Текст книги "Булава скифского царя"

Автор книги: Пётр Волкодав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

Путником называл себя Степан. Это прозвище он получил, ещё учась в институте. О том знали все. После следующих слов Кости археологи оцепенели, словно от шока. – Мой отец вернётся послезавтра к Дню нашей Памяти. Он обещал.

– Сергей Петрович! Сергей Петрович! – раздались взволнованные крики. Из прокопа кургана показались два возбуждённых студента. – Посмотрите, Сергей Петрович, она оказалась чуть левее погребения. Земля обсыпалась и она засияла. Правда не хватает одного нащёчника. На лекциях Вы говорили, что за всю историю раскопок найдена всего лишь одна царская тиара с похожей чеканной росписью серебром, но это не парадная тиара, а боевой шлем. Тиару, мы очистили, невероятно – она сохранилась. Золотая! Слева, вверху, на ней вмятина. Похоже от удара меча. Почему вы молчите Сергей Петрович? – Профессор, дрожащими руками взял в руки шлём. После короткого осмотра он заметил: – Вокруг тиары, свернувшаяся в кольцо змея, кусающая свой хвост. На серебряном нащёчнике – скрещенные булавы. Поздравляю вас коллеги! – У археолога заблестели от возбуждения очки. – Вы знаете, что вы нашли ребята? – он торжественно поднял тиару. Все умолкли. – Такую тиару не мог надевать рядовой скифский царь, а только царь всех сколотов! – археологи возбуждённо загалдели, но неожиданно громко для всех прозвучал вопрос Кости: – Скажите, Сергей Петрович, у Вас есть последняя информация по Атлантиде?

Профессор, не отвечая, передал тиару Косте. Дрожащими руками вынул из кармана рабочей куртки видеофон и набрал номер. – Да-да, Карл, я тебе. Новости есть? Погоди, я сейчас переведу информацию на экран. Чтооо? – археолог застыл с открытым ртом. – На санскрите говоришь? но ведь это очень странно, да, я слышу. Ты уверен!? Говоришь, что под развалинами, не уступающими ни одному из известных сооружений. Это не может быть ошибкой? Невероятно, в руинах, под водой. Выжжено пучком лазера. Да-да я слышу. Вы поднимаете на поверхность. На сохранившемся обломке базальта? Предполагаете, что это крышка стола? Да, я слышу, хорошо слышу. – Старого археолога обступили студенты и сотрудники. – Датировка, что? Семнадцать с половиной тысяч лет. Ты уверен? Хорошо, вводи текст…

«…от мирр мой и, и, создан для ВАС. Нужно идти, помоги мне мой Мир, который……создал. Нужно исп….а…ят….тть… я иду…..

………………………….Вернусь ч. е…………..

рез все ойкумены и миры…вер. усь… не…у…. приходится. Сколько крови мои творенья……….аким…ал…Вас. Иду. Мой сын…….. брат Зиммелихе… мы встретимся….

Сте….»

Костя судорожно сдавил пальцы – до хруста и, в который раз перечитывал, полученное сообщение. Мы отсканировали дно и проникли в большое разрушенное помещение, вероятно одного из центральных залов дворца пирамиды. Плита была идеально круглой, метра три в диаметре, расколотая на несколько кусков. Остатки от надписи, то, что сохранилось на куске плиты базальта….. остальное пока не удалось восстановить. Надпись, на санскрите, – передали через средства связи океаногидроархеологи: – Мы перевели на общедоступный всем язык, но не совсем уверенны в правильности. С нами работают палеонтологи. Кости и останки не имеют аналогов, среди находок! Четырёхметровыё скелеты людей с вероятно разрубленными черепами, неизвестные науке останки хищников и саблезубых… Сенсация. Не знаем, что такое «Зиммелихе». Возможно, неправильно перевели.

Остолбеневший Сергей Петрович, ошарашено смотрел на Костю.

– Кто твой отец, Костя? Ведь это попросту невозможно.

– Йаа не знаю Ссергей Петрович. Нне знаю. Мой отец самый обыкновенный человек. – Профессор отрицательно замахал головой и тихо произнёс. – В последних трудах японского учёного Якасамы выдвинута интересная гипотеза о том месте на девятом ярусе так называемой пирамиды Хеопса, где был Степан.

