Текст книги "Искра вечного пламени"

Автор книги: Пенн Коул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

Глава 16

Мое тело сотрясла дрожь. Тот же странный ледяной жар, который я чувствовала во дворце и позже в лесу, залил каждую складочку, каждый изгиб моего тела, распаляя кожу волнами мороза и пламени.

За опущенными веками ярко пыхнуло, потом воцарилась зловещая тишина.

Мне хотелось что-то почувствовать – боль, удар или неведомую легкость, к которой поднимается каждый умерший. Но не было ничего – только мое тяжелое дыхание и уходящее ощущение настигнувшего меня секунды назад.

– Как? – пролепетал Потомок. – Как ты?..

Я разлепила веки.

Ничего не изменилось. Ребенок по-прежнему прижимался ко мне. Его мертвая мать неряшливой кучей по-прежнему лежала у стены. Потомок по-прежнему возвышался надо мной, разинув рот от потрясения.

Он промахнулся.

Промахнулся.

Потомок покачал головой:

– Но… Я ведь тебя ударил.

На свету ярко блеснул металл. Клинок Брека упал неподалеку от ног Потомка, если бы я только могла до него дотянуться, мне нужен всего лишь крохотный шанс…

Потомок проследил за моим взглядом. Почувствовав мое намерение, он бросился вперед с раскрытыми ладонями. Тени материализовались и уплотнились в залп острых как лезвия стрел.

Я подняла голову, когда тьма окружила меня. Снова ледяное покалывание. Снова ослепительная вспышка.

Я зажмурилась. А когда снова открыла глаза, в воздухе таяли струйки мерцающего дыма.

Потомок… снова промахнулся? Но я же видела атаку – стрелы летели прямиком в мое громко стучащее сердце. Они не могли промахнуться.

И тем не менее…

Наши с Потомком недоуменные взгляды встретились, но тут послышались крики и приближающиеся шаги.

Мой план…

– Пожар! – снова заорала я. – Пожар, все сюда, пожар!

В конце проулка собралась толпа, в том числе несколько дородных мужчин с ведрами, в которых плескалась вода.

Несколько лет назад меня вызвали в эти проулки к женщине, которую ударила ножом жена ее любовника. От ран она не умерла, но больше не смогла ходить. Она несколько часов звала на помощь, но никто не откликнулся, и тогда она поняла, что в Райском Ряду нет достаточно храбрых – или глупых, – чтобы откликнуться на зов совершенно чужого человека.

Но если бы она кричала про пожар… сложилось бы иначе. Пожар на этих плотно застроенных улицах за пару минут мог уничтожить целый район. Ради чужого человека местные жители рисковать собой, может, и не станут, а ради своих домов и работы наверняка рискнут.

Люди, сейчас стоящие передо мной, вряд ли будут спасать меня от этого Потомка, но они могут стать зрителями. Достаточно и этого.

Потомок глянул на приближающуюся толпу и выругался.

Я рванула вперед, к своему упавшему кинжалу. Плечо скользнуло по усыпанной гравием земле, и пальцы сомкнулись вокруг холодного металла. Я развернулась и полоснула Потомка по ноге.

Инстинкт подсказывал, что нужно ударить в лодыжку. Благодаря военной и целительской подготовке я знала, что, попав в нужное место, можно перерезать сухожилие и лишить способности ходить; но Потомок, попав в безвыходную ситуацию, мог уничтожить всю эту толпу. Да и я не собиралась его калечить – просто хотела, чтобы он ушел.

В последнюю секунду кинжал ушел вверх, и я вздрогнула от стука металла о кость. Горячая кровь брызнула на пальцы, когда клинок легко, словно теплое масло, прорезал неуязвимую кожу.

Потомок взвыл от боли и отшатнулся. Он выдернул кинжал из ноги и швырнул в мою сторону, но удар был скорее злым, чем прицельным, и кинжал, не причинив вреда, покатился ко мне по земле.

Я схватила его и зло посмотрела на Потомка.

– Уходи сейчас же, не то следующий удар будет тебе в лицо.

Ноздри Потомка раздулись. Он резко поднял на меня глаза, и я поняла, что он запоминает мое лицо, чтобы разобраться потом. Напоследок он бросил на мальчика еще один взгляд, от которого я едва не исполнила свою угрозу, и скрылся в дальнем конце проулка.

