Текст книги "Навстречу ветрам"

Автор книги: Петр Лебеденко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)

А он что? – спросил Никита.

Говорит, что блудил.

А ты? – Андрей посмотрел на Васю и переспросил: – А ты что сказал?

Я? Что я? Я ничего не скрываю… Пожалуйста…

Глава шестая

1

Сколько раз уже Андрей держал это письмо в руках! Оно было для него не только скрытым упреком, но и раскрытием тайны человеческой низости.

«Она так и сказала: «Твой мирок – серенький, тусклый мирок, будто смотришь ты на него сквозь маленькое запыленное оконце», – писал Игнат. – Не помню, что я ответил. Потом она сказала: «Мне не так приятно быть каменщиком, как тебе. И еще меньше хочется всю жизнь быть женой каменщика…»

«Лиза… Девушка – золотые руки… Вот, оказывается, чего она искала!»

Андрей давно хотел написать ей письмо, но все откладывал. «О чем писать! И стоит ли вообще о ней помнить? – думал он. – Вычеркнуть из памяти, как дурной сон, и все забыть».

А Лиза писала. Терпеливо, настойчиво. Красивые, нераспечатанные конверты быстро загорались от спички.

– И предали их геенне огненной, трын-трава! – говорил Никита, когда Андрей сжигал их.

Сегодня Андрей все-таки решил написать ей. Не об Игнате, не о себе. Он напишет всего несколько слов о ней самой, и больше ничего.

…Это было самое короткое письмо, какое он писал когда-либо Лизе, девушке, которую он любил когда-то: «Если тебе удастся встретить Лизу, ту Лизу, что шла с нами плечом к плечу, скажи ей: Андр Юшка от души желает ей счастья. Но встретишь ли ты ее? Честность ведь не дружит с подлостью…»

Он уже закрыл конверт, когда в комнату вошел Никита. Увидев Андрея с письмом в руках, он улыбнулся:

Решил все-таки?

Да. – Андрей показал на конверт. – Кажется, я зачеркнул кусочек прошлого.

Больно? – Никита приложил руку к груди. Андрей долго молчал, словно прислушиваясь к самому себе. «Больно ли? – спрашивал его внутренний голос. – Жаль ли этого кусочка прошлого?»

Андрей вдруг увидел берег моря, луч маяка, скользнувшего в темноту, и троих друзей: Лизу, Игната и себя. Лизины пальцы запутались в волосах-Бледнолицего, волнышумят у берега, а впереди… Впереди трудная дорога, дорога в небо… Это было почти три года назад, но кажется, что было только вчера. Кусочек прошлого… Андрей посмотрел на друга и сказал:

Немножко больно…

Пройдет, – уверенно бросил Никита. – Кусочек прошлого – это не так много. Будущего больше.

Андрей кивнул головой:

Будущего больше.

А теперь – гулять! – Никита потащил Андрея к двери. – Завтра нелегкий день, надо хорошо отдохнуть…

Это был последний день перед госэкзаменами.

Две глубокие восьмерки! – приказал инспектор, принимающий госэкзамены. – Начинайте с левой.

Андрей увеличил скорость, ввел самолет в глубокий вираж. Надо было рассредоточить внимание: левая стойка центроплана должна скользить по горизонту, шарик– в центре, скорость – сто десять, обороты мотора…

Отставить!

Андрею показалось, что голос инспектора звучит недовольно. Почему? Что-нибудь не так? Он снова окинул взглядом приборы. Все нормально.

Не смотрите на приборы, – сказал инспектор. – Представьте, что внезапно отказали счетчик оборотов, указатель скольжения, скорость…

Андрей кивнул головой:

Понимаю.

Конечно, он мог бы незаметно для инспектора хотя бы мельком взглянуть на приборы. Только на одно мгновение, и этого ему было бы достаточно. Инспектор не следил за ним. Андрей видел, как он отвернулся от зеркала. Значит, он верит в честность курсанта, который завтра будет не курсантом, а летчиком. И Андрей не обманет его.

Когда он вывел машину из второй восьмерки, инспектор сказал:

Отлично, товарищ курсант. Вы хорошо чувствуете самолет. Сделайте переворот через крыло и две петли.

