Текст книги "Таинства любви (новеллы и беседы о любви)"

Автор книги: Петр Киле

Упиваясь грезами несбывшейся жизни, Саня еще слышал, как льется вода в ванной… Галка плескалась там… Это похоже на чудный сон! И тут он заснул.

Проснулся он уже при свете дня. В постели он лежал один. Некоторое время он ничего не мог понять. Где Галка? Или весь вечер он лишь грезил о ней? Нет, игра воображения никогда не захватывала его столь сильно. Галка была у него. Они пили вино. Пока она принимала ванну, он заснул. Но неужели она не могла разбудить, кажется, не из робкого десятка, знает, чего хочет?

Правда, иной раз бывает разбудить его довольно-таки трудно. Она не сумела добиться толку и в досаде уехала?

Саня вскочил на ноги – в передней не было вещей гостьи, на кухне никаких следов вчерашнего пира, все убрано и вымыто, разве лишь более тщательно и чисто, чем у него выходит. В ванной из крана капала воды – так он обыкновенно не оставляет. Он бросился в комнату и оглядел стол – ни записки, ни одной забытой вещицы. И все же, и все же он ни минуты не сомневался в том, что вчера Галка звонила и заезжала к нему. В воздухе его квартиры веяло еще ее присутствием, чем-то нежным, ласковым, милым. Она была необыкновенно хороша! Несомненно у нее какое-то горе, может быть, разлад в семье, и потому она звонила к папе, куда, поссорившись с мужем, собралась. Он, может быть, давно в разладе с мужем, что отнюдь не весело… Вот он подвернулся, из ее юности, и она отозвалась… А он заснул!

А ей, очевидно, стало обидно, обидно и горько до слез – не на него даже, а скорее на мужа, и она, наспех одевшись, сбежала – от греха подальше.

Забыв о завтраке, Саня Букин сидел за столом и курил, посматривая на телефонный аппарат. Он знал о Галке только ее имя – ни фамилии, ни адреса, где она жила или живет, – ничего. Вообще можно усомниться даже в ее имени, то есть она, может статься, и не Галка вовсе, уж слишком хороша – и по одежде (это, положим, дело наживное), и по стати, а главное, не просто как женщина, а как человек, как личность. Вот это самое в ней удивительное. Она прелесть и правда, она нежность и разум, – твердил он себе. Она не могла так уйти, исчезнуть, если даже и обиделась на него и рассердилась. Не оставив записки, она непременно должна будет позвонить.

И он не ошибся.

Около полудня зазвонил телефон.

– Доброе утро! – прозвучал спокойно-радостный, уже так хорошо знакомый ему голос. Ни тени упрека или обиды, скорее даже тихая, как бы слегка утаенная нежность.

И тогда Саня решился не то что покаяться, что заснул, а слегка упрекнуть ее:

– Что же ты не разбудила меня?

– Это не по-мужски, – тем же спокойным тоном, точно знала заранее, что речь у них пойдет в этом плане, продолжала она. – В чем же ты меня упрекаешь, а? Сам же заснул… Впрочем, я и звоню с тем, чтобы объяснить свое странное поведение… Загадала я тебе загадку?

– В общем, да. Но могу тебе сказать, что подобные истории случаются со мной не первый раз, – без всякого умысла задеть сказал Саня, но, в сущности, весьма некорректно.

– Ты хочешь сказать, что не всякий раз засыпал сном младенца? Верю, – сказала она шутя и все же раскаялась. – Прости! Я ни в чем не упрекаю тебя. Я благодарна тебе и за вчерашний день, и за память о Галке. Знаешь, у меня двое детей. Мой муж – человек в общем хороший, но гуляка… тз пьющих. Я долго терпела, до тех пор, пока ему не взбрело в голову оставить нас. Он пропадет. И вот я воюю с ним… Он требует развода, я не даю… Права я или нет, это уже другой вопрос… Вчера я заезжала домой… и поехала к родителям… И тут вспомнила о тебе и о Галке…

– Как, о Галке?

