Текст книги "Навстречу ветрам"

Автор книги: Петр Лебеденко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

Яша подошел к окну и взглянул на небо. С каким удовольствием он увидел бы сейчас на нем грозовые тучи, а на стекле первые капли начинающегося дождя. Ого! Всех этих болельщиков как ветром сдуло бы со стадиона, и, конечно, они ринулись бы сюда играть в шахматы, петь, плясать… Но на небе – ни облачка, и о грозе «не может быть и речи», как любит говорить отец.

«За три минуты дать два наряда! – снова и снова с возмущением думал Яша. – Салака, а не старшина! Ничтожество!»

Яша отошел от окна и начал медленно прохаживаться вдоль длинной комнаты. Пятьдесят два шага в одну сторону, пятьдесят два – в другую. Пройти туда и обратно – это значит сделать сто четыре шага, и как бы медленно ни идти, в среднем это займет две минуты. Разве это выход из положения?

Хоть бы живот заболел у кого-нибудь, – сам с собой говорил Яша, – и пришел бы он сюда полежать. Все не так было бы скучно!

Яша уже перебрал в уме все варианты развлечений в одиночку, которые могли бы скрасить его унылое существование, когда на лестнице послышались шаги, и в комнату вошел Абрам. Сняв фуражку, он сел на диван и спросил:

Скучно, Яша?

Скучно? – Яша с удивлением посмотрел на брата – Ты думаешь, Абрам о том, что говоришь? Я вот открыл окно и любуюсь отсюда матчем, словно сижу в ложе. Скучно… Чудак ты, Абрам…

А я пришел, чтобы побыть с тобой, Яша. Думаю, человек там один, ходит взад-вперед, шаги считает.

Спасибо, Абрам, только это ни к чему. Здесь все время народ: то один зайдет поболтать, тодругой… Да вот, слышишь, Абрам, опять кто-то идет.

Ну, я тогда подремлю минут восемьдесят, Яша. Ночью что-то плохо спалось.

Абрам снял ботинки, лег и прикрыл лицо фуражкой. И в это время в комнате показался Бузько. Кровать Абрама стояла в дальнем углу, и Оська не увидел его. Казалось, он обрадовался, застав Яшу одного. Но, скрыв эту радость в прищуренных глазках, Бузько прошел мимо Яши в умывальную, даже не взглянув на него. И только минут через пять, умывшись и пригладив мокрые полосы, он подошел к Яше.

Дежурим, Яша? – спросил он как бы между прочим.

Дневалим, – нехотя ответил Яша.

А я вот что-то не очень люблю дневалить по воскресеньям, – ухмыльнулся Оська. – Везде весело, а ты ходишь туда-сюда, как заводной солдатик. Одно только и радует: не по своей воле тоскуешь. Правда, Яша?

Не очень-то и тоскуешь, когда знаешь, что получил по заслугам, – ответил Яша.

Да как сказать! Друзьям своим старшина не дает наряды вне очереди за лишнюю минуту сна. А кто ему не понравится – пожалуйста, получайте.

Чем же я могу не нравиться старшине?! – удивился Яша. – Что я ему, на мозоль наступил?

Эх, Яша, Яша! – Оська сокрушенно покачал головой, словно не понимая, как Яша может быть таким наивным.

Что – Яша? Ты скажи, чем я для Никиты хуже других?

А то ты и сам не знаешь, – Оська прищурил один глаз и ухмыльнулся. – Притворяешься, Яша, да только меня не проведешь.

Яша не знал, что и подумать. Сам честный, открытый, прямой, он не верил, что есть люди, способные сделать подлость… О чем говорит этот Бузько? На что он намекает? Слушая его, можно подумать, что старшина Безденежный наказал его не просто как курсанта, совершившего проступок, а именно потому, что он – Яша Райтман, и если бы он не был Яшей Райтманом, то не было бы и наказания. Нет, это просто чушь…

А если бы на физзарядку все время опаздывал не я, а Нечмирев, так, думаешь, он не получил бы того, что получил я? – глядя в смеющиеся глазки Оськи, спросил Яша.

Не думаю, а знаю точно, Яша, что Нечмирев был бы сейчас там, где есть: на южной трибуне стадиона.

Это ж почему?

Потому, что ты плохо знаешь Никиту Безденежного. Помнишь, что ты говорил на прошлом комсомольском собрании?

Ни черта не помню.