Да, Андрей хорошо чувствовал самолет. Приборы – в конечном счете только контроль за каждым элементом полета. Но прибор может по какой-либо причине выйти из строя, и летчик должен обойтись без него. Чувствовать машину – значит чувствовать каждое колебание воздуха, каждое непроизвольное движение рулей, по слуху определять количество оборотов мотора, с закрытыми глазами видеть малейшие отклонения самолета от курса. Это чувство отнюдь не является врожденным. Оно приходит вместе с опытом благодаря упорному труду и кропотливой учебе…

Андрей вывел самолет из петли, установил его в горизонтальный полет и ждал дальнейших приказаний.

Снимите ноги с педалей, – сказал инспектор. – Бросьте ручку. Положите руки на борта. Закройте глаза.

Все эти требования Андрей выполнил и подумал: «Сейчас введет машину в штопор и предложит определить, сколько самолет сделает витков». Но самолет продолжал лететь в горизонтальном полете. Потом вошел в левый вираж. Снова горизонтальный полет. Правый вираж. Неполный. Переворот через крыло. Разворот вправо градусов на двадцать пять – тридцать, не больше. Опять петля, еще одна петля, третья… Еще один правый вираж, левый разворот, четыре витка правой спирали без газа. Андрей недоумевал: какую задачу поставит перед ним инспектор? Зачем он все это делает? И вдруг догадался: восстановление ориентировки на память! Это считалось нелегкой задачей. Крутиться в различных направлениях несколько минут, потом открыть глаза и немедленно показать, в какой стороне аэродром.

Андрей открыл глаза и окинул взглядом горизонт. Слева виражил самолет, на фюзеляже которого Андрей и увидел большие белые цифры: 1124. И, не раздумывая больше ни секунды, Андрей показал в направлении юго– запада:

Аэродром там.

Но аэродрома не было видно за дымкой, внизу – ни одного ориентира: желтеющие поля, неубранные стога соломы, табун лошадей. Инспектор ввел самолет в пологое планирование, и в наступившей тишине Андрей вдруг услышал веселый смех.

Наугад? – крикнул инспектор. – Или по нюху? Так или иначе, вы угадали: аэродром действительно на юго-западе.

Я знаю это точно, – твердо проговорил Андрей.

Может быть, объясните?

Самолет тысяча сто двадцать четыре, который виражит слева от нас, принадлежит первой летной группе нашего звена. Их зона находится в двенадцати километрах северо-восточнее аэродрома. Таким образом…

Понятно, курсант Степной. Для летчика быстро сообразить– значит победить. Ведите самолет в свою зону, продолжим проверку ваших знаний.

3

Яша Райтман сидел на чехлах и рассказывал:

Высота была полторы тысячи, когда я по заданию полковника ввел машину в левый штопор. Хвалиться не буду, но это был классический штопор. Полковник кричит: «Замечательно, Яша!»

Не ври, Яша, – спокойно поправил Абрам. – Полковник не знает твоего имени.

Ты прав, Абрам. Он кричал так: «Замечательно, курсант Райтман! Хороший штопор! Выводите!» Я даю правую ногу – ни черта. Даю газ – машина продолжает штопорить. А высота падает. Полковник кричит: «Плоский штопор!» «Как это могло случиться, – думаю я, – что мы попали в плоский штопор? Ведь из плоского штопора самолет выходит очень редко!» А высота падает. Смотрю, уже семьсот, шестьсот, пятьсот метров. Оборачиваюсь, чтобы взглянуть на полковника. Сидит спокойно и даже, кажется, улыбается. Понимаете, машина штопорит, до земли осталось пятьсот метров, а он улыбается. Вдруг полковник кричит: «Курсант Райтман, вы не можете выводить самолет из штопора!» И только тогда я спохватился. Я хотел дать правую ногу и забыл. Самолет штопорит влево, а я, как осел, давлю на левую педаль. Абрам, честное слово, я стал холодным. И чуть не заплакал. «Ну, думаю, провалился. Опозорился на всю жизнь. Кто после этого даст мне в руки пилотское свидетельство?..»

