Текст книги "Год Людоеда. Время стрелять"

Автор книги: Петр Кожевников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц)

Глава 12
ТЕМА НА ДВОИХ

Руслан. Алло! Алло!.. Ну, говорить-то будем? Ну что, так и будем молчать?.. Слышь, ты вообще кто такой, а? Ну чей ты, а, назовись?.. Ну давай встретимся, перетрем это дело!

Тимур. Да это я!

Руслан. Что значит «я»?

Тимур. Ну ты чего, не узнаешь, что ли?

Руслан. Стоп-стоп-стоп, а почему это вдруг на «ты», а?

Тимур. Да ну, брось ты важничать, мы свои люди!

Руслан. С каких это пор мы свои люди, а? Ты чего, совсем борзой, да?

Тимур. Да это я, Тимур Острогов!

Руслан. Кто-кто, ах Тимур! Да что ж ты, брат, сразу-то не признаешься, что за шоу?

Тимур. Да водится за мной такая слабинка – людей по телефону разыгрывать. Жизнь-то скучная пошла, а так все же какая-то забава!

Руслан. От такой забавы можно и инфаркт схлопотать! Нервы-то, чай, не железные!

Тимур. Так в том-то и изюминка, что все сразу шугаются!

Руслан. Ну ладно, с этим делом понятно, а чего звонишь, чисто поприветствовать?

Тимур. Да не только, Руслан. Есть у меня для тебя одна путевая тема!

Руслан. Спасибо, Тимур, что не забываешь старых друзей.

Тимур. Я думаю, Ангелина уже ввела тебя в курс событий?

Руслан. Да, в общем и целом. Тут у вас мясорубка крутится не слабее, чем у нас. А кого сейчас валить-то?

Тимур. Во-первых, тех, кто завалил Вершка, а во-вторых, тех, кто с нами не хочет делиться!

Руслан. А вот это уже действительно совсем не по делу получается! И кто ж, если не секрет, у нас такой нехороший? Ну-ка, ну-ка освети вопрос!

Тимур. Да есть тут один князек-самозванец, который всю свою дохлую жизнь в охране заключенных лютовал.

Руслан. Стоп-стоп-стоп! Как ты сказал, в охране заключенных? Лютовал? Это мне очень даже интересно знать! И ты говоришь, что он, падла, аж до пенсии дожил?

Тимур. Дожил-дожил и еще рассчитывает нас с тобой пережить!

Руслан. Ну, это у него теперь уже навряд ли получится! Теперь это, согласись, по большей мере от нас с тобой да от братвы зависит, правда?

Тимур. Правда, но он скоро такие крутые деньжищи огребет, которых нам с тобой на нашем бизнесе и за весь свой век не заработать! И главное дело, ему-то они зачем, а? А нам как раз и не хватает!

Руслан. Вот в этом ты прав, нам-то как раз этих бабок смерть как не хватает! А где же его искать, этого краснопогонника? Адрес, черкни-ка мне адресок и перешли с верным человечком, сделай одолженьице, а я, в свою очередь, с бригадой к нему съезжу и по душам потолкую. А что, захватим его, сердечного, в недальний лесок вывезем и обо всем расспрошаем. Может, у него чего перед смертью по твоим делам расспросить?

Тимур. Да у него, пожалуй, ничего уже расспрашивать и не надо! Хотя нет, задний ход! Надо! Пусть он нам одну хитрую бумаженцию отпишет о том, что признает неоспоримость кровного родства к своему княжескому роду одной семейки. Правильно-правильно, и как это я сразу об этом не подумал? Устаю, брат!

Руслан. Ну а ты своими силами-то не пробовал с ним разобраться?

Тимур. Ты представляешь, я послал четырех бойцов на перехват, так он их разуделал под орех, под дуб, под ясень!

Руслан. Значит, не бойцы и были! Слухай, а что тут мне Ангел про этого Кумирова чего-то вячила, он тут что, тоже при делах?

