Текст книги "Год Людоеда. Время стрелять"

Автор книги: Петр Кожевников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 31 страниц)

Глава 8
ПОМИНКИ ПО МИТРОФАНУ

Васильевский остров был основательно перерыт и напоминал о тех временах, когда сверху безжалостно падали бомбы, а внизу спешно рылись траншеи. Оставшиеся неперекрытыми дороги уже давно не годились для проезда автотранспорта, отчего водители свирепели и старались потешить себя тем, чтобы обдать зазевавшихся пешеходов жирной весенней грязью. Пешеходы, в свою очередь, всем своим аритмично работающим сердцем ненавидели водителей, и в том случае, если машины вдруг тормозили возле линии перехода (что для России очень неспецифично), пешеходы церемонно двигались, не глядя в сторону рычащего автотранспорта и не оставляя в своем живом потоке ни единой прорехи для возможного проезда.

Три человека, три женских тела, деформированные дурной наследственностью и самоубийственным образом жизни, три изломанные судьбы, три измаявшиеся души витали в плотном одушевленном потоке, пытаясь (как и все остальные?) выглядеть достойно и независимо, три спившиеся, потерявшие здравое разумение женщины спешили к заветной квартире, больше похожей на берлогу, чем на человеческое жилье, стремились туда, где они наконец-то смогут стать самими собой, достать добытое ими спиртное, заменившее им очень многое в их уродливой жизни, и ввести вожделенную отраву в свой испорченный организм.

– Вот я и говорю: ляминий и цветник сразу, сейчас и в неограниченном количестве! – закричала Антонина Ремнева, удерживая под руки своих заметно раскисших подруг. – Ешь – не хочу!

– Ну а эта-то, – Жанна Махлаткина направила свой пожелтевший от табака палец мимо угреватого носа Антонины в сторону Зои Бросовой, – крохотулечка-то наша говорит: «Девки, давайте-ка мы сейчас к ментам с просьбой о помощи обратимся: не слабо ли вам нашу непосильную для дам поклажу до точки приема на вашем лихом воронке домчать?»

– Ага, с ветерком! А я-то, такая, главное дело, какую-то мандулу мразотную зацепила, а она все, ети ее наружу, тянется-тянется и по концовке всю меня как паутиной обмотала! – Бросова развела руки в стороны и замахала ими по кругу, чуть не потеряв необходимую физическую поддержку Ремневой, обозначая свой плен в проводах. – Ой, подруги, я тут так испужалась!

– Да ты, Мозоль, прямо какая-то жопа с ручкой, сейчас тут у меня загремишь об поребрик своими гнилыми костями! Держись, покамест тебя добрые люди опекают! – забасила Антонина, видимо, для придания своим словам большей усвояемости, потряхивая невесомую для нее Зою. – Во-во! А Зойка-то вдруг как закричит: «Ай, я в ментовской капкан попала! Сейчас мусора налетят, повяжут и в кутузку законопатят!»

Женщины двигались по пешеходному тротуару неровной шеренгой, сцементированной недюжинной силой Ремневой. Встречные пешеходы старались обойти хмельных женщин, и те, кому это вовремя не удавалось сделать, становились жертвой толчков о выдающиеся части тел Жанны или Зои, которые тут же начинали яростно материться. Антонина, шедшая посредине, ловко управляла своими спутницами, не давая им упасть, и всячески подбадривала боевыми напутствиями.

Зоя находилась слева от Ремневой, и поэтому она чаще оказывалась в роли тарана или буфера при столкновении со встречным людским потоком.

– Слышь, Жанка, давай мы с тобой махнемся местами, или я вообще одна дальше пойду, – с отчаянием в голосе воскликнула Зоя. – А то у меня тут вместо левого бока уже одна сплошная гематома намечается!

– Терпи, Мозоль! – Махлаткина судорожно затянулась, тотчас закашлялась, сквозь душивший ее кашель прокричала: – Фу ты, блядь, дымом подавилась! – и продолжила цедить воспоминания о ситуации в приемном пункте. – А ты, тетя Тонна, тут ее, как подъемный кран мандавошку, зацепила и выдернула вместе с бухтой!

