Текст книги "Год Людоеда. Время стрелять"
Автор книги: Петр Кожевников
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 31 страниц)
Глава 21
АРЕНДА МЕРТВЕЦОВ
По Большому проспекту во весь опор неслись три черные «Волги», отмеченные эмблемами ООО «Девять миллиметров». Заметив резвый эскорт, немногочисленные прохожие, в основном из гулящего люда, спешили углубиться на тротуар, а те, кто уже не находил в себе для этого сил, с опаской щурились на яркие огни автомобильных фар и вяло прикрывали глаза, уповая на то, что им и нынче повезет и они не окажутся под колесами этих рисковых лихачей..
Машины достигли Косой линии и свернули направо. Промчавшись внутрь квартала, они со скрежетом затормозили возле въезда в больницу, перекрытого полосатым шлагбаумом, который тотчас стал подниматься, а из сторожевого флигеля вышел охранник в камуфляже с эмблемой ООО «Девять миллиметров» и подобострастно поклонился. Машины рванули с места, просвистели по извилистым дорожкам и замерли возле больничного морга. Правые передние двери открылись, и из машин вышло трое мужчин: Дмитрий Таранов направился к входным дверям, Андрей Валежников и Рашид Мясигин заняли свои места вблизи прибывшего состава.
Дмитрий позвонил в дверь и тотчас начал дубасить в нее увесистым кулаком. Дверь отворилась, и на ее пороге возник Корней Ремнев.
– Что, Корней Иваныч, оглох или спишь на работе? – с грубой улыбкой крикнул Таранов. – Бухой, сволочь, что ли? В ухо хочешь?
– Ну ты, Дмитрич, как всегда, в своем репертуаре – сразу в ухо! Пить на работе – это не про нас! Мы люди дисциплинированные и свою работу ценим, – Корней учтиво склонил голову. – А насчет сна – так вы в этом вопросике тоже слегка ошибаетесь: разве нам тут до этого? Как с утра вон начали таскать, так до сих пор и не успокоятся! И где они их только доставать успевают?
– А это мы им жмуриков регулярно подгоняем! – засмеялся Дмитрий. – Работа у нас такая! Скажи, не пыльная, да? Но полезная! Мы, считай, как санитары леса: чуть зазевался или отстал от стаи – хлоп, и готово! И тебе тоже навар, да?
– У каждого своя работа, в этом ты прав, Дима, – Ремнев отступил вглубь помещения, пропуская гостя. – Кто приехал?
– Сам! Давай не мешкай! Все приготовил? – Таранов резко шагнул внутрь. – Ничего не забыл? Помнишь еще, как в школе учили?
– Как не помнить, когда каждый день свои уроки повторяю? Вам ведь если что не так приготовишь – так вы меня самого в оборот пустите! – Корней начал застегивать распахнутый халат. – Приведу себя в порядок, чтобы хоть умереть-то достойно, а то вон в одной больничке мужичка огнетушителем забили, так теперь даже и кто он такой был неизвестно: весь голенький, а лицо – в окрошку!
– Ладно, не юмори! Надо будет – по-любому умрешь! Хоть в окрошку, хоть в солянку! От нас ты, брат, никуда не денешься! Чего халат-то расстегнут? Опять дрочил на своих клиентов? Все, дальше без базара! Заходим! – Дмитрий обратился к рации в микрофон дальней связи: – Багажное отделение загружено! Проверяю груз и пломбы!
Корней и ночной гость углубились в морг, обходя все помещения. Таранов требовательно озирался по сторонам и заглядывал во все двери.
– Нам сегодня и так всю малину обосрали! – сетовал боец ООО «Девять миллиметров». – «Экстаз-холл» объявили заминированным, старикан, которого наш пахан пас, под шумок куда-то сдристнул, а тут еще ты меня разводишь: говори, сколько у тебя сейчас клиентов отрывается?
– Да нет здесь никого живого, Димочка, ну что я – сам себе враг, что ли? – Ремнев шел следом за проверяющим. – Только одна охлажденка, все как положено!
