Текст книги "Искра вечного пламени"

Автор книги: Пенн Коул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

– Я… мне очень жаль.

Мой взгляд стал еще пристальнее.

Наклонив голову, Лютер рассматривал мужчину.

– Нужно сломать тебе ребра за то, что меня ослушался, но тогда нашим гостьям придется вправлять тебе кости. Возможно, такое наказание стало бы справедливым для вас обоих, – Лютер на миг заглянул мне в глаза, – но я ограничусь ожогами и колючками.

По щелчку пальцев Лютера плети вокруг стража вспыхнули. Крошечные, с булавочную головку, колючки выросли на нитях из тени, отчего по телу стража потекли тонкие ручейки крови. В то же время пульсирующие нити света зашипели, и запахло паленой плотью.

Дрожа всем телом, Мора прижалась к моему боку. Из чистой упрямой гордости я запретила себе реагировать, но в итоге признала, что с ее стороны бояться мудро. Демонстрация силы, и без того вселяющей страх размахом и дикостью, устрашала еще больше из-за каменного безразличия Лютера. За страданиями стража он наблюдал с пугающей бесстрастностью, наводившей на мысль, что все истории о жестоких, бессердечный Потомках – правда.

Но, наблюдая, как страж истекает кровью и обжигается под леденящим контролем Лютера, я не чувствовала себя испуганной.

Я чувствовала себя… завороженной.

– Мисс Беллатор, – проговорил Лютер, поворачиваясь ко мне, – вы можете оставить оружие при себе, пока я вас сопровождаю, но, если попытаетесь использовать его против любого обитателя дворца, это… – Его магия растаяла в дымке, и страж рухнул на пол стонущей окровавленной кучей. – Покажется милосердием по сравнению с наказанием, которое постигнет вас. Мы понимаем друг друга?

Я нервно сглотнула:

– Понимаем.

Нужно отдать Лютеру должное: он был очень убедителен.

– Идите за мной. – Лютер развернулся и пошел в глубь дворца.

Мора словно приросла к месту, лицо у нее стало пепельно-серым. Я взяла ее под руку и повела вперед, перешагнув через тело рухнувшего мужчины. Не удержавшись, я глянула через плечо на стражей, которые остались в фойе, и ответила на их хмурые взгляды торжествующей улыбкой.

Мы последовали за принцем по одному из пролетов величественной лестницы, по бесконечным извивающимся коридорам, каждый из которых был украшен вычурней предыдущего. Затейливые гобелены ярчайших цветов; мрамор, резной, как кружево; блестящие потолки, словно светящиеся изнутри; все, абсолютно все позолочено, украшено драгоценностями. Даже воздух пах богатством, напоенный тонкой сладостью свежераспустившихся роз. Я едва сдерживалась, чтобы не пялиться на окружающее великолепие.

– Насколько я понимаю, мисс Беллатор, вы намерены заступить на должность дворцовой целительницы, – проговорил Лютер по дороге.

Я кивнула:

– В отсутствие матери я буду выполнять ее обязанности.

– Все ее обязанности?

Я перехватила его взгляд так быстро, что едва успела осознать происходящее. В словах принца слышался какой-то особый смысл, разбудивший мои предчувствия. Лицо Лютера оставалось бесстрастным, но я чувствовала, что оказалась на территории куда более опасной, чем мне представлялось.

«Твоя мать согласилась оказывать любые услуги по просьбе монарха» – так утверждала Мора.

Я не ответила.

Лютер привел нас в небольшую гостиную. Два маленьких мальчика играли на полу, хихикали и на вид ничем не отличались от смертных детей.

А вот их матери казались мне чужими, как дикие звери. Каждая была в платье, приличествующем торжественному приему, – жесткая ткань мерцала над слоями нижних юбок, цветастых и пышных. Сидя на крошечных мягких диванчиках, дамы буквально утопали в своих платьях. На шее и на запястьях у каждой сверкали массивные драгоценные камни, волосы неестественного цвета, уложенные в высокие прически, обильно украшали ленты и цветные перья. Сцена была такая абсурдная, что я зажала рот ладонью, чтобы не расхохотаться.