А я помню. Ты говорил, что комсомолец Безденежный последнее время оторвался от группы и вовремя самоподготовки проводит часы черт знает где и черт знает с кем, а по аэронавигации у него тройка. Говорил, Яша? Говорил. Так, думаешь, Никита Безденежный простит тебе это? Ого, не такой Никита!.. Знаешь, какой Никита?

Яша с удивлением смотрел на Бузько. Глаза у Оськи теперь не смеялись, не щурились, а смотрели зло и ненавидяще, будто перед ним стоял не Яша Райтман, а какой-нибудь его давний недруг.

Если хочешь знать, Яша, – продолжал Оська, – так я скажу, что говорил о тебе старшина. Сказать?

Дело твое, – пожал плечами Яша. – Мне-то не очень интересно, что обо мне болтают.

Если тебе не очень интересно, я могу и не говорить.

Бузько сделал вид, что хочет уходить, но Яша сразу же остановил его:

Нет, ты все-таки скажи, Оська.

Собственно говоря, – Оська покосился на дверь, – Никита говорил о тебе не очень много. Он говорил так: «Сам не знаю почему, но ненавижу я этого… Яшу. Рано или поздно, я все равно выживу его из училища…»

Он помолчал, глядя на Яшу, и добавил:

Я ведь давно знаю Никиту, Яша. Он и раньше был вот таким… нехорошим человеком. И уж если он что-нибудь пообещал, то будь уверен…

Яша покраснел и сжал кулаки. Этот порыв негодования не укрылся от Оськи.

– Но я тебе по-дружески скажу, Яша, – быстро проговорил он, – как надо держать себя с Никитой, чтобы не ты, а он полетел из училища. Ты знаешь, кто такой Никита? Не знаешь? Никита – это первоклассный жулик, бандит, а не будущий летчик…

Торопясь и поминутно оглядываясь по сторонам, Оська рассказал Яше о прошлом Никиты. Без зазрения совести сгущая краски, он рисовал перед Яшей картины из жизни Никиты, и одна картина была омерзительней другой. Выходило, что хуже человека, чем Никита Безденежный, нет на всем белом свете.

Яша слушал, не перебивая, только поеживаясь, словно от озноба.

Вот так, Яша, – прошептал в заключение Оська. – Стоит тебе на собрании рассказать это все, и Никита скиснет. Уж я его знаю. Он будет ходить как в воду опущенный, а потом и совсем сбежит.

Яша молчал.

Ну что, Яша? Расскажешь об этом на собрании?

Слушай, Оська, ты все это не выдумал?

Могу дать честное комсомольское слово, что не сказал ни одного лишнего слова!

Яша подошел к окну и долго смотрел в него, не проронив ни звука.

Потом вернулся к Оське и проговорил:

Какие все-таки есть поганые люди на свете, правда, Оська?

Не говори, Яша, – Оська скривил губы в недоброй усмешке.

Живем мы все в большом коллективе, – продолжал Яша, глядя Оське прямо в глаза, – называемся товарищами, а нет-нет, да и найдется одна какая-нибудь салака, которая начинает мутить воду…

Оська в знак согласия склонил голову набок.

Обольет такая салака хорошего человека грязью с ног до головы, и тогда такому человеку что делать? Закрывай глаза и беги, куда ноги понесут… Неужели Безденежный так и сказал, Оська: «Ненавижу этого Яшу»?

Слово даю, Яша, не вру.

Слушай, Оська, а что если я как-нибудь встречусь с Никитой наедине и дам ему один раз как следует? Я ведь уже три месяца в боксерском кружке. Сумею дать! Как ты думаешь, не выгонят меня за это из школы?

Да он и жаловаться не будет! – сказал Оська. – Только лучше сделай так, как я говорю: на комсомольском собрании. Это будет больней. – И Оська неслышно засмеялся.

Нет, Оська, я сделаю по-своему, вот так! – И маленький Яша с такой силой двинул Оську одним из своих излюбленных боксерских приемов, что тот перелетел через стоявшую рядом с ним табуретку и, как мешок, свалился на пол. – Нокаут! – с удовлетворением проговорил Яша и спокойно отошел к окну.

С трудом поднявшись с пола, Оська облокотился на стол и сказал:

Драться, значит?..

Яша увидел вскочившего с кровати Абрама и ответил:

Драться? Ты слышишь, Абрам, этот человек говорит, что я дерусь. Ты видел, Абрам, тронул я его хоть пальцем?