– Хорош тебе с охлажденкой! Кто тебя знает, дурака, может, ты и враг себе? Столько лет здесь торчишь – давно уже поди из ума выжил! – Таранов задержал взгляд на трупе молодой женщины. – Вот такие телки помирают, а тебя, старый пердун, ни одна зараза не берет! И не свисти мне про свою совесть! У вас, могильщиков, вообще ничего святого нет, вы и маму родную продадите!
– Да какой же я могильщик? Ну что ты опять все путаешь? Наверное, нарочно, да? Чтобы меня подразнить? – Корней беспомощно развел руки. – Я всего лишь санитар! Между прочим, на мои плечи ложится все бремя человеческого горя. Как зайдут сюда родственники и близкие моего любезного покойничка, как запричитают в голос да зайдутся в припадке – поверь мне, старику, от этой оперы просто жить не хочется!
– Ладно, мародер, не грузи меня, пока я тебе отменного пенделя не отвесил! – улыбнулся Дмитрий и выразительно посмотрел на ягодицы санитара, рельефно обозначившиеся под халатом. – У тебя, кстати, Корней Иваныч, жопа чисто для пенделей создана! Или еще для чего послаще! Тебе это еще никто не говорил?
– Хорошо-хорошо, для пенделей! Только ты не дерись, Дима, обещаешь? – Ремнев прикрыл свои ягодицы руками. – Ты же добрый парень, я знаю!
– Обещаю! Ну ты и дуремар, Корней Иваныч! Все, дядя, задний ход! Хозяева жизни идут, не хер нам тут с тобой теперь маячить! – боец ООО «Девять миллиметров» развернулся и двинулся в обратном направлении, на ходу делая доклад: – Багажное отделение проверил! Могут заходить пассажиры!
Правые задние дверцы лоснящихся в желтом фонарном свете автомобилей открылись, и из них вышло еще четверо мужчин, которые расхлябанной, словно на палубе в шторм, походкой устремились к отверстому моргу. Им навстречу вышел Таранов и замер возле входа. Мужчины по очереди проходили мимо охранника. Последним шествовал Брюкин, и, поравнявшись с Дмитрием, он быстро выбросил руку в сторону его паха. Таранов отпрянул, а Илья Титанович с довольным смешком вошел внутрь одноэтажного здания, в котором уже канули оба его предшественника.
– Что, Ильюхан, опять моего бойца за яйца схватил? С какой мразью приходится работать! – дружелюбно прокомментировал Острогов. – Не ты ли, Брюкин, «Экстаз-холл» заминировал, а? От тебя, ублюдка, любой дряни можно ожидать! А мы в результате нашего князька упустили! Теперь ищи ветра в поле!
– Здравствуйте, Тимур Асбестович! Что-то вы давненько к нам не наведывались? – Корней изобразил приветливое лицо и постарался добиться детской, восторженной улыбки. – Я уж, честно признаюсь, думал, вы для себя нашли какое-нибудь более привлекательное местечко.
– А что у тебя рожа как у идиота? – хозяин охранной фирмы «Девять миллиметров» презрительно соизмерил санитара своими блестящими карими глазами. – Ты чего, падла, совсем тут одичал?
– Слышь, Тимур, это что за обезьяна? – Руслан с неприязнью рассматривал Ремнева. – Я бы его, честное слово, завалил! Сразу на душе стало бы спокойнее!
– Да потом, Левша, успеется! – махнул на ходу рукой Острогов. – Нам с тобой еще не тех зверей предстоит завалить, побереги силы!
– Тунгусский, ты Офелию к Ангелине доставил? – обратился Тимур в мобильник. – Молодец! И сиди там, нас дожидайся! А что Вовиков? Дрочить ему не давай, и пусть перед бабами своими мудями не трясет! А то он спец по этой части! Ладно-ладно, до связи!
– Нестор Валерьевич, может быть, я все-таки пойду, а? – Брюкин подергал идущего впереди него Загубина за рукав. – Ну не готов я еще к такому…
– Как вы, Илья Титанович, изволили сей момент спикать, ну-ка, ну-ка? Что-то я вас не расслышал? – Нашатырь мрачно уставился перед собой. – Вам что, уважаемый, жить надоело? Вы думаете, можно вот так безнаказанно наших бойцов домогаться? Ну-ну…
– Что там за мятеж, а? Не понял? Что ты ему там нукаешь? – Бакс резко повернулся к мелко дрожавшему Брюкину. – Ты что, Илюха, хочешь пику в брюхо? Короче, шилом в глаз или в жопу раз?
