Текст книги "Искра вечного пламени"

Автор книги: Пенн Коул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

Глава 7

– Не хочешь поделиться?

Голос Генри рывком вернул меня к настоящему, к гипнотизирующему стуку копыт по Кольцевой дороге, круговому тракту, соединяющему девять королевств Эмариона. Из города мы выехали несколько часов назад, и с тех пор я сказала не более пяти слов.

– Чем поделиться?

– Тем, из-за чего ты выглядишь так, будто готова убить первого встречного.

Генри не ошибался.

Моя злость тихо тлела неделями, даже месяцами, но после вчерашних событий, особенно после откровений Моры, тревога поселилась в таких глубинах моей души, что я стала гадать, не навсегда ли это.

– Все хорошо. – Я очень постаралась, чтобы мои слова прозвучали мило, но и сама себе не поверила.

– Коришь себя за то, что бросила Центр?

– Нет.

Тут я не солгала. Увидев, как взбудоражили меня новости о маминой договоренности, Мора предложила мне взять парочку выходных.

– Дело в Теллере?

– Нет.

И тут я не лгала. Принцесса Лилиан была так признательна мне за помощь, что поцеловала Теллера в щеку и пригласила посетить дворец в любое время.

Братишка буквально светился от счастья, и я, при всей тревоге за их развивающиеся отношения, не могла не порадоваться.

Повисла долгая пауза, нарушаемая лишь цоканьем копыт по гравию.

– Тогда в твоей матери? – спросил Генри тише и вкрадчивее.

Я хотела возразить, но слова не шли с языка.

– Дием, мы с тобой дружим с тех пор, как научились ходить. Ты же знаешь, что можешь мне все рассказать, да?

– Конечно.

Вот тут – тут я солгала.

Генри ненавидел Потомков больше всего на свете не без причины.

Когда он был младенцем, его мать подхватила редкую болезнь, излечимую лишь травой, произрастающей в Монтиосе. Смертных не допускают в то уединенное горное королевство, но отец Генри попросил разрешения посетить его. Он даже рискнул должностью королевского курьера, умоляя короля о дипломатической помощи.

В просьбе ему отказали безо всяких объяснений, что обрекло мать Генри на смерть, которой могло бы и не быть. А в душе Генри навсегда отпечаталась ненависть к Потомкам.

Как я могла сказать Генри, что Орели, которая была ему второй матерью, продала этим чудовищам свою жизнь?

Как я могла сказать Генри, что моя мать, вероятно, исчезла по воле короля? Или что, возможно, принц Лютер убил ее, чтобы сохранить свою тайну? Или, по еще одной версии, что она сбежала, чтобы не выполнять договоренность, вынудив меня занять ее место?

Я даже не знала, который из вариантов устроил бы меня саму.

– Ди, твоя мать вернется домой.

– Да, знаю. – Я растянула губы в улыбке, благодарной, но не искренней.

А если мама таки вернется домой, что тогда? Станет пожизненной рабой короля? Будет казнена за нарушение договоренности? Если мама жива, ей лучше никогда не возвращаться в Люмнос.

Нет, это я сказать Генри точно не могла.

Генри подвел своего коня к моему, потянулся ко мне и взял за руку.

– Не могу объяснить, но я… я просто знаю. Знаю, что твоя мать жива и что она вернется. Я молился Старым Богам, и они велели мне верить.

Упоминание запрещенных Старых Богов заставило меня нервно оглянуться через плечо.

– Осторожнее, Генри, если кто-нибудь подслушает, как ты…

– Неужели?! – Он криво усмехнулся. – И это говорит девушка, нарушившая все законы Люмноса?

– Не все. – На лице у меня наконец появилась самодовольная улыбка. – Только забавные.

– Оскорбление оккупантов тебя не забавляет?

– Не настолько, чтобы идти на казнь. Оно того не стоит. И говори тише, ладно?

– Помнится, ты считала, что оно того стоит, когда мы улучшали статую Люмнос, которая стоит у рынка.

Вспомнив тот случай, я усмехнулась. В тринадцать мы глухой ночью выбрались на улицу, чтобы освятить статую богини – покровительницы королевства абсурдным способом, на который способны лишь два неадекватных подростка.