Нет, Яша, я ничего не видел, потому что только сейчас сюда вошел. А что тут произошло?

Спроси у него, что он говорил о старшине. А может, он и не говорил ничего, а все это мне показалось… Как и ему показалось, что его кто-то ударил…

Глава пятая

1

Ольга Хрусталева вихрем взлетела на леса, где работали Игнат и Лиза, и крикнула:

Игнаша, письмо от Андрея!

Она знала, с каким удовольствием Игнат получал письма от своего друга, и была рада, что именно она доставит сейчас ему такое удовольствие. Ей приятно было увидеть счастливую улыбку в глазах Игната, словно эта улыбка предназначалась ей. Конечно, Игнат сейчас скажет: «Спасибо тебе, Беляночка!» И в его голосе она услышит тепло, и это тепло, как всегда, разольется по ее телу, будто Игнат обнимет ее своей рукой. Отдавая конверт, Ольга смотрела в его глаза, и ей хотелось, чтобы он подольше не брал из ее рук письма и она дольше смогла бы смотреть в эти глаза…

Но все получилось не так. Лиза вдруг вырвала из ее рук конверт и воскликнула:

– Пляши, Игнат, иначе не получишь!

Игнат притопнул каблуками, и от настила полетела кирпичная пыль. Лиза прихлопывала в ладоши и подзадоривала:

– Танцуй, Игнат! Не стесняйся!

Потом она подхватила его под руку и увлекла на край лесов, где уже поднятая стена закрывала солнце. И ни он, ни Лиза не оглянулись на Ольгу. Она постояла с минуту и начала медленно спускаться вниз. Улыбка угасла в ее глазах. Остановившись у трапа, она подняла голову и посмотрела вверх. Игнат сидел на кирпичах, а Лиза, облокотившись на его колени, читала письмо. Ольга видела, как Игнат одной рукой обнял Лизу за плечи, а другой гладил ее волосы.

Пойду! – сказала себе Ольга и направилась к бревнам, на которых сидел Иван Андреевич.

Старый мастер курил трубку и, казалось, не заметил прихода Ольги. Но когда она молча опустилась рядом с ним, он вдруг с непонятной злостью выколотил о бревно трубку и сказал:

Ну, чего ты все молчишь и молчишь! Хоть бы сказала что-нибудь…

Ольга посмотрела на мастера и ничего не ответила. А Иван Андреевич продолжал:

Думаешь, не вижу, что кошки на сердце скребут? Зачем наверх лазила?

Я письмо Игнаше относила, – тихо ответила Ольга. – От Андрея.

А Игнат что? Письмо принесла ты, а читает его с Лизкой? Так, что ли?

И вдруг он всем телом повернулся к Ольге, и старые его глаза подобрели:

Скажи старику, девонька, любишь его?

Не надо, не надо об этом, Иван Андреевич, – попросила Ольга. – Это пройдет… Да он и не знает ничего…

Лиза читала вслух:

«Здравствуй, Игнат, здравствуй, Бледнолицый, товарищ! Здравствуй, Лиза, девушка – золотые руки!

Не сердитесь, что я долго молчал. Все время готовимся к празднику – Дню авиации, и трудно было выкроить часок для письма. Сейчас дежурю по отряду, все на занятиях, и я решил подробнее написать вам о своем житье-бытье…

Сколько времени прошло, как мы расстались? Иногда мне кажется, что только вчера я снял серый фартук и положил на кирпич свой мастерок, что я еще чувствую запах извести и цемента и слышу, как Лиза кричит своему помощнику: «Эй, краснокожий, не зевай, давай «сметану»!» В такую минуту мне хочется мгновенно перенестись на стройку, взбежать на леса и, взяв кирпич, своими руками вложить его в новую стену. Но когда я думаю, сколько нового увидел я за время пребывания в училище, мне кажется, что нахожусь здесь уже не один год.