Археологи окружили учёного. Он снял от волнения очки и продолжил. – Помните, В Библии: Бытие, глава 3, стих 24 сказано:

и изгнал Адама, и поставил на востоке у сада эдемского херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни.

– И что с того? – возразил один из студентов – это известно всем.

– Погоди – прервал его Костя. – И что дальше Сергей Петрович?

– А вот что – ответил, волнуясь, профессор. – Якаксама считает, что сфинкс, стоявший к востоку от пирамид и есть библейский херувим, то есть – лев с головой человека, а там, где был твой отец Костя, всё оплавилось, (это пламенный меч, обращающийся что это – мы не знаем), за исключением того места, где находился твой отец, там, где в круг врезан священный крест. Так, вот, есть предположение, что то место и есть – Древо Жизни. Сейчас на эту тему ведут спор учёные и богословы. Ведь все видели, что произошло тогда над пирамидой. И не зря ведь туда подсознательно собралось, сколько народу и диких животных. Сейчас там всё напичкано аппаратурой, но результатов нет вообще никаких. Странно. – Археолог повернулся к Косте. – А ты говоришь, что твой отец обыкновенный человек. Видимо он узнал более, чем должно простому смертному. И, вряд ли мы узнаем, когда бы то не было, то, что понял твой отец. Знания такого рода довольно опасны для нас, ибо владеющий ими, может подчинить себе весь мир и создавать свои миры. Да-да не смейтесь. А что произойдёт, если обезьяне вручить в руки автомат?.. вот то-то… Бог изгнал Адама и Еву из рая, боясь о возможных последствиях. А чего стоит выражение:

«и призову я сына своего из Египта».

Иисус ведь был в Египте в младенчестве. Копты, народность северной Африки до сих пор передают сказы о том. А то, что сфинкс находится на одной параллели с Лхасой и взгляд его направлен на восток. На той же параллели находится самая большая из пирамид планеты. Но это уже из области догадок… Это в центральной Америке, в Мексике, вообще-то коллеги, мы – учёные не можем прийти к однозначному ответу… Наша вселенная выверена с математической точностью. Да и, лишнего в ней ничего нет. А пирамидный комплекс Гизы – письмо-предостережение працивилизации – нам. Степан, видимо, нашёл ключ и разгадку и, дай бог ему… Костя…

– Да – Костя вздрогнул от слов археолога и отрицательно замахал головой. – Это слишком, невероятно Сергей Петрович, слишком невероятно. Скорее всего, это легенда, а сказанное вами означает, что мой отец… – Он внезапно умолк, удивившись пришедшей и ошеломляющей мысли. Взгляд скользнул по окружающим людям и потом, на – тиару.

Смятый, от удара меча, шлём скифского царя играл бликами в лучах диска слепящего. Ковыль застыл и не шевелился. Костя зажмурился.

Глава первая. СТАРИК

Приазовье: западнее Миуса урочище «Сухая балка». Середина июля 311 г до р. Х.р.

Солнце слепит и печёт до немогу. Язык шершавый и сухой как спина ящерицы и окружающий ландшафт степной зоны. Не получается глотать, больно. Жара не спадает, а воздух сух, как песок Сахары и недвижен. Диск слепящего бога Хораса в зените; солнце выпалило и иссушило в округе всё живое… В низине ещё можно надеяться на прохладу, но тени и здесь – нет.

Две луны назад здесь зеленел камыш и дарил оглушающий запах, чабрец. Сейчас от камыша остались жёлто-золотистые сухие палки с навершием как на боевом шлёме у воина, а от чабреца – тонкие и чахлые сухие ниточки. Даже здесь не могут спрятаться тысячелистник и сухой «зверобой». Тонкий ковыль, и тот, замер, ожидая дуновения ветерка и желанной вечерней прохлады. Опустил свои иссушенные зноем колючие листья, и оголил ствол, двухметровый чертополох.

Суслик зашевелил усиками, замер, приподнявшись на задние лапки, вслушиваясь во встревоженную тишину беспробудного зноя. Он снова шевельнул усиками и повернулся в сторону нарушителей его размеренной и скучной жизни и насторожился. Привычные запахи и звуки изменились. Суслик поднялся на высокий камень и снова всмотрелся в плывущее марево и приближающихся незваных гостей.

