Текст книги "Искра вечного пламени"

Автор книги: Пенн Коул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

Я попыталась протестовать, оттолкнуть ее руку, отпрянуть от холодных пальцев. Но могла лишь смотреть на старуху, вытаращив глаза от ужаса.

Собственное тело мне больше не подчинялось.

«Не такая уж ты и смелая, да?» – теперь голос старухи эхом раздался у меня в голове. Он звучал иначе, музыкальнее. Струился, как расплавленная платина, и источал силу.

Я мысленно билась и извивалась в тисках ее разума, но безуспешно. Ее темная воля полностью меня подчинила.

Острый ноготь скользнул по моему подбородку, провел по шее и ключице.

«Соблазнительно, как соблазнительно», – промурлыкала она.

От ее прикосновений моя спина невольно изогнулась. Старуха подчинила себе даже мое дыхание, каждый вдох требовал ее безмолвного согласия.

Она снова взглянула на узкую полоску малинового неба, тяжело вздохнула и, прежде чем встретить мой взгляд, закатила глаза.

«Когда мы встретимся снова, вспомни этот момент, дитя. Вспомни, что я могла заставить тебя встать на колени. Что я могла заставить тебя умолять».

Старуха щелкнула костлявым запястьем, и ледяные пальцы ее воли разжали хватку на моих венах и отцепились от костей. Я снова могла управлять своим дрожащим телом.

Отскочив от нее, я схватилась за горло.

– Кто вы? Как вы… это делаете?

– Слушай меня, Дочь Забытого, слушай внимательно. – Старуха подалась ко мне и ткнула в плечо. – Прекрати убегать от себя. Прекрати прятаться.

– Я ни от чего не пря…

– И прекрати принимать клятый порошок огнекорня.

Я снова застыла. Старуха не могла это знать. В принципе не могла. Она…

Я покачала головой, прогоняя эти мысли. Какой от них прок? До боли ясно, что моя мать скрывала больше, чем я предполагала. Мне нужно было выбраться отсюда, отыскать ее и покончить с секретами раз и навсегда.

Я попятилась от старухи, развернулась и побежала прочь, а ее насмешливый мелодичный голос летел вместе со мной по проулку.

«Когда Забытых кровь на очаги падет, порвутся цепи, – напевала старуха в моей голове. – Око за око требует старый долг, чтоб не остаться в ярме навеки».

Не решаясь оглянуться, я улепетывала от этой пугающей карги.

– Счастливого Дня сплочения, Дием Беллатор! – крикнула она. – Надеюсь, он не станет для тебя последним.

***

Прошло несколько часов, а мама домой так и не вернулась.

Ни отцу, ни брату о случившемся в тот день я не рассказала. Я думала только о маме, вопросов к ней с каждой секундой становилось все больше. Я сидела на крыльце нашего дома, ждала, когда она покажется на лесной тропке; ждала, чтобы наброситься на нее и утолить свое обострившееся любопытство.

Но мама не вернулась.

Мы тихо поужинали у камина – натужно улыбаясь, спорили о том, какой невинный пустяк мог ее задержать, но на каждый скрип резко поворачивали головы к двери.

После наступления темноты мы бродили по лесу за нашим домом и громко звали маму по имени. Теллер несколько раз прошелся по тропке, ведущей в Центр целителей, а отец обыскал более дикие участки леса. Я же осматривала береговую полосу, где мы с мамой часто собирали растения для медицинских снадобий.

Взгляд зацепился за свет далекого фонаря на лодке. Свет становился все ярче по мере того, как лодка приближалась, явно возвращаясь к берегам Люмноса. Странно, ведь на День сплочения запрещалось выходить в Святое море. Но поскольку солдаты Королевской Гвардии в данный момент нажирались во дворце, мерзкие личности всех мастей пользовались послаблением в соблюдении законов.

Мысли об этом терзали мне душу, когда я вернулась в пустой дом. Чуть позже ко мне присоединились папа и Теллер – оба помрачнели, когда их встретила лишь я одна.

Мама домой так и не вернулась.

