Текст книги "Собрание сочинений. Том 5"

Автор книги: Петр Павленко

Поэт Иоганнес Бехер выразил на этой сессии мысли всех передовых немецких борцов за мир, сказав: «Либо Германия будет мирной, либо она перестанет существовать».

Берлин – некогда гнездо фашизма – превращается в один из могучих центров борьбы за мир во всем мире. Молодые немецкие труженики мира видят это значение своей столицы, ценят его и гордятся им. Демократическая Германия вошла в семью миролюбивых государств, показав на деле, трудом народа, искренность своей политики мира и дружбы между народами.

Я представляю, какое огромное воздействие на самые широкие слои немцев имеет беседа Иосифа Виссарионовича Сталина с корреспондентом «Правды», как много она говорит их сердцу.

Вопрос корреспондента: «Что Вы думаете об интервенции в Корее, чем она может кончиться?» – и ответ товарища Сталина: «Если Англия и Соединенные Штаты Америки окончательно отклонят мирные предложения Народного Правительства Китая, то война в Корее может кончиться лишь поражением интервентов», – вероятно, известны наизусть любому и каждому, ибо события в Корее немец переносит на себя.

Эттли запрещает говорить о мире в Лондоне, Трумэн – в Вашингтоне, Макартур запрещал в Токио, а Берлин, былому гитлеровскому облику которого они до сих пор упрямо подражают, Берлин – борец за свободу!

В майские дни 1950 года он собрал в невиданном количестве немецкую молодежь. Он пригласил для работ сессию Всемирного Совета Мира и, наконец, в марте 1951 года гостеприимно открыл двери европейской конференции рабочих против ремилитаризации Германии, став, таким образом, одним из боевых штабов рабочих европейских стран.

Вырос и становится на ноги новый Берлин – первая столица первой подлинно демократической Германии. В этом также большая доля труда немецкой молодежи.

12

Спустя месяц после слета мне снова пришлось быть в Германии, и я прежде всего поинтересовался, что дал стране молодежный слет, поднял ли он на борьбу за мир новые сотни тысяч молодых сердец.

– Да, – ответили мне, – слет сделал великое дело. Он оказался смотром сил молодежи, ее резервов и возможностей. После слета молодежь развернулась вовсю.

В самом деле, заметно больше стало молодежи на городских улицах, в театрах, в музеях, на всяческих демонстрациях, в науке, в труде. Точно гурьбой вбежала она в жизнь, да так и осталась на виду у всей страны.

Мне лично жизнь приготовила встречу совершенно необыкновенную и исключительно сложную, вероятно единственную в своем роде. Я не упоминал бы о ней, если бы она не имела принципиального значения, если бы не касалась отношения ко всему советскому искусству. В Берлине, в кинотеатре «Бабилон», шла премьера второй серии «Падения Берлина». Случилось так, что нужно было выступить перед началом сеанса и рассказать собравшимся, как создавался фильм и какие задачи стояли перед режиссером М. Э. Чиаурели и мною, когда мы начинали работу.

Мне, как одному из авторов сценария, предстояло выступить перед аудиторией, которая если не целиком, то уж во всяком случае в значительном большинстве пережила описанное в кинофильме падение своей столицы. Аудитория не участвовала в съемках фильма, но участвовала в событии, являющемся финалом фильма. Кто она, эта аудитория? Союзник или противник? Для многих из сидевших в зале падение Берлина, возможно, являлось и личным, и имущественным, и классовым падением, а потому и наш фильм «Падение Берлина» мог явиться для них враждебным.

Но, повторяю, сложилось так, что не выступить я не мог, и отправился в этот «Бабилон», сам еще не зная, что буду говорить.

