Текст книги "Таинства любви (новеллы и беседы о любви)"

Автор книги: Петр Киле

4

Стрела Эрота и Сапфо настигла. Какие песни, прав Алкей, запела во славу Афродиты, с ней дружна; на зов Сапфо богиня к ней сходила с Олимпа, чтоб любимице помочь в делах любовных, к сердцу близких ей.

Алкей меж тем политикой занялся, поскольку государство в распрях гибло, а остров Лесбос, хоть большой, – корабль в бушующих волнах войны гражданской.

Сапфо в изгнании, как и Алкей, в разлуке, на чужбине жизнь проходит, а вести – песнопения поэтов, прославленных теперь по всей Элладе.

Алкей смеется, слыша, как Сапфо с мольбою к Афродите шлет стенанья, узнавши муки безответной страсти, приворожить ей юношу, о, просит.

И тут же с гневом укоряет брата, которого сама растила с детства, за мать с отцом, осиротевши рано, в беспутстве – за любовь к гетере верной.

В изгнаньи вышла замуж за купца, к ревнивой зависти Алкея, словно по-прежнему любил ее и любит, но песнь ее о дочери поет: «Родной и золотой», – вся жизнь, как песня, звенящая с небес по всей Элладе.

И как привет из юности далекой:

 
«Я негу люблю,
Юность люблю.
Радость люблю
И солнце.
Жребий мой – быть
В солнечный свет
И в красоту
Влюбленной».
 

5

Сапфо в Сицилии, Алкей в Египте – в изгнанье песнь звучит стократ сильнее.

Сапфо поет любовь, Алкей – войну, взывая к митиленцам, нанося удары Питтаку стихом стозвонным, что тот за благо счел простить Алкея, затем Сапфо с ее всесветной славой.

Как встретились они – Сапфо с Алкеем в расцвете молодости и таланта, с воспоминаниями о былом, о юности заветной, как любовь, томительной и пламенной, как счастье, что с новой встречей кажется утратой, ничем невосполнимою, как смерть.

Еще смуглее кажется Сапфо, подвижна, как подросток, вся в цветах, в пурпурном платье, с речью, как вещунья, Алкей с ней дружен, но не более, как и Сапфо, ведь он утратил юность, свою влюбленность, слишком много пьет, найдя отраду, с темой песнопений, в вине, чем славен Лесбос, как Дионис, веселья до безумья бог вина.

Сапфо придумала себе занятье (В то время умер муж ее, купец.) по склонности своей: открыла школу гетер, то есть подруг, для девушек из знати с целью обученья к танцам и к пенью, с воспитанием для света, чтоб женщины вносили красоту в жизнь города, а не сидели дома, как взаперти, когда мужья гуляют.

И новая пора настала в жизни Сапфо с ее любовью к красоте и к юности, что в песне зазвенело впервые откровеньем женской страсти и к девушке, как к юноше в цвету, чем упивались до сих пор мужчины, всех женщин принимая за рабынь, наложниц, жен – для ублаженья плоти.

Любовь же для свободных духом – новость, как новизна весеннего цветенья и юности с ликующею кровью, она, как песня, что поет народ, как песня, зазвеневшая в душе, бросающая в трепет и томленье.

Какая радость и какая мука! И близость – как разлука или смерть.

Воспитанниц своих Сапфо любила, как дочь свою, но влюблена  была в Аттиду, повзрослевшую, невесту, увидеть с женихом  ведь потрясенье...

 
«Богу равным кажется мне по счастью
Человек, который так близко-близко
Пред тобой сидит, твой звучащий нежно
      Слушает голос
И прелестный смех. У меня при этом
Перестало сразу бы сердце биться:
Лишь тебя увижу, уж я не в силах
      Вымолвить слова.
Но немеет тотчас язык, под кожей
Быстро легкий жар пробегает, смотрят,
Ничего не видя, глаза, в ушах же -
      Звон непрерывный»
 

*  *  *

 
«Было время, тебя, о Аттида, любила я,
И была я тогда еще в цвете девичества....
Ты казалась ребенком невзрачным и маленьким...»
 

*  *  *

 
«А прощаясь со мной, она плакала,
      Плача, так говорила мне:
      «О, как страшно страдаю я.
Псапфа! Бросить тебя мне приходится!»
      Я же так отвечала ей:
      «Поезжай себе с радостью
И меня не забудь. Уж тебе ль не знать,
      Как была дорога ты мне!
      А не знаешь, так вспомни ты
Все прекрасное, что мы пережили:
      Как фиалками многими
      И душистыми розами,
Сидя возле меня, ты венчалася,
      Как густыми гирляндами
      Из цветов и из зелени
Обвивала себе шею нежную.
      Как прекрасноволосую
      Умащала ты голову
Миррой царственно– благоухающей,
      И как нежной рукой своей
      Близ меня с ложа мягкого
За напитком ты сладким тянулася».
 

