Текст книги "Булава скифского царя"

Автор книги: Пётр Волкодав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 25 страниц)

– Мой царь, – почтительно обратился тысячный к своему владыке. Высокий всадник не отозвался. Его внимание было приковано к западу… Спустя столетия, его потомки будут громить легионы Марка Аврелия и других правителей, но под напором организованной и дисциплинированной, армии римлян потерпят сокрушительное поражение… Опустеет на века земля северного Причерноморья и Приазовья, чтобы потом возродится м в соузе дружественных народов, называемых – руссами.

Уже около получаса царь сарматов – высокий и статный воин разглядывал раскинувшиеся земли ойкумены. Теперь это его земля – земля сарматов. Со скифами покончено. Только что ему принесли дары от таврийских царей Скифии. Самыми дорогими оказались дары Агасара. Сармат улыбнулся и разгладил остренькую бородку. Да, дары от Агасара удивили его окружение, но не самого царя. Агасар дарами вымаливал жизнь, а в знак преданности предлагал руку своей дочери-красавицы. Царь сарматов не сказал ни да, ни нет, – он сказал послам, чтобы Агасар встретил его у Тавриды. Это произойдёт через пять дней. Правда Агасар хитрый и может не встретить, а войти беспрепятственно на земли Крыма, чрезвычайно тяжело…

За эти дни он и решит – оставить жизнь Агасару или нет. Дочь тавридского царя красива, конечно же, но не она нужна, а другая.

– Мой царь, – прервали его мысли окрик тысячного. – Я выполнил твой приказ и жду дальнейших указаний. – Сарматский царь на этот услышал. Он вытер с лица пыль, смешанную с потом и кровью врагов и приказал: – Говори.

– Мой царь, мы окружили их, но не стали убивать, как приказал ты. Их осталось двое.

– Кто второй – поинтересовался сармат. – Впрочем можешь говорить. – Царь сарматов показал на уложенные в ряд головы пятерых скифских царей.

– Остался царь Меотиды – Ассей. – сказал вождь и получил утвердительный кивок тысячного. – Этого следовало и ожидать. Два последних царя, два брата, два великих воина, два моих личных врага. Пойдём, я хочу поговорить с ними. А ты мой верный тысячный, за то, что верно понял мой приказ, получишь в качестве подарка вот это – он показал на голову царя Токсарида.

– Это дорогой подарок, – склонил голову тысячный. – В моём доме появится дорогая чаша мой царь. Благодарю тебя.

– Не за что. А что Зиммелих и Ассей здорово сопротивлялись?

– Да, мой царь. Мы не смогли обезоружить их. Когда пали их лошади, они стали спина к спине и положили около сотни наших богатырей. Их искусство воинов велико, как и твоё, мой царь. Мы окружили их и взяли в кольцо копий. Я не хочу посылать на смерть твоих лучших воинов, но и сберечь их для твоего решения.

– Ты правильно поступил. Веди меня. Я хочу поговорить с Зиммелихом.

– Я не всё сказал мой царь – тысячный кивком подозвал слугу. У царя сарматов вырвался вскрик восхищения. Он с благоговением принял трофей. Некоторое время он осматривал и ощупывал лук царя всех скифов. Обрадованный столь дорогим трофеем, он воскликнул: – В моих руках лук лучшего из стрелков ойкумены. Как вы сумели? – поинтересовался он. Тысячный самодовольно ухмыльнулся, разглаживая ус: – Из рук Зиммелиха я выбил меч – похвалился он. Ему ничего не оставалось, как вырвать из горита лук и швырнуть мне в лицо.

– Так вот откуда у тебя эта ссадина на лбу, – догадался и хохотнул царь сарматов. Он вложил в колчан лук царя сколотов, а свой отдал слуге: – Вот так-то лучше. А теперь проведи меня.

… Вот уже две сотни лет каменный воин безучастно молчит. Неизвестный ваятель-сколот вытесал это творение из красного гранита. Дожди, снега и ветры-суховеи сделали своё дело: лицо каменного воина превратилось в бесформенную глыбу: сгладился и, стал едва различим боевой пояс с акинаком и, рог, наполненный вином, который держит каменный бородач; потерял очертания боевой шлём. За столетия мимо «воина» проехало немало людей, а он остался безразличен и безучастен ко всему и вся. У ног его всегда несколько горшочков с пищей. Кто бы не проезжал этот перекрёсток трёх дорог, нет-нет, да и спешиться и сойдёт с коня или телеги. Окропив землю молоком кобылиц или вином, оставит подношение молчаливому стражу. Иные наполняли свой рог и, ударив в каменный рог воина, осушали, а он безучастный ко всему молчал и провожал их, не в силах повернуть голову. Вот и сейчас он молчаливо стоит и не может помочь. А смотрит он в центр перекрёстка, где спиной к спине, присев, каждый на колено, находятся два брата, два царя, два друга, два великих воина. Он не может им помочь ничем, а хотелось бы, хотелось… – вырвать из земли ноги и помахать акинаком. Опёршись о плечо каменного «воина» отдыхает молодой сармат. Длинноголовому интересно. Интересно не только ему: окружность вокруг перекрёстка заполнена до отказа конными и пешими. Первый ряд кольца ощетинился копьями, чтобы цари не попытались вырваться из окружения. Молодой сармат задумчиво жуёт сухой стебель ковыля и ждёт развязки. Ещё бы – он впервые видит Зиммелиха, царя всех скифов и гордого царя Меотиды. Цари не обращают внимания на окруживших их сарматов, – они как ни в чём ни бывало, беседуют, буднично и спокойно, словно не было жестокой рубки, в которой полегла вся скифская армия в двадцать тысяч и вместе с ней – три тумена сармат.

