Текст книги "Том 2. Лорд Тилбури и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 41 страниц)

Глава XVII ВОСКРЕСНЫЙ ВЕЧЕР У МАРИО

1

Ничего похожего на дух дружества и оптимизма, воцарившийся по адресу Баттерси, доходный дом Мармонт, 9, не проникло с приездом Флик в Холли-хауз, Уимблдон. Хотя возвращение блудной племянницы сопровождалось почти библейским ликованием, разве что без упитанного тельца, Флик не радовал вновь обретенный кров; день за днем она заставляла себя думать о Билле, чтобы окончательно не впасть в тоску.

Лекция, которую тетя Фрэнси начала на вокзале Ватерлоо, длилась без остановки целую неделю, а к семи часам вечера в воскресенье она переросла в такой поток красноречия, что мистер Синклер Хэммонд сбросил оковы возраста и проявил свирепую решимость, тем более устрашающую, что исходила она от человека мягкого.

– Флик, – сказал мистер Хэммонд странным, напряженным голосом, перебив монолог жены.

– Да, дядя Синклер?

– Вышла бы ты на минутку.

Миссис Хэммонд устремила на мужа взгляд, под которым он в прежние времена тут же уткнулся бы в книгу. Но сегодня это не подействовало. Ад не ведает той ярости, на которую способен мирный покладистый человек, когда наконец решается дать отпор. Мистер Хэммонд неделю кипел на медленном огне, и силы в нем скопилось с избытком. Подобно тому, как другой мягкий человек, Билл Вест, рассвирепел от удара палкой, так и Синклер Хэммонд бросился я бой, слыша, как его любимую племянницу учат и учат, песочат, воспитывают и вообще терзают.

– Я говорю с Флик, – холодно сказала миссис Хэммонд.

– Выйди, Флик, – с кривой полуулыбкой произнес мистер Хэммонд.

Флик вышла.

Миссис Хэммонд величаво повернулась к мужу. Некому было сказать ей, как некогда французскому королю, что это не бунт, а революция, которая положит конец ее безраздельному владычеству, и она думала, что подавит его привычным способом.

– Помолчи, – сказал мистер Хэммонд. Миссис Хэммонд замолчала.

– Тебе придется прекратить это, Фрэнси, – сказал мистер Хэммонд, но глаза его, устремленные на жену, горели огнем. – У тебя было вдоволь времени высказать Флик все, что надо, и даже больше, а теперь довольно. Ты поняла? Я не позволю мучить бедного ребенка. А чтобы у тебя не было соблазна, я еду с ней ужинать. Отвезу туда, где музыка, огни и добрая тяжелая пища. Оркестр будет играть, свет – заливать зал. Кто знает, может, я даже с ней потанцую. А когда мы вернемся – часам так к шести утра, – ты встретишь ее своей знаменитой улыбкой, заключишь в материнские объятия и будешь беспечно болтать исключительно о светлых сторонах жизни. Я понятно выразился?

– Синклер, – возразила миссис Хэммонд, и в голосе ее звучала испуганная мольба. – Ты не можешь увезти Фелисию. Сегодня приедет Джордж!

– Твой брат Джордж, – сказал мистер Хэммонд, – человек во многих отношениях замечательный. Я нередко им восхищаюсь. Но в застольные собеседники Флик он сейчас не годится. Он будет ей выговаривать, а я не намерен этого допустить.

– Он удивится, если Флик не будет за обедом! – простонала миссис Хэммонд.

Мистер Хэммонд нежно поцеловал ее в лоб. Он очень любил свою Фрэнси.

– Зато, – игриво сказал мистер Хэммонд, – он сможет написать об этом статью. «Знаменитые племянницы, которые удивляли своих знаменитых дядюшек». Ладно, пойду одеваться. Боюсь, что случай требует белого жилета. – Он вздохнул. – Ладно, в этой жизни все мы должны приносить жертвы.

Он снова поцеловал миссис Хэммонд и, напевая, вышел из комнаты.

– Флик! – позвал он. Флик появилась из гостиной.

