Текст книги "Искра вечного пламени"

Автор книги: Пенн Коул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

Если скажу «нет», понадобится слишком многое объяснять. Объяснять, что мне запрещено навещать пациентов во дворце; что мне нельзя доверять пациентов-Потомков, особенно короля.

Я растянула губы в улыбке:

– Быстрый осмотр проведу.

Лютер дал мне минуту, чтобы я могла надеть сапоги и, к моему огромному удивлению, ножевой ремень, который он забрал у женщины-стража. Даже кинжал Брека оказался привязан к обычному месту у меня на голени. Я посмотрела на кинжал, гадая, не сам ли принц его туда прикрепил, и по ноге словно побежала горячая лава.

Я обдумывала массу колких комментариев о правилах ношения оружия во дворце, но Лютер смотрел на меня с такой спокойной искренностью и даже протягивал руку, чтобы поддержать, стоило мне пошатнуться, что не хотелось нарушить непринужденный мир, каким-то образом воцарившийся между нами. Я прошла за Лютером по коридору и через железную дверь королевских покоев, где двое стражей поклонились ему и зыркнули на меня, вне сомнений, вспоминая мой последний приснопамятный визит. Я растянула губы в приторной улыбке, хоть и без обычной едкости. Слишком эти стражи напоминали тех, кому я помогала минувшей ночью; тех, чьи душераздирающие стоны до сих пор звучали у меня в ушах.

Едва мы вошли, покои огласил пронзительный вопль Соры, теперь звеневший куда громче и ближе, чем раньше.

Мой взгляд упал на дальнюю стену с рядом широких арок. Во время моего прошлого визита двери в проемах были закрыты, а сегодня оказались распахнуты. Газовые занавески трепетали на утреннем ветерке, а за ними мелькали оперенные крылья и мощное, покрытое шерстью тело, развалившееся на каменной террасе.

– Это?..

Лютер проследил за моим взглядом и кивнул:

– У Соры насест на террасе, чтобы монарх всегда имел к ней доступ, на случай, если она понадобится.

Словно услышав свое имя, гриверна просунула свою шипастую драконью голову за тонкие занавески. При виде меня черные щелки-зрачки расширились.

Почти неосознанно я направилась к ней, влекомая той же странной тягой, что прежде. Ноздри гриверны раздулись, когда она вытянула шею и обнюхала меня. Моя рука поднялась к ее морде, клыкастая пасть открылась с глухим рыком и…

– Нет, Дием! – Лютер бросился ко мне и крепко обхватил руками талию.

Не размыкая тисков, он повернул меня, вклинившись между мной и гриверной.

– Не надо, – предупредил он меня, слегка запыхавшись. – Если нападет, лишь король сможет приказать ей остановиться.

Я хотела возразить, но слова растворились под судорожной хваткой его рук, под теплом его кожи, под внезапной близостью его лица к моему и под отчаянием в его чертах. Точно так же он смотрел на меня, когда обваливалась крыша оружейного склада, – словно мог потерять нечто важное. Нечто ценнее того, что он или я были способны осознать в полной мере.

Лютер ослабил хватку, но меня не выпустил.

– Блаженный Клан! – выругался он, вглядываясь мне в лицо загоревшимися глазами. – Вы что, вообще ничего не боитесь?

Я очень даже боялась того, как пылали мои нервные окончания; как кровь приливала ко всем многочисленным точкам соприкосновения наших тел.

А еще сильнее я боялась того, что не могла уговорить себя отстраниться.

Через плечо Лютера я посмотрела на гриверну, золотой взгляд которой упал на спину принца – туда, как я внезапно догадалась, где мои руки цеплялись на него так же крепко, как его руки за меня.

Чудовище наклонило голову набок, и негромкое урчание, доносившееся из его горла, прозвучало чуть ли не обвиняюще.

Я наскребла достаточно самоконтроля, чтобы вырваться из объятий Лютера. Лицо пылало, я не могла смотреть в глаза ни принцу, ни гриверне.