На следующий день мы обошли всех соседей и друзей, надеясь, что кто-то из них приютил маму на ночь. Навестили пациентов, которых она лечила, – ни один из них не заметил ничего необычного. Перерыли мамины вещи в тщетной надежде на то, что она куда-то уехала. Прочесали улицы Смертного города.

Мы искали любую зацепку, чтобы найти ее. Живой или мертвой.

Так прошло несколько дней. Потом несколько недель. Потом несколько месяцев.

А мама… домой она так и не вернулась.

Глава 2

Шесть месяцев спустя

– Дием!

Это был не оклик, а, скорее, команда, жесткое требование, исключавшее любую реакцию, кроме беспрекословного подчинения.

У меня напряглись плечи. Этот не был голос знакомого мне спокойного человека с добрыми глазами, мозолистые руки которого крепко обнимали меня после трудного дня. Человека, хоть и не родного мне по крови, но ставшего мне лучшим отцом на свете.

Это был голос мужчины, которым он был прежде.

Голос солдата, который пробился на самый верх армии Эмариона и заслужил наивысшее для смертного звание благодаря исключительным лидерским качествам и героизму на поле боя. Голос воина, имя которого могло войти в легенду, не оставь он службу ради тихой жизни с нищей молодой женщиной и ее дикой малюткой-дочерью.

Это был голос командира, и он никогда не сулил ничего хорошего.

Теллер оторвал взгляд от книги и улыбнулся мне в бесячей манере младшего брата:

– И что же ты натворила на этот раз?

Я закатила глаза и зашнуровала высокие сапоги до конца:

– Что бы то ни было, уверена, отчасти в этом виноват ты.

Теллер улыбнулся еще шире. Он понимал, что я мелю чепуху. Братишка был самым послушным солдатом нашего отца. Если командир когда-нибудь его и отчитывал, то лишь потому, что Теллер из жалости брал на себя мою вину, чтобы избавить меня от очередной нравоучительной лекции.

– Ди-ем! – снова прогудел отец, угрожающе растягивая два слога моего имени. – Иди сюда немедленно!

– Тебе конец! – подначил Теллер.

– Постарайся не так сильно этому радоваться. – Я заплела длинные, до пояса, белокурые волосы в неряшливую косу и взяла оружейный ремень. Кожаные ножны стукнули меня по бедрам, и я щелкнула медной пряжкой. – Пойду, мне еще встреча с Морой предстоит.

Я понеслась по короткому коридору в согретую камином, обшитую деревом комнату, которая в нашем маленьком доме служила залом. Огибая опасно высокие стопки книг, стоящие практически в каждом углу, я перебирала события последних нескольких дней, но все равно никак не могла угадать, чем вызвана конкретно эта выволочка.

Если честно, поводы имелись.

Проскользив по полу пару шагов, я остановилась перед отцом и невинно улыбнулась, постаравшись, чтобы вышло максимально естественно.

– Дием здесь, командир!

Я ударила себя кулаком в грудь, изображая воинское приветствие.

Услышав это обращение, отец прищурился. Заранее определять, подогреют ли воспоминания его гнев или успокоят, всегда казалось делом неблагодарным. Сегодня мои шансы выглядели неубедительно.

– Ты принимаешь порошок огнекорня?

Я подавила желание съежиться.

– Да, – протянула я медленно и опасливо.

– Каждый день?

Я переступила с ноги на ногу. Разговор принимал скверный оборот.

– Ну… может, пару дней пропустила.

– Сколько дней ты его не принимаешь?

– Ну, дел было невпроворот. Домашних забот хватало, в Центре вечно бардак, а еще…

– Сколько дней, Дием. – Фраза прозвучала не как вопрос, а как приказ.

Я вздохнула и пожала плечами:

– Точно не знаю.

Отец сложил руки на груди и сильно нахмурился. Его лицо давно избороздили морщины, однако он все еще был сильным воином – загорелая кожа, огрубевшая за годы пребывания под эмарионским солнцем; крепкие, мускулистые плечи.

– А вот я знаю очень точно. Дием, ты догадываешься, откуда я так точно знаю?