– Ну что тут скажешь? – спросила я с манерной медлительностью. – Усы, которые мы ей нарисовали, весьма подчеркнули красоту ее глаз.

Генри запрокинул голову и расхохотался, а мои губы сильнее изогнулись в улыбке. Давненько мы с ним не чувствовали себя такими беззаботными.

– Ты опасная девушка, Беллатор.

– Была опасной девушкой. Сейчас я серьезный взрослый человек, профессионал.

– Нет, ты по-прежнему опасная девушка. Не думай, что я не слышал про шорох, который ты навела вчера во дворце.

Моя улыбка мгновенно погасла. Я отдернула руку и положила ее на луку седла.

– Где ты это слышал?

– Если верить сплетням, а мы знаем, что городские сплетни никогда не врут, – с улыбкой съязвил Генри, – наследная принцесса едва не откинулась, но ты воскресила ее травками и парой повязок.

У меня свело живот.

– Принцесса потеряла немного крови и почувствовала головокружение. Ничего особенного не случилось.

Я снова солгала, но на этот раз по веской причине. У меня ладони зудели от воспоминаний о странном покалывающем свете.

– Неужели? А Потомки, похоже, решили, что дело серьезное.

Я резко повернула голову к Генри:

– Кто так сказал?

– Это просто сплетня. – Генри взглянул на меня с любопытством. – Почему ты была во дворце? Я думал, все связанное с Потомками под запретом.

Я пожевала нижнюю губу, ощущая сильное чувство вины за все, что скрывала от него, единственного человека, от которого у меня никогда не было секретов.

– Наверное, я возьму на себя обязанности, которые мама выполняла во дворце. И пожалуйста, избавь меня от нравоучений: я уже все слышала от Моры.

Возникла долгая пауза: Генри переключил внимание на дорогу и крепко задумался.

– Хорошо, – наконец проговорил он.

Я нахмурилась:

– Ты не считаешь, что это плохая идея?

– Ты надеялась, что я стану тебя отговаривать?

Я не знала, что ответить. Наверное, я и сама не знала ответ.

– Понимаю, почему твоя мать так долго тебя от них прятала, – проговорил Генри. – Потомки опасны. Они заботятся только о себе и уничтожат все, что сочтут угрозой. Вспомни, что они сделали с младенцами-полукровками, – для них даже дети не святое.

Я содрогнулась, вспомнив бессмысленную бойню, учиненную по королевскому указу о размножении.

– Но спрятать тебя не значит защитить навсегда. Чтобы одолеть врага, нужно его сперва узнать, причем близко. И лучше всего сделать это в его собственном доме.

От холодного расчета в голосе Генри по спине у меня побежали ледяные мурашки. Он разговаривал, скорее, как солдат, готовящийся к войне, чем как беззаботный забавный парень, рядом с которым я выросла.

– Ты слишком много общаешься с командиром, – немного нервно поддразнила я.

– Этому меня не твой отец научил. Этому меня научила твоя мать.

Я открыла рот, чтобы узнать больше, но Генри глянул на солнце, садящееся за горизонт, соскочил с коня, и его шаги громко захрустели по тропке. Он взял поводья обоих коней и направился в лес разбивать лагерь на ночь.

***

Трудно сказать, как долго я простояла, глядя на языки пламени, скачущие в пылающем костре. Генри ушел за хворостом, оставив меня кипеть в тишине.

Я очень злилась.

Злилась на отца за то, что вел себя так, будто мамино исчезновение – сиюминутная заминка. Злилась на маму за то, что пошла на глупую договоренность.

Злилась на себя за то, что выпустила жизнь из-под контроля, вместо того чтобы упереться рогом и требовать правду, пока у меня еще была такая возможность.

Но больше всего я злилась на гнусного принца-Потомка.

Сделка между королем Ультером и моей матерью, заключению которой он способствовал, была кабальной до невероятного – пожизненная служба в обмен на четыре года обучения Теллера. Так Потомки и действуют: они забирают и забирают, присваивают все ценное, а потом требуют безусловной благодарности от бедных людей, которых обокрали.

Именно так они поступили с Эмарионом. Словно вирус, Потомки поразили некогда процветающее королевство, проникли в наши дома, в наши религии, в наши города и в наши университеты, только чтобы возродиться из пепла Кровавой войны и изгнать смертных из мест, руками смертных построенных.