Яша на минуту замолчал и посмотрел на стоявшего на командном пункте полковника, который разговаривал с начальником училища. Лицо Яши расплылось в улыбке. Будто этой улыбкой он хотел передать старому летчику горячую признательность за то, что человек, который почти всю свою жизнь провел в воздухе, не выгнал его, Яшу, с аэродрома, не стал на него кричать, а сказал спокойно и просто: «Вы хорошо пилотируете, товарищ курсант. Замечательная координация движений. Отличная ориентировка. Правда, вот со штопором… Наверно, волновались?» – «Очень волновался, товарищ полковник, – чистосердечно признался Яша. – Никогда так не волновался». – «Ну, ничего, ничего. Инструктор хорошего о вас мнения… Да и я тоже. Вы будете неплохим летчиком».

Ну, что же он потом сказал? – спросил Андрей у притихшего Яши.

Яша ответил:

Он сказал немного. Но я вот сейчас даю ему слово, что Яша Райтман ничего не пожалеет, чтобы стать таким летчиком, как он. И таким хорошим человеком.

* * *

Начальник училища первый вылез из кабины и сказал:

Заруливайте на стоянку. Замечания получите на КП.

И вот Никита идет на КП. Вокруг начальника училища стоят командир эскадрильи, командиры отрядов, командиры звеньев, инструкторы. Человек-Непоседа бегает туда-сюда, ждет, когда вернется из полета Вася Нечмирев с проверяющим его инспектором. Быстров уверен, что Нечмирев не подведет, но все же… Скорее бы уже прилетал…

Товарищ начальник училища, разрешите получить замечания о полете. – Никита остановился и приложил руку к шлему.

Все смотрят на Никиту. Курепин улыбается, инструктор незаметно показывает большой палец правой руки.

Подойдите сюда, товарищ Безденежный, – сказал начальник училища и сам пошел навстречу к Никите. – Отлично, товарищ Безденежный! Никаких замечаний нет, благодарю вас за хороший полет.

Он крепко пожимает руку Никите, но курсант молчит. Волнуется? Очень. Там, в полете, не волновался. Может быть, только чуть-чуть. Самую малость… А теперь… Никита ведь знает, что этот полет был последним его полетом в училище. Пройдет несколько дней…

Он вдруг спохватился, приложил руку к шлему и сказал:

Служу Советскому Союзу!

Можете быть свободным, товарищ Безденежный.

Никита резко повернулся через плечо и побежал к своим друзьям. Они уже ждали его. Андрей, Абрам и Яша Райтман, Влас Караулов, Бобырев, Дубатов – все звено. Никита бежал к ним радостный и счастливый, а они стояли и почему-то молчали.

«Что случилось?» – с тревогой подумал Никита.

Вдруг Яша поднял руку, взмахнул ею, как дирижер, и все начали напевать туш. Никита засмеялся.

Смир-рно! – Яша подал эту команду таким голосом, что обернулись даже командиры, стоявшие на КП. – Р-равнение на Никиту!

Он сделал два шага вперед и начал речь: – Пилот Безденежный! От имени второго отряда третьей эскадрильи разрешите поздравить вас… Дай-ка я расцелую тебя, Никитка!..

И только Оська Бузько сидит в стороне и угрюмо смотрит по сторонам. Уж такой он человек, этот Оська Бузько, сам себя любит один раз в году. А у Никиты нет сейчас к нему никакого плохого чувства, и он возьмет вот и подойдет к Оське, сядет рядом с ним и по-дружески поговорит. Ведь такой день! Зачем сердиться друг на друга? Что мешает им стать товарищами?

Никита направился прямо к Бузько, но Оська встал и быстро ушел.

Эх, трын-трава! – безнадежно взмахнул рукой Никита. – Чудак человек.

Абрам Райтман, от которого не укрылась эта сценка, проговорил:

Существует некоторая закономерность в рождении редких людей. В несколько десятков лет мир рождает гения… Цивилизованное человечество радуется и ликует. Проходят еще десятки лет, и мир рождает нечто, похожее на Оську Бузько. Тогда цивилизованное человечество печально вздыхает…

Точно! – подтвердил Яша. – Товарищи пилоты! (Яша был влюблен в это слово.) Приготовиться к встрече еще одного коллеги. Идет, миллион чертей, виноват, идет Вася Нечмирев, сияющий, как солнце…

Вася, действительно, сиял от восторга.