*  *  *

 
      «Не увижу ее я вновь!
      Умереть я хотела бы!»
 

Лесбийскую любовь Сапфо воспела, но не она ее изобрела и, не замкнувшись в ней, любила в жизни все высшее, прекрасное на свете, как солнца свет, как юность и цветы.

Прекрасному учила девушек, а с ними юношество всей Эллады.

Десятой Музой назовет Платон фиалкокудрую Сапфо Алкея, земное воплощенье девяти, чудесный светоч века золотого.

Вот что поведал Рома о Сапфо и Алкее, словно вызвав их из глубин тысячелетий, и Юля как впервые увидела его, юношу, влюбленного в нее, безмолвно, только взгляды, как солнца ослепительный блеск.

А еще он утверждал:

– В произнесении самой поэтессы ее имени на эолийском диалекте звучали дважды «п» – Псапфа буквально, поэтому, видимо, будет правильнее Сапфо, чем Сафо, хотя так мягче. Но Сапфо отнюдь не была мягкой по характеру и темпераменту, только нежной и любящей по природе своего дара.

Что же касается легенды о том, будто Сапфо бросилась с Левкадской скалы из-за любви к моряку Фаону, она не соответствует действительности. Сапфо прожила до старости, пользуясь всеобщей любовью и уважением, в Митилене чеканили монеты с ее изображением, как и Алкея, на вазах воспроизводили сценку неудачного объяснения Алкея с Сапфо.

Школа гетер Сапфо – это первый в своем роде «институт благородных девиц». Гетеры в те времена – просто подруги; ученицы Сапфо были подругами, нередко из одной семьи или страны; в кого-то из них могла влюбиться Сапфо, что изливалось в песне, а пела она лишь о «святом и правом», то есть о Любви с большой буквы.

В 1073 году книги Сапфо и Алкея публично были сожжены по распоряжению церковных властей в Константинополе и в Риме. Сохранились лишь чудом уцелевшие отрывки из лирики Сапфо и Алкея, чаще на папирусах в Египте.

По возвращении в Москву Юля постоянно позванивала и навещала Рому. Их встречи промелькнут перед нами в нескольких сценах.

               Сцена 1

Квартира; в окнах виды Москвы; Рома и Юлия предстают то в одежде, то в постели, то в ванне и снова в одежде, чтобы выйти в город.

– Ты мой Ромео, милый симпатяга! Один твой вид и взор – о, Боже, сколько счастья!

– Мой взор – то зеркало любви моей. Мой взор сияет красотой твоей!

– Хорош ответ, и поцелуй твой сладок. Ну, как еще со мной, Ромео, сладишь?

– Ромео? Нет! И ты ведь не Джульетта, хотя прекрасна ты на целый свет. Зачем нам роли в пьесе этой, когда ее печальней нет?

– Печаль в конце, а смерти не минуешь. Да ты еще меня весьма ревнуешь.

– Не ревность это и не зависть, – страх, что я никто в твоих родных глазах.

– Что мне до них, Ромео, я Джульетта, влюбленная в запой, как у поэта, и звезды в небесах – то мой венец, с гирляндами созвездий, как колец.

– Любовь как плавание в океане, хотя плескаемся с тобой мы в ванне.

– Да, наши страсти смехотворны, секс скоропалительный – то наш успех!

– Смеешься надо мной? Сам любишь натиск, когда и не поймешь, что это значит.

– А что тут понимать? Струится кровь, в объятиях моих сама любовь, нежна, стройна, живот и стан Киприды, в очах же неги сокровенной виды…

– Когда увидимся?

– А, как вернусь!

– Неделя? Месяц? О, какая грусть! Когда мы влюблены – к чему разлука? И так вся жизнь – сплошная мука!

 – Займись делами, милый мой, чтоб я всю жизнь была с тобой!

                 Сцена 2

Квартира; входит Рома; улица, по которой идет Юлия; диалоги по телефону.

– Как город изнывает в сизом смоге, была я целый день в тревоге… Не отзывался, не звонил! Когда бы только разлюбил?