Я сдержала язвительный ответ и, качая головой, сумела выдержать его взгляд.

– Оттого, что я нашел это. – Отец поднял маленький пузырек-полумесяц с порошком цвета крови. – Нашел я это в ящике для рыбалки. В том, который не открывали с тех пор, как я выходил в море десять дней назад.

На миг наш спор разыгрался в театре моего воображения. Я пожалуюсь, что от порошка мне тошно, что он путает мне мысли и притупляет эмоции. Отец возразит, что это необходимые побочные эффекты, а галлюцинации, с которыми борется огнекорень, – симптом болезни, унаследованной от родного отца, той самой, которая сделала мне в десятилетнем возрасте волосы белыми, а глаза серыми, – куда страшнее спутанных мыслей. Я обмолвлюсь, что не пью порошок уже несколько недель, а видения не вернулись. Отец заявит, что я веду себя необдуманно и опрометчиво и моя мать была бы разочарована.

Моя мать.

В такой паутине мне запутываться не хотелось.

Опыт подсказывал, что нужно обойтись малой кровью и сдаться. Но уже когда я опускала голову и изображала на лице покаяние, глубоко внутри меня раздался настойчивый голос – зов моего огненного темперамента.

«Борись!»

– Спасибо! – проговорила я, постаравшись, чтобы прозвучало максимально виновато. – Я обыскалась его. – Я потянулась, чтобы выхватить пузырек, но отец перехватил мою руку и стиснул запястье.

– Дием, я должен понимать, что могу тебе доверять.

Противоборствующие волны стыда и раздражения рвались на волю. Я отвела взгляд, гася обе.

– Знаю, тебе приходится нелегко с тех пор, как твоя мать… – Отец осекся, и я поняла, что он лихорадочно подыскивает нужное слово. Исчезла? Сбежала? Была похищена?

Похороны ей мы так и не устроили. Даже так и не признали, что она, возможно, мертва.

От нежелания смириться с неизбежным, наивности или глупой, слепой надежды мы убедили себя, что ее просто временно нет дома. Она отправилась в путешествие, о котором забыла рассказать. Навещает больного, которому понадобилось больше помощи, чем она рассчитывала. Скоро мы получим от нее письмо с бесконечными извинениями и подробным объяснением случившегося. Вот-вот она вернется домой.

Первые несколько дней я в это почти верила. Но теперь, когда прошло столько недель…

Нет, мы не говорили об этом. Проглоченная месяцами тишины, правда стала слишком болезненной.

– Нам всем приходится нелегко в ее отсутствие, – сказал отец.

«Борись!»

Он зазвучал снова, тот терзавший меня голос. Резкий ответ сложился у меня в груди, зубы стиснулись, чтобы его сдержать.

Папино лицо смягчилось.

– Ты столько помогала мне дома, а Мора рассказывала, что твоя работа в Центре целителей совершенно неоценима. Я вижу, как ты стараешься, и очень это ценю.

Передо мной был командир в действии. Человек, способный заметить готового сорваться солдата и вразумить его добрым словом и похвалой.

Как правило, способность отца манипулировать чужим самолюбием вдохновляла. А сейчас ловкость, с которой он применил ее ко мне, пуще прежнего расшатала мне нервы.

– Милая, я лишь беспокоюсь о твоем здоровье. Если болезнь вернется…

– Я в порядке, – резко перебила я. – Извини. Я приму лекарство сегодня.

– Ты по какой-то причине перестала принимать огнекорень?

Мои мысли метнулись к черноглазой старухе в темном проулке.

– Я… Просто у меня голова шла кругом.

– Как тот пузырек оказался в моем ящике для рыбалки?

«Потому что, как только соберусь с духом, я планирую взять нашу лодку и утопить пузырек в Святом море».

– Я занесла ящик в дом на прошлой неделе. Наверное, тогда пузырек и упал в него. – Я заставила себя улыбнуться как ни в чем не бывало. – Мне правда пора идти, не то мы с Теллером опоздаем.

Тяжелый выдох отца ясно показывал, что эта байка его не убедила, но мою руку он выпустил.

