Текст книги "Том 2. Лорд Тилбури и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 41 страниц)

– Доброе утро, мисс Виттекер! – помахала рукой Джин.

– Доброе утро, мисс Эббот.

– Я в Лондон собираюсь. Ничего не надо?

– Нет, благодарю вас, мисс Эббот.

– И Перси никаких приветов? – осведомился бестактный Табби.

Секретарша надменно и молча уплыла в дом. Джин повернулась к Табби узнать, кто такой Перси, и поразилась выражению его лица.

– Ой, Табби! Что это с тобой?

– Все в норме.

– А вид – жуткий.

– Да ладно, чего ты… – забубнил страдалец. Но от Джин так просто было не отделаться.

– Прямо сильный, молчаливый мужчина едет с горя в Африку охотиться на львов. Бак их, наверное, десятками встречал… ой, Табби! Вы что, разругались с Пруденс?

Табби буквально обомлел от такого ясновидения. А он-то считал, что любовь его – глубокая тайна, надежно скрытая маской лица!

– Какое отношение я имею к Пру… то есть к мисс Виттекер?

– Такое. Да твой секрет за милю видно! Ты на нее смотришь, как креветка…

– Вот как? Больше не смотрю.

– Ну, прости. А что случилось?

– Ничего, – отвечал скрытный Табби.

– А Перси кто такой?

– Так, один. Ты не знаешь.

Джин отстала, хотя ей очень хотелось узнать побольше о призрачном, даже таинственном персонаже, который, видимо, сыграл роль змея в их эдемском саду. Она была тактична, и только осведомилась, что же Табби намерен предпринять. Табби ответил, что ровным счетом ничего. Тогда, прищурив синие глаза, она вгляделась в зыбившееся над дерном марево.

– Н-да, нехорошо… – сказала она. – А гомеопатию не пробовал?

– Э?

– Надо найти лекарство, другую девушку. Тебе требуется веселое женское общество. Ты из тех мужчин, которые увядают, если рядом нет женщин.

– Чихать я на них хотел!

– Так, прикинем. Кто у нас есть? Сегодня встречусь с шестью подружками из старой школы во главе с Мейбл Первис, возглавлявшей некогда Клуб Дискуссий. Хочешь присоединиться?

– Нет уж, благодарю.

– Так я и знала. – Джин призадумалась. – Пойми меня правильно, Табби, дорогой. Я не черствая или там бесчувственная. Конечно, паршиво поссориться с девушкой, но есть тут и светлое пятно.

– Какое? – заинтересовался Табби, который не усматривал и светлой точечки.

– А как же? Приедет мачеха, узнает, что ты собираешься жениться на скромной секретарше… Тебе виднее, конечно, но мне кажется, что мачеха не особенно любит скромных секретарш.

Табби и сам об этом думал, когда поссорился с мисс Виттекер. Княгиня фон унд цу Дворничек (за князя она вышла года через два после смерти Франклина Ванрингэма) была весьма разборчива, если речь заходила о его матримониальных намерениях, и, к несчастью, обладала над ним непререкаемой властью. Иными словами, она могла, когда захочет, прекратить выплату и отправить несчастного Табби на самое дно рыбного бизнеса, в процветающий концерн, акции которого унаследовала еще от самого первого мужа. Табби не слишком хорошо знал, как живут на рыбном дне, но чутье подсказывало, что ему там не понравится.

– Да начхать мне! – стойко сказал он. – Только бы Пру…

– Конечно, – поддакнула Джин, гадая, что же такое вытворила безупречная мисс Виттекер. – А все-таки, неприятно.

– Да, – согласился Табби. – Мачеха у нас – будь здоров!

– То-то и оно. Выгнала твоего брата.

– И заметь, с десяткой в кармане. Мне Джо говорил.

– Господи! Как же он выкрутился?

– Да занимался тем-сем. Плавал на грузовом пароходе, кажется – был вышибалой в баре. Боксировал немножко…

Джин поймала себя на том, что ей нравится такая несгибаемость. О княгине она была невысокого мнения, и порой ее огорчало, что Табби, такой симпатяга, у нее под каблуком. Тот, кто восстал против могущественной миллиардерши, ей больше по душе.

– Я тебе много чего могу про него рассказать.

– Расскажи, только потом, мне пора. Переодеться надо. А тебе, по-моему, самое лучшее – поплавать.

Совет этот напомнил Табби еще об одном ударе – не таком страшном, конечно, как женская измена, сокрушившая твои мечты и идеалы, но тоже чувствительном.