Я представлял, как выхожу на сцену и, глядя на публику, произношу:

«Господа!.. Я и режиссер Михаил Чиаурели написали сценарий, по которому Чиаурели поставил потом фильм. Его вы сейчас увидите. Мы ставили перед собой задачу – попытаться проанализировать события прошедшей войны и крах гитлеризма и показать неизбежность этого краха. Мы были бы рады получить ваши замечания и пожелания…» Да нет, что я! Какие замечания и пожелания? Я же не в Москве! Я ведь нисколько не застрахован от того, что где-нибудь в десятом или одиннадцатом ряду партера не сидит последний или предпоследний из гитлеровских могикан, и ведь не ему же в самом деле предоставляется право поправлять или, тем более, критиковать кинофильм! Но тогда что же говорить? Или, может быть, так: «Друзья! Я был бы рад выслушать, насколько точно и верно удалось нам…» Да нет… опять не то.

Пока я сочинял речь за речью, машина подкатила к зданию кинотеатра. У кассы (было часов шесть-семь вечера) толпилось множество народа. Настроение мое еще больше ухудшилось, и, не будь со мной Николая Семеновича Тихонова, я бы безусловно удрал из машины, но он удержал меня, так сказать, на посту.

Не помню, как я с кем-то здоровался, как шел темным коридором за экран и как выжидал там, пока меня выпустят на эстраду.

Рядом со мной стояла девушка в голубой блузе, лет шестнадцати – семнадцати, с большим букетом цветов, который она должна была, оказывается, преподнести мне тотчас после моей речи. Я взглянул на нее и совершенно обмер – она плакала, губы ее беззвучно шевелились, и когда она успевала вытереть слезы, я видел, как ее красные испуганные глаза ободряюще глядели на меня.

Нет, я не мог ошибиться – она, безусловно, ободряла меня. Я оглянулся, ища переводчика, но было уже некогда, девушка сжала мне локоть, и я вышел.

Я начал говорить, представьте себе, совершенно спокойно. Та секунда, когда эта взволнованная девушка, которой, может быть, впервые предстояло выйти перед тысячью людей и сказать что-то хорошее советскому писателю, одному из создателей произведения, где показано, как горит и гибнет ее родной город, – та секунда все перевернула в моей душе. Если она держится так, чего же волноваться мне? Она ведь не решала – преподнести мне букет или убежать. Нет, она твердо хотела преподнести мне цветы и хотела, чтобы все прошло замечательно, и боялась, что я, может быть, не знаю, не чувствую, что все обязательно будет хорошо. Ома ободряла меня, как своего соратника.

Когда после краткого слова, в которое, как мне кажется, я вложил как можно больше теплоты, девушка подошла ко мне с букетом, левая ладонь ее до белизны сжималась от напряжения. Теперь она не глядела на меня, а всматривалась в глубину темного зала, как бы там и только там ища поддержки и сочувствия тому, что она говорила сухими, потрескавшимися и побелевшими губами. Из всего того, что она сказала мне, я на всю жизнь запомнил одну фразу:

– Спасибо, что вы помогли нам, немецкой молодежи, бороться с остатками нацизма!

И тут опять волнение охватило меня, и я принял букет, глядя на девушку такими же, как, должно быть, у нее, красными и ничего не видящими глазами, потряс ее худенькую, выпачканную в чернилах руку, приколол к ее блузке ярко-красную гвоздику, и мы вместе с ней, как два бойца одного сражения, покинули сцену под аплодисменты и возгласы:

– Да здравствует Сталин!

В этом не было ничего неожиданного, необъяснимого.

То, чему оказался свидетелем большой зал «Бабилона», не могло произойти ни в 1938, ни в 1941, ни даже в 1945 году.

Только разгром нацизма, дополненный пятью годами демократических преобразований и дружбы с Советским Союзом, мог породить день, когда юная девушка Берлина поблагодарит советское искусство за помощь, оказанную ее поколению.

И, конечно, такой день и такую встречу только и можно было понять в свете великого возгласа:

– Да здравствует Сталин!

Это – приветствие нового человечества, объединяющее людей всех стран и наций во имя торжества жизни.

Дружественное отношение к Советскому Союзу чувствуется не только в Берлине, но и во всех землях Германской демократической республики.