Я почти дошла до двери, когда его голос зазвучал снова:

– Дием!

Я поморщилась и, вскинув брови, глянула через плечо.

– Я тебя люблю.

Моя раздражительность растворилась в его нежных словах. Этот чуткий, благородный мужчина, столько лет жертвовавший всем ради меня и моей матери, истинной причиной моей злости не был. Я отчаянно старалась об этом не забывать.

– Я тоже тебя люблю. – Я замолчала, потом, подмигнув, добавила: – Люблю вас, командир.

Отец громко хохотнул, потом махнул мне рукой: иди, мол. Я схватила сумку и выбежала за порог, пока он не передумал.

Наш дом – простое строение, спрятавшееся у болотистого залива, который петляет на запад от моря в центре атолла Эмарион. Отец построил его с нуля, мечтая о тихом пристанище в относительной дали от любопытных глаз. На то, чтобы избавиться от болотной растительности, ушли месяцы, но за то время отец с матерью создали идиллический оазис в его нынешнем виде, сияющий бриллиант в грязной луже.

Этот дом всегда был моим островком безопасности, полным воспоминаний о том, как мы с мамой сидели на крыльце и готовили настойки; как мы с отцом выходили в море и рыбачили; как мы с Теллером носились по лесу, окружающему наше жилище, словно щит.

Но за последние несколько месяцев родные стены стали казаться пустыми. Лишенными сути.

– Так он наконец понял, что ты перестала пить порошок? Сколько уже ты не пьешь его, месяц?

Я шикнула на брата, нервно убедившись, что отец вне пределов слышимости.

– Не понимаю, о чем ты.

Теллер закатил глаза и зашагал по лесной тропе рядом со мной.

Я опасливо посмотрела на брата:

– Так ты знал?

– Конечно знал. Ты стала другим человеком с тех пор, как перестала его принимать.

– Неужели?

– Да, – ответил Теллер, и по его голосу стало ясно, что он еще преуменьшил. – Странно, что отец так долго не замечал.

Несколько минут мы шли молча, слушая, как под ногами хрустят упавшие ветки и мертвые осенние листья.

– Что значит, я стала другим человеком?

– Если скажу, обещаешь не злиться на меня за это?

– Нет.

Теллер фыркнул:

– Вот тебе отличный пример.

Я остановилась и, повернувшись к Теллеру, сердито на него посмотрела:

– Объясни.

– Ты злая. Унылая. Топаешь по дому, огрызаешься в ответ на простые вопросы, относишься ко всем как к врагам.

Теллер не ошибался. В последнее время гнев жег меня каленым железом, а фитиль моей вспыльчивости стал пугающе коротким.

Поначалу я приписывала это отсутствию мамы, но ведь она пропала несколько месяцев назад.

А мое состояние изменилось за несколько недель после отказа от огнекорня. Разум прояснился, ничто больше не притупляло остроту эмоций, и несправедливости мира теперь донимали меня так, что игнорировать их становилось все сложнее.

Ехидные замечания от одноклассников Теллера. Шушуканье горожан. Насилие и холодное бездушие стражи Потомков.

Всю жизнь я пыталась убедить себя, будто не переживаю из-за слов и действий других людей, но вот туман рассеялся, и я понемногу поняла, что очень даже переживаю. И что мне надоело изображать спокойствие.

Я нахмурилась, когда мы снова зашагали по исхоженной тропе.

– Собираешься меня отчитывать? Хочешь, чтобы я снова стала тихой, послушной Дием?

– Да ты в жизни ни тихой, ни послушной не была. – Теллер толкнул меня плечом. – И я доверяю твоему здравомыслию. Ты – одна из лучших целительниц королевства. Мать об этом позаботилась. Раз считаешь, что огнекорень тебе не нужен, значит, понимаешь, что делаешь.

В груди потеплело, но я проворчала:

– Хоть один член моей семьи мне доверяет.

– Отец доверяет тебе. Он просто беспокоится. Мы оба о тебе беспокоимся.