– Послушай, что это я слыхал, будто плавучий дом сдали?

– Правильно. С сегодняшнего утра.

– Тьфу!

– А что такое? Спокойно можешь там плавать. Пожалуйста.

– Ты думаешь? Он не станет возражать?

– Конечно, нет. Адриан и сам любит поплавать. Ему даже приятно будет, что компания нашлась!

Свет, озаривший было Табби, словно проблеск солнца в зимний день, мгновенно погас.

– Адриан?

– Его так зовут.

– Адриан Пик?

– Да. Ты что, его знаешь?

Табби коротко, горько фыркнул. Теперь он понял, что против него ополчилось все на свете.

– Как не знать! Года полтора только его и вижу. Помню, прошлым летом, в Каннах, у мачехи на яхте… Вот уж кто в волосы вцепиться мастер!

Джин ощетинилась, но Табби этого не заметил – и про-. должал, как ни б чем не бывало.

– Адриан Пик! Да он у нее вроде домашней собачки. Так и семенит, так и семенит. Приметил ее, не успела она явиться в Лондон, присосался, одно слово – пиявка! Адриан Пик? Ну, знаешь! Тогда – все. У кого, у кого, а у этой болонки одалживаться не желаю! Альфонс проклятый! Пойду-ка я лучше поиграю в крокет с миссис Фолсом.

Кулачки у Джин были крепко сжаты, мелкие зубы стиснуты. Она сверлила Табби взглядом, в сравнении с которым взгляд прекрасной Пруденс показался бы добрым и жалостливым.

– Может, тебе интересно узнать, – сухо заметила она, – что я собираюсь выйти за него замуж?

Она угадала. Ему было так интересно, что он подпрыгнул, словно она двинула его кулаком в живот.

– Замуж?!

– Да.

– Не может быть!

– Прости, я спешу.

– Нет, погоди! Послушай! Тут что-то не так. Он женится на моей мачехе.

– Какая чушь!

– Женится, женится. А может, это – другой? Мой Адриан Пик похож на чахлый манекен.

Тут он умолк, заговорила Джин. Говорила она красиво, язвительно, и под напором ее красноречия у него что-то сдвинулось в мозгу. Потом, развернувшись, она зашагала прочь, бросив его подбирать собственные обломки.

Отец окликнул ее с террасы, но она лишь натянуто улыбнулась. Беседовать она не смогла бы даже с нежно любимым родителем.

2

На террасе он находился потому, что близился час его совещания с Пруденс Виттекер, а в хорошую погоду они проходили на этом самом месте.

Баронет был человеком устоявшихся привычек. Каждый день он поднимался точно в 8.30, брился, мылся, проделывал сложную, но эффективную гимнастику, завтракал с женой, а потом, в 10.30, совещался с мисс Виттекер… Остаток утра и почти весь день он увиливал от гостей, с пяти до семи – выгуливал собак.

Безуспешно окликнув дочь, он вернулся к мыслям о родовом гнезде, прерванным ее появлением. Уолсингфорд Холл он обозревал каждое утро, приблизительно в одно и то же время, и с каждым разом тот нравился ему меньше. Сегодня яркий солнечный свет выставил напоказ это бельмо на глазу во всем его мерзком безобразии. Вновь подивившись причудам княгини, баронет вспомнил, как эта изумительная женщина заметила, что особняк – настоящий симпомпончик. Сам он не единожды прочесывал словарь частым гребнем, тщетно подыскивая определение дому своих предков, но это слово как-то не приходило ему в голову.

Уолсингфорд Холл знал лучшие времена. Построенный при Елизавете так, чтобы глядеть с пригорка на серебристую Темзу, дом этот два с лишним века был действительно красивым. Теперь от его вида лодочники почувствительнее теряли дар речи, и весла падали у них из рук, когда он вырастал за излучиной реки, но объяснялось это тем, что большой пожар, рано или поздно настигающий все английские поместья, подзадержался до Виктории, предоставив отстраивать весь дом сэру Веллингтону Эбботу, тогдашнему владельцу. Про викторианцев можно сказать много хорошего, но всем известно, что лишь немногих из них можно было подпускать к мастерку и кирпичам, а уж сэра Веллингтона – и подавно. Он был из числа этих страшных людей, архитекторов-любителей. Наблюдая пожар в ночной рубашке – ему пришлось довольно резво выпрыгнуть из горящей спальни, – баронет забыл про суровый ветер, овевавший ему коленки. Он думал о том, что наконец-то грянул его час, пришла пора великого дела. Едва дотлел последний уголек, он ринулся претворять свою мечту, не жалея затрат.