Приведу в пример небольшой, неиндустриальный городок Веймар в Тюрингии. Мне пришлось дважды быть в Веймаре – в 1947 году и в 1950 году, после торжеств в честь Гете по поводу двухсотлетия со дня его рождения. На этих торжествах выяснилось, что советское искусствоведение далеко опередило немецких литературоведов по глубине изучения наследства великого немецкого поэта.

В 1950 году, в одно из июльских воскресений, президиум Веймарского городского общества имени Гете пригласил группу советских писателей и обратился с просьбой помочь им организовать русский отдел в музее Гете.

Завязалась беседа. Из нее вскоре обнаружилось, что не одно лишь отсутствие русского отдела беспокоит руководителей общества, но, пожалуй, вся система пропаганды гетевского наследства. Гетевское общество оставалось все еще главным образом кружком по изучению творений Гете. Сведения о влиянии великого поэта и его наследства за рубежами Германии были чрезвычайно незначительны, чтобы не сказать – наивны, а представления о межевропейских литературных связях Гете и взаимоотношениях его времени – провинциально робки. О связях русских писателей с Гете в Веймаре знали очень мало; об изданиях произведений Гете в советское время только слышали.

Дом-музей Гете в день приезда советских писателей ломился от посетителей. Веймарцы атаковали дом своего великого земляка с энергией новичков, будто вчера только узнавших, что существовал Гете. Обращало на себя внимание преобладание среди посетителей молодежи. Школьники Веймара и окружающих его деревень, заводские «фабзайцы», молодые трактористы… Директор музея разводил руками. Три, даже два года назад такого еще не было.

Ночью на Дворцовой площади, перед старым герцогским замком, видавшим в своих стенах, помимо Гете и Шиллера, еще и Бетховена, Листа и Бородина, демонстрировался советский фильм «Кубанские казаки». Площадь была полна народу, и опять-таки бросалось в глаза преобладание молодежи.

Несколько позже, осматривая в воскресный день знаменитый в истории Тюрингии и лютеранства замок Варбург в Эйзенахе, мы были снова поражены обилием пригородных туристов, среди которых не менее трех четвертей составляли учащиеся. Как потом оказалось, многие приехали, узнав о присутствии в Варбурге группы советских писателей и рассчитывая, что, весьма вероятно, состоится что-нибудь вроде «вечера вопросов – ответов», на что, надо полагать, намекнуло со своей стороны Веймарское общество советско-германской дружбы.

Когда в Германии концертировал ансамбль песни и пляски имени Александрова, его прослушало, вероятно, не меньше миллиона людей. Среди этого миллиона добрые семьсот тысяч составляла молодежь. На выступления Государственного ансамбля народного танца СССР под управлением Игоря Моисеева приезжали издалека: в Берлин – из Дрездена, в Дрезден – из Хемница, в Иену – из Веймара и Эрфурта.

Немецкая демократическая молодежь, образно говоря, рыщет в поисках духовной пищи, как птица ранней весной, когда земля еще кое-где покрыта снегом и мало зелени на деревьях.

– Больше всего я ценю тот воздушный мост, который незримо протянут между Москвой и Германией, – сказал мне секретарь хемницкого отделения Общества советско-германской дружбы. – Американцы называли воздушным мостом свою аэролинию Западный Берлин – Франкфурт-на-Майне, при помощи которой они питали свой гарнизон в Западном Берлине в дни ими же организованной блокады. Но то была тропинка, а настоящий мост – это трасса, по которой движутся идеи и факты и на которой устроить пробку или аварию немыслимо.

– Что вы называете воздушным мостом? – спросил я.

– Советское радио есть тот воздушный мост, тот второй воздух, которым дышит в наши дни каждый честный немец, если он думает о жизни, а не о смерти. Мы, – добавил собеседник, – учимся по радио русскому языку. Слушаем музыку советских народов. Узнаем от вас мировые новости в правдивом и ясном изложении и, наконец, обогащаемся повседневным опытом советской жизни. Когда Москва рассказывает о новом достижении своего очередного новатора производства – знайте, что добрый миллион немцев прильнул к радиоприемникам. Когда Москва рассказывает о благородных случаях социалистического героизма – знайте, что добрый миллион молодых активистов завтра утром расскажет об этом подвиге, а днем или вечером подвиг этот повторится у нас.