– Флик, – сказал мистер Хэммонд, – мы с тобой – двое молодых лоботрясов. Как насчет того, чтобы где-нибудь пообедать? В каком-нибудь отвратительном кабаке. Давай поедем в ночной клуб из тех, о которых пишут «Светские сплетни», и где царит сущий ад.

Флик с недоверчивым ужасом подняла на него глаза. Она очень любила дядю, но понимала, чего он может и чего не может. Это был открытый мятеж – все равно как если б мистер Хэммонд выбросил флаг со скрещенными костями.

– Это было бы здорово! – сказала она.

– Это будет здорово, – поправил мистер Хэммонд.

– Но сегодня приезжает дядя Джордж, – напомнила Флик.

– Знаю. Представляешь, как весело пировать, зная, что дядя Джордж засел в этой гостиной. Все равно что включить холодный душ и смотреть на него из-за порога.

Флик бросилась ему на шею.

– Какой ты милый, дядя Синклер!

– Ну, мне показалось, что пора немного встряхнуться. Куда едем? Ты знаешь хорошенькое злачное местечко?

– Поехали к Марио.

– К Марио? Не слыхал. Для разнузданного юнца, о которых сейчас столько пишут, я плоховато знаю лондонский Вест-энд. Достаточно ли оно злачное? Я хочу поехать в такое место, где кидаются хлебными катышками. Как у Марио с этим?

– Отлично! Молодой лорд Тревельян как-то уложил шестерых официантов шестью выстрелами.

– Шестерых, – задумчиво повторил мистер Хэммонд. – Ладно, посмотрим, что получится у нас. Откуда ты знаешь этот притон?

– Я была там. – Флик замялась. – С одним человеком.

– Хм? О? А! – Мистер Хэммонд чуть пристальнее взглянул на племянницу. Голос его стал серьезным. – Кто водил тебя к Марио, Флик?

– Билл Вест. Племянник мистера Парадена. Помнишь, я рассказывала в саду.

– Помню. Так значит, он в Англии и вы встретились?

– Да.

– Флик, – сказал мистер Хэммонд, – знаю, ты считаешь меня старым занудой, но, боюсь, вечер в ресторане придется начать с разговора. Не обидишься?

– На тебя – никогда.

– Ладно, – бодро сказал мистер Хэммонд, – к рыбе я уже закончу. А там начнем кидаться хлебом. Этот лорд Тревельян, он как их бил, сидящих или на лету?

– На вспорхе.

– Вот как? – сказал мистер Хэммонд. – Ладно, попробуем. Беги, одевайся. Мне надо выкопать из нафталина белый жилет.

2

– Кликни-ка официанта, дорогуша, – сказала мисс Лилия Бум, указывая на несчастного, который метался между столиками, пытаясь выполнить работу двух обычных людей, – и напомни, что он, когда был маленьким мальчиком, обещал нам бутылку лансона.

Билл расплылся в вежливой улыбке и повернулся исполнить ее приказ.

– Официант!

– Громче, – посоветовала мисс Бум. – Поменьше от пекинеса, побольше от сенбернара.

– Официант!

– Уже лучше. Голос у тебя хороший. Если будешь тренировать, тебя возьмут объявлять поезда на станции.

Билл снова расплылся. Ему казалось, что это длится уже целую вечность.

Если верно, что можно улыбаться, улыбаться и быть подлецом,[20]20
  Можно улыбаться, улыбаться… Гамлет, V,l.


[Закрыть] то не менее верно и другое: можно расплываться, расплываться и сидеть, как на иголках. Билл не испытывал ни малейшей радости от прославленного ночного клуба «У Марио».

Даже в те далекие нью-йоркские дни, когда он таскался на вечеринки вместе с Джадсоном Кокером, они не доставляли ему особенного удовольствия. Еще до того как он ошибочно вообразил, что влюбился в Алису Кокер, и вследствие этого обратился мыслями к более серьезным вещам, Билл пришел к твердому заключению, что эти вечеринки – скука смертная. Чтобы быть там на своем месте, надо обладать хорошо подвешенным языком. Надо заслужить репутацию уморительного хохмача и классного прикольщика, а к тому же иметь желудок из асбеста и нержавейки. Билл определенно не мог похвастаться этими качествами. Его желудок возмущался уже после второго или третьего коктейля, и никто лучше него самого не знал, что язык у него подвешен так себе, что хохмач он убогий, и ни один сколь-нибудь беспристрастный критик не назовет его прикольщиком.