– Хорошо, что не хером! – отозвалась Бросова, беспомощно бултыхаясь в стальном захвате своей тяжеловесной спутницы. – А этот приемщик тоже еще тот козел оказался! Я своим малым умишком прикидываю: он по деньгам раза в два нас нагрел, не менее того получается!

– Пидар он, Зоенька, я тебе доложу, реальный пидар! – заключила Ремнева, и лицо ее угрожающе побагровело. – Я ему так и говорю: «Слышь, сосок, если ты нас по деньгам опустил – я тебя за то зло конкретно трахну!»

– Слышь, подруга, а чем ты его трахать-то собралась, если не секрет? Сиськой, что ли? А как ты ему ее запузыришь? Тут нужен особый опыт! – Бросова ехидно прищурилась. – Или, может, каким самотыком?

– А это уже, как называется, сиськи-масиськи получается! – Жанна пыталась на ходу запалить сигарету, но это у нее никак не получалось, и следующую фразу она, возможно, адресовала своему перманентному фиаско: – Буквально что сиськи-масиськи!

– Дуры вы, бабы, и в правильном сексе ничего не смыслите! – Антонина дернула Жанну, у которой из коробка посыпались спички, невольно отмечая ее путь по Среднему проспекту в сторону 10-й линии. – Одно слово – дешевые давалки!

– Это мы-то?! – Махлаткина сердито выплюнула сигарету, но на ее губах остались размокшая бумага и табак, и теперь она мелко поплевывала, пытаясь избавиться и от этого наследства. – Ты чего, тетя Тонна, от счастья хером поперхнулась, что ли, или реально от нас отречься собралась? А ты-то, барыня, кто, столбовая дворянка, что ли, которая на каждом столбе для себя хер потолще ищет?

– Ладно, вижу я, что вы мне не внемлете, потому что сути этого дела пока не осмысляете, – спокойным, уверенным в себе тоном произнесла Ремнева. – Вы, собаки драные, только прикиньте, какой это кайф мужика трахать, а? Бестолочи вы подзаборные! То есть прикиньте только для себя – это не он тебя пердолит, а ты его?! Да вы просто, наверное, этой радости никогда не пробовали?!

– Ну что, Тонна, был у меня один такой залупёнок, – с апломбом начала Жанна. – Он мне такой заказ смастрячил: «Ты, – говорит, – Жаннушка, возьми огурчик, вон тот, покореженный, и меня энтим овощем со стороны багажного отдела побалуй». Во, бабы, какой мне гурман попался!

– Ну и что, Лоханка, побаловала? – Зоя заискивающе скосилась в сторону Антонины, от которой сейчас все-таки зависело ее равновесие. – Люблю я, честное слово, Жаннета, твою брехню иногда послушать! Мне сразу даже такие красочные мультяшки рисуются!

– Ладно тебе, Фома неверующий, меня компрометировать! А то не побаловала?! Так он мне за то еще и денег дал! – Махлаткина мечтательно закатила глаза, омраченные расплывшейся тушью. – Конечно, в этом что-то такое есть, и ты здесь, Тоня, пожалуй, права, но я все-таки больше всего тащусь от того, когда меня саму прут!

– И главное, чтобы не один, правильно ведь? – Бросова провела сухим языком по пересохшим, потрескавшимся от воинственного герпеса губам. – Чтобы во все дыры!

– Нет, все равно вы меня, бабы, не понимаете или просто не хотите понять – я того пока не знаю! – не унималась Антонина, – Ну честное слово, прямо как тупые себя ведете!

– Да почему же не хотим, подруга?! – Зоя начала нервно и быстро откусывать куски коросты, покрывшие ее губы, своими мелкими зубами. – Я тут вот тоже сейчас вспомнила, и у меня случился такой один интеллигентик в очочках. Как говорится: в облачках появился хер в очках! Так этот дяденька что вытворял? Он мой пальчик указательный так аккуратственно брал к себе в ротик, подсасывал и подкусывал, а потом в свою духовку направлял. Была на моем жизненном пути такая жопяная эпопея, не скрою!