– Да нет, Тимур Асбестович, ничего, все в порядке! – спешно отозвался Брюкин. – Я только имел в виду, что…
– А меня нисколько не колышет, геморройная жопа, что ты там имел в виду! Кто ты вообще такой, а? – Острогов начал наступать на побледневшего подчиненного. – Ну, кто ты, отзовись?!
Брюкин застыл. Вся группа замялась с благодушным выжиданием на лицах: что дальше?
– Ну так что, мы идем или нет? – угрожающе произнес Бакс и взял под локоть Руслана. – Представляешь, Левша, каким быдлом я окружен? Ты чего, Брюкин, усы отращиваешь? Это чтобы телок во время поцелуя беспокоить?
– Поцелуй без усов как редька без соли! – не утерпел от комментария Корней и тотчас с тревогой посмотрел на гостей.
– Соображает, подлюга! – обернулся Тимур и продолжал: – Люблю этот запах! Возбуждает, правда?
Когда гости исчезли за оцинкованными дверьми, Ремнев устало побрел в свою каморку. Здесь он плюхнулся на обшарпанный деревянный стул с выползшей, словно плесень, из-под протертого дерматина ватой и закурил.
– Вот твари, а? Вот твари! – санитар заскрипел мелкими зубами, ударил кулаком по столу и тотчас испуганно прислушался, словно проверяя, донесся ли созданный им шум до опасных гостей. – Ничего-ничего, все у нас будет в порядочке!
Корней налил в стакан воды из пластмассовой бутылки, окунул туда кипятильник, включил его в сеть, но вскоре выключил, кинул папиросу в мусорное ведро, положил руки на стол, а сверху голову и задремал…
…………………………
– Слышь, Корнеич! Вези сюда кого-нибудь живого! Папа по живому кончить желает! – Таран ворвался в каморку санитара и тряс его за расслабленное от сна плечо. – Да проснись ты, трупоед! Вот те бабки! Сколько здесь есть – все твои, только давай оперативней: одна нога здесь, другая там! А то он меня самого отъелдачит!
– Да где же я тебе здесь возьму живого-то? Самому, что ли, в позу врага народа становиться? – Ремнев уставился куда-то выше головы Дмитрия. – Или им с отделения какую-нибудь клячу притаранить? Медсестру, что ли? А если она там все это безобразие увидит, потом-то что будет? Ну и клиенты, прости господи! Ладно, давай капусту! Ты тут покарауль, покудова я бегаю, чтобы мои жмурики не убегли, я сейчас постараюсь решить вопрос в положительную сторону.
– А если ты, говнюк, решишь вопрос в отрицательную, то лучше и не возвращайся: я тебя сам запорю! – Таранов гневно глянул на санитара и показал ему мощный тесак с удобным желобом для стока крови. – Видал такую штуку?
– Да я уж постараюсь, Димочка, – с испуганным заискиванием улыбнулся Корней. – Я тут не первый год работаю, всякое бывает! И такие аварийные ситуации случаются. Ну, я побежал, ладненько?
ДЕНЬ ВОСЬМОЙ
Глава 22
СЕМЕЙКА БЕБЕНЕ
Как это дивно, когда тобой обладают! Какие фантастические, безумные картины возникают в воображении – хочется писать стихи, петь, летать, превратиться в облако, исчезнуть, раствориться без остатка в нем, в любимом, в господине, в этом неутомимом мальчике, который, кажется, копил свои силы только для нее, для Софьюшки, для маленькой избалованной девочки, живущей прямо на набережной Невы и любящей иногда надевать милицейскую форму, для Софьюшки, которой все больше хочется все больших наслаждений! Что она еще может ему дать, чем угодить, какой восторг вызвать в его неискушенном любовью сердце? Милый мой, нетерпеливый, порывистый! Как же тебе объяснить, что нам теперь никуда не нужно торопиться: мы – вдвоем, и это главное!