Братишки! – Он на ходу сбросил шлем и взъерошил волосы. – Братишки! Я так думал, что Чики-Туко подстроит мне это… Третий маршрут. Понимаете, лечу, а сам думаю о Чернушках, миллион чертей. Полковник сидит, как тогда Андрюшка, – ни звука. Что? Будьте спокойны! Полный порядок. Отлично…

* * *

После ливневого дождя с последней грозой город казался свежим, словно умытым. Потоки сбегающей к морю воды уносили листья деревьев, клочки бумаг, к широкому простору мчались детские картонные кораблики. За ними бежали мальчишки и кричали:

– Это мой! Слышишь, мой!

Нет мой. Твой без флага!..

Когда-то ведь и мы были такими, Игнат, – проговорил Андрей, крепче сжимая локоть друга. – Помнишь, как тебя выпорола мать за то, что ты явился домой мокрый с ног до головы?

Так это ж ты тогда подставил мне ножку, Андр Юшка! Я и шлепнулся в лужу.

Так тебе и надо было. Если бы ты не бросил в мой фрегат голыш, он ни за что не перевернулся бы…

А ты помнишь, Андрей…

Они медленно брели под руку к приморскому бульвару, смеялись, вспоминая прошлое. «А ты помнишь? А ты помнишь?» За этими словами было их детство, оно словно шло сейчас с ними рядом, не отставая ни на шаг. Пройдет еще несколько лет, и, так же как сейчас детство, рядом будет шагать их юность. Кто из них первый спросит тогда: «А ты помнишь?.. Помнишь Лизу?»

Лиза… Андрей ни разу не спросил о ней. Игнат не сказал о Лизе ни слова. Они не сговаривались молчать об этом, им просто не хотелось обидеть друг друга упоминанием о ней. Лиза? Ну, что ж… Была такая девушка, девушка Лиза, а теперь нет ее… Она есть, может быть, она сейчас совсем недалеко от них, идет где-то рядом, но разве об этой Лизе им хочется вспомнить?..

Море слегка потемнело от потоков мутной воды, но даже сейчас оно было приветливым, спокойным, будто звало к себе. Волны катились на берег, шурша галькой. На рейде дымили пароходы, бакланы летали низко над водой, охотясь за рыбой. Вдали, обгоняя друг друга, под белыми парусами мчались яхты. Море было залито солнцем, сверкало.

Завтра я его уже не увижу, – печально проговорил Андрей. – Урал, Уральские горы, тайга… Это, может быть, тоже красиво, но…

Я понимаю, Андрей, – сказал Игнат.

Ему тоже было грустно. Завтра Андрей уезжает… Когда они теперь встретятся? Что ждет впереди каждого из них?..

Ты будешь писать, Андрей? – спросил Игнат.

Чаще, чем ты думаешь.

Он вдруг толкнул Игната плечом, крикнул:

Знаешь что? К черту хандру! Давай-ка подними выше голову, Бледнолицый! Пройдемся по нашему приморскому. Пошли! Ать-два! Помнишь, «плечом к плечу…»

Игнат улыбнулся:

Помню. Идем.

Уже почти в конце бульвара Игнат вдруг потянул Андрея за руку:

Смотри…

Шагах в десяти от них сидела Лиза. Она задумчиво смотрела на море, подставив лицо свежему ветерку. Лиза заметно похудела с тех пор, как Андрей ее видел последний раз, лицо стало бледнее и строже. Андрею вдруг захотелось заглянуть в ее глаза: какие они теперь?..

Андрей не остановился, крепче сжал локоть Игната, и они продолжали идти вперед. Все ближе, ближе…

Лиза увидела их тогда, когда они уже подходили к ее скамье. Она чуть не вскрикнула. Ей показалось, что нечем вдруг стало дышать. Сердце словно остановилось от волнения. Может быть, она успеет закрыть лицо шарфом? Нет, не надо прятаться! Не надо. Они все равно ее узнали. Узнали и проходят мимо. Все дальше и дальше… Игнат, Андрей! Она встала со скамьи, невольным движением протянула к ним руки, как бы умоляя вернуться…

Игнат и Андрей уже скрылись за поворотом аллеи, а она еще долго стояла, до боли сжав похолодевшие пальцы.