– Ты слушай. Так я появилась у тебя. Боже мой, я человек веселый, люблю гостей, а когда в семье разлад – какие гости, какие праздники? Все крысы бегут, как говорится… И вот я дала себе волю… Ты был очень мил, тебе бесконечно благодарна. Но, принимая ванну, я расплакалась и так расстроилась, что готова была удавиться, утопиться… Ох, никогда так тяжело мне не было. Ну, конечно, вино, незнакомая обстановка… И куда деваться? Я пришла на кухню, убрала стол, а тебя не слышно… Знаешь, как только я увидела, что ты спишь, так спокойно спишь, я успокоилась. Меня потянуло в сон, и я в одну минуту заснула, устроившись в твоем большом кресле, что у окна. Там, однако, дует, и я простудилась. Около семи я проснулась… “Утреет. С богом! По домам…” Оделась, уже не боясь разбудить тебя, и выбралась на улицу. А теперь лежу с температурой и считаю, что легко отделалась. Нет, нет, Саша, не от тебя, я вообще говорю. А что касается тебя, я должна признаться… Ты принял меня за Галку, а я одна из ее младших сестер. А сестра наша умерла… два года тому назад. Жизнь у нее не сложилась. Я все порывалась рассказать тебе о Галке. Но потом, видя твое увлечение и радость, и я загорелась, что греха таить… Но, как ты говоришь, подобные истории для тебя не новость… Прости!

– Как вас-то зовут? – спросил Саня со спокойной твердостью в голосе, вообще ему свойственной.

– Я бы хотела остаться для вас Галкой.

– Вы и останетесь для меня Галкой навсегда.

– Спасибо за сестру мою. Ей и в голову не приходило, что вы к ней неравнодушны. Вы так всегда ее распекали. Вашими словами она распекала меня, и, кажется, благодаря ей я и школу кончила успешнее, чем она, и в вуз поступила сразу…

– Вы меня знали?

– Видела вас несколько раз. Ведь я пользовалась тем, что сестра работает в кинотеатре. Вы и тогда нас путали.

– Не помню.

– Что ж, пусть я останусь Галкой для вас, одной-единственной.

– Но вы и Галка – это небо и земля!

– А вы между небом и землей?

– Как хорошо вы смеетесь надо мной! Я люблю вас! Сознаю, понимаю, что между нами нет ничего общего, как между небом и землей. Прощайте!

– Это неделимо – небо и земля, – возразила она.

– Я все-таки утверждаю, что ты Галка! Голос, интонация…

– Это я нарочно разговаривала ее голосом. Иначе, то есть вне ее образа, я бы никогда не появилась у вас.

– Спектакль можно повторить.

– На сцене – да, но не в жизни. Простите, в квартиру входят, я слышу голоса моих детей… и мужа! Забеспокоился все-таки, куда я пропала… Благодарю вас от всего сердца за все, за все!

Милая, прекрасная женщина, жена и мать, “прокутившая” вчерашний вечер у него, счастливо засмеялась, опуская трубку.

Солнце уже ушло в сторону. Небо, как вчера, в редких хлопьях облаков синеет, и откуда-то идет частый и крупный снег. Он помнил о Галке, а ее уже два года нет на свете. Где-то ее могила, и на нее падает, падает снег.

Нет! Приходила к нему сама Галка, только лучше и прекраснее, какой не была и никогда не будет.

Как-то приехала Людмила Ефимовна к сыну (произвести уборку, хотя Саня всегда протестовал, снести белье в стирку, пополнить запасы продуктов в холодильнике) и застала Саню в ровном, светлом настроении, в каком чаще всего он пребывал в детстве, а с годами все реже и реже.

“Ага!” – подумала Людмила Ефимовна и со вниманием осмотрелась. Бывало, что греха таить, она не без смущения обнаруживала в холостяцкой квартире сына следы пребывания, даже проживания женщины или просто ее присутствия в его жизни. С одной особой Людмила Ефимовна познакомилась (это была студентка, приезжая, большая модница и, кажется, вполне серьезный человек) и даже ожидала, что Саня на ней женится.