– Кузины, – поприветствовал их Лютер, отрывисто кивнув.

– Ваше высочество, – хором ответили дамы, поднялись и сделали реверанс.

Одна из них, милашка в изумрудах и розовато-лиловой тафте, захлопала принцу ресницами.

– Как мило, что вы пришли посидеть с нами, Лютер! – проворковала она, жеманно улыбаясь.

– Принц Лютер, – поправил он, и милашка порозовела так, что ее щеки стали в тон платью. – Я лишь сопровождаю целительниц.

Я переводила взгляд с него на нее, завороженная сценой. Они что… кузены? Но милашка… флиртует с Лютером?

Ну а кто ожидает от членов семьи формального обращения? Мне стало интересно, есть ли у Лютера супруга, – разве красивое лицо стоит того, чтобы мириться с таким характером? Боги, только представлю его в постели… Он наверняка и от любовниц своих формального обращения требует.

«Сильнее, ваше высочество! Позволите мне кончить, ваше высочество? Давайте я встану на колени и сделаю приятно маленькому принцу моего принца, ваше…»

Лютер откашлялся, и мой взгляд метнулся от места ниже пояса, где ненароком задержался, к его лицу. Я зыркнула на него как можно угрюмее, отчаянно стараясь не покраснеть.

– Кто они? – спросила вторая женщина.

Она была куда старше первой, но по-прежнему красивой. Темно-фиолетовые волосы, уложенные в высокую прическу, поседели на висках. Нас она разглядывала, безостановочно хмурясь.

– Целительницы, которые лечили мальчиков в день инцидента, – ответил Лютер и повернулся к нам. – Мора, Дием, это мои кузи…

– Почему у вон той оружие? – перебила на полуслове старшая женщина. Скривив губы, она вяло махнула в мою сторону. Так показывают на кусок тухнущего мяса. Она подняла взгляд к моему лицу и прищурилась. – Твои глаза… Ты что, из Потомков?

– Она всего лишь смертная, – ответил за меня Лютер. – И получила разрешение носить оружие в моем присутствии.

– Всего лишь смертная? – чуть слышно переспросила я, и Мора локтем ткнула меня промеж ребер.

Лютер тотчас шагнул вперед, встав между нами и кузинами. Я едва не фыркнула, гадая, кого он намерен защищать.

Ответ я получила секунду спустя, когда старшая дама махнула рукой и тонкая стена мерцающего голубого света окружила двух мальчиков.

– Только не рядом с нашими детьми, – отрывисто бросила она.

Лютер стиснул зубы.

Мне отчаянно хотелось настоять на своем и насладиться его конфузом – этот тип ненавидел, когда его авторитет подвергают сомнению, а сейчас оказался между двумя женщинами, занятыми именно этим, – но напряженную ситуацию начали замечать дети. Младший из мальчиков наблюдал за нами с растущим страхом в небесно-голубых глазах. Вопреки неприязни к Лютеру, я не опустилась бы до того, чтобы подвергать ненужному стрессу и без того пострадавшего ребенка.

– Все в порядке, – только и сказала я, отошла в другой конец комнаты, сняла ножевой ремень и с громким бум! бросила его на деревянную столешницу. Кинжал Брека остался спрятан у меня в сапоге. Затем я повернулась к дамам, приторно улыбаясь. – Проблема решена.

Старшая дама презрительно фыркнула, но в следующий миг мерцающий барьер исчез.

Пока напряжение не возросло пуще прежнего, мы взялись за работу. Море досталась задача сложнее – проверить многочисленные переломы младшего мальчика. Я занялась старшим – усадила его в кресло и осмотрела зажившие царапины и ссадины, развлекая мальчишку безыскусными шуточками, которым отец научил нас с Теллером в детстве.