– Да главное, девки, не в этом, главное же, по большому счету, в том, что баба, к примеру, может быть целкой или нет! Правильно? – Ремнева остановилась, и с ней, соответственно, замерла вся процессия. – А у мужика как про это состояние узнать? Ни один гинеколог в этом деле не докопается, верно? Ну вот это, значит, первое! А второе, что барают-то они, честно говоря, нашего брата как хотят, а мы вроде как им ничем и ответить на этот произвол не можем. Вот! А тут я для себя такую тайну открыла: есть у мужиков целка, и эта целка – в жопе! Вот я себе и ставлю такую особую задачу – эту целку порвать и жопу ему разворотить, чтобы он, бля, этот мой жестокий урок на всю свою блевотную жизнь запомнил! А уж если мужик хоть раз от своей жопы захорошеет, то это уже на всю жизнь! Да это вам и любой терапевт точно так же по своей медицинской науке подтвердит!

– Тонна, да ты у нас, оказывается, пидараска! – всплеснула фиолетовыми от мороза руками Жанна. – Слышь, Мозоль, ты к ней своей кормой особенно не поворачивайся, а то она тебе моментом что-нибудь в очко запердолит!

– Да мое-то очко уже и не очко вовсе, а что-то на манер пчелиного улья получается! Да и у вас, я полагаю, шмары мои любезные, этот инструмент не в лучшем виде пребывает! А и пусть запердолит! Мне, может, так и спокойнее будет! – Бросова засмотрелась на витрину с модной одеждой и чуть не рухнула навзничь, когда Ремнева вдруг решила продолжить путь и резко двинулась с места.

– Ладно, не бзди: моряк ребенка не обидит! – Антонина встряхнула Зою, словно пытаясь убедиться в том, что еще не выпустила из рук свою невесомую обузу. – И все-то ты, Мозоль, про нас знаешь! Прямо умница-разумница!

– Разрешите озвучить? – Махлаткина издала протяжный трубный звук. – Пардон, у меня, кажись, жидкая продрись! Опять изгадила панталоны! А все из-за ваших рассказов!

– Ай, девки, воздух! Химическая атака! – заголосила Зоя. – Я сдрискиваю!

Женщины подошли к дому, в котором жили Нетаковы. Мечтающее о капремонте строение мрачнело, не имея возможности спрятать прохудившиеся водосточные трубы и обнажившийся местами кирпич; проржавевшие швеллера, оставшиеся от удаленных балконов, торчали, словно обломанные слоновьи бивни. На другой стороне улицы фонтанировало иллюминацией казино «Аризона», темнели фигуры внешней охраны, указывавшей место парковки подъезжающим автомобилям, из которых исторгались шумные компании и церемонно стремились внутрь заведения. Женщины замерли, невольно любуясь недалекой, но несбыточной сказкой.

– Ну что, подруги, как говорится, с картины Репина: приплыли! Вот мы и дома! – Ремнева остановилась перед темнеющими окнами нетаковской квартиры. – Что тут у нас новенького?! Жмуриков в нашем мавзолее не прибавилось?

– Вот и я о том же говорю: что вам, крысы, красивой жизни захотелось? – окликнула подруг Махлаткина. – Пошли, что ли, или как?

– Или как? – низким голосом повторила Ремнева, – А все так же, рачком, чтобы мозги через жопу прочистились! Куда ты нас, Лоханка, приглашаешь-то, никак в казино?

– Ага! Она пригласит, пожалуй! Разве что посрать, да и то за свой счет! – Зоя споткнулась о неровно лежащую крышку люка и вновь чуть не завалилась. – Вот, сволота, как болтает!

– Как говно в проруби! – уточнила Жанна. – Интересно мне знать: нас там не повяжут?

– А за что нас вязать-то? – Тоня в очередной раз встряхнула подруг, чтобы проверить, насколько крепка ее страховка. – Держитесь, сучки! Пристегните ремни, идем на посадку!

Женщины свернули в подворотню и скрылись в парадной. Антонина затянула песню, которую тотчас подхватили Жанна и Зоя:

 
Хорошо жилось Ивану,
Каждый день он драл Татьяну.
А Татьяна не сдается —
Из-за принципа дерется.
Суй, Ванюша, мне на весь,
Коль еще запасик есть!
 

– Ляпиздричество-то еще не дали? – Махлаткина пошарила рукой по отсыревшей стене, нащупала выключатель и нервно пощелкала кнопкой. – Вот суки в ботах!

– А кто тебе его даст-то, если у Ленина аж со времен нэпа за свет не плачено? – Бросова споткнулась о бутылку, которая тотчас с громким шорохом покатилась внутрь квартиры. Женщина потеряла равновесие и повалилась на пол. – Пиздец на холодец!