Король Ультер выглядел практически так же, как во время моего предыдущего визита, – неподвижно и мирно лежал под высоким балдахином своей кровати. По привычке я взяла инициативу в свои руки – решительно шагнула к пациенту, едва не споткнувшись о Лютера, который остановился преклонить колени в знак уважения. Я поймала себя на том, что неловко копирую его, хотя заметила тень улыбки на склоненном лице Лютера.

– Извините, – буркнула я. – Формальные приветствия обычно не слишком волнуют моих бесчувственных пациентов.

– Знаете, протокол существует не просто так, – отозвался Лютер, когда мы оба поднялись. – Он проводит границу между ролью находящегося на государственной службе и личностью того, кто на ней находится. Он помогает понять, что Его Величество король Ультер Люмносский и Ультер Корбуа, дядя, брат и друг – два совершенно разных человека. Это не просто – как же вы выразились вчера ночью? – «вычурный говно-титул».

Я зыркнула на него:

– Продолжайте себя убеждать, ваше высочество.

– Трудно поверить, как непривычно мне слышать от вас такое обращение, – пробормотал Лютер, заставив меня громко, от души рассмеяться. От моего смеха принц напрягся, в его лице вспыхнуло что-то нечитаемое.

Я подошла к королю и присела на край его кровати, наблюдая, с каким трудом, судорожными рывками, поднимается и опускается его грудь. Теперь, приблизившись, я со страхом отметила, насколько ухудшилось состояние короля – кожа посерела и истончилась, тело периодически дергалось от спазмов.

Я осторожно прижала ладонь к его щеке и с досадой обнаружила, что она холодная и липкая вопреки сильному теплу покоев, освещенных пламенем камина. Прикосновение к сонной артерии подтвердило, что пульс слабый, словно каждый удар сердце выдавало с большой неохотой.

 – Все почти кончено? – тихо спросил Лютер.

Я кивнула:

– Думаю, да. Хотелось бы чем-то вас обнадежить, но мы с Морой практически ничем не сможем ему помочь.

Лютер подошел к другой стороне кровати и сел к королю. Он прижал ладонь к дядиной груди и уставился на него с не вполне понятной мне тревогой.

– Вы были близки? – спросила я.

– Это… непростой вопрос.

Лютер стиснул зубы, и на лицо легла обычная каменная маска. В любой другой день я проворчала бы под нос, что так обрывать неприятные разговоры грубо, и сдалась.

Но сегодня его панцирь казался скорее стеклянным, чем стальным. Если смотреть достаточно долго и достаточно глубоко, если сосредоточить внимание не на притворном безразличии, которое он излучает, а на спрятанной за тенями правде…

Я накрыла ладонью ладонь принца, лежащую на груди у короля.

– Расскажите, – настойчиво попросила я.

Лютер немного раздвинул и согнул пальцы, и мои легли между ними; наши руки скорее переплелись, чем соприкоснулись.

– Мои дядя и отец были довольно близки, – медленно начал Лютер. – Когда Ультер стал королем, отец посвятил себя его правлению. Меня даже назвали в его честь. Но потом… ситуация изменилась. – На лбу у Лютера залегла складка. – Дядя взял меня под свое крыло, когда я был совсем мал. Он стал мне отцом больше, чем мужчина, который меня зачал. Это принесло разлад в нашу семью, но никогда не отпугивало Ультера. Пожалуй, он был единственным человеком в королевстве, который не мог получить от меня никакой выгоды, но относился ко мне лучше всех остальных.

Маска стоика держалась на Лютере крепко, но голос пронизывало душераздирающее одиночество. Я поняла, что быть наследником трона – значит держаться обособленно и вечно думать, сколько в любых отношениях искренности, а сколько желания застолбить себе положение с расчетом на будущую выгоду.

– Но? – настойчиво спросила я.

– Но… мы соглашались не во всем.

Я ждала продолжения, но на сей раз его слова иссякли, оставив тревожное, сумрачное выражение на лице. Большой палец Лютера скользил по моей кисти, и я гадала, понимает ли Лютер, что делает.

– После его смерти корона перейдет к вам?

– Это неизвестно.

– Но все думают, что к вам, да? Она переходит к самому могущественному из Потомков, а это и есть вы?

– Наше могущество не так легко оценить.

Я закатила глаза:

– Лютер, я никчемная, ни над чем не властная смертная, можете избавить меня от ложной скромности.

