Текст книги "Собрание сочинений. Том 5"

Автор книги: Петр Павленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 36 страниц)

Там, в колхозе имени Калинина, близ Ялты, колхозник Бабий сказал:

– Я этого разговора с лодырями три года ждал, три года его во сне видел. По-моему и вышло. И потому вышло, что я ж, как честный человек, вперед на год, на два вижу. Жизнь свою я сам строю, она – как дите мое. А о дите всегда вперед думаешь, как оно покажет себя в школе или на деле. У матери дите еще грудь сосет, а она об нем как о механике или о летчике мечтает. Так и я свою жизнь нянчу да в уме прикидываю, как она у меня подрастет и себя покажет… И завлекает меня красота ее…

Красивой и заглядывающей далеко вперед становится жизнь колхозной деревни даже на примере маленьких колхозов в долине Качи и Альмы, где четыре года назад единственными следами жизни были памятники смерти.

1948

II. 1948–1951

Прага

Проехав на машине по так называемой Саксонской Швейцарии – красивейшей долиной Эльбы, прорезающей отроги Рудных гор, я оказался на чешской земле.

Почти у самой границы мне показали средневековый замок на гребне горы Кенигштейн; там жил в плену генерал Жиро.

– Как же этот старикан сбежал оттуда? – спросил я местного жителя.

Он улыбнулся сдержанно:

– Оттуда могло сбежать только привидение, а люди обычно выезжали на автомобиле.

– Пожалуй, верно. Жиро, наверно, сбежал из плена на хорошем «мерседесе», не иначе.

Переход из Германии в Чехословакию почти незаметен в ландшафте, лишь в глубине Чехии проезжий обратит внимание, что деревни стали попроще (однако отнюдь не беднее), посвободнее, что они не стремятся обязательно выглядеть городками, а сохраняют сельское приволье и его непринужденную простоту. Уровень жизни чешского, словацкого и моравского крестьянина довольно высок. Поля обработаны прекрасно. Сельскохозяйственная кооперация снабжает крестьян орудиями труда и удобрением. Коллективная аренда тракторов и комбайнов находит с каждым годом все большее число сторонников, и характер сельского хозяйства, сохраняя свой частновладельческий тип, заметно клонится в сторону артельности.

Первые два часа на чешской земле – и уже другое время, другой ритм жизни. Уже и хлеба всюду много, и в магазинах полно, и народ двигается другой поступью – весело, как бы навеселе. Но чехи трезвы, работящи, серьезны, в них много лишь ребяческой живости, непосредственности.

Мы ехали как-то со скоростью километров девяносто – сто. Вдруг встречный путник поднял руки, требуя, чтобы мы остановились.

Водитель затормозил. Путник сказал нам смеясь:

– Кого вы догоняете, чтобы задавить? Кроме меня, на двадцать километров нет ни души. Это пограничная зона. Задавите меня и проезжайте медленнее.

И прибавил, прощаясь:

– Я дорожный инспектор.

Чехословакию я представлял страной аграрной, сельской. Но ныне это одна из сильнейших индустриальных стран Европы. Ее паровозы, ее автомобили, сельскохозяйственные орудия, оптика, машиностроение первоклассны. Чешская обувь известна всюду, как и хрусталь и богемское стекло. Ее горы богаты ценнейшими ископаемыми, а целебные минеральные источники на весь мир прославили Карловы Вары и Марьянски Лазни (при немцах – Карлсбад и Мариенбад).

Чехи не ожидают благодеяний извне, а трудятся не покладая рук. Плоды этого налицо. Чехословакия переживает сейчас время необычайного подъема и расцвета. Опасность германского вторжения позади, страна свободна, правительство национализировало главнейшие отрасли народного хозяйства, провело земельную реформу, укрепило финансы, безработицы и в помине нет, а спрос на изделия чехословацкой промышленности неуклонно растет.

Чехословакия быстро залечивает раны войны и оккупации и смело идет к выполнению двухлетнего плана своего хозяйства – опыт, над которым еще так недавно посмеивались некоторые «друзья» Чехословакии.