А что они сделали с моей семьей?!

Чем сильнее я заводилась, тем больше ненавидела Лютера. Я презирала его. Я хотела, чтобы он долго и мучительно страдал.

Своими чувствами я не гордилась. Любой хороший целитель должен думать о том, как облегчить страдания, а не вызывать их.

С другой стороны, я ведь не выбирала путь целительницы. Его для меня проложили… моя мать, обстоятельства и отсутствие других приемлемых вариантов.

Иногда я мечтала отправиться в Мерос, найти работу на корабле в одном из его шумных портов и уплыть на нем в Святое море, чтобы увидеть мир.

А иногда я представляла, как смело отправлюсь в темные проулки Умброса, вкушу все возможные пороки и научусь подчинять себе мужчин всеми возможными способами.

Я даже подумывала поступить на службу в армию Эмариона, чтобы заполучить шанс оставить след в мире за пределами нашей крохотной непримечательной деревушки.

Где же моя благодарность? Я получила навык, чтобы не остаться голодной. Я никогда не буду одинокой, потому что у меня есть семья. А еще мне ничего не угрожает, и врагов у меня нет. Если научусь соблюдать правила, то проживу хорошую, долгую жизнь. Безопасную жизнь.

Так почему же от одной мысли о безопасной жизни мне хочется рвать на себе волосы?

Я настолько растворилась в упаднических мыслях, что приближение Генри услышала лишь за секунду до того, как он обнял меня за талию. Его теплое крепкое тело прижалось к моей спине.

От его прикосновения ярко-оранжевое пламя моей злости потемнело до голодного красного.

– Привет! – шепнул Генри и нежно поцеловал меня в плечо.

– Привет! – Я наклонила голову набок в безмолвном приглашении и сомкнула веки.

Губы Генри медленно двинулись вверх по изгибу моей шеи.

– Выражение твоего лица так и не изменилось.

– Какое еще выражение?

– Говорящее «я хочу кого-нибудь убить». – Большим пальцем Генри скользнул под край моей туники и начал лениво скользить по чувствительной коже живота. – О чем ты сейчас думала?

«О том, чтобы бросить все и начать новую жизнь на другом конце континента».

– О том, что ты говорил чуть раньше, – вместо этого ответила я. – Как же ты выразился – нужно знать своего врага… причем близко?

Генри засмеялся, щекоча мне шею дыханием.

– Я беру свои слова обратно. Я хочу, чтобы по-настоящему близко ты знала только одного человека.

На последнем слове ладонь Генри скользнула мне вверх по ребрам и задела округлость груди, отчего меня пронзила искра желания.

– Могу сделать своим врагом тебя. – Я потянулась, погладила кинжал, висевший у Генри на боку, потом скользнула ладонью вниз по его мускулистому бедру.

– Тогда я без промедления сдаюсь. – Генри за бедра притянул меня к себе, и я почувствовала, какую именно часть тела он намерен сдать.

Я выгнула спину и негромко выдохнула:

– Сдаешься? Какая досада. Мне куда больше по вкусу хорошая схватка.

Я развернулась, схватила его за ворот и притягивала к себе, пока наши губы не встретились. Поцелуй получился горячим и требовательным, в глубокие, страстные выпады наших языков я вложила все свои бурные эмоции.

– Дием, я так долго этого ждал, – прошептал Генри, прижимаясь лбом к моему. – Прошли месяцы с тех пор, как мы вот так касались друг друга.

Началось все прошлой весной – одним теплым вечером мы перебрали эля и решили голышом искупаться в море. При свете луны наши нагие тела нашли друг друга, и так мы отбросили платоническую невинность юности.

Тот раз не стал первым ни для него, ни для меня, но для обоих – впервые что-то значил. Первым разом, когда к страсти добавилась близость с родной душой.

После того как пропала мама и моя жизнь рухнула, я отчаянно нуждалась просто в друге. Генри, не жалуясь, принял эту роль, готовый стать кем угодно, чтобы помочь в моем горе.

Но следующие месяцы изменили нас обоих. Наша милая наивность исчезла вместе с моей матерью. Мы оба стали жестче и злее, наши души огрубели от жизненных утрат.