Сегодня ему пришлось еще хуже. Раньше он был один из многих, сейчас весь груз ответственности лег на его плечи. И нелегкий, надо сказать, груз. Мало того, что обедать здесь с кем-нибудь, кроме Флик, граничило со святотатством, бурная натура мисс Лилии Бум подавила его с первых секунд. Оставалось только дивиться, как верно описал ее Джадсон Кокер.

Джадсон сказал, что она похожа на танк. Чистая правда. Джадсон пообещал, что на ней будет красное платье. Тоже верно, хотя сказано слабовато. Еще Джадсон сказал, что она – огонь. Ошибся он в одном – ему казалось, что мисс Бум понравится его другу. Биллу трудно было бы назвать живое существо, которое вызвало бы у него большую неприязнь. Ему не нравились большие блестящие глаза, эффектная внешность, слово «дорогуша», которое она начала употреблять еще за супом. А больше всего ему не нравилось, как она подается вперед, хохочет ему в лицо и, пошутив, хлопает его по руке. Мистер Слинсби убедился ранее, что рука у Лилии тяжелая, а теперь она похлопывала ею, как разыгравшаяся лошадь – копытом.

Однако он терпел. Мисс Бум, при всех своих внешних недостатках, обладала одним существенным достоинством – она знала, где мистер Слинсби зарыл труп. Так что Билл, хотя и подумывал с опаской, на что она станет похожа, когда официант принесет наконец бутылку, собрал бульдожье мужество Вестов и решил, стиснув зубы, держаться до конца.

Какой именно труп зарыл мистер Слинсби, еще предстояло выяснить. Пока тянулся бесконечный обед, мисс Бум наотрез отказывалась говорить о «делах».

К тому времени, как принесли кофе, Билл узнал одно: секрет этот – настоящая конфетка, ради которой стоит и потерпеть; и все это время он так старательно развлекал мисс Бум, что даже заслужил похвалу. Она назвала его «хорошим мальчиком». Все знают, что от хорошего мальчика лишь один шаг до уморительного хохмача, а там недалеко и до классного прикольщика. Вскоре после того как Билл был произведен в хохмачи, мисс Бум выразила желание потанцевать.

Билл вежливо встал. Мысль о том, чтобы танцевать с очаровательной спутницей, наполняла его отвращением, но он взял себя в руки. В то самое время, когда они второй раз кружили по залу, Флик с дядей Синклером вошли в ресторан и поднялись по лестнице на балкон. Уступив старомодным приличиям, мистер Хэммонд решил сесть на балконе, а не в основном зале. В зале было слишком много блистательных созданий, безусловно, добрых сердцем и внимательных к родителям, на которых он тем не менее предпочитал смотреть издали. Балкон, оставленный для тех, кто приходит к Марио без вечерних костюмов, представлялся на 99 % свободным. Здесь его белый жилет пропадет втуне, но ничего не попишешь.

Сколько Билл танцевал, он бы сказать не мог – ему казалось, что целую вечность. Время от времени музыка смолкала, они ненадолго возвращались к столику, чтобы через мгновение вновь устремиться на зов саксофонов. Когда Билл уже начал подозревать, что мощная фигура мисс Бум отлита из каучука, та неожиданно выразила желание отдохнуть. Они сели, и Билл, чувствуя, что, если упустит эту возможность, к следующей уже ничего не будет понимать от усталости, подался вперед.

– Рассказали бы вы мне о Слинсби, – взмолился он.

– Тебе это интересно? – игриво осведомилась мисс Бум.

– Очень.

– Тогда слушай хорошенько, – сказала мисс Бум. – Рассказываю!

Билл придвинул стул еще на несколько дюймов ближе и расплылся в улыбке, преданно глядя мисс Бум прямо в глаза. Та для затравки хлопнула его по ноющему плечу и начала.

3

Мистер Хэммонд одернул жилет, который с последнего появления на людях загадочным образом съежился, и заинтересованно взглянул через перила на праздничную толпу.