Географ Элизе Реклю писал о чехах:

«Окруженные со всех сторон немцами, чехи, естественно, должны были вести упорную борьбу за существование, а если им удалось защититься против своих алчных к захвату соседей, то этот успех по справедливости можно назвать одним из чудес истории; обреченные на героизм самим географическим положением, чехи жили, можно сказать, вопреки всякой вероятности».

Сегодняшней Праге можно посвятить самостоятельную книгу, ибо сегодняшняя Прага – начало города, которого еще не было у западного славянства.

До войны Прагу находили мило-провинциальной, уютной, живописной, точно она была провинциальным местечком в самом центре Европы, столицей-деревней, городом-кавярной, славящейся пивом, кнедликами и сосисками. В этих комплиментах было много оскорбительной снисходительности.

Как-то забылось, что чехи – один из наиболее музыкальных народов Европы. Дирижеры и учителя пения, чешские оркестранты известны даже в Скандинавии.

Забылось, что чехи – один из самых грамотных и просвещенных народов, старейшие горняки и печатники.

Народ трудолюбивый, упорный и в то же время поэтический, они долго жили батраками австрийцев, а создав самостоятельное государство, оказались чем-то вроде провинциалов среди стран-аристократов.

Лишь в результате последней мировой войны, при поддержке Советского Союза, Чехословакия заняла позицию перворазрядного государства.

Пока в Париже торгуют своим будущим, в Праге его спокойно закрепляют. Столица чехов и словаков превратилась в маленький Париж той эпохи, когда Франция считалась отечеством всех искусств и средоточием лучших стилей. Фестивали и конференции сменяют друг друга. В Прагу съезжаются со всех концов Европы и из-за океана. Демократический режим создал здесь жизнь сытую и, главным образом, спокойную.

…Мы въезжали в Прагу на машине в дни международного фестиваля демократической молодежи, собравшего представителей семидесяти стран.

Тихая, уютная Прага была неузнаваема. Центральные улицы города были переполнены народом, а главная – Вацлавское наместье – почти непроходима. Магазины, кафе и рестораны торговали во-всю. Десятки иностранных флагов свисали с балконов. В газетах мелькали имена русских и индонезийцев, французов и египтян, корейцев и австралийцев. В театры и на стадионы, где шли соревнования, невозможно было пробраться.

На улицах танцовали, пели, открывали летучие митинги юноши и девушки в национальных костюмах.

Ощущение приподнятости и праздничной торжественности не покидало меня ни на минуту с того момента, как я въехал на машине в предместья Праги. Должен признаться, я не сразу даже сообразил, что атмосфера эта создана международным фестивалем демократической молодежи. Но стоило оказаться в вестибюле отеля, занятого участниками фестиваля, как я был целиком захвачен общим возбуждением. Семьдесят одна страна прислала своих делегатов. Их собралось около семнадцати тысяч, да поглядеть на них приезжали из городов и сел Чехословакии тысячи и тысячи.

О таких фестивалях и во сне не мечтал Париж в свои лучшие годы. Маленькая Прага, столица народно-демократической Чехословакии, далеко опередила его.

Гостеприимство народа и его правительства и атмосфера спокойной трудовой жизни Чехословакии создают благоприятные условия для международных встреч.

…Старая Прага, которую мы осматривали в тот день, необычайно колоритна. Средневековые узкие улицы с домиками в полтора человеческих роста, как, например, древняя «Злата уличка», где когда-то алхимики пытались добыть золото из какой-то чепухи, или темные переулки-колодцы за собором св. Витта, надолго останутся в памяти.

Хорош и самый собор. До пожара в 1541 году он считался самым высоким зданием в мире и до сих пор очаровывает строгостью своих линий и вдохновенной устремленностью ввысь всей конструкции. Кажется, что камень стремится подняться в воздух и повиснуть в нем, как нечто невесомое.

Но замечательно, что, осматривая старую Прагу, мы с нашим приятелем-чехом почти не говорили о старине. Сегодняшние дела занимали нас обоих серьезнее истории.