– Я в порядке, клянусь. Если симптомы вернутся, я снова начну принимать порошок. – Я вздохнула, взяла Теллера под руку и притянула к себе. – И ты прав. За последнее время я обозлилась. Только не знаю, из-за огнекорня это или… – Я неопределенно повела рукой, показывая на окружающий мир. – Из-за всего.

– Понимаю. – Голос Теллера стал тише. – Думаешь, мы еще ее увидим?

Мне хотелось сказать «да». Хотелось заверить братишку, что все будет хорошо и это лишь временная заминка в нашей скучной во всех иных отношениях жизни.

А еще больше мне хотелось верить в это самой.

Но у меня никогда не получалось врать Теллеру, даже если правда казалась невыносимой.

– Не знаю, – честно ответила я. – Я всегда думала, что почувствую сердцем, если ее не станет. И отец уверен, что она где-то рядом. Исчезнуть, не попрощавшись и не оставив письма… – Я зажмурилась, чтобы подавить страх, проникающий в мысли. – У мамы всегда были секреты, но такое необычно даже для нее.

– А твое расследование ни к чему не привело?

Я напряглась.

– Не сказать, что «ни к чему». Я выяснила, что за неделю до исчезновения она посещала дворец чаще обычного. Один из членов королевской семьи заболел, и ее вызывали почти каждый день. Теперь вместо мамы туда ходит Мора, но она клянется, что ничего странного не видела и не слышала.

– А что насчет Потомка, разговор с которым ты подслушала?

Перед глазами мелькнул образ из памяти – мрачные черты, шрам, пронзительные глаза, глубокий голос. Его лицо я видела всякий раз, когда закрывала глаза, а стоило вниманию рассеяться, слышала бархатный шепот.

Все это время я отчаянно искала его след, надеясь, что он может знать что-нибудь, что угодно, что поможет поискам мамы.

Я допустила ошибку, расспрашивая горожан. Услышав, что моя мать пошла за красивым Потомком в Райский Ряд, они только смотрели с презрением. Слухи о том, что она забеременела не от мужа и от стыда сбежала, вскоре после моих расспросов распространились как пожар.

Я еле сдерживала гнев, когда вспоминала об этих слухах. Смертные жительницы города и правда часто попадали под действие чар прекрасных мужчин-Потомков, что обычно заканчивалось разбитым сердцем и позором. Но моя мать никогда не оказалась бы в их числе – по целой тысяче причин.

– Я еще не разыскала его, – процедила я сквозь зубы. – Но я не сдаюсь. Теллер, я найду маму.

– Я тебе верю. Если кому-то под силу ее найти, так это тебе.

Мы снова зашагали в тишине. Воздух вокруг нас словно потяжелел от гнетущей неизвестности. Стало сложно дышать.

– Знаешь, тебе не обязательно провожать меня в школу. – В обычно мягком голосе Теллера зазвучали резкие нотки, и я подумала, что моя новообретенная раздражительность передалась ему. – Я не ребенок. И уже давно бы закончил обучение, если бы учился со смертными.

– Не хочу я быть той, кто отправляет своего любимого брата…

– Единственного брата.

– …своего умнейшего брата в логово льва в одиночку. Мало того что ты единственный смертный в академии Потомков, ты еще и в десять раз сообразительнее любого из этих голубоглазых гаденышей. И они это знают. Если у них есть хоть одна извилина, то они должны сразу после выпуска сгрести тебя в охапку и отправить в один из шикарных исследовательских институтов Софоса.

– Если они дадут мне выпуститься, – буркнул Теллер.

– Почему бы и нет?

Теллер отвел взгляд, пряча глаза.

Я схватила его за руку и заставила посмотреть на меня:

– В чем дело, Теллер?

– Да ладно тебе, Ди! – фыркнул он. – Знаешь ведь, какой уговор. Мать служит королю как дворцовая целительница, а мне разрешают учиться в академии Потомков.

– И что?

– И то, что она больше не служит королю.

– Ее место заняла Мора. У них по-прежнему есть целитель. Им не все равно, кто он?

