Текст книги "Таинства любви (новеллы и беседы о любви)"

Автор книги: Петр Киле

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 24 страниц)

– Новость? Очень хорошо! Какая же?

Кирилл показал Жене книгу Софьи Николаевны и заговорил о том, как завиден удел тех, чья жизнь, чье слово становится фактом, явлением культуры. Голос его дрожал от волнения. Женя все внимательнее приглядывалась к нему, так как он звал ее к чему-то, что-то хотел сказать именно ей, и она невольно отзывалась всей душой.

Они шли по новой улице, поглядывая на новые дома, словно искали свою квартиру. Каково им здесь будет?

Но Женя здесь жила уже два года. Она показала на свой дом.

– Хотите взглянуть, как мы живем? – спросила она.

– Нет, – покачал головой Кирилл.

– Хорошо, – согласилась она и прошла мимо своего дома.

Вскоре они вышли на старые улицы, где и тесно, но все как-то особенно уютно и хорошо.

– И у меня есть новость, – сказала Женя. – Я уезжаю в Москву.

– Как, в Москву?

– На курсы усовершенствования при МГУ. На месяц. Курсы курсами, а у меня такое чувство, как будто в моей жизни что-то начинается.

Кирилл решил, да и Женя, может быть, сама думала, что это связано с ним. У дома по 7-й линии, где Женя жила до замужества, они расстались.

Весь июнь он много работал, закончил большую статью и написал рецензию на книгу Софьи Николаевны. Женя прислала шутливое письмо, в котором сообщала, что в Москве ей очень нравится и она много гуляет по Москве в сопровождении троюродного дяди, который, между прочим, чуть старше его. Кирилл отправил запрос: хорош ли собой троюродный дядя, женат ли он, умен ли и вообще кто он?

Женя не отвечала. Кирилл забеспокоился, хотя не ему, а Алексею Мелину стоило скорее беспокоиться.

Прошел июль. Кирилл изо дня в день ждал звонка от Жени. Ему казалось, что Женя, едва приедет из Москвы, сразу позвонит ему. Наконец он сам позвонил на 7-ю линию. Трубку снял сын Жени. Они познакомились. Сережка сказал, что мама в Москве, отдыхает на даче у родных.

– А когда мама приедет? – спросил Кирилл.

– Не раньше, чем я поеду к ней, – прозвучал ответ.

– Ты собираешься ехать в Москву?

– Да, с бабушкой и дедушкой.

– А папа?

– Его не хотят, – отвечал мальчик.

– С кем ты там говоришь? – послышался голос Ольги Захаровны. Кирилл страшно смутился, он хотел уже закончить разговор с Сережкой, как вдруг тот сказал:

– Поговорите с бабушкой, дядя!

– А вы знаете, Кирилл, – Ольга Захаровна говорила отрывисто и решительно, – что выкинула Женя? Представьте, разводится с мужем. И это не все. Она выходит замуж в Москву!

– За троюродного дядю? – усмехнулся Кирилл.

– Ах, вы все знаете? Вот такая история!

Вот такая история! Кирилл выбежал на улицу. Предчувствие не обмануло Женю. С Мелиным ее жизнь была уже изжита, хотя она и не спешила на что-то решиться. Вскоре Женя прислала небольшое письмо, написанное как-то наспех. «Расстаюсь с вами с хорошим чувством, – писала она. – Я люблю вас, вы милый, славный. Ваша жизнь полна иллюзий, грез и мечтаний, точно едва вам исполнилось четырнадцать лет. А вместе с тем я верю, что вы талант, и рада, что библиотека Софьи Николаевны у вас. Постарайтесь совершить что-нибудь немаловажное, чтобы и ваша жизнь, ваши грезы сделались тоже достоянием культуры нашего времени. Только таланту это дано. Что касается меня, то я могу только жить – лучше или хуже, не мне судить. Но и самая жизнь на этом свете кое-что значит. Будьте счастливы! Потом, потом, когда вы будете в Москве, непременно найдите меня, чтобы я увидела, что вы, что с вами сталось. Смотрите!»

Подписалась Женя так: «Принцесса из вашей сказки».

С той поры Женя жила в Москве.