Иногда Зиммелих облизывает сухие и потрескавшиеся губы. Сарматские воины в насмешку предлагают воду: один из сотников даже бросил мех с вином в ноги царям, но ни Зиммелих ни Ассей не тронули его. С полчаса назад, они положили больше сотни сармат и передвинулись в центр перекрёстка. Здесь ровная земля, с наезженной за века колеёй и, ничего не мешает двигаться ногам в предстоящей схватке. Сарматы с уважением следят за царями и ждут приезда своего царя, прислушиваясь к разговору братьев.

– Ассее тебе не кажется странным, что нас не трогают?

– Нет, мой брате, да и тебе, догадываюсь – тоже. Я догадываюсь, почему. Помнишь, когда мы были в этом месте?

– Ещё бы! – хохотнул Зиммелих. – Мы напились и начали сражаться на мечах, а Тертей остановил нас. Лет пятнадцать как прошло. Ассее?

– Я слушаю тебя мой брат, слушают нас и сарматы.

– Пусть слушают, нам то – что? Я вот что вспомнил Ассее! – оживился Зиммелих. – Ты помнишь старую легенду о битве киммерийских царей, когда в эти земли пришли наши предки?

– На кой они тебе, брате? Это было так давно. – Ассей внезапно умолк, напрягшись и прочитав мысль брата. Он нервно поправил на голове волосы. – Зиммелихе, я понял тебя… тогда… Да я понял, почему киммерийские цари сражались и убивали друг друга, вместо того, чтобы вступить в сражение с нашими отцами. Они, тем самым спасали свой народ. Отдельные племена влились к нам и перемешали свою кровь с кровью сколотов, а царей погребли со всеми почестями.

– А отец мне говорил, что они сражались друг с другом, брат с братом для того – Зиммелих снизил голос до шёпота – чтобы…

– Чтобы разрубать головы своих братьев. Они не хотели, чтобы наши отцы использовали их головы как чаши – прошептал Ассей. – Я понял тебя Зиме, брате. Мы можем положить ещё много сармат, но я считаю – сотня отобранных нами жизней, не сделает нас доблестнее, чем мы есть. Я понял – ты предлагаешь…

– Да, именно то, что ты подумал брате. Пусть твоя рука не дрогнет. Сейчас, наверняка появится их царь, и будет торговаться со мной. Земли наши теперь принадлежат им, но остался ещё один приз – руки моих дочерей. Как жаль, что я не убил его, тогда в Торжише. Как ты думаешь, Ассее, Тертей и Хорсил выбрались?

– Однозначно брате. – улыбнулся Ассей. – Они наверняка в безопасности, иначе нас давно бы закидали стрелами. – Ассей принюхался и повернулся к чему-то прислушиваясь. – Что это? – спросил он. – Кто-то запалил мою степь. Этот запах я не спутаю ни с чем.

– Я не ощущаю, брате. Какая нам разница. Ты, – голос Зиммелиха дрогнул – если когда я обидел прости… Вон приближается и ихний царь.

– И ты – горячо зашептал Ассей – если что не так – прости и прощай мой брате и мой царе. Знаешь Зиме, под Фатом твой брат сказал мне странную вещь, будто он уже видел меня, но в другой ойкумене. Я не совсем понял его, а теперь думаю…

– А мне – оживился Зиммелих – Степан показал мне всю ойкумену брат. Он опустился с небес на летающем шатре. Ойкумена так велика, что мы – маленькие песчинки в ней, а наши земли – маленький камушек, вмещающийся на ладони… Я видел её с высоты, где никогда не летают птицы.

– Так звёзды падали тогда, – это Степан?

– Да, это был он. Он сказал, что родится в землях Меотиды – твоих землях, брате!