Принц снова засмеялся, его пальцы сжали мою кисть.

– Да, ожидается, что корона перейдет ко мне.

Представить Лютера на завидном месте своего дяди было несложно. Он уже держался с авторитетностью монарха и мог не говорить ни слова, требуя подчинения одним своим представительным видом. А в гневе был однозначно страшен. Не верилось, что многим хватит смелости – или дурости – рисковать, вызывая его ярость.

Разумеется, исключая присутствующую здесь меня.

Но добротой Лютер тоже обладал, как ни претило мне это признавать. Он ни разу не наказал меня за дерзость, а к целителям относился с бо́льшим уважением, чем любой другой Потомок. Он даже предложил направить помощь нуждающимся семьям Смертного города, но я отвергла его предложение из мелочного желания досадить, о чем сейчас вспоминала, сгорая от стыда.

– А каким королем собираетесь стать вы? – спросила я. – Таким, как Ультер?

Лютер слегка наклонил голову набок:

– Вы считаете его плохим королем?

Я сильно прикусила язык. Пожалуй, лучше не разражаться тирадой об ужасах политики короля Ультера в присутствии человека, только что назвавшего его вторым отцом.

Я пожала плечами:

– Не забывайте, я ничтожная, ни над чем не властная смертная. Что я могу знать о мире королей?

– Ответьте мне, – попросил Лютер, копируя мою недавнюю настойчивость.

Его пальцы обхватили мои, и на сей раз не было сомнений в том, что это сделано нарочно.

– Будьте честны, – велел он.

Мой вздох мало чем отличался от стона. Ужасная затея, за которую я почти наверняка поплачусь жизнью. Но в глазах Лютера читались совершенно неподдельный интерес и готовность слушать, порожденная искренним любопытством, а не желанием обвинить. Да и вдруг я больше никогда не получу возможность высказать все будущему королю Люмноса?

– Он совершал плохие поступки, – наконец проговорила я. – Принимал плохие законы.

– Например?

Я переступила с ноги на ногу:

– Законы, которые вредят детям.

– Законы о размножении, – предположил Лютер.

Я кивнула.

– По-вашему, те законы нужно отменить?

– По-моему, ни один ребенок не должен умирать из-за того, кто его родители.

– Даже если такой ценой мы можем сохранить наше королевство сильным?

– Если гибель невинных – цена, которую мы готовы заплатить, то мы не заслуживаем права быть сильными.

Лютер ничего не ответил, хотя в глазах у него загорелся голубой огонек. В воцарившейся тишине мы оба снова переключили внимание на короля.

Вопреки моему отношению к Ультеру, его приближающаяся смерть затронула чувствительную струнку в моей душе. Я стала гадать, есть ли у него дети или внуки. Сидят ли они когда-нибудь с ним, как сейчас я. Обнимают ли они его, ждут ли с тревогой боли, которая нахлынет после его ухода. Способны ли жестокие сердца Потомков на такие чувства?

Я вырвала ладонь из руки Лютера, стараясь не думать о том, какого колоссального волевого усилия потребовало это простое действие. Пальцам тут же стало слишком холодно, слишком одиноко, и я нашла им занятие – убрала волосы королю с глаз и поправила край ночной сорочки там, где ткань сбилась и врезалась ему в кожу.

– В последнее время вы не приходили во дворец вместе с Морой, – проговорил Лютер.

– Я брала перерыв.

– Почему?

Я изогнула бровь:

– Нужно напоминать, что случилось во время моего последнего визита во дворец?

– Справедливое замечание. Приказам вы следуете поразительно плохо.

– Спасибо, – сказала я сухо.

Лютер улыбнулся:

– Зато хорошо выполняете свою работу.

Щеки залились румянцем ложной скромности, и я с презрением подумала, что могла создать впечатление девицы слишком застенчивой, чтобы знать свои достоинства. Застенчивостью я не страдала совершенно и прекрасно знала, что я хорошая целительница. Я просто не заслуживала быть хорошей целительницей.