– Стоять! – невозмутимо скомандовала Ремнева, удерживая спутницу на весу. – А я так со свечой и хожу, как служка в церкви. Эй, кто-нибудь, запалите огниво!

– Только там такого служки и не хватало! – проворчала Жанна, а ее рука выявилась в оранжевом свете спички. – Ну, где свеча-то, а то я, покудова мы сюда тащились, все спички растеряла, и эта у меня чуть ли не последняя в коробке осталась. Ну да, точно последняя!

– Ладно вам собачиться! Церковь-то хоть в покое оставьте! – Зоя ухватилась обеими руками за спасительный Тонин локоть. – Спасибо, Тонна! Дальше я сама!

– Вот так, молодчина! – Антонина подняла и вытянула руку, вглядываясь в бесцветное пространство квартиры, оживляемое рекламой продолжавшей ликовать «Аризоны». – Давайте, бабы, шлепайтесь за стол, а то жабры горят и во рту сухотка, как после пожара!

Женщины прошли в комнату и, не раздеваясь, определились вокруг стола.

– Ну что, поганки, помянем нашего муделя-пуделя, прости господи, Царствие ему Небесное, Митрофана Никудышного? – Махлаткина властно посмотрела на задремавшую Бросову: – Зося, разливай, что ли?

– А моих-то, Никитку и Парамошку, тоже грех не помянуть! – спохватилась Зоя и заплакала. – И Любка, ети ее мать, тоже еще неизвестно, не окочурилась ли? Да и Наташка еще неизвестно, до каких результатов доблядуется?! Мотаются, сволочи, хрен их знает где, а потом попадают в лапы к людоедам!

– Да-а-а… Ну что, малышка, будешь нам дозировать или нет? – Ремнева обняла подругу, забрала у нее бутылку и начала освобождать проволоку, стеснившую пробку, от фольги. – Давай я расфасую, а ты покедова помолись за своих дуралеев. Им-то сейчас что – они уже на том свете! А мы вот все здесь кочевряжимся, и никто нас умертвить не решится!

– Слышь, мерзавки, а шампанским разве поминают? – Махлаткина изобразила крайнее удивление и посмотрела на бутылку. – Разве это по-божески, а?

– А чем еще поминать, если наша Зоинька такая умница, что ни на что другое не удосужилась? – Ремнева сняла проволоку и сурово посмотрела на сидящих. – Только, чур, чтобы никому под мой салют не пердеть!

Тоня подвернула пробку, и она начала выдвигаться из горлышка. Ремнева склонила голову:

– Вон, смотри ты, как лезет, свинья, прямо как залупа из штанов!

– Да у кого ж ты, тетя Тонна, такое видела? Мы-то, дуры стоеросовые, полагали, ты у нас еще целка! Хоть одна девственница на наш монастырь! – Бросова внимательно следила за продвижением пробки и, когда та с громким хлопком вылетела, закричала: – Бабах! И Ленского не стало!

Шампанское заклокотало. Антонина направила бутылку в сторону трех разнокалиберных фужеров, стоявших перед Махлаткиной, которая не успела избегнуть пенящейся струи, попавшей на ее платье.

– Куда ж ты льешь, прошмондовка?! – закричала Жанна и с опозданием закрылась руками. – Смотри, жопа, ты мой последний цивильный прикид обосрала!

– «Цивильный»! Ну ты, Жаннета, вообще артистка по жизни! Это надо же человеку такой наглости набраться, чтобы такую робу еще цивильным прикидом именовать! – Ремнева отпила пенящийся состав. – Ну, бля, шампунь! Сейчас глаза наружу выползут!

– Не свисти, тетя Тонна, напиток весьма достойный! А то во рту такой компост стоял, будто кошки насрали! Во как стреляет! – Зоя облизывала свои вывороченные от природы губы и часто моргала глазами из-за мелких, колких брызг, фонтанирующих из фужера. – Налетай – подешевело: было рубль, стало три!

– Фу ты, все выдула! – шумно выдохнула Махлаткина. – Весь хер до копейки!

– Слышь, подруга, я тебе сколько раз говорила: не вячь тем базаром, которого не разумеешь!