Скрип нарастал и становился громче. Скрипело несмазанное колесо воза, да так, что казалось – скрипит вся ойкумена. Первыми показались два всадника. Они, прищурясь, всматривались в предстоящий подъём из балки и покачивались в сёдлах в такт ленивому ходу их кобылиц. На разговор у них не было ни желания ни сил. Они устали от этой беспросветной и всепоглощающей жары. Позади, два вола уныло тянули гружённый, тяжеленный воз, лениво отгоняя хвостами надоедающих слепней… Именно на этом возу противно скрипело несмазанное колесо, а вслед возу катила кибитка, похожая на маленький домик, вместо стен и крыши у которого – дуги веток, переплетённые ивняком сбоку и камышом вверху. Такой себе маленький домик на колёсах. За кибиткой, на длинном поводе был привязан старый неосёдланный мерин. Ему, как и волу, тянущему кибитку, тоже не хотелось идти, – да разве прикажешь хозяину, если сам от него зависим.

Седло мерина внутри кибитки. Положив на него голову, тихо похрапывал старый скиф – каменотёс.

В низине балки повозка и трое всадников остановились. Одуревшие от зноя и ослепляющего солнца лошади и волы обрадовались короткой передышке. С воза разудало соскочил, словно жара была нипочём, молодой шестнадцатилетний возница – Хорсил. С трудом, облизав потрескавшиеся губы, обратился к вылезшему из кибитки сухощавому старику с лицом изборождённым временем.

– Отец, мы сможем здесь подняться? – Он указал пальцем вверх, на крутой подъём из балки, и добавил. – Объезд займёт много времени.

– Хм, – Старик прислонил ладонь ко лбу и, щурясь, посмотрел вверх, оценивая возможности своих сыновей и волов. Отвечать не стал, потому, как пересохшее горло не хотело издавать звуки. Он подобрал один из камешков, лежащий у ноги и положил в рот. То же проделали и его спутники – трое сыновей… Когда рот наполнился слюной, он судорожно глотнул, превозмогая боль в сухом горле.

– Хинис, – Обратился он к старшему. – Рог воды нам, остальное – животным.

– Но, отец, почему нам так мало? – отозвался средний сын – Сорок, а младший – Хорсил мечтательно сказал: – Эх, к морю бы сейчас, отец.

Старик усмехнулся в ус. Он и сам мечтал о прохладе и воде, но работа – есть работа. Старик подавил улыбку и напустил на себя строгость: – Помолчите сыновья, делайте то, что говорю. Вы двое, – обратился он к Сороку и Хорсилу, – перетащите «камни» – (каменные бабы), к передку воза и хорошенько привяжите их. А ты – Хинис, хорошенько смажь оси воза, а я займусь своей работой… От этого скрипа у меня голова раскалывается.

– Гы-гы – Младшие хохотнули, а Хинис сухо улыбнулся. Ему и самому этот противный до одури скрип надоел до чёртиков.

Старик собрал всю бечеву и куски верёвок; отложил меньшую часть, а остальное связал так, что получились две одинаковые и длинные верёвки. Взглянув на затяжной, местами крутой подъем с сомнением покачал головой, но другого выхода не нашёл. Он отбросил все возможные пути, когда услышал, как жадно сыновья и животные пьют остатки воды и, понял одно: – иначе не получится. В объезд – далековато. Высохшее русло реки делало зигзаг и уходило в противоположном направлении.

Хорсил подал отцу рог с остатками воды. Старик не подал виду, – ему оставили самую малость – один глоток. Он долго держал воду во рту, а затем медленно, растягивая удовольствие – выпил. Ему не привыкать; с детства степь – родной дом. На сыновей не следовало кричать и обижаться. Они молоды. Старшему – Хинису, стало неприятно за свою несдержанность в воде, хотя выпил он меньше своих братьев. Заглаживая свою маленькую вину, он виновато опустил голову.

– Отец, чем еще помочь тебе? Что ты решил? – Старик понял чувства старшего: – Подниматься… Будем подниматься сыновья. Вот здесь. – Он показал пальцем в направлении подъёма. – Я боюсь за волов, но думаю, что у нас получится, а ты что думаешь, Сорок? – Средний сын ответил не задумываясь: – Отец, зачем ты спрашиваешь, лучше говори, что нам делать. Я всегда шёл за тобой, а сказать могу одно: Повозка может опрокинуться. Уклон великоват.