Тимур. В общем, история вопроса такова: был тут у нас такой олигарх Игорь Кумиров, он же и кандидат на пост губернатора. Денег он нажил немало, теперь решил и власти побольше получить. Ну и получил! Я ему, кстати, дело прошлое, так всегда и риторил: будь, Игореня, скромнее, у тебя своя игра, а у меня своя, и давай мы их не будем между собой путать! А он, понимаешь, решил все делать своими руками. Во-первых, нанял двух мокрушников, чтобы они его конкурентов замаксали. Что ж, это дело у него срослось! Кстати, мокрушников он туда же отправил, а вслед за ними еще и своего верного помощника, мента по должности и мокрушника по призванию, так что все это трио, может быть, еще вперед Игорени на тот свет прибыло! Собственно говоря, акции Кумира против его конкурентов были вполне обоснованны, потому что они его по первости несколько даже опередили: траванули смертной дозой и в морге жмуриками забросали. Ну не выжил бы он, Руслан, однозначно бы не выжил, то есть не выкарабкался бы из-под мертвечины, силушек бы у него не хватило, так в этом морге вдруг какое-то чудо приключилось и его кто-то из-под мертвецов вызволил, так он тут же своего спасителя и поблагодарил сердечно, до той схемы, что от головы у него практически ничего путного не сохранилось! В общем, надо отдать ему должное, Игорь Семенович по концовке свою криминальную задачу выполнил, хотя действовал неграмотно и в высшей степени рискованно. Одно слово – дилетант! Там у него еще с сыновьями накладки получились: младший сбежал из психушки, а старший вместе со своим дружбаком из-за одной шалавы с суматохинскими начал бодаться.

Руслан. Слышь, Острог, вяжи ты мне эти басни дедушки Крылова, я уже все равно ничего не понимаю! Короче, ты мне только одно скажи – ты с нами? Если да, тогда давай говорить и работать, а если нет, то пусть все эти твои олигархи и губернаторы говном на триста лет зарастут, мне оно как-то…

Тимур. Да ты не ершись, Руслан, а слухай, что я тебе дальше нарисую! Ты что, думаешь, я тебе что-то не по теме глаголю? Нет, все только для пользы дела! На чем мы с тобой остановились? А, на суматохинцах! Хорошо! Ты не хуже меня знаешь, что суматохинские – пацаны конкретные, они кумировского сынка отпустили, а его шмару с дружбаком тормознули, заточили и выкуп назначили.

Руслан. А они что, не знали, чьего сына пленили?

Тимур. Да в том-то и юмор, как говорится, черный, что не знали! И вот тут-то в нашей истории один ублюдок и нарисовался! Киллер, понимаешь, по жизни, некто Скунс, ты о нем, часом, ничего не слыхивал?

Руслан. Имя известное, но, полагаю, на сегодняшний день перечеркнутое. Адрес?

Тимур. А с этим у нас все просто! Пригорел этот Скунс к одной особе, так себе, ментяра позорная, за молодняк отвечает. А она как раз за того дружбачка кумировского впряглась. С этого-то все и началось! Вершок со Скунсом забил стрелу на суматохинской территории, а это на заводе имени Немо, от которого после всей этой катавасии меньше, чем от Грозного, осталось! Все вроде по-правильному началось, по-пацански: Лазарь бойцов со стволами на всех подходах и в дозор выставил. Подъезжает Скунс на точиле, залетает в ангар, ворота закрываются, веселье начинается! Казалось бы, все, птичка в клетке, а один, как говорится, в поле не воин! Да вот как-то он сумел переиграть Лазаря и положил там его лучшие силы. Вершок чует: не та масть пошла, не его нынче день! Он – шмыг в джип и давай деру, а с собой еще этого шкета в заложниках везет. Приехал на базу, все чин-чинарем, бойцы честь отдают и папину машину пропускают. Лазарь в свой бункер определился, а тот черт, видать, с ним так на джипе и ехал и устроил Вершку форменное харакири по полной программе! Прикидываешь, Руслан, такого человека в самовар превратил: руки и ноги поотрубал, взрывчатку зарядил и деру дал! Ну а бойцы-то что? Они папину машину видят и беспрекословно пропускают. Только тачка последний кордон миновала, тут и началась еще та Цусима! В общем, обезглавил этот Скунс всю команду, осиротели пацаны!