– В нашей современной жизни нет ничего более символичного, – сказал он, – чем отношение порядочного круга к воскресному вечеру. Такие места, как это, – внешний и внутренний знак внешних и внутренних перемен в английской семье. Двадцать лет назад уважаемый семьянин вроде меня и помыслить не мог, чтобы выйти воскресным вечером из дома. Двадцать лет назад я бы проводил последние священные часы выходного дня под родимым кровом в окружении любящих домочадцев. Мы бы ужинали довольно жесткой холодной говядиной, довольно мокрым салатом, довольно клеклым яблочным пирогом, бланманже и очень большой, очень желтой головкой сыра. Затем мы бы пели псалмы или, в чуть менее строгой семье, играли в застольные игры с карандашиком и листком бумаги. То, что я здесь и с трудом перебарываю соблазн уронить сардинку на голову вот того лысого джентльмена, означает Поступь Прогресса. – Мистер Хэммонд подцепил на вилку кусок закуски. – Теперь, когда я изложил сии прозаические наблюдения, – сказал он, – давай вернемся к твоему прошлому появлению в этом месте. Как ты тут оказалась?

– Меня привел Билл. Он бывал здесь однажды с мистером Слинсби. Это лондонский управляющий мистера Параде на.

– Значит, Билл… – сказал мистер Хэммонд. – Ну что же, выкладывай.

Флик внимательно поглядела на дядю. Насколько разумно рассказывать ему все? Что она любит Билла, Билл любит ее, мало того, она обещала бежать с ним по первому его слову. Не лучше ли дядю пощадить? Конечно, приятнее было бы открыться, И дядя ее не выдаст, но ему это будет стоить душевного спокойствия. Нет, ни за что!

– Я встретила его на следующий день после того, как ушла из дома. Ну, и поскольку я оказалась совсем одна, мы довольно много виделись.

– Ясно, – с сомнением произнес мистер Хэммонд.

– Мы частенько обедали вместе.

– Ясно.

Мистер Хэммонд начал скатывать хлебный шарик.

– Помнится, тогда, в саду ты сказала, что Уильям был предметом твоих девичьих грез. Очаровал ли он тебя и на этот раз?

– Он очень милый, – осторожно промолвила Флик.

– Надеюсь, ты не сказала, что некогда боготворила почву под его ногами?

– Когда мы встретились, Билл был влюблен в другую. Мистер Хэммонд явно обрадовался.

– А! – сказал он.

– Отчаянно и безнадежно, – быстро добавила Флик. – Держал дома двенадцать ее фотографий.

Мистер Хэммонд окончательно успокоился и с аппетитом принялся за жареного цыпленка.

– Должен признаться, Флик, – сказал он, – что ты сняла огромный камень с моей души. Может быть, ты порою подозревала, что я питаю к тебе отцовские чувства. Я – старая развалина и живу только ради…

– Кажется, ты сказал, что принадлежишь к молодому поколению.

– Неважно. Для целей моей речи я – старая развалина и живу только ради счастья моей золотоволосой доченьки.

– Вот бы я и вправду была твоя дочь! – с чувством сказала Флик.

– Чтобы крутить мной уж совсем как тебе вздумается? Тогда, наверное, да. Я тревожился о тебе, Флик. Я бы очень хотел, чтобы ты приняла правильное решение, и пришел к выводу, что такое решение – выйти за Родерика. Самый факт, что со временем он унаследует несколько миллионов фунтов, придает ему в моих глазах особенный блеск.

– Я не знала, что ты такой жадный! Если б я кого полюбила, меня не остановила бы его бедность.

– Смелые слова. Но не забывай, бедность – банановая кожура на пороге любви… Куда это ты смотришь так зачарованно?

Флик смотрела на кружащиеся пары. Когда дядя заговорил, она вздрогнула и отвела взгляд, но тут же стала снова смотреть вниз. Будь мистер Хэммонд наблюдательнее, он бы заметил, что глаза ее расширились и застыли, а уголки губ странным образом поджались; но он не имел обыкновения примечать мелочи. Мало того, сейчас он курил сигару, которую приобрел с некоторым сомнением, а она оказалась такого редкого качества, что привела его в мечтательно-отрешенное состояние духа.