Я почти не писал вам о своих новых друзьях. И сейчас не знаю, как о них писать. Просто сказать, что это чудесные хлопцы, этого будет очень мало. Я сам иногда удивляюсь: почему здесь такой прекрасный народ?! Ведь все, кто находится рядом со мной, разные люди, с разными характерами, с разными привычками… Один приехал сюда с далекого Севера, другой – из Батуми, третий – с Урала, четвертый – из Белоруссии. Один был моряком, другой бродяжил по стране в поисках счастья, третий охотился на белок, четвертый добывал уголь, и вот они все – одна семья, верные друзья, товарищи, которые не дадут друг друга в обиду. Общая цель спаяла их? Но когда мы учились в ФЗУ, у нас у всех тоже была общая цель. И все-таки среди нас было немало плохих людишек и не было такой дружной семьи… Я писал вам о Никите Безденежном. Бывший беспризорный, искатель приключений, сейчас он стал одним из лучших курсантов. Какой это замечательный парень! В прошлое воскресенье мы пошли с ним в город. Проходя по одной из улиц, мы увидели такую картину: около двухэтажного дома собралось человек двадцать зевак, и все с тревогой смотрели на окно второго этажа. Там, на подоконнике, сидела девочка лет четырех и тянулась рукой за голубем, который преспокойно клевал кем-то насыпанные на карниз крошки хлеба.

Трын-трава! – охнул Никита. – Она же сейчас свалится! Почему эти зеваки ни черта не делают?

Крикнуть ей – испугается и может упасть, – пояснила стоявшая рядом женщина. – А мать, наверно, вышла куда-то и дверь на ключ закрыла. Вот и бегают люди, ее ищут.

А девочка все больше и больше высовывалась наружу. Стоило ей сделать одно резкое движение, и она наверняка упала бы на мостовую.

Наконец кто-то не выдержал и крикнул:

Уйди с окна, девочка, упадешь!

Но та засмеялась, показала пальчиком на голубя и потянулась к карнизу. Кто-то ахнул. Женщина закрыла глаза…

Никита вдруг быстро снял с себя фуражку и китель, бросив мне это все на руки, сказал:

Держи!

И мгновенно исчез. Я никак не мог понять, что он надумал. Взобраться на второй этаж, чтобы попасть в открытое соседнее окно, видимо, той же комнаты, где находилась девочка? Но как? Ни одного желоба, ни одного выступа не было на стене! Может быть, он по старой привычке сможет чем-нибудь отомкнуть дверь? Но чем же? Я терялся в догадках, когда вдруг все увидели, как Никита осторожно подползает к краю железной крыши. В руках он держал провод, один конец которого прикрепил к трубе. «Откуда он взял провод»? – мелькнуло у меня в голове, но сразу же я услышал голос женщины:

Антенну снял. Хочет по ней спуститься.

Другая женщина проговорила:

Да разве ж его антенна выдержит? Разобьется парень…

В это время я увидел, что Никита подает мне какие-то сигналы, показывая в ту сторону, где сидела на подоконнике девочка. Я сразу понял, чего хочет Никита: надо было осторожно отвлечь внимание девочки от шума, который Никита мог произвести, спускаясь с крыши…

Не буду описывать вам того, как мы все переживали за Никиту и девочку, как хотели и ничем не могли помочь им обоим…

Как только Никита подполз к тому месту, которое было напротив окна, он быстро отделился от крыши и заскользил по проводу. Девочка не успела и глазом моргнуть, как Никита толкнул ее вглубь комнаты. Потом попытался схватиться за карниз и не смог: антенна оборвалась, и он рухнул на мостовую. Все это произошло так быстро, что никто не успел подбежать к Никите, чтобы помочь ему…

И вот он лежит сейчас в нашем госпитале, от него не отходит Яша Райтман, которому Никита недавно дал два наряда вне очереди. Когда рядом с Яшей находится его брат Абрам, Яша говорит:

Скажи, Абрам, не поступил бы точно так же и я? Ведь ты меня хорошо знаешь, Абрам.

И Абрам отвечает:

Да, Яша. Я тебя хорошо знаю. И у тебя не хватило бы пороху поступить точно так же…

Никита при падении вывихнул ногу и сильно разбил плечо и руку. Но доктор говорит, что все это можно починить и Никита будет неплохим летчиком.

Тем более, – добавляет Никита, – что я уже имею некоторый опыт.

…Вот видите, хотел написать вам о многих своих товарищах, а рассказал только об одном Никите. Что ж, о нем много можно говорить, Всего не расскажешь. Такой уж он человек, наш Никита Безденежный! Теперь – о другом. Через десять дней – наш праздник! Вчера я был у командира эскадрильи и выпросил у него для вас два пригласительных билета. Посылаю их вам. Рады? Я познакомлю вас со своими товарищами, мы вместе будем смотреть пилотаж наших учителей, увидим наших парашютистов и много-много интересного. Приезжайте, я буду вас ждать и встречать.

