Текст книги "Искра вечного пламени"

Автор книги: Пенн Коул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

Никогда прежде меня так не целовали. Мне даже в голову не приходило, что поцелуй может быть таким.

И это пугало сильнее, чем кинжал у горла.

От возбуждения, перемешанного со страхом, мои вены загорелись огнем. Я лихорадочно вспоминала тренировки, пытаясь вызвать в памяти подходящий урок о том, как бороться с врагом, перед которым не можешь устоять, но в сознании всплыла совсем другая фраза отца, бесполезная и пугающе безумная: «На самом деле я просто знал».

Не хочу признавать, какого труда мне стоило передвинуть ладони Лютеру на грудь и оттолкнуть его.

– Не представляю, кем вы меня считаете, – прохрипела я, стараясь собрать воедино гнев, разбившийся на мелкие осколки. – В Смертном городе полно женщин, которые с радостью раздвинут ноги перед богатым кавалером, но я не из их числа.

Большего отвращения Лютер не смог бы продемонстрировать при всем желании.

– Вот чем ты это считаешь? Настолько плохо обо мне думаешь?

По его лицу скользнуло что-то темное. Внимание я переключила с трудом – на кровавые следы у него на груди, предплечьях и подбородке, багряные подтеки от которых тянулись вдоль шрама.

– Откуда мне знать? – Я пожала плечами как ни в чем не бывало. Словно наш гребаный поцелуй ничего не значил. – Вы мне практически незнакомы. Настоящего себя вы мне никогда не показывали.

Лютер стоял противоестественно неподвижно. Последние осколки ледяной личины растаяли под действием гнева; его пламенная душа теперь полыхала красиво и пугающе бесконтрольно.

Догадка сразила меня, как удар под дых. Все это время я считала Лютера холодным как лед, бессердечным, слишком бездушным, чтобы по-настоящему что-то чувствовать.

А Лютер холодным никогда и не был. Лютер пылал.

Я глядела на него, словно смотрелась в самое кривое зеркало на свете. Я пряталась за фальшивой бравадой и едкими шуточками, в то время как щит Лютера был выкован из угрюмых взглядов и стиснутых зубов, но внутри мы ничем не отличались.

Внутри мы гремели прутьями клетки, запертые в плену жизни, которую мы не выбирали. Мы выли от неутолимой жажды большего. Мы мерили клетку шагами, мы строили планы, мы ждали.

Внутри мы горели.

– Знаешь, Дием, я много думал о тебе, гадая, здорово ты врешь или совершенно бездарно. И кажется, наконец нашел ответ. – Лютер прижал ладони к стене, заблокировав меня между своими руками. – Единственный человек, которому ты врешь умело, – это ты сама.

С раскаленным треском обломки гнева слились воедино.

– Да как ты смеешь?..

– Скажи, что не чувствуешь ее. – В глазах Лютера вспыхнули сапфировые искры, когда энергия вокруг каждого из нас запульсировала в одинаковом ритме. – Посмотри мне в глаза и скажи, что не чувствуешь мою магию.

Из ладоней Лютера не лилось ни намека на призрачный свет или мертвенную тень, но казалось, что я в них тону. Гул его магии был подобен замаху меча в темноте, зловещему шторму, который пока не виден, но уже ощущается в дуновениях ветра. Он был везде и нигде конкретно, пропитывал сам воздух, держал меня в тисках и тысячей рук ласкал кожу.

Голос у меня в груди заурчал, узнавая его.

– Давай, соври мне, – шепнул Лютер. – Ответ я уже знаю. Знаю, что ты чувствуешь мою силу. – Он поднял подбородок, и наши губы оказались очень-очень близко. – Потому что я чувствую твою.

Нет.

Нет!

Лютер ухмыльнулся:

– Ты такая же смертная, как я.

– Нет, – шепнула я. Возразила. Взревела. Взмолилась. – Ты ошибаешься. Ты… Ты ошибаешься.

– Дием, если ты боишься законов о размножении…

– Я не боюсь. Просто ты… ошибаешься. Ничего я не чувствую. И ты тоже.