В другой раз я встретился с молодым немцем, знавшим, что я приехал из Крыма.

– Ну, как там в Ялте? – непринужденно спросил он меня на приличном русском языке. – Обстраивается? Замечательный город! А Севастополь? Ах, как мне было жаль его!

– Вы бывали в нем? – спросил я, еще ничего не подозревая.

– Ну как же! – радостно воскликнул он. – Как же! Я там попал в плен!

– Чего же вы в таком случае радуетесь? Можно подумать – вы пережили там лучшие годы своей жизни.

– А что вы думаете! – чистосердечно ответил он. – Во-первых, я остался жив, а мог бы остаться среди камней Севастополя, а во-вторых, там-то и начал я кое-что понимать в вопросах жизни. Для кого-кого, а для меня Севастополь – город моего будущего, школа моя, знамя мое!..

* * *

В сентябре 1950 года вновь начались дикие репрессии над молодыми борцами за мир в Западной Германии.

После запрещения слета в Гамбурге борьба за мир приняла формы движения «от сердца к сердцу», «от дома к дому».

Английские оккупационные власти обвинили молодежь во «враждебном и непочтительном» к ним отношении. Начались аресты. Еще задолго до суда было объявлено, что арестованных ожидает жестокое наказание. Население Гамбурга энергично выступило в защиту арестованных. Больше тысячи человек собралось перед зданием суда с требованием прекратить преследование сторонников мира. «Англичане, убирайтесь домой!», «Корея – корейцам! Германия – немцам!» – кричали они хором в течение нескольких часов судебного разбирательства. Против демонстрантов был направлен усиленный наряд полиции, начались избиения и аресты, и все же суд вынужден был отложить вынесение приговора. Негодование охватило настолько широкие слои города, что суду в конце концов пришлось оправдать двадцать трех из тридцати восьми обвиняемых.

Таким образом, запрещенный в Западной Германии стотысячный молодежный слет вызвал сотни судебных процессов. Молодежь манифестировала не на площадях городов, а на скамьях подсудимых.

«Правительство» Аденауэра, напуганное ростом движения молодежи за мир и единство Германии, запретило все митинги и демонстрации, намеченные на 1 октября. По сообщению газеты «Тагесшпигель», в земле Северный Рейн – Вестфалия девятнадцать тысяч полицейских вооружены бомбами со слезоточивыми газами, а газета «Ди нейе Цейтунг» добавляла, что в случае нужды будут введены в действие английские оккупационные войска. Всем железнодорожникам и железнодорожной полиции были даны указания следить за борцами мира и отказывать им в железнодорожных билетах.

И все-таки День слета молодых борцов за мир состоялся!

Почти во всех крупных городах Западной Германии прошли митинги и демонстрации.

Во Франкфурте-на-Майне вооруженные резиновыми дубинками полицейские зверски избили многих участников молодежного митинга. Но те не смирились и с еще большим упорством повели борьбу за мир и дружбу с Советским Союзом.

В Дюссельдорфе молодежь вывесила голубые знамена мира рядом с полицейским управлением. Близ Нюрнберга молодежь вступила в схватку с полицией.

Более двух тысяч «голубоблузников» было арестовано в тот день по всей Западной Германии, но, несмотря на террор, День слета молодежи все-таки состоялся.

Значение его чрезвычайно велико.

День слета подсчитал силы демократически настроенной молодежи.

День слета позволил проверить спаянность демократической молодежи.

День слета мобилизовал вокруг борьбы за мир огромные массы трудящихся Западной Германии всех возрастов и состояний.

«Уличная демонстрация, – учит товарищ Сталин, – создаёт уличную агитацию, влиянию которой не может не поддаться отсталая и робкая часть общества».