Кирилл нашел, что так и лучше. Ему нравилось думать, что однажды, будучи в Москве, он увидит Женю Сережникову, как встретил ее в книжном магазине в поселке тогда, зимой. Он знал, что его влюбленность в Женю со временем снова утихнет или совсем пройдет, но не спешил. Он радовался тому, что Женя рассталась с ним с хорошим чувством, со словами любви и нежности.

Выходя на прогулку по городу, он нет-нет да и уносился мыслями в Москву и словно видел Женю Сережникову в многолюдной толпе, среди современных зданий, среди московских перспектив с башнями Кремля. И все чаще стал замечать девушек, похожих на Женю, как ее младшие сестры. Ему казалось, Женя была всюду и жила где-то в Москве, как некогда в старинном городе за морем.

Евгений Сережников замолк.

– Это все? – спросила Мария деловито.

– Да.

– Вероятно, однажды Кирилл приехал в Москву...

– Да. Они не переписывались. По старому адресу он ее не нашел и решил, что так лучше. Он стоял на берегу Москвы-реки, у моста, я забыл, как он называется, когда рядом с ним остановилась молодая женщина: он почувствовал, что это Женя прежде, чем взглянул на нее. Инстинктивно, как во сне, он обернулся и обнял ее.

– Как! Вы все еще любите меня и решительнее, чем раньше? – рассмеялась Женя с восхищением.

Несомненно здесь случай сыграл свою роль: он спутал корпуса дома, а когда он уходил – медленно, все оглядываясь, ведь здесь жила Женя Сережникова – через дворик, в окно Женя заметила нечто знакомое и узнала Кирилла... Она только что пришла с работы и тут же выбежала на улицу, последовав за ним безошибочно – к Москве-реке...

– Уже горячо, – сказала Мария взволнованно.

– Больше я ничего не знаю, кроме моих пробуждений, то есть моментов, как я помню себя лет трех, с воспоминаниями о матери уже после ее посещения и ухода.

– Но и так все ясно, – Мария потянулась к нему и поцеловала его в губы. – Вы мне не откажете?

– В чем?

– В любви, – смутилась от нахлынувшего волнения молодая женщина.

– В сексе, хотите сказать?

– Ну да, – и вовсе раскраснелась Мария. – Но это любовь и прежде всего ваша любовь к молодой женщине, к вашей матери, она-то и запала в мою душу, и меня потянуло поцеловать вас, приласкать...

В это время пронесся зумер звонка в дверь. Подъехала подруга, чему Мария даже обрадовалась: ведь репетитор мог отказать в ее желании, и тогда придется с ним расстаться.

– Я пойду, – сказал Сережников полушепотом и поцеловал молодую женщину с явным намерением показать ей, что он оценил ее порыв.

Открыв дверь, Мария выпустила молодого человека и впустила подругу, весьма дородную особу, которая так и впилась маленькими глазками в репетитора.

– Чем это вы тут занимались? Я не видела тебя никогда такой смущенной и счастливой.

– Он давал мне уроки любви.

– А я-то думаю, это ты давала ему уроки любви.

– Ты думаешь о сексе. Он говорил о любви...

– Он говорил о любви, а ты развесила уши?

– Развесила. Я всегда знала, что любовь – это нечто, а секс – просто так, игра, которую затеваешь с интересом, даже с волнением, а заканчиваешь с досадой. То есть расстаешься с партнером. Что ни говори, в сексе всегда есть обман или самообман; с этим и остаешься после веселой игры.

– А что такое любовь?

– Тело жаждет секса, а душа – любви...

– А если у меня тело и душа – не разлей вода?

– Тело свое ты чувствуешь всегда, а душа неуловима; она есть и ее нет, как жизнь и смерть... Это он так говорит.

– Репетитор?

Между тем Максим вступился за Мартына и решительно воспротивился идее Ксении нанять водителем-охранником репетитора, что весьма удобно для всех, прежде всего для гимназистки.

– Это мысль Ксении, – повторила по телефону Мария. – Я еще не говорила с Сережниковым по этому поводу...

– И не заговаривай, иначе я сам его отважу, – раскричался Максим, вставляя вереницу мата между слов.

– Послушай! Я знаю, он не согласится, не беспокойся зря. Мне достаточно сменить коды и замки и прежде всего от вас обоих.

– ...

Мария и Ксения, каждая по-своему, почувствовали упоительную свободу – от постоянного присутствия охранника и Максима с его появлениями, как к себе домой, – и Сережников невольно больше времени проводил с ними...