В толпе заворчали и зароптали:

– Что происходит?

– Где пожар?

– Мать ее, она нас обманула!

Я пробралась туда, где, свернувшись крошечным клубком, по-прежнему лежал мальчик.

– Ты в безопасности, – шепнула я, легонько потянув его за плечи. – Он ушел. Никто больше тебя не обидит.

Рука мальчика отцепилась от меня слишком легко. Я отпустила его плечо, и его рука бессильно упала сбоку от туловища.

Нет!

Я перевернула мальчика на спину. Его одежду испещрили бесчисленные дыры, а спереди она вся побагровела от крови. Губы посинели, а глаза были…

Открытыми. Безжизненными.

– Нет! – крикнула я и потянулась к тонкой шее. Пульс не прощупывался.

«Думай, Дием! – зашипела я на себя. – Наполни легкие воздухом, колоти в грудь, заведи сердце, заткни рану бинтом и дай медовый кап, чтобы кровь быстрее запекалась. Но с такой кровопотерей…»

Помощь опоздала.

Я опоздала.

Я прижала мальчика к груди и зарыдала: боль вырывалась из моего рта.

Если бы я пришла раньше. Если бы атаковала не мешкая. Если бы вовремя вспомнила про кинжал Брека.

Я прижала лоб к груди мальчика, беззвучно прося прощения за все промахи, и мои горячие слезы вперемешку с еще теплой кровью залили его хрупкое тело.

Чья-то рука коснулась моего плеча.

– Очень жаль твоего сына, – тихо проговорил незнакомый голос.

Не в силах отвести взгляд от мальчика, я едва заставляла себя дышать между сдавленными всхлипами.

– Это не мой сын, – выдавила из себя я. – Его мать… она вон там, у стены.

– Боги… Да примет их Вечнопламя! Ты их знала?

Я покачала головой, не в силах разговаривать.

Пожилой мужчина с редеющими седыми волосами и вьющейся пегой бородой присел рядом со мной и коснулся белого как мел лица мальчика.

– Глупая девчонка, с одним из них спуталась! – пожурил он, цокая языком. – Разве можно спать с существом, которое способно убить своего ребенка?!

Во мне проснулся гнев, порожденный несправедливостью, темный и смертоносный, как колючие побеги тенистой магии Потомков.

– Чем же она виновата?! – рявкнула я. – Посмотрите на мальчишку: она защищала его годами. Она его любила. Она была готова умереть ради него.

Седой мужчина пронзил меня взглядом:

– И какая жизнь ожидала этого мальчика? Над ним до конца его дней висел бы смертный приговор. Наверное, сегодня он впервые вышел из дома.

Я вся дрожала от набирающего силу гнева, который так переплелся с опустошением и чувством вины, что я не знала, где заканчивается одна эмоция и начинается другая.

– Он не должен был так жить! – выкрикнула я. – Он не выбирал в отцы того монстра! Законы у нас неправильные, злые и неправильные, а проклятый богами король…

Седой мужчина зацыкал на меня и встревоженно глянул через плечо на уже заскучавшую и поредевшую толпу. Трупы в этих местах – дело привычное.

– Придержи язык, девица! Из-за чужого ребенка лезть в петлю не стоит.

– Это почему?! – рявкнула я. – Этот мальчик был наполовину смертным, значит, и нашим тоже. Разве не должны были мы защитить его? Разве не должны отомстить и заставить их поплатиться?

Слова я говорила опасные, смертельно опасные. Этот мужчина мог хорошо подзаработать, сдав меня Потомкам как предательницу. В городе бедных они могли звучать как смертный приговор.

Но я держала в руках все еще теплое тело ребенка и не могла заставить себя беспокоиться о таком. Самосохранение отступило перед бесконечным тлеющим гневом, сломав заслон, который сдерживал мои слова.

– Это они ослабили свою магическую силу, чтобы заселить наши города и наполнить наши школы. Почему дети должны страдать, пока они нас игнорируют и снова укрепляют свою магию? Почему кто-то из нас должен преклоняться перед их Пылающим ми…

Седой мужчина вскочил и покачал головой:

– Убивайся сама. Я в этом участвовать не желаю.