Ваня опять вскакивал ночью и что-то записывал на клочке бумаги. А, вот оно, его новое творение! Морошкина взяла в руки тетрадный листок, расположила его так, чтобы он попадал под розовый рассветный луч света, проникающий в расщелину между шторами, и прищурилась:
Конечно, она, может быть, очень мало что понимает, как принято выражаться, в серьезной поэзии, да и он, ее ласковый мальчик, тоже необязательно оформится в литературную знаменитость, но ей его стихи нравятся. А что она еще может сказать? Она ведь, в конце концов, действительно не литературный критик! Только вот что было бы интересно знать: кто это и когда сказал ее малышу «прочь», кто его, не любя, оттолкнул, кому он обещал, что больше не будет? Если это про нее, про Соню, то она тут как бы и совсем ни при чем, а что же это тогда, поэтический вымысел? Вот тут-то, наверное, у нее и сказывается отсутствие соответствующей базы?!
Софья продолжала смотреть на своего юного любовника и в который раз проигрывала в уме всю историю их знакомства, дружбы и любви. Действительно, что стоило ей иначе с ним заговорить при их первом знакомстве, спугнуть легкий интерес, который инспектор ОППН почему-то вдруг вызвала у несовершеннолетнего подростка из неблагополучной семьи? А потом, да, потом все было как в сказке…
Да, случись такое в незабвенные советские времена, еще неизвестно, чем бы вся эта эпопея для майора милиции Софьи Морошкиной закончилась. То есть, вне всякого сомнения, финал сей басни был бы очень печален и поучителен для бесклассового общества, называемого еще обществом реального, развитого или какого-то там еще социализма (все эти определения и формулировки выветрились из Сониной головы столь же быстро, как и обещания вождей обеспечить всем гражданам отдельное жилье, привести СССР в скором времени к коммунизму и другие замечательные, но не всегда понятные посулы).
Скорее всего Соню вначале бы осудили внутри ее коллектива, потом уволили бы из рядов правоохранительных органов и уже в таком виде, осужденную и беззащитную, словно устрица без ракушки, подвели ее под соответствующую статью Уголовного кодекса, в котором Морошкина и сейчас смогла бы назвать по памяти три-четыре статьи, под которые бы подпадали ее аморальные, криминальные и, конечно, глубоко антисоветские деяния, направленные против всего прогрессивного человечества.
Хорошо, а почему она должна была себе отказать в этом шансе? Что она, вообще-то, в своей жизни видела? И что, кстати, еще увидит? Да наверное, уже не более того, что видела.
Да, но если я люблю человека, тем более столь молодого, годящегося мне в сыновья, то неужели я не могу дать ему нечто пусть не большее, но иное, чем секс с седой, беззубой старухой? Нет-нет, Сонечка, зачем ты себя так уничижаешь? Ты же сама прекрасно понимаешь, что, в общем-то, не так уж и плохо сохранилась для своих… Да-да, вот именно, радость моя, для своих! А ему-то сколько сейчас, ты хоть помнишь, ветеран остеохондроза? Что ж, конечно, Ванечке было не очень радостно слышать, когда у нее при нем несколько раз хрустели изношенные суставы. А ты уверена, что это было несколько, а не много раз? По-моему, с тобой это происходит, прости, каждый раз, когда… Ладно, хватит, не добивай меня! Хорошо-хорошо, не буду вдаваться в интимные стороны, ты, кстати, всегда была ханжой и фарисейкой! Ну вот за это спасибо, милая моя!..
В квартиру Морошкиной позвонили. Ой, кто это? Господи, да это же Лариса Мультипанова! Ну, ничего-ничего, Ларочка – свой человек, хотя продаст – не продешевит! Правда, у нее и самой жизнь не сахар: сын – инвалид, дом сгорел! Она еще хорошо держится, хотя, по информации Феди Бороны и Бори Следова, Мультипанова – глубоко замаскированная преступница, участвующая в криминальном усыновлении и удочерении детей, продаже квартир и прочих грехах. Что ж, это, пожалуй, вполне может быть – такое сейчас время! Впрочем, Софья не раз вспоминала свое удивление, когда из шкафа, стоящего в кабинете инспектора по охране детства, вдруг посыпались бесчисленные коробки с конфетами и печеньем, духи и прочая косметика – все это были дары тех, с кем Лариса общалась, в общем-то, по долгу службы.
