оставили своих и воз. Вол обессилел, а второго пришлось зарезать. Двух возов будет достаточно. Поторопись сколе, – стая волков там… да, и возьми чего поесть и выпить… Ребята мои – голодные.

* * *

Два светильника тускло освещают внутреннее убранство шатра царя всех скифов. В их мерцании серебрится блёстками иней у свода купола. В позолоте тайского шёлка играют, переливаясь, мерцающие огоньки отражений и отбрасывают в стороны-вниз дрожанье пламени светильников. Иногда от порыва восточного ветра купол вздрагивает и с него сыплется пыль инея, ниспадая на царское ложе.

Скифский царь беспокойно ворочается во сне. Ему невдомёк, что происходит во всех ойкуменах. Сейчас всё это не интересует Зиммелиха. Он видит во сне самого обыкновенного жаворонка. Пичуга восторженно встречает утро и поёт оду жизни. В переливах пенья звенят чистые и хрустально-звонкие голоса ручьёв, наполненные шуршаньем осоки и шёпотом ковыля; мерное и спокойно-уверенное, направляющее движение жизни, течение Таны и Борисфена, в брачных играх лягушек и всплесках рыб… Гул стад, идущих к водопою и застывшие «камни» дорог и перекрёстков. На них «степных баб» – безмолвных свидетелей происходящего, ложатся слёзы утреннего тумана, а росы утяжеляют траву у водоёмов и придают изумрудно-бирюзовый оттенок.