Часть третья

Глава первая

1

Туман, сырой и тяжелый, приполз с гор, окутал землянки и самолеты, плотно прижался к потемневшей земле. Над ним легли темно-серые тучи, уперлись в горы, и все вокруг, казалось, навсегда погрузилось в этот мрак, как в мутную воду. На крыльях машин лежали крупные капли влаги, с потолков землянок падали раскисшие комья земли. Видимость – десять шагов вперед, десять – назад. Деревья поникшими кронами подпирали низкое небо…

Горы были близко, почти рядом, но их никто не видел уже пятый день. И всем думалось, что за горами светит солнце, блестит море, «юнкерсы» бомбят Новороссийск, а «мессеры» охотятся за советскими катерами и с воздуха расстреливают рыбаков.

Метеосводкам не верили.

Командир эскадрильи майор Горб ходил из землянки в землянку, подбадривал:

Ведь фрицы тоже на приколе, товарищи, как и мы. Не вешайте голов.

С командиром не спорили, коротко отвечали:

Что ж, мы знаем… Мы ничего… Конечно…

И даже старались улыбнуться. Улыбались губы, а в глазах: «Брось, командир, туман напускать, его и так до черта!»

Комиссар полка подполковник Ардатов вызвал начальника метеослужбы лейтенанта Малюту, приказал:

Берите синоптическую карту района и приходите в столовую. Доложите метеообстановку.

К вечеру в столовой собрался весь летный состав полка. Летчики разместились за столами, сидели молча. Малюта повесил на стену синоптическую карту, поискал вокруг что-нибудь вместо указки, но ничего подходящего не нашел. Тогда он попросил у повара длинный кухонный нож. Комиссар засмеялся, однако никто его не поддержал: летчики смотрели на Малюту неприязненно, угрюмо.

Разрешите начинать? – спросил Малюта.

Ардатов кивнул головой:

Начинайте.

Товарищи, как вам известно (у начальника метеослужбы был мягкий, приятный голос), облачность является одним из наиболее важных факторов, характеризующих погоду и климат. Зимой и ночью она препятствует понижению температуры поверхности земли и приземного слоя воздуха вследствие уменьшения лучеиспускания в мировое пространство. Летом и днем облачность ослабляет нагревание земной поверхности солнечными лучами, смягчая климат внутри материков. Как видите, товарищи…

Кто-то раздраженно бросил:

Как видите, товарищи, облачность для нас – неописуемая радость…

Прошу не перебивать, товарищи, – сказал Малюта, взмахнув кухонным ножом, и посмотрел на комиссара.

Комиссар тихо проговорил:

Конкретней, товарищ лейтенант.

Начальник метеослужбы опустил голову, но продолжал:

Вы, конечно, знаете, что такое циклоны и антициклоны. В данном случае огромный район предгорий Кавказа, Черноморское побережье от Констанцы до Батуми находится в пределах мощного циклона.

Разрешите курить, товарищ комиссар? – спросил летчик Бекетов. – Ведь это надолго…

Комиссар кивнул головой и подумал: «Малюта короче не может. Раз сел на своего конька, будет ехать до конца».

Малюта долго говорил об изобарах и изотермах, областях повышенного и пониженного давления, о грозе и ее последствиях, вспомнил, что летчикам полка приходится летать в горах и, следовательно, здесь опасны молнии. По этому поводу он сказал:

Еще древнеримский поэт Гораций писал в одной из своих поэм:

Чаще треплет вихрь великаны сосны,

Тяжелей обвал высочайших башен,

И громады гор привлекают чаще

Молний удары.

Произнося последнее слово, Малюта сверху вниз рубанул кухонным ножом, как саблей.

Могу поклясться, что Малюта ненормальный тип, – приглушенно проговорил лейтенант Василий Нечмирев и постучал пальцем по лбу. – Что-то у него вот тут…

В это время комиссара позвали в штаб. Как только он вышел, Малюту сразу же бесцеремонно прервали:

Давай-ка покороче, лейтенант. Когда пройдет вот этот проклятый циклон и мы сможем летать?

Товарищи, как я оказал, данный циклон очень мощный. – Начальник метеослужбы острием ножа ткнул в один конец синоптической карты, потом в другой. – Он простирается на тысячи километров, причем скорость его смещения очень мала: всего восемнадцать километров в час…

Лейтенант Нечмирев встал, подошел к карте, снял ее и свернул в трубку.

Возьми! – сказал он Малюте. – И ответь людям по-человечески: когда будем летать?

Малюта не обиделся: это ведь летчики! Народец!..

Он сунул карту под мышку, положил нож на стол и ответил:

Не раньше чем через семнадцать-восемнадцать дней.