Фужер в крупных, опухших пальцах Антонины выглядел игрушечным, словно он был позаимствован из детского сервиза.

– За свои слова надо отвечать!

– А что тут за секрет, что за военная тайна? – Жанна удивленно расширила глаза. – Опять ты, Тонна, выступаешь со своими мудачествами!

– Ты, мать, и с этим словом будь поскромнее, – предостерегла Ремнева. – А секрет тут самый что ни на есть простой: попадешь ты, скажем, пусть даже случайно, в такую компанию, где люди серьезные да еще и в понятиях пребывают, и ляпнешь вот так чего-нибудь, не подумав, так они с тебя за твой базар спросят по самой суровой мере!

– Ну так ты, если знаешь, тогда и мне, сельской дуре, подскажи, что это выражение, к примеру, значит? – не сдавалась Махлаткина, прикуривая от свечи. – За счет твоей доброты и я, гляди, чутка умнее стану, и никакого пердоса со мной не приключится.

– Эх ты, дауниха имбецильная! – Антонина оторвала кусок от газеты, которой в их прошлую посиделку Бросова била мух, и отерла свое вспотевшее лицо. – Ну ладно, буду учить!

– Поучи ее, поучи, заодно и я ума-разума наберусь! – обрадовалась Бросова. – А то сколько лет живу, а таких простых вещей не знаю.

– Ладно вам, жабы, выкобениваться! Вы лучше слушайте да запоминайте! – Ремнева посмотрела на использованную ею газету, скомкала ее и положила в пепельницу. Газетный комок начал шуршать и разрастаться, стремясь к своей первоначальной форме. – Во-первых, это выражение, «весь хер до копейки», по-грамотному звучит иначе.

– Еще по одной за наших покойничков? – Зоя соизмерила содержимое бутылки, взяла ее двумя руками и начала разливать на всю компанию. – Слышь, Тонна, так, может быть, это другое выражение?

– Цыц, малявка! – рыкнула Антонина, наблюдая за процессом разлива. – Правильно как говорится: весь хер на копейки!

– Разменять, что ли? – Жанна взяла свой наполненный фужер, поднесла его близко к лицу и сморщилась. – Ух ты, как брызгами стреляет!

– А вот почти и угадала! Вроде дура дурой, а соображаешь, – одобрительно прогудела Ремнева. – А на копейки, или, как некоторые еще говорят, на пятаки, значит его разрезать, ну, нарубить, нашинковать так мелко-мелко.

– Ух ты! Да кому ж его так не жалко?! – сделала плаксивое выражение лица Бросова. – Мне бы сейчас хоть какой дали, я бы претензий не заявила! В нашем положении только в этом деле и утешение!

– Потерпи, потерпи, Мозоль, – Тоня положила руку подруге на голову и привлекла ее к своей выдающейся груди. – А тому жалко, кто мужика от смерти хочет спасти! Если, скажем, какой кобелина свой болт тебе в духовку сунет, а у тебя там вдруг клапан прорвет, ну ты и стравишь немного серева, так оно ему аккурат в канал забьется, а там пойдет по системе в виде тромба, поднимется к сердцу – и хана твоему жалечке!

– Да что ты говоришь?! Думаешь, с нами такого никогда не бывало? – Махлаткина прикурила вторую сигарету и закашлялась, продолжая тем не менее свою речь: – Да ты нас, тетя Тонна, я все больше убеждаюсь, просто не уважаешь! Обидеть хочешь, да? У нас клапаны в иной кон, как пулеметы, строчат, а никто из мужиков пока не умер. Вот так фокус, да?

– Значит, повезло вашим коблам! Да ну, едрена-зелена, вы меня, потаскухи, хоть дослушайте! – Ремнева машинально перебирала жидкие и сальные волосы на маленькой голове Бросовой, которая, кажется, задремала от этой неожиданной и, наверное, непривычной ласки. – Короче, болт от воздушного пузыря пухнет и мертвеет – кровь-то пережата! – и становится на манер баклажана.

– Вот это да! Ничего себе, такой подарок?! – Зоя оторвалась от подруги и выпрямилась. – И чего еще надо?

– Ай, дубина! Сердце-то, я тебе повторяю, воздух к себе постепенно подсасывает! – Тоня незлобно ущипнула Бросову за плечо. – Вот тут и надо хер рубить, чтобы мужик выжил. У врачей даже есть такая специальная машинка: ее в канал вводят – чик! – лезвия на четыре стороны разлетаются, и готово дело: мясная нарезка!

