Текст книги "Том 2. Лорд Тилбури и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 41 страниц)

Дальше сюжет разворачивался так, как опасался Джо. Раскаленный добела братец остывал на глазах, превращаясь из льва в ягненка.

– Нет! – говорил он. – Ты ошибся. Пик – не тот. Это от сэра Бакстона, приглашает в гости.

Что же, Джо старался, как мог.

– Ты подумай!

– Нет, не Пик.

Стараний своих Джо не бросил, хотя в душу ему стали заползать растерянность и уныние, словно итальянскому вельможе XVI века, который, наняв наемного убийцу, вдруг получает известие, что убийца пошел в монахи, тем самым удалившись от дел.

– Может, – попытался Джо, – для верности все-таки стоит пригрозить? Если будет тут болтаться, ты завтра свернешь ему шею и сбросишь в реку. Вреда не принесет!

– Да уж, не принесет! Джин мне полноги оттяпает за то, что я ему нагрубил. А потом, вдруг он наябедничает Элоизе? Она ведь от него млеет. Нет, выхожу из игры. Да и зачем… Эй! – Табби ткнул брата в бок, а пальцем другой руки указал на тучноватого человека, приближавшегося к ним. – Вот и сэр Бакстон! Оставляю тебя с ним.

9

На обветренном лице сэра Бакстона застыла неловкость, хотя он и тщился изобразить гостеприимную улыбку. В том, как он пощелкивал себя по гетре охотничьим хлыстом, сквозила почти застенчивость. Джо сообразил, что деловые встречи проводит, видимо, не он.

– Мистер Ванрингэм?

– Добрый день.

– День добрый.

– Восхищался здешним пейзажем, – любезно сообщил Джо.

Сэр Бакстон, обозрев пейзаж, снова высек ногу.

– А? Да, вид шикарный. Речка, то, се…

– Вот именно.

– В ясный день видно до самого… забыл уж докуда, но далеко.

– Сегодня утро как раз довольно ясное.

– Очень. Да. Н-да… ясное… Э… ваш брат сказал мне, мистер Ванрингэм… я слыхал, вы… а…

– Все правильно.

– Очень рад. Мы все любим вашего брата Табби. Ха-ха! Табби, да… Нет, это выдумать! Табби…

– Надеюсь, и для меня найдется местечко?

– Чего-чего, а места у нас хватает. Просторный дом! Чертовски дорого обходится… такой, знаете… э… хрмпф… – сообщил сэр Бакстон, больно стегая несчастную гетру.

Джо почувствовал, что пора прийти на выручку.

– Из разговора с братом, сэр Бакстон, я вывел, что, прежде чем поселиться в Уолсингфорд Холле, нужно соблюсти определенные формальности. Короче, брат намекнул, что надо внести взнос.

Баронет вздохнул с облегчением, поражаясь его такту. Сам он редко участвовал в таких беседах.

– Н-да, в общем – да. Один или два моих гостя вносят… э… чисто символическую сумму. Идет на хозяйство, и вообще… Но обычно я оставляю… То есть, моя секретарша заключает… В общем, я не вполне уверен.

Джо снова кинулся ему на выручку:

– Наверное, мне лучше переговорить с мисс Виттекер…

– Да, да, именно!

– С удовольствием встречусь с ней опять.

– А вы ее уже встречали?

– Да, у нас состоялась короткая, но приятная беседа. Можно даже сказать – прелестная. Так пойдем, найдем ее?

– Конечно… разумеется. – Сэр Бакстон кашлянул; расположение к новому гостю боролось с любостяжанием. – Вы… э… не позволяйте ей брать с вас слишком много.

– О, это неважно!

– Иногда она допускает, чтобы ее личные заботы… влияли э… на…

– Все в порядке! – Джо осенило: ему представлялся случай обрисовать отцу любимой девушки свое финансовое положение. Отцы очень любят узнавать про финансы. – Деньги для меня – тлен.

– Да? Тлен?! – Пораженный сэр Бакстон даже приостановился, чтобы получше рассмотреть это чудо природы.

– Совершеннейший тлен! У меня их навалом. Текут ко мне и текут. Я ведь пьесу написал. Сейчас ее играют в Лондоне.

– Вы пишете пьесы?

– Да. Так вот, я начал про пьесу. Успех грандиозный! Предположим, мои гонорары от лондонской постановки составят десять тысяч.

– Десять тысяч?!

– Цифру беру, так, самую среднюю.

– Ухм, конечно… Среднюю, да…

– Приплюсуем провинциальные права, права в Америке, в Австралии, права в кино, на радио, от любителей, права будущего мюзикла, права кино уже на них, переводы на французский, немецкий, итальянский, чешский… Словом, тысяч пятьдесят.

– Пятьдесят!

– Не забудьте, мы занижаем.

– Какие деньги!

– Да нет, это так, начало. Для разгона, можно сказать. Дальше – больше. Пишу вторую пьесу.

– Пишете?

– Пока нет. Но когда напишу… Предположим, за нее я получу тысяч сто. Права на фильм надо продавать подороже. Кстати, учту.

– Конечно, конечно.

– Да. Получается не меньше ста тысяч. Но это ладно, потом – еще одна. Вот пойдут доходы! Сколько это получится?

– Очень много. Истинное богатство.

– Без сомнения.

Голова у сэра Бакстона поплыла, но вдруг он усмотрел логическую неточность. Возможно, это фантазии, но указать стоит, стоит…

– А если они… хрм… э… провалятся?

Джо усмехнулся и поднял брови.

– Нет, нет, что это я! – заспешил сэр Бакстон. – Сам не пойму, как сорвалось!

Голова у него кружилась. Вот он, думал баронет, красивый, умный, богатый, денег навалом… Не могло бы случиться, что Джин?..

– А, черт! – невольно воскликнул он, все сильнее любя нового постояльца. – Ну что ж, поздравляю. Такой молодой, а уже многого достигли… э… Ваш брат не сказал мне, как вас зовут.

– Джо.

– Джо? Что ж, дорогой Джо, можете собой гордиться.

– Спасибо, сэр Бакстон.

– Зовите меня Бак. Да вы же миллионер!

– Не без того, Бак!

– Именно, именно. А, черт! – снова воскликнул сэр Бакстон в девичьем раздумье и погрузился в мечты.

На террасе замаячила элегантная особа. Сэр Бакстон тихонько подтолкнул Джо.

– Мисс Виттекер! – окликнул он.

– Да, сэр Бакстон?

– Вы, кажется, знакомы? Мистер Джо Ванрмнгэм, брат этого, нашего. Тоже будет у нас гостить.

– Да-у?

– Да. И я подумал… то есть он подумал… в общем, мы подумали, что ему надо с вами потолковать… Так, значит, до свидания, Джо!

– До скорого. Бак.

Баронет исчез, радуясь, что избежал соприкосновения с низменной стороной жизни, а Джо повернулся к мисс Виттекер, которую намеревался отечески пожурить. Сердце у него щемило от братской жалости к Табби. Он был уверен, что все это – чистое недоразумение. Досадную тучку легко развеять словом-другим, которое скажет в должную пору разумный человек.

Однако разумные люди строят нередко планы в беззаботном неведении. Кенсингтон[77]77
  Кенсингтон – довольно престижный район Лондона.


[Закрыть] рождает, колледж – тренирует девушек, с которыми не справится никакой отец.

– Как долго, – начала она, – намереваетесь вы гостить в Уолсингфорд Холле, мистер Ва-анрингэм?

– Мисс Виттекер, – сказал Джо, – можете вы посмотреть мне в глаза?

Она могла, что и доказала.

– Странно, – признал ее собеседник, – я бы на вашем месте смутился. Вы безобразно обошлись с моим братом. Бе-зоб-раз-но!

– Я предпочла бы, мистер Ва-анрингэм, держаться в рамках деловой беседы.

– Он любит вас пылко и безумно.

– Я бы предпочла…

– Расскажите про этот пакет, и все будет в порядке.

– Я бы…

– Если там драгоценности от городского гада, тогда и говорить не о чем. Но если…

– Я бы предпочла, мистер Ва-анрингэм, это не обсуждать.

Ее классические черты заледенели, и зрелище было настолько устрашающим, что Джо уступил, а то у него уже начали подмерзать ноги.

– Ладно, – смирился он. – Какой у вас тариф?

– Тридцать фунтов в неделю.

– Включая пользование ванной?

– При вашей комнате есть ванная.

– В деревенском поместье?

– Уолсингфорд Холл сверху донизу усовершенствован предком сэра Бакстона. Могу вас заверить, здесь аб-со-лю-ут-ный комфорт.

– Не ванной единой жив человек.

– У сэра Бакстона ве-ли-ко-ле-э-пный повар.

– Пищей ли жив он, мисс Виттекер?

– Если вы имеете в виду общество…

– Откровенно – да. Видел на днях фильм, действие происходит на Чертовом острове. Народ там, скажем так, пестрый. А здесь?

– Все гости сэра Бакстона социально безупре-эчны.

– Простите?

– Социально безупре-эчны.

– А десять раз не повторите! Собьетесь на «безупречно социальны».

Пруденс гордо промолчала.

– Теперь, – сказал Джо, – главное. Как тут обращаются с постояльцами? Буду с вами честен, мисс Виттекер. Я только что из деревни, там ходят неприятные слухи. Усталый пахарь, возвращаясь с поля, слышит порой страшные крики… Изящная ножка начала нервно постукивать по полу.

– Я понимаю, – продолжал Джо, – я не чувствительный слюнтяй. Без дисциплины вам не управиться. Если дан приказ, чтобы все играли в крокет, а номер, к примеру, 6408 играет в классики, естественно, приходится проявить твердость. Это ясно. Если бы кто-то, на континенте, попытался улизнуть в божественный Неаполь, когда мистер Кук приказал, чтоб все отправлялись в красавицу Люцерну – что было бы? Да, да. Но одно дело – дисциплина, и совсем другое – жестокость. Между ними есть разница.

– Мистер Ва-а-нрингэм…

– Я слышал, что один из платных гостей на прошлой неделе попытался удрать, и его травили собаками. Хорошо ли это, мисс Виттекер? Человечно ли? Есть ведь границы…

– Мистер Ва-анрингэм, вы же-ла-а-э-те комнату или нет? Я занята.

– Ничуточки вы не заняты. Когда мы подошли, вы стояли и плакали о Табби.

– Мистер Ва-анрингэм!

– Мисс Виттекер?

– Же-ла-а-э-те вы или не…

– Желаю.

– Прэ-кра-асно. Пойду распоряжусь.

Она удалилась, дыша достоинством и надменностью, а Джо не стал задерживать ее, хотя ему хотелось порасспросить и о том, правда ли, что здесь в ходу американская система поощрений, и есть ли у него шансы стать образцовым, привилегированным узником.

У него были другие, неотложные заботы. Пощелкивающий хлыст сэра Бакстона вдохновил его, подсказал решение, которое он искал с той минуты, когда Табби его подвел. Теперь он хотел одного – разыскать как можно скорее Адриана Пика.

Сбежав с террасы, он пустился по крутой пыльной дороге, ведущей к «Гусаку и Гусыне».

Адриан уже позавтракал и курил сигарету на топорной скамейке, созерцая Уолсингфорд Холл. Утром много чего случилось: ему не понравилась встреча с Джо; ветчина оказалась такой же паршивой, как вчера, а кофе – еще хуже; ночью мешали спать плеск воды, бьющей о борт, и неприятный скрежет под полом, напоминавший о словах Джин насчет клуба; наконец, неизвестная птица с пяти часов утра произносила «куа-куа», как бы подражая поскрипыванию проржавевших дверных петель.

Однако на Уолсингфорд Холл он смотрел с удовольствием. Каждый кирпичик, на его взгляд, просто излучал состоятельность; а человеку, с детства томящемуся тягой к большим деньгам, греет сердце мысль, что он завоевал сердце такой наследницы. Конечно, архитектура оскорбляла утонченный вкус, но была в ней та прелесть, какая есть в австралийском дядюшке-миллионере, хотя он носит яркоклетчатый костюм и пестрый жилет. Богатству дозволена эксцентричность. Ради начинки мы съедим и подгорелый пирог.

С легким, счастливым вздохом Адриан отшвырнул сигарету и закуривал новую, когда появился Джо. Не имея желания пускаться с ним в разговоры, Адриан поднялся и двинулся к воротам.

– Куда вы? – осведомился пришелец.

– К себе, на «Миньонетту».

– Не советую.

Джо легонько пихнул Адриана на топорную скамейку, уселся сам и опустил ему руку на плечо. Адриан плечо высвободил и отъехал подальше.

– Почему это?

– Потому.

– Да что такое?

– Там человек, с которым вам встречаться не стоит.

– Э?

– Во всяком случае, шел он туда. Мой брат Табби просил предупредить вас.

– О чем?

– Он такой чуткий…

– О – чем – вы – говорите?!

– Вот о чем. Не успели вы уйти, как прискакал мой брат Табби. Оказывается, он здесь гостит. Итак, он прискакал, вопя: «Где Пик?» Я отвечаю: «Ушел в гостиницу». – «Пускай. там и сидит! Сэр Бакстон гонится за ним с охотничьим хлыстом. Собирается спустить с него шкуру!»

– Что?!

– Вот и я так закричал, а Табби объяснил мне. Оказывается, вы обручены с дочкой сэра Бакстона… Это правда?

– Да.

– Тайно?

– Да.

– Вы не очень богаты?

– Да.

– Ну вот и разгадка. Сэр Бакстон сердится. Не знаю, насколько хорошо вы его знаете… Изучали его душу?

– Я с ним вообще не знаком.

– А я его знаю близко. Обаятельнейший человек, если не гладить против шерсти. Если же гладить, склонен к ярости. Не его вина… Виноват солнечный удар, сразивший его и Африке. С тех пор он так и не оправился. Иногда мне кажется, что он не совсем… э… здоров.

Адриан побледнел, так побледнел, что знакомые дамы бросились бы за одеколоном и шампанским. Он клял себя – какое безумство побудило его настаивать, чтобы Джин сообщила отцу об их помолвке! Досадно, что эти девушки так буквально все понимают.

– По словам Табби, – продолжал Джо, – старикан в бешенстве. Хочет вас распотрошить. Табби старался eгo урезонить. «Лично я не стал бы», – говорил Табби. – «А я стану! – уперся сэр Бакстон. – Погляжу, что у него внутри!» Когда на него находит, он такой. Его не остановить, пока не выпустит пары. Вот, посудите. Нормальный человек приостановился бы и сказал себе: «Я не должен его потрошить. Он же в суд подаст и запросто выиграет дело. Надо обуздать себя». Какое там! У него и в помыслах нет, в какие неприятности он вляпается. Идет на что угодно ради мимолетного удовольствия. Уложит вас на несколько месяцев в больницу, и…

Адриан вскочил как ужаленный.

– Я уеду!

– Правильно. Хотел сам предложить. А с этой баржей я вас выручу. Сколько вы заплатили за аренду?

– Двадцать фунтов.

– Пришлю вам чек по почте. А теперь – бегите! Паковать веши не стоит, я их тоже пришлю. По какому адресу?

– В телефонном справочнике есть. Интересно, когда поезд?

– И поезда не стал бы ждать. Наймите машину. Скаредный Адриан содрогнулся, но понимал, что совет – дельный.

– Ладно, – отвечал он и примолк. Джо ему не нравился, но он считал, что надо выказать хотя бы формальную благодарность.

– Спасибо, Ванрингэм.

– Не за что. Доброго пути.

– Пока.

Джо откинулся на топорной скамейке, любуясь небом сквозь листву. Позади заговорили. Он обернулся на голос.

В рамке распахнутого окна стоял коротенький, кругленький, розовый человечек в мешковатом костюме. На ногах у него красовались (хотя Джо их и не видел) тупоносые ярко-желтые ботинки. На голове сидела шапочка, предназначавшаяся для американских студентов. Наконец, он жевал резинку.

– Ничего погода! – заметил он.

– Весьма.

– Послушайте, я правильно расслышал, этот парень назвал вас Ванрингэм?

– Да.

– Т.П.?

– Нет, Дж. Дж.

– О-о! – протянул толстячок чуть-чуть разочарованно. – Что ж, приятно познакомиться!

– Впа-а-лне! – откликнулся Джо.

10

Джин, как обычно, хлопотала все утро. Отец ее постыдно увиливал от платных гостей, мать вроде бы вообще не подозревала об их существовании, и развлекать их оставалось дочери.

Иногда остроглазый игрок в крокет перехватывал сэра Бакстона, прежде чем тот успевал унырнуть в ближайшую аллею, но все-таки роль веселого кабатчика выпадала Джин. Тем самым утро у нее всегда бывало хлопотливое.

Сегодня она поиграла в гольф с мистером Чиннери, поахала над рассказами полковника Тэннера, потолковала о мышах с мистером Bo-Боннером, повосхищалась вязанием миссис Шепли, обсудила газетные новости с миссис Флоссом, оценила обратный удар левой мистера Проффита и, уж конечно, поощрила мистера Биллинга на разнообразные развлечения, но остерегла, чтоб он не вздумал, как накануне, принимать солнечные ванны. Сейчас она расставляла цветы в столовой.

Закусив губу, сморщив маленький носик, Джин поправляла фиалки в плоской вазе, не надеясь на то, что толпа прожорливых гостей хоть как-то оценит ее искусство, но, как истинный художник, стремясь к совершенству. Наконец, добившись его, она отступила на шаг – и услышала:

– Привет!

Столовая Уолсингфорд Холла примыкала к террасе. В это дивное утро ее застекленные двери стояли нараспашку, и в них возник смутно знакомый человечек. Подойдя поближе, Джин узнала его – тот самый коротышка в мешковатом костюме, который помешал ее прощанию с Адрианом.

– Привет! – растерянно отозвалась она. Коротышка зашел в столовую. Глаза его глядели добродушно, челюсти – ритмично двигались.

– Смотрю, вы тут, – объяснил он.

– Да.

– Булпит моя фамилия. Сэм Булпит.

В графстве Беркшир были девушки, которые давно бы вскинули брови и указали пришельцу на дверь. Но дружелюбная Джин не могла изображать баронетскую дочь даже перед чудаком в ярко-желтых ботинках. Она решила, что это агент какой-то коммерческой фирмы (дешевенькие драгоценности или, скажем, искусственные чулки), и мило улыбнулась.

– Здравствуйте, мистер Булпит! Как поживаете?

– На все сто. А вы как?

– Тоже ничего себе.

– Какой у вас шикарный дом!

– Вам нравится?

– Просто шик-блеск.

– Приятно слышать. Чем могу служить, мистер Булпит?

– Вроде бы ничем. А чего еще надо? Одно слово, нимфа с цветочками.

– Ну, что ж. – Джин подошла к каминной полке и стала заниматься огромной вазой. – Надеюсь, скоро вы сообщите мне, что все-таки вам нужно.

– А?

– Интересно узнать, зачем вы пришли.

Гость впервые догадался, что он допустил упущение, – и он добродушно хохотнул, сверкнув ослепительными зубами. Да, этот человек умел над собой посмеяться.

– Ой, верно! – воскликнул он. – Надо было сразу сказать. Думаешь, я сбрендил? Нет, я приехал к Алисе. А ты, само собой, ее дочка.

– Простите?

– Спорю на доллар. Одно лицо! Двадцать пять лет назад, ясное дело. Хотя ты потоньше. Ты у нас маломерка, а у нее пы-ы-шный бюст был. А так, один к одному.

Джин осенила догадка:

– Когда вы говорите «Алиса», это вы про маму?

– А то!

– Правда, она ведь Алиса. Бак зовет ее Душенька. Так вы ее знаете?

– А то! Вообще-то она моя сестренка. Ваза в руках у Джин заплясала.

– Значит, вы – мой таинственный дядюшка?

– Ну! – согласился мистер Булпит.

Джин счастливо засмеялась, предвкушая встречу новоявленных свойственников.

– Вот это да!

– А то! – откликнулся Булпит, который как раз хотел воскликнуть «Вот это да!»

При этих словах он выскочил на террасу, что-то там сделал и вернулся, уже не двигая челюстью, но тут же извлек из кармана новый пакетик жвачки и запустил машину.

– Говорят, она и в Англии есть, – между делом сообщил он. – Жвачка. Всюду можно купить.

– Правда?

– Ну! Цивилизация на марше. Прямо не поверишь.

– Вы только что приехали в Англию?

– А то! Из этой старой Франции. Канны там, Ницца, Монте-Карло. На итальянском пароходе. Жвачка тоже есть. Дела-а! Ну, как наша старушка?

– Старушка?

– Алиса. Шикарная девчонка была. Жаль, не виделись двадцать пять лет. Как она, скрипит, не рассохлась?

– Конечно. Весела и здорова.

– Ну, дает! Какой дом отхватила! Как это она?

– Вы хотите узнать, как мама вышла за Бака?

– А то! Помню, совсем была на мели, нижнее белье де-мон-стри-ровала.

– Когда Бак с ней познакомился, она пела в мюзик-холле.

– Ясно, Один черт. Разве что на сцене.

– В шоу «Женщина-цветок». Булпит оживился:

– Ух ты! Хорошая вещь. В Нью-Йорке не видал – в разъездах был, торговал патентованной мастикой, когда его привозили. Два раза в Канзас-сити ходил, раз – в Сен-Луисе. Ну, музыка!.. Сейчас такой нету. – Запрокинув голову, он прикрыл глаза: – «Для тебя-а-а, для тебя ы-ых, красотка…» Прошу прощения. Так ты говорила…

– Нью-Йоркская труппа приехала в Лондон. Бак пошел посмотреть и влюбился с первого взгляда. Послал записку за кулисы, пригласил в ресторан, он в те времена был очень шустер. Через неделю поженились.

История эта глубоко тронула гостя. В молодости он побывал певцом-официантом и, ежевечерне исполняя слащавые шлягеры для публики, склонной по малейшему поводу пустить слезу над пивом, насквозь пропитался сентиментальностью.

– О-о! – умилился он. – Прямо как в песне.

– Да, не без того.

– Английский лорд и американская Золушка!

– Вообще-то Бак – не лорд, да и мама не Золушка, но все равно, очень трогательно.

– Да уж. Люблю хорошую песню.

– И я люблю.

– Любовь, как говорится, правит миром.

– Неплохо сказано.

Булпит приостановился и кашлянул. В глазах у него зажегся многозначительный блеск, рука дернулась, будто он намеревался ткнуть племянницу под ребро. Он поборол себя, но Джин без труда предугадала, что, покончив с любовью старшего поколения, он перекинется на молодое.

– А кстати, насчет любви…

– Да?

– Вчера вечерком, у речки… э?

– Понимаете…

– И кто же он?

– Один мой… приятель.

– Я и сам догадался, что ты ему – хе-хе – симпатизируешь. Как его зовут-то?

– Адриан Пик.

– Жарко ты его целовала!

– Я…

– Похож на этих… Ну, картинки всюду понатыканы – такие шляпы треугольные, короткие штаны…

– Кавалеры с портретов?

– Вот-вот. Тебе он вроде нравится?

– Да, очень. А теперь, – сказала Джин, – вам, наверное, не терпится увидеть маму.

Подойдя к звонку, она нажала кнопку; но если рассчитывала, что это побудит собеседника сменить тему, то недооценила своего дядю. Булпит был не из таких.

– Ничего мальчик!

– Да.

– Давно его знаешь?

– Не очень.

– Где работает?

Джин вспыхнула. Казалось бы, невинный вопрос, даже менее дотошный человек, пожалуй, его бы задал, но она очень пожалела, что не может ответить: «Адриан – многообещающий молодой адвокат», или даже пусть «солидный клерк»; и ей показалось, что она ведет себя предательски.

– Точно не знаю. Одно время писал светскую хронику. У него есть доход. Небольшой, правда.

– Понятно. Нищий, можно сказать.

Дверь открылась. Появился дворецкий. Булпит, отерев руку о брючину, почтительно ее протянул.

– Лорд Эббот?

– Нет, сэр, – отвечал Поллен, не замечая протянутой руки. – Вы звонили, мисс?

– Да. Передайте, пожалуйста, маме, к ней мистер Булпит.

– Слушаюсь, мисс.

Дворецкий удалился; Булпит с прежней наглостью возобновил перекрестный допрос:

– Как насчет этих, перспектив?

– Простите?

– Светит ему что?

– Нет.

– А что думает наш лорд?

– Он ничего не знает.

– Не просветила, э?

– Пока нет.

– Понятно. Да-а, обидно, что парень отчаливает. Будешь по нему скучать?

– Как, отчаливает?

– Уезжает то есть. Парень твой, Пик. Ты что, не знала?

– Не может быть! Он только вчера приехал.

– Сам сказал Дж. Дж. Ванрингэму.

– Ванрингэму? – удивилась Джин.

– Так он назвался. Крепкий такой парняга. Плечи – во! Подошел я, как говорится, к хвосту, Пик и говорит, что для скорости наймет такси.

Сэмюэл Булпит был достаточно плотен, но сейчас как-то зыбился, словно состоял из дыма. Узнав, что Джо Ванрингэм посмел преследовать ее здесь, Джин просто вскипела и на мгновение даже отвлеклась от поразительного известия, что Адриан решил скоропалительно оборвать свое пребывание на барже. Ей хотелось побыть одной, и на воздухе, словно тем, кто приходит в себя после обморока.

– Простите, – сказала она, – я вас оставлю. Мама вот-вот придет.

– Беги, чего там! – благожелательно разрешил Булпит.

Джин вылетела на террасу, он принялся топтаться по комнате, нюхая цветы. Через несколько минут дверь снова распахнулась, и вплыла леди Эббот.

Когда Поллен принес свою весть, леди Эббот лежала на канапе у себя в будуаре, раздумывая о том, как сильно она любит своего Бака и какая жалость, что он изводится по всяким пустякам, вроде долга мистеру Чиннери. Сама она никогда себя не изводила.

Монументальная блондинка вообще не волновалась, и безмятежность ее не пробили бы землетрясение или рухнувшая на голову крыша.

Если это покажется вам странным в бывшей хористке мюзик-холла, вспомните, что лишь в наши суматошные дни слово «хористка» означает шуструю, тощую, гибкую девицу на пружинках, страдающую, по всем признакам, пляской святого Витта. В эпоху же ее профессиональной карьеры, хор состоял из высоких статных дам, напоминающих песочные часы; они застыло высились в глубине сцены, томно взирая на публику, опираясь на зонтик. Порой (нечасто) какая-нибудь выходила из комы и чуть заметно кивала приятелю в первом ряду, но, как правило, хористки живописно стояли, и ни одной из этих статуй не удавалось стоять неподвижней, чем Алисе Булпит.

Она и сейчас напоминала статую, когда, приостановившись в дверях, озирала брата, исчезнувшего из ее жизни на четверть века. Надлежащую оживленность в их встречу внес именно этот брат.

– Вот это да! – вскричал он. – Ох ты, ох ты, ох ты!

На мраморном лице леди Эббот слегка засветилось любопытство.

– Ну, Сэм! – сказала она. – Неужели та же самая жвачка?

Булпит еще раз выскочил на террасу и отвечал, вернувшись:

– Другая. Нет, вот так ну!

Леди Эббот позволила заключить себя в братские объятия.

– Рад тебя видеть, Алис!

– И я тебя, Сэм.

– Удивил, небось, а?

– Да уж! Еле устояла, – лихо соврала леди Эббот. Не родилось еще то создание, которое могло бы выбить ее из равновесия.

– Каким ветром к нам? По делу?

– И поразвлечься.

– Все разъезжаешь с этой мастикой?

– Ты что! Торговлю я бросил лет пятнадцать назад.

– А чем занимаешься?

– Можно сказать, ушел от дел. То есть, я так думал… Знаешь, как оно бывает… Знакомишься с такой это компанией, втравят тебя в новый… этот, проект. Нет, совсем не изменилась!

– А ты растолстел немножко.

– Да, поднабрал фунтик-другой.

– Зубы новенькие?

– Нынешнего года, – горделиво сообщил Булпит. – А у тебя, сестренка, шикарный домик.

– Ничего, мне нравится.

– И дочка – высший сорт.

– Имоджин?

– Ее так зовут? Сейчас разговаривали. Рассказала мне, как ты замуж вышла.

– Да.

– Вот это роман так роман! Прямо сказка!

– И правда. Я рада, что Джин тебе понравилась.

– Шик-блеск. Если и хозяин твой хорош, жаловаться… хе-хе… не на что!

В красивых глазах леди Эббот засветилась нежность.

– Бак у меня молодец. Тебе понравится. Пойдем, провожу тебя к нему. Он у себя в кабинете.

– Само собой, пойдем. А как мне его называть? Ваша светлость?

– В жизни не слыхала, чтоб кто-нибудь звал его иначе, чем «Бак».

– Ничего парень?

– Наш человек, – подтвердила леди Эббот.

И повела брата длинными коридорами, за один угол, за другой, пока не добрались до двери, из-за которой доносились голоса. Леди Эббот толкнула ее. Они вошли.

Голоса, доносившиеся из-за двери, принадлежали сэру Бакстону и мистеру Чиннери. Когда Булпит вторгся в столовую, Бак сидел в кабинете один, корпел над бумагами, касающимися усадьбы, чего терпеть не мог; и мы бы предположили, что он только порадуется любой помехе. Однако, когда дверь распахнулась и влетел Чиннери, Бак не обрадовался, а раздосадовался, даже разозлился. Он думал, что у себя в кабинете пользуется некоторыми привилегиями, что убежище его – неприкосновенно, вроде алтаря.

Соображение, что гость вторгся в святилище, чтобы поднять вопрос о 500 фунтах, оказалось ошибочным. Лунообразное лицо Чиннери стало пепельно-серым, глаза за очками смотрели затравленно. Словом, было ясно, что на уме у него – вещи посерьезнее, чем замороженный заем.

– Эббот! – с порога крикнул он. – Я пережил шок!

Сэр Эббот чуть не сказал: «Ну и уматывай зализывать раны!» – но он воздержался, не столько из-за того, что его коробила всякая грубость, сколько из-за того, что было жалко времени.

– Этот тип тут! – продолжал гость.

– Тип? Какой?

– Господи, этот! Вывалился из гостиницы. Да, выпрыгнул, как черт из коробочки, – и где? В центре Старого Света, в английской глухомани, от которой ему полагалось бы находиться за тысячи миль!

И, плюхнувшись в кресло, Чиннери провел языком по губам, точно затравленный олень у ручья. Представьте себе оленя в роговых очках – и вот вам мистер Чиннери в эту минуту. Ландсир[78]78
  Ландсир, сэр Эдвин Генри (1802–1873) – английский художник-анималист.


[Закрыть] с величайшей радостью взялся бы писать его портрет.

– Слушайте, Эббот! Вы знаете, как мне не везло в брачных делах. Я легко увлекаюсь, вот моя беда, и слишком мягкосердечен, не могу ответить даме: «Нет!» А в результате – выбор неудачен. Троим я плачу алименты, с четвертой тянется тяжба. Поэтому я из Нью-Йорка улизнул – дошли слухи, что моя четвертая пытается всучить мне повестку. И теперь этот тип примахал сюда! Подумать только, сюда! В самую глубинку Старого Света! Нет, в голове не укладывается!

– Да какой тип?

– Я не могу! – вскрикнул Чиннери. – Я не осилю еще одних алиментов! Никакое богатство не выдержит, а ведь я не так уж богат. Некоторые думают, что богат, но они заблуждаются. Тем более, случились непредвиденные расходы, – не упустил он случая стрельнуть в собеседника намеком. – К р у п н ы е расходы. А теперь еще этот тип…

Сэр Бакстон взревел, как лев у походного костра, которого он столь красочно живописал в своей недавно изданной книжке «Воспоминания охотника» (Издательство «Мортимер Басби», 15 шиллингов). Он был человек чувствительный, и намек его задел.

– Какой тип?

– Я же вам говорю! Тот самый, которого я увидел в деревне. Знаете, кто это? Клейщик. Американский чемпион. Хвастает, что у него промахов нет. И точно ведь, мерзавец, всех достает! Настоящая ищейка!

– Клейщик? – совсем растерялся сэр Эббот. Обои у него клеили всего две недели назад, он не усмотрел в рабочих ничего зловещего. Наворотили, правда, грязи, заляпали все, но так – вполне безобидны, разве что фальшиво насвистывали «Я телом и душой…» Словом, клейщики не совмещались с образом ищейки.

– Судебный исполнитель, – растолковал Чиннери, спохватившись, что разговаривает с невежественным иностранцем.

– О?! – воскликнул сэр Бакстон. – А?! То есть человек, который вручает повестку?

Чиннери передернуло.

– «Вручает повестку»! Разит без промаха. Да перед ним кто хочешь – кролик перед горностаем. Вы бы видели, как он зацепил меня, когда первая жена… хотя нет, вторая… Как он за мной охотился! Я лег на дно в Стэмфорде, штат Коннектикут, засел в отеле и думаю: уж тут ему ни в жизнь меня не отыскать. Посиживаю у окошка, попыхиваю сигарой, радуюсь, что обставил его и – бамц! – вот он, материализовался, стоит на приставной лестнице. Бросает мне бумаги и орет: «Эй там, мистер Чиннери! Это – вам!» Нет, представляете? Так и кинул. Я протестую, так не считается, но суд постановил – очень даже считается, и все, конец делу. А теперь, иду я по глухой английской деревушке – и что же? Выныривает из гостиницы. Как он умудрился меня разыскать? Нет, не понимаю! Откуда он вообще разнюхал, что я в этих краях? Да уж, этот тип – как индусы из храма, не читали? Один субъект украл такой камешек, глаз у идола, – ну, украл, уехал, спрятался, и вдруг видит: из-за угла идут эти индусы, все трое.

Чиннери перевел дух. Сэр Бакстон мечтательно улыбался, вспоминая счастливые деньки юности.

– В мое время в Лондоне был знаменитый клейщик, такой Бэньян, – внес и он свою лепту. – Мы его прозвали Хорек. Помню, нагрел меня на 2 фунта 7 шиллингов и 6 пенсов, задолжал я за носки. Я был польщен. Кто он, и кто я? Он – знаменитость, а я – так, зеленый юнец. Случилось это задолго до того, как я унаследовал титул.

Чиннери пребывал не в том настроении, чтобы углубляться во времена Эдуарда VII.[79]79
  Эдуард VII – король Великобритании (1901–1910; род. в 1841 г.).


[Закрыть]

– Какой Бэньян? Нет, какой Бэньян? Я про Булпита.

– Булпита? – вздрогнул сэр Бакстон. – Так его зовут Булпит?

И тихонько застонал, прощаясь со всеми надеждами. Расспрашивая жену, он узнал, что брат ее начал карьеру поющим официантом, затем стал коммивояжером, но и тогда не отчаялся. Казалось бы, плохое начало для блистательной карьеры, но с американцами, думал он, и не разберешь. Половина миллионеров начинали мелкими сошками. Вот, скажем, Чиннери когда-то торговал на улице. Словом, вопреки всему, Бакстон цеплялся за мечту о любящем шурине с кругленьким счетом в банке.