Ассей неожиданно повернулся. Глаза братьев встретились. Ассей долго смотрел, а потом сказал. – Он и есть наш бог и брат. Я верю тебе. Другому бы не поверил. Тебе – верю! А слова Степана я понял вот как брате… погоди, вот и ихний царь. Ну да и «полынь» с ним. Договорю. Я знаю Зиме, – знаю, – с жаром и, торопясь, произнёс Ассей: – Наступит время, и мы снова придём в этот мир, чтобы надеть боевые пояса. Я уверен брат! А вот и их царь. И ещё – Степан сказал, что мы такие же великие воины, как маршалы – Рокоссовский и Василевский, изменившие ход второй мировой в… степи. Ещё он сказал, что Степь – наша великая степь, раскинувшаяся на все пределы, решала и, будет всегда решать все вопросы мира ойкумены. Я не понял Степана, но понял другое, он.. – Ассей напрягся. – Приготовься. – Царь Меотиды сжал губы и улыбнулся. – Я закрою глаза, во время удара брате, не хочу видеть. Слова больше не нужны.

– Я готов Ассее. Пусть не дрогнет твоя рука. Я не закрою глаз, – прощай!

Копья опустились. В круг въехал сарматский царь. Он спешился и победоносно посмотрел на братьев, не преминув бросить взгляд на свой колчан, где красовался дорого отделанный лук царя всех скифов. Зиммелих презрительно сплюнул и неожиданно сказал: – А дымом действительно пахнет, Ассее. Зачем ты запалил степь сармат? – обратился он к царю длинноголовых, одновременно повернув голову в сторону дыма.

– Я не поджигал степь Зиммелихе! Она теперь – моя. Я… – важно ответил владыка северного Причерноморья и Меотиды. Сарматского царя неожиданно перебили. Он недовольно покосился на сотника, внезапно, появившегося в кругу и, ругаясь, схватился за рукоять меча.

– Мой царь! – кричал сотник.

– Ты как баба, – взревел сарматский царь, – а не воин. Твоя голова видимо мешает тебе… – Зиммелих и Ассей дружно хохотнули, а сотник испуганно продолжил. – Степь. Они подпалили степь! Огонь идёт к нам!

– Ты что, раб не знаешь что делать, – огонь тушится огнём. Поджигайте! Я…

В этот момент явственно прозвучал длинный звук боевого рожка. Рожок протрубил три раза, а потом умолк. Сарматский царь удивлённо пожал плечами. Ассей и Зиммелих продолжали хохотать. У братьев от смеха выступили слёзы. – Мне объявили войну? – изумился сармат – но, кто? В степи больше никого не осталось. Кто это? – он покосился на Ассея. Царь Меотиды вытер слёзы: – Зиме, я понял – не удивился царь Меотиды. – Тертей сдержал своё слово, сдержал Зиммелихе! Помнишь тот пир!?

– Ха-ха-ха. – снова разразился смехом царь всех сколотов – помню брате. – Зиммелих вынул из пояса рог и, к изумлению сарматского царя затрубил в ответ. Спустя минуту снова раздались два гудка.

– Помню, брате! Помню его слова – радостно закричал Зиммелих.

– О чём ты говоришь? – нахмурился сармат. Зиммелих отмахнулся, не желая вступать в разговор, чем вызвал нешуточный гнев царя сармат и торопливо закончил: – Значит – всё в порядке Ассее! Я не завидую тебе – сармат! Прощай мой брат!

– Прощай!

– Чтоо! – заревел зверем, догадавшись сармат…. – Лучники! Лучники!

Зиммелих и Ассей одновременно повернулись друг к другу.

– Лучники!!! – уже в неописуемой ярости заорал сарматский царь, выхватывая из колчана лук. Стрелы прорезали воздух слишком поздно: – братья-цари оказались значительно проворнее. Удары их мечей были точны как всегда…

Желанная добыча ускользнула на виду всего войска победителей…

* * *

 
 … летит… степная кобылица
   И, мнёт ковыль!
 

Александр Блок

– Вот так-то – усмехнулся Тертей. К двум кобылицам он привязал связки горящего хвороста и от всей души стегнул. Кобылицы испуганно заржали, оглядываясь на огонь. Каждая из них рвалась прочь, но бечева, связующие хвосты не давала. Когда огонь заплясал и занялся, Тертей перерезал бечеву. Кобылицы, почуяв свободу, понеслись в противоположные стороны, – на север и юг, прочь от Тертея и огня; в своё неведомое будущее. А огонь по пятам следовал и степь, подчинилась – взорвавшись болью огня и своего сына: – фронт пожара становился шире и шире и уходил на восток, И потому, до смх пор – роза ветров приазовья – восток – на суховей и диск слепящего бога Хо-РА-са, (он же Хор-египетский Гор, он – Ви-РА-коча – центральной Америки, – Б-РА-ма – Индии, То-ра, У-ра, Ко-ра-н…. но не в богах и не слогах русского языка…

Тертей дождался пока фронт огня пойдёт в сторону сарматов и протяжно затрубил, а потом ещё раз. Потом встал на колени и поцеловал сухой ковыль и землю. Доспехи и оружие наготове, а Зорька рыла копытами землю. Ей не нужно говорить. Лошадь и хозяин свыклись за много лет. Тертей обнял кобылицу за шею и поцеловал. Он снял и выбросил удила, а поверх шеи набросил верёвку.