– Хм. – Сорок замолчал, а отец незаметно бросил взгляд на младшего. Тот сделал вид, что не понимает вопроса, но старик успел заметить, как промелькнула и спряталась короткая и ехидная ухмылка. «Младшой догадался» – понял он.

Хорсил был несколько ленив, но когда требовалась смекалка, был на высоте. Он откровенно не любил тяжёлый труд каменотёсов; часто предавался своим мечтам и уединялся от всех. Старик не стал переспрашивать, а скрыл скупую улыбку.

– Сделаем вот что сыновья, – начал он. – Хинис уже смазал жиром оси воза и повозки и теперь нужно привязать концы верёвок к передней оси, затем передвинуть баб поближе к передку… Мы с Сороком останемся на возу в противовес. Хинис, и ты Хорсил – приторочьте другие концы верёвок к лошадям и поднимайтесь. Бечевы на протяжении всего подъёма должны быть натянуты. Всё понятно? – Дети каменотёса кивнули. Их отец как всегда нашёл выход. Сухие морщины на его лице разгладились. – А теперь сыны, за работу.

Старик был доволен собой. Оставалось одно – подняться. Дети не подведут, а ему не впервой. Он усмехнулся, морщинки спали, как их не бывало. Доволен он был и тем, что младший – промолчал из уважения к нему и своим братьям.

Каждый из его сыновей в чём-то хорош. Если выделить одного – другие станут завидовать. Пройдут годы и зависть выльется в родовой конфликт и семейные дрязги. Так учил его отец. После тризны по отцу он стал главой Рода. За время старейшинства род поднялся и увеличился втрое. Появился достаток и свои рабы. И всё – благодаря словам отца. Пройдут годы, он уйдёт в мир, где обиталище богов и духов, а сыновья продолжат его путь.

Тогда, в детстве, он учился искусству обработки камня. Потом учил своих детей нелёгкому кропотливому труду. Самым способным оказался Хинис. Сын превзошёл его и, это не могло не радовать сердце. Скульптуры заказывали у сына знатные и богатые скифы. Обычно это были надкурганные изваяния погребённых скифов. Другие служили маркерами дорог и перекрёстков облегчая ориентировку в зоне высокого разнотравья степи. Такой труд хорошо оплачивался… Старик давно решил, но не торопил события – к зиме Хинис сменит его и станет главой Рода…

Верёвки натянулись. Сорок хлестнул волов и зычно прикрикнул: – Го, го, пошли заразы, го! – Процессия тронулась. Старик негромко сказал сыну: – Садиться будем на передок воза на самых крутых участках подъёма. Если колёса и передняя ось начнут подниматься, не спеши прыгать. – Сын ответил молчаливым кивком, понимая сложность предстоящего предприятия; отвлекаться – некогда.

На протяжении всего подъёма сыновья следили за каждым, словом и жестом отца. Дважды за подъём у старика было ощущение – воз вот-вот опрокинется. Сорок не струсил. Он ни разу не спрыгнул. На одном из самых опасных мест, он схватился за верёвки и повис в сторону волов. Передняя ось опустилась и воз продолжил движение.

Подъём прошёл благополучно. Синхронная работа людей и животных дала свои результаты. Воз с содержимым: – тремя каменными бабами, выполз из глубокой балки и замер. Сыновья широко улыбались и громко разговаривали. У каждого из них всё получилось.

– Отец. – Закричал младший.

– Воду увидел – заворчал старик, скрыв радость. Память и чутьё не подвели. Он почесал, выступающий живот и, кряхтя слез с воза; десятидневный переход по выгоревшей солнцем степи окончен. Осталось самое простое – вкопать «столбы» и можно возвращаться домой. Он нашёл более краткий путь к Тане. (Дону) Скоро здесь заскрипят кибитки скифов и вереницы торговых караванов от Торжища Таны к Борисфену (Днепру). Степь оживёт здесь с новой дорогой. Эту работу ему поручил царь всех скифов – Атонай и здешний царь Ассей – царь северной Меотиды. (Азовское море) Цари обещали щедрую оплату – двадцать медимнов соли, (медимн – 20 кг) пять сотен наконечников стрел от Ассея и двух породистых жеребят из конюшни Атоная. На эту работу и разведку новой дороги ушёл год. На возу – последние три бабы из трёх десятков, уже установленных ранее. Работа окончена… По возвращению домой он передаст старейшинство Хинису. Пусть старший сын ведёт Его Род в будущее, а старикам надо отдыхать.