– Как ты назовешь форель в бальном платье? – осведомилась я, заглядывая под повязку у него на колене.

Мальчишка улыбнулся мне щербатой улыбкой:

– Как?

– Бо-о-ольшой орыбагиналкой!

Мальчишка захихикал, едва не выбив мне глаз пяткой. Я засмеялась вместе с ним, придерживая ему ноги.

– А чем щекочут осьминоги?

– Чем?! – едва не закричал он, подпрыгивая от нетерпения.

– О-щупальцами! – крикнула в ответ я и потянулась к его бокам, шевеля пальцами. Мальчишка увернулся и захохотал до колик.

– В этом возрасте они просто прелесть, да? – спросила младшая из женщин.

Я улыбнулась и повернула голову, чтобы ответить, но она стояла рядом с Лютером и с обожанием на него смотрела. Лютер же не сводил глаз с меня, его лицо казалось мягче обычного.

– Просто прелесть, да? – снова спросила дама, положив руку ему на плечо. Лицо принца тотчас посуровело.

– Что?

От такого проявления неразделенной любви я тихонько фыркнула, потом снова посмотрела на мальчишку:

– По-моему, ты в полном порядке, дружище. Что-нибудь еще болит?

Мальчишка покачал головой и улыбнулся мне, а я улыбнулась ему:

 – Тогда беги быстрее, не то мне придется… – С озорным гортанным смешком я потянулась, чтобы снова пощекотать его.

Мальчишка взвизгнул, расхохотался и бросился прочь к горе своих игрушек: там безопаснее.

Я встала, подбоченилась и с полуулыбкой повернулась к даме помоложе.

– Шансов было немного, но, думаю, он выживет.

Изящные молочно-белые ладони, которые, вероятно, не знали ни дня работы, взлетели к груди.

– Что? Он был ранен настолько серьезно?

Моя улыбка померкла.

– Нет! Нет, я просто пошутила. Он в полном порядке. Я…

Тонкие черты ее лица скривились в злую гримасу.

– Угроза жизни ребенка хоть в малейшей степени вряд ли может считаться шуткой.

Мои щеки вспыхнули. Я посмотрела на Лютера, который наблюдал за мной, вскинув одну бровь. Губы он сжимал по-прежнему плотно, но при этом выглядел до возмутительного веселым. Настала моя очередь конфузиться, а он упивался местью.

Усмирив гордыню, я кивнула:

– Простите, я не хотела вас расстроить.

Дама скрестила руки на груди:

– Вряд ли мне стоит удивляться, что для таких, как вы, несчастный умирающий ребенок – это смешно.

Горячая волна гнева безвозвратно смыла смущение с моего лица. Я приблизилась на шаг, сжимая руки в кулаки.

– Что вы сейчас сказали?

Веселиться Лютеру расхотелось. Он снова встал между нами, перемена в моем поведении заставила его мышцы напрячься. Проигнорировав Лютера, я глянула ему через плечо, не сводя глаз с женщины, с ее самодовольного, язвительного лица.

– Я каждую неделю лечу детей, умирающих от голода, потому что их родителям не по карману еда. Я боюсь зим и сирот, которых найдут замерзшими насмерть в сугробах, потому что у них нет теплого дома. Тем временем подобные вам сидят в этом нелепом дворце, обвешанные таким количеством золота и драгоценностей, что хватило бы каждую из проблем смертных решить вот так, – прошипела я, щелкнув пальцами. – Так что не смейте читать мне нотации о несчастных умирающих детях.

Женщина фыркнула:

– Не мы виноваты в том, что вы, смертные, не заботитесь о себе подобных.

Глубоко внутри меня нетерпеливый голос завыл из своей клетки.

«Борись!»

Лютер благоразумно перешел к действиям прежде, чем я успела отреагировать. Он схватил женщину за плечо и оттащил далеко-далеко за пределы моей досягаемости.