– Я гляжу на танцующих, – сказала Флик.

–. Пропащие создания, – произнес мистер Хэммонд, угодно попыхивая сигарой.

Флик ложечкой чертила на скатерти иероглифы.

– Дядя Синклер, – сказала она наконец, – я думаю, молодые люди всегда любят девушек?

– Случается, – согласился мистер Хэммонд.

– Я хочу сказать, любят не какую-то определенную девушку, а… не знаю, как сказать. Наверное, есть мужчины, которые делают вид, что влюблены, и ведут себя так, будто действительно влюблены, и уверяют в этом, а сами проводят время с другими, и забывают тебя через день или два.

– Да, – отвечал мистер Хэммонд, – это довольно распространенное явление, если молодые люди не сильно изменились с моих дней. Постоянство – хрупкий цветок, который раскрывается лишь под солнцем зрелости. Конечно, – торопливо добавил он, – это не относится к Родерику. Он так не поступит.

– Я не о Родерике, – сказала Флик. Она чертила на скатерти очередной замысловатый узор, в уголках ее губ образовались маленькие складочки. – Думаю, ты прав.

– Насчет чего?

– Насчет разумного решения. Ну, то что ты назвал бы романтической любовью, довольно глупо, а главное – быть разумной.

– Во всяком случае, я так считаю. Хотя ты не можешь пожаловаться, что Родерик недостаточно романтичен. Да он дышит романтикой. Посмотри на его галстуки!

– Дядя Синклер, будь вы девушкой, вы бы вышли за человека, которому не можете доверять?

– О чем ты?

– Ну, если бы кто-то притворялся, что любит тебя, а сам бы встречался с другими… обедал с ними… танцевал… и, – Флик быстро взглянула через перила, – расплывался, глядя в их мерзкие рожи, – зловеще продолжала она. – Не почувствовал бы ты, что делаешь ошибку?

Мистер Хэммонд отечески похлопал ее по плечу.

– Не тревожься. Флик, – сказал он. – Родерик не такой. Будь он такой, я бы первый отсоветовал тебе за него выходить. От ненадежных людей лучше держаться подальше.

Глава XVIII ЧЕРНЫЙ ПОНЕДЕЛЬНИК

В наш поспешный век утро понедельника – самое тяжелое время. Именно тогда разнежившиеся за субботний вечер и воскресный день люди мучительно поеживаются при мысли о том, чтобы вновь взвалить на плечи бремя белого человека и тащиться на работу.

Однако мистер Слинсби, который наследующий день после встречи Билла и мисс Бум завтракал у себя, на Брэтон-стрит, не испытывал подобных чувств. Все было хорошо в этом лучшем из миров. Глаза его сверкали, сердце наполнялось покоем. Он ел почки с поджаренным хлебом и читал утренние газеты из сложенной рядом стопки.

Большинство людей за завтраком довольствуются одной газетой. Некоторые сибариты прочитывают две. Мистеру Слинсби приносили все утренние лондонские газеты. Ни один, даже самый скромный листок, не миновал этой внушительной стопки.

Однако чтение газет для него было отнюдь не праздным занятием. Мистер Слинсби разворачивал газету, мгновенно пробегал глазами и бросал на пол. Его интересовало одно – театральные рецензии. В прошлую субботу в «Бижу» прошла премьера новой комедии «Расскажи папочке», замечательной тем, что мистер Слпнсби финансировал ее в одиночку. Судя по сегодняшним, да и по воскресным газетам, он раскопал золотую жилу.

Мистер Слинсби дочитал последнюю рецензию и счастливо откинулся в кресле. Мечта всех алхимиков, вступающих на театральное поприще, – отыскать философский камень, поставить комедию, которая войдет в историю. Раз в двадцать лет такое случается: спектакль делает рекордные сборы в Лондоне и потом бесконечно идет в провинции. Судя по газетным откликам и по тому, как вела себя публика на премьере, мистер Слинсби осуществил эту мечту. Он закончил завтрак, неторопливо докурил сигару и позвонил, чтобы подавали автомобиль, – ехать в Сити.