Руслан. Так мы это дело тоже подправим! Я суматохинских пацанов без присмотра не оставлю! И на хлеб найдем как заработать! На ближайшую пятилетку дураков в России на нашего брата хватит!

Глава 13
НЕСЧАСТНЫЕ ЛЮДИ

Когда вся группа, за исключением удалившегося по своим неотложным делам Шишкина, собралась вновь на втором этаже, Федор деликатно постучал в дверь приемной. Они вошли. Здесь сидела женщина в белом халате.

– Здравствуйте, Екатерина Витальевна! – приветствовал Борона женщину и обернулся к друзьям: – Позвольте, уважаемые, представить вам Екатерину Витальевну Понт, она – заведующая экспериментальным отделением, которое мы, собственно, и собираемся посетить. Мы, как всегда, к Герману Олеговичу. К нему сейчас можно?

– Вы знаете, он сейчас ненадолго вышел, – у женщины было красивое лицо, напоминавшее персонажей рубенсовских полотен. – Вы пока раздевайтесь, присаживайтесь, будьте как дома. Может быть, чайку, кофейку?

– Нет, спасибо, лучше потом, после… экскурсии, – ответила сразу за всех Софья и смущенно огляделась. – Вы меня извините за то, что я так оптом отказалась, может быть, у кого-то возникнут иные желания?

Гости отрицательно помотали головами. Их внимание привлекли картины, которые в изобилии висели не только в холле, но и здесь, в приемной. Наиболее притягательной была работа, выполненная в глубоких красно-зеленых тонах; на ней было изображено много разных людей и ситуаций. Понять содержание было несложно: здесь были «мы» и «они», бурлящий во время перестройки Советский Союз и выжидающий своего часа Запад. Здесь были изображены фрагменты из советской истории: уничтожение самодержавия, репрессии, лагеря, Ленин и Сталин, войны, «трудовой народ» и «враги народа», хрущевская «оттепель» и кукуруза, космонавты, брежневский «застой», андроповская борьба с «агентами влияния», Горбачев с красной отметиной на черепе, похожей на карту Советского Союза, его «гласность и перестройка». Союз и Запад разделяли стена и минное поле. Идеологи империализма с завистью и ненавистью смотрели в советскую сторону. Последней вехой, запечатленной автором, стали демонстрации с плакатами: «Даешь!», «Доколе!», «Егор, ты не прав!». Очевидно, картина писалась до «Беловежской пущи».

Наверное, в советское время автора композиции упрекнули бы в том, что у него не проглядывается так называемая и обязательно требуемая в те годы для исполнения «авторская позиция». Действительно, вглядываясь в полотно, невозможно было угадать, кому симпатизирует живописец, поскольку все персонажи были выписаны абсолютно бесстрастно, здесь, несмотря на яркие тона, не чувствовалось никаких эмоций. Картина была выполнена карикатурно и примитивно. Первым, что особенно обращало на себя внимание зрителя, были глаза персонажей – по виду они все выглядели одинаковыми, словно вставленные куклам в глазницы штампованные изделия, и напоминали рыбьи.

– Интересная работа, – заметил Борона, все больше приближаясь к задевшему его, как и прочих, холсту. – Это что, летопись России двадцатого века?