Я относилась к Генри с прежней теплотой, только я больше не была беззаботной веселой девчонкой, на которую он запал. А я больше не видела в нем доброго, отзывчивого мальчика, которого когда-то знала.

Поэтому я не очень понимала, кто мы друг другу сейчас.

Я поерзала в объятиях Генри и снова впилась поцелуем ему в губы. Его грубая ладонь скользила по моей спине, играя с поясом. Одинокая женщина, заключенная в плену моей горячей от возбуждения кожи, требовала большего.

Другая рука Генри задела мой локоть, и я вдруг вспомнила то утро в королевском дворце. Тогда я рассудок потеряла от властных прикосновений принца Лютера и его пронзительного взгляда. Каждый раз, закрывая глаза, я видела, как его ледяной взгляд сверлит меня, оценивает, судит.

Потребность выжечь то воспоминание из памяти снедала меня. Я стянула рубашку через голову Генри и нетерпеливо завозилась с кожаными завязками его штанов.

– Снимай! – прорычала я.

– Да, мэм, – ответил Генри, криво усмехнувшись.

Он быстро распустил завязки и скинул брюки, но, прежде чем я успела его коснуться, подхватил меня под ягодицами, прижал к себе и поднял. Я зарылась пальцами в каштановые волосы, а он принес меня к нашим скаткам и вместе со мной опустился на землю. Несколько хриплых вздохов – и Генри, стащив с меня тунику, бросил ее через плечо.

– Противозачаточный тоник! – сипло выпалила я. – Он у меня в сумке.

Генри промычал в ответ что-то неопределенное, его губы скользили по моей обнаженной коже, смакуя согретую огнем плоть.

– Генри!

– Он вправду нам нужен? – пробормотал он мне в шею. – Кто мы такие, чтобы мешать воле Старых Богов?

Моя страсть немного поостыла, и я строго на него глянула:

– Ну если ты так настроен…

Я начала сползать с него, но Генри схватил меня за бедра и посадил обратно.

– Ладно, – буркнул он, потянулся к моей сумке и вытащил пузырек с зеленой жидкостью. Затем залпом проглотил тоник и улыбнулся. – Теперь могу я продолжить растлевать тебя?

Я подняла руки вверх:

– Растлевай.

Генри лег на меня и глубоко поцеловал, хотя в поцелуе было больше нежной ласки, чем жара страсти.

– Как мне этого не хватало, – шептал Генри.

Скользя вниз по моему телу, он прокладывал дорожку легких, как перышко, поцелуев мимо пупка.

Даже в тумане страсти Генри оставался нежным и заботливым. Таким он всегда был со мной – нежным до неприличия.

До меня в любовницы ему попадались тихие, милые девочки. Те, что застенчиво улыбаются, носят ленточки в волосах, никому не говорят ни одного недоброго слова и умудряются ладить со всеми. Я дразнила его из-за этого, но, если честно, втайне завидовала. Не только их отношениям с Генри, но и изысканной красоте, которой мне не хватало.

Я же была из тех, кто скор на расправу и не следит за словами, с острыми шипами и бурным характером. Во мне не нашлось бы и капли изысканного.

Порой я гадала, изменились ли вкусы Генри, или же он увидел меня с новой стороны – как заботливую целительницу, в отсутствие матери взявшую на себя заботу о семье.

Но целительницей я стала не по собственному желанию и не по собственному желанию вжилась в роль матери.

И я не желала быть нежной или изысканной. Я желала гореть.

Я сорвала с себя остатки одежды и развернула Генри, прижав его плечи к скатке. Он выпучил глаза, потом закрыл их со стоном удовольствия, когда я села на него верхом.

Мое имя слетело с губ Генри как ругательство. Он потянулся вверх, чтобы коснуться меня, но я прижала его руки к земле – уязвимая часть меня упивалась контролем. Я запрокинула голову и бросилась в пламя.

И я горела.

И я горела.

Я горела, пока мы двигались в унисон, шепча имена друг друга. Даже среди ночной прохлады наши тела блестели от пота. Я горела, бешено раскачиваясь на Генри в отчаянной попытке прогнать мысли о том, что ожидало меня – или кто ожидал – по возвращении в Люмнос.