Я уловила приглушенную перепалку, но была слишком занята – скрипела зубами и боролась с яростным возмущением, – чтобы прислушиваться.

Я собрала вещи и отошла к угловому столику ждать, когда закончит Мора. Снова надела ножевой ремень и зло покидала вещи в сумку, взвешивая за и против удушения члена королевской семьи прямо во дворце.

За лидировало с большим отрывом.

– Прошу прощения за эту сцену. – Голос Лютера донесся у меня из-за плеча. – Она была невежлива.

– Похоже, это семейное, – пробормотала я.

Лютер приблизился ко мне и заговорил тише:

– Я искал вас в Смертном городе. Хотел поблагодарить за то, что вы сделали для моей сестры.

– Очень сомневаюсь! – фыркнула я.

Лютер ощетинился и слегка изменил позу.

– Хотел. А еще… Я хотел извиниться за то, как вел себя во время вашего прошлого визита во дворец.

– Да нет, вы приходили спросить Мору, в самом ли деле я смертная. – Я повернулась к нему, вытащила один из своих кинжалов и прижала кончик к запястью. – Она развеяла ваши подозрения, или мне вскрыть себе вены, чтобы завоевать ваше расположение?

К моему вящему негодованию, Лютер и бровью не повел. Продолжая смотреть мне в глаза, он сомкнул ладонь вокруг клинка. Я не могла не следить за ним затаив дыхание, когда его пальцы сжали острие. Он стиснул его так сильно, что костяшки побелели. Ни капли крови не появилось. Даже ни единой царапины.

– Думаю, мисс Беллатор, можно с уверенностью сказать, что мое расположение вы уже завоевали, – проговорил Лютер, вытягивая кинжал у меня из руки.

Молниеносным движением руки он перевернул его в ладони, чтобы схватить за рукоять. Приблизившись еще на шаг, он ловко вернул кинжал мне на пояс:

 – Если бы было иначе, сейчас этот кинжал оказался бы далеко не у вас в ножнах.

Большой палец Лютера скользнул по моему бедру, и кожу как огнем обожгло.

Боги, как я его ненавидела!

Лютер нахмурился.

– Орели должна была мне сказать, – вдруг заявил он.

Я захлопала глазами. Имя матери выдернуло меня из потока непрошеной похоти и вызвало вспышку злости.

– Сказать вам что?

– Если в Смертном городе живется так плохо, ваша мать должна была меня предупредить, чтобы я оказал содействие.

Я зло уставилась на него:

– Однако моей матери здесь нет, не так ли? – От недвусмысленного обвинения в моем тоне Лютер напрягся. – Кроме того, в Смертном городе всегда живется плохо. И всегда жилось плохо.

От напряжения на шее Лютера проступила жилка. Это движение заставило меня присмотреться к шраму, который через губы принца тянулся вниз по его шее, и задержать внимание на месте, где бледная зазубренная линия исчезала под воротом пиджака.

– Если какая-то семья в беде, скажите мне, и я приму ме…

– Каждая семья в беде, Лютер. Не притворяйтесь, что таким, как вы, не наплевать на нас.

Я вызывающе глянула на Лютера, подначивая отчитать меня за обращение без титула, но он лишь таращился на меня. Подбородок у него мелко дрожал.

Я сделала вдох, чтобы успокоиться. Сейчас, когда голос снова звучал внутри, мне не стоило спорить с принцем, и я тем более не верила, что он впрямь желает помочь. Если бы желал, то не нуждался бы в подсказках – даже короткая прогулка по грязным людным улицам Смертного города показала бы ему ужасающие условия, в которых мы живем.

– Как Лили? – сквозь зубы спросила я. – Ей нужен повторный осмотр?

Смена темы заставила принца нахмуриться, его неестественное спокойствие на миг нарушилось, и я беззвучно отпраздновала победу.

– Она в порядке. Выздоровела. Кстати, неожиданно быстро.