В этом смысле демократическая молодежь Германии выдвинулась в 1950 году на одно из первых мест в рядах активнейших борцов за мир, показав на своих гигантских уличных демонстрациях образцы великолепной уличной агитации.

26 ноября, ровно через шесть месяцев после общегерманского молодежного слета, в Берлине состоялась Первая общегерманская конференция Союза свободной немецкой молодежи.

На ней присутствовало восемь тысяч делегатов из всех частей Германии, в том числе две тысячи делегатов из Западной Германии.

С докладом «Пятилетний план – план борьбы за мир, демократическое единство и независимость Германии, за счастье молодого поколения» выступил генеральный секретарь Социалистической единой партии Германии Вальтер Ульбрихт. По докладу развернулись оживленные прения.

Мир! Труд! Дружба! Счастье! Многие резко выступали против проводимой правительствами США, Англии и Франции ремилитаризации Западной Германии, показывая на фактах, что немецкий народ не хочет войны, потому что ему незачем воевать.

Председатель Союза свободной немецкой молодежи Хоннекер сделал доклад о «мирном призыве» немецкой молодежи, о мобилизации ее сил и талантов на строительство новой, миролюбивой – и потому сильной и великой – Германии.

Юноши и девушки, школьники и пионеры Германской демократической республики собрали восемь миллионов двести сорок восемь тысяч шестьдесят одну подпись под Стокгольмским Воззванием.

Я читал о конференции, будучи уже дома, в Ялте. Но как хорошо, как ярко видел я осенние улицы Берлина, и шум молодых голосов, кричащих: «Позор Америке! Позор Трумэну! Да здравствует Корея!», и звонкий хор, исполняющий кантату «1950 год» на слова Иоганнеса Бехера, поэта-борца, верного сына своего народа, верного друга Советского Союза:

 
…Кто нас в незабвенные даты
Избавил от бедствий войны?
Советского войска солдаты.
Герои Советской Страны.
Спасибо ж вам, братья-солдаты,
Герои Советской Страны!
 
 
Садами земля покрылась —
Нам светлые дали видны.
Для счастья всеобщего билось
Сердце Советской Страны.
Оно и для немцев билось,
Сердце Советской Страны.
 
 
Мы будем сильней с каждым годом.
Становятся явью сны.
Вернула весну народам
Кровь Советской Страны.
Мир принесла народам
Кровь Советской Страны!
 

1951

Примечания

В настоящий том включены очерки П. А. Павленко периода 1930–1951 годов. Расположены они в хронологическом порядке по двум основным разделам:

Первый раздел включает в себя очерки 1930–1948 годов, написанные о жизни Советской Страны, и объединяет: книгу очерков «Путешествие в Туркменистан» (1930–1933), очерки 1934–1940 годов, очерки периода Великой Отечественной войны (1941–1945) и, наконец, послевоенные очерки о Крыме (1946–1948).

Второй раздел – очерки периода 1948–1951 годов, написанные на материале зарубежных стран: «Прага», «Американские впечатления» и «Молодая Германия», объединенные темой борьбы мир.

Собранные воедино очерки П. А. Павленко являются своеобразной летописью важнейших событий в жизни Советской Страны и за рубежом. В то же время они дают возможность судить и о развитии одного из важных жанров советской литературы – очерка.

Очерк был для Павленко своего рода разведкой новых тем. «Грядки опытных станций – наш очерк. Он опытная культура», – утверждал писатель, работая в 1930 году над книгой «Путешествие в Туркменистан» («Кстати о жанре»). Тема, изученная в очерке, нередко затем переносилась писателем в роман, повесть, рассказ: из очерка «Комсомольск» – в одну из глав романа «На Востоке» (см. т. 1 настоящего издания); из очерка «Ферганский почин» – в рассказ «Мой земляк Юсупов» (т. 3 настоящего издания), в киноповесть «Фергана» и в роман «Труженики мира»; из очерков периода Великой Отечественной войны – в роман «Счастье» (т. 2 настоящего издания). Таким образом, очерки Павленко интересны также как своеобразный «ключ» к его творческой лаборатории, как подступы к его большим художественным произведениям.