Он отвернулся, но я тотчас схватила его за лодыжку:

– Подождите… пожалуйста… Мне… мне нужна ваша помощь.

***

Хорошо, что я знала эту тропку так, что могла идти по ней с закрытыми глазами, потому что мысли мои витали в тысяче миль от нее.

Каким-то образом я уговорила мужчину с седой бородой помочь мне отнести тела в лес, чтобы похоронить мать и сына как полагается. Все это время он с опаской на меня поглядывал, и по отсутствию вопросов о цвете моих глаз я заподозрила, что ему известно, кто я такая или, по крайней мере, где меня найти, если понадобится.

Сдаст ли он меня за всплеск предательских эмоций, покажет лишь время.

Без лопаты я смогла выцарапать лишь неглубокую могилу в пронизанной корнями земле. Тела я положила рядом, будто мать прижала к себе сына и они навсегда сплелись в нежном объятии. Я молилась, чтобы в тепле Вечнопламени они обрели безопасность и покой, которых боги лишили их при жизни.

Глядя на могилу, мне трудно было не думать о своей матери – не гадать, ждет ли она их или меня на той стороне. Трудно было не гадать, нашел ли кто-то ее тело и удосужился ли похоронить ее в безымянной могиле.

Вопреки ливню с порывистым ветром, которые, казалось, теперь постоянно бушевали у меня над головой, я вернулась в Райский Ряд, чтобы разыскать знакомых матери и сына. За шесть месяцев, минувших с рокового дня исчезновения моей матери, я отшлифовала воспоминания о других деталях, но краткая встреча с той женщиной затерялась в темных закоулках сознания.

Я блуждала по проулкам целый вечер, надеясь, что что-нибудь из увиденного всколыхнет воспоминания. Через несколько часов я промокла, замерзла и впала в полное отчаяние.

А еще разозлилась. Сильно-сильно разозлилась.

Прежде мой гнев напоминал расплавленный металл, текущий раскаленной разрушительной рекой. Сейчас же он остыл и превратился в нечто жесткое. Во что-то острое и неумолимое.

Самим убийцей мой гнев не ограничивался. Его я, разумеется, ненавидела – перед мысленным взором мелькали картины того, что я с ним сделаю, если встречу снова, и каждый сценарий получался мрачнее и беспощаднее предыдущего. Голос внутри гудел.

Но истинным объектом моей ярости был клятый король Потомков, внедривший эти законы о детях.

Гибель мальчика надломила во мне что-то важное. Как я могла быть такой никчемной? Как могла наблюдать убийство и не суметь его остановить?

Целительство сейчас казалось совершенно пустым занятием. Оно ни к чему не вело. Казалось пассивным. Служить целительницей значило сидеть сложа руки и ждать, когда кого-то ранят.

Ждать мне до смерти надоело.

Пришло время бороться. И я была готова.

Я сфокусировалась на том, куда иду.

«Пожалуйста, будь дома! – подумала я. – Пока я не струсила».

За блестящими, залитыми светом свечей окнами я увидела, как работает отец Генри. В одиночестве он, насвистывая, сортировал посылки для следующего дня доставки.

Я подобралась к заднему фасаду, глядя на непримечательную дверь, которая вела в примыкающие жилые помещения. Прижав ухо к дереву, я услышала приглушенные звуки шагов и баритон, бормочущий себе под нос. В любой другой день я улыбнулась бы и придумала, как его подразнить, но сегодня…

Я тяжело заколотила в дверь, и эхо ударов барабанной дробью отдалось у меня в сердце. Шаги за дверью остановились.

– Это Дием, – тихо проговорила я. – Открой!

Дверь приоткрылась, и на миг лицо Генри вспыхнуло от предвкушающей ухмылки и предположений о том, зачем я явилась к нему в столь поздний час.

Но затем он пригляделся, и промокшая одежда, прилипшая к коже, брызги крови и грязи у меня на руках стерли с его лица все похабные мысли.

– Что случилось? – спросил он.

– Я готова. Я тебе помогу.

– Поможешь мне? – Генри захлопал глазами, потом шагнул в сторону, открывая дверь шире. – Заходи и обсохни.