Теллер пожал плечами, не сводя темно-карих глаз с горизонта:

– Им, может, и все равно. Но Море, думаешь, нравится служить во дворце бесплатно? Дием, у нее есть семья, о которой нужно заботиться. Я не могу вечно просить ее об одолжении.

У меня поникли плечи. Я настолько увязла в злости и жалости к себе, что даже не задумалась о последствиях великодушия Моры.

Теллер наконец встретил мой взгляд и решительно расправил плечи:

– Может, это и к лучшему. Академию я ненавижу, а раз мамы нет, я должен работать, чтобы…

– Нет, – перебила я. – Если… когда мама вернется, она голову мне оторвет за то, что я позволила тебе бросить академию.

– Но…

– Тебе всего год остался. Позволь пока решать проблемы мне.

– Дием…

– Тел, я не позволю тебе упустить шанс выбраться из этой дыры!

– Дием, послушай…

Нашу перебранку прервал беззаботный голос:

– Ты до сих пор не понял, что великую Дием Беллатор не переспоришь?

Я усмехнулась. Теллер застонал.

– Спасибо, Генри, я годами ему это талдычу, – поблагодарила я молодого человека с дикой копной волос, направлявшегося к нам с самодовольным видом.

Генри обнял меня за плечи и улыбнулся Теллеру:

– Что бы то ни было, послушай моего совета и признай поражение. Она неумолима, особенно в том, что касается тебя, малыш.

– Я не малыш, – ощетинился Теллер. – И тебя это вообще не касается.

Я обвила рукой талию Генри и стиснула его, беззвучно умоляя не вмешиваться.

Теллер превращался из подростка в мужчину и взросление переживал болезненно. Смертные заканчивали обучение в четырнадцать и вскоре после этого начинали самостоятельную жизнь. Шесть лет назад я и сама начала помогать маме в Центре целителей. А вот в престижной академии Потомков, где учился Теллер, образование длилось до восемнадцати лет, а самых одаренных приглашали в Софос, Королевство Искры и Мысли, где учились до середины третьего десятка.

К семнадцати смертные сверстники Теллера уже несколько лет жили взрослой жизнью, а его одноклассники-Потомки только стояли на пороге взросления. Одной ногой в мире смертных, другой – в мире Потомков, наполовину юноша, наполовину мужчина – я понимала, что Теллеру трудно найти свое место.

От постоянных шуточек Генри брату становилось только хуже. Генри, будучи единственным ребенком в семье, возомнил себя ответственным за нас, что Теллеру никогда не нравилось.

Генри поднял свободную руку, изображая капитуляцию:

– Простите, дела семейные. Буду держать язык за зубами.

– Это вряд ли, – пошутила я, но, когда мы свернули на главную дорогу в Смертный город, посмотрела на Генри с признательностью.

– Как дела в академии? – спросил Генри Теллера. – Наши магические владыки относятся к тебе с добротой и уважением?

От столь откровенного сарказма Теллер наморщил нос:

– Они обсуждают лишь то, кто сядет на трон, когда помрет король. Даже ставки делают. Король на смертном одре, а они кружат над ним, как стервятники.

– На смертном одре? – нахмурилась я. – Король умирает?

– Так ты не слышала? – Теллер аж рот раскрыл от изумления. – Дием, он болеет уже несколько месяцев. По слухам, сейчас он при смерти. Лежит на кровати, смотрит в потолок и ждет конца.

– Как печально, – пробормотала я, вспомнив множество пациентов в таком же состоянии, которых мне доводилось лечить.

Теллер не сводил с меня странного взгляда, и я изогнула бровь:

– Что такое?

– Ты не знала? Серьезно?

– Откуда бы?

– Его лечила наша мама.

– Наша мама? – Я захлопала глазами. – Она лечила короля Ультера?

Лицо Генри стало таким же странным, как у Теллера.

– А что, по-твоему, она каждый день делала во дворце?

Я покачала головой:

– Ерунда какая-то. Если король так плох, почему не вызвали Потомка из Фортоса? Он бы сделал куда больше, чем смертная целительница.