Очерком писатель начинал свою литературную деятельность. «В 1924 году впервые написал очерк об Абхазии и напечатал его. (Очерк «Гагры» в газете «Заря Востока», Тифлис, 3 июля 1924 года. – Ред.). В том же году уехал на работу в Турцию, побывал в Греции, Италии, у сирийских берегов…» – вспоминает писатель в автобиографии 1933 года (Архив П. А. Павленко). С той поры, в течение четырех лет (1925–1928), в газетах «Заря Востока», «Известия Одесского окружкома КП(б)У», в журнале «Шквал» систематически печатаются очерки и корреспонденции «нашего константинопольского корреспондента», подписанные «Суфи», «П. П-ко» или «П. Павленко».

В конце 1927 года писатель вернулся на родину, и с 1928 года в московских журналах («Красная новь», «Новый мир», «Печать и революция») появляются первые его очерки о Турции, впоследствии вошедшие в книги «Стамбул и Турция» (изд-во «Федерация», М. 1930) и «Анатолия» (изд-во «Федерация», М. 1932). Однако эстетские увлечения экзотикой Востока помешали тогда молодому Павленко реалистически отобразить в своих очерках всю правду жизни народных масс Турции. Идейная целеустремленность очерков часто вступала в противоречие с их эстетской манерой письма, оказывалась, говоря словами самого писателя, заслоненной «грузным плодородием образов». Но уже в ту пору Павленко привлек внимание А. М. Горького своими острыми публицистическими очерками.

Переломным моментом в творчестве П. Павленко явилась поездка в составе бригады писателей весной 1930 года в Туркмению. Это был первый отклик на призыв А. М. Горького отразить нашу текущую действительность, наши достижения в социалистическом строительстве. Поездка позволила Павленко изучить исторические процессы, происходившие в стране, увидеть острую классовую борьбу, о которой он до того, по его признанию, «имел понятие отвлеченно-тезисное», и помогла ему написать книгу очерков «Путешествие в Туркменистан» и повесть «Пустыня». «Поездка с группой талантливых писателей, с большим, чем у меня, литературным опытом, принесла огромную пользу и многому меня научила, – признавался Павленко. – Она заставила меня критически отнестись ко всему тому немногому, что я написал, и искать нового пути» (Автобиография, т. 1 настоящего издания).

Разрыв с «Перевалом», изучение практики социалистического строительства, личное знакомство и длительное сотрудничество с А. М. Горьким – все это способствовало становлению П. А. Павленко как художника и публициста.

Сочетание достоверности с художественностью, полемической страстности публициста с глубокой лиричностью сближает многие очерки Павленко с рассказами. Таковы очерки: «Ночной разговор», «Ночь у Днепра», «Воля», «Маневр» и вставные новеллы в «Молодой Германии». В литературном наследстве писателя насчитывается около 250 очерков.

Дальний Восток – Западная Украина, Дагестан – леса Финляндии; колхозы Поволжья – Узбекистан, Крым – Чехословакия, Германия, Италия, США – таков географический охват очерков Павленко. «Жизнь должна входить в писателя без пауз, как вода в котел. Нет воды – лопаются трубы», – заносит он в свою записную книжку. Тому, что жизнь действительно входила в писателя без пауз, в немалой степени способствовали его постоянные поездки по Советскому Союзу. В 1929 году он побывал на севере России, в 1930 году – в Туркменистане, в 1931 году – в колхозах на Оке, в 1933 году – в Грузии и Дагестане, в 1934–1935 годах – в частях Особой Краснознаменной Дальневосточной Армии (ОКДВА). В качестве специального корреспондента газеты «Правда» писатель совершает в 1937 году поездку в колхозы Поволжья, а в 1938 – на автомашине едет через центральные области Советского Союза и Украину в Крым; в 1939 году он дважды побывал в Узбекистане (весной и летом). Осенью 1939 года Павленко в качестве военного корреспондента газеты «Правда» вместе с другими писателями участвует в освободительном походе частей Красной Армии в Западную Украину 20 ноября в «Правде» печатается присланный из Львова очерк «Ворохта», а 30 ноября 1939 года писатель уже в Ленинграде, в редакции «На страже Родины», и 3 декабря – в пути на фронт (началась война с белофиннами).