Морошкина нехотя поднялась из кресла, в последний раз глянула на свое разметавшееся по дивану сокровище и отправилась встречать инспектора по охране детства.
Когда Соня открыла дверь и глянула на Мультипанову, то ей тотчас показалось, что ее гостья еще за дверьми почувствовала, что Морошкина не одна. Ну как это у нее получается? Чутье, интуиция, телепатия? А может быть, это Софья так зациклилась на своей странной личной жизни, что ей теперь просто мерещится чужая осведомленность о присутствии в квартире ее юного спутника? Конечно, самой ей на это будет сложно ответить, но, во всяком случае, выражение Ларкиного лица оказалось настолько простецким, какого инспектор по охране детства ни разу не замечала у нее даже при работе с ее наиболее умственно-отсталыми подростками. Да нет, чует, змея, все чует!
Женщины поздоровались и обнялись. Хозяйка предложила гостье испить кофейку, благо у них еще есть минут двадцать, та церемонно согласилась, и они вдвоем направились на кухню.
– Семейка Бебене, я тебе скажу, это тоже не подарок: бабушка, Евгения Аристарховна, по кличке Бормотуха, хоть и пенсионерка, и инвалид, а пьет, можно сказать, за троих мужиков; ее дочь, Алла Михайловна, не только пьет, но еще и блудит, мы ее до сих пор не можем направить на лечение от сифилиса; а сын Аллы, Ярослав, которому сейчас шесть лет, вообще нигде не фигурирует после роддома. Представляешь себе? – выпуклые глаза Ларисы остановились на Ваниных брюках, как оказалось опрометчиво оставленных им вчера на кухне. – То есть мальчик до сих пор нигде не зарегистрирован, как бы мертвая душа, только наоборот: он есть, но тому нет пока что никаких вещественных доказательств ни в жилконторе, ни в поликлинике, ни в РОНО!
– Лара, да чем ты меня сейчас удивишь?! Мне тут вообще одну историю рассказывали: не знаю, может быть, это и выдумка, а может быть, из какого-нибудь учебника, но суть в том, что у одной бабули из-за нелеченого или плохо леченного Льюиса прогнил лоб в районе переносицы, – Софья не сразу угадала направление взгляда инспектора по опеке, а отследив его, постаралась не выдать своего тотчас нахлынувшего волнения, которое наверняка все-таки предательски залило ее лицо красным румянцем, участило дыхание и, конечно, сделало речь прерывистой и несколько поспешной. – Так вот, эта бабуля якобы по утрам затыкала дыру в черепе картофелиной, а на ночь свой овощ вынимала. Веришь?
– А отчего нет? Я думаю, у нашей Аллы Бебене тоже когда-нибудь кости прогниют, и тогда она что-нибудь не менее оригинальное и простое придумает, – Мультипанова отпила кофе и по-кошачьи зажмурила глаза. – Божественно!.. Ты даже не представляешь, как она выглядит: бабе еще и сорока лет не исполнилось – ей сейчас где-то тридцать восемь, – а она похожа, прости меня, на бодрящуюся из последних сил пенсионерку, да еще проработавшую всю свою жизнь в горячем цеху. Знаешь, есть такие бабульки с комсомольским задором, которые между тем уже и не помнят, как их зовут.
– Да отчего ж не представляю?! – Морошкина закурила и подвинула пачку сигарет в направлении гостьи. – Будешь? У меня, кстати, тоже такие экземпляры встречаются. А возьми хоть нашу знаменитую троицу – Жанна, Тоня и Зоя, – они-то за эти годы до чего опустились! Правда, на них и несчастья одно за другим сыплются, но это, я тебе скажу, к великому сожалению, – вполне закономерный результат их образа жизни. Я в последнее время не то что стала шибко суеверной, а просто как бы угадала некоторые законы нашей жизни и согласна с такой мыслью, что одна беда все-таки почти неизбежно притягивает к себе другую.
– Может быть, и так. У меня, по крайней мере, как раз та ситуация, – инспектор по опеке закурила, сладко затянулась и закашлялась, но продолжила свою речь: – Я слышала, у них там всех переубивали? Это правда?