– Хорошо. – Я отступила на шаг и почувствовала, как бедро что-то тянет, – ладонь принца по-прежнему лежала на рукояти моего клинка. Лютер медленно убрал руку.

Нервно сглотнув, я повернулась к нему спиной.

Он долго наблюдал, как я собираю вещи. Особая аура, наполнявшая воздух в его присутствии, сгустилась вокруг, словно море накрыв меня с головой.

Принц встал сбоку и понизил голос:

– Я так понимаю, ваш брат и моя сестра очень сблизились.

В голове у меня зазвенели тревожные звоночки.

– Уверен, вам известно об опасности, – продолжал Лютер, – которая возникает, когда отношения между Потомком и смертным пересекают… черту.

Я снова прикусила язык.

– Уверен, вам также известно, что в подобных неприятных ситуациях самую высокую цену платит смертный.

– Насколько я понимаю, самую высокую цену платит малыш, – холодно проговорила я.

Лютер подался вперед, чтобы видеть мое лицо.

– А еще я знаю, что лучший способ заставить кого-то их возраста сделать что-то – строго-настрого это запретить. Принуждение к разлуке лишь сблизит их. – Я повернулась, чтобы смотреть прямо на Лютера. – Мой брат не станет рисковать. Он умный и рассудительный, и я доверяю ему. Возможно, вам тоже стоит доверять своей сестре. – Я постучала пальцем по его груди. – И если вы думаете, что я стала бы…

Ладонь Лютера сомкнулась вокруг моей, и гневные слова вдруг застряли у меня в горле.

Сердце колотилось так громко, что Лютер наверняка слышал. Я ждала, что он меня отпустит, оттолкнет или огрызнется, а не уставится в ответ с безмолвным вызовом. Мы подначивали друг друга: кто отступит первым?

Мне следовало отстраниться. Так почему же я не отстранялась?

Теплое прикосновение его ладони сбивало с толку самым возмутительным образом. Я снова начала говорить, и взгляд Лютера упал на мои губы. У меня пересохло в горле.

Боги, я сильно, сильно его ненавидела!

Наше внимание привлекло негромкое покашливание. Повернув голову, я увидела, что за нами наблюдают Мора и две женщины. Мора разинула рот и вскинула брови до небес, а две женщины из Потомков буравили меня ядовитыми взглядами.

Лишь тогда я поняла, как близко мы с Лютером стоим друг к другу, как близко оказались наши лица – достаточно близко, чтобы я, вырывая руку, ощутила тепло его тихого выдоха.

Будто он тоже перевел дыхание.

Я повесила сумку на плечо. Чувствуя холод и странную пустоту, я шла к двери, а аура Лютера слабела.

– Закончила? – как ни в чем не бывало спросила я Мору.

Она поджала губы и кивнула. Не сказав больше ни слова, мы направились в фойе. Лютер следовал за нами по пятам. Выбравшись из дворца, я неловко спрятала от него взгляд, а Мора вежливо попрощалась.

Мы почти дошли до Смертного города, когда Мора наконец заговорила. Глаза у нее блестели, в голосе слышалась дразнящая усмешка.

– По-моему, визит получился весьма удачным, да?

– Ни слова, Мора, – буркнула я. – Просто. Молчи.

Глава 14

Когда я вернулась домой вечером, в жилах у меня еще полыхал огонь.

Отец разок глянул, как я гневно расхаживаю по дому, и достал два тупых тренировочных меча.

– Во двор! – буркнул он, швыряя один из мечей мне.

Спорить я не стала.

Стареющее тело отца поставило крест на его пребывании на поле боя, но мысленно он никогда его не покидал. Отставной, лишенный подкомандной армии, он превратил в новый батальон своих детей. Пока я не начала работать целительницей на полную ставку, он каждый вечер выводил нас с Теллером во двор – передавать знания.

Как биться врукопашную и на мечах. Как незаметно подбираться и отступать. Как подмечать сильные и слабые стороны врага. Когда отстаивать свои позиции и когда бежать.