– Прощай моя подруга – торжественно сказал старый воин и поклонился лошади. – Без узды ты понесёшь меня сегодня – красавица, – прощай. Я веду тебя в последний бой. Наш бой – мой и твой бой. За мою степь и родину.

Кобылица храпнула хозяину и громко заржала, немало удивив старого воина и хозяина.

– Поди, ж и ты понимаешь – удивился Тертей. Он вставил ногу в стремя (стремена в то время изготавливали из жгутов сырой кожи. Пусть со мной поспорят историки, доказывая, что стремян не было. До того, но каким нужно быть дебилом, чтобы стоить «стоунхенджи», ковать железные мечи, проводить нейрохирургические операции, создать комплекс вооружений, который продержится до изобретения кольчуги и кривой сабли-шашки – легкой и не утомляющей кисть руки – режущей, рубящей и колющей, через и не найти опоры для ног?!!!.. ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ. Извините, отвлёкся, а пеленание мальчиков, чтобы они становились мужчинами, с кривыми ногами. Это вросло в кровь тысячелетней истории НАС. Кривоногий обнимает круп друга – коня и, становятся одним целым – легендарным греческим кентавром! И – защищающим свой Род.)

– …И, тут ему показалось, нет! – звучал рожок Зиммелиха!. Тертей удивился и ответил, а потом прислушался, ожидая… Рожок его царя и ученика больше не пел. Тертей не стал мешкать…

* * *

Вперёдсмотрящие центра сарматской армии тщетно пытались разглядеть врага. Клочья дыма, застлали низину. Тысячный щурился и протирал слезящиеся глаза, то и дело, нетерпеливо спрашивая:

– Там никого нет – передавали по цепи, но он не верил. Не верил, ибо хитрость ему известна, но странно: – скифы не пускают стрел и не слышно топота боевых лошадей криков «ура»…. Треск горящей травы, пожирает, как огонь звуки, но воина не провести: – враг – рядом.

– Вижу! – звучно загремел голос смотрящего и, запоздал. – Скифы идут! – Из клочьев дыма показалась оскаленная морда боевой лошади… Два длинных копья, наперевес которые держал всадник, закованный в железный лёгкий панцирь; в шлёме с развевающейся прядью чёрных волос. Тысячный успел удивиться тому, что волосы на шлёме врага целы, а на концах копий развевается стяг Зиммелиха. Он завращал головой, ища врагов. «Вероятно – позади остальные» – решил он и отдал приказ. Лучники, незамедлительно подчинились и начали посылать стрелы. Стрелы, десятками, рикошетом отлетали от доспехов всадника и лошади, будто и всадник и его конь был заворожены богами. Тысячного обуял страх, и стало не по себе – всадник летел, не останавливаясь прямо на него. Копьё пропороло доспехи тысячного и прошило стоящего позади…

Тертей одним движением сбросил с кобылицы тяжёлую попону и в его руках оказалась боевая секира и длинный однолезвийный меч…

Когда пал боевой конь, он продолжал рубить направо и налево, прокладывая свою дорогу. Его неустающие руки, не уставали долго… Почему то Тертею вспомнился старик-каменотёс…

Тертей методично продолжал свою работу, словно жнец на ниве, – до тех пор, когда диск слепящего бога стал красным как кровь и коснулся линии жизни, – его ойкумены.

Тертей с неторопливой уверенностью прокладывал свой путь, зная, что на своей дороге, на одном из её перекрёстков встретится со стариком-каменотёсом и им – обоим, найдётся, что сказать о дорогах и перекрёстках жизни. И, в первую очередь он расскажет старику, кем стал Хорсил – сын каменотёса, рождённый под диском слепящего бога Хораса в полдень.

Скоро всё окончится, а сейчас этот мир – ЕГО и ничей более: – мир, в котором он сделал первый свой вздох, – мир, бескрайней сути и опьяняющей до одури вершин жизни; – равнины с колышущимися травами и бескрайностью мироздания. Мир, заполоняющий всё естество без остатка; – мир, который не променять ни на какие коврижки и любой иной мир ни за какие земные и неземные блага и, – забыть и, предать забвению и, – МИР, уйти из которого нельзя и, попросту – невозможно!

Конец первой книги.