– У Ремневых бабушку убили. Да ты ее знаешь, Ефросинья, она еще все ходила по помойкам да по овощебазам побиралась, – Софья прикидывала, останется ли вопрос с брюками только между ними, или Мультипанова понесет эту информацию, словно стремительный весенний ручей бумажный кораблик. – Колька Махлаткин, слава богу, выжил. Правда, у него, кажется, новая беда: в анализах – ВИЧ. У Бросовых просто стихийное бедствие: Никита, Парамон, Люба – все погибли! Наташа тоже, ну да ладно, там еще не все понятно…
– Вот как людей сметает! Прямо как на войне! – Лариса не могла отвести своего любопытного взгляда от мужских брюк. – Пашуля выписывается, да?
– Да, готовлюсь к получению, – кивнула инспектор ОППН в сторону весьма поношенных штанов и затушила свою сигарету. – Я с тобой согласна, что все, что сейчас происходит, действительно очень похоже на войну, об этом многие говорят. Ну что, будем собираться?
– Конечно-конечно! Я, можно сказать, уже готова! – гостья поднялась и оправила на себе одежду. – А ты слышала про то, что вчера в городе творилось? Во время «Людоед-шоу», ну, который в «Экстаз-холле» проводили, вдруг объявили, что зал заминирован! Что тут началось: паника, какую только в кино показывают! Говорят, даже кого-то задавили!
– Да, я по «Новостям» уже смотрела, – домывала посуду хозяйка. – Я думаю, это кто-то просто побаловался.
Женщины свернули с Большого проспекта в переулок, поскольку вход в дом, в котором проживали Бебене, был отсюда. Кодовый замок на входных дверях был сломан, а сама дверь была изрисована половыми органами и исписана нецензурщиной.
На первом этаже, на котором находилась искомая квартира, пахло кошачьими и людскими испражнениями, почтовые ящики были сорваны, доносились чьи-то приглушенные этажами ругательства, резкий нечастый стук и назойливое жужжание электроинструментов.
Замка на входной двери не было. Звонка тоже. Провода были вырваны до самого основания, поэтому их было невозможно соединить. Для обеих женщин все это уже давно стало привычным.
Лариса толкнула дверь, и та со скрипом стала уходить внутрь квартиры. Женщины шагнули вперед. Они оказались в коридоре. Здесь было сумрачно. Лариса протянула руку к выключателю, который должен был находиться справа, нашла его и стала нажимать, но электричество не включалось.
– Да у них, наверное, здесь все давно перегорело, – Мультипанова сделала несколько осторожных шагов и заглянула на кухню, которая была справа от входных дверей, вслед за туалетом и ванной. – Есть тут кто живой или всех уже отпели? Ау! Люди-человеки!
Ответа не последовало. На всякий случай женщины прошли на кухню, но здесь действительно никого не было, торжествовали грязь и запустение. Окна были завешаны обветшалыми занавесками. На полу в лучах солнца, пробивавшихся сквозь дыры в занавесках, угадывались разбросанные бутылки, на самодельном изрубленном и опаленном кухонном столе гнило несколько луковиц, отчего еще и отвратительно пахло.
– Похоже, что здесь никто и не живет? – задала вопрос, скорее всего себе самой, Морошкина. – Пойдем в комнаты или дадим отбой?
– В такой квартирке и труп может лежать, пока не мумифицируется, – Лариса еще значительнее выкатила глаза из орбит. – А чего нам, пойдем посмотрим? Может быть, в комнатах кто-нибудь затаился?
– Это ведь, кажется, двухкомнатная квартира, да? – Софья сделала шаг вглубь запущенного жилья.
– Да, сразу по коридору справа маленькая комната, а в конце, прямо, – большая, – уточнила Мультипанова и пошла вслед за майором милиции.
Женщины двинулись вперед по темному коридору. Лариса нащупала справа от себя дверь и открыла ее. В комнате также царил полумрак из-за древних плащей, которыми были завешаны окна. Вблизи дверей на заметном расстоянии от стены стоял диван, заваленный тряпками. В полуметре от противоположной стены присутствовал прожженный в своей продавленной середине пружинный матрац. Под окнами, прямо на полу, выстроились друг на друге три старых телевизора, нижний из которых был без кинескопа.