Лейтенант Василий Нечмирев зловеще поклонился начальнику метеослужбы:

От имени летчиков полка благодарю вас за интересную беседу и приятное сообщение, товарищ лейтенант. (В голосе летчика Малюта уловил нечто противоположное благодарности и начал отступать к двери). Очень, оч-чень благодарю.

И, когда за Малютой захлопнулась дверь, добавил, стукнув кулаком по столу:

Душа с тебя вон, колдун чертов!

Яков Райтман с места бросил:

Салака этакая!

2

После «приятного» сообщения летчики перестали разговаривать с Малютой. С ним не здоровались, его даже не замечали: была хорошая погода – был Малюта. Не стало погоды – и нет Малюты. Изредка, проходя в столовой мимо обедающих, он слышал голос:

«Громады гор привлекают чаще молний удары…»

Другой голос спрашивал:

Автор?

Третий отвечал:

Старик Гораций…

Четвертый добавлял:

И лейтенант Малюта…

Начальник метеослужбы останавливался, смотрел на летчиков. Все их внимание было поглощено котлетами.

Народец! – пожимал плечами Малюта, садился за стол и в полном одиночестве начинал обедать.

…А хмара висела над землей, как тоска на сердце.

Летчики то и дело выходили из землянок, смотрели на небо, на мокрую взлетную дорожку и угрюмые возвращались назад. От папиросного дыма в землянках было темно, как от густого тумана. Семнадцать-восемнадцать дней! Нет, Малюта врет, ни черта он не знает!

Нечмирев ходил вокруг самолета, поворачивал голову то вправо, то влево, словно принюхиваясь. Бортмеханик старался не попадаться на глаза своему командиру: зол лейтенант, лучше от греха подальше…

Когда ж это кончится, Панарин, а? – Нечмирев подошел к механику и протянул ему папиросу. – Малюта, конечно, загнул, как по-твоему? Хмара уже не такая черная.

Это точно, командир, – поддакнул Панарин. – Вроде как распогоживается.

Смотри, час назад КП не различить было, а сейчас?

Панарин видел… И нас назад, и вчера сквозь туман еле-еле маячила землянка КП. Сейчас она была видна еще хуже.

Что и говорить, командир. – Механику очень хотелось доставить Нечмиреву хотя бы маленькую радость. – Вчера вон того капонира совсем было не видать, а сейчас… Ясное дело, командир, все будет нормально, это точно.

Нечмирев плюнул на указательный палец, поднял его вверх:

Будто ветерок потянул, а?

Панарин выпустил изо рта папиросный дым. Он неподвижно повис в воздухе, и механик, боясь, что Нечмирев увидит это как бы застывшее облачко дыма, незаметно уголком рта подул на него.

Ветерок еще с утра потянул, командир, – оживленно проговорил он.

Нечмирев тоже пустил струйку дыма и долго наблюдал за ней, пока она не растворилась в тумане. Панарин уныло смотрел на летчика.

Оно временами, командир, – чуть слышно сказал он. – То потянет, то стихнет, то потянет, то стихнет…

Нечмирев добрыми глазами посмотрел на механика, молча повернулся и пошел к землянке.

…Яков Райтман стоял у двери и поджидал своего друга. Увидев Нечмирева, сказал:

Пожалуй, Малюта прав: непохоже, чтобы скоро что-то изменилось.

Не каркай, Яша, ты больше на воробья похож, чем на ворону.

Василий хотел плечом отодвинуть Райтмана и войти в землянку, но тот взял его под руку и потащил в сторону:

Вася, есть идея. Поддержишь?

Поддержал бы, Яша, но тошнит. Понимаешь, глотаю туман, как касторку. Так что, друг, рисуй свою газету сам.

Вася, через три дня мы полетим.

Нечмирев резко повернулся к другу:

Ты – бог?

Нет.

Ты – Малюта?

Идем к комиссару.