Лютер отстранился настолько, чтобы встретить мой испуганный взгляд; я практически ощущала вкус его разочарования – кислый, как у давно испортившейся еды. Ссутулившись, он с тяжелым вздохом отступил и опустил руки.

– Что ж, если ты так желаешь, – проговорил он тихо. Грустно.

«Если ты так желаешь…»

Желала я очень много. Боги свидетели, очень-очень много. И получить это все я могла, лишь рискнув всеми и всем, что мне дорого. Лишь пожертвовав собой. Но как такому, как Лютер, это понять?

– Мне… Мне нужно идти, – пролепетала я. – Мои родные…

Лютер опустил голову:

– Погоди. Я не стану требовать от тебя исполнения договоренности с твоей матерью. Это наше с ней дело. Ты за нее не в ответе.

– Но мой брат…

– И он тоже не в ответе. Он может закончить учебу, я об этом позабочусь.

В груди защемило.

Мне следовало обрадоваться, услышав такое, а я… чувствовала себя сбитой с толку, слишком уязвимой и жестоко обнаженной. Губы Лютера украли всю мою уверенность, оставив лишь вопросы, на которые у меня не хватало мужества ответить.

Я не могла заставить себя уйти, да и магия Лютера меня не отпускала. Побеги его невероятной силы оплели мне конечности и замерли, будто хотели притянуть меня ближе, но сдерживались.

– Будь дворцовой целительницей, – сказал он резким голосом. – Займи место Моры. Не из-за матери и не из-за договоренности. А потому что я тебя прошу. Потому что мне нужно…

– Я больше не стану служить целительницей! – выпалила я.

Я поняла еще в ту секунду, когда увидела взрывы в окно своей кухни, но до сих пор не решалась это признать. Озвучив эти слова, я превратила их в настоящее решение. Окончательное и бесповоротное.

Лютер изменился в лице – теперь он выглядел так, как в мое первое утро во дворце, когда у него на руках Лили потеряла сознание.

– Что? Почему?

Я не могла объяснить Лютеру то, что не до конца понимала сама. Меня одолевало сожаление о нарушенных клятвах и участии в атаке Хранителей, но дело было не только в этом.

В душе словно что-то сдвинулось. Ветер поменял направление, толкая мои паруса по новому, неопределенному курсу. Как и зачем это происходит, я не знала, но остановить не могла.

Более того, я не хотела это останавливать.

– Так нужно. Для меня.

– Тогда… тогда мы вряд ли увидимся снова.

– Да, вряд ли, – согласилась я.

Лютер церемонно кивнул, выпрямляя спину. Его магия отступала – ее струйки очертили контуры моего лица, и ресницы затрепетали от ее нежного прикосновения. Она тепло льнула к моей коже, пока в самый последний момент не отпустила меня.

Я сделала шаг назад и, казалось, в первый раз за несколько минут глубоко вдохнула.

– Прощайте, принц, – шепнула я.

Лютер улыбнулся печальнейшей улыбкой на свете:

– Прощайте, мисс Беллатор.

Я развернулась и пошла прочь.

Лютер почти исчез из вида, когда его голос раздался снова.

– Ты ведь это тоже видела, да?

Я замерла, но не оглянулась.

– Вчера вечером, – продолжал Лютер. – Перед тем, как обрушилась крыша. Видение. Поле боя.

Я не могла пошевелиться – тело парализовало, мысли замерли от шока.

– Вдруг наша история еще не закончилась, Дием Беллатор? Вдруг это только начало?

Как и в видении, сладкая боль обожгла левую сторону груди. Я бездумно подняла ладонь и прижала к больному месту.

Немного поколебавшись, я оглянулась. Ладонь Лютера плашмя лежала под левым плечом, в глазах застыла мольба.

Я не могла дать Лютеру ответ, который ему наверняка хотелось услышать. Наши миры были слишком далеки, наши цели слишком тесно связаны со взаимным уничтожением. Если нам суждено встретиться на поле боя, то наверняка как врагам, а не как союзникам. Но один шаг навстречу я все-таки сделать могла. Потому что изначально не должна была вводить это оружие в игру.