– Ну что, в той комнате еще посмотрим, да я и составлю акт о том, что мы здесь увидели, – Мультипанова с брезгливым любопытством осваивала убогий интерьер. – Я вот только одного в толк не возьму, где тут у них ребенок размещается?
– Может быть, во второй комнате и размещается? – предположила Морошкина и повернулась к дверям. – Давай уж до конца выполним свой долг.
Они снова вышли в коридор и не спеша двинулись вперед. Лариса включила зажигалку, и при ее подсветке женщины различили слева от себя обшарпанную стену, к которой были прислонены ломаные лыжи, листы старой фанеры и картона. Мультипанова толкнула приблизившуюся дверь, и свет ее зажигалки объединился с тем светом, что скудными люксами поступал в комнату сквозь газеты, которыми были заклеены окна.
– Да что у них тут, траур какой-то? – недоуменно осмотрелась Лариса. – Кого хоть похоронили?
– Может быть, действительно что-нибудь произошло? – Софья прищурилась из-за острой солнечной иглы, проникшей в помещение сквозь дырку в газете. – Смотри-ка, и трюмо завешено!
В углу комнаты слева от дверей стояло покосившееся трюмо, а поверх зеркал свисали скомканные листы черной упаковочной бумаги. В нескольких местах бумага имела брешь, благодаря чему дневной свет, пробивавшийся сквозь дырявые газеты, соединялся с замаскированными зеркалами радужными лучиками, пронзившими насквозь пространство комнаты. В этих лучах искрились бесчисленные частички пыли.
Справа от вошедших стояло разобранное кресло-кровать. Посреди комнаты поблескивал полировкой прямоугольный обеденный стол. Остальным наполнением помещения служили хаотично разбросанные в разных местах тюки и коробки.
– Слушай, Лара, я склоняюсь к тому, что у них, наверное, все-таки кто-то умер, – покачала головой Морошкина. – Пойдем-ка отсюда от греха подальше.
– А может, блин горелый, и умер! – скандально пронзил запыленное пространство гнусавый голос, с дивана посыпались тряпки, и из-под них возник пожилой мужчина в несвежих салатных трусах. Его тело зеленело обширными выгоревшими татуировками, на правой груди отсутствовал сосок, в нижней левой части живота зияло значительное углубление, словно предназначенное для установки воронки. – Что, девоньки, и умереть, блин горелый, нельзя без разрешения?
– Фу ты, господи, чудо морское! – отпрянула и чуть не оступилась Мультипанова. – Вы кто такой, дяденька: человек или оборотень?
– Вас кто сюда пустил? – Софья машинально потянулась к верхнему карману утепленной кожаной куртки, в котором хранилось ее милицейское удостоверение. – Сами-то вы кто?
– А я туточки покедова вот ентову самую фатеру, блин горелый, сторожу! – мужчина выпрямился, сохраняя годами отрепетированную сутулость. Он распушил свои искривленные пальцы веером и начал весь дергаться и изгибаться, словно в нем включился некий заводной механизм. Его голос звучал настолько гнусаво, словно нос был плотно зажат бельевой прищепкой. – Эдик я, блин горелый, Эдик Чапаев, да вы меня, бля, всяко знаете, вы меня еще на одной квартире немого гоняли. Ну, вспомнили? Вы мне все еще говорили: ведите себя, бля, прилично, Эдуард Викторович, не роняйте свою высокую фамилию, а мне эта фамилия, знаете, каким боком вышла?! Вот то-то и оно, бля!
– Ну вспомнили мы тебя, не буянь! – перешла на покровительственный тон Лариса. – Но вы нам все-таки объясните, кто вам, Эдуард Викторович, эту квартиру доверил и где сейчас могут находиться ее законные хозяева?
– Да я же тут, бля, живу по соседству, ну, бля, за стенкой.
Для большей убедительности Эдуард постучал в стену сизым кулаком. Его морщинистое лицо было иссечено шрамами, особое обилие которых пришлось на левую щеку, которую будто подвергли испытаниям африканские жрецы.
– С Бормотухой, тьфу ты черт, бля, простите, с Евгенией Аристарховной, по типу того, бля, что мы уже, как его, не первый год в этом самом гражданском браке пребываем. А когда Алку-то здесь нашли, ну, бля, после выброса, а уж кто ее, прости господи, сама она до того додумалась или враги какие – этого, бля, никто из нас и не видел… Да мы уже с тех пор, мать честная, кому надо, бля, во всем отчитались!