Именно здесь, на холмах золотой Праги, я узнал, что в Чехословакии тринадцать миллионов жителей, что она населеннее Голландии, Бельгии, Венгрии, Португалии, Швеции и Дании, что немцы здесь замучили до двухсот пятидесяти тысяч человек и угнали в рабство до двух миллионов человек, что от западных границ Чехословакии до устья Рейна всего шестьсот километров и столько же от восточных до устья Дуная, что до Триеста триста пятьдесят и до Гамбурга около четырехсот километров и что, таким образом, Чехословакия лежит в самом центре Европы.

Я узнал, что по земельной реформе в фонд распределения поступило три миллиона га земли и что между новыми ее хозяевами – четырнадцать тысяч партизан – участников вооруженного сопротивления немцам, пять тысяч реэмигрантов из Польши, Австрии и Югославии.

Девяносто два товарищества горных пастухов владеют ста тридцатью тысячами га пастбищ.

Чехословакия – страна картофеля и дает его ежегодно до ста миллионов центнеров; в то же самое время запасы ее черных и бурых углей насчитывают несколько миллиардов тонн, открыты нефтеносные пласты в Южной Моравии, железные руды в Чехии, марганец, а также золото и серебро в Словакии.

Было приятно слушать работника искусства, который воодушевленно и со знанием дела рассказывал о хозяйстве своей страны, точно всю «жизнь занимался экономикой, а не режиссурой.

Он знал, что по производству искусственного шелка, шерсти и каучука Чехословакия далеко опередила своих соседей, что чешский фарфор превосходит по качеству саксонский, а производство автомашин, локомотивов, самолетов и пушек построено без участия иностранного капитала и стоит на очень высоком уровне.

Он знал множество интересных подробностей о минеральных источниках – этой своеобразной «индустрии здоровья» Чехословакии, как он говорил.

– Лет через десять мы станем всеевропейским курортом, – уверял он. – Нигде в Европе вы не найдете такого счастливого сочетания красоты пейзажа с лечебными средствами.

Он знал множество народных сказок, чешских и словацких, и рассказал о Братиславе, столице Словакии, с таким знанием истории города, как будто вырос в нем. Между тем он был там всего один раз. Я, например, понятия не имел, что Братислава была когда-то столицей Венгрии, что в ней зародилось венгерское восстание 1848 года.

Тут вспомнилась мне весна 1945 года, бои за Братиславу, первый день на ее освобожденных от немцев улицах, и митинг, и подъем государственного флага Чехословакии на балконе старой ратуши, где когда-то Наполеон подписал Прессбургский мир.

Там первый раз услышал я о советских солдатах, участниках словацкого партизанского движения, о мстителях на Дунае.

Братислава, в которой нам сейчас никак нельзя было побывать по недостатку времени, очень напоминает Прагу, но Дунай у Братиславы безусловно величественнее Влтавы. Старый братиславский кремль, стоящий на высокой горе, отражается почти на середине Дуная, могуче несущего свои бледнозеленые воды.

Но не одна Братислава, все городки Чехословакии, которые мне пришлось проехать, похожи на Прагу, как дети на мать. Они выросли как бы в одном стиле. Старые башни Знаймо, улички Иглавы или Усти на Лабе производят родственное впечатление. Их создавала одна рука, один вкус.

…Я и мои товарищи остановились в отеле, заселенном советскими людьми, в большинстве – участниками фестиваля, и благодаря этому спустя час после приезда уже с головой окунулись в горячую атмосферу гигантского спортивного праздника, захватившего столицу Чехословакии. Незнакомые имена обступили память: болгарин Божко – тенор исключительной силы и выразительности, английский композитор Аллан Буш, и наша балерина из Средней Азии Измайлова, и бас – москвич Иван Петров, и какие-то западноевропейские пианистки, конкурентки нашего Виктора Мержанова, и албанцы, танцующие дикий горский танец с ножами в зубах, и бурято-монголы, стреляющие из боевых луков боевыми стрелами чуть ли не над головами публики… Молодежные воскресники на развалинах Лидице, вся бурнокипящая, пронизанная неиссякаемой молодостью жизнь вдруг стала как бы моей собственною, и захотелось, бросив то, ради чего я приехал, немедленно включиться в напряженнейший драматизм фестиваля. Не я один переживал так. Чинные и спокойные пражане не меньше меня «болели» фестивалем, заполняя театры и стадионы во время соревнований и внося особый воинствующий дух если не прямых участников, то во всяком случае горячих соучастников дела.