7

Под утро он очнулся на земле от холода и жгучей боли в теле, с догадкой жуткой, что с ним приключилось. Из-за кустов он вышел на дорогу у самого Обводного канала, с тем стало ясно, где он и побрел вдоль насыпи к Московскому вокзалу.

Кто-то вошел в квартиру, думали, Мартын, совсем некстати, без звонка, Мария: «Да знать его я больше не хочу!» – вскричала.

Сережников решил сам показаться: охранник не охранник, взять ключи, – но, сбитый с ног, едва поднялся, снова он отлетел, ударился о дверь железную и рухнул мертвецом, но слышал голоса, как хор и плач на сцене бытия.

Мартын ли посчитался с ним, а может, с Максимом, боже, что за чертовщина! «Какое дело мне до них, до жизни «честных контрабандистов»! – рассудил Евгений.

Ни сумки с ноутбуком, ни ключей, ни телефона, – он решил уехать на дачу, где не ожидал застать отца, который там и был и кстати.

«Да, Женя, на тебе повсюду кровь!» – встревоженный отец глядел печально.

«Я думал, кровь моя? О боже! Боже! Я слышал крики женские и плач, но словно бы беззвучные, как снится, когда от ужаса проснуться тщится…»

Изнемогая от догадок страшных. как молнии, слепящие глаза, заснул и беспокойно, в забытьи, лежал до вечера, до новостей, привлекших слух отца, и он в тревоге позвал Евгения послушать вести, сейчас и промелькнувшие в эфире:

«О женщине и дочери ее… Двойное там произошло убийство с особою жестокостью, сказали. Грабителям чем было поживиться.

На улице Чайковского? Да, там…»

Евгений как проснулся наконец и с пробужденьем ужас возрастает: случилось там неслыханное зверство, и словно он участник вне себя, поверить – значит как сойти с ума!

С тем стало ясно, он не потерпевший, скорей подозреваемый в убийстве, недаром ведь оставили в живых, пометили и кровью двух бедняжек.

Прослушав новости по всем каналам, Евгений понял: репетитор назван с намеком и его, конечно, ищут. Явиться самому дать показанья? А что он скажет? А вдруг задержат, да еще засудят, как ныне суд неправедный вершится?

«Останься здесь пока, – решил отец. – Я встречусь с теми, кто ведет уж дело, встревоженный за сына, как и есть. Могли и с ним расправиться бандиты».

Вот так они решили разминуться. Отец уехал в город, а Евгений остался на даче, на всякий случай у хороших знакомых. И что-то стало выясняться…

Мартын, прослышав об убийстве, понял, чьих рук оно, а спросят ведь с него. Максим тут позвонил, мол, подозренье на репетитора упало… «Ладно! – схитрил Мартын. – Я думал, на меня.»

«Расспросят и тебя. Болтай, что хочешь. Но про меня ни слова, мол, не знаешь, Имел ты дело лишь с хозяйкой… Понял?»

Мартын явился как охранник, правда, уволенный на днях. В столовой кровь повсюду – на столе, полу, буфете… Тела увезены… Мартыну стало почти что дурно, зашатался даже… На фотографии взглянуть не смел…

Система наблюдения была отключена, и данные изъяты. Мартын спросил о крабе, и его нашли под шкафом обувным в передней, куда его заслали, верно, с силой; разбитый, сохранил он сцены драки двух масок с репетитором у входа и голоса по всей квартире эхом с невнятными, зловещими словами, с девичьим вскриком: «Папа!»

Тут Мартын заплакал и озлился: вот подонок!

И все ж Мартын попал под подозренье, пока Максим подельника не выдал, виня себя с каким-то торжеством: с волками жить по-волчьи выть, выходит!

На следственный эксперимент был вызван Сережников, вновь пережить воочью кровавое, нелепое убийство мужем жены и дочки, ставших вдруг чужими до умопомраченья и насилья, исполненного словно с сладострастьем.

Вдоль улицы Чайковского над городом, Северной Пальмирой, сиял чудесный предвечерний свет... У здания классической эпохи

Сережников застыл, как у гробницы. Казалось, жизнь уж промелькнула вся, земная – в череде тысячелетий.

©  Петр Киле