В четырёх тысячах локтей к востоку, серебрилась лента Миуса, поросшая осокой и камышом.

Лошади и волы нетерпеливо раздули ноздри в желании поскорее попасть под сень акаций и верб, укрыться от диска слепящего и насытиться зелёной, сочной травой. Все – и сыновья, и животные устремили вопросительные взоры на старика. Сыновья вот-вот готовы были сорваться и пустить коней вскачь. Старик снова заворчал, в этот раз шутя. – Что, устали, сучьи дети? Сорок, возьми все меха и двоих лошадей. Отправляйся к реке за водой. А Ты – Хинис, принимайся с Хорсилом за работу. Вот здесь выдолбите яму. – Он показал место. – Яма чуть выше колена.

– Чьяго колена, маво, али лошадиного? – сострил Хорсил, подражая беззубому старику. Каменотёсы взорвались смехом.

– Отец, куда поведёт эта дорога? – старик в шутку погрозил пальцем младшему: – Здесь будет перекрёсток трёх дорог, и его укажет самая тяжёлая гранитная «баба». Главная из дорог поведёт к Торжищу, устью Таны Я ведь говорил тебе раньше об этом.

Хорсил не сдержавшись, перебил отца.

– А дальше, за рекой?

– За рекой чужие земли. – Старик тяжело вздохнул. – Во времена моего прадеда они были нашими. Теперь там живут «длинноголовые». Они называют себя – сарматами. – Он снова тяжело вздохнул. – Степь меняется и виновата в том засуха. Тяжёлые времена наступили. Наверное, наши боги отвернулись от нас. Ну да, ладно, – болтать – не мешки на горбу таскать. За работу.

Сыновья достали заступы и принялись долбить сухую, отвердевшую до одури землю. Им не впервой. Работа спорилась. Старик собрал и свернул верёвки; развязал и снял бечеву с «баб» и подвёл телегу к наполовину готовой яме. Под одну из боковых сторон воза, подбил колья и распряг вола.

Один конец бечевы обвязал «бабу», другой – к волу. Когда яма была готова, сыновья вылезли на телегу и подвели рычаги под «столб». – Го, го, пошёл, пошёл, – зычно крикнул старик и стегнул животное. Вол нехотя двинулся. «Баба» поползла и свалилась на землю, не повредив воза. Старик удовлетворённо цокнул языком. Всё вышло, как надо. Колья выдержали нагрузку – борт воза не сломался. Осталось самое простое – опустить в яму, выставить в нужном направлении и засыпать землёй. Теперь можно и отдохнуть…

Воду пили долго и жадно. И люди и животные. Она больше не была такой недосягаемой и желанной. Старик достал еду и разделил всем. Животные получили порции овса, а дети по куску мяса и лепёшки из грубо помолотого ячменя. Хорсил вопросительно посмотрел на отца.

– Нет. – Мотнул головой старик. – Вино вечером, после работы. Сорок, тростник у реки есть?

– Да, отец и не только тростник. Я видел и змей. – ответил сын, едва не подавившись. Хинис и Хорсил захохотали, а отца новость обрадовала. – Вот и хорошо, пополним запас для стрел, и яд не помешает.

Он осёкся на полуслове. Кони пряли ушами и фыркали.

– Хинис, посмотри, кто там, а вы.. – Сыновьям и без слов было ясно. Дети степи всегда готовы к самому неожиданному повороту событий. Они мигом вскочили, позабыв про еду, и надели боевые пояса. У Хорсила гулко забилось в груди, Сорок успокоил коней и отвёл к низине. Чужакам не нужно подавать лишний повод. Невозмутимый и спокойный Хинис лёг у перегиба яра.