– Короче, одни хули-мули только и остаются! – Жанна беспомощно развела руки в стороны. – А какие же там копейки? Ну что ты нас все дуришь, фельдшер херов!

– Да хватит, бабы, нам этой херовой медицины! – неожиданно пронзительно закричала Зоя. – Давайте я вам лучше нашу отрядную песню спою, подтягивайте!

 
Милка – в горку, я – вдогонку,
Думал, что воротится!
На манде – большущий чирей,
К доктору торопится!
 

Глава 9
ЛИЛОВЫЕ БЕРЕЗЫ

– Ну как там Коля с Петей? – спросил Борона Бориса, тяжело дышавшего после быстрой ходьбы, к которой он обратился по причине своего опоздания ко времени общей встречи возле площади Ленина. – Не сбежали еще наши сорванцы из больницы?

– Да они взяли в заложники главврача, но я с ними сумел договориться, и пока все обошлось без жертв! – Следов уселся на свое обычное место возле водителя, откуда он во время рейдов высматривал безнадзор. – А как вы, Федор Данилович, ребят у метро сегодня покормили? Много их туда набежало? Новеньких не заметили?

– Да, Боря, здесь по-прежнему очень оживленная точка, ребятни кучкуется не меньше, чем у «Приморской» или «Ломоносовской». Тут и вокзал, и метро, и рынки! Для безнадзора просто раздолье! Были и новенькие, я их записал, потом внесем с тобой в базу, – Борона выжал сцепление, нажал на педаль газа и направил микроавтобус в поток машин, мятущихся мимо усыпленной льдом Невы. – Соня, Стас, вы как там, нормально устроились? Кстати, там кое-что осталось от детской кормежки, хотите поесть? Все свежее, не отравитесь!

– Спасибо, Федя, пока ничего не хочется, – отозвалась Морошкина. – Если ты не против, я окошко слегка приоткрою и немного покурю?

– Очень хорошее выражение: «Немного покурю», – заметил Весовой. – А что это значит – «немного»? Это вообще сколько: сигарету, две? Ладно, Соня, кури-кури, не комплексуй, тут все свои!

– Федор Данилович, можно мне вам задать один вопрос? – поинтересовался Следов. – Ну один, вполне приличный?

– Нет, приличный нельзя! – Борона резко затормозил, пропуская подрезавшую ему путь холеную иномарку. – Что делает, злодей, а? Так же, наверное, и под Артура клоповские братки подставились? Ну тех-то бойцов уже Господь прибрал, а эти, наверное, считают, что им все нипочем! Так о чем ты, Боря, собирался меня спросить?

– Ну ладно, если вы так хотите, задам вам неприличный вопрос: скажите, а вы главврача больницы правда хорошо знаете? – Следов прищурился и вытянул шею в сторону набережной, где, возможно, ему померещился терпящий бедствие подросток. – Тьфу ты, там столб стоит, а мне вдруг показалось, что это паренек!

– Я тебе уже сколько раз говорил: отдохни, съезди куда-нибудь, а то видишь, тебе уже вместо столбов мальчишки видятся! – Федор перешел в левый ряд. – Да, Боренька, я в этой больничке обычно лежу по полгода, как же мне тут с главврачом не подружиться?

– Вы со мной все шутите, а я сейчас совершенно серьезно спрашиваю! – в голосе Следова ощущалась весомая обида. – Откуда вы знаете, может быть, для меня все это действительно очень важно?

– Мы тебя так весенним призывом в армию запугали, что ты решил себе белый билет обеспечить? – Весовой что-то помечал в записной книжке и, заметив заинтересованный взгляд Морошкиной, замялся: – Да это я, Соня, кое-какие вопросы записываю, которые, может быть, сегодня врачам задам.

– Да нет, Станислав Егорович, я совсем по другому вопросу хотел обратиться, – продолжал раздражаться Следов. – Вы же знаете, что я у вас какую-нибудь ерунду не буду спрашивать! Я же знаю, что вы человек занятой и на пустяки вас нельзя отвлекать!