– Во внешней стене вокруг дворцового сада брешь, – проговорила я. – Скрыта плющом в юго-восточном углу. Заделайте ее поскорее, лучше всего сегодня, если получится.

Лютер кивнул, в его взгляде снова появилась ярость.

Наконец я развернулась и побежала по длинной гравиевой дорожке в Смертный город. По тишине за спиной я понимала, что Лютер меня не преследует, но не могла избавиться от чувства, что его пронзительный взгляд безостановочно буравит мне затылок.

Глава 30

Мора восприняла новости лучше, чем я предполагала. Я ждала злости или, возможно, слез. Я думала, она начнет меня воспитывать, или кричать, или скажет, как стыдилась бы моя мать. Я думала – вспоминать об этом неловко, – что она может даже упасть на колени и умолять меня остаться.

Вместо этого Море будто полегчало.

Полегчало не оттого, что она хотела от меня избавиться – мой уход так скоро после исчезновения мамы затруднит работу Центра, стажерам придется быстрее становиться полноценными целителями, – а оттого, что я послушала зов сердца, даже если он вел меня в туманную неизвестность.

Мора принесла чайник горячего чая, и мы несколько часов просидели в служебном помещении – делились байками о том, как я росла в Центре; дразнили друг друга из-за давних визитов к пациентам, которые пошли наперекосяк; плакали, вспоминая маму.

Мора не спросила, что я намерена делать дальше. Наверное, чувствовала, что я сама пока не знаю ответ.

В теплых карамельных глазах блестели вопросы, но она не спросила ни про мои опухшие от недавних поцелуев губы, ни про запекшуюся кровь у меня на руках, ни про то, что на мне туника явно с мужского плеча.

Когда чай остыл, а день стал понемногу клониться к вечеру, я умылась, и мы попрощались. Мы обнялись так крепко, что я едва дышала, и пообещали друг другу не пропадать из вида.

Я вышла из Центра целителей, наверное, в последний раз в жизни, но частичка моего сердца навсегда осталась в этих четырех каменных стенах.

***

С Генри получилось совершенно иначе.

Я битый час стояла на шатком деревянном крыльце его дома, смотрела на дверь и набиралась смелости постучать.

Я придумывала, что можно сказать; вопросы, которые можно задать; ответы, которые можно предложить, и поднимала кулак к двери. Но едва костяшки задевали облупленную белую краску, как все мысли вымывало из головы, будто отливом.

Попытки с двадцатой я решила, что наконец составила нужные слова в нужном порядке. Резко выдохнув, я расправила плечи. Подняла кулак до уровня глаз и…

– Дием?

Я развернулась на пятках. Генри стоял в нескольких футах у меня за спиной с мешками, туго набитыми свертками, аккуратно обернутыми желтоватой бумагой и перевязанными веревкой.

Наши взгляды встретились.

Пусто. В мыслях у меня стало совсем пусто.

Генри тяжело поднялся по ступенькам и сбросил мешки. Насупившись, прижался плечом к стене и сунул руки в карманы. На каменном лице не читалось ни единой эмоции.

Его взгляд скользнул по моему телу, задержавшись на брюках, в которые меня переодела кузина Лютера.

– Ты теперь носишь форму Королевской Гвардии?

– Моя одежда сгорела.

Генри нахмурился, сквозь брешь в его мрачном настроении просочилась тревога.

– Ты пострадала?

– Нет, то есть, кажется, нет.

– Ты сомневаешься?

– Я была без сознания.

– Сейчас что-то беспокоит?

– Нет, все нормально.

Лицо Генри посуровело.

– Значит, ты не пострадала, но переночевала во дворце и принарядилась у Королевской Гвардии?

Я вздрогнула и потупилась. Пальцы нервно теребили рукав туники – туники Лютера. Сделав глубокий вдох, я почувствовала его древесный аромат.

– Не надо было убегать, – категорично заявил Генри. – Ты только все испортила.