Я стояла на своем.

– Я хочу помочь тебе. Генри, мне нужно что-то сделать. Что угодно.

– Помочь мне с чем?

– Я готова бороться с Потомками. Чего бы это ни стоило. – Я сделала глубокий судорожный вдох. – Я хочу присоединиться к Хранителям.

Глава 17

Слушать истории о Люмнос-Сити – это одно. Я, разумеется, слышала много сплетен о дикой роскоши городов Потомков и самым краешком глаза видела Люмнос-Сити в день, когда ходила во дворец с Морой.

Но, стоя рядом с Генри прямо в логове Потомков, я, скорее, чувствовала, что мы переместились на другой уровень существования, чем немного прошли по дороге.

– Ты и правда никогда раньше здесь не бывала? – спросил Генри.

Я покачала головой, пытаясь отскоблить челюсть от безупречно чистой мостовой.

– Однажды проходила мимо, но не видела… всего.

Все в столице Люмноса как-то излишне процветало. По разнообразию внешность Потомков не отличалась от внешности смертных, но каждый из них обладал неестественной идеальностью, любые изъяны деликатно сглаживались. Лица Потомков казались невероятно симметричными, кожа безупречной, волосы блестящими и густыми.

Я едва могла оторвать взгляд от точеных подбородков и длиннющих изогнутых ресниц, но что-то во внешности Потомков чуть ли не печалило. Краем глаза я глянула на Генри. Его нос был слегка искривлен после пьяной драки в баре; несметное множество шрамов покрывали кисти и предплечья. Перехватив мой взгляд, он улыбнулся обычной улыбкой – один зуб был кривой, один обколот после падения в детстве.

Тем не менее сердце у меня трепетало. Для меня Генри был так же красив, как и любой мужчина в этом городе не вопреки своим чертам, а благодаря им. Эти маленькие особенности его тела были символами его жизни и его характера, картой его души, которую по-настоящему могли читать только те, кто хорошо его знал.

Когда, лежа ночью без сна, я воскрешала в памяти лицо матери, на ум приходила не ее красота, а родинка на подбородке, морщины в уголках глаз и рытвина на ухе от злого укуса лошади. То, как ее улыбка слегка кривилась влево, когда она смеялась.

Я отчаянно цеплялась за эти детали, страшась, что однажды неминуемо наступит день, когда безжалостное время сотрет их из памяти.

В красоте Потомков чувствовалась пустота, превращающая ее не более чем в униформу. Каждый из тех немногих, кого мне довелось встретить, был ослепительно и завораживающе красив, но, помимо этого, не вспоминалось ни одной детали.

Каждый, кроме Лютера и его чудно́го шрама – вот еще одно лицо, преследующее меня в мыслях.

Я в шутку сказала Море, мол, шрам – доказательство того, что его душа даже для Потомка насквозь порочна, а она тотчас упрекнула меня за жестокость и невежество. Она тогда заявила, что саму рану Лютер наверняка получил в раннем детстве, прежде чем проявился его дар к самоисцелению. Непросто было принять, что малыш получил такую страшную рану и тем более пережил ее. Я теперь невольно представляла себе маленького Лютера всякий раз, когда думала о мальчике из проулка, гибель которого привела меня на это самое место.

Я взяла Генри за руку и быстро ее сжала, прогоняя воспоминания.

– Спасибо, что проводил меня.

– Не за что. Не мог же я пропустить пробы моей девочки.

Я нахмурилась:

– А эти пробы необходимы? Хранители не примут меня, если я не принесу им какой-то подарок?

Генри огляделся по сторонам и за руку уволок меня туда, где не услышали бы прохожие.

– Это не подарок, это испытание. После войны Потомки загнали в угол и казнили всех повстанцев. Теперь Хранителям приходится быть аккуратнее с теми, кому мы открываемся. Ты должна доказать остальным, что не собираешься их предавать.

– Чудесно, – буркнула я. – Но почему мое испытание подразумевает слежку за очень могущественным и, вероятно, очень опасным торговцем оружием, пока я лечу его занедужившую дочь?

Ладони Генри скользнули по моим плечам.

