Текст книги "Булава скифского царя"

Автор книги: Пётр Волкодав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

– Понравится, понравился не волнуйся. – Живот толстяка снова затрясся. – Такой товар не может не понравиться. Рисунок такой, как заказывал ты. Я привёз самый лучший и дорогой шёлк, какой есть во всей ойкумене. Сейчас товар принесут, и ты убедишься в моём слове торговца. Скажи мне, кто та госпожа, для которой я привёз ткань и вон тот высокий скиф. – Ю-Ай-Хо слащаво улыбнулся Накре и подал знак своим рабам. Когда он услышал имя, мгновенно изменился: – нижняя губа стала на своё место, живот подобрался. Неведомая сила подбросила его с кресла, усики вздрогнули и, торговец поклонился… Ю-Ай-Хо мысленно проклял себя за поспешность, а слуг за нерасторопность, что вовремя не сообщили, Кто прибыл. Краем глаза торговец заметил спрятанные улыбки слуг, но виду не подал. Жизнь приучила сдерживаться. Они получат сполна – потом.

– До моих ушей доходила молва о лучшем стрелке из лука – слащаво и тщательно подбирая слова, начал он, – приветствую тебя, Зиммелих и тебя, царица амазонок. Я рад лицезреть красивейшую из скифиянок и царицу амазонок – толстяк сдобрил улыбку белоснежными зубами. – А теперь взгляните на товар, – закончил он, предвкушая удовольствие.

Рабыни развернули и расстелили на циновке сложенную ткань, а потом…

Ю-Ай-Хо не ошибся: у всех троих амазонок враз загорелись глаза. В момент все три оказались рядом, даже Накра и та не сдержала порыв восхищения. На тончайшем шёлке, на фоне залесённых гор парили драконы и орлы, а внизу замерла небольшая стая волков и гордый, одинокий тур, устремивший взор в вечность. По серпантину дороги поднималась арба крестьянина, гружёная мешками и обинокий всадник, в котором Тертей узнал себя. На мгновенье ему пригрезилось, что в арбе сидит старик-каменотес и погоняет мулов, а колёса арбы скрипят на всю ойкумену.

На другом полотне – звёздное небо с неизменно вечными семью звёздами ковша и краюха луны, изливающая свет на водную гладь озера.

Скифы окружили развёрнутые рулоны ткани. Зиммелих и сам поразился красочности рисунков и мастерству художника, не менее других воинов, но виду не подал. Крики восторга не успели стихнуть, как Тертей вынул, из льняного мешка содержимое. В отделанном золотом горите, находился лук и десяток стрел. Он натянул тетиву, заложив лук меж ног, и положил лук на тайский шёлк. Зиммелих ухмыльнулся.

Теперь настал черёд Ю-Ай-Хо. Торговец жадно рассматривал и дивился искусству мастера. Лук действительно превосходен; края рогов заканчивались серебряными головами драконов. Несмотря на отделку, лук не был тяжёл, скорее – наоборот. Тертей степенно произнёс.

– Стрела, пущенная из этого лука, пробивает доспехи воина на расстоянии в 700 локтей, но из него может посылать стрелы лишь достойный воин. Пусть твой император долго живёт, а у охранителя не устанет рука.

Ю-Ай-Хо попробовал натянуть тетиву, чем вызвал смех амазонок. Конфуз длился недолго. Он пришёл в себя и снова слащаво улыбнулся; глубокомысленно посмотрел в небо, не показав своего восхищения и, почесал затылок. Выход нашёлся на удивление быстро. Скифов нужно поставить на место и оправдать неловкость перед слугами, за свой быстрый прыжок, за слабость рук и поклон сыну царя. Торговец прищурился и начал издалека.

– Да я вижу, что лук хорош, как и шёлк, который я привёз, но хотелось бы увидеть его в деле. Я буду, благодарен тебе, Зиммелих, сын Атоная, если ты покажешь мне искусство лучника. Заодно и увижу лук в действии. Я слышал о тебе многое, сын царя всех скифов.

Торговец не успел шевельнуться, но не успел; раздался свист и, по обе стороны кресла, на уровне плеч, вонзились стрелы. В ногах помокрело, но торговец на то и есть – торговец.

– Да-а.! – с непритворным удивлением произнёс он. – Зиммелих, о тебе не зря слагают песни, но…

– Чего ты ещё хочешь? – перебил Тертей. Таец пришёл в себя, придумав месть: – Я хотел увидеть полёт стрелы из того лука, который вы изготовили и привезли на мой заказ.