Нынче никаких явных следов женщины Людмила Ефимовна не нашла, кроме особенного порядка и атмосферы тихого уюта и ожидания. Саня при случае мог навести порядок в своей квартире не хуже, чем мать. Ковры, освещение, музыка, книги – как будто все здесь уже вне времени... Сам Саня тих и прост.

– А, мама, – сказал он, продолжая сидеть за столом и поминутно делая поправки в какой-то рукописи, – опоздала! Я даже белье снес и получил. Даже холодильник разморозил и загрузил. Ну как?

– Молодец! Ты кого-нибудь ждешь? – Людмила Ефимовна задала вопрос так, как бы случайно. – Я выпью чаю. Ты будешь?

– Да, если ты не станешь меня ни о чем расспрашивать.

– Напускаешь туману и хочешь, чтобы я молча пила чай с тобой? Зачем я приехала? Ты же знаешь меня: мне нельзя загадывать загадки, я после ночей не сплю и все думаю... когда думать не о чем... Это мучительно.

– Не бойся, ничего страшного не случилось. Скорее всего, все уже кончилось. Так, небольшой эпизод из “Тысячи и одной ночи”. Нет, пожалуй, два эпизода, – Саня бросил карандаш и вышел из-за стола, – или три…

– Сразу три загадки! – воскликнула Людмила Ефимовна, весьма располневшая и моложавая, с хорошим цветом лица. – Милый мой, я не дервиш или кто там, чтобы разгадывать твои загадки.

– Ну хорошо. Представь себе: я, оказывается, был влюблен – и не на шутку – в одну девушку, этакое нелепое создание в светлых очках… еще в ту пору, когда я работал киномехаником… Ну да, я помнил о ней, как, впрочем, помню о многих…

– Ты ее встретил?

– Да, если хочешь… Я ее встретил и узнал, что она умерла два года тому назад.

– От кого ты узнал? – встревожилась Людмила Ефимовна.

– От нее. Она была здесь.

– Саня! Ты шутишь? – испуганно взмолилась Людмила Ефимовна.

– Я же тебе сказал: эпизод из сказки. А в сказках все возможно. Разве нет?

– Допустим. – Собравшись духом, Людмила Ефимовна решила все выслушать.

– Она была здесь. Это была она… и не она, а лучше, красивее и несравненно умнее, какой я ее помнил.

 Наступал вечер, и квартиру Сани осветило ярким отраженным светом от окон напротив, точно все люди внимательно всматривались в его жизнь.

– У нее тяжесть была на сердце, а держалась так непринужденно и просто, читала стихи к месту совершенно, как в арабских сказках… И, знаешь, пока она принимала ванну, я уснул – от счастья, от ее близости, а проснулся утром – ее нет.

– Так это всего лишь сон? – с облегчением рассмеялась Людмила Ефимовна.

– Нет, не сон. Около полудня она позвонила… Как я и предполагал, она замужем, у нее двое детей, с мужем у нее разлад… Но, кажется, потеряв ее на одну ночь, муж решил помириться с нею…

– Штучка, – проговорила невольно Людмила Ефимовна.

– Не спеши. Утверждает, что она младшая сестра той, что умерла два года тому назад. Похоже, что так и есть. Галка была что гадкий утенок, а она… Ах, мама, более совершенной женщины я не встречал в своей жизни! Да нет, внешне, может быть, ничего особенного. Но для меня она – Галка, в которую я был влюблен, не ведая о том, Галка в ее идеальном развитии, тихое, живое совершенство. Я люблю ее!

– Бедный мой мальчик! Галка не Галка, а двое детей… и муж.