Мы были любимыми солдатами Андрея Беллатора, и он подготовил нас на славу.

Процедура уже стала настолько привычной, что мы понимали друг друга без слов. Ностальгический покой согрел мои перенапряженные мысли, когда мы заняли места на поляне. Освещенные лишь луной и мазками света из окон дома, мы начали медленно двигаться по широкому кругу.

Отец поднял меч высоко, слишком высоко – клинок задрожал выше уровня его плеч. Вопреки дурному настроению, я невольно улыбнулась. Он искушал меня плохой формой, решив проверить, насколько гнев помутил мне рассудок.

Довольно высокая для смертной женщины, я тем не менее уступала в габаритах большинству оппонентов-мужчин, особенно неестественно высоким и мускулистым Потомкам. Отец учил меня не бояться этих качеств, а обращать их в преимущества.

«Раз ты ниже, значит, быстрее и неудобнее для удара, – говорил он. – А раз слабее, то тебя недооценят и ты сможешь застать врасплох».

Но я должна была понимать и то, что мне делать нельзя. Например, растрачивать силы, махая мечом над головой, чтобы выглядеть угрожающе.

– Энергия и кровь – два важнейших ресурса в бою, – поддразнила я, повторяя слова, которые он так часто мне внушал. – Выбирай с умом, как распорядишься тем и этим.

Отец улыбнулся:

– Вот умница!

Он похвалил меня, а сам воспользовался решением не атаковать и в выпаде обрушил меч на мою незащищенную голову. Я сделала обманный финт влево, повернула вправо и по широкой дуге махнула мечом к его груди. Я чуть не задела отца, но в последнюю секунду он отклонился.

Мы отошли друг от друга и, тяжело дыша от усилий, снова начали двигаться по кругу.

– Что сегодня случилось? – спросил отец.

Моя улыбка померкла.

– Раненые дети. Несправедливый мир. Все как обычно.

– Должно быть что-то сверх обычного набора, раз ты так взвилась.

Настал мой черед атаковать, вынудив отца перенести вес на одну ногу, когда он уклонился от быстрого удара. Я собралась пнуть его в лодыжку, а он бросился на землю, перекувыркнулся и тотчас вскочил снова.

– Ты все время следила за моей правой ногой, – упрекнул он. – Старайся ничем не выдавать, каким будет твой следующий шаг.

Ошибка новичков, от которой я избавилась много лет назад. То, что отец не напомнил мне об этом, показывало, что он обеспокоен сильнее, чем делает вид.

– Скажи, что тебя тревожит, – не унимался он.

– Все в порядке.

Не успел он возразить, мой меч быстро описал дугу, чтобы полоснуть ему плечо. Отец удар парировал и, используя скорость движения против меня, оттолкнул мой меч на слабую сторону. Я повернулась, чтобы контратаковать, но отец, слишком хорошо зная мои привычки, блокировал удар мечом. Громкий звон металла пробрал до самых костей.

Я сделала шаг назад, чтобы перегруппироваться, но отец не позволил. Он агрессивно напирал – тела наши двигались в ритме, знакомом им так же хорошо, как и голоса любимых – нашим ушам.

С каждым ударом мечей я раздражалась все сильнее, и движения становились все неряшливее. Я знала: нельзя позволять гневу мешать на поле боя, но сдержаться не могла. С тех пор как я перестала пить огнекорень, эмоции превратились в пожар, грозивший спалить все на своем пути.

Навершием эфеса отец ударил меня по запястью, прицельно попав по чувствительному нерву. Обжигающая боль прокатилась по руке, пальцы сами собой разжались, и меч упал на торфянистую землю.

– Скажи мне, – настаивал отец.

Моя решимость дала трещину.

– Как ты это вынес? – рявкнула я.– Как ты мог подчиняться Потомкам, когда был в армии?

Прежде этот вопрос я задавать не решалась.