– Так и есть, – настаивал Лютер. – Я видел, как вы успокоили мою сестру, когда ей было страшно, и как вы рассмешили моих маленьких кузенов, когда им было больно. Вы отнеслись к ним по-доброму вопреки невежливости их матерей. – Принц кивнул на своего дядю. – Я вижу, как вы сейчас осматриваете короля, притом что его не любите. Почти каждый ваш визит во дворец мои стражи вас задирали, а вы отчитали меня за то, что я ранил их. Вы попытались с боем прорваться в горящее здание, чтобы спасти их.

Я отвернулась, не в силах вынести уважения, с которым Лютер на меня смотрел, – совсем как Генри в день, когда я выкрала документы из дома Бенеттов.

В день, когда я обрекла погибших вчера Потомков на их участь.

Лютер вытянул шею, пытаясь перехватить мой взгляд.

– По-моему, у вас редкий дар видеть внутренний облик людей, а не только внешний.

– Если бы вы знали меня лучше, то, наверное, думали бы иначе, – тихо сказала я. Ничего больше я раскрыть ему не осмеливалась.

Возникла долгая пауза, во время которой Лютер не сводил с меня внимательных глаз.

– Дием… во время вашего последнего визита сюда, в день, когда вы убежали из этих покоев… Что вы искали на самом деле?

Плечи напряглись, но я заставила руки продолжать двигаться, а лицо – принять безразличное выражение.

– Я же объясняла вам, что оставила сумку в фойе.

– Вы выполняли задание Хранителей?

Кровь застыла у меня в жилах.

– Мне известно, кто они, – продолжал Лютер. – Знать, что происходит в этом королевстве, – мой долг, а они действуют не так скрытно, как им хочется думать.

Я медленно подняла голову и посмотрела Лютеру в глаза. Волосы у меня на затылке встали дыбом: из его взгляда исчезла вся мягкость, осталась лишь жестокая, непоколебимая неподвижность. Разговор принимал опасный оборот.

– И мне доподлинно известно, что нападение на склад – их рук дело.

Смертельно опасный поворот.

Казалось, воздух в покоях взорвется, стоит проскочить искре, поэтому я стиснула зубы и задала вопрос, который терзал мое сердце с того рокового полудня.

– Где моя мать? – процедила я.

Лютер невесело рассмеялся:

– А я гадал, когда вы решитесь спросить меня об этом.

– Что вы с ней сделали? – прошипела я.

– Я ничего с ней не делал, – ответил он, судя по тону, едва не оскорбленный моим обвинением. – Что вы искали во дворце?

Градус эмоций поднялся, поэтому, сжимая руки в кулаки, поднялась и я.

– Не пытайтесь отрицать! В день, когда пропала моя мать, я видела, как вы с ней ругались. Я знаю, что она грозила предать огласке какой-то ваш секрет, и вы сказали…

Лютер прищурился:

– Так вы не знаете, что это за секрет?

– А если бы знала, вы и меня заставили бы исчезнуть?

В глазах Лютера полыхнуло что-то темное. Он стремительно обошел кровать и двинулся на меня. Моя рука метнулась к висящему на боку кинжалу, и я, попятившись, врезалась в большой деревянный комод.

Лютер остановился и поднял ладони:

– Уверяю вас, между вашей матерью и мной ничего не произошло, о каких бы ужасах вы ни думали.

– А что произошло?

Лютер смотрел на меня, беззвучно двигая челюстью.

– Что произошло, Лютер?! – Теперь я едва не орала.

В дверь покоев громко постучали.

– Войдите! – рявкнул Лютер, по-прежнему глядя мне в глаза.

Вошли два стража, оба настороженно поглядывали на меня. Один приблизился к Лютеру и что-то шепнул ему на ухо. Тот тихо выругался, повернулся к стражу, и они перекинулись парой неслышных мне фраз.

Лютер двинулся к двери, второй страж последовал за ним.

– Мне нужно решить один вопрос. Ждите здесь. На этот раз никуда не убегайте. Вам ясно, мисс Беллатор?

Мисс Беллатор. По какой-то причине это меня уязвило.

– Вы оставите меня наедине с королем? – спросила я.

Два стража смотрели на Лютера с изумлением, будто собирались задать ему тот же вопрос.

– Я оказываю вам доверие. Не заставляйте меня об этом пожалеть.