Мистер Слинсби был совершенно счастлив. Ему ничто не угрожало. Теперь можно бросить торговлю и зажить в свое удовольствие. Отныне все его дела – неспешно курить толстые сигары и говорить автору, что второй акт придется начисто переделать. Из автомобиля он вышел с ликующим сердцем. Нет, жаворонки не запели в небе[21]21
  Жаворонки не пели… имеется в виду строка из стихотворения Вордсворта «…Займется сердце, как услышу я жаворонка в небе».


[Закрыть] над шпилем Св. Марии, но мистеру Слинсби чудилось, что поют. Так радостно было у него на душе, что он отечески улыбнулся рассыльному Генри и даже подумал, не дать ли тому полкроны.

– К вам джентльмен, сэр, – сказал Генри.

– Джентльмен? – переспросил мистер Слинсби и едва не добавил: «Тра-ля-ля-!» – Где он?

– Я провел его в ваш кабинет, сэр.

– Все ира-а-а-вильно, – пропел мистер Слинсби и с трудом удержался, чтобы не выкинуть коленце. – Он назвал свое имя?

– Мистер Вест, сэр.

– Мистер Вест? А, мистер Вест! Да, да! Он, пританцовывая, вошел в кабинет.

– А, Вест, – бодро произнес мистер Слинсби. В воздухе гремели цимбалы и флейты. – Надеюсь, я не заставил вас ждать?

Заставил, конечно, но Билл был не в претензии. Он встал рано и собирался задержаться надолго.

– Доброе утро, – сказал Билл холодно, не испытывая никаких чувств к этому синему подбородку. Он собирался, фигурально выражаясь, огреть мистера Слинсби обухом по голове и досадовал на его бьющее через край дружелюбие.

– Садитесь. Устраивайтесь поудобнее. Сигару?

Билл сел, но от сигары отказался с тем холодным высокомерием4, с каким палач отверг бы ящичек, протянутый ему осужденным. Он и впрямь чувствовал себя палачом. После Разговора у Марио Билл окончательно уверился, что мистер Слинсби открыл мисс Бум, где зарыт труп, да какой! Билл дивился, как тот, пусть и под мухой, пусть в порыве страсти, решился выболтать подобную тайну.

– Я пришел сюда… – начал он.

– Вы случаем не были в субботу на премьере «Расскажи папочке»? – перебил его мистер Слинсби.

– Нет, – сказал Билл. – Я…

– Фурор, мой дорогой, просто фурор! – вскричал мистер Слинсби. – Все вчерашние и сегодняшние газеты посходили с ума. Это первая постановка, которую я финансировал в одиночку, и самый шумный успех со времен «Тетки Чарлея». Кстати, я не удивлюсь, если сборы будут еще больше. Расходов практически никаких: три действия, одна перемена декораций, самый простой реквизит – и, похоже, года на два полные залы обеспечены. Забавно, как люди упускают богатство, когда оно само плывет в руки. Я совершенно точно знаю, что до меня несколько человек отказались от этой пьесы. Ко мне она попала совершенно случайно. Но я-то умею отличить хороший сценарий, и, как только прочел первое действие…

– Лучше я вам сразу скажу… – вставил Билл.

– …понял – будет успех. Тогда я, конечно, не знал, какой. Но видел – эта пьеса не провалится. Там есть сцена, в которой с героя спадают штаны…

Всего сюжета Билл не услышал лишь потому, что мистер Слинсби замолк и начал прикуривать сигару. Билл воспользовался паузой, чтобы перевести разговор в деловую плоскость. Он чувствовал, что его нарочно сбивают, поэтому торопился и не смог заговорить достаточно веско. Впрочем, он надеялся, что сама тема произведет желаемое впечатление.

– Вчера я обедал с мисс Лилией Бум, – сказал он, чувствуя, что только эти слова могут отвлечь мистера Слинсби от «Расскажи папочке».

Он не ошибся. Мистер Слинсби положил сигару и уставился в стол. Он не сказал: «Продолжайте, ваш рассказ меня странным образом захватил!» – но его молчание убеждало Билла, что цель достигнута.