Ваш Андр Юшка…»

2

Ура, Игнат, мы едем! – Лиза вскочила, схватила Игната за плечо и закружила по пляшущим под ними доскам. – Мы едем в страну крылатых. Игнашка, мы увидим тысячи голубых петлиц, мы будем ходить рядом с настоящими летчиками! И среди них – наш Андр Юшка, великий иллюзионист! Почему ты молчишь, Игнат? Почему ты не радуешься?

Игнат осторожно отстранился от Лизы и в раздумье проговорил:

Пилотаж… Парашютисты… Голубые петлицы… Рожденный ползать – летать не может. Это про меня, Лиза. Ты слышишь? Про меня это сказано: «Рожденный ползать – летать не может!»

Зачем ты опять начинаешь об этом? – Лиза взяла его за руку. – Все уже прошло, все уже забыто…

Забыто? – Игнат грустно улыбнулся. – Мне труд но забыть свои мечты.

Тяжело ступая, Игнат направился к своему рабочему месту. Взяв в руки кирпич, он с сердцем пристукнул по нему ручкой мастерка и крикнул помощнику;

Давай быстрей! Я тоже хочу подниматься ввысь! Его проворные руки замелькали с такой быстротой, что за ними трудно было уследить. Помощник едва успевал подавать ему кирпичи и смесь. Пот крупными каплями выступил на его лице, но Игнат кричал:

Давай!

Лиза несколько мгновений любовалась работой Игната, но потом, увидев, что помощник не успевает подавать ему материалы, задорно сказала:

А ну, Игнат, держись! Я тоже становлюсь в помощники.

Вначале с правой стороны от Игната начала расти горка кирпичей, но уже через две-три минуты он снова закричал:

Давай!

Стена вырастала с каждой минутой. Руки Игната делали чудеса. Мастерок взлетал вверх, опускался вниз, мелькал справа, слева, казался дирижерской палочкой в быстрых и ловких руках музыканта. И так точны, так красивы были все движения молодого мастера, что помощник, мельком взглянув в него, воскликнул:

Эх, черт, это работу!

Игнат не обернулся, не ответил. О чем он думал в эту минуту? Какое чувство породило в нем этот творческий порыв? Никогда он еще не работал так быстро и с таким вдохновением! Может быть, этим он хотел заглушить щемящее чувство неудачи?..

Он работал уже более часа и не сказал за это время ни единого слова, ни разу неоглянулся по сторонам. Он не видел, как по трапу на леса взобрались Василий Сергеевич Насонов и Иван Андреевич. Они долго стояли и любовались его работой, а когда Лиза, вытирая рукавом мокрое лицо, воскликнула: «Я больше не могу! Запарилась!», Василий Сергеевич подошел к Игнату и сказал:

Передохни немного, парень…

Игнат с недовольным видом отошел от стены и сел на кирпичи.

– Ты всегда так работаешь? – спросил Насонов, с любопытством глядя на Игната.

Не всегда, – признался Игнат. – Такую скорость всегда не дашь…

Захочешь, так дашь, – заметил Иван Андреевич. – Такие руки, мил человек, как у тебя…

Игнат посмотрел на свои руки и засмеялся:

Какие руки? Обыкновенные руки…

Слушай, Морев, – Насонов присел рядом с ним, – ты читал в «Комсомольской правде» о бригадире молодежной бригады каменщиков Родионове?

Нет, не читал.

А ты почитай. Москвич Родионов – это тоже человек-молния, как и тебя называют на стройке. Что если бы…

Соревноваться? – догадался Игнат.

А что? Думаешь, отстанешь? Я смотрел, как ты работаешь. Хорошо работаешь, Морев. Правда, много рывков, но это исправимо.

А мне кажется, Василий Сергеевич, – проговорил старый мастер, – рано еще Игнату с Родионовым тягаться. Не по зубам будет орешек. Смотрите сами, что получается: Родионов – это двадцать пар рук, бригада. Так? Может, бригада эта ночи не спала, срабатывалась… А Игнат? Двое вот с этой девушкой и помощником. Где бригада? Нет бригады, мил человек. Куда ж с Родионовым?..

А мы что, не можем бригаду сколотить? – сказала молчавшая до сих пор Лиза. – Не можем сработаться?