– Мы прицеливались к этому типу несколько месяцев. Он глава одного из самых влиятельных Домов Люмноса. Все, что ты сумеешь о нем узнать… – Генри постучал по моей щеке костяшкой пальца. – Могло бы спасти много жизней.

– Хорошо, будет чем утешиться, когда он поймает меня и убьет на месте, – сухо проговорила я.

Генри ухмыльнулся:

– Не рискуй попусту. Если не удастся безболезненно заполучить информацию, просто постарайся выжить, поняла?

Я кивнула.

– Я буду все время ждать на улице. Если что-то пойдет не так, кричи что есть силы.

Я собралась было напомнить Генри, что для Потомка убить двух смертных ненамного сложнее, чем одного, но подумала об убийствах, которые привели меня сюда, и закрыла рот.

Я сама сделала выбор и не могла струсить на первом же испытании. Сделав глубокий вдох, я снова повернула к мощенной камнями дороге, петлявшей по жилому району.

– Не знаю, чего я ожидала, но точно не этого.

Генри рассмеялся и прижал меня к себе:

– Ну, они довольно колоритные.

Это он мягко выразился.

Нехватку индивидуальности во внешности Потомки компенсировали диковинной одеждой. Пройти по главной улице было все равно что прогуляться по рынку с изысканнейшими нарядами, объевшись не теми грибами. Цвета состязались друг с другом в яркости, порой я едва не прикрывала глаза ладонью. Попадались ткани, которых я прежде не видела: одни мерцающие и гладкие, как атлас, другие жесткие, покрытые бисером или драгоценностями. Некоторые казались почти живыми – например, юбка, ниспадающая как подернутый дымкой водопад, или пышные рукава, вьющиеся и потрескивающие синим пламенем.

Потомки во дворце одевались так, будто с минуты на минуту начнется бал, на улице же царил полнейший портновский беспредел. Нам попадались мужчины в оборчатых балахонах и в облегающих костюмах и женщины в клочках кружева и нарядах с перьями.

Но опешила я от будничного использования магии. На моей памяти магию использовали как оружие, как способ причинить боль.

Я никогда не видела – и не представляла, что увижу, – женщину в корсете, куда впряли сумерки, или мужчину в накидке из легкой темной дымки.

Всюду вокруг меня и свет, и тень использовали невообразимыми способами. Двое детей прыгали среди светящихся лент, сотканных старшим товарищем. Мимо проплыла женщина, растянувшаяся на палантине из плотного сумрака. Я нервно спрятала глаза от пристального взгляда мужчины с голой грудью, татуировки которого оказались вовсе не татуировками, а живыми чернилами, двигающимися в такт его мыслям.

Город сам по себе сиял, словно драгоценность. Безупречной чистоты улицы совершенно не напоминали грязные замусоренные проулки, к которым привыкла я. За зеленью ухаживали, умело подстригали, ее усеивали пышные цветы, источавшие дивный аромат. Роскошные имения с воротами, увенчанными золотыми наконечниками, и журчащими фонтанами тянулись вдоль каждой улицы, некоторые из них могли бы вместить весь Смертный город целиком.

И на фоне этого была я.

Я наивно надеялась, что серые глаза позволят мне не выделяться среди Потомков. Я даже потратила время на то, чтобы заплести волосы в молочно-белую косу и уложить на макушке, а горстью лесных ягод подкрасила губы. Я от души попыталась выглядеть привлекательно и какое-то мгновение гордилась собой.

Но я оказалась не готова к презрению, с которым окружающие смотрели на мои поношенные, дырявые сапоги, на мятую одежду, безнадежно испорченную пятнами грязи и крови, и на мои мозолистые руки с сухими, обломанными ногтями.

Я держала голову высоко и гордо, но под маской притворной уверенности съежилась, на все сто процентов чувствуя себя мошенницей.

– Надо было мне хоть одеться по случаю, – тихо сказала я.

– Не позволяй их презрительным взглядам тебя одурачить. Потомкам нравится, когда смертные одеты в обноски. – Лицо Генри было жизнерадостным, но какая-то горечь в голосе чувствовалась. – Когда мы слишком чистые и опрятные, они становятся подозрительными. Начинают думать, что мы не знаем свое место.