А сейчас его потомок обозревал разляпистое, хотя и величественное сооружение из красного глазурованного кирпича, чем-то, пожалуй, напоминавшее французский замок, но в общем походившее на те жилища для рабочих, в которых на каждую семью приходится строго отмеренное количество кубометров воздуха. Массивную крышу украшал остроконечный купол, не говоря уж о минаретах, на самом верху крутился флюгер, а сбоку, неизвестно зачем, пузырилась оранжерея. Местные жители назвали все это «У старого психа», и. пожалуй, были недалеки от истины.

Часы на конюшне отбили полчаса. Не успел замереть последний удар, как, минута в минуту, появилась мисс Виттекер с блокнотом в руке.

– Доброе утро, сэр Бакстон, – сказала она.

– Доброе, мисс Виттекер. Какой денек!

– О-оу! Прэ-лэстный. Дивный.

– Ну как у нас там, все в порядке? Жалобы есть?

Это входило в повестку дня – баронет прежде всего справлялся о благополучии своей общины. Мисс Виттекер заглянула в блокнот:

– Миссис Шепли досаждают голуби.

– Чем же они ей помешали?

– Воркуют под окном.

– А что я могу, глушители на них надеть? Так. Еще что?

– Мистеру Bo-Боннеру кажется, что у него завелась мышь.

– Пускай помяукает!

– Мистер Чиннери требует корнфлекс.

– Чтоб он треснул со своим корнфлексом! А что это, собственно, такое?

– Американцы едят на завтрак.

– Он не в Америке.

– А корнфлекс просит.

Сэр Бакстон, собрав на лбу морщины, сразился с этой проблемой.

– Может, моей жене известно, как его готовят?

– С леди Эббот я уже консультировалась. Она сказала, что умеет варить так называемые тянучки.

– А не спросить ли этого Ванрингэма?

В красивый, изысканный голос мисс Виттекер вплелась заунывная нотка:

– Если жела-эте, сэр Бакстер, я спра-а-шу, но…

– Думаете, тоже не знает? Да, наверное. Ладно, придется нашему Чиннери перебиться. Все?

– М-даум, сэр Бакстон.

– Очень хорошо.

– Было два телефонных звонка. Один – от княгини Дворничек. Ее секретарь просил со-общить, что она уже в окэане, скоро прибудет сюда.

– Хорошо, – повторил сэр Бакстон, радуясь предстоящей встрече с единственным человеком, который смотрел на Уолсингфорд Холл без отвращения, мало того – намеревался его купить. – Быстро она обернулась. Ну, а второй?

– Звонили леди Эббот, сэр Бакстон. Ее брат.

– Брат?

– Мда-ум.

– Какие еще братья?!

Мисс Виттекер держалась вежливо, но твердо.

– Я только повторяю то, что сказал этот джентльмен. Он просил передать леди Эббот, что ее брат Сэм в Лондоне и приедет к ней при первой возможности.

– О, Господи! Ну что же, ладно. Спасибо, мисс Виттекер.

Минут с десять после ее ухода сэр Бакстон стоял в задумчивости, переваривая новость. Человека регулярных привычек непременно вышибет из седла появление загадочного родственника. Но вскоре проблема эта сменилась другой, более насущной, от которой баронет ненадолго отвлекся. Точно начертанные огнем на летнем небе, перед его мысленным взором вновь возникли зловещие цифры 96, 3, 11, и он засмотрелся на письмена, мрачно размышляя, есть ли шанс, что его дочка оплетет волшебной сетью зловещего издателя. Однако мечтания его прервали, окликнув по имени. Ноздри ему защекотал аромат хорошей сигары. Он обернулся – и что же? Рядом стоял Чиннери. Как же глубоко он задумался, если это допустил!

Американцы сэру Бакстону нравились, он состоял членом Заокеанского клуба и даже женат был на американке; а вот Элмер Чиннери, лично, нравился еще меньше остальных постояльцев. При виде Bo-Боннера или Шепли он просто убыстрял шаг; завидя Чиннери, упархивал на крыльях голубки.[67]67
  На крыльях голубки – Пс. 57:7 («Кто дал бы мне крылья как у голубя?»).


[Закрыть]

Причина – известна: баронет задолжал ему немалую сумму, и злосчастный заем стал единственной темой, кроме корнфлекса, на которую мог беседовать вредоносный американец. Английскому же аристократу, сами понимаете, претят разговоры о деньгах.