В течение трех месяцев на страницах газеты «Героический поход» печатаются очерки, статьи и обзоры (около 70), подписанные «П. Павленко», «П. Андреев», «Ал. Невский», «А. Невский».

Большое место занимал очерк в творчестве Павленко и в дни Великой Отечественной войны.

«С несокрушимым спокойствием каждый из нас должен продолжать свое дело. И в тылу и на фронте – писатели будут на страже, они будут делать ту работу, к которой их призовут партия, правительство и эта великая война», – сказал он на митинге московских писателей («Литературная газета», 29 июня 1941 г.). И все годы войны П. А. Павленко – полковой, затем бригадный комиссар, полковник Советской Армии – находится на фронтах: Северо-Западном, Брянском, Крымском, Закавказском, 3-м Белорусском и 3-м Украинском На страницах «Правды», «Красной звезды», «Комсомольской правды», «Литературной газеты», «Гудка», фронтовых и армейских газет систематически печатаются его очерки и рассказы.

Великая Отечественная война была для Павленко, как он заявил об этом в беседе со студентами Литературного института имени Горького, «наиболее развернутым жизненным опытом». В годы войны особенно щедро проявился большой и самобытный талант Павленко-очеркиста. Именно в этот период он публикует в центральной и фронтовой печати много самых разнообразных очерков. Одни из них – «Четвертое условие», «Маневр», «Один на две улицы», «Горение», – представляют «фактологический рассказ», как называет подобные очерки сам писатель в статье «Мастерство кинорепортажа» («Литература и искусство», 27 мая 1944 г.); другие – обобщение опыта войны; третьи – живые зарисовки военного быта; четвертые – портреты воинов и командиров.

В 1945 году, по настоянию врачей, писатель надолго уезжает в Крым и поселяется там. Тема Крыма, возрождающегося из руин, находит свое отражение во многих очерках – «На местах сражений в Крыму», «Возрождение», «В долине Альмы и Качи», «Это будет в 1950», «Степные мечтания» и другие, а также в повести «Степное солнце» и в романе «Счастье».

Писатель-трибун, активный борец за мир, Павленко после войны неоднократно побывал в Германии (1947, 1949, 1950 гг.), Чехословакии (1947, 1949, 1951 гг.); в марте 1949 года участвовал во Всеамериканском конгрессе в защиту мира; в октябре 1949 года выступал в Турине на Первом национальном конгрессе Общества «Италия – СССР». Выступая на 2-й Всесоюзной конференции сторонников мира, П. А. Павленко заявил: «Честь и слава всем белым и цветным, старцам и подросткам, верующим и атеистам, кто словом и делом оправдывает бессмертное изречение: «Человек – это звучит гордо!» Ибо в наше время тот, кто не борется за мир, тот по справедливости должен быть лишен звания человека. Человек только тот, кто за жизнь, за созидание» («Правда» № 284 от 17 октября 1950 г.).

Борьбе за мир посвящены зарубежные очерки Павленко, публикуемые в настоящем томе.

I. 1930–1948

Путешествие в Туркменистан

Цикл очерков «Путешествие в Туркменистан» впервые полностью опубликован издательством «Федерация» (М 1932).

Многие очерки этого цикла ранее печатались в 1930 году в газете «Известия» («Шелк» и др.); очерки «Шелк» и «Чувство воды» вошли в «Альманах первой писательской бригады Огиза и «Известий ЦИК СССР и ВЦИК» – «Туркменистан весной»; «Рассказ о старой родине, кукольном театре и живописи», «День женщин» и «Тетрадь о весне» изданы в Библиотеке «Огонек» (М. 1931, № 620).