– Ты когда-нибудь был в доме Потомка? – спросила я.

– Дальше парадной двери меня никогда не пускали. У тебя есть преимущество – тебе станут доверять больше и как девушке, и как целительнице.

Я поморщилась. Как целительнице.

Со своим решением нарушить священные клятвы до конца я еще не примирилась. Всю ночь я лежала без сна, боролась с совестью, безуспешно пытаясь игнорировать воображаемую ругань моей матери.

Сегодня я пересекала черту невозврата. Я молилась, чтобы это стоило всего того, чем я жертвовала.

Шумно выдохнув, я растолкала сомнения по тайникам мыслей, что в последнее время делала настораживающе часто.

– Откуда ты вообще узнал, что его дочь заболела? И откуда узнал, что они пошлют за целителем?

Генри поскреб затылок:

– Мы внимательно следим за всеми основными Потомками. Ждем и следим, не возникнет ли подобная ситуация. Ну, на всякий случай.

– Вы ждете, когда заболеют их дети?

– Мы ждем любого повода, по которому они могли бы пригласить к себе в дом смертного.

Я изогнула бровь:

– Не странно, что он вызвал целителя через два дня после того, как я вызвалась помогать? Странное какое-то совпадение…

– Благословение Старых Богов – вот что это такое. – Генри пожал плечами. – Когда они дают такой шанс, его нужно использовать.

Я нахмурилась, но взгляд Генри был устремлен на роскошное поместье, которое начиналось за поворотом дороги и кончалось где-то очень-очень далеко.

– Эврим Бенетт – глава Дома Бенеттов, одного из Двадцати Домов, контролирующих наше королевство, – пояснил Генри. – Он поставляет большинство оружия в Эмарионе. Если бы мы перехватили одну из партий и передали ее в руки смертных, а не Потомкам, это очень помогло бы уравнять шансы. – Генри повернулся ко мне, прижал ладони к моим щекам и притянул меня к себе. – Сегодня ты можешь спасти много жизней.

Я кивнула:

– Я могу это сделать и сделаю.

– Хорошо. – Генри быстро поцеловал меня и отпустил. – А теперь иди. Я зайду через несколько минут и буду ждать неподалеку. Запомни: нужно просто войти и выйти обратно целой и невредимой. Потасовки не устраивай.

– Разве я когда-нибудь устраивала потасовки? – спросила я и тут же напоролась на недовольный взгляд Генри.

– Я серьезно, Ди. Это не те переплеты, в которые мы попадаем в Смертном городе. Потомки каждый день убивают подобных нам, и им хоть бы хны. Если хочешь сражаться с ними, нужно учиться сливаться с ними, а не выделяться. – Что-то в его словах пришлось мне не по душе, словно далекое пианино взяло фальшивую ноту. Голос внутри меня тоже задребезжал от отвращения.

Я согнула ногу, нащупывая кинжал Брека, давящий мне на икру, – единственное оружие, которое я удосужилась взять с собой. Я никогда не призналась бы Генри, но, если возникнут проблемы, их будем решать я и мой кинжал. Я скорее умру, чем впутаю его.

Я повела плечами и посмотрела на дом Бенеттов:

– Пора стать шпионкой.

***

– Ты кто такая, чтоб тебя?

Когда тебе хамит ребенок в шелках – в этом есть что-то унизительное.

Мальчик в дверях взирал на меня из-под шапки кудрей цвета белого золота, кобальтовые глаза смотрели на мой изношенный наряд с откровенным презрением. Судя по виду, он едва вошел в подростковый возраст, но держался с незаслуженной самоуверенностью мужчины куда старше.

– По-моему, кто-то из вашей семьи вызвал целителя, – ответила я.

– И нам прислали тебя?

– Я могу уйти, если хочешь лечить больного сам.

Мальчик промолчал, глядя на меня с прежним высокомерием.

Я пожала плечами и развернулась:

– Как пожелаешь.

– Подожди. – Мальчик открыл дверь шире. – Если прислать больше некого, тогда входи.