Но даже когда мы оба пересекли черту и обмякли в объятиях друг друга, пламя во мне не погасло. Оно разгорелось сильнее, подпитанное неуемной досадой, обжигающей кожу изнутри.

Даже когда Генри обнял меня и его грудь начала мерно подниматься и опускаться, мои мысли ничуть не успокоились. Я смотрела в бездонное ночное небо и горела, горела, горела.

Я горела и гадала, как быстро пламя моей души спалит меня заживо.

Глава 8

Я знала, почему здесь нахожусь.

Мой разум бился, пинался, кричал, отказываясь повиноваться, но я понимала: противиться бесполезно. Ноги сами понесли меня вдаль по знакомой, тускло освещенной дороге. И на каждом шагу я просила их повернуть обратно или выбрать другую дорогу.

Я знала, где мои ноги остановятся, прежде чем это увидела. Сворачивая за угол, я приготовилась и затаила дыхание. Я отчаянно заставляла себя отвести взгляд, но усилие было тщетным. Я сражалась и проигрывала это сражение слишком много раз.

Как и прежде, внимание привлек всполох рыжего. Моя мать, закутанная в накидку, стояла спиной ко мне, лицом к высокому мужчине в элегантной одежде с дорогими украшениями.

Раньше, когда я видела этот сон, лицо мужчины было нечетким и смазанным, как забытое слово на кончике языка.

Но на этот раз я разглядела его во всех четких, ярких подробностях.

Глаза, как осколки льда. Острые как нож скулы. Темные брови, казавшиеся вечно нахмуренными.

Принц Лютер.

Мамины плечи были напряжены, она выразительно жестикулировала. Принц приблизил лицо к ее, заговорил вполголоса, прищурился и сжал кулаки.

Мои ноги снова пришли в движение – потащили меня из укрытия за ящиками на открытый участок.

Такого прежде не случалось.

Я ждала, что меня заметят, но почему-то оставалась скрытой от глаз мамы и принца. Их голоса зазвучали громче – шепот превратился в бормотание, потом усилился до криков, которые оглашали проулок.

– Мы заключили договор, – насмешливо говорил принц, шрам которого искажался от гнева. – И теперь монарх требует его исполнения.

– А я не исполню. Я не стану вам служить. – Мамин голос звучал странно, немного не как обычно.

– Глупая женщина, уже слишком поздно. Тебе нас не одолеть. Тебе от нас не скрыться.

– Я исчезну – уйду туда, где вам никогда меня не найти.

– Тогда должен заплатить мальчишка.

– Нет!

Не знаю, с чьих губ сорвалось слово – с маминых или с моих.

Рот принца скривился в жестокой улыбке.

– Вы в пожизненном долгу перед монархом. Если договоренность не выполнишь ты, придется мальчишке. Либо ты поплатишься жизнью, либо он.

Я потянулась, чтобы схватить маму за руку. Я должна была это остановить, я должна была ее предупредить.

– Ты или мальчишка. Кого ты выбираешь?

Коснувшись волос, я положила ладонь на ее плечо. Мама начала оборачиваться, и принц схватил ее за локоть, чтобы удержать на месте.

– Кого ты выбираешь? – настойчиво спросил он.

Я сильно дернула маму за плечо, заставив ее повернуться ко мне лицом.

Только это оказалась совсем не мама. Это было ее тело, ее рыжие волосы и морщинистые руки, но на меня смотрели круглые от страха серебряные глаза – на моем лице.

Я отшатнулась от женщины.

– Нет, – шепнула я дрожащим голосом.

Принц мрачно рассмеялся – сперва тихо, а потом запрокинул голову, и его сильное тело затряслось от хохота. Радости в том хохоте не было – только злорадство человека, понимающего, что он уже победил.

– Пожалуйста, отпусти нас! – взмолилась я.

Принц сделал несколько шагов вперед и встал прямо передо мной. Казалось, что широкими плечами и мощной грудью он заслоняет весь мир. Рука принца медленно обвила мне горло. Он наклонялся вперед, пока его дыхание не согрело мне губы.

– Один из вас будет моим. Скажи, Дием Беллатор, кого ты выбираешь?