Внизу, на расстоянии полёта двух стрел, находились вооружённые всадники. Тот, кто впереди увидел примятую траву и едва заметную колею воза, заинтересовался…

Хинис быстро пересчитал их и показал отцу растопыренную ладонь – пять раз. Старик кивнул в ответ. У старшего сына лучшее зрение в роду. Хинис, шепотом сказал: – Это скифские воины. Их главный, – высокого роста. Под ним конь не нашей породы. Горит, отделан золотом.

– Ещё бы – тихо захохотал, обрадовавшись Сорок. Он знал наверняка: свои не тронут, тем более что каменотёсы здесь по приказу Атоная. Он сострил о высоком всаднике: – Куда ему, высокому-то, лошадь нашей породы; он же пьяный ноги сотрёт до…

До куда? Сорок не договорил. Все, четверо успокоились, облегчённо выдохнули и рассмеялись. Напряжённость и скованность исчезли. Луки вернулись на свои места, в гориты. (горит – скифский колчан.)

Ждать пришлось не долго. Первым, как и говорил Хинис, первым появился высокий всадник. Рядом следовал широкоплечий бородач лет сорока со шрамом на левой щеке и плотно сжатыми губами. Сорок не выдержал его взгляда и отвёл глаза. И было от чего. Именем этого бородача пугали детей. Казалось, от его сверлящего и проникающего во всё и вся взгляда не может укрыться и спрятаться никто и ничто.

Побывавшие в переделках и войнах и те, отводили глаза и умолкали. Пленных, в сражениях этот бородач никогда не брал, а рабов не имел и не хотел иметь. В одной из битв, когда царь Атонай был ранен и не мог сражаться, а скифы растерялись, лишь он один остался невозмутим. Тертей – так звали хмурого бородача, повёл за собой воинов и обратил в бегство врагов. Атонай щедро наградил своего воина, но тот не пожелал брать подарок, за исключением доспехов и оружия. Всё его нехитрое имущество умещалось в одной кибитке и хромым стариком-скифом – слугой и другом. Семьи у Тертея не было, к женщинам относился прохладно. За его век ни одна из них не смогла пленить и покорить сердце воина.

На одном из пиршеств, когда во хмелю, воины расхваливали себя, как могли, Атонай неожиданно для гостей спросил: – А ты, Тертее. Почему молчишь?

Гости, и цари умолкли, бородач не задержался с ответом: – Мой царе, – спокойно произнёс воин, – ты знаешь, Атонае из срубленных мною голов можно сложить кучу высотой в скифа. Война – это моя жизнь, зачем мне ещё о том говорить. Если придётся, я один выйду против целой армии и, мои руки не будут знать усталости.

– Не сомневаюсь, друже – Атонай поднялся и поднял свой кубок со словами: – Я хочу выпить за тебя, мой верный Тертей. – Вслед за царём всех скифов поднялись все гости. Тертей смутился от оказанной ему, простому воину такой чести и едва сдержал слёзы – его чествовали все, восемнадцать царей нижней, средней и верхней Скифии. Во всей ойкумене единственный человек, которому Тертей был предан и любил, как сына, был его ученик – Зиммелих, сын царя Атоная. Тертей учил мальчика искусству воина. Мальчишка привязался к учителю и отвечал взаимностью. В тринадцать лет Зиммелих открыл для себя новый мир – он надел боевой пояс и стал настоящим воином. В первом бою он убил первого врага в жестокой рубке и осознал цену жизни. В семнадцать: – на ежегодных осенних состязаниях, обошёл и победил всех лучников Скифии, а значит и ойкумены. Пущенная им стрела пролетела тысячу пятьдесят локтей. В состязании на мечах и топорах уступил царю Асею и своему учителю.

Всадники выехали на перегиб и остановились. Зиммелих ловко соскочил с седла и направился к старику. – Воды – властным и нетерпящим возражения, хриплым голосом приказал он. Старик махнул рукой сыновьям. Хорсил принёс мех и боязливо протянул высокому воину. Тот, не отпив, передал тотчас воду своему соседу – молодой женщине в одежде воина. Хорсил покраснел и выронил второй мех – на него в упор смотрела одна из трёх амазонок, его возраста и презрительно улыбалась. Воины заметили смущение парня и хохотнули. Старик не отводил глаз от «высокого». На запястье левой руки у высокого воина темнело родимое пятно. Зиммелих перехватил взгляд и догадался. «Старик знает, кто я».