– Хорошо, – Зиммелих ухмыльнулся и спрыгнул с коня. – Покажи цель, торговец.

Ю-Ай-Хо сузил и без того узкие глаза и указал пальцем в небо: – Попади вон в ту птицу Зиммелихе. Возможно, ли попасть в неё, лучший из лучников? Я не настаиваю, ни, но хотелось бы увидеть лук в действии.

– Ты что, объелся сладостей, жирный болван! – закричал Тертей, выходя из себя. От Ю-ай-Хо снова не укрылись спрятанные ухмылки его слуг.

– Во всей ойкумене, – зло продолжил Тертей, – ты не найдёшь лучника, который на высоте в почти 300 локтей, попал бы в коршуна. Ты верно спятил торговец?

– Нет, воин, я не спятил. – Ю-Ай-Хо рассмеялся. – Такой стрелок существует, и, он пришёл с моим караваном. И я, и мои слуги и рабы видели у высоких гор Эльбурса, как он попал в птицу. Он называет себя Путником, иногда Скифом.

Среди скифов настало некорое замешательство, а Тертей и Зиммелих незаметно переглянулись. Тертей побелел от злости и снова закричал: – Ты врёшь торговец, таких стрелков в ойкумене нет! Так мог выстрелить только наш бог – Гойтосир. И, кстати, где этот Путник?

– Он отправился к морю воздать хвалу своим богам, Тертее. А мне не пристало врать воин, скоро ты увидишь его, если захочешь. А сейчас ты кое-что увидишь другое, Тертей. Мне за это предлагали пятьдесят породистых лошадей, лишь только потому что это работа путника… Принесите немедленно шкуру! – закричал побагровевший Ю-Ай-Хо своим рабам.

Скифы удивились тоном торговца и умолкли. Тертей и Зиммелих снова переглянулись, пожав плечами: – О чём это ты, торговец? – спросил Тертей, не обещающим доброго тайцу, злым голосом.

– Не сердись воин, – сейчас ты всё поймёшь, – откликнулся на сей раз степенно и важно, Ю-Ай-Хо.

Не прошло и минуты, как трое рабов принесли шкуру медведя и расстелили перед скифами. При виде морды зверя и оскаленных клыков, Накра вздрогнула и прижалась к мужу. Ю-Ай-Хо торжествовал.

– Ха-ха-ха, никто не сможет найти на шкуре следов меча, стрел или копий. Этот медведь убит голыми руками – веселился над потугами Зиммелиха и Тертея торговец и снова важно повторил: – Этого медведя, Путник убил руками, без всякого оружия. Ты не найдешь на шкуре повреждений. Он убил медведя, который выше тебя Зиммелих на две головы. Шестеро воинов моей охраны не смогли поднять тушу этого медведя. Это могут подтвердить все мои торговцы и рабы, и вот эта сопливая девочка, дочь рабыни.

– Врёшь, – неожиданно взъярился Тертей. – Такого стрелка в ойкумене нет, а шкура – это твои фокусы, медведь был отравлен, а потом разделан. А может и сам издох.

– Нет, Тертей, я говорю правду, – возразил торговец. – Посмотри внимательно на шкуру. Это не шкура издохшего животного. Я говорю правду. – К разгоревшемуся спору начали стекаться покупатели и торговцы и, несколько «длинноголовых».

– Ты врёшь всё торговец, – подзадорил тайца один из сарматов. – С Зиммелихом соревновались персидские и сарматские цари, но и он не сможет подстрелить этого коршуна.

От дерзости длинноголового лицо Зиммелиха пошло пятнами:

– Хорошо торговец, – сдерживая ярость, ответил сын царя. – Я подстрелю коршуна, а шкура будет моим призом и подарком сыну царя Ассея. Я подстрелю коршуна, но мне нужно два выстрела.

– Не надо, прошу тебя, – тронула за плечо мужа, Накра. Тертей, ничего не говоря, вынул стрелу и коснулся плеча сына царя. – Мой выстрел будет пробным, Зиммелихе.

Стрела, не долетев до цели, ушла в сторону. Таец довольный собой, расплылся в ухмылке. Зеваки загалдели, каждый на свой лад, комментируя выстрел, а невозмутимый коршун продолжал парить, выискивая добычу и словно смеясь над незадачливым стрелком. Тертей зашептал: – Ты всё понял, мой ученик. Здесь два ветра, Зиммелихе. Бери правее локтей за пять. Я верю в тебя.