– А что случилось? Я ведь отключаюсь, когда в работе иль бесцельно маюсь…

– Мне все мерещилось: ты весь в крови… Я плакала впервые от любви! Она столь сладостна и столь безмерна, как открывается всей жизни бездна. И Ад, и Рай не выдумки, о, нет!

– Увы, таков весь этот белый свет!

– Да, жизнь не вся в любви и в розах. Мне надо знать о всех угрозах…

– Что ж, в розах есть шипы, я весь изранен. Ты знаешь, я душою горд и раним…

– Они с тобой поговорили, да? Тебе я недоступна, как звезда…

– Постой! Для них я мальчик, как собачка, тебе всего лишь для прогулок, бяка. Ему ль мечтать как о своей невесте? Так, граф Парис сосватался к Джульетте?

– А мне какое дело, если ты все звезды неба, слезы и мечты! Я ехала к тебе, чтобы остаться. Встречай! У нас ночь счастья!

                 Сцена 3

Комнаты в отелях в Париже; Юлия и Рома с мобильниками.

– Не стану я играть с тобою в прятки. Я в мире, где иные уж порядки, где правила блудет не мой отец, а всемогущий Золотой телец… И как ты догадался? Я в Париже…

– А голос ласковый – нельзя быть ближе! Нельзя быть искренней и веселей – на рану жгучую бальзам, елей! А в зеркалах красавиц словно стая и роскоши аура золотая.

– Ты здесь в отеле? В номере моем?

– С тобою в мире мы всегда вдвоем.

– Ужели это дух твой? Ты ж не умер? Спасти тебя, любовь оставив втуне, решилась я и изменить сюжет, заемный исстари, как этот свет.

– Увы, в отступничестве нет спасенья!

– В разлуке быть с живым, о, без сомненья, чем с мертвым, лучше, жизни нет цены, как небу и цветению весны. Из худших бед я выбрала разлуку, любовь мою и жизнь нести, как муку. Вступилась я за жизнь твою, любя ее, как жизнь свою.

– Во всем права. Прости! Одна лишь встреча, любви торжественное вече! Над Сеной в час заката на мосту я видел несравненной красоту. Я видел с негой грусти парижанку… Увижу ль завтра спозаранку?

                Сцена 4

 Мост над Сеной. Юлия и Рома, приметные среди прохожих своею юностью и красотой.

– Зачем приехал? Это же безумье.

– На праздник жизни? В этом шуме легко ведь затеряться без следа, как в Сене блещет легкая вода.

– Я думала, привиделось всего лишь лицо твое, как набежали волны волненья на глаза в тумане слез и радость хлынула кустами роз!

– Увидеться с тобой, хотя бы мельком, вот все, чего мне здесь еще хотелось, с явлением в просвете бытия прекрасного лица… О, жизнь моя! И все исполнилось! Теперь исчезнуть в любви моей нирване будет честно!

– Мы свиделись. И это все, мой друг! Мы на чужбине, оглянись вокруг.

– Да, это не Париж, а Вавилон! Смешенье рас и всех племен… И здесь ты всех прекрасней, любовь моя, и жизнь моя, и счастье!

– Нет, я не столь безумна. Уходи. И от меня уж ничего не жди. За мной идут. А здесь ты лишь прохожий, когда я для тебя всего дороже!

                Сцена 5

Номер в отеле. Рома лежит в постели; звонит снизу и входит Юлия.

– Ты жив! Сейчас я поднимусь к тебе…

– О, нет! Доверься ты своей судьбе! Меня ж оставь. Прости, прощай, Джульетта! Всегда есть варианты у сюжета…

– Ты болен? Иль заспался, милый мой, ночь проведя, конечно, не со мной.

– Ты шутишь… О, я счастлив напоследок! Стрелок, как видишь, был не очень меток.

– Ты ранен? Я сейчас… Врача! Врача! В тебя стреляли? Или… сгоряча?

– Уж поздно. Уходи. Тебе припишут… Оружье где-то здесь… Его отыщут…

– А вот оно!

– Не трогай.

– Я взяла. Не я ж в тебя стреляла, здесь была. Теперь же покажи мне рану… Боже! Стреляют в сердце, что всего дороже… Не можешь говорить? Молчи. Сейчас… Ничто уж больше не разлучит нас, о, мой Ромео, я твоя Джульетта, мы разыграем роли в пьесе этой, как подобает, до конца в пример влюбленным до венца!

         (Стреляет в сердце.)