– Я даже не знаю, как на ваш вопрос правильно ответить, – Екатерина Витальевна с властной беспомощностью развела в стороны свои полные руки. – Это творение одного из наших больных. Надо сказать, что он провел у нас довольно длительный срок лечения, причем привело его в больницу собственное признание: однажды он пришел на прием к врачу и сознался, что собирается убивать людей, потому что некоторые из них, по его убеждению, должны быть обязательно уничтожены. Вы знаете, он каким-то хитрым образом разделил все человечество на различные категории, и вот так получалось, что какие-то из них подлежали полному и скорейшему истреблению. Я, конечно, не художник, но как зритель, как врач могу сказать, что эта картина производит несколько двойственное впечатление: на ней очень сложно, а может быть, даже невозможно уловить позицию самого автора. Посмотрите на нее внимательней: художник в равной степени и серьезен, и ироничен к представителям обоих изображенных лагерей – и Запада, и Востока. Все герои картины скорее выглядят как марионетки, чем как самостоятельные люди. Я его, кстати, спросила: «Почему у вас все так странно получилось?» А он мне ответил, что просто не умеет рисовать, наверное, поэтому все так и вышло.

– А что с ним потом было? – предательски сорвавшимся голосом спросил Следов. – Он еще здесь, да?

– Нет, к сожалению, уже нет, – тяжело выдохнула Понт. – Да, но дальше-то и произошло самое интересное! Мы его здесь, как смогли, пролечили и уже начали готовить на выписку, а он вдруг нам заявляет: столько-то лет назад в таком-то городе я совершил несколько изуверских убийств, все жертвы – женщины, тела их были мною расчленены и закопаны там-то и там-то. Вначале мы подумали, что этот человек или не хочет отсюда выписываться (такое, знаете, в нашей практике в последние годы все чаще бывает, ну некуда людям идти, а кому-то после больницы страшно и на улицу выйти), или просто немножко бредит. Но на всякий случай решили его слова проверить: обратились в милицию, они стали этим делом заниматься и действительно нашли все то, о чем наш художник нам тут так убедительно рассказывал.

– И что, его расстреляли? – как о само собой разумеющемся исходе поинтересовался Весовой. – Таких мерзавцев только пуля может успокоить!

– Да нет, кого ж теперь расстреливают? – несколько даже удивилась Екатерина Витальевна. – Мне кажется, от этой практики у нас в стране уже почти полностью отказались. К тому же он ведь все-таки оказался психически больным человеком, по крайней мере, на момент совершения им раскрытых преступлений.

– Вот и я про это всегда говорю: сейчас чем более тяжкое преступление совершается, тем меньшая мера наказания назначается! – воодушевился Станислав. – Это же продуманная акция! Еще и комиссию по помилованию сочинили!

– А мне все-таки казалось, что кому-то и теперь иногда назначают высшую меру? – раздался безадресный вопрос Понт. – Может быть, это делают в виде особого исключения, но, кажется, все-таки делают?

– Трудно представить, чем это можно заслужить, – повисла реплика Федора Даниловича. – Преступность обрела чудовищные формы и масштабы, а ответственность за содеянные злодейства, мне кажется, уменьшается в обратно пропорциональном порядке.

– Конечно, это один из самых сложных вопросов, когда одни люди решают судьбу других людей, – включилась в дискуссию Софья, – но я тоже считаю, что кого-то все-таки необходимо лишать жизни.

– А мне говорили, что пожизненное заключение или осуждение на девятьсот лет, как у американцев, еще хуже, чем смерть, – не удержался от высказывания Борис. – Шутка ли, сидеть вот так двадцать – тридцать лет в одной и той же камере и знать, что в твоей судьбе уже ничто и никогда не изменится?! Да я бы, наверное, от осознания одного этого факта уже сбрендил!

– А ты что, Бориска, будешь скучать? – Борона отвернулся от холста и направился к креслу. – Ты попроси бумагу и ручку и пиши воспоминания о том, как мы с тобой в конце второго тысячелетия от Рождества Христова российский безнадзор спасали да Людоеда Питерского высчитывали!

– А почему вы решили, что мне пожизненный срок могут дать? – высоко поднял густые неровные брови Следов. – Что я вам такого плохого сделал?