– Ах, при чем все это! Она одарила меня нашей нечаянной встречей на Невском, своим внезапным появлением здесь, своим присутствием в мире. Она чудесный, милый идеал! Я даже не знаю ее имени. Ведь я все время принимал ее за Галку. Я не знаю, где она живет. Может быть, даже не в Ленинграде. У меня одна надежда: возможно, она позвонит…

– С какой стати ей звонить? Обещала, что ли?

– Нет. Но я люблю ее! И она не может не помнить обо мне!

– Ну, Саня! Муж, дети… И особа, мне сдается, довольно-таки двусмысленная…

– Ты была во сто крат двусмысленней, чем она, однако я люблю тебя, мама! – Саня, сидя за столом на кухне, схватился за голову.

Бедная Людмила Ефимовна опешила, всплакнула и успокоилась.

– Что же теперь будет, Саня? – спросила она. – Как бы мне хотелось взглянуть на нее хоть одним глазом! Я верю: она милая, славная, добрая, умная. Именно такая, какая тебе нужна. Совершенство, милый идеал.

 Лучи света гасли за окном. Во всем доме установилась странная тишина.

– Мне хорошо пока, мама. Есть такое выражение: жду и надеюсь…

– Как ты похож на своего дядю в молодости!..

– Кстати, вы не смотрели телепередачу с его участием?

– Нет. Но нам все уши уже прожужжали… Олег Павлович Букин. Отец твой удивлен и шокирован. То твердил – помнишь? – он ушел в песок, а теперь говорит: жила, далеко пойдет. Я всегда в него верила – и рада за него. Мне кажется, ты, Саня, чего-то затоптался на месте, замешкался… Посоветуйся с дядей!

– О, я теперь его побаиваюсь.

– Это хорошо, Саня! А то не верим мы ни в бога, ни в дьявола и слепо следуем нашей природе и моде. Надоело уже как-то.

– Как папа? – спросил Саня.

– Все так же. Пессимист страшный. Все ему не то, все ему не так. Тоскует по деревне, хотя отроду там не жил… Ну и иные мировые проблемы, – рассмеялась Людмила Ефимовна и засобиралась домой. – Светланка обожает отца, только боюсь, как бы она не заразилась его нытьем.

– Ты на машине?

– Да. Не подбросить ли тебя куда?

– Кабы я знал – куда!

 Саня Букин продолжал ходить на работу, гулять на свадьбах своих товарищей, успевших пережениться, а сам все чего-то ждал, к чему-то готовился. Все чаще он стал предаваться воспоминаниям детства и юности, словно ему уже много-много лет, и нет-нет в его памяти всплывала Галка…

“Галка! Галка! Где ты?” – взывал он, забывая о том, что она в могиле.

А сестра ее – какая бы она ни была в жизни – осталась в его грезах недоступной мечтой, милым идеалом, которым он невольно мерил молодых девушек и женщин, и ни одна не выдерживала сравнения. Красивых по природе или модно одетых было много на свете, но та интимно, человечески была близка ему.

Иной раз в толпе он замечал женщину, очень похожую на Галку, то есть на ее сестру. Вообще у молодых матерей есть что-то общее, находил он, – таинственная, нежная серьезность, какая-то женская детскость или детская женственность, как в мадоннах Рафаэля.

 Однажды Букин забрел в Эрмитаж и узнал Галку в “Мадонне Конестабиле”. Тонкое лицо, маленький подбородок и рот… Сестра ее имела чуть более соразмерные, по-современному совершенные черты.

Почему ей не позвонить? Однажды вечером, по настроению, просто так… Не могла же она забыть его, совсем не думать о той ночи, она, вдумчивая, восприимчивая, с готовностью произносящая стихи…

 Так прошел ровно год. Он помнил число и отметил про себя годовщину. Он сидел дома. И вдруг звонок.

– Саша! – Ее голос.

– Я слушаю, – проговорил он сухо.

– Это я, не узнали? Галка.

– Узнал. Только никто на свете не ведает, кроме нас, о том, что нынче даже в могилах установлены телефоны и можно разговаривать с потусторонним миром.