…История съезда делегаций на пражский фестиваль сама по себе донельзя поучительна. На делегатов свободного Триеста перед их отъездом напала на вокзале группа фашистов, пятеро делегатов было ранено. Одному из членов австралийской делегации пришлось поступить матросом на грузовой лайнер и проделать восьмидесятидневный путь до Ливерпуля, чтобы заработать на поездку в Прагу.

Еще больше трудностей стояло перед делегациями Вьетнама и Индонезии. Люди преодолевали опасности, равные военным, рисковали жизнью и здоровьем, для того чтобы продемонстрировать в Праге вместе с представителями других стран единство демократической молодежи мира. Для них это было не мирное путешествие, а прорыв из окружения. Среди них есть, говорят, раненые.

Участники Международного фестиваля молодежи стремились в первую очередь заявить во весь голос свой протест против кровавых режимов в Испании и Греции, против империалистической войны в Индонезии и Вьетнаме, заявить свое единодушное желание бороться за прочный мир во всем мире.

Понятно, почему одни «опекуны» ставили неимоверные препятствия приезду делегаций из порабощенных стран, а другие пытались лишить фестиваль политического содержания, сведя его задачи к узкоразвлекательной программе. Но в самом деле, смешно было бы пробираться из Суматры и Явы в Прагу только для того, чтобы спеть две-три песни и сплясать национальный танец.

Демократическая молодежь семидесяти одной страны собралась прежде всего для того, чтобы подтвердить и упрочить свое политическое единство и договориться о дальнейших своих задачах по укреплению миря во всем мире.

Митинг в защиту Индонезии, митинг в защиту республиканской Испании, встреча с греческими борцами за демократию, доклады о положении молодежи в капиталистических странах и в Советском Союзе, совместная работа по восстановлению разрушенной немцами чешской деревни Лидице и личное знакомство и общение руководителей различных делегаций, установление дружеского делового взаимопонимания на будущее время – такова была первая и, я бы сказал, главная задача фестиваля.

Конкурсы и соревнования были второй частью программы.

Прага встречает своих смуглолицых гостей с широким славянским радушием.

Я видел, как приостанавливается движение на Вацлавском наместье при виде красавиц-индонезиек, медленно и достойно шествующих в своих очаровательных национальных костюмах, с гладкими прическами, в которых сияют цветы. Они шли с гавайскими гитарами и иногда что-то пели хором, сами себе аккомпанируя. Неожиданно, и оттого еще более покоряюще, было их прелестное пение. Сквозь экзотику мелодий, известных нам по патефонным пластинкам, дышала какая-то далекая, но милая, бесконечно печальная жизнь. Песню эту, как жалобу ребенка, хотелось окутать лаской.

Однажды группа молодежи в трамвае хором запела песню. Пассажиры поддержали певцов. Певучий трамвай шел по улицам, возбуждая зависть прохожих. То были молодые югославы, рослые смуглые юноши из партизанских отрядов, непримиримые борцы с поработителями.

В другой раз остановилось движение из-за того, что вся улица танцовала. То были молодые французы, пляшущие под звуки волынок в окружении пражцев и пражанок.

Проходили смуглые индуски в длинных коричневых платьях, египтяне в красных фесках, кореянки с узкими глазами, миниатюрные и нежные. Негры из Африки шли под руку с палестинскими юношами. Украинки проходили с песнями плечо к плечу с канадцами.

Скоро одна песня стала чаще других звучать на пражских улицах – марш фестиваля, сочиненный молодым советским композитором Анатолием Новиковым, участником фестиваля.

Слышались и «Полюшко-поле» и «Распрягайте, хлопцы, коней». Приятно и трогательно звучали наши мелодии в чужих устах, еще с трудом справлявшихся с новым для них песенным материалом.

