Текст книги "Том 2. Лорд Тилбури и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 41 страниц)

– Сами видите. Хочет, чтоб я вышла за него замуж.

– Вы выходите за меня.

– За вас? Вы просто клоун!

– Возможно. Но если вам кажется, что я неискренен, вы ошибаетесь.

– Адриан тоже искренен.

– Адриан – червяк! Вряд ли он вообще знает, что такое искренность.

Наступило молчание.

– Отдайте письмо! – потребовала Джин. – Не желаю больше ничего слышать! – Голос у нее дрогнул. – Не желаю с вами разговаривать!

Джо криво улыбнулся.

– Так и думал, что вы это скажете. Но вам и случая не представится. Я уезжаю.

– Уезжаете?

– Через полчаса.

Ее как ножом ударили. С чего бы, собственно? Она сама прекрасно это понимала, но понимала также, что внезапный холод пробрался до глубин души.

– Как – уезжаете?

Ей внезапно открылось, что за последние дни дружба их вымахала с тыкву. Минутой раньше ее переполняла холодная ярость. Она твердила себе, что ненавидит этого человека. А теперь ей казалось, будто она теряет часть себя самой.

– Уезжаете?

– Приходится. Надо зарабатывать на жизнь.

– Но…

Он покивал.

– Знаю, про что вы думаете. Пьеса. Деньги рекой текут, как я говорил Баку. Обидно, но шедевра больше нет. Сегодня последний спектакль.

– Но я… я думала, она имеет успех.

– Это верно. Но она оскорбила мачеху, и когда мы ехали в машине, она сообщила мне, что купила спектакль.

– Как – купила?

– Со всеми потрохами. Американские права, киношные – все. Небесам известно, во сколько ей это влетело, но она может раскошелиться. Ей не нравится, говорит она, чтобы вульгарный памфлет гулял по свету, а ее друзья над ним хихикали. Ее точку зрения можно понять.

– Какое чудовище!

– Ну, не знаю… Ее спровоцировали. Я всегда признавал, что насолил ей, и, должен сказать, восхищаюсь ее ответным ударом.

Джин не могла разделить отстраненно-спортивное отношение.

– Сущая ведьма!

– Наполеоновского типа. Как Наполеон, она проницательно нащупывает слабинку врага и незамедлительно атакует, вынуждая его удирать с поля боя. Вот я и удираю.

– Куда же вы отправитесь?

– В Калифорнию.

– В… Калифорнию?

– В обласканный солнцем Голливуд. На премьере меня познакомили с агентом, представляет в Лондоне одну из крупных студий. Не сходя с места, он подписал со мной контракт. Первоначально мы решили, что я отплываю через месяц, но теперь, когда все так обернулось, придется попросить, чтобы они поторопили события. Я не хочу обнаружить, что мачеха купила и прикрыла студию.

Сердце у Джин горько сжалось от острого одиночества. Солнце скрылось за деревьями, потянуло легким сумеречным ветерком. Ей стало зябко и пусто.

– Голливуд так далеко…

– Да. Очень.

– О, Джо!

Глаза их встретились. Джин вскрикнула, когда он схватил ее за руку.

– Джин, поедем со мной! Давай поженимся и уедем вместе! Ты сама знаешь, мы любим друг друга. Мы созданы друг для друга. Только раз в жизни встречаешь человека, к которому это испытываешь. Второго шанса тебе не выпадет. Наша встреча – это чудо. Если мы пренебрежем ею сейчас, второй не случится. Ты поедешь, Джин?

– Джо, я не могу!

– Ты должна!

– Не могу. Как же я могу предать Адриана?

– Джин, ты что же… Ты что, всерьез намерена вернуться к этому червяку?

– Он не червяк.

– Червяк. Ты прекрасно это знаешь.

– Я нужна ему.

– О Господи! Она ему нужна!

– Да, нужна. Ты же читал письмо. Разве ты не видишь, что после этого бросить его невозможно? Я знаю Адриана. Он хрупкий, беспомощный. Он полагается на меня. Если я брошу его, он попросту развалится. Я чувствую это все время. Ты совсем другой. Ты можешь сам стоять на ногах.

– Нет.

– Да. Ты и без меня обойдешься.

– Обойдусь? Смогу дышать, есть и спать? Да, наверное. Обойтись можно, как ты выражаешься, и без солнечного света, без музыки, без… Джин, ради Бога, опомнись! Ты ведешь себя, как слабоумная героиня из романов Басби!

– Значит, такая я и есть. Не могу нарушать обещаний. Не могу предавать.

– О, ради Бога!

– Не надо бушевать, Джо. Вот твоя беда. Ты врываешься в жизнь, подхватываешь девушку на седло и считаешь – все в порядке. Я не могу всю жизнь ненавидеть и презирать себя. Если я брошу Адриана, мне будет казаться, будто я кинула щенка со сломанной лапой.