Я прошла вслед за ним в переднюю, стараясь не глазеть на бесконечный розоватый мрамор от пола до потолка. В отличие от дворца с яркими красками и броской отделкой, этот дом источал сдержанную элегантность. Все вокруг блестело, натертое до зеркального блеска. Поддерживать чистоту таких оттенков белого и кремового по карману лишь самым богатым. Среди этого великолепия я напоминала комок грязи, упавший на свадебное платье.

– Стой! – приказал мальчик, повернувшись к соседнему коридору.

Я стиснула зубы: мной командовали как бездомной собакой! Чувство вины за то, что предстоит предать эту семью, быстро улетучивалось.

Едва он исчез из вида, я тихо двинулась следом. Длинный, обрамленный колоннами коридор утопал в солнечном свете, льющемся в стеклянные арочные окна. Вдоль стен тянулись раскрытые двери. Большинство комнат предназначалось для развлечения гостей – в одних на добрую милю тянулись обеденные столы из молочного кварца, в других на алебастровых пьедесталах стояли королевские бюсты.

В конце коридор разветвлялся в две стороны. Слева от меня звон кастрюль и сковородок смешивался с летучим ароматом копченого мяса и экзотических пряностей. Я повернула направо и бесшумно углубилась туда, где в дальней комнате гудели голоса.

– В последних трех партиях не хватало половины заказанного. Если в Софосе не поторопятся с исследованиями, нам останется только…

– Отец?

– Не сейчас, Лоррис. О чем бишь я? Ах да, нам придется договариваться с Умбросом. У меня нет желания связываться с их шалавой-королевой и ее армией секс-рабов, но передай Дориэлу, что, если придется, я буду…

– Мм, отец…

– Я сказал, не сейчас. – За недовольным рыком воцарилась пауза. – Если в Софосе не могут найти достойный ответ на взрывчатку повстанцев, я отыщу тех, кто найдет. Слишком много золота я вложил в заказы из Мероса и Фортоса, чтобы позволить чему-то помешать мне…

– Отец, пришла целительница для Эвани.

Громоподобное рычание.

– Парень, я похож на того, кого волнует проклятая Кланом целительница? Мать свою разыщи!

– Но, э-э-э… мама сейчас на ланче в Доме Гановерров.

– Тогда сам этим займись. Я что, должен тебя за руку отвести в комнату сестренки?

– Н-нет, отец, я…

– Тогда убирайся из моего кабинета. И если к нам не постучит сам король Ультер, никогда больше не беспокой меня во время деловых встреч.

Снова пауза, потом тихое: «Да, отец».

Легкие шаги двинулись к двери. Я побежала по коридору в переднюю, вернувшись на место, как раз когда вновь показался мальчик.

Опущенные глаза Лорриса сверкали обидой и гневом. Вопреки тому, что он был со мной груб, в сердце шевельнулось сочувствие. С таким отцом неудивительно, что паренек стал дерзким упрямцем.

Лоррис прищурился, рассматривая мои глаза:

– Не знал, что в Люмносе есть целители-Потомки.

В кои веки я не опровергла такое предположение.

Я пожала плечами:

– Меня мать научила. Интересный способ скоротать пару десятилетий.

«Так ведь выразился бы один из Потомков, да?» – подумала я.

– Из какого ты Дома?

– Что?

– Твой Дом. Из какого ты Дома?

У меня сердце упало. Я достаточно разбиралась в устройстве общества Потомков, чтобы знать: они делятся по семейному наследию; статус каждого Клана определяется социальным положением, но помимо королевского Дома Корбуа, к которому даже мне не хватило бы глупости подвязаться, я под страхом смерти не назвала бы ни одного Дома Потомков.

А смерть грозила мне в ближайшее время. В самое ближайшее.

– Я живу в другой части города, – радостно ответила я, надеясь, что покажусь Лоррису скорее глупой, чем подозрительной. – Дом у нас маленький. – Я негромко присвистнула. – Ничего похожего на эту роскошь.

– Я не про место жительства. Про твой Дом. Из какой ты семьи?

В ушах зазвучал насмешливый голос Генри: «Думай скорее, Беллатор».

На раздраженный взгляд мальчишки я заставила себя ответить таким же:

– Вообще-то я на поминутной оплате. Ты намерен и дальше тратить золото своего отца или позволишь мне наконец заняться своими обязанностями?