Дверь захлопнулась, оставив меня и мои кинжалы наедине с королем Люмноса.

Глава 29

Целую минуту я таращилась на закрытую дверь.

Хотелось то ли дождаться Лютера в главной гостиной, то ли уговорить стражей проводить меня в фойе, то ли даже сдать им оружие до возвращения принца.

Пламя пламенное, неужели я и впрямь настолько отчаялась?

Странно не доверять собственному сердцу. Скорее всего, я в принципе не способна убить короля. Если вчерашняя ночь что-то мне доказала, так это то, что для убийств у меня кишка тонка.

Если честно, я больше не знала, как я к чему отношусь.

Месяц назад я ни в чем не сомневалась. Передо мной стояли четкие, достижимые цели.

Найти свою мать. Оставить Теллера в академии. Служить дворцовой целительницей. Помогать Хранителям.

Может, я была не слишком довольна своим местом в мире, но, по крайней мере, знала, где оно и кто я такая.

А сейчас будущее казалось темным, туманным и зловещим, грозя задушить, если я не найду выход.

Сейчас будущее казалось… пустым.

В детстве, когда я расстраивалась, мама закутывала меня в одеяло и мы сидели у камина с глиняными чашками горячего сладкого чая. Мама рассказывала мне истории о старом Эмарионе, о временах до Клана и его губительного правления; истории, которые передавались из уст в уста, от поколения к поколению после того, как Потомки сожгли все написанные смертными книги, до которых смогли добраться.

У мамы был красивейший голос. Мелодичный, сильный, полный уверенности и пропитанный таинственностью всех ее секретов. Но тех, кто находился рядом, она могла очаровать даже молча.

Но при всем великолепии она оставалась моей мамой. Женщиной, которая успокаивала меня после кошмарных снов, кормила супом и гладила по голове, когда я болела. Во времена, когда мир погружался во мрак и я не знала, куда идти, она была моим маяком.

Для всех она была Орели Беллатор, а для меня просто мамой. И я скучала по ней. Боги, как же я по ней скучала.

Я вытерла со щек слезы, радуясь тому, что хоть сейчас меня никто не видит. К постели короля я возвращалась опасливо, как дикий зверь, который приближается в лесу к другому такому же зверю, не зная, кто страшнее.

Подобно Лютеру, король своим присутствием источал могущество. Да, ослабшее, но все равно впечатляющее. Каково быть самым влиятельным человеком королевства? Каково знать, что у тебя есть не только полномочия, но и возможность казнить и миловать одним движением пальца?

Но сейчас он был не устрашающим потомком богов, а просто умирающим стариком. Одиноким умирающим стариком.

Тело короля свело судорогой, потом еще раз. Веки легонько трепетали, словно ему снился сон. Он быстро дышал – слишком быстро и слишком поверхностно. Ультеру осталось совсем немного.

Я взяла короля за руку и положила ладонь ему на запястье, пульс к пульсу. Это был старый целительский прием: когда ни одно лекарство не помогает, ласковое прикосновение порой способно убедить умирающее сердце биться сильнее и быстрее, в такт с сердцем близкого человека. К родным и близким Ультера я, возможно, не относилась, но в данный момент только мы друг у друга и остались.

Я легонько сжала его запястье и прошептала слова Обряда Концов:

Окончен твой век, пусть свершится обмен.

Отдай счастье жизни за мир, человек.

Не бойся, когда мрак развеется,

Уйдет вся боль, давай надеяться.

Все тайны судьбы отворятся лишь тем,

Чьи души покорятся.

В любви и покое бей челом, и святой наш псалом

Поможет душе обрести новый дом.

Едва последнее слово слетело с губ, между нами пробежал электрический разряд, от которого волоски у меня на руках встали дыбом.

Узловатые пальцы короля схватили мои. Ни слабым, ни хрупким Ультер больше не был – его хватка сковала меня стальными наручниками.

Король открыл глаза, уже устремленные на меня, словно он наблюдал за мной даже во сне. Глаза цвета темной лазури. Пугающе ясные. Осмысленные.

Нет, не просто осмысленные. Он не просто смотрел на меня – он видел меня насквозь.