– Похоже, у меня такая склонность, – буркнула я.

– Ты солгала Вэнсу в лицо. Мне в лицо. Сделала вид, что ты с нами, и удрала, едва я тебя отпустил. Знаешь, на что это похоже?

Я стиснула зубы:

– Пленницей вашей я не была. Ты вообще не имел права меня останавливать.

– Я пытался помешать тебе сделать то, о чем ты наверняка пожалела бы.

– Жалею я лишь о том, что согласилась вступить в ваши ряды.

Голова Генри дернулась назад.

– Одна ночь во дворце, и ты вдруг на их стороне?

– Нет, конечно. Но Хранители перегнули палку. – Я покачала головой. – Генри, прошлой ночью погибли люди. Они умерли страшной, мучительной смертью.

– Смертные каждый день умирают страшной, мучительной смертью по вине Потомков.

– И это тоже неправильно. Страшной смерти не заслуживает никто, ни смертные, ни Потомки.

– Эврим Бенетт заслуживает. Король заслуживает. Они плохие люди и заслуживают того, чтобы заплатить за свои деяния. Чем скорее они исчезнут из этого мира, тем безопаснее будет каждому смертному.

– Но прошлой ночью погибли не они. Убитые стражи просто выполняли свою работу…

– Палач, который казнит детей по законам о размножении, просто выполняет свою работу. Солдаты, которые уничтожали смертных во время Кровавой войны, просто выполняли свою работу. Армейские наемники, которые выслеживают и убивают Хранителей, просто выполняют свою работу. И ни один из них не остановится, пока мы не заставим их ответить за последствия.

– Если Хранители рвутся к власти, причиняя боль невинным, то они не лучше Потомков.

– Не лучше Потомков?! – Генри с презрением отпрянул. – Как ты можешь говорить такое? Потомки – чудовища, Дием. Хранители стараются защитить наших людей и вернуть то, что они у нас украли.

– Знаю, ты им доверяешь, но… – Я поморщилась и потерла виски, чтобы унять пульсирующую боль, которая в них появилась. – Генри, я думаю, они отравили маленькую дочь Бенетта, чтобы организовать вызов целителя.

Генри отвернулся, по его лицу пробежала тень. Такое выражение я у него уже видела, и оно вводило меня в полный ступор.

– Скажи, что не знал об этом.

Генри вытащил руки из карманов и выпрямил спину, но его взгляд оставался отрешенным, губы – плотно сжатыми.

– Генри.

Молчание.

– Огонь, мать его, неугасимый, Генри, скажи, что не отправил меня в тот дом, зная, что малышку отравили только ради моего…

– Она не пострадала! – рявкнул он – Это была всего лишь смертотень.

Я таращилась на него, не в силах дышать.

– Ты знал?!

– Девчонка проболела лишь сутки. Мы знали, что ты придешь и вылечишь ее и она ничем не рискует.

– Смертотень приводит к летальному исходу, если ее съесть. Попади те цветочки ей в рот или в еду…

Глаза Генри вспыхнули от гнева, щеки покрылись злым румянцем.

– Они убили тысячи наших детей. Тысячи.

– И, по-твоему, это дает Хранителям право изводить их детей?

– Девчонка сейчас в порядке, так? Риск был просчитан, и ты не представляешь, сколько жизней это спасет. Мы застопорили поставки на несколько месяцев. Мы отбили столько оружия, что хватит повстанцам половины ячеек Эмариона. Да, ради этого одной избалованной дочери Потомка пришлось немного помучиться от сыпи. Но разве это высокая цена?

Я посмотрела на него, беззвучно двигая челюстью.

– Ты должен был меня предупредить. Я ни за что не взялась бы за задание, если бы знала...

– Дием, а ты думала, чем занимаются Хранители?! – взорвался Генри, от злости у него на шее вздулись вены. – Думала, мы будем держаться за руки и распевать застольные песни? Или что мы сокрушим Потомков благодаря проклятой богами силе дружбы?

– Больше насилия не может быть верным решением.