А кто это говорит, что не можете? – улыбнулся Иван Андреевич. – Я об чем говорю: нет у вас еще бригады… А будет, тогда и козыри вам в руки.

Игнат сидел, глубоко задумавшись. Мысль о том, что неплохо было бы вызвать какого-нибудь знатного каменщика на соревнование, давно не давала ему покоя. Ведь сколько раз он читал в газетах: «Соревнование двух знатных сталеваров: Лукин – Магнитогорск, Коршунов – Запорожсталь…» Или: «Лучший комбайнер Украины Сидоренко вызвал на соревнование лучшего комбайнера Сибири Дегтярева!» А почему каменщик Игнат Морев не может состязаться с каменщиком Родионовым? Бригада? Да, Иван Андреич, конечно, говорит дело: двадцать пар хороших рук – это сила! Не то что втроем… Надо все хорошо обдумать.

– Вот что, Морев, – проговорил Насонов. – Зайди-ка ты ко мне на полчасика в свободное время. Потолкуем. Хорошо?

Зайду, Василий Сергеевич.

Ольга не верила своим глазам: перед ней лежал пригласительный билет на праздник авиации в летное училище, а рядом стоял Насонов и улыбался. Улыбался хорошей, открытой улыбкой, радуясь тому, что Ольга так по-детски непосредственно выражает свое счастье.

Мне так хотелось поехать вместе с Игнатом и Лизой! – воскликнула девушка. – Но как вам удалось достать вот это?

Она снова посмотрела на пригласительный билет, на котором было написано: «Командование 3-й эскадрильи Н-ского летного училища приглашает вас, Ольга Ильинична Хрусталева, как хорошего производственника, на праздник советской авиации».

Это все просто, Олюшка, – ответил Василий Сергеевич. – Я написал письмо Андрею Степному и попросил его выхлопотать билет на твое имя.

А Игнат и Лиза об этом знают?

Нет.

Я побегу скажу Игнату!

Она взяла билет и выбежала из кабинета Насонова. Но потом вспомнила, что даже не поблагодарила его, и вернулась. Он все так же сидел за своим столом, и, казалось, улыбка еще не успела растаять на его лице. Но какие грустные у него были глаза! Ольга остановилась, в нерешительности посреди кабинета и, не в силах оторвать взгляда от его глаз, почему-то шепотом спросила:

Что случилось, Василий Сергеевич? Вы сразу стали таким… печальным…

Я? Это тебе показалось, Олюшка. Ничего не случилось. Ровным счетом ничего.

Она поблагодарила его и медленно вышла из кабинета. На какое-то время радость ее потухла, и она видела перед собой только его грустные глаза и еще не погасшую улыбку на лице. Она хотела постараться объяснить себе, почему Василий Сергеевич сразу так изменился, что произошло, но в это время увидела идущих рядом Игната и Лизу.

Игнат, Лиза! – держа в руках пригласительный билет, Ольга побежала им навстречу. – Игнат, Лиза, я еду вместе с вами! Тоже еду! На авиационный праздник!

Тоже едешь? – удивился Игнат. – Где ты взяла пригласительный билет?

Мне прислали. Андрей прислал. По просьбе Василия Сергеевича.

Это здорово, Белянка! – Игнат взял ее под руку, и они теперь шли втроем. – Значит, едем вместе. Я сегодня вечером возьму билеты. На троих. Чтобы в одном вагоне. Правильно, Лиза?

Как хочешь, Игнат. Мне все равно, – холодно ответила Лиза.

Голубое море петлиц бурлило на перроне вокзала, гул далеко разносился в стороны: курсанты, пилоты, командиры встречали своих гостей. Это была давняя традиция: 18 августа в летное училище приезжали из близлежащих городов и сел рабочие, инженеры, шахтеры, моряки, колхозники. Голубые автобусы, поднимая клубы серой пыли, мчались от вокзала к аэродрому и обратно. Гремели оркестры. К перрону один за другим подкатывали поезда. Хозяева устремлялись к вагонам, уводили знакомых и незнакомых, шутили, смеялись, любезничали с девушками…

Немного растерянные, из вагона вышли Ольга, Игнат и Лиза. И еще не сделали ни одного шага, как к ним вихрем подлетел широкоплечий парень, в темно-синем кителе, в брюках с лихим клешем и, бросив руку под козырек фуражки, представился:

Летчик Нечмирев… Прошу быть моими гостями! – И, взглянув на Лизу, произнес – Ослепительно! Не будь я Васей Нечмиревым, если я не мечтал увидеть такую девушку!