РЕПЕТИТОР

                 1

 
Вдоль улицы Чайковского с небес
Над городом, Северной Пальмирой,
Чудесный предвечерний свет сиял...
У здания классической эпохи
Остановилась иномарка; дверцы
Открылись, и выходят две особы,
Одетые, как все, но столь изящно,
И обе стройны, с грацией движений,
Как будто в том вся радость бытия.
 

Синхронно хлопнув дверцами, смеются; машина, тронувшись, в туннель двора уходит. У подъезда на ступеньках особ встречает молодой красавец Сережников Евгений, репетитор.

Своим ключом он открывает дверь, впускает мать и дочку, с ними в лифте, теснясь, глаза в глаза, взлетает вверх... Улыбки, реплики, невольный смех, касанья, лифт-то старый, весь трясется; у женщины, еще ведь молодой, и красота, и макияж, и шарм успешной, деловой, ну и богатой; у девочки-подростка, взрослой уж, и юность ломкая, как понарошке, и живость грациозная до счастья, и грусть, что ничего еще нельзя.

Открыл им дверь водитель (и охранник), прошедший с черной лестницы в квартиру, просторную, на весь этаж, с ремонтом под старину в гостиной, в спальне, кроме столовой с кухней, современных кстати.

«Мартын, до завтра ты свободен. Завтра, – хозяйка повелела, – как обычно!»

Мартын, довольный, поспешил уйти, взглянув на репетитора ревниво, крупноголовый, плотный мужичок.

                  2

Мария принялась готовить ужин, прислушиваясь к голосам в столовой, где Ксения уроки отвечала, переходя порою на английский по знаку репетитора, который как бы случайно поправлял ее, – его слова приятно повторить.

Его слова невольно повторяла и мать на кухне, ведь уроки он и ей давал; училась в институте заочно, чтобы преуспеть в делах и с полным правом фирму возглавлять.

Училась Ксения в гимназии, почти что частной и весьма престижной, а уследить за нею, как дела Мария не могла, забыв познанья из школьных лет за юность бурную, ну, начисто, как будто не училась.

Вот потянулась мать за дочерью да с репетитором к вершинам неким, ошибки молодости выправить и выйти из задворков в высший свет.

Но муж не захотел понять Марию, интеллигент, успевший обрести вид уголовника, ухоженного, но в мыслях, с речью из сплошного мата и вспыльчив в спорах до рукоприкладства, что смолоду вело к горячке страсти, все примиряющей в истоме... смерти?

Максим Суханов жил один в квартире, где жили вместе до приобретенья квартиры антикварной, со свободой холостяка, в загул пускаясь, словно в отместку шлюхе, взявшей в оборот студента, озабоченного сексом, сыгравшей роль невинности и жертвы, с поспешною женитьбой, – понесла!

И с олухом предстала перед крестным отцом, натешимся уж ею всласть. С приданым отпустил, чтоб муж затеял дочернью фирму, он и преуспел, трудясь, поди, как на галере раб.

Теперь Мария – гендиректор фирмы, принадлежащей Ксении, – наследство от крестного отца, – какая щедрость!

Что это означает, ясно всем. Сухановым попользовались просто, со всех сторон и гонят вон взашей!

Максим для объяснений заезжал домой; за спорами и ужином, когда без крика, мирно, вдруг Мария смолкала, пальцем призывала в спальню, наедине, без дочки, посчитаться, – с нахлынувшим волненьем как бороться, природа и привычка брали вверх, а трахнуться они всегда любили, – но это к примиренью не вело, скорее  возрастали стыд и злость. Она гнала его, он не остался б, чтоб ночью вдруг не задушить ее.

                 3

А ныне уж развод – вопрос решенный, да вот еще: когда бы ни приехал, здесь репетитор, а Мартына нет.

«Здесь чисто? – справился Максим при встрече с Мартыном. – Занимаются всерьез?»

«Ну да! Послушать, можно одуреть», – Мартын с цепочкой мата произнес.

«Да, Ксюша – умница. Что и Мария?» -

«Она-то учится и по-английски выпендривается не хуже Ксюши».

«А ночью?»

«Ночью я не знаю, дома я сплю. Меня же отпускают на ночь».

«А ты и рад! И кто же этот чертов... Ты разузнал? Не подсадная утка?»

«Нет, репетитор самый настоящий, ни Ксюше, ни Марии не спускает ни лени, ни заигрыванья с ним».

«А что они?»

«Обхаживают обе, в соперничество меж собой вступая. Известно, женщины, да все одни...»

«С Марией – ясно, юноша смазливый...»