– Да я вам так скажу, что в жизни вы этих людей никогда не опознаете! – Девкина сидела напротив Понт, заложив ногу на ногу. – Между прочим, они с виду-то совсем не такие, как их дела: интеллигентные, обходительные, глаза как у ребенка!

– Ну не все, Нина Захаровна, не скажите, – парировала Екатерина Витальевна. – Согласитесь, что есть и такие экземпляры, на которых и посмотреть-то не всякий решится.

– Ну да, есть, не спорю, – заместитель начальника службы охраны примирительно похлопала правой ладонью по воздуху. – Но в общей массе они все-таки выглядят совершенно безобидно, я бы даже уточнила, что неправдоподобно безобидно!

– Ну вот видите! – ухватилась за эту фразу Понт, словно она была направлена на поддержку ее мнения.

Когда в кабинет возвратился Герман Олегович – невысокий коренастый рыжеволосый мужчина в дымчатых очках в массивной темной оправе, из-за которых внимательно, словно выжидающе, смотрели немного косившие к носу, кажется, тоже темные глаза, – Борона познакомил его со своими спутниками, и разговор продолжался.

– Да неужели я сам не смогу понять, кто передо мной сидит, больной человек или здоровый? А если он преступник или маньяк, так я и это, наверное, распознаю. Неужели нет? – отстаивал свою прозорливость Следов. – Что я, такой уж неопытный в этих вопросах человек, что ли? Я уже всяких людей видал, и даже очень хитрых.

– Конечно, я не врач, но уж примерно-то, наверное, смогу сориентироваться, кто передо мной сидит, – выразил свою солидарность с Борисом Весовой. – Говорят, правда, что большинство военных в других делах ничего не понимают, но здесь, мне кажется, вопрос не настолько сложный, чтобы я его не решил.

– Как ты думаешь, Федя, раскусят они наших пансионеров или нет? – Деменцев лукаво улыбнулся и сощурил глаза, которые под стеклами очков казались размытыми и обесцвеченными. – Давай я тут у себя прикину их шансы, а ты – у себя, а потом сверим. Кто проиграл – с того коньяк!

– «Наполеон»! – подхватил Борона. – Что ж, давай посмотрим. Я, честно говоря, и сам не всегда угадываю, кого здесь ко мне выводят.

– Неужели психически больные люди могут быть настолько законспирированными? – начала подниматься с облюбованного ею кресла Морошкина.

– Давайте вы на них действительно для начала посмотрите, а потом мы ответим на все ваши вопросы, ладно? – Герман встал, подсказывая гостям, что он не будет возражать против того, если они в ближайшее время воспользуются его предложением. – Екатерина Витальевна, вы не устроите нашим гостям экскурсию по своему отделению?

– Если им это будет интересно, конечно устрою, – Понт поднялась следом за главврачом. – Можно начинать?

Екатерина и Нина возглавили делегацию, о чем-то негромко переговариваясь. Они вышли из здания и оказались перед внушительным шестиэтажным строением.

– Сюда нам пока не надо, – заметила Понт и указала куда-то вглубь территории. – Нам туда!

– А я, Екатерина Витальевна, как раз очень хотел попросить вас провести нас с коллегами и по этому отделению – больно уж оно впечатляет, – Борона выразил мимикой свою невероятную досаду. – Конечно, если вам некогда, тогда нет вопросов! Но если все-таки имеется хоть какая-то возможность заглянуть туда краешком глаза, в этом случае мы были бы всем вам премного благодарны!

– Да нет, Федор Данилович, о чем вы вообще говорите?! Время у меня для вас, конечно, найдется! – Понт резко изменила направление движения и направилась к входным дверям. – Пойдемте-пойдемте! Вы, Нина Захаровна, как?

– А я-то что? – Девкина улыбнулась и развела руками. – Я, как и вы, на работе!