Был Чиннери массивным, толстым, гладким, в огромных, словно колеса, роговых очках. Жил он здесь дачно, можно сказать – был одним из первых в нынешнем звезде. Занимался он рыбным бизнесом, на котором разбогател первый муж княгини, и даже набеги бывших жен, требовавших алименты, не наносили ощутимого ущерба его богатству. Первый раз, как и многие граждане его страны, он женился молодым, потом женитьбы покатились одна за другой. Он перескакивал от блондинки к блондинке, как альпийская серна – со скалы на скалу.

– Э-э, послушайте… – начал Чиннери.

Ни намека на опасность не усмотрел бы в этих словах сторонний слушатель, но нам понятно, отчего сэр Бакстон вскинул руки широким отчаянным жестом, словно леди из Шалотта,[68]68
  «Леди (в других переводах – «Дева») из Шалотта» – поэма Альберта Теннисона (1809–1892).


[Закрыть] когда над ней разразилось проклятие. Сочувствовать ему мы не можем, но понять – поймем.

– Нет, нет, дорогой! – воскликнул он. – Честно! Нет, нет и нет!

– Может, хоть что-то наскребете…

– Не могу! Ни пенса! Простите…

Нависла зловещая пауза. Сэр Бакстон горько недоумевал, почему человек, чей доход исчисляется шестизначной цифрой, суетится из-за жалкой пары сотняжек. Чиннери корил себя – вот тебе урок, нечего пить старый портвейн! Третья рюмка этого напитка и побудила его поддаться на просьбу хозяина.

– Вот только усадьбу… – пробормотал сэр Бакстон.

– М-мэ, – сказал мистер Чиннери.

Оба оглянулись и снова зловеще замолчали. Мысли у них были одинаковые: с ходу такой домик не спихнешь.

– Хоть двадцать фунтов! – воззвал мистер Чиннери.

– А-а! Вот и Джин! – с беспредельным облегчением воскликнул сэр Бакстон.

И впрямь, из дома вышла дочь, которой еще никогда отец так не радовался. Она направлялась к нему, чтобы получить перед отъездом последние наставления.

Переодевшись, она похорошела – ни поджатых губ, ни суровых взоров той, кто бросил несчастного Табби разобранным на части. Ей уже не казалось, что мальчишки пишут мелом всякую гадость на стенах ее души, она снова стала веселой и жизнерадостной.

В конце концов, думала она, Табби – умственно неполноценный. Мало-мальски разумная девушка не примет всерьез его наблюдений. Речь его – треск хвороста в печке. Их разговор – несчастная случайность, надо его забыть как неприятную болезнь: свинку, корь – или прискорбный случай, когда ее стошнило на детском празднике.

– Ну, отбываю! – воскликнула она. – Что тебе привезти, игрушку или конфетку?

– Вы не в Лондон? – заинтересовался мистер Чиннери. – Жарковато там сейчас.

– Ничего, потерплю. Пригласили на ленч, и потом – у папы неувязка с одним вампиром.

– О, с вампиром?

– Ну да! Истинный вампир в человеческом образе, некий Басби.

Беседуя с гостем, Джин, естественно, отвернулась от сэра Бакстона и потому не заметила, как на его дубленом лице проступили страдание и страх. Он раскашлялся, она услышала, но приписала это тому, что он поперхнулся комаром или еще какой-то летней мошкой.

– Понимаете, – любезно продолжала она, поскольку вообще была любезна с гостями, – папа написал мемуары об охоте, издал их за свой счет, выплатил этому вампиру двести фунтов, как истинный джентльмен, а теперь тот прислал какой-то жуткий счет. Дополнительные расходы, видите ли! Вот я и хочу зайти к нему, урезонить.

Повисла долгая пауза. Мистер Чиннери тяжело пыхтел, сэр Бакстон давился поистине чахоточным кашлем, но молчали все. Наконец гость пронзил хозяина взглядом, который даже за очками читался ясно: рана – смертельная. Порывисто сглотнув, несчастный зашаркал прочь.

Джин заметила некоторую напряженность атмосферы.

– Что тут у вас стряслось? – спросила она.

Сэр Бакстон посмотрел на нее, как Лир на Корделию, а точнее – как Чиннери на него.