«Но Ксения-то с ним играет вволю, в открытую, с подружками болтая по телефону, обсуждают тему, как репетитора ей соблазнить».

«Ну, хорошо. Пускай на нем свихнутся. А мы подумаем, как им помочь».

«О, нет, меня не впутывай, Максим!» – Мартын насупился, как бык, готовый, опасность чуя, броситься вперед.

                  4

В квартире двери все раскрыты настежь, и Ксения все слышала, когда хотела слышать разговоры старших, как ныне, с выясненьем отношений, всю подноготную узнаешь близких, а если то касается тебя, развесишь уши, можно и заснять, оставив краба невзначай, где надо.

«Все знают, ублажала ты его и после, выйдя замуж за меня...» – Отец твердит о крестном, ну, а мама: «Все, все, кроме тебя, сказать ты хочешь!»

     «Не смей ты издеваться надо мной!»

«Тебе же можно!»

«Черт!»

«Не чертыхайся. И лучше не касайся этой темы».

«Но, черт, с какой же стати завещал он фирму нашей дочери, ублюдок?»

«Чтоб ты не приложил к ней руку. Фирма – мое детище. Это справедливо. Уж верно, Бог  его надоумил!»

     «Ну да! А я сыграл роль Гавриила». -

     «На что пожаловаться можешь ты? Любила я тебя...»

«Еще бы! Лучше архангел Гавриил, чем Господь Бог, принявший вид голубки».

«Знаю я, о чем ты. «Гавриилиаду» в школе еще читала. Лучше эту тему тебе оставить».

«Лучше? Для кого? Я был уверен: Ксюша – дочь моя. Признайся!»

     «В чем должна признаться я?»

«Ты убедила босса при смерти, что Ксюша – дочь его, чтоб фирмой...».

«Ух ты!» – воскликнула Мария с восхищеньем.

     «Я угадал?!»

«Сказать бы мне, мол, да. Но лучше правда. Пусть все прояснится. Благополучье дочери всего дороже мне».

«Что это значит, черт?»

Меж тем у мамы с папой встал вопрос, хорошенькое дело, кто отец их дочери единственной, любимой, и спорам не было конца и ссорам, с вмешательством в слезах кричащей Ксюши.

«Тебе хотелось верить, ты и верил, что Ксюша – дочь твоя. Так было бы, когда б не эта фирма, с ней срослась душа моя, как с делом рук моих. Однажды шеф подъехал – на прощанье, ведь жить осталось считанные дни. Он знал, главою фирмы не оставят меня его наследники, что делать. А Ксения вертелась тут вокруг, скакала, прыгала, как понарошке, стараясь всех привлечь к своей особе. Он улыбался, глядя на нее... Я и сказала, пусть, мол, фирму ей оставит. Пальцем мне он: не шути! Уехал...».

«И оставил фирму Ксюше, решив, что от него ты понесла...»

     «При завещаньи экспертиза – все, как надо, Господь Бог надоумил».

«Со всех сторон меня ты обошла!»

     «Никто тебя не обходил, ты сам. увел от старика, затеял дело, что же, и загулял, в бандита превратился. Мы вынуждены жить с охранником!»

     «И с репетитором!»

«О, здесь для нас как раз отдушина. Его не трогай: ты головою отвечаешь, знай!»

«Но Ксюша – дочь моя, я спас бедняшку от матери ее и от убийцы, уверовавшего, ну, как же, в Бога. Я спас тебя, женившись по любви с опасностью для жизни...»

«Это знаю. Интеллигент, влюбившись в шлюху, слабость двойную выказал, – пришлось спасать из нас кого? С его-то благородством и восхищеньем женской красотой...»

«О чем ты говоришь?»

«Натешившись, меня б забыли, если б не явился влюбленный рыцарь, Дон-Кихот несчастный, я заложила душу дьяволу, чтобы его спасти, я стала шлюхой, какой он не встречал, я им играла, а он содействовал моей карьере, да и твоей... На что ты жалуешься?»

     «Ах, значит, все прекрасно, милая маркиза? Я обязан жизнью ей, гетере, сколочившей состоянье, и леди из гламурного журнала! Но только это пиррова победа. Дом на песке. Гламур и Голливуд».

                  5

Подвижность детская, прыжки, скаканья у Ксеньи чаще превращались в танцы, как на тусовках, или у шеста, в телодвиженья стриптизерш нарочно, ко смеху взрослых; опыт обретя, решилась репетитору представить игру со съемкою на видео.