– А что у тебя, Боря, за проблема? – Морошкина выбросила сигарету в окно. – Ты нам про нее вначале скажи, конечно, если только это при всех удобно, а мы потом подумаем, как тебе помочь.

– Да я насчет матери, – признался Следов. – Я иногда за нее опасаюсь: она ведь все забывает и путает – может кому-то по ошибке дверь открыть или включенный газ оставить. Кто ее знает? А потом что будет, представляете? Я вот и подумал, раз Федор Данилович здесь всех знает, может быть, он и попросит, чтобы ее врач осмотрел или каких-то таблеток дал, чтобы она после них лучше соображала? А то откроет дверь Людоеду Питерскому – от него, наверное, даже никакие собаки не спасут?

– Вообще, мне еще моя покойная бабушка, Царствие ей Небесное, говорила: все преступники боятся любых собак, даже самых крохотных! – Софья сняла с себя шапку и поправила руками короткую прическу. – Она, кстати, действительно всегда держала разных собачонок, знаете, таких, какие могут прямо на ладони поместиться: карликовых пинчеров и той-терьеров.

– А почему их бандиты боятся? – Следов повернулся внутрь салона, чтобы посмотреть на Софью. – Ну, я понимаю, можно там бояться овчарок или догов, а маленькие-то что могут сделать: дал ей один разок по головенке, она и окочурится!

– Ну, через дверь-то ты, положим, до ее головенки не дотянешься, а все собаки, между прочим, имеют природное свойство громко лаять и тем самым привлекать внимание, – назидательно произнесла Морошкина. – И как правило, чем меньше собачка, тем у нее более сварливый нрав. Она, может быть, и брешет-то от страха, но ее лай, согласись, слышен на всю лестницу!

– Мы, Боренька, с Германом Олеговичем когда-то вместе в одном институте учились. Вот отсюда, дорогой мой, и все наше знакомство, – Борона затормозил. Впереди скопилась вереница машин, словно склеенных между собой тягучей дневной пробкой. – Гера избрал для себя одно направление медицины, а я – другое, но отношения наши, как видишь, сохранились до сих пор, и мы иногда встречаемся и всегда готовы друг другу помочь.

– А что про психиатров говорят, будто они сами все немножко не того, то есть с приветом? – выпалил Следов. – Вы считаете, что это правда, да?

– А кто сейчас не с приветом? – не утерпел Весовой. – А мы все, что, не с приветом? Кому это, интересно знать, в наше тяжелое время придет в голову с безнадзором да с маньяками разбираться? Нормальные люди, вон посмотри, Боря, большой политикой занимаются, деньги заколачивают, рвутся в олигархи, а мы только по больницам да по тюрьмам катаемся! Согласись, Боря, что для многих людей мы тоже выглядим, мягко говоря, не того.

– Да нет, Станислав Егорович, вы меня сейчас, наверное, просто не совсем правильно поняли! Про нас-то я как раз ничего такого и не думаю. Я ж только про психиатров спросил, – громко, но агрессивно начал объяснять Следов. – Говорят, что они сами постоянно, практически с детства, страдают от своих психических болезней и поэтому становятся психиатрами. Чтобы почаще быть среди своих, что ли?

– А я преступница, поэтому-то и в милицию подалась? Так, Боря? – Софья незаметно для Следова подмигнула Станиславу. – Да я шучу, ты только не обижайся!

– Да я на вас, Софья Тарасовна, никогда и не обижаюсь, я же знаю, что вы добрая женщина и всех только защищаете! Из-за вашей доброты вас Игорь Кумиров даже чуть не уничтожил! – еще более усилил свой голос Следов, словно боялся, что его сейчас кто-то перекричит или вообще больше не позволят ничего сказать. – Да, если бы Скунс не пришел за вас заступиться, мы могли бы и не успеть предотвратить… убийство!

– Да, Соня, тебе бы позавчера к твоей доброте да еще пистолет добавить – тогда бы ты сама Игореню живьем взяла! – Станислав понял, что слегка переборщил. – Ты на меня, Соня, пожалуйста, за мои слова не сердись, но ты к нему вчера прямо как на заклание пошла, а он оказался ничуть не лучше тех, которых запрятали за теми стенами, куда мы всей нашей командой сейчас вынуждены отправиться.