Райтман не мог усидеть спокойно. Он поминутно подбегал к столу, на котором лежала карта-километровка, и горячо доказывал командиру и комиссару полка:

Вот смотрите: мы доберемся до этой точки, отсюда поднимемся в горы. Видите вот эту вершину? Дальше ее мы не пойдем. Если Малюта или другой синоптик из этого места начнет пускать шар-пилот, у нас всегда будет на руках свежая погода. Пехота поможет нам держать связь с вершиной. Вы понимаете, товарищ командир, перед каждым вылетом – точное движение воздуха над хребтом! Ошибки в расчетах исключаются. Скажи, Вася, правильно я говорю? Конечно, шар-пилот скроется в тумане или в облаках. Но за ним достаточно пронаблюдать всего пять-шесть секунд. Это можно будет сделать, привязав к нему суровую нитку. Сто – сто пятьдесят метров. По углу наклона нитки синоптик определит скорость и направление ветра…

Командир полка спросил:

Значит, бомбить вслепую, по расчетам?

Совершенно верно, товарищ командир. – Яша положил перед ним лист бумаги, исписанный мелкими цифрами и исчерченный всевозможными геометрическими фигурами. – Ведь их аэродром нам точно известен, важно выйти на него. А для этого надо знать ветер над хребтом. Я, лейтенант Нечмирев и лейтенант Малюта сегодня же отправимся на вершину и оборудуем там метеоплощадку.

3

Командир пехотной части, майор в забрызганной грязью шинели, с синими от бессонницы кругами под глазами, предупредил:

Здесь кончается наша линия фронта. Впереди – только редкие посты и отдельные снайперы.

А дальше? – спросил Яша. – За этими постами?

Немецкие отдельные снайперы и немецкие редкие посты. Но высота тысяча сто двадцать не занята, потому что правее немцы занимают высоту тысяча триста восемьдесят, она для них ценнее. А у нас есть еще более выгодная…

Пошли? – Яша посмотрел на Нечмирева и Малюту…

Впереди шагал Нечмирев, за ним – Яков, следом за Яковом – Малюта. Малюта нес ящичек с приборами. Справа от них грохотала канонада, слева темнел густой лес. Над деревьями висел неподвижный туман. Тропинка была твердая, каменистая, скользкая. Чем выше поднимались летчики и метеоролог, тем труднее было идти. Ноги скользили. Местами тропинка упиралась в скалы и приходилось, обдирая руки, карабкаться по камням, помогая друг другу. Шли молча, прислушиваясь к глухим разрывам снарядов в стороне и к шорохам впереди. Когда из-под ног срывался камень и с шумом катился вниз, все сразу останавливались и долго стояли. Потом двигались дальше.

Что-то не вижу я этих редких постов и отдельных снайперов, – проговорил Василий, когда они свернули с тропки и присели отдохнуть.

Только круглые идиоты становятся альпинистами.. – ворчал Райтман. – Скажи, Вася, правильно я говорю?

Малюта открыл ящичек, посмотрел на прибор, прикинул что-то в уме и только тогда проговорил:

Мы поднялись на высоту…

Не считай, лейтенант, – попросил Яша. – Потому что, если ты скажешь: «Осталось еще семьсот метров», я рухну на землю от упадка духа.

Осталось еще семьсот метров, – подтвердил Малюта.

Тогда пошли. – Яша встал и потянул за рукав Нечмирева.

…Может быть, во всем был виноват Яша Райтман. Когда они остановились на небольшой площадке и Малюта сказал, что это и есть высота И20, Яша крикнул:

Ура!

С ума сошел! – Василий пригрозил ему кулаком, но было уже поздно: из-за соседней скалы раздалась длинная автоматная, очередь, и пули зацокали о камни.

Ложись! – Василий толкнул Яшу и увидел, как Малюта медленно опускается на землю. Он сперва сел, поставил за камень свой ящичек с инструментами, потом лег, положив голову на руки. Было что-то неестественное в этих медленных движениях начальника метеослужбы, и Вася пополз к нему.

Ты ранен? – шепотом спросил он.

Ответа не было.

Малюта! – Вася потряс его за плечи, осторожно приподнял голову лейтенанта и заглянул в открытые глаза. Малюта смотрел спокойно, строго:

Ты чего шумишь, летчик?

А ты чего притворяешься? – рассердился Вася. – Я думал…

Чш! – Малюта вытащил пистолет и глазами показал на соседнюю скалу. – Он сейчас будет стрелять. Мы – тоже.

А вдруг это наш солдат?

Наш солдат на крик «ура» стрелять бы не начал.