– Вижу, мой учитель. – Зиммелих благодарно кивнул своему наставнику. Накра не выдержала и тоже поддержала Зиммелиха. – У тебя получится, мой муже, стреляй, покажи им всем! Покажи! – вскричала она.

Зиммелих два раза поднимал и опускал лук.

– У него не получится – прозвучал злорадный смешок длинноголового.

– Стреляй! – внезапно крикнул Тертей. Зиммелих улыбнулся и не спеша заменил стрелу с плоским наконечником, на длинную с трёхгранным и, вскинул лук. По рукам прошла волна. Мышцы вздулись, глаза стали бесстрастными и холодными как сталь клинка. Лук почти сложился, едва не соприкоснувшись головами драконов.

– Он не туда метится, нужно левее, – снова раздался злорадный смешок сармата и в этот момент Зиммелих отпустил тетиву.

Через 80–90 локтей, неожиданно для зрителей, стрела ушла влево и затем поразила цель. Коршун начал падать к радости обрадованных и ещё не верящих в увиденное зевак. Сармат прикусил губу и замолчал, а Накра прижалась к мужу и радостно зашептала: – Я верила в тебя! Не зря я рожаю тебе детей, будущий царь скифов.

– Слава Зиммелиху! – заскандировала толпа. Не сдержали восхищения и сарматы, а торговцу стало досадно и жалко шкуры. Но он был торговец! Увиденное сейчас потрясло его естество до глубины души.

– Зиммелихе, – начал было Ю-Ай-Хо, но его прервал нетерпеливый голос сына Атоная. – Погоди, торговец, – расскажи мне вот что. Только говори правду.

– Я весь во внимании и слушаю тебя сын царя всех скифов, великий стрелок ойкумены, но прежде я хочу угостить тебя и твоих спутников божественным напитком. – Торговец повернул голову к рабыням и властно приказал: – Чай, моим гостям.

– Где я могу найти «Скифа»? – нетерпеливо спросил Зиммелих.

– Путника? – Торговец побледнел и чему-то испугался. Он быстро заговорил: – Мне не доводилось видеть такого стрелка как ты, но не пытайся убить путника. Он хороший и добрый человек, и большой воин. Он всю дорогу торопил меня, а спешит он к вам – сколотам… Ты не первый, кто интересуется им. Сегодня утром путником уже интересовались.

– Кто!? – вскричал на всю площадь Зиммелих.

* * *

Степан, оставив одежду на берегу, плыл размашисто. Это – его – меотида-озеро-море. Азовское море.

Аз – ов.

Шум прибоя навевал прошлое, а его – ПРОШЛОЕ – НИКАК НЕ ОТРИНЕШЬ и, надоедливые наглые бычки тёрлись о ноги.

Глава четвёртая Вестник, Или – прерванный сон

Ставка царя всех скифов. Борисфен (Днепр) р-н остр. Хортица.

Сон никак не хотел приходить. Такое бывало и раньше и не один раз. После таких бессонных ночей всегда начинались неприятности, и происходило что-то гадкое и из ряда вон нехорошее.

Он не знал, да и не пытался понять, откуда это чувство надвигающейся опасности, а началось всё с тех давних пор, как в сражении с греками погиб отец, и бремя власти перешло к нему, – младшему из сыновей великого царя Атея.

Он отправил пышную тризну по отцу, но процедура похорон не внесла спокойствия в душу. Остальные – шестеро братьев, тоже сложили свои головы в разные года, как и отец и, их больше не тревожит будущее. Братья Атоная – грозные цари, спят вечным сном в курганах, иногда приходя к Атонаю в снах. Он радуется встрече, накрывает столы и хочет поговорить с ними, но до беседы не доходит. Может быть потому, что после сражения с одноглазым Филиппом он – Атонай, не нашёл тело отца. Тело отца, вернее его голова попала в Афины, к ликующим после победы грекам, а тело он не смог найти и предать по обычаю предков – земле. Несмотря на пышную тризну по отцу, Атонай мучился этим фактом и всю жизнь корил себя.