– И могу вам сказать, – продолжал Билл сурово, – что знаю о ваших штучках.

Это прозвучало слабовато, но лучше, чем если б он не сдержался и выпалил: «Знаю все!»

– А! – сказал мистер Слинсби. Он в третий раз взял спичку, чтобы зажечь сигару. Рука его не дрожала, голос звучал-ровно, только темные глаза горели. – Что же вы знаете?

– Знаю, что вы и есть «Хиггинс и Беннет»!

– «Хиггинс и Беннет»? – изумленно повторил мистер Слинсби. – «Хиггинс и Беннет»?

Эта детская попытка уйти от ответа вывела Билла из себя.

– Да. «Хиггинс и Беннет», – повторил он. – Загадочная фирма, которая скупает бумажную массу дяди Кули по самой низкой цене. Это был простой, отличный, гениальный трюк! Вы стали лондонским управляющим дяди Кули, одновременно создали фирму под другим именем, продавали товар себе же и немедленно сбывали дальше с огромной прибылью. Не удивляюсь, что вам хватало денег на всякие «Рассказывай папаше»!

– «Расскажи папочке», – поправил мистер Слинсби. – Гораздо более удачное название.

– Какая разница! – сурово произнес Билл.

– Огромная, – возразил мистер Слинсби. – Не поверите, сколько хороших постановок на корню сгубили названия. Вы сами поймете, если задумаетесь. «Расскажи папочке» – это звучит. Это хорошо смотрится на афише. Это…

– Я здесь не за тем, чтобы обсуждать названия, – сказал Билл. – Я хочу знать, что вы собираетесь делать.

Мистер Слинсби поднял одну бровь.

– Делать? – переспросил он. – В каком смысле? Всегда был шанс, что все выплывет на поверхность. Пока у вас нет ни малейшего доказательства, но это, увы, ровным счетом ничего не меняет. Теперь, когда вы напали на след, доказательства – вопрос времени. Мне надо смываться. Это очевидно и не подлежит обсуждению.

Сцена развивалась неправильно, и Билла это угнетало. Даже побежденный, собеседник давил его своей личностью. Почти как в прошлой беседе, Билл чувствовал себя жалким сопляком. Собрав все свои силы, он взял жестокий тон, понимая, что ничего этим не изменит. Второй корабельный помощник или кто-нибудь из мужественных героев мисс Этель Делл[22]22
  Этель, Мэри Делл (1881–1939) – английская романтическая писательница.


[Закрыть] мог бы успешно взять жесткий тон в разговоре с мистером Слинсби, но Билл, едва заговорив, понял, что ему это не удастся. Он даже не потрудился стукнуть кулаком по столу.

– Смыться? – Он хотел, чтобы это прозвучало грозно, но вышло скорее виноватое блеяние. – А если я сообщу в полицию и вас арестуют?

Мистер Слинсби взглянул с изумлением, давая понять, что ему больно слышать этот бессмысленный лепет.

– В полицию? – сказал он. – Опомнитесь! Думаете, дядя вас поблагодарит, если история получит огласку и он выйдет круглым дураком? Да он только обрадуется, если все удастся замять.

Он взглянул так, словно ждал извинений, и настолько силен был его магнетизм, что Билл чуть не попросил прощения. Мистер Слинсби подытожил разговор.

– Никогда, – сказал он, – не лезьте в такую историю, если не готовы исчезнуть в любой момент. – (Билл едва не сказал: «Хорошо, не полезу».) – Мне хватило ума все подготовить загодя. Мои средства вложены в южноамериканские бумаги, следующим же пароходом я отплываю в Буэнос-Айрес. – Он помолчал, потом продолжил: – Нет, сперва я отправлюсь в Нью-Йорк и договорюсь о гастролях «Папочки». Скажите мне, – произнес он, отметая в сторону тривиальный вопрос о мошенничестве, – вы долго жили в Нью-Йорке, кого бы вы посоветовали в администраторы прекрасной комедии, где на три действия всего одна смена декораций? Денег ей не надо. Она сама о себе позаботится. Все, что мне нужно – найти честного человека.

Совершенно уничтоженный Билл попытался перейти в контратаку.