– Это единственное решение! – Генри двинул кулаком по стене, и от места удара расползлись мелкие трещинки. Его голос и плечи дрожали от бушующей ярости. – Лишь насилие и работало всю нашу смертную историю. Каждое из имеющихся у нас прав приходилось выскребать, выцарапывать и выбивать, лишая врагов жизни. Имеющие власть не отдают ее по доброте душевной. Они отдают ее, когда мы не оставляем им выбора. Когда боятся того, что мы иначе с ними сделаем. И они точно не отдадут нам родную землю, пока мы не приставим им нож к горлу – нож, которым действительно можно пустить им кровь.

Перед мысленным взором мелькнул образ Лютера – мой клинок у его горла, его кровь у меня на руках. Его губы у меня на губах.

Генри схватил меня за подбородок и приподнял мою голову, заставив посмотреть ему в глаза, горящие лихорадочным огнем.

– Дием, скажи, что я не прав. Скажи, что искренне веришь, что в этой войне можно победить без кровопролития.

Сказать так я не могла.

И по мрачному удовлетворению, отразившемуся на лице у Генри, поняла, что он это понял.

Генри отпустил мой подбородок, судорожно выдохнул и сдавил ладонью собственный затылок, внезапно показавшись уставшим душой и телом.

– Я люблю тебя, Дием. И не виню тебя, но твоя мать берегла тебя от Потомков, а благодаря репутации отца твою семью никогда не держали под прицелом. Тебя защищали от них всю твою жизнь. Остальным не так повезло.

Я потупилась, чувствуя, как горят щеки:

 – Знаю.

Я впрямь это знала. Во всем Люмносе вряд ли нашлась бы хоть одна семья, не пережившая трагедию или несправедливое отношение по вине Потомков.

Доказательства тому я видела каждый раз, когда шла по Смертному городу и слишком часто замечала траурные флаги в окнах. Я видела их каждый раз, когда лечила обнищавшего пациента, вынужденного рисковать жизнью ради еды, или когда проходила мимо больших кладбищ, полных могил времен Кровавой войны. Я видела их каждый раз, когда заглядывала в глаза Генри: гибель его матери оставила в них неизгладимый след.

Рука Генри обвила мою талию и притянула ближе. В ответ мое тело инстинктивно напряглось. Я отчаянно старалась отрешиться от понимания того, что Лютер делал то же самое, а мое тело реагировало совершенно иначе.

Я повела плечами, расслабляя мышцы. «Именно здесь я должна быть, – напомнила я себе. – Здесь мое место».

Костяшкой пальца Генри постучал по кончику моего носа.

– Ди, у тебя большое сердце. Ты хочешь, чтобы все жили спокойно и счастливо, вне зависимости от того, о ком речь. Но ты не представляешь, насколько скверная ситуация в других королевствах. У нас в Люмносе довольно мирно, но часть проблем, с которыми сталкиваются другие повстанческие ячейки…

С минуту я наблюдала, как его челюсть двигается от едва сдерживаемого гнева.

– Я хочу знать, – подбодрила его я.

– Тебе известно, как избавились от смертных, когда Игниос закрыл границы?

– Я слышала, что они отправились в Умброс.

– Да, горстке счастливчиков удалось туда добраться, но король Игниоса не доверяет королеве Умброса. Ему не хотелось, чтобы игниосские смертные рассказали ей о его средствах обороны. Он приказал своим гвардейцам загнать смертных в дюны и… – От убийственной ярости, полыхнувшей у Генри в глазах, по спине побежал холодок. – Гвардейцы стояли там неделю, пока смертные умирали под палящим солнцем. Несчастные молили о пощаде, но король не пожелал даже использовать свою огненную магию, чтобы даровать им быструю смерть. Он назвал это наказанием за Кровавую войну.

– Нет! – шепнула я, качая головой: чудовищная жестокость ужасала.

– Но даже такой конец гуманнее того, что ждет смертных Софоса. Тебе известно, что случается с теми, кого приглашают заниматься исследованиями в их институты?