– Сыновья, поклонитесь сыну Атоная – Зиммелиху, его жене – Накре и Тертею! – торжественно и медленно произнёс старик. Хинис и Сорок вздрогнули, а Хорсила ударило в дрожь. Молодая амазонка снова презрительно улыбнулась, а Тертей удивился: юноша не сводил с него глаз и не опускал головы.

– Скажи мне старик.

– Что ты хочешь узнать, Зиммелихе?

– Я тороплюсь к углу Меотиды, к Торжищу. Ты знаешь дороги лучше нас. Скажи, я на правильном пути? – Старик, не говоря ни слова, взял палку и принялся чертить на земле карту. Любопытные воины и сыновья окружили их…

– Это я знаю – нетерпеливо перебил его сын царя. – Где мы находимся? – Старик ткнул палкой. – Вот здесь. Двигайтесь от солнца. К темноте доберётесь до малой речушки, там можете и заночевать. Утром возьмите правее от солнца, – старик выкинул правую руку, – к полудню будете в Торжище.

– Спасибо старик, тебе помочь? – Зиммелих кивнул в сторону каменной «бабы».

– Не откажусь сын Атоная, мы устали сегодня. Вон, какая жара, но ты ведь торопишься.

– Ничего, успеем, а ну-ка – крикнул он своим воинам – помогите каменотёсам – и заметил, – а голова-то высокая у «столба».

– Да, Зиммелихе, ты увидел то, что не заметили другие. Эта дорога ведёт к сарматам. Эй – Эй, – крикнул он сыновьям и воинам. – Лицо «столба» должна смотреть на восток, разворачивайте, ещё.

Старику пришлось идти и показывать на месте, куда должна смотреть «голова». Зиммелих присел на повозку и с интересом стал наблюдать за происходящим. Рядом с мужем примостилась Накра.

Ещё внизу, в балке, он по достоинству оценил ум старика. «Подняться вверх с таким грузом рискнул бы далеко не каждый. Его отец – Атонай, знает, кому поручать такие работы. Старик выручил с дорогой, сэкономил полдня времени. А в Торжище?» …мысли прервал подошедший молодой сын старика.

– Что тебе, говори? – сухо спросил Зиммелих. Хорсил вздрогнул и покосился на Накру.

– Говори, что язык проглотил. – повторил Зиммелих. Молодая амазонка хихикнула. В этот раз Хорсил не отвернулся от девушки и не покраснел.

– Возьми меня с собой, Зиммелихе – скороговоркой выпалил он – Я хочу быть воином. – Братья разинули рты и бросили работу. У старика взметнулись брови, а у девушки исчезла насмешливая улыбка.

– Ишь, какой шустрый. – Зиммелих захохотал, а Тертей подошёл к парню и похлопал по плечу.

– Рано тебе ещё. Усы только показались, а ты – воевать собрался.

– Возьми меня Зиммелихе, – снова взмолился Хорсил. – клянусь Папаем, я не подведу. Я хорошо стреляю из лука и умею держать меч. – Скифы засмеялись. Молчала из всех только молодая амазонка. К ней и обернулся сын царя: – Анта, дай парню меч. Сейчас посмотрим, как ты владеешь оружием. – Хорсил взял у девушки акинак и стиснул рукоять.

– Ударь меня, заруби, заколи – внезапно приказал Зиммелих. Хорсил растерялся. – Но, но ты ведь без оружия, а вдруг…

– Бей, – закричала Накра. – Тебе приказывает сын царя. – У Хорсила потемнело в глаза; он сделал стремительный выпад и послал акинак в грудь Зиммелиха. Сын царя мгновенно среагировал: отбил рукой меч, а ногой ударил Хорсила в грудь.

Когда тот пришёл в себя, из губы сочилась кровь, а рядом валялся акинак. Непонимающе, он обвёл всех глазами. У остолбеневших братьев и отца были немые и испуганные лица, но Анта теперь смотрела на него с уважением, двое воинов, позади Накры, заливались смехом. Тертей помог подняться и вытер кровь с разбитой губы. – А ну, заткнитесь, – приказал он смеющимся. Оба – мгновенно прикусили языки и застыли как «бабы». Связываться и шутить с Тертеем им не хотелось. Тертей скупо улыбнулся Хорсилу: – Клянусь Папаем, из тебя выйдет настоящий воин. Ты не побоялся поднять меч. Далеко не каждый воин смог бы отразить подобный удар.