Она рассмеялась.

– Ты, Саша, прелесть. Если хочешь знать, я тебя люблю.

– Да, да. Как сказано у поэта:

 
 Пускай холодною землею
       Засыпан я,
О друг! Всегда, везде с тобою
      Душа моя.
 

– Очень мило! – с живостью отозвалась она.

 
 Что мне сиянье божей власти
         И рай святой?
Я перенес земные страсти
         Туда с собой.
 

 Но, уже вкладывая для себя прямой смысл, Саня Букин продолжал:

 
 Коснется ль чуждое дыханье
        Твоих ланит,
Моя душа в немом страданье
         Вся задрожит.
 
 
 Случится ль, шепчешь засыпая
         Ты о другом,
Твои слова текут пылая
         По мне огнем.
 

 – Саша, ты меня пугаешь…

– Постой, ты что-то сказала?

– Я люблю тебя.

– Как же это может быть?

– Не веришь? А ты как? Не женился?

– Нет. Я весь год помнил и думал о тебе. Ты совершенство. Я люблю тебя. Это не мудрено.

– Легко быть совершенством по телефону. Когда увидимся?

– Сейчас же! Я подъеду к тебе. Где ты живешь?

– Мы встретимся с тобой… на кладбище…

 Саня Букин невольно вздрогнул и холодно проговорил:

– Ты все смеешься надо мной.

– Ничуть. Прости, пожалуйста! Я так задумала нынче. – В ее голосе послышались слезы. – Давай встретимся у могилы моей сестры. Это она нас свела. А там – увидим.

– Добро. Скажешь наконец, как тебя зовут?

– Зачем? Зови меня всегда Галкой. Я привыкла. Под этим именем я помнила и думала о тебе. Под этим именем я полюбила тебя.

– Неужели это правда, Галка? И это не сон?

– Нет, нет, не засыпай, пожалуйста! Ха-ха-ха!

– Ха-ха-ха! – вторил Саня Букин ей.

Анастасия замолкла.

– Неужели здесь конец?

– У новеллы – да.

– Да, что еще лучше? Сказка!

– Свидание у могилы…

– Они еще молоды и влюблены…

– Но сказка, связанная с юностью, кончилась.

ЧАСТЬ V
ДИАЛОГИ ВЛЮБЛЕННЫХ

1

 
– Эй! Ты любишь меня? – О, не смейся!
Ведь мы встретились сдуру для секса…
По весне в нас беснуется кровь.
– Это ж жизнь, что во мне, и любовь!
 
 
– Если любишь, скажи, что же значит?
– Это счастье – с любимым спознаться!
Вся душа затрепещет, как плоть.
Я люблю, а в тебе только злость.
 
 
– Это ж страсть! Разве это плохо?
– Нет, всего лишь звериная похоть.
Я хочу бесконечно любить,
Ты ж готов, не отдайся, убить.
 
 
– Я охотник, а женщина – жертва,
Тут нельзя обойтись нам без зверства,
Чтобы ты испытала хоть раз
Без игры настоящий оргазм.
 
 
– Не нуждаюсь в чувственных встрясках!
Только нега и нежность в ласках
Упоительней в мире всего,
Здесь венец и любви торжество!
 
 
– Что же я лишь напрасно старался
Быть крутым для твоего же счастья?
– Я хочу, чтоб любовь никогда
Не кончалась и была навсегда!
 
 
– Только есть ли такая на свете?
– Нам расскажут о том наши дети,
Коль достойны мы этой любви,
Как поют на заре соловьи.
 

2

Здесь кстати лирические отступления или интермедии в жанре диалогов влюбленных.

*  *  *

 
Влюблен до одури, до дрожи,
С лица сошел, все строит рожи.
И как юнца не пожалеть, -
Да он не знает, как залезть!
Сюда! Сюда! Самой все делать?
Давай, давай! Играем в детство.
И кончил вдруг, начав едва.
И рад, дурная голова!
Нет, так со мной нельзя. Поди же!
Целуй сюда. Сюда. И ближе...
Соси мне грудь, касайся там -
Пупка и ниже, милых тайн.
Ах, вот теперь ты в полной силе!
Ты мной любим, мужчина милый.
 