При упоминании отца Лоррис побледнел:

– Ну хорошо. Иди за мной.

Я зашагала за ним через дом и даже смогла заглянуть в комнату, из которой чуть раньше доносились голоса. Двое мужчин сидели за столом из красного дерева, заваленным книгами и бумагами. Разговаривали они так тихо, что не расслышишь, и вращали сверкающие хрустальные бокалы с жидкостью цвета карамели. Когда мы проходили мимо, ни один из них и взглядом нас не удостоил.

В конце затемненного коридора мальчик остановился и сконфуженно повернулся ко мне:

– Эвани там.

Я подняла брови. Лоррис молча хлопал глазами.

– Расскажешь, что с ней? – настойчиво спросила я.

– Разве не твоя работа это определить?

Я закатила глаза, даже не пытаясь это скрыть, и протиснулась мимо него в огромную комнату, в которой легко поместился бы наш дом на болоте. Ни ярких красок, ни обильной отделки, которые ожидаешь увидеть в комнате малыша, – меблировка оказалась сдержанной и страшно унылой, под стать аскетичной обстановке всего имения. Даже игрушки стояли идеально ровными рядами на полках высотой до груди, вырезанных из беленого дерева и выкрашенных в разные оттенки бледно-желтого и экрю. Комната получилась элегантно красивой и совершенно бездушной.

«Ну конечно», – сухо подумала я.

В противоположном конце комнаты в горе мягких и толстых пуховых одеял на кровати, как в облаке, утопала девочка. Одеяла сотрясались от хлюпанья носом, а потом раздался слабый болезненный всхлип, разбивший мне сердце.

– Привет, – сказала я, усаживаясь на край кровати. Придвинувшись ближе, я убрала золотистые, влажные от пота кудряшки со лба девочки. Она была маленькой, лет пяти, ее кожа – бледной, но теплой на ощупь. – Ты, наверное, Эвани, а я Дием, целительница. Говорят, сегодня ты не очень хорошо себя чувствуешь.

Девочка распахнула светло-голубые глаза с белесыми ресницами и уставилась на меня.

– Хочу к маме! – захныкала малышка.

– Прости, милая, мамы твоей сейчас нет. Но я попробую сделать так, чтобы тебе стало легче, ладно?

Девочка слабо кивнула и снова захныкала.

Я глянула через плечо на мальчика, который опасливо наблюдал за нами с порога.

– Твоя сестренка больна, но ни один из ваших родителей не пожелал с ней посидеть?

– Наши родители – персоны важные. Им некогда сидеть дома и нас нянчить.

В его молодом голосе уже слышался тембр голоса его отца. У меня сердце екнуло при мысли о том, каким мужчиной он, вероятно, станет.

С трудом стерев с лица жалость, я оценила состояние малышки. А в какую женщину превратится она? Какого супруга выберет? Каких детей вырастит?

У нас, Беллаторов, имелись свои проблемы, но я абсолютно точно знала, какими бывают любящие родители и счастливый брак. Мать с отцом позаботились о том, чтобы мы с Теллером не забывали, что родительская ласка – это почва безусловной любви, которая питает наш рост и не дает потерять корни при любых ненастьях.

До сих пор я не осознавала, насколько нам повезло.

Лоррис подошел ближе к кровати сестры:

– Она поправится?

Мальчишка смотрел все так же хмуро, но в лице появилась тревога.

– Думаю, да, но я помогла бы Эвани куда лучше, если бы знала, что случилось.

Лоррис внимательно посмотрел на сестру, потом скептически – на меня.

– Вчера мы были в городе с мамой, и Эвани потерялась. Когда мы нашли ее, она сказала, что какая-то женщина дала ей цветы. Через несколько часов вся кожа у нее покрылась красными пятнами.

– И вы думаете, что причина в цветах?

– За растениями у нас в поместье ухаживает смертный. Он увидел те цветы у Эвани и сказал, чтобы мы их у нее забрали.

Я нахмурилась:

– Они еще у вас?

– Нет, мы их выбросили.

Я снова посмотрела на девочку. Эвани буквально запеленали в одеяла, но на открытой полоске кожи под подбородком виднелась краснота.

– Эвани, – проворковала я, – можно я посмотрю на твои ручки?