– Ничего, – отвечал он. – Ты просто сказала именно то, о чем говорить не следует. Месяца два назад я занял у него пятьсот фунтов. Каждый Божий день он просит их вернуть, а я убеждаю его, что у меня нет ни пенса. И тут ты сообщаешь, что я издаю книги за собственный счет!

– Ох, Бак! Виновата! – Джин присвистнула.

– Чего уж теперь извиняться!

– Да, пошатнула я его веру в баронетов…

– Разбила на веки вечные, – уныло заключил сэр Бакстон. – Предвижу оживленный разговор в самого ближайшем будущем.

Джин раскаивалась, но не очень. Отцам, думала она, надо бы посвящать дочерей в факты реальной жизни. Тогда этим Дочерям будет легче обходить рифы.

– Да ладно, плюнь! Как только вернусь, посюсюкаю с ним, утихомирю. А зачем тебе пятьсот фунтов?

– Кому же они не нужны? – резонно возразил сэр Бак-стон.

– Нет, я не про то. Куда ты их подевал?

– Издал мемуары.

– Они не обошлись в пятьсот фунтов. Где остаток?

Сэр Бакстон удрученно помахал руками, словно семафор-пессимист.

– Ухнули! Эта махина просто пожирает деньги. Постояльцев тогда у нас почти не было…

– Платных гостей!

– Чего уж там! – вздохнул сэр Бакстон. – Постояльцы – они и есть постояльцы. Не думал я, когда наследовал титул, что скоро, очень скоро придется содержать пансион.

– Ну папочка, ну миленький! Не убивайся ты! Ничего тут нет постыдного. В нынешние времена половина английских помещиков пускает платных гостей. Хоть у кого спроси!

Сэр Бакстон отмел утешения. Если уж он затрагивал эту тему, то просто нырял в жалость к самому себе.

– Когда я был мальчишкой, – мрачно начал он, – я мечтал стать машинистом. Когда подрос, мечтал стать послом. Достигнув зрелого возраста и смирившись с тем, что мозгов для дипломатической службы у меня маловато, думал, что стану хотя бы простым деревенским джентльменом. Но судьба распорядилась иначе. «Нет, – возразила судьба. – У меня на тебя другие виды. Ты станешь замызганным хозяином деревенской гостиницы».

– Ну-у, Бак!

– Что «Ну-у, Бак!» Нет, что «Ну-у, Бак!»?

– Ты не замызганный.

– Замызганный!

– Лучше ты подумай, что ты веселый, добродушный хозяин гостиницы. Ну, знаешь – закатав рукава, скачет, хохочет, выход в первом акте сразу после хора поселян.

– Никакой я не жизнерадостный! – возопил сэр Бакстон, ясно видевший истину. – Э-эх, если бы ты выскочила за богача!

– Куда они все запропастились? – подхватила Джин. – Где старомодные миллионеры, которые покупали девиц за мешок золота? Да, крутится рядом твой Чиннери, но он вроде бы не развелся с той, кого купил последней.

– А Ванрингэм? Как насчет него?

– Ну, нет! Я – не в его вкусе. Ему нравятся высокие, гибкие ивы. И вообще, с чего ты взял, будто Табби – миллионер? У него только и есть пособие от мачехи, а ей я, по-моему, совсем не нравлюсь.

– Откуда ты знаешь?

– Интуиция!

– Ты должна ей понравиться, – серьезно сказал сэр Бакстон. – Упорно и терпеливо взращивай в ней симпатию к себе. Да она – единственная на свете, кто хочет купить эту пакость, эту рухлядь! Мисс Виттекер сказала, что она плывет по океану, значит, через два-три дня доберется досюда. Не щади трудов, моя дорогая. Господи, Господи! Только представлю, что нашелся кретин, которому можно сплавить нашего монстра!

– Табби думает, что дело – на мази.

– Правда?

– Он говорит, что княгиня просто в восторге.

– Мне она как-то сказала, что дом – просто симпомпончик.

– Вот видишь!

– Она такая сумасбродка! Ей перерешить – раз плюнуть!

– Вкус к кирпичам цвета сомон[69]69
  Цвет сомон – желтовато-розовый (от франц. «saumon» – «семга»).


[Закрыть] нелегко поколебать.

– Уж если он есть, то есть.

– Ладно. Будем надеяться на лучшее.

– Вот он, воинский дух!

– Что ж, тебе пора в Лондон, а мне – к твоей маме. Да, представь, какая странная штука! Мисс Виттекер сказала, звонил ее брат.

– Чей? Мисс Виттекер?

– Нет, мамин.

– У мамы нет брата.