*  *  *

 
А за окном какая ночь!
И шторы, и одежды прочь...
Наедине мы в целом мире,
Забыться вправе в пире
В честь юности твоей
И возмужалости моей.
Открой же милый ротик,
Прими же мягкий дротик
      Эрота-шалуна,
И пусть завидует луна.
Целуй, соси, не бойся,
Ласкай, играй по-свойски,
Как я впивался в грудь,
Глотая счастья грусть.
 

*  *  *

 
Чудесно, милый! Не пора ли?
      Уста мои устали.
Запустим дротик между ног,
Где отличиться он бы мог.
Так, хорошо, он словно ожил,
Эрота заиграли вожжи.
О, не спеши, ямщик. Постой!
Весь миг овеян красотой:
Луна здесь, на твоей макушке.
Мы здесь и там, как две лягушки!
Смешно? Мы над Землей летим.
Поем любви вселенской гимн.
А ты же продолжай, дружище,
Пусть небо будет нам жилище.
 

*  *  *

 
Эротика влюбленных, что стихи
Пленительные, отнюдь не грехи.
Здесь головокружительная нега
    Светлей и чище снега.
    О, друг мой, не спеши!
Любовь – ведь пробуждение души,
Стремленье к высшей красоте
    И преданность мечте.
    Грех начинается с измены,
    И нет печальней сцены,
Когда влюбленность – лишь туман,
Или прельстительный обман.
     Любить же, сердцу верить,
     Как жизнь до звезд измерить.
 

3

Остров Лесбос. Юля перед свадьбой упросила родителей отпустить ее в Грецию с ее подругой Адой, как девушки задумали, на девичник. В Афинах, на Акрополе, они встретили одноклассника Рому, который вообще учился хорошо и проявил столь удивительную для них осведомленность о Сафо, правильнее Сапфо, и об Алкее, что девушки пригласили его с собою на остров Лесбос. Инициатива была Юли, хотя Ада отговаривала ее от этой затеи.

– Ты же знаешь, он был влюблен в тебя, – заявила шепотом Ада.

– А если и я? – Юля рассмеялась.

– Тем более нельзя! Категорически!

– Почему?

– Ты его погубишь.

– Но он без нас не доплывет до острова Лесбос, – у Ромы не было лишних денег, как девушки уже прознали. – А так проехать морем ему очень хочется. Он будет нашим гидом.

– Тебе мало лесбийской любви! – обиделась Ада.

– Конечно, мало.

– Ты же замуж выходишь!

– Да не будет у меня ничего с Ромой. Если хочешь, возьми его себе.

Поездка на остров Лесбос прошла сказочно, благодяря морю, небу и рассказам Ромы.

          САПФО И АЛКЕЙ

 
Благословенный остров Лесбос, славный
Рождением Алкея и Сапфо,
И Дафниса и Хлои, с Митиленой
Вдали от деревень по горным склонам,
С пещерой нимф и пастбищами коз,
А также и овец, приснился мне,
Как мир из детства, юности моей.
 

                 1

Большим казался остров, с городами, цветущая страна среди морей, с названием столицы Митилена, где все звенело песней и пернатых, и самых первых лириков Эллады, а знать, и Рима, и Европы всей.

Алкей играл в войну, твердя Гомера, пел в Хоре мальчиков во время празднеств всегородских и свадеб, рос как воин, к защите родины всегда готовый. Он видел девушек во время празднеств, да только мельком и украдкой ту, чей облик нежный и веселый, чудный, всегда он помнил – с детства, как себя, из круга высшей знати государства.

Почти что сверстники, но мальчик юн, а девочка-подросток уж невеста, блистающая грацией и счастьем, союзница Эрота, сладу нет!