Когда гости вошли в главный корпус, то действительно оказались поражены его строгой и в то же время необычайно символической архитектурой. Вся многоэтажность дома была прозрачной за счет невероятно изысканной ажурной лестницы, которая, в общем-то, и составляла изюминку этого проекта начала двадцатого века.

– Когда я здесь стою и смотрю на эту лестницу, я слышу музыку! – признался Борона, задрав голову и невольно демонстрируя глубокий шрам на шее выше массивного кадыка. – Нет, ребята, вы правда прислушайтесь! Ну как? Слышите? Это прямо храм, только не совсем понятно чей.

– Кстати, храм у нас тоже есть, – указала Девкина на высокие закрытые двери. – Но сегодня, к сожалению, нет настоятеля, отца Серафима, поэтому мы туда не сможем попасть.

– Ой, да я его знаю! – воскликнул Борис. – Это тот самый, да?

– Тот самый, – успокоил молодого человека педиатр. – Соня, как тебе здесь?

– Спасибо тебе, Федя, за это чудо! – Морошкина бережно погладила мужчину по руке. – Как говорится: когда буду умирать, обязательно вспомню!

Вслед за заместителем главврача они поднялись по лестнице, прошлись по ярусам, поглядывая на камеры, в каждой из которых находилось в основном по нескольку человек, в большинстве своем совершивших, по словам Екатерины, особо жестокие, зачастую серийные убийства.

– Ну что, теперь пойдемте ко мне? – Понт подвела черту ознакомительному обходу владений Деменцева. – У нас, конечно, нет такой архитектуры, но зато совершенно иные условия содержания больных.

– Да, конечно, конечно, Екатерина Витальевна! – будто бы очнулся от забытья Борона. – Все студенты на месте? Боренька от нас не отстал?

– Ну что вы, Федор Данилович, все на мне акцентируете? – отозвался Следов. – Куда я от вас денусь?

– Вы, молодой человек, наверное, еще не знаете, сколько раз наши больные захватывали заложников? – заметила полушутливым тоном Девкина. – Наш контингент совершенно непредсказуем!

– Ладно вам, Нина Захаровна, наших гостей пугать! – в столь же, на первый взгляд, несерьезной форме отреагировала Екатерина. – Ну да, случаются такие эпизоды, но не каждый же день!

– Остается надеяться на то, что сегодня у вас по этой части выходной день! – продолжил Весовой.

– Или переучет! – добавила Софья.

Гости вслед за Понт вышли из корпуса и углубились во внутренний двор, невольно обращая внимание на идеальную ухоженность территории и росписи, сделанные на большинстве стен. Они подошли к двухэтажному зданию из серого кирпича и остановились возле железной двери, мастерски обшитой отменно лакированной вагонкой. Екатерина мягко коснулась кнопки звонка.

Дверь открыл средних лет мужчина в форме, невдалеке от него стоял молодой человек в белом халате, а дальше по коридору угадывались фигуры больных. Гости пошли вслед за Понт и Девкиной вперед, со сдержанным любопытством оглядываясь по сторонам. Все встреченные больные учтиво здоровались и гостеприимно улыбались. Двери в палаты были снабжены замками и застекленными окошками, сквозь которые хорошо просматривалось каждое помещение.

– Вот это наша мастерская, – комментировала Екатерина Витальевна знакомство с каждым новым помещением, – Здесь больные занимаются резьбой по дереву, керамикой, вообще кто чем хочет и на что способен. Творческий процесс очень благотворно влияет на людей с нашей симптоматикой. Я бы даже сказала, что в идеале возможно полноценное лечение больных их собственным творчеством. Здесь библиотека. У нас много книг и журналов, больные с удовольствием читают и общаются в помещении библиотеки, – продолжала Понт. – У нас даже бывают встречи с интересными авторами, а многие наши больные пишут стихи и рассказы, и у кого-то, на мой взгляд, это получается довольно интересно. А вот наша гордость – компьютерный класс, – представила Екатерина Витальевна очередное помещение, двери в которое были также открыты, а возле двух работающих компьютеров наблюдалось скопление больных. – Конечно, по вполне понятным причинам мы не подключаем его к Интернету, да и наши больные не особые асы в информатике, но собственные тексты они с удовольствием набирают и с ними работают. Мы даже свою газету выпускаем. Сейчас у нас, кстати, уже висит мартовский номер. Здесь у нас столовая. Между прочим, сейчас у нас по распорядку дня как раз чаепитие, – заметила Понт. – Вы не согласитесь составить нам компанию?