***

Я резко села и схватилась за шею. Свежий ночной ветер обжег мое по-прежнему нагое тело.

Костер превратился в угольки, озарявшие наш лагерь блекло-оранжевым. В их догорающем свете ровное дыхание спящего Генри разительно отличалось от моих испуганных судорожных вдохов.

Дрожащими руками я откинула одеяло, покрывавшее нас обоих, нащупала свои вещи и, шатаясь, побрела прочь с полянки.

Я брела вглубь озаренной луной тьмы, пока свет костра не превратился в далекое красное пятно, потом прислонилась к стволу высокого дуба и ладонями сдавила закрытые глаза.

Оргазм получился неярким и недолгим – я уже чувствовала, как внутри меня снова сжимается пружина напряжения.

Кошмар выбил меня из колеи. События того рокового вечера я перебирала тысячу раз и во сне, и наяву и уже толком не понимала, где реальность, где вымысел. Я молилась, чтобы тайна исчезновения моей матери крылась в деталях; чтобы, внимательно приглядевшись, я могла ее разгадать.

По крайней мере, я уже получила ответ на вопрос о личности Потомка – и прочувствовала полное безумие ситуации.

«Бойся своих желаний!»

Я медленно втянула прохладный воздух, надеясь, что он умерит жар, бурлящий внутри. Вдруг мое внимание привлек треск хрустнувшей ветки.

Я вздохнула, сообразив, что разбудила Генри. Оттолкнувшись от дуба, я повернулась к лагерю и застыла.

За деревьями просматривались очертания фигуры Генри, который, свернувшись калачиком, по-прежнему спал у костра. Приближался ко мне не он.

Шорох шагов по опавшим листьям раздался снова. Ближе ко мне.

Я повернулась на шум и, прищурившись, вгляделась в темноту. Сияния убывающей луны едва хватало, чтобы осветить лес, но ветерок шевелил листву у меня над головой, рассеивая неровный свет и скрадывая любые движения.

От деревьев донесся звук, низкий и явно нечеловеческий.

Наконец я его увидела. Темно-коричневый и черный его окрасы идеально сливались с местностью, выдавали только зоркие желтые глаза и белая опушка морды. Четыре крупные лапы переступали по земле проворно и почти неслышно на фоне угрожающего рыка.

Моя рука машинально метнулась к бедру, но вместо холодного металла рукояти кинжала я схватила воздух. Ножевой ремень был сорван в момент страсти и теперь бездарно валялся в лагере.

«Ходить безоружной – значит играть со смертью» – таков был первый урок моего отца, ставший подарком мне на восьмилетие вместе с первым настоящим оружием – перочинным ножом с костяной рукоятью из его коллекции, на который я засматривалась месяцами. В последующие годы многие отцовские уроки сводились к тому же основному принципу: «Дием, мир попытается тебя обезоружить. Не позволяй ему. И разумом, и оружием будь всегда готова к обороне».

И тем не менее я стояла босая, с пустыми руками, не вооруженная ничем, кроме собственных ногтей. Я стояла и безнадежно проигрывала в гляделки с голодным на вид волком. Если этот зверь не убьет меня за глупость, то отец точно убьет.

Волк двинулся на меня и оскалился, обнажив ряд острых белых клыков.

Я выругалась сквозь зубы. О выживании я знала достаточно, чтобы не повернуться к нему спиной и не побежать, что включило бы его инстинкты хищника. Я могла позвать Генри, но вдруг он не подоспеет вовремя или, чего пуще, вдруг волк нападет на него?

Зверь приблизился настолько, что я почувствовала, как воняет из пасти, когда он зарычал. Шерсть у него на спине встала дыбом, хвост застыл параллельно телу.

Плохие знаки. Очень-очень плохие.

Я судорожно огляделась по сторонам в поисках камня или упавшей ветки – чего угодно, что можно превратить в оружие, но увидела только землю и листья.

Кровь застыла у меня в жилах. Неужели мне суждено бессмысленно погибнуть в глухомани? Это все, что осталось в моей грустной, ничтожной жизни?

Без предупреждения окружающий мир исчез, совсем как тем утром в королевском дворце. Луна погасла, деревья растворились в сумраке, все звуки утонули в оглушительной тишине.