Нет мочи мельком на нее взглянуть. ослепнув, шлепнешься, как в бездну с гор, сорвешься голосом, звучащим в Хоре, – ее уж нет, Хор девушек ведущей вкруг рощи к храму высоко над морем.

Товарищи все знают и смеются, к Сапфо уж сватались; она не хочет с замужеством спешить: свобода ей милей, хотя и любит петь на свадьбах и собственные песни. Поэтесса, какой во всей Элладе не сыскать!

Алкей смеется, чтобы не заплакать; уходит, прячется от всех в горах; к пещере нимф несет дары влюбленных, впервые пробуя слагать стихи, беспомощные, ну, так пишут все и все, смеясь, читают свитки с веток.

«О боги!» – вслух вскричал Алкей от мысли, что если свиток мой прочтет Сапфо и стих бездарный возмутит ее, сорвет и бросит, пожалевши нимф.

Алкей решил писать, так лучше всех, призвав Орфея и Гомера тоже, чтоб строками его зачитывались все у пещеры нимф, – сюда примчалась Сапфо из любопытства, кто такой из юношей поэтом объявился!

Стихи Алкея стали узнавать и отвечать, поэта выследили его ж друзья, придав огласке имя, дошедшее до слуха и Сапфо.

«Алкей?!» – Сапфо с подружками в саду гуляла, с книжкою в руках, читая то вслух, то про себя, забывшись словно, вся в трепете волнений и видений...

«Да это ж тот, в тебя влюбленный с детства, – кормилица сказала, рассмеявшись. – Ребенком лет семи он здесь бывал, и вы в саду, как на лужайке дикой, играли, забывая все на свете, нередко мужа и жену, ласкаясь, и ты его учила целоваться...»

«Эй, замолчи! – вся вспыхнула Сапфо. – Ну, что несешь? Да, разве это было? Я думала, из снов моих девичьих о старине еще времен Гомера, из сказок, где деяния героев вершатся свадьбой, или ночью сладкой, во славу Афродиты и Эрота, о чем мне с детства слышать было стыдно, а ныне сладостно до слез и муки и  снова до стыда – в руках Эрота».

«По-твоему, Алкей – Эрот, Сапфо? Эрота ты учила целоваться?» – смеются девушки лукаво-звонко в полупрозрачных туниках, слегка спадающих с нежнейших юных плеч.

«Эротом прилетал к тебе Алкей, а ныне явится, смотри, поэтом, единственным соперником твоим, достойным в состязание вступить», – сказала юная жена буквально, уж выданная замуж, ей на горе, за старого купца, с расчетом вскоре ей овдоветь, с приличным состояньем, чтоб молодость в веселье провести.

«Он приглашен на репетиций Хора не мной, а стороною жениха, как будто я для мальчиков не пела, как я пою для девочек сама. И здесь не состязание, а дело, приятное с полезным сочетанье».

                  2

Алкей в дверь постучал не без волненья, в ответ лишь тишина и пересвист с подлетом ласточек к гнезду под крышей. Стук повторил, впадая в нетерпенье, и дверь ему кормилица открыла:

«Ну-ну, не опоздал, пришел ты рано, в послеобеденное время сна. Здесь выйди в двор и в сад пройди, в беседку; там отдохни, а можешь и вздремнуть, как в детстве на лугу, где сад разбит, какого ты не видел в Митилене».

Алкей проходит через двор с бассейном и там, где прежде луг с кустами цвел, с лазурью моря и небес вдали, он входит в сад, диковинно чудесный, с деревьями, лианами увитых, что крыша, вся цветущая весной.

Алкей вошел в беседку из колонн под сенью дуба, с вазами цветов, благоуханных, в сон клонящих в зной. Он в дрему погрузился; вдруг вошла с воздушною стопой фигурка нимфы.

«Сапфо! Иль это снится мне из детства Пленительная нимфа, первообраз всех юных женщин, мне запавших в душу, с тем я и рос, влюбленный в красоту».