Лиза рассмеялась и смело пошла за Васей. Игнат хотел взять под руку Ольгу, но опоздал: к ней быстро подошел курсант и, откозыряв, сказал:

Курсант Яша Райтман. Прошу вас быть моей гостьей.

Ольга смутилась и ответила:

– Но нас должен встречать наш товарищ, Андрей Степной. Вы не знаете его?

Яша обернулся и, увидев Абрама, воскликнул:

Ты слышишь, Абрам, что говорит эта девушка? Мы не знаем Андрея Степного! Скажи, как тебе это нравится, Абрам?! Да вот и Андрей. Эй, Степной, твои друзья!

Но Андрей и сам уже увидел Игната и Ольгу. Он подбежал к ним и бросился к Игнату:

Игнашка! Бледнолицый!

Андр Юшка!

Они крепко обнялись и так, обнявшись, долго стояли молча, ни на кого не обращая внимания. Их толкали проходившие мимо курсанты и гости, а они никак не могли оторваться Друг от друга, словно большая сила спаяла их вместе. Наконец Игнат проговорил:

Задушишь, черт. Дай на тебя поглядеть.

Оглядев друг Друга с ног до головы, они снова обнялись, и только потом Андрей спохватился:

Здравствуй, Оля! А где же Лиза?

Твой друг летчик Нечмирев, о котором ты нам писал, украл ее у нас, – смеясь, ответил Игнат.

Летчик Нечмирев? – Андрей оглянулся по сторонам. – Надо сейчас же найти этого мошенника. Иначе потом мы и Лизу не найдем. Пошли к автобусу. А ты, Яша, – обратился он к Райтману, – эту девушку отдай на мое попечение.

Яша освободил Ольгину руку и сказал недовольно:

Ты слышишь, Абрам? Как тебе это нравится?!

На зеленом аэродроме были раскинуты палатки, и продавщицы в белоснежных передниках разносили мороженое, ситро, закуски. Неподалеку от палаток разместился оркестр, и тут же на утоптанной площадке кружились пары. Только что закончился вальс, и Вася Нечмирев, ведя Лизу за руку, говорил:

Мы проведем этот день вместе. Не возражаете, девушка?

Возражаем! – вдруг раздался у него над ухом голос Андрея, и не успел Вася ответить, как Андрей схватил Лизу за руку и увлек с собой.

Андрей! – обрадовалась Лиза. – Здравствуй, великий иллюзионист! Да ты настоящий летчик! Как идет тебе форма!

Она восхищенно рассматривала Андрея, который тоже не мог оторвать от нее взгляда…

Как часто Андрей мечтал о том, чтобы увидеть Лизу, пожать ей руку! И вот она здесь, рядом, такая же веселая, такая же красивая. На миг ему показалось, что он никогда не разлучался с ней, что он видел ее каждый день, каждый час. Ни одна черточка в ее лице не изменилась. Как и прежде, большие глаза ее зовут и смеются, словно и ласкают и предостерегают от чего-то в одно и то же время. Нет, они, эти глаза, стали немножко серьезнее и, кажется, добрее. Почувствовав, как ее пальцы нежно сжимают его руку, Андрей вздрогнул, хотел ответить такой же нежностью и с досадой подумал: «Я, как вор… хочу украдкой взять то, что мне не положено…»

Оглянувшись, он поискал глазами Игната и, не увидев его, крикнул:

Игнат! Иди сюда, Игнат!

Игнат не откликнулся. Он в это время стоял рядом с Васей Нечмиревым, который объяснял группе гостей распорядок праздника.

Тогда Андрей сказал:

Пойдем к Игнату.

Он хотел освободить свою руку, но Лиза еще крепче сжала ее и тихо проговорила:

Ты хочешь убежать от меня? Но я по тебе соскучилась. Мне хочется побыть с тобой рядом, вот так, близко…

Он ничего не ответил и почувствовал, как кровь прилила к его щекам.

Ему стало жарко. Тогда он сделал над собой усилие и рассмеялся:

Ты все такая же баловница, Лизка! С тобой хорошо и… тревожно. Пойдем!