Остались только я, волк и бесконечная тьма.

«Борись!»

Голос внутри меня взволнованно и нетерпеливо урчал, кожу закололи горячие иголки. Обжигающий мороз, невыносимо холодное пламя. Опустив взгляд, я увидела, что мои руки горят серебристым огнем. Пальцы дрогнули от удивления.

Пульс грохотал у меня в ушах. Разве такое возможно? Неужели я все еще спала?

Волк поджал уши, присел и замер, приготовившись к атаке.

Вот дерьмо! Никакой это не сон. Через несколько секунд клыки вцепятся мне в горло.

«Борись!»

В кои веки я согласилась с призывом голоса.

Будет больно, но без борьбы я не сдамся. Я проскребу, процарапаю себе путь к спасению, даже если придется делать это голыми руками. Я не отдам Мору, отца и Теллера на растерзание Потомкам.

Я не собиралась мириться с таким концом.

Посмотрев в янтарные глаза зверя, я неожиданно почувствовала взаимопонимание. Его голод терзал мне живот так, будто это я оголодала.

Волк толкнулся задними лапами и прыгнул на меня. Я подняла руки, чтобы защитить уязвимую шею, и крепко зажмурилась, ожидая укус.

Уничтожь!

Яркая вспышка ослепительно полыхнула красным сквозь мои сомкнутые веки. Раздалось тявканье, потом тихое шипение.

А потом воцарилась оглушительная тишина.

Едкий запах паленой шерсти обжег мне ноздри. Я решилась открыть глаза.

В воздухе висело облако пепла, миллион мелких частиц парил в воздухе, словно снег, который вот-вот припорошит блестящие обломки черного камня, разбросанные по лесной почве.

Волк исчез.

Нет. Невозможно.

Он был прямо здесь. Я видела его, чувствовала его запах.

Я снова посмотрела на свои руки: они до сих пор сияли тем же странным светом, но теперь не так ярко. И он быстро гас.

Меня осенила догадка. Эти ощущения я однажды уже испытывала. Было это давно, во времена, которые я отчаянно старалась забыть.

Я бросилась обратно в лагерь и упала на колени перед своим рюкзаком.

– Дием! – сонно позвал Генри. – С тобой все в порядке?

Игнорируя его, я обшаривала свои пожитки и с каждой секундой паниковала все сильнее.

– Где же он?! – бормотала я себе под нос. – Пожалуйста, пожалуйста, окажись здесь.

Я перевернула рюкзак вверх дном, так что его содержимое рассыпалось по лесной подстилке: еда, оружие, нижнее белье – все, кроме того, что было нужно мне.

– Дием, что ты ищешь?

Ответить я не могла. Я не доверяла себе – не доверяла Генри. Не доверяла ни луне у меня над головой, ни почве у себя под ногами. Если моя теория верна, опасность грозила всему вокруг.

Я перевернула каждую вещь, все неистовее бормоча: «Где же он?» Развязала тесемки маленькой замшевой сумочки с лекарствами, надеясь, что пузырек окажется хотя бы там, но его нигде не было.

На плечо легла тяжелая, теплая ладонь Генри, и я испугалась. Генри крепко сжал руку.

Реальным, его прикосновение было реальным.

Его прикосновение напоминало якорь, который рассек бурное море моей паники и закрепил меня в твердой земле. Но в песке под набегающими волнами, снедая меня, остались лежать пузырьки с порошком огнекорня, которые я швырнула в Святое море. Утонула даже запасная доза, которую я обычно держала в сумке.

– Нет! – не сдержавшись, крикнула я. Может, если повторить достаточное число раз, это вдруг поможет. – Нет, нет, нет, нет…

Я сильно дрожала всем телом. О чем я только думала? Несколько недель без симптомов, и я решила, что излечилась навсегда? Какая непростительная поспешность!

Часть разума, которая принадлежала спокойной профессиональной целительнице, пыталась объяснить, что это шок, что слишком много адреналина циркулирует в одном направлении и слишком мало крови – в обратном.

Мудрое сознание умоляло лечь и отдышаться, но движения все сильнее выходили из-под контроля.

Если мои страхи обоснованы, о боги, если это правда…

Генри опустился рядом со мной на колени.