– Хочешь сказать, им не дают учиться?

– Дают. Какое-то время. – В голосе Генри зазвучала злость. – Ты хоть раз встречала смертного, который отучился в Софосе? Хоть раз слышала о смертном, вернувшемся в свое королевство после визита в Софос?

Я нахмурилась:

– Вообще-то нет, но…

– Потому что они никогда не возвращаются. Всегда находится причина – болезнь, или трагическая случайность, или их родные умирают при таинственных обстоятельствах, – чтобы они не вернулись. Ни один из смертных, попавших в Софос, оттуда не выбирается.

– Но зачем это Потомкам? Если они не хотят видеть смертных в своем королевстве, зачем приглашают их к себе?

Генри пожевал щеку изнутри и вгляделся мне в лицо, похоже, определяя, насколько стоит быть откровенным.

– Исчерпав свою полезность в проведении исследований, смертные становятся… объектами исследований.

Под ложечкой отвратительно засосало.

– Не понимаю.

– Потомки ставят на них опыты. Смертных держат в клетках и проводят разные испытания. Иногда испытывают лекарства, а иногда – магию и оружие.

Наполнить легкие воздухом мне удалось с огромным трудом. Думалось о том, что туда мог отправиться Теллер… Как бы он радовался, получив приглашение! Как я бы гордилась тем, что мой братишка в числе немногих избранных!

Боги, да я молилась об этом годами.

Как получилось, что на свете творится так много зла, а мне о нем известно так мало? Сегодня утром во дворце… я сочувствовала Лютеру, даже королю. Я жалела их. Держала их за руки. Неужто я впрямь настолько слепа?! Неужто не разглядела зло прямо у себя под носом?

Я отстранилась и принялась расхаживать туда-сюда, зажав глаза ладонями. Голова шла кругом, в животе бурлило.

– Мне нужно время подумать. День выдался тяжелый.

– Да что ты?! – подначил Генри. – Я целый день пытался убедить Хранителей не вонзать нож тебе в спину еще до того, как ты нас предашь. Объяснял, что ты просто выполняла свой долг целительницы, но они не в восторге.

– Я тоже от них не в восторге, – буркнула я.

– Дием, ты должна отнестись к этому серьезно. Не нужно напоминать тебе, как опасны могут быть Хранители, если их спровоцировать.

– Так Хранители теперь охотятся за мной?

Генри замялся:

– Им понадобятся какие-то гарантии того, что ты нас не выдашь.

– Нет, не выдам. Передай Вэнсу и его Братьям, что я не желаю, чтобы из-за меня погиб кто-то еще. Все, что я у вас узнала, – считайте я уже забыла.

– Все не так просто. Одного твоего слова может не хватить.

Я наклонила голову набок и прищурилась:

– Генри, о чем это ты?

Он открыл рот, но ответил не сразу – судя по помрачневшему лицу, какую-то правду ему говорить не хотелось.

– Просто затаись на время. Сторонись Потомков. Не появляйся в Люмнос-Сити и ни в коем случае не приближайся к дворцу.

Я отмахнулась:

– Ладно. Повода туда возвращаться у меня все равно больше нет.

Сердце грустно екнуло.

Несколько тяжелых минут мы простояли в тишине – прятали глаза друг от друга и медленно варились заживо на неприятном огне всего случившегося с нами за эти последние месяцы.

Наша детская любовь была простой и чистой. Мы гонялись друг за другом по лесам, собирали там ягоды, плавали голыми в море, дразнили друг друга и представляли большие приключения, в которые однажды вместе отправимся. Больше всего на свете мне хотелось вернуться в те дни беззаботной радости, но чем сильнее я за ними тянулась, тем дальше они уплывали, сжимаясь в точку на солнечном горизонте.

Что останется от меня без целительства и без Генри? Кем я стану?

– Генри, а что, если… – Я нервно сглотнула раз, потом другой. – А что, если мы уедем из Смертного города? Можно начать где-то заново. Где-то далеко от этого хаоса.

Большие карие глаза Генри удивленно замигали.