– А это можно, да? – оживился Следов. – Федор Данилович, это нам как, разрешается?

– Вот чудак! Что ж ты, Боря, об этом у меня, а не у хозяев спрашиваешь? – Борона с деланым удивлением посмотрел на молодого человека. – Я-то ведь пока еще не здешний!

Гостей провели в просторную комнату, где уже были подготовлены столы для грядущего чаепития. В пластмассовых вазочках лежали конфеты и печенье. Постепенно помещение стало заполняться больными, и в итоге их собралось здесь порядка ста человек, все они с любопытством смотрели на гостей.

– У нас тут свой буфет, где можно купить все, кроме запрещенных продуктов, ну и, само собой разумеется, спиртного, – объяснила Екатерина. – Продаются и носильные вещи: джинсы, кроссовки, – видите, как некоторые больные модно одеты?

Не успело начаться чаепитие, как вдруг из-за одного стола выскочил молодой человек приятной наружности, который, удержись он на воле, наверное, вполне смог бы работать моделью, телеведущим или даже сниматься в кино. У него были темные синие глаза, темные волосы, подстриженные ежиком, длинная спортивная шея, широкие плечи. Внешность мужчины несколько омрачали темные круги вокруг глаз и некоторая суетливость.

– Товарищи или господа, как вам будет угодно! Меня зовут Роман Аркадьевич Весеньев! – громко начал молодой человек. – Сейчас неважно, почему я здесь оказался, важно то, о чем я сейчас должен сказать нашим уважаемым гостям. Обратиться к вам меня уполномочили все те, кто лежит со мной в этой больнице. Дело в том, что недавно в одной из городских газет вышла статья про нашу больницу под названием «Маньяки – под охраной государства». Хочу вам заявить, что эта статья клеветническая и провокационная. Мы убеждены, что все те, кто ее прочтет, но не знает всей правды, сразу решат, что в этой больнице действительно живут одни маньяки, причем живут очень даже неплохо. Это не так! Большинство из нас – несчастные люди, которые всю свою жизнь расплачиваются за одну, чаще всего незначительную, ошибку. Я вам ни в коем случае не желаю ничего плохого, но должен сказать, что такую ошибку может на самом деле совершить в своей жизни почти любой человек. Ну вот, а такие статьи, конечно, наносят серьезный удар и по репутации наших врачей, которые годами создавали вот это наше экспериментальное отделение, где мы живем действительно почти что как у себя дома. То есть эти люди, врачи, они как бы создали нам такие условия, что мы совсем даже и не замечаем, что проводим в больнице по нескольку лет своей жизни, а некоторые, не буду сейчас переходить на личности, провели тут и десять, и пятнадцать, и даже двадцать лет. Поэтому я вас прошу, наши уважаемые гости, если у вас есть какие-то связи с прессой или вы сами что-то пишете, то, пожалуйста, постарайтесь исправить положение, созданное статьей «Маньяки – под охраной государства». Извините меня, если я тут слишком резко или громко говорил, поверьте, у меня, да и у всех нас, действительно накипело. Спасибо вам за ваше внимание!

Весеньев сел на свое место, лицо его покраснело, на глазах блестели слезы. Больные смотрели на него одобрительно и продолжали пить чай, постоянно предлагая гостям конфеты или печенье.