Для второго издания книги «Путешествие в Туркменистан» П. А. Павленко написал очерк «Строительство новой реки» и заново отредактировал весь цикл очерков («Московское товарищество писателей», М. 1933). В 1950 году, предполагая включить отдельные очерки в сборник «Голос в пути», писатель внес некоторые поправки и сокращения в очерки «Путешествие в Туркменистан», «Мерв – Кушка», «Что такое Туркмения», «Кстати о жанре», «Строительство новой реки». Эти очерки печатаются в последней авторской редакции, остальные – по тексту издания «Московского товарищества писателей» (М. 1933). В том не включен очерк «Шелк», в котором повторяется тема рассказа «Шелк молодых», опубликованного в т. 3 настоящего издания.

Стр. 12. «Письмо Сталина» – имеется в виду «Ответ товарищам колхозникам», написанный И. В. Сталиным по поводу перегибов, допущенных в колхозном строительстве в начале 1930 года, опубликованный в газете «Правда» № 92 от 3 апреля 1930 года.

Стр. 13. «Тверячка из двадцати пяти тысяч». – В начале 1930 года, в период массовой коллективизации, на организаторскую работу в колхозы было направлено 25 тысяч передовых рабочих промышленных центров СССР. В хлопководческие районы Средней Азии были посланы рабочие текстильных предприятий Москвы, Орехово-Зуева, Серпухова, Калинина (Твери) и др. Говоря об авангардной роли пролетариата в колхозном строительстве, И. В. Сталин в ноябре 1929 года подчеркнул, что «…это дело взяли в свои руки передовые рабочие нашей страны» («Год великого перелома», Сочинения, т. 12, стр. 128).

Стр. 64. «Ленинские холмы» – имеются в виду Ленинские горы (бывшие Воробьевы горы) в Москве.

Стр. 84. Вамбери Арминий (1832–1913) – венгерский буржуазный языковед-тюрколог и этнограф. Путешественник по среднеазиатским странам. Автор книг «Мои странствия и переживания в Персии» (1864) и «Путешествие по Средней Азии» (1864).

Стр. 86. Страбон (ок. 60 г. до н. э. – ок. 20 г. н. э.) – знаменитый греческий географ и историк, путешественник по Средней Азии.

Стр. 118. Шекспир Джон (1774–1858) – английский профессор-востоковед.

Люди в горах. – Впервые опубликовано в газете «Известия» № 45 от 21 февраля 1934 года. Позднее на основе этого очерка был написан другой – «Дорога в Дагестан», восполненный рассказом о встрече с Сулейманом Стальским и опубликованный в газете «Литературный Ленинград» № 28 от 20 июня 1935 года и ленинградском журнале «Звезда» № 9 за 1935 год, а затем в альманахе «Дагестан» (1936). В 1947 году рассказ о встрече с Сулейманом Стальским автор напечатал под рубрикой «Страницы воспоминаний» в альманахе «Крым» № 2 за 1948 год.

Стр. 131. В эпиграфе приведена цитата из работы В. И. Ленина «Детская болезнь «левизны» в коммунизме» (Сочинения, т. 31, стр. 87.).

Стр. 132. «Кола брюньоны» – Кола Брюньон («Жив курилка») – герой одноименной повести Ромена Роллана, – бургундский крестьянин, неунывающий жизнелюб, тип народного умельца.

Стр. 139. Цитата из труда В. И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» (Сочинения, т. 14, стр. 252).

Очерк «Люди в горах» печатается по тексту газеты «Известия» с последующей авторской правкой.

Комсомольск. – Впервые опубликовано в газете «Правда» № 86 от 28 марта 1935 года. Написано вскоре после возвращения Павленко с Дальнего Востока, куда он ездил с группой писателей (А. Фадеев, А. Гидаш и Р. Фраерман). В переработанном виде очерк опубликован в газете «Правда» № 94 от 4 апреля 1936 года, под названием «Начало города».