– Я тоже удивился – как это он позвонил, если его нет? Но мисс Виттекер стоит на своем. Очень любопытно. Пойду, спрошу, в чем дело.

– Я бы тоже пошла, но надо бы поймать Басби до ленча. Тут, понимаешь, чистая психология. Казалось бы, подожди, пока он не размякнет, но лично я считаю – издатели вроде питонов. Они терпеть не могут, когда им мешают переваривать. Словом, надо поймать Басби, пока он бодр и свеж.

– Возвращайся скорее.

– Конечно. Надо еще заглянуть в плавучий дом. Посмотреть, как устроился Пик.

– Это кто, тот тип, который снял «Миньонетту»?

– Да. Адриан Пик. Познакомилась с ним недавно, у Виллоуби.

– Симпатичный?

– Просто прелесть!

– Тогда пусть приходит поскорее, давно я не видел приятных людей, – сказал сэр Бакстон, вспомнив о Чиннери, Во-Боннере, Тэннере и прочих. – Пошлю к нему мисс Виттекер с записочкой. А ты сегодня не ходи, ты мне тут нужна. Возвращайся сразу. Надо улестить Чиннери, тебе работы на весь вечер.

– Ох, Бак! Это обязательно?

– А как же! Сама вызвалась. Сказала «посюсюкаю». Сыграй с ним в гольф. Порасспроси про жен, про завтрак, а то он с моей шеи не слезет. Приставучий такой, на редкость. Прямо слепень!

– Зря ты у него взаймы цапнул…

– Не то слово. Что теперь толку жалеть?

«Все пишет он и пишет, перст судьбы,

не ведая ни боли, ни борьбы…»[70]70
  Стихи Омара Хайяма (умер ок. 1120 г.).


[Закрыть]

– Знаю. Мне в школе дали переписать это сто раз.

– …«премудрости его не остановят, и душ заблудших горькие мольбы», – докончил сэр Бакстон, остановить которого тоже было невозможно. – А главное, ему совершенно не нужны деньги. У него ведь миллионы! Иначе он бы не выдержал всех этих бывших жен.

– А сколько он на корнфлекс потратил! Ладно уж, постараюсь его улестить.

– Умница! – отечески похвалил ее сэр Бакстон. – Слушай-ка, Джин, а вот мамин брат… Наверное, надо пригласить его?

– Само собой.

– На неопределенный срок?

– А как же!

– И денег требовать нельзя… – выдал сэр Бакстон свою сокровенную мысль. – Э-эх! Втираются всякие, всю мою жизнь переворачивают, хлещут мой портвейн – и даже пяти фунтов в неделю не попроси. Тьфу! – закончил он с истинно английским гостеприимством.

Джин заметила, что нехорошо быть Шейлоком. Сэр Бакстон парировал, что в его положении это неизбежно и вообще, лично он испытывает к Шейлоку огромное уважение. После чего грузной поступью отправился в дом, а Джин помчалась на конюшни, заводить свой «Виджон-7» для поездки в Лондон.

3

Мортимер Басби, предприимчивый издатель, с которым писатели вели многолетнюю, вдохновенную, но бесплодную войну, потянулся к телефону и снял трубку.

И тут же сморщился, подавив придушенный вскрик, – кожа его в это утро была крайне чувствительна к резким движениям. Накануне, соблазнившись ослепительно ясной погодой, он взял выходной и, подобно Биллингу в Уолсингфорд Холле, наслаждался солнечными ваннами. В отличие от Биллинга, который, по своей хитрости, смазался маслом для загара, мер предосторожности он не принял, и теперь страдал.

– Пришлите ко мне Ванрингэма! – распорядился он. Из приемной ответили, что Ванрингэм еще не вернулся.

– Что? – грозно переспросил Басби. Он не одобрял, когда его сотрудники отлучались из загона в рабочие часы. – Что значит «не вернулся»? А куда, собственно, он ушел?

– Если помните, – подсказала приемная, – вы распорядились, чтобы утром он поехал на вокзал проводить мисс Грэй.

Басби чуть смягчился. Теперь он и сам вспомнил, что мисс Гвенда Грэй, звезда его издательства, сегодня отбывала r Америку, как вся череда английских лекторов, прикладывавших столько усилий, чтоб депрессия этой несчастной страны длилась как можно дольше. А Джо Ванрингэм, истинный «мальчик за все», был послан к поезду с фруктами и цветами.

– Ладно, – буркнул он. – Пришлите, как только появится.