– Ты же знаешь, что за пределами родного королевства Потомки не могут использовать магию, – напомнил Теллер.

– А ты не хуже меня знаешь, что при желании монархи могут обойти любое правило, – парировала я, и Генри одобрительно хмыкнул.

Теллер пожал плечами:

– Может, целитель-маг тут бессилен. Преподаватель законов монархии говорит, что порой магия Сплочения сама решает, когда королевской власти пора перейти в другие руки, даже если нынешний монарх молод и здоров.

– В таком случае почему бы не поразить короля насмерть? – спросила я. – Обрекать его на медленное, многомесячное угасание кажется ненужной жестокостью.

– Может, магия так же порочна и бездушна, как и те, кто ею владеет, – пробормотал Генри, и я вздрогнула: так холодно прозвучал его голос.

Генри плотнее прижал меня к себе и стиснул плечо.

Генри не просто не любил Потомков – он их ненавидел и презирал. Порой ночью мы с ним лежали на берегу залива, смотрели на звезды, и Генри рассказывал о своей мечте. Мол, в один прекрасный день Эмарион освободится от Потомков и их магии и станет единым, совсем как много лет назад. Я всегда слушала вполуха – фантазия есть фантазия, – но в последнее время Генри говорил об этом с особым блеском в глазах, с твердой верой, что этот день настанет и мы до него доживем.

– Так Потомки и впрямь не имеют понятия, кто будет следующим монархом? – спросила я.

– Ни малейшего, – ответил Теллер. – В теории магия выбирает самого сильного Потомка, вот только измерение их силы – скорее искусство, чем наука. Одни Потомки способны на эффектные трюки, но быстро выдыхаются. Другие способны на сущие мелочи, зато силу удерживают бесконечно долго, даже во сне.

– И кто лидирует?

– Принц Лютер, племянник короля. Он обладает невероятной силой, как ее ни измеряй. Он один из немногих Потомков Люмноса, владеющих и магией света, и магией тени.

Генри, шедший рядом со мной, ощутимо напрягся и сбился с шага, но ничего не сказал. Я вопросительно на него взглянула:

– Ты знаком с ним?

Генри поджал губы:

– Он изредка появляется в городе. Крадется по улицам, собирает информацию – как по мне, так ничем не лучше шпиона Умброса.

Я посмотрела на брата:

– А ты с ним знаком?

– Нет, но его сестра, Лили, в моем классе. То есть принцесса Лилиан. Она… очень милая. – Даже если бы щеки брата не покрылись пятнами румянца, небрежное упоминание имени принцессы его выдало бы.

– Очень милая, да? – подначила я. – А еще Лили… настоящая красавица, да? – Моя обвиняющая улыбка растянулась от уха до уха.

Теллер зло на меня зыркнул:

– Она из Потомков. Они все настоящие красавцы.

– Попробую выразиться иначе. Стоит ли мне поймать Лили и пригрозить, что подмешаю ей в утренний чай розовый паслен, если она разобьет сердце моему младшему братишке?

– Пламя пламенное! – зашипел Теллер и судорожно огляделся по сторонам: не подслушивает ли кто. – Тебе жить надоело? Нельзя направо-налево угрожать убийством члену королевской семьи!

– Я не говорила, что убью ее, – дерзко парировала я. – В правильной дозировке розовый паслен вызывает лишь безумие, легкое и временное.

– Дием, это ничуть не лучше!

– А что? Когда-то розовый паслен называли божьим рогом, ведь те, кого он не убивал, утверждали, что способны беседовать с богами. – Я не смогла сдержать ухмылку: так раздраженно застонал братишка. – Только представь, красотка Лили смогла бы всласть поболтать с самой богиней Люмнос, своей прабабкой.

– Я пойду, пока меня не казнили по вашей милости. – Теллер рванул от нас к красивым кованым воротам академии Потомков. – Пожалуйста, постарайтесь не обсуждать прилюдно то, как лучше убить члена королевской семьи.

– Мы подумаем об этом, – весело проговорила я и помахала брату рукой.

Генри широко улыбнулся:

– Но ничего не обещаем.