Она тоже засмеялась, отпустила его руку и пошла рядом. Он так и не понял, что это было: дружеское чувство, шутка или… что-то другое. «Но другого и не могло быть, – сказал он себе, – и не должно быть…»

Они разыскали Игната в тот момент, когда Вася Нечмирев заканчивал свое объяснение:

Вы увидите здесь такие вещи, товарищи, которые вам трудно будет забыть. – Нечмирев посмотрел на часы и торжественно добавил – Через шесть минут тридцать секунд взлетит ракета и…

Васины часы оказались неточными. Не успел он опустить руку, как зеленая ракета взвилась высоко в небо и все сразу же услышали гул мотора. А еще через несколько секунд на взлетной площадке показался двухмоторный самолет и остановился в ожидании разрешения на взлет. Голоса стихли, все теперь смотрели на курсанта, который стоял на стартовой полосе с красным и белым флажками в руках. Вот он оглядел взлетное поле, поднял руку с белым флажком и протянул ее в направлении взлета. Воздушный корабль, вначале медленно и тяжело, а потом все быстрее и быстрее, покатился по летному полю. Последний толчок – и он уже в воздухе. Из репродуктора донесся голос:

– Товарищи, сейчас группа спортсменов-парашютистов, курсантов нашего училища, продемонстрирует групповой прыжок. Руководит группой мастер парашютного спорта летчик Дементьев.

Андрей подошел к Игнату, обнял его за плечи. Игнат смотрел на удаляющийся самолет, и глаза его, обычно веселые и лукавые, теперь были грустными. Многое отдал бы сейчас Игнат Морев, чтобы быть здесь не гостем, а таким же вот курсантом, как Андрей, как этот веселый парень Вася Нечмирев, как этот маленький с веснушками на носу Яша Райтман. Какие они счастливцы!

Игнат обернулся и посмотрел на Андрея. Только сейчас он заметил, что в Андрее что-то изменилось. Что именно, Игнат не мог сказать. Все вместе осталось прежним: та же мягкая походка, те же ловкие, словно он делал какой-нибудь фокус, движения рук; тот же спокойный, добродушный взгляд. И вместе с тем Андрей не был похож на того Андрея, с которым несколько месяцев назад Игнат выкладывал стены. Возмужал он, стал строже, подтянутее? Пожалуй, да. И немного вырос. Китель красиво облегал его фигуру, на форменной фуражке сиял краб, на рукаве – эмблема авиации. Чувствует ли Андрей радость от того, что он – будущий летчик? Конечно, чувствует! Но ни одним словом, ни одним намеком он не показывает этого Игнату. Словно не уходил он, Андр Юшка Степ-ын Ой, с лесов стройки, словно не снимал с себя измазанный кирпичной пылью фартук. И с Ольгой, и с Лизой, которая откровенно им любуется, он держится просто, нет у него и тени рисовки, всем своим видом он как бы говорит: «Никакой разницы между мной и Игнатом нет и быть не может. Форма? Но если ее наденет Игнат, он будет таким же, как и я, а может быть, и лучше…»

Высота – тысяча пятьсот метров! – голос в репродукторе будто настораживал зрителей. – Тысяча семьсот! Две тысячи! Летчик уменьшает скорость… Вы слышите, гул моторов стал тише… Парашютисты готовятся к прыжку… Внимание!..

Самолет слегка накренился влево, и из него посыпались черные точки. На какое-то мгновение зрители замерли. Прошла секунда, другая, третья. И вдруг в небе распустились белые тюльпаны! Покачиваясь, они вначале обгоняли друг друга, потом медленно стали опускаться вниз. Грянул оркестр, над аэродромом пронеслась буря аплодисментов.

Ой, до чего ж красиво! – воскликнула Ольга, стоявшая рядом с Лизой. – Как в сказке…

Лиза пожала плечами и обратилась к Андрею:

Объявляли, что этот прыжок демонстрируют курсанты. Значит, и ты это можешь, Андрей?

И хотя она обращалась к Андрею, смотрела все же на Игната. Игнат подумал, что этими словами она хочет сказать: «Видишь, Игнат, каким теперь стал Андрей. Мы должны гордиться им…»

Но Андрей просто ответил:

Мне далеко еще до этого. Может быть, только через полгода я впервые сяду в самолет.

Тем временем парашютисты приземлились, свернули парашюты, к ним подошла машина, и они уехали. И сразу же на старт вырулили три легких самолета «УТ-2». Взмах белого флажка – три быстрые тени мелькнули по зеленому полю. А через пять минут уже очи были на такой высоте, что казались не больше маленьких птичек.