– Ты… Ты наконец пришла, – проговорил Ультер хриплым от истощения голосом.

Я отшатнулась и дернула рукой, безуспешно пытаясь вырваться из тисков.

– Нет… извините. Я… пожалуйста, отпустите меня.

– Они предупреждали, что ты придешь за мной.

– Что? Кто?

– Они сказали, что твоя кровь разрушит наши основы и сметет наши границы.

– Тш-ш-ш! – шепнула я, стараясь погасить его вспышку. Бедняга, похоже, просто бредил. – Все хорошо, я вас не обижу.

Кожа Ультера засияла неестественным светом. В дюйме над его головой возникло дымчатое черное кольцо из шипастых побегов, внутри и снаружи испещренное мерцающими звездами. Оно поднималось к точке высоко надо лбом короля. Потрясающее, воздушное изделие, созданное не из осязаемых материалов, а из самих света и тени.

Корона Люмноса.

Король охнул и еще сильнее стиснул мою ладонь:

– Я не боюсь, о Пожирательница Корон, Разрушительница Королевств, Вестница Мщения.

Да, Ультер определенно бредил.

Я погладила его руку и тихо заворковала:

– Ваш племянник, принц Лютер, – я приведу его. Просто… отпустите меня, хорошо?

– Лютер, – пролепетал король.

Он сиял все ярче и ярче, словно умирающая звезда, вспыхнувшая в последний раз. Ультер выпучил глаза, яркий цвет его радужки поблек до тусклого бледно-голубого.

Из горла вырвался придушенный хрип, голос внезапно изменился. Теперь он звучал старше – намного старше. Такого не могло быть.

Голос был потусторонним.

И однозначно женским.

– Подари ему наш подарок, Дочь Забытого. Когда настанет конец, прольется кровь, подари наш подарок моему верному наследнику и передай, что это мой приказ.

Король выгнул спину под неестественно острым углом, потом снова рухнул на кровать. Его рука безвольно обмякла, наконец выпустив мою.

Сердце громко стучало в предчувствии беды. Попятившись от кровати, я споткнулась о стоящий рядом стул, отчего я упала, а кинжал Брека вылетел из ножен и, гремя, покатился по каменному полу. Я подняла его и выставила перед собой, готовая обороняться.

За дрожащим вдохом Ультера последовал судорожный, дребезжащий выдох – такие я слышала лишь перед неминуемой смертью пациентов.

Вместе с сиянием его кожа потеряла последние капли цвета. Бледность стала пепельной, агония перекосила лицо, рот широко открылся в безмолвном крике.

– Блаженный Клан, что ты натворила?!

В открытом дверном проеме теперь стоял страж. Его полный ужаса взгляд метался между мной и королем.

«Ой, плохо дело».

– Ничего, – быстро ответила я, поднимаясь на ноги. – Порой… порой такое случается. Когда смерть близко, может…

– Что здесь происходит?

Голос Лютера.

«Очень плохо. Очень-очень плохо».

Принц и еще два стража появились в главной гостиной, глядя на мои руки.

На мои дрожащие руки, испуганно стиснувшие клинок из фортосской стали.

Любому только что вошедшему наверняка подумалось, что я затевала что-то недоброе. Например, измену короне.

– Ничего не случилось, – возразила я. – Ничего. Король просто… Ничего не случилось.

Лютер протиснулся мимо стражей к кровати Ультера. Бросив один взгляд на перекошенное от боли лицо, он откинул одеяла и стал высматривать раны на его теле.

– Я его не трогала, – выпалила я. – Страж застал меня врасплох.

– Я слышал голоса, – вмешался страж. – Крики и звуки борьбы. – Он показал на перевернутый стул у моих ног и с ненавистью посмотрел на меня.

– Звуки борьбы? – Я категорично покачала головой. – Клянусь, я ничего не сделала!

Я умоляюще взглянула на Лютера, но темное подозрение, которое я видела прошлой ночью перед зданием склада, снова появилось в его глазах.