Едва он положил трубку, как телефон затрезвонил. На этот раз Басби уже на так порывисто потянулся к трубке.

– Алло?

– Привет, шеф!

– Кто говорит?

– Это я, шеф!

– Сколько можно повторять «шеф»?

– Ладно, шеф. Звоню с вокзала Панкрас.

Басби вздрогнул от круглой макушки до квадратных ботинок.

– Что?.. Как вы там очутились?

– Вот тебе и на! Мисс Грэй дожидаюсь. Сами же велели проводить ее в Шотландию.

Басби едва слышно забулькал. Только минуты через две он обрел дар речи.

– Идиот! Нет, какой кретин! В Америку! Она уезжает в А-ме-ри-ку!

– В Америку? Точно?

– Такого кре…

На другом конце провода досадливо прицокнули языком.

– Да, верно. Теперь и я вспомнил. Ведь и правда, в Америку!

– А поезд к пароходу отходит с вокзала Ватерлоо!

– Опять вы правы. То-то я все жду, а ее все нет. Вот она, разгадка! А зачем вы тогда приказали ехать сюда?

– Я не приказывал! Я сказал: «Ватерлоо»! Ва-тер-лоо!

– Ах, вот тут я и запутался! Не знаю, слышите ли вы сами, но в вашем исполнении «Ватерлоо» звучит в точности как «Панкрас». Видимо, мелкий дефект речи. Ничего страшного! Хороший учитель дикции – и как рукой! Ладно, шеф, а можно тогда я фрукты съем?

– Слушайте! А… а… – задохнулся Басби. Мисс Грэй была романистка, книги которой расходились двадцатитысячными тиражами каждый год, и если ей не потрафить, могла и закапризничать. – Может, еще успеете! Хватайте такси…

Провода донесли неприятное хихиканье.

– Ну, шеф! Это я так, пошутил. Знаете, находит иной раз. Полный порядок, я на вокзале Ватерлоо. Преподнес ей фрукты, цветы, она просто расцвела. Поезд только что отбыл. Она высунулась из окна, посасывая апельсин, и закричала: «Да здравствует наш Басби!»

Басби хлопнул трубку. Лицо у него стало опасно багровым, губы беззвучно двигались. В сотый раз он клялся себе: «Это конец. Сегодня я уж точно вычеркну фамилию «Ванрингэм» из платежной ведомости». Но – опять же в сотый раз – беспокоила мысль, что придется искать такого же умелого и ловкого раба.

Значительную часть клиентуры составляли дамы, оплачивавшие публикацию своих сочинений; когда же они получали счет, то появлялись в издательстве на грани истерики. При всех своих недостатках, Джо оказывал на них магическое воздействие. С ним они становились мягче воска, и Мортимер Басби, рыдая в душе, принуждал себя его терпеть. Джо ему категорически не нравился. Он не выносил его иронической ухмылки, насмешливого изумления, словно тот не уставал удивляться, что такие вот Басби обитают с ним на одной планете. Он просто дергался от его разговоров и розыгрышей, но одобрял то искусство, с каким Джо укрощал взбешенных романисток. Бросит им комплимент – другой, расскажет анекдот, и те удалятся, сияя и хихикая.

Басби попытался восстановить самообладание, окунувшись в работу, и через четверть часа снова обрел относительную безмятежность духа, но тут в дверь постучались веселой рассыпчатой дробью. Стучаться так осмеливался лишь один служащий его издательства, все тот же Джо Ванрингэм.

– Велели зайти? – сердечно осведомился он. – Просим, просим. Явился по вашему приказанию. Чем могу служить?

Между братьями Ванрингэмами было определенное сходство и, увидев их вместе, можно было догадаться, что они – родственники. Но сходство это ограничивалось внешностью; характеры различались кардинально: боевой кот, которому приходится бороться за жизнь в закоулках и на свалках нашего мира, и его мягкотелый сородич, расположившийся в зажиточном доме. Табби был холеный и сытый, Джо – поджарый и жесткий. Был у него и тот неопределимый налет, какой появляется у молодых людей, которым пришлось пробиваться, начав с жалкой десятки.

Хозяин кисло глянул на него: телефонные впечатления еще не совсем остыли – Басби мира сего злопамятны. Вдобавок он обнаружил, что его молодой помощник нынешним утром оскорбительно весел. Непочтительно и нахально Джо держал себя всегда, но сегодня он был еще непочтительнее и совсем уж нахален. Пожалуй, сегодня он был безудержно нахальным.