…И, может быть, вот это-то и есть самое главное, – подумалось тогда мне, – не соревнование за первые или десятые места, а вот это право встретиться в центре Европы с однолетками из семидесяти стран и при помощи семидесяти переводчиков договориться о том, как и для чего жить, как и за что бороться во имя жизни справедливой и радостной.

Соревнования имели и свое – и немалое – значение в другом плане. Они воочию показали, какова молодежь Советского Союза и каков размах ее творческой и спортивной самодеятельности. Наши советские делегации, по выражению одного чеха-журналиста, задавили фестиваль обилием талантов. «Млада фронта» откровенно озаглавила свой обзор, посвященный фестивалю, – «Русские дали миру урок».

В этом заголовке, верном по мысли, была сделана одна ошибка: не русские дали урок, дали урок советские люди.

В день моего приезда в Прагу город жил именем Ивана Петрова, молодого советского баса, всех поразившего силой и красотой своего голоса. Но уже вечером на улицах зазвучали имена балерин Плисецкой, Шелест, Тихомирновой, артиста балета Георгия Фарманянца, «тигра в балете», «феномена», как уже писали газеты. Знакомый чех, кинорежиссер, сказал, что за Измайлову он готов отдать жизнь. Стыдно сказать, я еще не знал, кто такая Измайлова и что ее узбекские танцы – пляска рук – произвели чарующее впечатление на зрителей.

Город говорил о советских пловцах, волейболистах, танцорах и музыкантах с чувством, большим, чем простое восхищение. В самом деле, что особенного в том, что у нас отличный балет или хорошие хоры? Замечательными танцорами показали себя и албанцы и болгары, удивительные хоры были у венгров и югославов, индонезийцев и канадцев, отличные танцоры нашлись среди французов и итальянцев.

Дело было в другом. Советские делегаты брали не рекордами одиночек, не отдельными, пусть выдающимися, номерами. Советские делегаты выступали стеной талантов. Балет? Вот Ольга Лепешинская, вот вам Майя Плисецкая, вот вам Алла Шелест.

Пение? Вот Иван Петров – бас, а вот широчайшее меццо-сопрано Вероники Борисенко, а вот две Масленниковы – Ирина и Леокадия.

Хор художественной самодеятельности молодежи Челябинского завода оказался одним из лучших. (Кстати, советский танк, стоящий на высоком пьедестале на одной из пражских площадей, – челябинской работы.)

Оркестр народных инструментов учащихся ремесленных училищ и школ ФЗО Москвы поразил даже наших участников фестиваля.

Пловцы? Вот вам шеренга пловцов.

Гимнасты? Вторая шеренга.

Даже правая печать, критически оценивавшая многие рекорды советских делегатов, и та должна была признать, что советская молодежь поражает силой, красотой и здоровьем. В самом деле, нельзя же борцов подобрать только по красоте, а певиц по здоровью! Люди подбирались по дарованиям, но каковы бы ни были их дарования и их искусство, все вместе они представляли отряд сильных, красивых и здоровых людей. Мне кажется, что лучшей похвалы и желать нельзя. На пражском фестивале советская молодежь показала себя поколением победителей, и с завистью слушала молодежь капиталистических стран доклады и рассказы о советской жизни.

За месяц выставку «Советская молодежь» посетило больше двухсот тысяч человек в одной Праге.

Но не одна Прага была свидетелем международного единства демократической молодежи и триумфа советской делегации.

Я уже упомянул вначале, что из городов и сел Чехословакии съехалось более ста тысяч народу. Кроме того, делегаты фестиваля побывали во многих крупных городах, как Брно, Моравска Острава, посетили заводы и фабрики, выступали в частях чехословацкой армии.

В живом творческом соревновании молодежь Советского Союза доказала, что наше искусство не только самое идейное и прогрессивное по своему содержанию, но и высокое по форме, по уровню культуры, по технике исполнения.