«Алкей! Ты спишь и бредишь? Или это

Стихи для Хора мальчиков?» – Сапфо взглянула на него, как проглотила змея птенца, с умешкой и с любовью, с любовью, да, иначе не умела, вся нежность к жизни, женственность сама, хотя и смуглая, и даже очень, с глазами – ярче ночи со звездами, невелика и ростом, вся движенье, как в танце, с грацией любви и неги.

«Стихи для Хора? Нет!» – Алкей взволнован, как никогда, ему почти что дурно, бросает в пот, в висках стучится дятел, сбежать бы без оглядки, а куда?

И он из свитка к нимфам произносит:

 
«Сапфо фиалкокудрая, чистая,
С улыбкой нежной! Очень мне хочется
    Сказать тебе кой-что тихонько,
    Только не смею: мне стыд мешает».
 

Сапфо, застыв на миг в раздумьях скорых, с опущенной головкой удалилась. На репетиции держалась скромно, с Алкеем говорила, как со всеми, и он притих, с надеждой на удачу со временем, и так ведь поспешил.

И вдруг, как гром средь неба ясного, услышал с уст других, ответ стоустный, стихи Сапфо с его признаньем вкупе.

 
«Когда б твой тайный помысл невинен был,
Язык не прятал слова постыдного, -
Тогда бы прямо с уст свободных
    Речь полилась о святом и правом».
 

                  3

Алкей, снедаем грустью и тоскою, бродил в горах, охотой увлечен, и рад бы был сразиться с кабаном и пасть, растерзан зверем, как Адонис.

Друзья, предвидя помыслы такие или опасность, бросились искать поэта юного с чудесным даром, под стать Сапфо, прекрасной митиленки, чья слава пронеслась по всей Элладе, Гомером пробужденной к новой жизни, с явлением богов Олимпа в небе, с рожденьем Афродиты и Эрота, когда любовь – стремленье к красоте, не Эрос буйный, как у кабана.

Алкей, снедаем грустью и тоскою, с вершин предгорья видит Митилену, любимый город, с гаванью тишайшей и в бурю в море с волнами до неба.

В саду укромном видит он Сапфо, среди цветов, с венком на голове, всю розовую, в белоснежном платье, – ее любить, с волненьем до озноба, как сметь признаться в том в ее глазах, чарующих, пленительных до счастья любви и неги, страсти и соблазна, с предчувствием сплетенья юных тел в невинности желаний – до стыда перед запретным, как «святым и правым».

В чем тут вина его? Эрот измучил, но о «постыдном» он не помышлял.

Остались бы одни, с сплетеньем тел, – ведь в том уже для юности – все счастье, – в невинности объятий и лобзаний.

Алкея обвинить в постыдных мыслях, да в песне, что запели в Митилене, смеясь лукаво над самой Сапфо, да это же огреть его, как плетью, с Эротом всемогущим заодно.

Ведь стрел его не избежать Сапфо, тогда-то запоет и о «постыдном» с мольбою обращаясь к Афродите, слагая гимны ей, каких не пели еще нигде, ликуя и скорбя.

Весна живит Алкея, он слагает стихи как песни, песни как стихи, впервые, с голосом своим, без рифмы, с мелодией стиха, как в песне стройной, с созданьем лирики, с Сафо в союзе и в спорах, в перекличках двух поэтов, как птиц пернатых по весне...

 
         ВЕСНА
И звенят и гремят
      вдоль проездных дорог
За каймою цветов
      многоголосые
Хоры птиц на дубах
      с близких лагун и гор;
Там вода с высоты
      льется студеная,
Голубеющих лоз -
      всходов кормилица.
По прибрежью камыш
      в шапках зеленых спит.
Чу! Кукушка с холма
      гулко-болтливая
Все кукует: весна.
      Ласточка птенчиков
Под карнизами крыш
      кормит по улицам,.
Хлопотливо мелькнет
      в трепете быстрых крыл,
Чуть послышится ей
      тонкое теньканье.