– Да, Тертее, – Зиммелих утвердительно кивнул и подмигнул юноше. – Приходи когда сойдёт снег. Тебя научат не только наносить удары, но и отражать их. Как звать тебя?

– Хорсил.

– Хорсил? – Зиммелих вопросительно посмотрел на старика. Тот утвердительно махнул головой.

– Да, Зиммелихе, мой младший родился под знаком Хорса, в полдень. – Зиммелих вынул одну из стрел и протянул парню. – Покажешь, и тебя пропустят ко мне. Приходи, когда сойдёт снег.

– Погоди.

– Что тебе ещё Хорсиле, – как к взрослому обратился сын царя.

– Я, сейчас – парень скоро вернулся, неся с собой, горит. Он вложил туда стрелу и достал из одного из отделений два маленьких мешочка.

– Это тебе, Зиммелихе. Я дарю ее тебе! – торжественно заявил парень.

– Что это? – Любопытные скифы окружили их. Хорсил вынул содержимое и положил на ладонь.

Зиммелиха и тотчас настала тишина. Рука у Зиммелиха вздрогнула, а у старика округлились глаза.

Аспидно-черная булава грела ладонь и сердце; в ней бликами играло и переливалось солнце. Завороженные скифы, как дети смотрели на неё. Всем известно: этот кремень привозят издалека, с дальних северных земель, где ещё на север, а в одном году бывает один день и одна ночь. Известно и то, что стоит такой камень дороже золота и их святыни – лука. Никто из сколотов не разговаривал, боясь нарушить что-то хорошее, что произошло сейчас на их глазах. Онемевший и ошеломлённый Тертей, словно в тумане увидел утренние росы и степные закаты, когда его бескрайняя степь становиться розовой, как в снах и хочется скакать и скакать без остановки за диском слепящего в ее беспредельность, вдыхая тугой, опьяняющий до одури воздух, слышать ржание лошадей и пение жаворонка и ни о чём не думать. Просто – плыть по ковру трав и ни о чём не думать.

Старик и сыновья сразу же поняли, что младший превзошёл их всех в искусстве обработки камня. На поверхности булавы не было изъянов. Она была идеальна по форме и в зеркальной полировке. Четыре сферических выступа олицетворяли весь цикл жизни, от рожденья до последней черты – ухода в мир богов и означали четыре стороны ойкумены.

Анта больше не смотрела свысока, а Накра незаметно коснулась руки Зиммелиха. Сын царя понял жест.

– Хорсиле, – произнес он, – но ты ведь знаешь, булава – это символ власти и далеко не каждый может её носить.

– Зиммелихе! – Парень не задержался с ответом. – Всем известно, пусть пошлёт Папай долгих лет твоему отцу и нашему царю, но на тиару царя всех скифов могут претендовать всего два человека – царь Ассей и ты. Что касается булавы… Она не только символ власти, но символ нашей жизни.

– Точно – Тертей одобрительно кивнул и нарушил своё молчание. – Парень прав. – Скупая похвала воина заставила вздрогнуть и удивиться скифов.

– Тертей похвалил пацана, я не припомню такого – зашептались двое воинов – Да, теперь парень под его защитой, сколе. (сколе – сколоте, обращение друг к другу скифских мужчин.)

Зиммелих ненадолго задумался: – Ты хорошо сказал, в твоих словах нет лести. Прими, Хорсиле и мой подарок. Знай, – этот акинак не уставал в моих руках и, пусть не устанет в твоих. – Сын Атоная отстегнул ножны с мечом с боевого пояса… Хорсил, благоговея, поклонился и принял дар.

Воны помогли установить «столб» и утрамбовали землю. Из загодя разожжённого костра, старик взял несколько накалённых камушков и положил в курильницу; добавил несколько зёрен ячменя и семена трав. Когда из курильницы пошёл дым, старик опустился на колени у «столба». Накра шепнула мужу: – Я ещё ни разу не видела, как освящают дорогу, ведь он не вещун.

– Ему можно – также тихо ответил Зиммелих.