Молодежь семидесяти одной страны смогла воочию убедиться также и в том, что Советская Страна с одинаковым вниманием растит все свои народы, что не только русские, но и армяне, и башкиры, и азербайджанцы равноправно творят в братской семье советских народов, показывая одинаковую культурную зрелость, одинаковый технический блеск Нет ничего сильнее, чем агитация делом. Выдающийся успех, достигнутый на конкурсе нашей молодежью, достался недаром. Он был завоеван в напряженном соревновании, не знавшем компромиссов.

Английский композитор Аллан Буш характеризовал, например, творчество молодых советских композиторов как художественное явление, далеко выходящее за рамки фестиваля.

Надо полагать, он сказал правду. И она, эта правда, ясна не только Аллану Бушу, но и всем семнадцати тысячам участников фестиваля, представляющим миллионы юношей и девушек во всех уголках земного шара.

Эта правда величественна и проста – социализм вооружает человека суммою таких знаний и такой творческой мощью, что делает его самым сильным и самым талантливым человеком на земле.

В составе английской делегации, насколько мне известно, не было ни одного ирландца, а в составе американской – ни одного негра. Негры приехали из Нигерии.

Французы не привезли ни одного алжирца. Итальянцы, конечно, и не подумали о представителях своего славянского нацменьшинства. Зато среди румынских делегатов были трансильванцы-венгры, а советская делегация состояла больше чем из десяти национальностей.

Заместитель председателя Совета министров Чехословакии В. Широкий четко и ясно сформулировал общеполитический смысл фестиваля в своем выступлении на его открытии: «Многие тысячи молодых людей, – сказал он, – соберутся в Праге из разных концов мира, чтобы совместно с нами продемонстрировать решимость сохранить и укрепить мир. Они придут к нам, за так называемую железную завесу, чтобы собственными глазами увидеть наши достижения в хозяйственной области, а главное – убедиться в том, что у нас полная свобода и демократические порядки и государственная система, достойная послужить примером для других стран».

…В Праге много думается о славянстве, об упущенных столетиях, о позициях в науке и искусстве, во-время не завоеванных из-за неуверенности в силах. Какое счастье, что русский народ не был искалечен католицизмом! Какие это тяжелые цепи, какие это жесткие путы, какое это моральное изнурение!

В сущности то, что произошло со славянскими народами в результате разгрома немецкого фашизма, похоже на гигантскую революцию. Исход мировой войны изменил течение их исторической жизни сильнее, чем могли бы это сделать столетия довоенного «мира». С титанической силой переброшены славянские народы через немецко-австрийский барьер, и они идут теперь во главе свободолюбивых народов Европы, как истинные сыны ее демократических заветов.

… Боюсь, что я мало пишу о красотах Праги. Но тут я должен сказать, что ее красота, – а Прага в самом деле очаровательна, – не та, что нужна столице большого передового государства, самого сильного в центре Западной Европы. Эпоха маленькой и уютной «Золотой Праги» завершена. Нет возврата к прошлому с его барокко, в котором чешское иногда столь тесно переплетено с германским и католическим, что, по совести говоря, трудно разъединить их. Хорошо, уютно пражское средневековье на Градчанах, но ведь трехтонка уже едва протискивается по узким улицам старого города, и даже по улицам новой Праги не провести троллейбуса.

В свое время чехи многому научились у немцев (правда, дорогой ценой), сейчас роли меняются – чехам пора вернуть натурой за ученье и дать своим старым учителям не один политический урок.

Если говорить всерьез, то чешское искусство, включая и архитектуру, – искусство зрелое, мастерское. Сама Прага тому ярчайшее доказательство. Это город, изумительный по красоте зданий, по богатству парков и сокровищам музеев. Прага, на мой взгляд, интереснее прославленной Вены, ее облик нежен и лиричен и оставляет о себе воспоминание, как о песне, которая своей мелодией будет долго волновать, сердце. Это город, о котором хочется писать, как о живом существе. Это музей, в котором за недостатком места расселились учреждения и частные лица, и часто не знаешь, чего тут больше – красоты ли, деловитости ли. Какое счастье, что Прага уцелела!

1947–1948