А он, унять ее не в силах, вышел за дверь, она – за ним полуодета, смеясь тому, что обратила в бегство. Мария поняла, что приключилось, велела дочери пойти к себе и справилась у Жени, что в стриптизе он тоже разбирается? Откуда?

«Еще бы нет! – Евгений рассмеялся. – Сужу по впечатлениям своим... Да, я заглядывал в ночные клубы, по фильмам Голливуда все ясней, но больше я по женщинам сужу, как ходят все, одетые едва, ведь юбка укорочена иль блузка, полуоткрыты талия и груди; а в брюках, то в обтяжку – щеголяют, как обнаженные во всех движеньях, еще чуть-чуть и танец у шеста. Когда есть грация, то все прекрасно, или всего лишь шаржи и уродство».

     «А это вам уже не нравится?»

     «Я убежден, что красота не может, о, не должна она служить пороку, и даже оголяться, снисходя до низменных страстей, в чем нет отрады, как в войнах и убийствах, только стыд».

     «Вы правы совершенно. Я согласна. Вы, видно,  репетитор по призванью. Но где всего вы этого набрались? Вы даже за границей не бывали...»

«Я думаю, от матери моей, – заметил вдруг Евгений с грустью нежной. – Она была учительницей...»

     «Что? Была? Наверное, красивой очень...»

     «Нет слов. Я рос у бабушки, а мама жила в Москве. Ее я видел редко. И рано умерла, во что поверить мне трудно: ведь она всегда со мной, присутствие ее, как светлой гостьи в часы раздумий, ощущал всегда».

     «Как! И сейчас?»

«Поскольку думаю и говорю о ней сейчас я с вами».

     «А знаете, присутствие ее я тоже чувствую и зависть в сердце».

     «Есть нечто в женщинах красивых, то, что светится в их облике, в глазах, – сиянье красоты. То есть и в вас».

Мария рассмеялась: комплимент нежданный и какой, – вся загорелась и с восхищеньем на него глядела, давно ни на кого так не глядела. Но взгляд такой, как счастья зов и вызов, и радует, и создает проблемы, – Евгений отступил не без досады, поспешно собираясь выйти вон.

«Мне удивительно в вас то, как вы о матери храните в сердце память...»

     «С ее фамилией и именем Сережникова Женя – я ей тезка Сережников Евгений, как брат с сестрой, она всегда со мной».

«А вы не гей?»

«О, нет!»

«Мне все равно и все же рада».

Показывается Ксения:

– Я не подслушивала, но все слышала, поскольку все двери у нас настежь. У меня есть вопросы по физике.

– Хорошо. Позанимайтесь полчаса. А я спеку пирог.

– На чай я не останусь, – вдруг заявил Женя Сережников.

– А что такое? – с изумлением в шутку справилась Мария.

– Вы делаете из меня домашнего человека, а я репетитор. Я беру деньги за работу, а не за общение с вами.

– А это же самое интересное! – воскликнула Ксения. – Общение с репетитором. Мне все девочки завидуют. Я показываю им видео, как он со мной занимается.

– Ну да, общение дошло до стриптиза. Хоть об этом не проговорись в школе.

Все рассмеялись, и Женя Сережников счел за благо уйти.

– А физика?!

– Отстань от него. У него свидание, – съязвила Мария.

Дверь за репетитором закрыли, в наступившей тишине мать и дочь прильнули друг к другу, как бы с осознанием их одиночества, как вдруг обе вздрогнули, ощутив чье-то присутствие в квартире.

Это был Мартын, который появлялся, когда ему вздумается, соблюдая безопасность хозяек.

– Что ты здесь ходишь? Я же тебя отпустила, – резко выговорила Мария.

– Возникли проблемы с закрытием двери на черную лестницу. Теперь все в порядке. Ухожу.

Мартын демонстративно хлопнул дверью. По взгляду матери Ксения включила сигнализацию и сказала:

– По-моему, Мартын ревнует тебя к Жене.

– Еще чего! – возмутилась Мария, тем более и сама заметила изменение повадок охранника по отношению к ней с тех пор, как Максим загулял, а теперь дело дошло до развода. Он оберегал ее с дочкой ревниво, как бы не в службу, а в дружбу, что естественно, но это был соглядатай Максима. – Я его уволю!

– А нашим водителем-охранником будет Сережников?

– Нужен нам охранник. Это придумал твой отец, чтобы держать меня на мушке. А машину я сама могу водить и постоять за себя и за тебя тоже.

– Но было бы здорово, если бы мой репетитор приезжал за мной в гимназию.

– Ну, конечно!