Худшим во всем этом казалось то, что мне стало больно. У принца не имелось причин мне верить – на деле у него имелось множество причин не верить мне, – но в тот момент, увидев, что он смотрит на меня, как на убийцу беззащитного умирающего старика, я почувствовала, будто это он вонзил кинжал мне в грудь. На миг, только на один миг, я наивно поверила, что мы чуть ли не друзья.

В горле жгло, и я ненавидела себя за это.

И я превратила обиду в ярость, замаскировав раненое сердце хмурым видом.

– Я вообще не хотела навещать короля. Вы сами умоляли меня к нему заглянуть, помните?

Никто не сказал ни слова.

Лютер молча закончил осматривать тело короля, а я буравила стену злым взглядом, часто моргая, чтобы подавить эмоции, давящие мне на грудь. Лютер убедился, что вреда королю не причинили, и замер. Изменившись в лице, он двинулся ко мне.

– Дием…

– Для вас мисс Беллатор! – рявкнула я, упорно отказываясь встречаться с ним взглядом. – Или арестуйте меня, или позвольте уйти. Не желаю иметь больше ничего общего ни с этим дворцом, ни с любым из его обитателей!

Надолго воцарилась тишина.

– Вы можете идти, – тихо сказал Лютер.

Я протиснулась мимо него, выбралась из королевских покоев и зашагала по длинным коридорам. Услышав, что он идет следом, я с трудом подавила инстинктивное желание побежать и перешла на быстрый шаг – торопливо спустилась по винтовой лестнице фойе, перескакивая через две ступеньки за раз.

Приближаясь к парадной двери, я попалась на глаза стражу, которого поставила на колени во время своего первого официального визита. Глянув на нож, до сих пор зажатый у меня в руке, страж шагнул ко мне с мстительной ухмылкой.

– Только тронь ее, и я оторву твои гребаные руки! – зарокотал голос Лютера, и страж побледнел.

Он мельком посмотрел через мое плечо, потом снова на меня. Съежившись, он вернулся на свой пост, но, будь его злобный взгляд оружием, мои кишки украшали бы люстру у нас над головами.

Быстрым шагом я вышла на крыльцо и спустилась по ступенькам. Даже прохладный утренний воздух не охладил бурлящие эмоции, едва не извергающиеся из меня.

Сердце болело, и я не понимала почему. Почему меня волнует, что подумал обо мне Лютер? Он же Потомок, а Потомки мне враги. Пусть я не готова хладнокровно их убивать, как Хранители, это еще не означало, что мы можем стать союзниками.

И конечно, не означало, что мы можем стать друг другу чем-то большим.

Я как можно решительнее отказалась от этой мысли. Мне нужно убраться подальше отсюда и никогда-никогда не возвращаться.

Я бросилась бежать – за дворцовые ворота, по безлюдной тропе, что тянулась вдоль защитных стен к Смертному городу. Я почти долетела до главной дороги, когда за спиной раздался голос Лютера:

– Дием, подожди!

– Не смейте так меня называть! – рявкнула я, не сбавляя скорости.

– Пожалуйста, перестань бежать!

– Катись в ад!

Он вдруг стиснул мое запястье и притянул к себе.

По инерции я дернулась назад и врезалась Лютеру в грудь. И тут же рефлекторно вскинула руку с кинжалом, а второй рукой, вопреки годам тренировок и здравому смыслу, вцепилась в него, чтобы удержать равновесие. Рука Лютера обвила мою талию и крепко прижала к его телу.

Миллион злых слов тотчас возник на языке, но почти сразу исчез, потому что ладонь Лютера легонько надавила мне на поясницу.

– Пять минут, Дием, пожалуйста, дай мне всего пять минут.

Мы оба тяжело дышали и при каждом вдохе касались друг друга грудью.

Волнение я замаскировала испепеляющим взглядом.

– Я же сказала, не смейте меня так называть!

Уголки рта Лютера поползли вверх.

– Похоже, мы оба плохо следуем приказам. – Он посмотрел на кинжал, застывший у его горла. – Ты его не уберешь?

– Ну, по-моему, кинжал там, где надо. – Я ответила ухмылкой на его ухмылку, но моя получилась куда холоднее. – Осторожность девушке не помешает. В этой части города каких только чудовищ нет.

У Лютера заблестели глаза.

– Ты даже не представляешь.