Каждый раз во сне он пытается оправдаться перед братьями, но они не хотят выслушать царя всех скифов и уходят. Братья не знают, каких трудов стоило заново объединить Скифию, а хотелось бы рассказать, чего это стоило. Они так и остались молодыми…

Тело великого Атея, как потом он узнал он, греки отвезли домой, устроили пышные торжества по поводу победы и показывали всем любопытным голову отца. Выкупить тело не удалось.

Сейчас он, шестидесятилетний мужчина, царь всей Скифии, ещё крепок. Бессонница здесь не при чём. Атонай крепок телом и не жалуется на здоровье, несмотря на возраст. Далеко не каждый из его воинов может посоперничать с ним в единоборствах.

Память возвращала и уносила в прошлое: к первой, уже покойной жене, неисчислимым сражениям, к погибшему первенцу, к отцу…

Атей, несмотря на недостаток времени, уделял немало воспитанию сына; учил его стрелять из лука на полном скаку, владеть в совершенстве копьём, мечами и дротиками; выживать в любых условиях и побеждать, а главное – победить страх.

Однажды отец Атоная принёс и показал блестящую золотую бляшку и сказал с гордостью.

– Смотри сынок, я начал чеканить нашу монету. Эта монета – первая скифская монета. Я дарю её тебе. Помни об этом. – Атонай тогда ещё мальчик, с интересом рассматривал на золотой монете, лицо отца, но больше его интересовал другой вопрос.

– Отец, почему тебе луну назад не понравилась музыка греческого флейтиста? – поинтересовался сын.

– Мне понравилась и братьям понравилась. А ты сказал, что для тебя, лучшая музыка – ржание твоего боевого коня.

– Всего-то! – громко расхохотался Атей. – Завтра, до рассвета, мы отправимся в степь и, ты всё поймёшь без моего ответа.

(данный факт имеет место у Геродота).

Вечером следующего дня Атонай выбрал время, когда отец освободился от дел и подошёл.

– Я знаю, почему, – подражая интонациям отца сказал он. Стоявшие рядом с отцом знатные скифы и царь Боспора затихли, а мальчик стушевался.

– Говори, сынок – подбодрил сына Атей. – Говори.

– Царе, – как взрослый сказал мальчик, – сегодня я впервые услышал как при восходе солнца, рождается жизнь и оживает степь. Одна песня жаворонка больше, чем все флейтисты ойкумены. А та музыка из флейты, она искусственна и далека от жизни. Ржание боевого коня ты упомянул для того, чтобы твои подданные любили настоящую, а не придуманную жизнь.

В тот день отец обнял сына первый и последний раз в жизни и на глазах и у отца появились скупые слёзы. Один из знатных скифов и военачальников пристально посмотрел на мальчика и сказал Атею: – Твой сын Атее, в пять лет, понял то, что другие начинают чувствовать в зрелом возрасте.

В том сражении, когда погиб отец, скифы в первый раз столкнулись с фалангой греков и были разбиты. Атонай чудом уцелел и остался жив. Этого урока он не забыл. После разгромного поражения пришлось заново возрождать Скифию. Цари, не присягнувшие на верность, были удушены или обезглавлены. Жизнь ее оставила выбора Атонаю. Некоторые, из скифов, откочевали в северные земли. Мир с сарматами достался дорогой ценой. Дважды, с царём северной Меотиды – Ассеем, он остановил сарматов и заключил мир. Раньше такого не бывало. «Длинноголовые» избегали стычек со скифами. С царём Боспора – Перисадом укрепились отношения после сражения под Ольвией…

Сон не хотел приходить. Атонай ворочался на ложе, не находя себе места. Нежные руки молодой жены обвили его, но Атонай отстранился.

– Что с тобой мой муж и царь царей, почему ты не спишь вторую ночь? Может, я виновата, скажи. И этот твой пёс, он воет без конца. Я боюсь чего-то – с мольбой и слезами зашептала жена и попыталась прижаться к Атонаю. Царь всех скифов снова отстранился и рассмеялся.

– Спи, глупая, Спи, ты ещё молода.

Просторный шатёр-кибитка тускло освещался двумя жировыми светильниками, подчеркивая золотое убранство жилища царя и свод из дорогого тайского шёлка. В амфорах, рядом с царским ложем тлели, отгоняя комаров, три тлеющих качалки осоки. Справа – боевые доспехи, оружие и булава из аспидного карельского кремня, – символ жизни и власти над ней.

Атонай не выдержал и поднялся. – Спи, спи, я прогуляюсь, – успокоил он жену и надев штаны и вышел на воздух. Караульные вскочили, резко выпрямились и вздрогнули.