Зато решались другие. Большинство жителей Смертного города считали его героем, по крайней мере, опытным воином, заслуживающим уважения, но некоторые называли его предателем своего народа. Отец редко обращал на это внимание, хотя изредка особенно надоедливые получали кулаком в зубы от него или от меня.

Лицо отца стало бесстрастным. Взгляд метнулся от моего упавшего оружия ко мне, отдавая безмолвный приказ. Я нахмурилась и подняла меч с земли.

– Я служил не им, – проговорил отец, когда мы снова начали двигаться по кругу. – Я служил Эмариону. Всем его жителям, и смертным, и Потомкам.

– Но ты выполнял их приказы. Ты боролся с повстанцами.

– С Потомками я тоже боролся. Я дал клятву защищать Эмарион от любого врага, какая бы кровь ни текла в его жилах. И я, вне сомнения, сделал бы так снова.

Я остановилась и опустила меч.

– А кто решает, кто друг, кто враг?

– Монархи.

– А вдруг монархи и есть настоящие враги?

– Осторожнее, Дием. – Строгий тон отца соответствовал выражению его лица. – Ты говоришь о предательстве.

Я закатила глаза:

– А когда они явились и захватили наши города и святые места, это не было предательством жителей Эмариона? Когда уничтожили Вечнопламя? Когда стали убивать детей, рожденных от родителей разных рас?

Отец воткнул клинок в землю, затем сложил руки на груди:

– С чего вдруг подобные разговоры? Прежде такие вопросы тебя вообще не беспокоили.

Его слова обрушились на меня как удар меча.

– Еще как беспокоили! – огрызнулась я, но правда меня разъедала.

Такие вопросы беспокоили меня, но беспокоили ровно настолько, насколько меня касались. Они беспокоили, когда страдали я или мои знакомые; когда несправедливости, возникшие стараниями Потомков, вставали у меня на пути, вторгаясь в мой счастливый маленький пузырь. А теперь мне наконец пришлось заглянуть за блестящую радужную призму на окружающий мир.

– Я всю жизнь учу тебя, как вести бой и как выдержать столкновение с противником… – Отец не договорил, кивнув на клинок в руке. – Сила побеждает, Дием. Сила помогает выстоять. Сила на стороне Потомков, и так будет всегда. Нельзя это игнорировать, иначе погибнешь.

– Значит, нужно сдаться и принять? Ты растил меня не так.

– Верно, не так. Но как я учил встречать противника, который сильнее тебя?

Я вздохнула. С губ механически сорвались заученные за годы слова:

– Если не можешь быть сильнее, будь умнее. Тщательно выбирай битвы и врагов. Знай, когда для победы нужно дать бой, а когда – спасаться бегством.

– Совершенно верно. – Отец подошел ближе и положил руки мне на плечи. – Эти уроки пригодятся тебе не только на поле боя, но и в жизни. Никогда об этом не забывай.

Темные глаза отца буравили мои, за грубоватой угрюмостью его лица скрывалась тревога. Я понимала, что, вопреки всей его храбрости, ему страшно выпускать своих детей в этот окаянный мир. Тренировки, уроки и колкие фразочки не только готовили нас к битвам, в которых он не сможет участвовать, но и ему самому помогали справляться с тревогой за нас.

– А если я не хочу больше сидеть сложа руки? – спросила я. – Если я хочу дать отпор?

Отец прижал огрубевшие ладони к моим щекам:

– Я не могу указывать тебе, как распоряжаться своей жизнью, моя дорогая Дием. Но что бы ты ни выбрала, выбирай с умом. И, самое главное, выживи. Я слишком ценю твою жизнь, чтобы терять ее даром.

Вздохнув, я поцеловала отца в щеку, его жесткая, седеющая борода царапнула мне лицо.

– Я люблю тебя, командир.

Плечи отца задрожали от смеха.

– Я тоже люблю тебя, солдат.

Мы взяли наши тренировочные мечи и двинулись обратно к дому; отец обнимал меня за плечи и прижимал к себе.