– Дием, ответь мне. Что происходит?

– Порошок. – Мой голос звучал хрипло, с надломом. – Мне… мне нужен мой порошок.

Хвала Неугасимому Огню, Генри понимал, о чем я. Он был единственным человеком за пределами моей семьи, кому я сказала, что принимаю огнекорень. Об этом не знала даже Мора – еще одно решение, на котором мама настояла, отказавшись обосновать.

– Я помогу тебе искать. Успокойся, все будет хорошо.

Я не могла выдавить из себя, что искать бесполезно. Я уничтожила свои запасы и без мамы не имела шанса их пополнить.

Генри разжег костер так, чтобы пламя осветило лагерь, потом вернулся ко мне. Он аккуратно перебрал мои вещи, но смотрел при этом на меня.

– Я думал, ты решила больше его не принимать.

Похоже, на лице у меня появилось затравленное выражение, потому что Генри тут же замер.

– Дием, скажи, что случилось!

– У меня были галлюцинации. Совсем... совсем как раньше. Как в юности.

Генри отложил вещи, которые держал в руках, и сел на пятки.

– Что ты увидела?

– Там был… Я увидела зверя. Он напал на меня. Я думала, он меня убьет. А потом я… у меня ладони… Они светились, и я…

– Какого зверя? – Генри чуть наклонил голову, словно пытался в чем-то разобраться.

«Да какая разница? – хотелось закричать мне. – Я схожу с ума и ничего не могу с этим поделать».

– Волка, – процедила я сквозь зубы. – Он бросился на меня, и я…

– Дием. – Собственное имя подействовало на меня как приказ, призывая к тишине. Генри опустил плечи. – Это была не галлюцинация.

Я так и качала головой – то ли от шока, то ли в отрицании.

– Нет. Нет, это не могло быть реальностью. Мои ладони…

– Я тоже видел волка. Точнее, не видел, зато слышал рычание. Оно меня разбудило.

Все остановилось.

– Ты видел? – сдавленно переспросила я. – Ты в этом уверен?

Генри засмеялся, и в его смехе явно было больше нервного облегчения, чем веселья. Он потянулся ко мне и взял меня за руки:

– Да, я уверен. Тебе не показалось.

Значит, волк был настоящим. Но раз настоящим был волк, значит, и остальное тоже. И то, что я с ним сделала…

– Но, Генри… Волк бросился на меня, а потом… потом он просто… исчез… Думаю, я… мне почти показалось, что…

– Ты наверняка его просто спугнула. Знаешь ведь, как пугливы дикие звери при людях.

Я уставилась на него разинув рот.

– Но… если волк был настоящим…

– Пламя пламенное, Дием, ты до смерти меня напугала. – Генри снова рассмеялся и поскреб щеку. Он встал сам и заставил подняться меня. Одной рукой он обнял меня за талию, другой погладил по голове. – Поэтому я хотел взять тебя в поездку. В последнее время на тебя многое навалилось. Я знал, что рано или поздно ты не выдержишь такой тяжести.

Я слабо кивнула и опустила голову, чтобы спрятать алый румянец на щеках.

Может, Генри прав – может, не было никакого странного ощущения, ни сияния, ни облака пепла, ни начисто сгоревшего тела. Может, события последних нескольких дней потрясли меня настолько, что страхи юности проснулись после многолетней спячки.

Генри ободряюще меня обнял, потом отпустил:

– Давай немного поспим. До рассвета еще несколько часов.

Генри отвернулся, и красные всполохи костра осветили его мускулистую спину. Он бросился ко мне, толком не проснувшись, и даже рубашку не накинул.

Мой взгляд уцепился за черную татуировку у него на плече.

Корявое дерево с огненными листьями в маленьком круге плюща – священное Вечнопламя, Древо жизни и смерти.

Согласно старой религии смертных жизнь зародилась, когда искра Вечнопламени упала на землю в виде пылающих семян. В момент смерти те, кого Старые Боги сочтут достойными, окажутся на горящих ветвях Древа, где их земные тела обратятся в пепел, а души навеки согреет Неугасимый Огонь. Недостойные же обречены на вечный холодный ад во льдах вдали от искупительного тепла Вечнопламени.