– Слава царю всех скифов! – гаркнули оба дозорных. Атонай махнул рукой и посмотрел на мерцающие и молчаливые звёзды.

– Спали, сучьи дети. Так вы охраняете своего царя.

– Нет, царе, мы не спали. – Атонай развеселился. – Врёте в глаза царю, сколоты.

Воины опустили головы, а пёс, находящийся поодаль, перестал выть и нетерпеливо завилял хвостом, заслышав голос хозяина. Больше говорить царь не стал; он подошёл и присел рядом. Белолобый улыбнулся во всю, открыв свою огромную пасть и, шумно задышав, облизнул руку Атоная. Царь лёг прямо на землю и прислонился к морде пса.

– Тебе грустно, Белолобый – зашептал царь в ухо собаке. Он запустил руку в густую шерсть и потрепал пса по шее. Белолобый напустил на себя боевой вид и слабо осклабился.

– Ты один из всех понимаешь меня, мой пёс и, знаешь – почему нам не спиться, – заговорил к нему Атонай. Белолобый снова осклабился, а царь продолжил. – А не спиться нам потому, что наша жизнь уходит, и, для того чтоб знать то, нам не нужны вещуны.

Они долго смотрели на небо – пёс и царь, и, грёзы, плескались и, смеясь как будто говорили «твоё и моё небо, твоё и моё небо», а тёмная линия горизонта, замыкала круг жизни, а сколько той жизни – не ведомо. Растопыренное, рисунками созвездий, мирозданье молчало, вширь и в высь, раздвинув спирали-галактики. В пролитом молоке млечного пути, светильники, ненарисованного мира, – мерцали, а царь и пёс мечтали – каждый о своём, – личном.

Атонаю стало хорошо и спокойно. Он не заметил прихода сна и того, как из шатра выглянула молодая жена и передала стражам покрывало. Воины охраны приблизились к царю с опаской взирая на пса. Белолобый оскалил зубы, но мешать им не стал.

– Я боюсь этого пса, сколе, – зашептал один из дозорных.

– И я боюсь сколе, Белолобый не признаёт никого. Зиммелих, и он не каждый раз может подойти к псу.

– Тихо, помолчи, Атонай заснул. – В этот момент царь перестал ровно дышать и что-то зашептал. Пёс поднял голову и посмотрел на дозорных. Скифы не заставили долго ждать.

– Отойдём подальше, сколе, к шатру. Не ровен час…

Снилась царю первая жена и любимец Зиммелих. Атонай не показывал своих чувств сыну, но об этом знали все скифы. К другим своим детям царь всех скифов относился почему-то прохладно. Когда Зиммелиху исполнилось 19 лет, Атонай вызвал Тертея и долго разговаривал. – Тертее, я устроил жизнь моих детей, остался Зиммелих. Он мой наследник и будущий царь. Ты первый, кому я доверяю эту новость. – Воин улыбнулся царю. – Атонае, я рад за твоего сына и своего воспитанника. Приказывай.

– Тертее, ты единственный из сколотов, кому я приказал не кланяться мне и, знаю – как Зиммелих относится к тебе. Отбери 50 лучших моих воинов, и отправляйтесь с Зиммелихом в дорогу. Покажи сыну мою землю, Фракию, Ольвию, Боспор; все земли, какие посчитаешь нужным знать будущему царю. Послов, с предупреждением о ваших визитах, я отправил. На всякий случай захвати с собой бляшку посла.

– Зачем, мой царе? – усмехнулся дивлённый Тертей.

– Я знаю о твоей известности, но, тем не менее, бережённого – Папай бережёт.

– Атонае, твой приказ будет выполнен. Когда нам отправляться?

– Завтра, а через три луны вернётесь. – Тертей замялся, не решаясь спросить, и царь, заметив, захохотал. – Да, я тоже подумал об этом, Тертее. Если, подходящая девушка найдётся, сообщишь мне, а теперь иди.

* * *

Сын осунулся за три луны, несколько похудел; изменились глаза – в них исчезло ребячество и самоуверенное довольство собой. Зиммелих не торопил события, ожидая, когда отец начнёт трапезу. «Я не ошибся,» – подумал Атонай. – «поездка пошла на пользу сыну». Незаметно для всех гостей он переглянулся с довольным и прищурившимся Тертеем. Сомнений перестали мучить: в первый раз он видел перед собой будущего царя Скифии.