– Можно отправиться в Умброс, – предложила я. – Можно даже накопить денег и уехать из Эмариона. Где-то ведь живется лучше, чем здесь, иначе и быть не может.

– Ты хочешь сбежать? – спросил Генри, хмурясь.

– Это не побег, – возразила я, оправдываясь. – Это начало нашей совместной жизни, как ты сам хотел. Жизни, которая принадлежит только нам. Подальше от Хранителей, от Потомков и от…

«И от принца Лютера».

Я с силой прикусила язык.

– Раньше мы постоянно об этом говорили, помнишь? О том, чтобы сбежать и вместе отправиться в большое приключение…

– Да, говорили, когда были детьми.

– А сейчас мы взрослые и можем об этом не только говорить.

Я несла вздор. Слова лились быстрее и быстрее, будто я могла убежать от правды, если бы двигалась достаточно быстро. Я бросилась к Генри и обеими руками стиснула ткань его рубашки.

– Мы могли бы найти миленький домик на берегу или часть дома в большом городе. Ты мог бы работать курьером, а я… Я могла бы готовить целителей.

Я кивнула себе. Да, я могла бы заниматься хотя бы этим. Я могла бы передавать свои знания, учить стажеров быть хорошими, честными и верными. Развивать в них те качества, которые отсутствовали у меня.

– Моя жизнь здесь, Дием. У меня здесь отец и работа на почте. Твоя жизнь тоже здесь. Ты и впрямь хочешь оставить Теллера одного после того, что я только что тебе рассказал?

– Я расскажу ему про Софос, и он сможет приезжать к нам в гости в любое время. Кроме того, один Теллер не будет. С ним останется отец.

У Генри заходил кадык, забегали глаза. Я застыла.

Очередной секрет. Очередная ложь.

– Генри! – Он отказывался на меня смотреть. – Что еще ты от меня скрываешь?

Генри аккуратно оторвал мои пальцы от своей груди и отодвинул мои руки.

– Возможно, ты знаешь своего отца не так хорошо, как думаешь. Он не герой, каким ты его считаешь.

Горечь в его голосе распалила мою дочернюю гордость.

– Знаю, ты не одобряешь то, что мой отец делал в армии. Но на свой лад он боролся с Потомками за смертных.

– Ты же не думаешь, что он и вправду против Потомков? – Генри раздраженно глянул на меня и, когда я лишь нахмурилась, поднял руки вверх. – Дием, твой отец принадлежит им. Он марионетка Потомков. Он делает все, что они ему велят.

– Марионетка?! – Я отшатнулась на шаг. – Генри, да как ты смеешь?! Мой отец – хороший человек.

– Да как я смею? – Генри резко рассмеялся. – Он говорил тебе, что его снова призывают в армию?

– Его… что?

– Приказ поступил на прошлой неделе. Ему поручили командовать группой, противодействующей повстанческой ячейке в Меросе. Он будет убивать смертных, таких же, как я. Таких же, как ты.

Я покачала головой – сперва медленно, потом отчаянно.

– Отец в отставке, его не могут вернуть на службу насильно. Может, его попросили, но он отказался. Он сообщил бы мне, если бы уезжал.

– Андрей уже отправил свое согласие. Брек лично его доставил. Твой отец написал, что явится в Мерос до конца месяца.

– Ты не прав. Не прав. – Колени задрожали, и я схватилась за поручни крыльца. – Отец не поступил бы так с нами. Только не после того, как мы потеряли маму.

– Андрей выбрал их, Дием. Он предпочел Потомков тебе, Теллеру, твоей матери и всей своей расе. Все равно он не сможет и дальше скрывать это от тебя. Не веришь мне – спроси у него.

Я отчаянно искала в чертах Генри хоть каплю неуверенности.

– Может, ты ошибаешься. Может… может, тут какое-то недоразумение. Такое не исключено, правда?

Генри скупо улыбнулся:

– Конечно. Иди домой и спроси его.

Но его взгляд, настороженный и жалостливый, заранее сказал мне, какую правду я найду дома.