– В приемной девушка, пришла по поводу счета, – буркнул Басби. – Займитесь-ка ею.

– Ясно, – сочувственно покивал Джо. – Старая история?

– Что это значит?!

– Ладно, не впервой. Расслабьтесь, шеф! Сегодня я в редкостной форме. Угомоню десяток писательниц. Положитесь на меня!

– Осторожнее! – вскрикнул Басби.

Джо отдернул руку – он собирался ободряюще похлопать шефа по плечу, и теперь с легким удивлением взглянул на него.

– А?

– Кожа!..

– Как? Уже содрали?

– На солнце обгорел.

– Ясно! Надо было маслом намазаться.

– Сам знаю. Сколько раз повторять, не называйте меня «шеф»!

– А как? Босс? Сеньор? «Сеньор» вам нравится? А может, «мой господин»?

– Зовите просто «сэр».

– Сэр? Сэр… А что, неплохо. Лаконично. И прямо с языка соскальзывает. Надо же! И как это вы додумались?

Басби вспыхнул. Он размышлял, как размышлял уже столько раз, стоит ли переносить эти шуточки ради услуг сторожевого пса. Фраза «Вы уволены» трепетала на кончике языка, но он его прикусил.

– Ступайте, поговорите с ней!

– Одну минутку! Тут дело поважнее.

Подойдя к шкафчику под книжной полкой, он принялся там рыться.

– Что – вы – делаете?

– Ищу ваши нюхательные соли, – отвечал Джо, возвращаясь и жалостливо глядя на хозяина. – Боюсь, господин мой, вас ждет неприятный удар. Хочу его приглушить. Вы газеты читали?

– А что?

– Повторяю, вы читали газеты? Басби ответил, что проглядел «Тайме».

– Фу! – скривился Джо. – Дешевка! Но даже «Таймсу» пришлось признать, что вещица – удалась!

– Э!

– Моя Пьеса. Вчера была премьера.

– Вы написали пьесу?

– Да. И какую! Блеск! Восторг!

– О?

– «О» – не очень-то красноречиво. Ладно, сойдет. Да, премьера состоялась вчера. Лондон сражен наповал! Прекрасные дамы и храбрые мужчины корчились от смеха! Даже рабочие сцены покатывались, а тысячный зал надрывался «Браво!» Словом, фурор. Хотите почитать рецензии?

Внезапное подозрение кольнуло Басби.

– Когда это вы написали пьесу?

– Дома, дома, не на службе! Оставьте надежды, мой Басби. Вам не удастся цапнуть часть процентов. А ведь могли бы! – с искренним восхищением признал Джо. – Нет, вы – уникум! Возьмем ваши контракты. Представляю себе, как автор подпишется – и шарахнется, когда из всех этих «поскольку», «постольку» или там «нижепоименованный» на него набросятся сложноподчиненные фразочки в черных масках. Но на этот раз – нет и нет! Оставьте надежду, дорогой стервятник.

Басби расшумелся, покритиковав, в частности, это обращение, но Джо объяснил, что, назвав его стервятником, старался создать атмосферу вящей сердечности.

– Поймите, – добавил Джо, – я готов обнять весь мир. Я люблю всех. Я не спал ночь, но все равно я всех люблю. Я не хожу, а летаю, сбив шляпу набекрень. Дитя может играть со мной.[71]71
  Дитя может играть со мной – перифраза стиха из Книги Исайи, 11:8.


[Закрыть] Ну давайте, я почитаю вам рецензии!

Когда Басби не выказал ни малейшего интереса, Джо чуть не заплакал.

– Да это и вас касается! Самым непосредственным образом. Потому-то я и приготовил соли. Видите ли, мой несчастный друг, я решил уволиться. Крепитесь! Суньте голову между колен. Да, Басби, дорогой мой, старый Басби, мы расстаемся. Я был тут счастлив. Но разлука неизбежна. Я богат, мне не к чему больше работать!

Басби хрюкнул, что удавалось ему легко, он вообще походил на борова. Мистика, не мистика, но Табби, никогда его не видевший, портрет набросал довольно точный.

– Уйдете – лишитесь полумесячного жалованья.

– Ничего. Скормите его птичкам. Басби хрюкнул снова.

– Значит, пьеса имела успех?

– Вы что, не слушали?

– По премьере судить нельзя.

– По такой очень даже можно!

– Рецензии – чепуха.

– Может быть. Но не эти.

– Жара все прикончит, – усердствовал Басби. – Это же надо, премьера в августе!