Атонай поднял чашу и гомон и приглушённые разговоры гостей смолкли. – Я рад твоему возвращению, мой сын и будущий царь Скифии. – Не дожидаясь эффекта, от сказанного, он продолжил. – Я выразил свою волю и волю моего народа. Пейте, сколоты, за Зиммелиха! – Гости зашумели, выражая искренний и непритворный восторг, но далеко не все. Тертей радостно кричал и радовался событию, но не забыл приметить и взять на «учёт», притворные и завистливые глаза.

– Отец, ты не ошибся? – вскричал удивлённый Зиммелих.

– Нет, я объявил свою волю. Когда придёт время, я соберу всех царей и объявлю. У каждого из них будет возможность оспорить моё решение.

Тертей вперил глаза в одного из претендентов, молодого царя Едугея и внезапно нарушил молчание.

– Царе Едугее, ты не рад решению Атоная, или мне показалось. – Едугей вздрогнул, но глаз не отвёл. – Воин, не забывайся, с кем говоришь. Я – царь. Придёт время и, я буду оспаривать звание царя всех сколотов.

– Я рад слышать твою прямоту, царе. Не каждый решится так открыто заявить такое.

– Прекратите, сколоты, – оборвал перепалку Атонай. – Тертее, Едугей прав. Окончательное решение выносит Круг. Я объявил об этом потому, чтобы скифы должны знать о моём мнении. – В Кругу послышались схвальные крики. – Ты правильно сделал, наш царе! Мы давно ожидали твоего решения. Атонай поднял руку: – Мой сын вернулся, пир продолжается. Любой из вас, начавший дрязги, будет казнён. – Гости переглянулись и утвердительно закивали. Трапеза продолжилась как ни в чём ни бывало. Послышался смех и хвастливые рассказы о подвигах. После очередного кубка, Атонай лукаво прищурился. – Говори сын, как тебя встретил Перисад?

– Царь Боспора, сам вышел навстречу и оказал пышный приём. Перисад желает тебе многих лет и здоровья. – Атонай усмехнулся. – Продолжай, куда вы направились дальше. – Зиммелих потупился, за него ответил Тертей: – Атонае, мы переправились через пролив «понтикапея» (Керченский пролив) и побывали в землях «фатеев». Я показал Зиммелиху курганы великих царей и горы, где всегда лежит снег. – Атонай кивнул не отрываясь от еды. Он об этом знал. Знал и о том, что в горном обвале погибли трое воинов. Гости с интересом прислушались…

– С фатеями у меня мир, некоторые племена платят дань, – задумался Атонай – но зачем вы пошли туда? – Тертей притворно склонил голову, а разгорячённый вином Зиммелих опередил учителя.

– Отец, извини, я хотел посмотреть на те земли, вины Тертея нет. – Тертей и после этого не поднял головы. Атонай завидел его скрытую усмешку, но не придал значения…

– Ладно, пусть так, – продолжил Атонай, – а, что вы не поделили с царём Ассеем. Я слышал, вы сражались на мечах. Ты не проявил уважения к Ассею сын, – намеренно громко сказал Атонай.

– Нет, отец – на этот раз твёрдо ответил Зиммелих. Тертей прикусил губу и как – бы невзначай бросил взгляд на Едугея.

– Я проявил уважение и почтение к Асею, отец. На поединок вызвал он.

– И, что? Продолжай.

– Царь Ассей, он… – лицо Едугея превратилось в непроницаемую застывшую маску. – теперь он мой брат! – почти выкрикнул Зиммелих. Под ногами Едугея качнулась земля, но каким-то образом ему удалось сохранить самообладание. «Эх», пронеслось в мозгу. – «почему я не съездил раньше к Ассею, безмозглый вол». Тертей торжествующе поднял голову и подтвердил. – Так и произошло Атонае. Я был судьёй в поединке.

– Кто победил? – нетерпеливо спросил один из гостей.

– Победителя не было.

– Но, как это может быть. Победитель всегда один.

– Ты прав мой царе, но не для этого поединка. – Тертей не говоря ни слова, вынул меч из ножен Зиммелиха и предъявил гостям.

– О Папае! – прокатился гул – этим акинаком, что – камни рубили? Тертей спокойно продолжил. – Я прекратил поединок. Ассей и Зиммелих не контролировали себя. Посмотрите, какие зазубрины. Любой из ударов, мог быть последним. Они могли убить друг друга.