– А что с Аллой Михайловной-то стряслось? Какой еще выброс? – Мультипанова с не меньшим ожиданием посмотрела на Морошкину. – Софья Тарасовна, вы не в курсе?
– Мне пока ничего не известно, – пожала плечами Софья. – А что с ней произошло? Вы можете что-нибудь конкретизировать?
– Ну как это что, бля?! Да здесь это, бля, между шестым и седьмым этажами, а мы, я вам за это, бля, отвечаю, конкретно, бля, тут не при делах! – стараясь быть понятым, Эдуард прищелкивал искривленными, словно опущенными в воду, пальцами, бил тыльной стороной правой ладони по внутренней стороне левой ладони и даже скрипел чернеющими остатками зубов. – Так это, значит, она голая, бля, как после бани, что ли, а уж кто там кого – это, бля, дело десятое и не нашего, бля, министерства!
– Голая, между шестым и седьмым этажами, ну и что? – Лариса повысила голос. – Что тут у вас произошло?
– Слушай, Эдик, ты говори по делу, а то я сейчас наряд вызову, тогда, наверное, у тебя все ровнее пойдет, – предупредила Морошкина. – Ты знаешь, мне это нетрудно сделать!
– Да нет, Сонечка, с ним это дохлый номер, – махнула в сторону мужчины Мультипанова. – Ты же сама прекрасно знаешь этот контингент – у них что не пропито, то отбито! – инспектор по опеке и попечительству говорила о Чапаеве так, словно того здесь и не было. И действительно, мужчина, в свою очередь, общался с какими-то невидимыми женщинам образами, населившими эту обнищавшую квартиру по прихоти деформированного мозга рецидивиста. – Ладно, Эдик, ты лучше ложись отдыхай, а мы об Алле все у Евгении Аристарховны узнаем. Она-то сейчас не пьет?
– Ну как не пьет, бля? А что она, пьет? Да когда она, бля, пила?! – Чапаев с удивлением посмотрел на женщин, словно только что их заметил. – Да вы прикиньте, бля, какая тут у нас ситуевина нарисовалась! Я, бля, им не по крови, а и то, считай, с того дня на кочерге! Ну а как еще такой стресс снять? Родную дочку потерять? Это вам не то что это, как его?..
Мужчина, очевидно, окончательно сбился с толку и, возможно, даже забыл алфавит, он вдруг вновь сел на диван и тупо уставился в пространство.
– Пойдем, Лариса Карловна, проветримся, а там, может быть, и Евгения Аристарховна появится, я думаю, она просто куда-нибудь ненадолго отлучилась, – Софья взяла свою спутницу под руку и начала выводить из комнаты.
Женщины прошли по коридору и вышли из квартиры. В это время парадная дверь отворилась, и в ней появилась пожилая женщина в черном платке. Лицо ее напоминало искрошившийся кирпич.
– А вот и Бормотуха, черт, бля, мамочка! – обрадованно воскликнул Эдик, который, оказывается, уже был тут как тут. – Ну что, мамочка, пивка принесла? Жабры горят, сейчас опять скособочусь!
– Здравствуйте, Евгения Аристарховна, что тут у вас случилось? – Мультипанова шагнула навстречу пенсионерке.
– Здравствуйте! – уступила дорогу Морошкина. – Мы к вам уже заходили, но еще не совсем разобрались в ситуации.
– Здравствуйте! – тяжело выдохнула Бебене, овеяв гостей вязким перегаром. – Погодите, я только со своим сожителем разберусь. Заходи в дом, – скомандовала Евгения Аристарховна Чапаеву, который тут же послушно исчез в квартире. Бебене поднялась на площадку первого этажа и, стоя на пороге своей квартиры, повернулась к встречавшим ее женщинам: – Я только входную дверь прикрою, чтобы с лестницы не морозило.
После того как дверь в квартиру закрылась, женщины услышали неразборчивый крик Евгении Аристарховны, в котором можно было опознать только отборные ругательства, адресованные Чапаеву.