– Какие дела могут быть у вас; с честным человеком? – горько спросил он.

Мистер Слинсби нисколько не обиделся.

– Незачем переходить на личности, – мягко пожурил он.

– У вас нет повода держать на меня зло. Скорее уж я – пострадавшая сторона. Вы лишаете меня дохода. По счастью, я могу без него обойтись. «Расскажи папочке» обеспечит мои скромные потребности до конца жизни. Вам не за что на меня наскакивать. Старый Параден вас озолотит. И потом, вы получили ценный урок, который очень пригодится вам в будущем. Никогда, – здесь мистер Слинсби положил бы Биллу руку на плечо, но тот брезгливо отстранился, – никогда не выбалтывайте своих деловых секретов. Никогда! А особенно – не доверяйте их девушкам, чтобы пустить пыль в глаза. Никакого толку. И вообще, держитесь от девушек подальше. Скользкие штучки. Никаких представлений о порядочности… Кстати, как Лилия? – дружески поинтересовался он.

Билл услышал свой голос, который произнес, что у мисс Бум все, кажется, неплохо.

– Девица, по-своему, вполне ничего, – великодушно произнес мистер Слинсби. – С норовом, конечно, и продаст, недорого возьмет, но в целом – да, ничего. Думаю, что смогу дать ей роль горничной в каком-нибудь гастрольном спектакле. А теперь, мой дорогой, – он переложил какую-то бумажку, показывая, что разговор окончен, – я, к сожалению, попрошу вас уйти. Мне надо кое-что здесь расчистить. Кстати, буду очень признателен, если вы пока повремените сообщать дяде. Я отбываю в среду. Очень мило с вашей стороны было бы отложить разговор до этого дня. Если я буду здесь, остается незначительный шанс, что ваш дядя поведет себя опрометчиво. Лучше не ставить его в известность, пока я в Лондоне. А? Как вы полагаете?

– Хорошо, – отвечал Билл.

Он не знал, почему сказал так – наверное, иначе не мог.

– Замечательно! – Мистер Слинсби сверкнул великолепными зубами. – Значит, до свидания. Да, пока вы не ушли. – Он черкнул несколько слов на визитной карточке. – Возьмите. Передайте администратору в «Бижу», и он сделает вам два места на любой удобный для вас вечер. Если можно, не в субботу. Спектакль вам понравится. Лучший второй акт в истории театра.

В доходный дом Мармонт Билл вернулся только под вечер. Добирался он долго, потому что то и дело останавливался, ошалело глядя перед собой; к двенадцати он дошел только до Стрэнда. Здесь он заглянул в тихий ресторанчик, и еда подействовала на него так благотворно, что вышел он едва ли не веселее мистера Слинсби.

Он сообразил, что за растерянностью и досадой упустил из виду самое главное. Неважно, раздавлен мистер Слинсби или торжествует, в тюрьме он или нет. Раздавленный, торжествующий, за решеткой или на воле, мистер Слинсби сыграл свою роль. При всех своих человеческих изъянах мистер Слинсби позволил ему, Биллу, оказать серьезную услугу своему дяде и выполнить то, ради чего он приехал в Лондон.

Да, дядя Кули этого не забудет. Теперь он, как выразился мистер Слинсби, его озолотит. А раз так, последнее препятствие между Биллом и Флик

Билл поднимался по лестнице, а в ушах его звучали ликующие колокола.

На столе лежала записка. Колокола зазвучали еще громче: Это – почерк Флик.

Билл разорвал конверт.

Колокола смолкли, будто их вырубили из сети. Билл рухнул на тахту. В ушах звенело, дальняя стена куда-то уплывала, ее затянуло туманом; живот схватила тупая боль, словно невидимый кулак ударил его поддых.

Он перечитал письмо. Какая-то ошибка!

Да, ошибка. Так и написано в письме: «…уверена, что мы совершаем ошибку… были бы только несчастливы… выхожу за Родерика в среду… единственное, что остается…» И» для этой невероятной, ужасной, немыслимой перемены она не привела никакого основания. Ровным счетом никакого.

Билл уставился перед собой. Комната медленно погружалась во мрак.