– И, как-же тебе удалось, – брови Атоная взлетели и тут вмешался Зиммелих. – Отец, Тертей вложил стрелу в лук и крикнул. – Я убью того, кто станет победителем! Да! именно так и было.

– Ха-ха-ха, Тертее, ты смог остановить Ассея, царя Меотиды. Самого Ассея? Ха-ха-ха. И он послушал тебя? – Тертей развёл руки. – У меня не было выбора, Атонае. Ассей не держит на меня зла. Когда закончился поединок, и, они опомнились, царь Ассей предложил Зиммелиху стать братом.

– И, ты смог бы выстрелить, мой Тертее? – посерьёзнел Атонай. Тертей опустил голову.

– Ладно, не отвечай, я знаю твоё слово.

Атонай с самого начала пира заметил нетерпение сына. «Хочет чем-то удивить меня», догадался он. – Ладно, показывай сын, что у тебя там. Сидишь, словно под твоей задницей – стрелы.

– Я сейчас отец – засуетился Зиммелих и вышел…

…Перед Атонаем привели и выстроили в ряд шестерых пленников с мешками на головах и связанными руками. Царь недоумённо пожал плечами: – Сын, ты хотел удивить меня. У меня предостаточно рабов.

– Погоди отец, сейчас всё поймёшь. – С пленников сняли мешки. Атонай присвистнул и неожиданно поднялся. Он тотчас догадался, как и гости – кого привёз сын.

– Да ты с ума сошёл, мой сын. Немедленно выньте кляпы и развяжите.

Шесть связанных девушек, злобно вертели головами и сверкали глазами, а самая красивая, с черными, как смоль волосами и зеленоглазая презрительно смотрела на Зиммелиха. Атонай, неожиданно для сына направился к старшей из них и собственноручно освободил от кляпа и обрезал верёвки на руках… Зеленоглазая мгновенно прокричала в лицо сыну царя и злобно сверкнула глазами.

– Ты, ты взял нас в плен, когда мы спали, и убил мою охранницу!

– Прости моего сына, красавица, я приглашаю тебя и твоих воинов к моему столу. Будь моей гостьей.

– Отец! – вставил слово Зиммелих, – никто не хотел убивать её охранницу. Она сама по неосторожности наскочила на меч.

– Зиммелихе, ты знаешь, кого ты пленил? – внезапно взорвался, побагровев Атонай. – Тертее, почему ты не предупредил сына? Зачем вы пленили сестру Ланы?

– Они кусались, отец, пришлось связать их. Вон та, самая малая из них, покусала руки троим сколотам. Амазонки все погибли бы, не забери мы их с собой.

– Это моя сестра, раб! – взорвалась зеленоглазая. – А, я не сестра Ланы Атонае, я – её дочь. А ты – раб – она презрительно поглядела на Зиммелиха. – Как ты посмел связать меня, – царицу амазонок! Связать и вести в таком виде, с мешком на голове.

– Как, не сестра, а где же Лана? – удивился Атонай. Девушка несколько успокоилась, но глаза всё равно метали молнии в сторону Зиммелиха. – Моя мать погибла. Прошло четыре года, как я правлю амазонками.

– Прости моего сына царица. Он мог не знать. Тебя зовут…

– Накра, моё имя, царь всех скифов. На нас напало двое «волосатых» и убили десятерых моих воинов. Одного убила я из лука.

– Ты убила «волосатого»? – присвистнул Атонай. У него округлились глаза.

– Да, Атонае, убила, а это значит твой сын, Зиммелих, о котором говорит вся степь. Какой позор.

– Да, царица, позор и для меня. Я хочу загладить вину моего сына и потому приглашаю тебя сейчас к столу. Прости моего сына.

– Нет!

– Отец, – вмешался Зиммелих, – мне всё равно, кто она. Мы спасли от смерти и её и девушек. Я привёз её, чтобы сказать – эта девушка будет моей женой.

– Никогда я не разделю с тобой ложе! – Накра гордо выпрямилась и презрительно фыркнула на высокого и статного сына Атоная. – Как ты смел сказать такое, раб. Всем известно, что мой народ не имеет мужей.

Атонай покачал головой: – Хорошо Накра, дочь Ланы, тебе и твоим воинам я дам коней из моей конюшни и компенсирую нерадивость моего сына. Тебя проводят к твоему народу и воздадут все почести. Лана – твоя мать воевала на моей стороне под Ольвией.