– Дием, я очень горжусь тем, какой женщиной ты выросла. И твоя мать, где бы она ни была, тоже тобой гордится.

Горло жгло, и я не смогла ответить, но вознесла богам безмолвную молитву о том, чтобы отец никогда не пожалел о своих словах.

***

– Давненько вы с отцом не тренировались.

Мы с Теллером развалились на кроватях в нашей крохотной комнатке: брат уткнулся в домашку, а я лежала на спине, апатично глядя в потолок. Мы оба были слишком взрослыми, чтобы жить в одной комнате, но по традициям Люмноса ребенок начинал жить отдельно только после вступления в брак, а в ближайшее время и для него, и для меня подобное было маловероятно.

– Да, с тех пор, как мама пропала, – согласилась я и почувствовала, что взгляд Теллера упал на меня.

– Ты сказала ему про огнекорень? Или про Потомка?

– Нет.

– И не собираешься?

Я не ответила.

Я любовалась завитками света от свечей, которые плясали на потолке. На задворках разума скреблось воспоминание, умоляя выпустить из ящика, в который я его заточила. Воспоминание о случившемся много лет назад, когда я так же лежала в этой самой комнате, наблюдала за той же игрой светотени и представляла, что могу…

Нет.

Мои глаза закрылись. Я запихнула мысли обратно в темный, заросший паутиной угол в глубинах сознания.

Это были галлюцинации. Видения. Ничего больше.

Я сглотнула комок в горле:

– Теллер!

– Да?

– Ты ведь осторожен с Лили, да?

– Осторожничать не в чем, – выпалил он.

Я повернула голову, чтобы посмотреть на него:

– Даже если было бы в чем, я тебя не виню. Она очень красивая.

Ярко-малиновая краска, залившая щеки брата, говорила сама за себя. Теллер зарылся в свой учебник еще глубже.

– У нас все не так. Мы просто друзья.

– Ладно, как скажешь.

– Любой парень из нашей академии отдаст правую руку за то, чтобы быть с ней. Лили может выбрать кого угодно.

– Могу представить.

– И она принцесса. Единственная принцесса. Ее наверняка выдадут за какого-нибудь кузена, едва она академию окончит.

Я закусила губу, чтобы сдержать улыбку:

– Скорее всего.

Теллер ударил карандашом об учебник, повысив голос:

– А еще она из Потомков, а я смертный. Ты знаешь правила. Никакого брака. Никаких детей.

Теллер взглянул на меня и по злой ухмылке угадал мои мысли. Смяв клочок бумаги, он швырнул его мне в лоб.

– Ладно, ладно, – смилостивилась я и, с трудом стерев с лица радость, переключила внимание на полоток.

Возможно, то, что я сказала дальше, делало меня ужасной сестрой, которая то ли оказывает дурное влияние, то ли безрассудно наивна, но глаза Теллера так сияли, когда он о ней говорил…

– Ты ведь знаешь, что я поддержу тебя, да? – тихо спросила я. – Даже если бы ты был для Лили больше чем «просто другом». Даже если бы украл ее у мужа-кузена, сбежал с ней в Умброс и сделал ей тысячу запрещенных детей – я стала бы им самой гордой теткой на свете.

Я говорила серьезно. Вряд ли я когда-нибудь западу на Потомка – лучше умереть, чем связаться с кем-то из них, – но я поддержу Теллера, какой бы выбор он ни сделал. Даже если брат поведет себя глупо, опрометчиво и нарушит все правила, я поддержу его, потому что знаю: он тоже поддержал бы меня. И всегда поддерживал.

– Будь осторожен, ладно? – попросила я. – Что бы ни случилось, я от тебя не отвернусь. Просто… будь осторожен.

Вместо ответа Теллер кивнул, тысяча невысказанных слов пролетела между нами. Остаток вечера мы просидели в сумрачном безмолвии. Порой тишину нарушал шелест страниц, но я знала: мыслями мой брат далеко-далеко от своей домашки.