Я попыталась отстраниться, но Лютер двигался вместе со мной, пока я спиной не уперлась в высокую каменную стену. Он изогнул шею и поднял подбородок так, что острие клинка задело тонкую кожу его горла.

Я нахмурилась и усилием воли удержала руку с кинжалом на месте.

– Странный способ извиниться.

– Я пришел сюда не извиняться. Конечно же я тебя подозревал. Разве можно меня винить?

Нет, конечно нет. Как я могла его винить? Я и сама в себе сомневалась.

– Просто взять и отпустить тебя было бы оскорбительно, и я не посмел бы проявить к тебе такое неуважение. Угрозу я распознаю сразу. – Взгляд Лютера медленно двинулся вниз по моему телу, такой осязаемый, словно он и правда тщательно меня ощупал за все самые интимные места, как в тот день, когда искал у меня оружие. – А ты девушка исключительно опасная.

– Тогда зачем ты здесь, Лютер?

Он снова заглянул мне в глаза, открыл рот, но ничего не ответил.

Я могла лишить его жизни в считаные секунды. Одно движение кисти, и три дюйма фортосской стали рассекут самую важную для жизни артерию. Смерть будет страшная, мучительная, но быстрая. Такая быстрая, что даже целители-Потомки не спасут. На безлюдной тропе, по которой почти никто не ходит, его тело могут не найти несколько часов, а то и дней. К тому времени меня след простынет.

И все же…

Та сосредоточенность, с которой Лютер рассматривал меня, завороженный каждым моим движением, каждым моим вдохом. Жадность, с которой он все крепче сжимал меня, хотя я все равно не смогла бы вырваться из его мускулистых рук. Казалось, что, стоит мне моргнуть, его лицо оказывается ближе. Ближе. И ближе.

Я держала в руках его жизнь, но чувствовала себя скорее жертвой, чем хищницей.

– Если ты считаешь меня настолько опасной, – начала я, хриплым голосом выдавая больше, чем собиралась, – наверное, мне стоит устранить тебя сейчас, пока есть такая возможность. Убить тебя, прежде чем ты убьешь меня.

– Давай, – без малейших колебаний проговорил Лютер.

Он наклонил голову, насадившись на заточенное острие клинка, прежде чем я смогла этому помешать. У меня перехватило дыхание, когда струйка теплой жидкости потекла на пальцы.

Лютер даже не вздрогнул.

– Думаешь, я боюсь смерти? – шепнул он мне на ухо. – Каждый вдох для меня не дар, а, скорее, проклятье. Я живу взаймы дольше, чем ты можешь представить. Если в итоге судьба доберется до меня твоими руками, то конца прекраснее и быть не может.

Резкий тон Лютера бросал мне вызов, но за его словами пряталась острая боль; раненый зверь выл, желая быть увиденным.

– Давай, – повторил Лютер. – Убей меня, раз, по-твоему, я это заслужил. Но прежде окажи мне одну услугу.

Сердце Лютера билось у моей окровавленной руки, его пульс ускорился и сравнялся с моим.

– Услугу? – умудрилась спросить я, хотя густой туман путал мысли.

Не отстраняясь от кинжала, Лютер повернул голову и горячим дыханием обжег мне щеку, его губы очертили мой подбородок. Он посмотрел мне в глаза:

– Дай мне умереть, почувствовав вкус твоего поцелуя.

Наши губы встретились, и я пропала.

Растворилась в прикосновении его сильной, грубой руки, нежно обхватившей мое лицо. В том, как скользила его ладонь по моей спине, по бокам, по бедрам. В рокоте, который вибрировал у него в горле и доходил до меня сквозь кровь, блестевшую у меня на пальцах.

Растворилась в танце его языка, смаковавшего меня, как самый изысканный десерт, как последнюю трапезу умирающего.

Его бедро скользнуло между моими ногами, я почувствовала давление чего-то твердого.

И жадно изогнулась ему навстречу.

Я даже не понимала, что выронила кинжал, пока не обхватила Лютера руками, скользя по его телу, путаясь в его волосах. Хриплый стон сорвался с моих губ, подгоняя его; я спиной врезалась в каменную стену, когда он меня обнял.