– Отец, я не отпущу её. Я говорю при всех. Накра, будь мне женой – упрямо повторил Зиммелих. Зеленоглазая амазонка презрительно посмотрела на Зиммелиха и сплюнула. – Если бы у меня был меч!? Я – требую, Атонае! Твой сын должен ответить за свой никчёмный поступок. – Царь всех скифов покачал головой и укоризненно посмотрел на сына, а потом на Тертея. Сын не отвёл взгляда. Атонай снял тиару и зачесал свои волосы, не зная, что предпринять, а гости притихли, в ожидании развязки столь глупой ситуации. Царь Едугей засветился радостью, а к Атонаю поднялся и направился Тертей. Он, как всегда невозмутимо предложил: – Царе, я могу вернуть меч царице амазонок? Какой меч ты предпочитаешь, Накра? – Атонай удивился, но почувствовал, как Тертей коснулся его руки и незаметно подмигнул. Накра не замедлилась с ответом. – Мой меч! Выходи в круг Зиммелих. – Сын царя удивился. – Ты хочешь сразиться со мной, моя царица? Но у тебя нет шансов.

– Это у тебя нет шансов. Я снесу тебе голову!

Скифы и амазонки образовали круг, внутри которого оказались Зиммелих и Накра. Удивлённый Атонай вернулся на своё место, но Тертей успел шепнуть царю. – Она будет достойной женой твоего сына. Царь незаметно кивнул Тертею и улыбнулся. Только сейчас он понял, как ловко Тертей всё обставил.

Атонай знал мать Накры, смелую воительницу Лану. Многие сложили головы в желании обладать царицей. «Странно – подумал царь и усмехнулся сам себе – ведь и я пробовал, и ничего не получилось. Едва ноги унёс».

Неожиданно для всех Атонай громко захохотал, вспомнив то приключение. Накра как то странно посмотрела на него и царь пригасил смех. На него в упор смотрела такая же, как и Лана, красавица. Атонаю показалась, что она превосходит Лану и в красоте и в неуёмной гордости. «Странно» подумал он. «Сколько лет прошло. Как она похожа на мать. Интересно, кто тот счастливчик, отец Накры. Поди, наверняка и костей не осталось».

Атонай не признавался скифам, что полуголый бежал от Ланы, бросив и доспехи и коня. Когда вспоминалась та история, он ухмылялся.

– Начинайте. – приказал царь всех скифов. – вина должна быть заглажена. Накра благодарно кинула взгляд своих глаз в сторону царя. Атоная, словно ожгло, как тогда. Он прекрасно понимал своего сына.

– Я никогда не разделю с тобой ложе, самовлюблённый вол! – Зрители и амазонки захохотали: скифы от восторга, а амазонки от гордости за свою царицу.

– Так наверняка говорила и твоя мать, твоему отцу. – отшутился Зиммелих, вызвав улыбку Атоная и Тертея и гнев амазонок. Мечи скрестились и звонко ударились.

– О, да она не шутит – не удержался один из скифов, а младшая сестра Накры, закричала. – Покажи ему, моя царица! Покажи!

– Да, покажи – передразнил сестру накры Зиммелих – покажи свои ноги!

– Я укорочу тебя на голову Зиммелих, чтобы не зазнавался!

. – Я с нетерпением жду этого, моя царица – давай. Ты и так укоротила меня ровно на голову, потому и будешь моей, да слышит меня Табити. Подвяжи свои волосы, они мешают тебе видеть меня! – с жаром закричал Зиммелих, отбивая серию боковых и сильных ударов.

– А ты, закрой шею! – меч Накры прошёл в сантиметре от груди сына царя, что вызвало восторг и визг амазонок. Накра гордо вскинула голову и этим, воспользовался Зиммелих. Он ловко отсёк пук волос и торжествующе предъявил зрителям. Амазонки взвыли от злости.

– Моя царица, твои волосы украсят мой боевой шлем!

– Никогда, самовлюблённый вол и.. – Накра сделала резкий выпад и послала меч прямо в грудь Зиммелиху, но опоздала – Зиммелих ушёл в сторону и выбил меч из рук амазонки. Оставшись без оружия, Накра опешила, а затем стремглав грудью бросилась на меч. Скифы и амазонки умолкли. Атонай сорвался с места и побежал, а Тертей стал темнее ночи.