В это время снова застрочил автомат. Пули свистели над головами, но Малюта, казалось, не обращал на них никакого внимания. Он долго прислушивался к автоматной очереди, потом чуть приподнялся и выстрелил в туман. Автомат захлебнулся.

Одного из них уже нет, – спокойно, проговорил Малюта. – Но дело в том, что он был не один.

Вася с уважением посмотрел на синоптика и сказал:

А ты стоящий парень, Малюта, будь я проклят!

Да? – Малюта поднял свой ящичек и кивнул головой: – Ползем вон за тот камень, сейчас они нам дадут…

Вася тихонько позвал Яшу, и они перебрались на другую сторону площадки.

Малюта не ошибся: через две-три минуты на площадку обрушился смерч пулеметного и автоматного огня. Очереди слились в один сплошной вой. Пули и осколки камней свистели в воздухе, но теперь они не представляли опасности: громадные каменные глыбы защищали летчиков и синоптика, а глубокая пропасть, отделяющая их от фашистов, не позволяла гитлеровцам зайти с тыла.

Теперь все в порядке, – сказал Малюта. – Сейчас будем пускать первый шар-пилот.

Синоптик остался один на площадке. Прощаясь с ним, Вася дружески толкнул его плечом:

Слушай, лейтенант, с сегодняшнего дня я уважаю синоптиков. Так и запомни: если какая дрянь назовет синоптика салакой, эта дрянь будет иметь дело с Нечмиревым. Ты понял?

Понял, летчик, спасибо.

Потом подошел Яша.

– Товарищ Малюта, – проговорил он, – некоторые недоразвитые люди называют синоптиков ненормальными типами. Не стану распространяться, что Яшу Райтмана всегда считали неплохим боксером. Так вот: если какой-нибудь мерзавец в моем присутствии позволит себе… Правильно я говорю, Вася?

Малюта обнял Яшу, потом Нечмирева:

– Идите, товарищи. Постарайтесь, чтобы быстрее наладили связь.

4

Малюта передал первую сводку: над перевалом штиль, давление – 740, облачность – 10 баллов, горизонтальная видимость – 20 метров.

Командир полка полковник Барилов говорил комиссару:

Условия исключительно тяжелые. Не лучше ли в первый вылет послать более опытного летчика, например, командира эскадрильи Горба?

Комиссар не соглашался:

Нечмирев и Райтман имеют неплохой опыт. Кроме того, надо учесть, что они не спали ночами, думая над тем, как осуществить полет. А вылазка для оборудования метеоплощадки?

Командир полка молчал, видимо, колеблясь.

Лейтенант Нечмирев говорит, что он знает Анапский аэродром так же хорошо, как палубу корабля, на котором служил. Возможно, это и не окажет помощи в таком тумане, но все же… Если ему удастся точно выйти на аэродром, он может недурно пощипать немцев.

Ну что ж, – командир полка встал, – пошлем их на одной машине: Нечмирева – за летчика, Райтмана – за штурмана.

Через несколько минут Нечмирев и Райтман прибыли в землянку командира полка. Первым к столу, на котором лежала карта, подошел Яша:

Разрешите, товарищ командир? Расчет готов. Посадка продумана до мелочей. Возвращаясь с задания, мы пролетаем точно над своим аэродромом. Как только самолеты появляются над центром, с земли дается радиосигнал. После этого мы по строгому расчету заходим на посадку. Сначала первый самолет, через шесть-семь минут – второй. Вылет с таким же интервалом.

Вылетит только один самолет, – сказал комиссар и посмотрел на Нечмирева и Райтмана.

Это, конечно, правильно, товарищ комиссар, – ни на секунду не задумываясь, ответил Яша. – Мой стрелок-радист уже готов. Штурман – тоже.

Разрешите, товарищ полковник? – Вася незаметно оттер Яшу от стола и уже водил тупым концом карандаша по карте. – Вот высота тысяча сто двадцать. Отсюда я буду планировать на малом газу…

Вы оба полетите на одном самолете, – улыбнувшись, сказал полковник.

Механик Панарин свернул толстую цигарку, раскурил ее и протянул Нечмиреву:

Возьми, командир, покури.

Вася выплюнул изо рта папиросу, раздавил сапогом и взял цигарку. Затянулся, кашлянул:

Ох, черт!

Это точно, командир, крепкий табак.

Вася улыбнулся, хлопнул Панарина по плечу: