Текст книги "Том 2. Лорд Тилбури и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 41 страниц)

– Ну, что вы! Как раз удобно. И жара не помеха. Спектакль закупили вперед на десять недель.

Басби сдался – любой оптимизм в таких условиях гаснет, – только выдал последний аргумент:

– А следующая пьеса провалится. Через год прибежите обратно, поджав хвост. Но место будет занято!

– Место такого человека? Нет, меня не заменишь. Я бы на это не ставил. Да, вы же не слыхали рецензий! Давайте сделаю кратенький обзор. Так, так… «Искрометная сатира!» – «Дэйли Мэйл». «Остро и смешно» – «Дэйли Телеграф», «Едкая сатира» – «Морнинг Пост». «Нечто…» ах нет! это – «Тайме», это не стоит. Теперь вам понятно, почему я увольняюсь? Разве человек, которому поют такие панегирики, останется у предателя?

– Что? – вскричал Басби.

– То есть, у издателя. Есть в конце концов долг перед публикой! Н-да, что-то я разболтался. Пора идти к вашей таинственной даме. Последняя маленькая услуга. Лебединая песня. А потом – надо купить вечерние газеты. Видимо, они удержатся на высокой ноте. Ах, как приедаются бесконечные похвалы! Чувствуешь себя как султан какой-нибудь, у которого распелся придворный поэт…

– А что все-таки в «Тайме»? – перебил Басби.

– Детали неважны, – сурово осадил его Джо. – Ничтожный репортер взял фальшивый тон. Лучше я расскажу вам о той буре, которая разразилась после второго акта.

Басби ответил, что не желает слушать о бурях.

– Предпочитаете фурор в финале?

– Нет, не предпочитаю.

– Странный у вас склад ума! – вздохнул Джо. – Лично я сидел бы и слушал снова и снова! В такое прекрасное солнечное утро… Что ж, как вам угодно. Если уловили суть про увольнение, я пошел. Прощайте, Басби! Благослови и сохрани вас Бог. Когда писатели на вас набросятся, держите пальцы крестом.

Мило улыбаясь, Джо покинул кабинет. Он бы предпочел сразу выйти на улицу, где звонкие голоса призывали купить вечерние газеты, но слово Ванрингэма – это слово Ванрингэма.

Памятуя об обещании, Джо направился в приемную, а дойдя до стеклянной двери, мгновенно замер. Потом, поправив галстук, смахнув с рукава пылинку, распахнул дверь и вошел.

4

Во всем Лондоне трудно отыскать приемную красивее, чем та, что предназначена для клиентов Мортимера Басби. Издательство его зависит от богатых и праздных клиенток, и он расстарался воссоздать в приемной атмосферу светского салона, не пожалев расходов на ситец и гравюры, на столики и пуфы, на яшму и цветы. Писатели часто бранили его, но все как один признавали: в приемной у него – хорошо.

Джин Эббот, сидевшая на пуфе, никоим образом не наносила урона красоте приемной, мало того – она ее возносила на небывалую высоту. Готовясь к предстоящей встрече, Джин колебалась, надеть ли самое лучшее, что у нее только есть, чтобы, воздействуя на вампира портняжным искусством, очаровать и обворожить его, или же накинуть платьишко поплоше и бить на жалость. Она выбрала первое и поняла, что поступила мудро, ибо ощущала сейчас то спокойствие, какое ощущают девушки, когда знают, что платье у них красивое, шляпка – тоже, а туфельки и чулки – вообще неотразимы.

Не пожалел о выборе и Джо, глядевший на нее, как медведь на плюшку. Воспитание не позволяло ему восхищенно крякнуть, но что-то такое в его голосе было, когда он сказал:

– Доброе утро. Чем могу служить?

Говорил он мягко, почти нежно, и Джин совсем ободрилась. Табби описывал ей что-то вроде ростовщика из мелодрамы, и только теперь она поняла, что, несмотря на шляпку, чулки и туфельки, жутко волновалась. Но какие волнения, когда собеседник так добр, учтив, почти нежен? Красивым она бы его не назвала, приятным – назвала бы, особенно ей понравились глаза. А так – приятный, подтянутый, худощавый.

– Прежде всего, мистер Басби, – улыбнулась она, когда Джо уселся напротив нее и подался вперед с почтительной сердечностью, обратив к ней не то чтобы красивое, но очень приятное лицо, – прежде всего, простите, что я к вам врываюсь.

– Вернее, – поправил он, – вплываете как дух летнего дня.

– Ворвалась я или вплыла, но надеюсь, не оторвала вас от важных дел.

– Что вы, что вы!

– Конечно, надо было договориться заранее…

– Нет, нет! В любой момент, когда проходите мимо…

– Спасибо вам большое. Так вот, объясню, зачем пришла. Я только что рассталась с отцом…

– Будем надеяться, временно.

– …который просто рвет и мечет из-за вашего счета.

Джин перестала улыбаться. Наступил момент стать серьезной и даже, если надо, суровой. Она видела, что и собеседник ее посерьезнел, и понадеялась, что это – не предвестье черствости.

– Ах да, счет! Позвольте узнать, какой именно?

– Тот, который вы ему послали. «Дополнительные расходы». Ну, вы знаете, его книга…

– Какая, собственно?

– «Воспоминания охотника».

– Так, так, так… Окраины империи, так сказать, аванпосты. «Как я спас носильщика Мбонго от раненой пумы». «Туземцы были радушны, и мы заночевали в селенье».

– Да, примерно.

– Какая шляпка! – восхитился Джо. – Как это умно, носить черные шляпки при белокурых волосах!

Джин показалось, что он уходит от темы.

– Дело не в этом, мистер Басби, – сказала она. – Дело в том, что мой отец…

– Простите, кто он?

– Сэр Бакстон Эббот.

– Просто «сэр» или баронет?

– Баронет. Но дело и не в этом.

– Да, верно, – согласился Джо, сраженный ее логикой.

– Тогда не будем отклоняться от темы. Дело в том. что мой отец…

– Теряется в догадках?

– Вот именно. Его недвусмысленно заверили, что деньги, которые он дал в начале, – вся сумма целиком, а теперь вдруг какие-то новые счета!

– Разрешите взглянуть?

– Да, пожалуйста.

– Так, так, так…

– Вам тоже кажется, что счет завышен?

– Не то слово! Раздут до небес.

– Значит?

– Досадная нелепость. Сейчас же урегулируем.

– Спасибо.

– Не за что.

– А как вы урегулируете?

– Я хотел сказать – аннулируем. Ликвидируем. Вычеркнем напрочь из гроссбуха. Вырубим под корешок и присыплем солью.

Хотя лицо его сразу показалось Джин приятным, равно как и манеры, она и надеяться не смела на такой благополучный исход.

– О-о, мистер Басби! – пискнула она. Собеседник ее слегка смутился.

– Простите, – сказал он. – Вы, вероятно, заметили, что все время называете меня «мистер Басби». А почему, собственно?

Джин удивилась.

– Потому что вы мистер Басби.

– Улыбнитесь еще, вам очень идет. Нет, я не мистер Басби.

– А кто же? Его партнер?

– Даже не друг. Так, прохожий. Щепка, дрейфующая по реке жизни.

Он изучал счет, ласково улыбаясь.

– Ну, класс, – приговаривал он. – Истинный шедевр. Хотите знать, как Басби рассчитывает эти расходы? В широком смысле – это сумма, которую он надеется содрать с незадачливого автора, не опасаясь полиции. Происходит это так: он идет обедать. Официант протягивает меню. «Икра», – читает Басби, и сердце у него приятно ёкает. Но тут взгляд падает на правую колонку, и его пронзает страшная мысль: может ли он позволить себе икру? Он готов обронить скорбное «нет» и заказать котлетку с картошкой, когда вспоминает…

Джин уже давно что-то бормотала, словно ее машина на крутом въезде.

– Вы… то есть вы… – наконец проговорила она, – не имеете никакого отношения к издательству? Вы просто валяли дурака? А я надеялась…

– Нет, нет!

– А как же! Сами сказали, счет аннулируем.

– Я и хочу его аннулировать.

Спокойная уверенность его тона произвела на Джин впечатление.

– Вы меня не разыгрываете? – умоляюще спросила она.

– Ну что вы! Когда я сказал, что я – не друг Басби, я не имел в виду, что мы не знакомы. Я его прекрасно знаю, сумею согнуть, как тростинку.

– Как?

– Воззову к его лучшим чувствам.

– Думаете, получится?

– Кто его знает! Вдруг у него золотое сердце, хотя я что-то не замечал.

– А если не золотое?

– Значит, по-другому попробуем. Ничего, все образуется. Джин засмеялась.

– Мама всегда так говорит. Что бы ни случилось, она свое: «Ничего, все образуется!»

– Очень разумная женщина, – одобрил Джо. – Надеюсь с ней познакомиться. Так вот, я уверен, мы сумеем привести все к счастливой развязке. Не волнуйтесь больше.

– Это трудно.

– Оттого, что вы не знаете, с кем имеете дело.

– Вы про Басби?

– Нет, про себя. Когда мы познакомимся ближе, вы поразитесь моим талантам. А теперь остается самая мелочь – вы подождете тут или пойдете сразу?

– Пойду? Куда?

– В ресторан, заказать столик. Давайте отправимся в «Савой». Не возражаете? Очень удобно, совсем рядом.

– Меня уже пригласили!

– Тогда, конечно, лучше идти сейчас. Успеете позвонить и отменить свидание.

Джин призадумалась. Если этот оригинальный человек и вправду может уговорить Басби, то в ответ, из любезности, надо принять его приглашение.

– Мне очень полезно, – прибавил он, – показаться на публике с девушкой в такой шляпке. Мой социальный престиж мгновенно подскочит.

– Я с приятельницами договорилась… – дрогнула Джин.

– Ну вот и бегите, позвоните им. Через несколько минут я – с вами. В малом зале, хорошо? Там спокойнее, а мне многое надо вам сказать.

Через четверть часа Джин, сидевшую в вестибюле «Савоя», позвали к телефону. Она нехотя пошла к кабинке. Мейбл Первис, организовавшая встречу старых школьных подружек, прийти на которую Джин отказалась несколько минут назад, сожалела, укоряла, настаивала, и Джин боялась новых препирательств.

– Алло! – проговорила она. – Я слушаю. Да, да – я, Имоджин!

Ей ответил мужской голос:

– Прекрасно. Ну что ж, все улажено.

– Как?

– Басби поставил на счете роспись: «получено»!

– Неужели вся сумма?

– До последнего пенса.

– Ой!

– Я знал, что вы обрадуетесь.

– Вы просто волшебник! Как вам это удалось?

– Подробности при встрече.

– А когда?

– Через минутку.

– Хорошо. Я жду.

– Непременно. А, да, еще одно!

– Да?

– Вы выйдете за меня замуж?

– Что?!

– Замуж.

– Замуж?

– Именно. За-муж. Зельц, артишок, майонез… Джин беспомощно хихикнула.

– Вы рыдаете? – спросила трубка.

– Нет, я смеюсь.

– Н-да, худо дело. А каким смехом, глумливым? Нет, скорее зловещим… Вы что, не хотите за меня замуж?

– Нет.

– Тогда, пожалуйста, закажите для меня полусухого мартини. Я сейчас приду.

5

– А почему? – допытывался Джо.

Джин рассматривала закуску, сообразив, как всегда, слишком поздно, что сделала неправильный выбор.

– Вам не кажется, – осведомилась она, – что мне надо было заказать сардинки?

– Мне кажется, – ответил он, – что вам надо выйти за меня замуж.

– Вместо картофельного салата и пикулей…

– Не будем отвлекаться, – мягко напомнил Джо. – Видимо, вы не заметили, что я оказал вам самую большую честь, какую мужчина может оказать женщине. Так, во всяком случае, я где-то читал.

– Заметила.

– Тогда не увиливайте! При чем тут какие-то пикули? Я предложил вам выйти за меня замуж. Вы ответили – нет. Теперь я спрашиваю, почему?

– Я обещала маме, что не выйду замуж за человека, с которым знакома пять минут.

– Вот тут вы ошибаетесь! Около двадцати.

– Все равно. Мы же совсем незнакомы!

– Девушки часто пускают в ход этот довод. А позже обнаруживается, что еще в Палеозойскую эру он был головастиком, она – рыбкой. Глупейшее положение!

– Вы думаете, и мы с вами так?

– Конечно. Помню как сейчас. Какое было время! Рай, да и только.

– Я не люблю головастиков.

– Ничего. Я с тех пор продвинулся. Во-первых, я написал пьесу.

– Да их все пишут!

– Это верно, но мою-то поставили! Успех – оглушительный. Хотите расскажу? Рецензии почитаю? Они тут.

– Попозже, ладно?

– В любой момент, как только вам захочется.

– Я очень рада за вас, и с удовольствием послушаю, но вы ведь еще не рассказали про Басби.

– Ах, про Басби…

– Ну да!

– Пустяки какие! Вам что, правда интересно?

– Начинайте с начала и ничего не пропускайте. Это чудо какое-то!

Джо отхлебнул рейнвейна.

– Тут и говорить не о чем. Для меня это мелочь. Ну, если желаете, извольте. Сценарий развивался так… Расставшись с вами, я направился к нему. «Эй, Басби!» – воскликнул я. Он ответил: «А, это вы!» – «Вот, – говорю, – заглянул по поводу счета».

– А он…

– А он… Нет, все еще я. Признаюсь, начал я не с той реплики.

– Воззвали к лучшим чувствам?

– Вот именно. Сказал, что одна прелестная девушка, самая красивая на свете, с изумительнейшими глазами, точно оживший персонаж картины «Vie Parisenne»,[72]72
  «Парижская жизнь»


[Закрыть] просит у него одолжения. Неужели он ей откажет? Неужели допустит, чтоб изумительнейшие глаза утонули в слезах? Неужели осмелится сразить ее седовласого папу…

– У него только виски поседели.

– … папу с седыми висками, сообщив, что вымогательство не отменяется и папе придется выворачивать карманы, наскребая 96 фунтов 3 шиллинга 11 пенсов? Неужели из-за грязной, мелкой жадности он ввергнет счастливое семейство в пучину бедствий и побудит славного охотника пожалеть о том, что он вообще видел яростного носорога? Однако намерения его именно такими и были. Я умолял его подумать. Я убеждал, что это говорит не он, не Мортимер Басби. Я упрашивал сделать великодушный жест. Да, кстати, про глаза, – перебил себя Джо. – Пожалуй, многие скажут, что они – синие, как летние сумерки в Калифорнии, и, в общем, будут правы. Глаза – синие, но иногда отсвечивают зеленоватым, словно море на…

– Да оставьте вы их! Глаза как глаза.

– Нет. Единственные на свете.

– Что ж, их уже не исправишь. Итак, вы попросили его сделать великодушный жест, а он…

– Грубо отказался. Тогда жест сделал я. Поднял руку, занес над его спиной – ладонь моя парила как бабочка, готовая опуститься на прелестный цветочек…

– Что же тут страшного?

– А вот что! Еще утром он обмолвился, что спалил на солнце плечи. Ну, все покатилось, как по маслу, которым он забыл натереться. Я пригрозил, что, если он не последует велениям совести, я буду хлопать еще и еще. Конечно, он позовет на помощь, но пока она не прибудет, я успею надавать ему шлепков пятьдесят, не меньше. Не слишком ли высокая плата, спросил я, за удовольствие содрать с отставного охотника 96 фунтов 3 шиллинга 11 пенсов? Басби проникся моими доводами, довольно резво потянулся за ручкой и подписал. Аннулированный счет – перед вами. Вернее, – поправился Джо, выуживая листок и промакивая салфеткой – он в масленке. Вот, пожалуйста!

Джин благоговейно приняла подарок.

– Вы самый поразительный человек на свете!

– Ничего, неплохой. Но согласитесь, если вы так считаете…

– Нет, нет, восхищение не простирается дальше.

– Ах, бросьте! Еще одно усилие, и…

– Простите, не могу.

– Как же вы пожалеете! Когда будет поздно, вы поймете, что потеряли. Будете страдать и… как это?., да, терзаться. Давайте все-таки обсудим. Что вам мешает?

– Начать с того, что я уже обручена. Обещала выйти замуж за другого.

– Вы и на ленч обещали с другими пойти.

– Да, правда.

– Обручены, значит? – задумался Джо.

– Да.

– Обручены?

– Сколько можно спрашивать? Да.

– Кто ж этот гад?

– Вы с ним незнакомы.

– Ладно, расскажите мне все. Он вас достоин?

– Вполне.

– Вам это просто кажется. Богат?

– Беден.

– Так я и думал. Охотится за вашими деньгами.

– Какими деньгами?!

– Разве ваш папа в них не купается?

– Да у него нет ни гроша. Мы горсткой риса обедаем, как кули. Поэтому я и ем сейчас так много. Когда еще мясо перепадет!

– Мне всегда казалось, у баронетов – куча денег.

– У моего – нет.

– Странно. А в рукописях, которые шлют моему бывшему издателю, у баронетов всегда мешки. Кстати, в этих романах баронеты на дух не переносят нищих поклонников. Тут же хватаются за хлыст. А ваш папа – как? Проявляет активность?

– Ну что вы!

– Тогда я вообще не верю, что он баронет. Так, дворянин без титула.

– Понимаете, ему еще неизвестно, что у меня бедный поклонник.

– Вы не сообщили о чудовищных тенетах?

– Не сообщила.

– Какое малодушие!

– Да нет, я просто хочу, чтоб они сначала познакомились, понравились друг другу. А уж потом все скажу. «И никогда еще так радостно и весело не звонили колокола в деревенской церквушке…»

– Остановитесь! Мне дурно!

– Прошу прошения. А вы пришлете нам свадебный подарок.

– Еще чего! Я вообще не одобряю вашей затеи. Нет, что за чушь! Вы немедля должны все расторгнуть! Напишите ему, сообщите, что все отменяется, и бегите со мной в ближайшую регистратуру.

– Вы думаете, это забавно?

– Мне лично доставит огромнейшее удовольствие.

– А мне – нет.

– Так не станете ему писать?

– И не подумаю.

– Воля ваша. Подгонять вас, разумеется, не буду…

– Это видно.

– Стану ухаживать, чинно, плавно, заведенным порядком. Ни одного поступка, которого не одобрила бы самая почтенная тетушка. Прежде всего расскажем друг другу о себе.

– К чему это?

– Чтобы выявить общих друзей, общие вкусы и так далее. На этом фундаменте уже можно строить. Того, что мы вместе резвились в Палеозойской эре, – недостаточно. Придется начинать с нуля, словно ничего и не было. Более того, от фактов не уйдешь – вы даже не знаете, как меня зовут. Да, кстати! По телефону вы обронили весьма странное слово. Если не ошибаюсь, вы назвались «Имоджин».

– Так меня зовут.

– Какое мерзкое имя! Как оно вам досталось?

– Мама, наверное, дала.

– Не хочу говорить о ней дурно…

– Вот и не говорите.

– Но я просто не могу называть вас таким именем.

– А вам не приходило в голову называть меня «мисс Эббот»?

– Такая официальность для старого друга? Помилуйте!

– Вообще-то меня зовут Джин.

– Вот это дело. Джин, джинн, «Джинджер»… Вот, буду называть вас – Джинджер! У вас волосы, как этот напиток.

– Ничего подобного!

– Не спорьте. Золотисто-рыжие. А вообще-то сойдет и Джин, тоже напиток. Джин… Джи-и-ин… Да, неплохо. Ну, переходим к общим друзьям. Как это связывает! Итак, вы знаете Фарадея?

– Нет. А вы знаете Мейбл Первис?

– Нет. А Томсона, Баттервота, Аленби, Джукса и Десборо-Смита?

– Нет, нет, нет, нет, нет. Теперь девицы. Мэрридью, Клергхорн, Фостер, Уэнтворт, Бейтс?

– Ни одну. Видимо, мы вращаемся в разных кругах. Где вы живете?

– Уолсингфорд Холл, в Беркшире.

– Ясно! Деревенская глушь. Где там возьмешь Фарадея или Томсона! А домик хоть симпатичный?

– Нет.

– Странно. Название красивое. В чем дело?

– В том, что мой двоюродный прапрадед отстроил его в викторианском стиле. Уродство – жуткое! Сейчас пытаемся продать.

– Правильно. Тогда вы переедете в Лондон. Познакомитесь с Фарадеем, Томсоном и тэ пэ.

– Дом такой страшный, что одна надежда на какого-нибудь астигматика.

– Есть кто-нибудь на примете?

– Да. Постучите по дереву! Одна американка, княгиня Дворничек. Ой, что с вами?

– Вот! – невнятно вскричал Джо, ибо в кулак, которым он долбанул по столу, вонзились зубцы вилки, и он его посасывал. – Я знал, стоит поболтать подольше, и непременно вынырнет… скажем так, общий знакомый.

– Вы знаете княгиню?

– Еще бы! Она моя мачеха.

– Не может быть!

– Очень даже может. У меня и справка имеется. Джин смотрела на него, раскрыв рот.

– Значит, вы – брат Табби? Тот самый Джо?

– Разумеется, я брат Табби. Конечно, я – Джо. Хотя, принимая во внимание мою славу, вернее бы сказать, он – мой брат. Подумать только, вы с ним знакомы! Ну, ну! Говорите!

– Что?

– Ах, как тесен мир!

– Да нет, просто совпадение. Как раз сегодня Табби мне о вас рассказывал.

. – Но брат я ему – далеко не только сегодня. Нет уж, увольте! Много дней, дождливых и солнечных, ясных и слякотных… – Джо резко прервал себя. – Вы не с ним случайно помолвлены?

– Нет, – суховато ответила Джин, вспомнив, что еще не простила Табби.

– Это хорошо! Не хотелось бы ломать счастье1 брата. Значит, рассказывал про меня… Достойнее темы ему не выбрать! А что он говорил?

– Что вы служите у Басби.

– Басби тоже так думал. Пришлось его просветить. Обидно, досадно, но – пришлось. А что еще?

– Что вы не очень ладили с мачехой.

– Мягко сказано. Подробности были?

– Сказал что… а, да!.. она вас выгнала.

– Значит, вот какая версия гуляет по клубам? Позвольте же сообщить, что из дома я ушел по собственной воле, своим ходом. Лучше я расскажу сначала, вы еще больше меня оцените. Как-то утром, ни с того ни с сего, она требует, чтоб я женился на денежной кубышке, которую я терпеть не мог. Я ответил – нет. Мы заспорили. Не буду передавать этот спор дословно, передам самую суть. Теперь запомните: пронзительный и злобный голос – это мачеха. Глубокий, мужественный, твердый – это я. «Ты на ней женишься, женишься, жени…»

– Она в самом деле так верещит?

– Так, и не иначе. Мерзейшая манера. Собрав волю в кулак, я ответил твердо и мужественно: «Есть вещи, не подвластные чужой воле. Вдобавок, я дожидаюсь юную Джинджер!»

– Джин!

– Хорошо. «Я жду юную Джин. Нечего сказать, коллизия! Она вот-вот появится, а я – женат». Мачеха сверлит меня взглядом через лорнет. «Это твое последнее слово?» Я закурил: «Да!» Веско так, со значением. «Ты осознаешь все последствия?» – «Да», – снова ответил я и покинул дом, презрев ее золото. Здорово, правда?

– Ничего особенного. Всякий бы так.

– Табби – ни за что! И Фарадей, и Томсон. А уж тем более Десборо Смит! Способен на это лишь человек высшей пробы. Неужели вы за него не выйдете?

– Нет, спасибо. К тому же, я вам не верю.

– Вообще-то вы правы, я все выдумал. А почему вы догадались?

– Табби рассказывал, что вы ушли, когда вам был двадцать один год. Даже она не станет женить такого младенца.

– Какой прозорливый ум! – восхитился Джо. – Глаза, волосы, зубы, а тут еще ум! Как говорится, все при ней. Что ж вы удивляетесь, что я выбрал именно вас на роль миссис Ванрингэм?

– А почему, по правде, вы ушли из дома? Джо стал серьезным и ответил не сразу: – Были причины.

– Какие?

– Поговорим о чем-нибудь другом. Джин поперхнулась и покраснела. Обычно мужчины из кожи вон лезли, выказывая ей всяческую почтительность. К унижениям она не привыкла.

– Что ж, – сказала она, – предложите две-три темы, которые вас не оскорбят.

Даже ей самой показалось, что это глуповато. Видимо, казалось так и Джо – строгость сбежала с его лица, рот опять растянулся в знакомую усмешку.

– Простите, – сказал он.

– Ничего, – отчужденно отозвалась Джин.

Сильнее всего ее уколола несправедливость. Нет, что ж это – сначала завлекли, а потом выставили дурой! Если мужчина, в сущности, заявляет: «Я – жизнерадостный идиот, давайте болтать всякую чушь, пока не надоест», – так его и воспринимаешь. Как не обидеться, если он, нарушая правила игры, чопорно изречет: «Мадам, вы забылись!»

– Кажется, я был резковат.

– Вы были грубы. Это хамство какое-то!

– Хорошо сказано. У вас – истинный дар слова.

– Я задала естественный…

– Знаю, знаю! И каюсь. Простите, вырвалось. Ваш вопрос оживил картины, которыми мне не хотелось бы любоваться, вот я и огрызнулся, как пес, которому отдавили больную лапу. Разумеется, я скажу, почему ушел из дома.

– Спасибо, незачем. Мне неинтересно.

– Еще как интересно! Не вставайте в позу.

– Простите.

– Ладно, оба виноваты. Джин поднялась.

– Мне пора!

– Ерунда. Вы еще не съели сладкое.

– Мне не хочется.

– Тогда зачем заказывали? – сурово укорил ее Джо. – Три шиллинга! Я – не миллионер. Видит Бог, я вас не попрекаю, мне для вас фруктовых салатов не жалко, сколько бы они…

– До свидания.

– Вы что, правда уходите?

– Правда.

– Так… Тогда я сейчас завою.

Джин направилась к выходу, и вслед ей раздался низкий, зловещий вой. Она вернулась.

– Присядете? Или продолжать?

Джин села, чувствуя то, что, по расследовании, признала беспокойством. Впервые разглядела она, что угрожало безмятежности ее души. Конечно, она не стала пылью под колесами его колесницы,[73]73
  Пылью под его колесницей – слова из стихотворения Лоуренса Хоупа (Марджори Хоуп Николсон, 1824–1905).


[Закрыть] но все-таки он принудил ее сесть, и она села, с тревогой ощущая, что под маской клоуна скрывается характер посильнее, чем у нее. Видимо, этот человек добивается того, чего хочет.

– Если вы любите выставлять себя на…

– Обожаю! Вот – фруктовый салат. Ешьте его с должным почтением. Так, а теперь перейдем к причинам моей разлуки с княгиней Дворничек. Я ушел, потому что не могу видеть убийства.

– О чем вы?

– Об отце. Тогда он был еще жив. Убить его ей удалось только через год.

– Убить? – удивилась Джин.

– О, я не имею в виду малоизвестных азиатских ядов! Изобретательной жене тонкого, ранимого человека они не требуются. Ее метод – отравить ему жизнь.

Джин промолчала, Джо продолжал. Глаза у него стали задумчивыми, а голос – едким.

– Вы хорошо ее знаете?

– Не очень.

– Если хотите узнать получше, посмотрите мою пьесу. Я ее там описал со всеми потрохами, все ее любимые присказки, все привычки. Всех ее альфонсов. Хлесткая получилась штучка. Слава Богу, мачеха – заядлая театралка. Была, во всяком случае. Когда вернется, наверняка посмотрит. Продерет ее до нутра!

Джин стало холодно.

– Вы очень злой, – сказала она.

– Злой. Но не очень. Я любил отца. Да, когда княгиня увидит пьесу, ее проберет. Тот же эффект, что в «Гамлете». Тоже, кстати, драматург неплохой. Но боюсь, тем и кончится. Мачеху не перевоспитаешь. Она неизлечима. События, о которых я писал, случились давно, но она и сейчас такая же.

– Какая?

– Позорится с мальчишками вдвое моложе ее. Так было при отце, так и сейчас. Наверное, князь фон цу Дворничек – юнец лет двадцати с хвостиком, надушенный, завитой… Годы ее не сломают. Она и в восемьдесят такой останется. А может, опять выйдет замуж. В один прекрасный день у меня появится отчим, похожий на мальчишку из шубертовского хора. Когда я встретил Табби с год назад, он уверял, что указывают на некоего Пика. Вроде бы торчит около нее, как приклеенный. Надеюсь, все-таки нет. Видел я этого Пика на вечеринках, полное ничтожество. А вообще-то ее излюбленный тип. Ладно, хватит с вас семейных сплетен. Закурить хотите?

Протянув портсигар, Джо с изумлением увидел, что гостья его уже стоит и явно намерена уйти.

– Эй, куда вы? – воскликнул он. – Мы еще пируем.

Джин искрила от ярости, ей хотелось визжать, царапаться, кусаться, но девушек ее класса хорошо дрессируют, и она выдавила ледяную улыбку.

– Мне пора.

– Пожалуйста, не уходите!

– Я и не заметила, что так поздно.

– Какое там поздно! Всего три часа. Разгар дня.

– Я обещала вернуться пораньше.

– А кофе? Как же кофе?

– Нет, благодарю.

– Всего один шиллинг 6 пенсов!

– Я не хочу кофе.

– Как грустно! А я-то собирался провести с вами еще часик-другой…

– Простите.

– Ну, раз пора, значит – пора. Тогда договоримся.

– О чем?

– Как, о чем? О новой встрече, разумеется. Где, когда?

– Не знаю. Я редко бываю в Лондоне. До свидания.

– Минуточку…

– Простите, – оборвала Джин. – Я совсем опаздываю. Спасибо большое. Прощайте.

И выскочила из зала, не успел он и стул отодвинуть. Когда через минуту он вылетел на улицу, ее уже и след простыл. Он постоял, удивленно озираясь. Возможно, ему почудилось. Но как-то она внезапно ушла…

Вспомнив, что еще надо уплатить по счету и бегство его может посеять смятение в рядах прислуги, он вернулся к столику, заказал кофе и попросил железнодорожное расписание.

Задумчиво глотая кофе, Джо принялся листать страницы, пока не добрался до буквы «У».

6

По пути домой Джин Эббот гнала малолитражку на всей скорости. Пожалуй, самая хладнокровная девушка, и та вспылит, если ей сразу после завтрака скажут, что ее возлюбленный – прихлебатель, а через несколько часов, тоже поселе еды, прибавят, что он – ничтожество. А когда хладнокровная девушка выбита из колеи, она выпускает пары и, пренебрегая дорожными правилами, разгоняет стрелку спидометра до отметки «55». Стиснув зубы, меча из глаз искры, Джин пролетала через сонные английские деревушки, словно язычок пламени.

Выигрыш получился двойной – езда, несомненно, облегчила ее чувства, а заодно и доставила ее в деревушку, раскинувшуюся на берегу реки в полумиле от ворот Уолсингфорд Холла, да так стремительно, что, взглянув на часы, она обнаружила, что, прежде чем улещивать Чиннери и играть с ним в гольф, еще можно нанести коротенький визит на «Миньонетту».

Притормозив у ворот на заливной луг, Джин заспешила по тропинке вдоль реки и вскоре увидела плавучий домик.

Там, где речка переходила в миниатюрную заводь, «Миньонетта», связанная с материком хлипкими мосточками, стояла на приколе у плакучих ив, окаймлявших луг, усеянный лютиками и ромашками. Судно было небольшое, приземистое, на заре юности – снежно-белое, а сейчас, так и не дождавшись ни мазка краски, – отвратно-серое. Такая неказистость в сочетании с поломанными поручнями придавали ей самый забубённый вид, точно накануне она как следует гульнула.

Когда Джин поднялась на борт, Адриан Пик обследовал маленький салон, которому предстояло полтора месяца служить ему и спальней, и гостиной. Нерешительным пальцем он потыкал диванчик, и на смазливом лице проступило то выражение, которое бывает у мужчины, если его втравили в неприятности, и он только теперь понял их масштабы. Изнеженный Адриан открывал, что плавучий дом «Миньонетта» далеко не отель-«люкс».

Был Адриан красив, эффектен, строен, изящен, правда – несколько хрупок, что подчеркивали выразительные томные глаза. Дамы считали его слабеньким и частенько просили посидеть спокойно, пока вытрут ему лоб одеколоном. Княгиня Дворничек полагала, что его надо подкормить, и долгие месяцы пичкала икрой, трюфелями, цыплятами, персиками «Мельба»,[74]74
  Персики «Мельба» – десерт из персиков с мороженым, названный в честь австралийской певицы Нелли Мельба (Хелен Портер Митчел Армстронг, 1861–1893).


[Закрыть] мороженым и ликером в ресторанах высшего класса. Но хотя деликатесов он проглотил в количестве, равном его собственному весу, выглядел он по-прежнему томным и хрупким.

Табби Ванрингэм, как мы уже знаем, считал его прихлебателем. Джин жарко отвергла это обвинение, но, пожалуй, стоит к нему приглядеться.

Конечно, смотря как толковать понятие «прихлебатель». Такими молодыми людьми Лондон просто кишит. Подобно саранче, они живут тем, что сумеют урвать, – перепродают машины, пописывают светскую хронику, набрасывают интерьеры, участвуют в кинопробах (обычно ничем не кончающихся), а если удается найти крупного финансиста, организуют ночные клубы. Но все-таки всему другому предпочитают жить на дармовых завтраках, обедах, ужинах да пить в гостях коктейль, заедая сосиской на палочке.

Если «прихлебатель» подходящее к ним слово, тогда Адриан Пик, несомненно, прихлебатель самый доподлинный. Припомним также, что брат Табби, Джо, обозвал его «ничтожеством», а всем филологам известно, что «прихлебатель» и «ничтожество» практически однозначны.

Адриан перестал тыкать диван, принялся обозревать прочую мебель, и его передернуло. Но тут голос невесты призвал его на плоскую крышу.

Вид неотразимого красавца в белых фланелевых брюках и блейзере с гербом одного из лучших оксфордских клубов полностью восстановил ее душевное равновесие. Джо был забыт; отравленная стрела, которую всадил ей в грудь Табби, перестала саднить. Пусть Адриану и присущи мелкие недостатки, но до чего же он живописен! Любуясь им, Джин окончательно опомнилась. Ее поражало, как хоть кто-то, пусть даже Теодор или Джозеф Ванрингэмы, могли усомниться в его совершенстве. Видимо, свихнулись. Такое помрачение ума она замечала и у других гостей мужского пола, там, на вечеринке, когда Адриан вошел в ее жизнь. Мужчины недолюбливали Адриана, что свидетельствовало о том, насколько они слепы и тупоголовы.

– Ми-и-лый!