– А теперь, дорогие гости, позвольте мне вам представиться: я – руководитель вокального-инструментального ансамбля «Прозрение», – Роман Весеньев вновь встал из-за стола. – Позвольте мне вам также представить остальных участников нашего музыкального коллектива: Евгений Малек, Ростислав Качев и Валентин Холкин. Мы хотим предложить вашему вниманию нарезку из песен, посвященных нашему прекрасному городу Санкт-Петербургу. Хочу сообщить вам, что Евгений Трофимович является первоклассным художником и в этой комнате висит его работа «Прозревший».

Гости обратили внимание на картину, выполненную в мрачных тонах, на ней была изображена голова мужчины либо с опущенными веками, из-под которых струилось нечто бело-розового цвета, либо ослепленного, сверкающего голубоватыми бельмами. Автор работы, пожилой мужчина с длинными, с заметной проседью волосами и мглистым лицом, иссеченным многочисленными шрамами, с улыбкой смотрел на гостей, стараясь заглянуть им в глаза.

Музыканты взялись за инструменты, начался концерт. Гости продолжали отхлебывать чай и исподволь посматривать на больных: кто же из них может оказаться преступником, тем более убийцей, да есть ли тут на самом деле такие?

– Екатерина Витальевна, у меня к вам одна просьба: вы тоже не говорите ребятам о том, с чем эти больные к вам поступили, – шепнул на ухо психиатру Борона. – Пусть они сами попробуют угадать, кого сюда что привело, а потом мы проверим, кто у нас настоящий профессионал.

– Хорошо, Федор Данилович, – благосклонно опустила голову Понт. – Если вы уже готовы, тогда мы можем прекратить этот концерт, я оставлю вас с несколькими больными, может быть, даже с теми, которые сейчас для вас с таким энтузиазмом поют. Только у меня к вам будет одна просьба: ничего у них не брать, а если они вам все-таки что-нибудь всучат, например письмо, то непременно отдать мне. Договорились?

– Конечно, Екатерина Витальевна, мы же ведь все здесь профессионалы своего дела! – Борона отодвинул свою чашку и повернулся к Весовому: – Ну что, Стас, может быть, хватит лирики?

– Как скажешь, Федя, – не сразу откликнулся, вероятно, заслушавшийся вокалом Весовой. – Соня, Данилыч предлагает перейти к сути вопроса.

– Давайте-давайте, разве я против? – также после паузы ответила Морошкина. – Здорово поют, с душой, а душа у них, наверное, вся истерзанная!

Понт действительно прекратила концерт и после шумных аплодисментов объяснила больным, что время у гостей ограниченно, а при следующем визите они обязательно более подробно ознакомятся с репертуаром ансамбля. Сегодня было решено посвятить остаток времени индивидуальному общению с больными, а завтра еще раз приехать в больницу, чтобы пообщаться исключительно с Германом Олеговичем, который постарается ответить на все накопившиеся вопросы.

Екатерина оставила с гостями четверых обещанных человек, которые с выражением робкого ожидания расселись на стульях. Сама Понт села возле входных дверей, откуда могла плодотворно наблюдать за всем происходящим в зале.

Гости решили разделиться по одному и чтобы каждый побеседовал на выбор с одним из больных. Эта идея всем пришлась по вкусу, и они разбрелись по помещению, пригласив с собой больных. Софья оказалась собеседницей Романа, Стас – Ростислава, Федор – Евгения, а Борис остался один на один с Валентином, миловидным голубоглазым блондином, который по виду казался моложе восемнадцати лет, то есть того рубежа, начиная с которого человек может оказаться в подобном заведении.

Гости заметили, как Ростислав Качев, пожилой лысоватый мужчина с очень крупными глазами и губами и заметно сплюснутым носом, едва познакомившись с Весовым, стал совать ему один за другим тетрадные листы, мелко исписанные и разрисованные разноцветными фломастерами. Почти на всех листах зияли слова «Провокация!», «Ложь!» и «Клевета!».