– Прости, Стас, но здесь ты не совсем прав, и я тебе сейчас объясню почему. Разве Игореня был психически больным человеком? Кто-нибудь это доказал? Пока нет, правильно? Значит, для нас он пока просто преступник! – вмешался Борона. – А там, уважаемый, куда мы едем, содержатся только те, кто либо уже признан больным и находится на принудительном лечении, либо направлен на судебно-психиатрическую экспертизу. Согласись, в этом есть некоторая разница.

– Не знаю, Федя, я солдат, и мне самому, как ты понимаешь, приходилось кого-то убивать или допускать то, что кто-то погибает из-за моих действий. Но это там, на войне или в другой безвыходной ситуации, а так, как говорится, на ровном месте… – Весовой начал заводиться. – Могу сказать тебе так: для меня люди, совершившие неоправданные убийства, да еще с такими злодействами, о которых ты нам рассказывал, – они и не люди вовсе, а уже звери, и поступал бы я с ними так, как поступают с хищниками, посягнувшими на человека. Тигров-людоедов, даже несмотря на то, что они во все Красные и Зеленые книги занесены, отстреливают, правда? Или, в крайнем случае, на всю жизнь в клетку заточают. Так у них ведь ни разума человеческого, ни сознания, ни души нет.

– Товарищи, обратите внимание на то, как здесь у нас все удобно расположено: тюрьма, суд, администрация, налоговая инспекция, психушка, вокзал – всё рядом! – громко сказал Борона, проезжая мимо «Крестов». – Все для человека!

– А я про это как раз недавно Олежке рассказывал! – подхватил Следов. – Приехал на вокзал, пошел в администрацию, чтобы отчитаться в налоговой, – тебя там взяли, отправили в суд, оттуда – в психушку, там решили, что нормальный, значит, в тюрьму! Так?

– Похоже! Эдакое комплексное обслуживание! – Весовой потянулся к пластмассовым контейнерам, в которых, по словам Бороны, оставалась еда. – А если я действительно отсюда угощусь, это не будет в ущерб детям?

– Что ты, Стас! – замахал правой свободной рукой педиатр. – Наши пацаны знаешь какие разборчивые! Они едят только то, что им нравится, а если что не по ним – вообще не прикоснутся! Правда, ешь, а то нам это и девать, в общем-то, некуда!

– Там одни пирожки – с детскими почками, а другие – с легкими! – Борис гостеприимно простер свою руку в сторону выпечки. – В прошлый раз еще были с мозгами, но это не каждый раз: с мозгами у нас постоянный дефицит!

– Что-то, ребята, у вас шуточки постепенно становятся, я бы так выразилась, несколько специфическими, – заметила Морошкина.

– Профдеформация, Сонечка. Неужели тебе это не знакомо? – Федор Данилович притормозил на набережной перед светофором и включил левый поворотник. – Ну вот, мы уже почти что на месте!

– А здесь левый поворот разве не сняли? – Борис повертел головой, словно кого-то высматривал за пределами машины. – Помните, нас тут еще милиционер остановил и оштрафовать хотел, да вы ему что-то сказали и он нас отпустил?

– Используете служебное положение, товарищ Борона? – Софья сочувственно смотрела на Стаса, который с явным удовольствием уплетал пирожок. – Говорят, ваше удостоверение советника губернатора по вопросам опеки и попечительства очень напоминает руоповское? Это правда?

– А газовый пистолет очень напоминает «вальтер»? – Станислав оторвался от еды. – Ты его, кстати, еще не расточил под боевой?

– Конечно расточил! А у меня еще и гранаты есть! Кстати, ваш презент, майор запаса! – Борона покосился на Весового и, не дожидаясь, пока желтый свет сменится зеленым, свернул налево. – Но я вам торжественно обещаю использовать накопленный арсенал только по вашей команде, когда вы возьмете руководство нашей страной в свои крепкие и, главное, чистые офицерские руки!

– А кроме шуток, у нас теперь только на военных и осталась надежда, – не удержался Станислав. – Прости, Соня, все-таки, по большому счету, не на правоохранительные структуры, а именно на военные. Особенно на разведчиков – туда во все времена шли патриоты.

– Ну об этом, коллега, мы сможем как-нибудь поговорить особо, – кашлянул Федор, умело манипулируя рулем на разбитом покрытии. – Документы все взяли? Боря, ты ничего не забыл? У тебя паспорт с собой?