– Нет, это абсурд какой-то! Безумие!

– Но я так чувствую после этого письма.

– Наверное, ты еще влюблена в него.

– Нет, вряд ли… А может, и да. Есть в нем что-то. Как он двигается, как иногда смотрит… Ну, сам знаешь, что бывает, когда кто-то залезает тебе под кожу. И с тобой такое случалось. Была какая-нибудь женщина, которую ты не можешь выбросить из головы?

– Да, в Сан-Франциско.

– Ну вот, видишь! И ты будешь помнить ее до конца жизни.

– Не сомневайся. Особенно в морозную погоду. Она двухдюймовую шляпную булавку вонзила мне в ногу. Вот как залезают под кожу.

– Тебе все шуточки!

– А ты хохочешь над ними. Если есть лучший рецепт счастливого брака, назови его. Разве ты не понимаешь? Оттого-то мы и связаны, что умеем вместе смеяться. Джин, моя прекрасная Джин, ради Бога, что это за основание для совместной жизни – слюнявая жалость?

– У нас не только это.

Сумеречный ветерок стих, над деревьями высыпали звезды. Тусклым серебром отливала река в долине. Джо отвернулся и, опершись на балюстраду, стал смотреть в воду. Наконец он встряхнулся.

– Возвращаешься к нему?

– Должна.

– Значит, конец! – Он рассмеялся. – У меня все время было ощущение, что это невозможно. В жизни такого не бывает. Так, летняя блажь. Да, не везет мне.

– Джо, пожалуйста! Мне и так трудно.

Джо снова подошел к ограде. Катон в великолепных усах картежника слепо взирал на него.

– Жаль, не кончил бюстов, – заметил Джо. – Придется оставить их на тебя.

– Джо, не надо.

Джо снова встряхнулся, точно пес, выходящий из воды.

– Извини. Стыжусь самого себя. Не пойму, где ты подцепила идейку, будто я крепкий. Я же попросту младенец, который лягается и вопит оттого, что ему луну не дарят. Я не имею права делать тебя еще несчастнее. Где стоицизм старины Ванрингэма? А, ладно, справлюсь! Всегда кому-то выпадает страдать. Выпало мне. Прощай, Джин!

– Ты уже уезжаешь?

– Надо вещички сложить. Такси Дж. Б. Аттуотера приедет за мной через несколько минут.

– Хочешь, отвезу тебя?

– О, нет! Спасибо большое, но нет. Даже у моей стойкости есть границы. Если я окажусь в машине наедине с тобой, за последствия не отвечаю. Можно, я скажу кое-что?

– Да?

– Если у тебя когда-нибудь изменятся чувства, дай мне знать.

Она кивнула.

– Но вряд ли, Джо.

– Все может быть… Если изменятся – звони сейчас же, в любой час дня и ночи. А если я уеду, дай телеграмму. Я бегом примчусь. До свидания.

– До свидания, Джо.

Он круто развернулся и заторопился в дом. Джин подошла к балюстраде и стала глядеть на реку. Серебристая вода превратилась в серую.

Позади на гравии заскрипели колеса. Джин оглянулась. У парадной двери остановилось такси, из него вылезал сэр Бакстон Эббот.

22

Леди Эббот лежала на канапе в своем будуаре, сбросив туфли, – обычная ее привычка, когда она отдыхала. Она решала кроссворд. Через открытое окно лился прохладный вечерний воздух, освежая мозги, которые несколько перегрелись, силясь вспомнить фамилию итальянского композитора из девяти букв, начинающуюся на «П». Она только что с сожалением отвергла Ирвина Берлина,[93]93
  Ирвин Берлин (1888–1989) – американский композитор, писал популярные песни.


[Закрыть] потому что, несмотря на все его неоспоримые достоинства, в нем десять букв, начинается он не на «П», и композитор не итальянский. Снаружи просвистел мощный порыв ветра, но то был сэр Бакстон. Лицо у него было красное, глаза вылезали из орбит, а на седеющей шевелюре отразилось то, что он в отчаянии ерошил волосы.

– Ду-шень-ка! – закричал он.

– Привет, милый! – ласково взглянула на него леди Эббот. – Когда вернулся? Ты не помнишь итальянского композитора из девяти букв, начинается с «П»?

Нетерпеливым взмахом руки сэр Бакстон отмел весь музыкальный мир.

– Душенька, что случилось! У меня просто мозги набекрень!

Леди Эббот поняла, что у ее любимого мужа опять его пустяковые тревоги, и она предложила лекарство, испробованное не раз за двадцать пять лет их совместной жизни.

– Выпей виски с содовой, милый.

Сэр Бакстон яростно помотал головой, показывая, что время полумер миновало.

– Только что я разговаривал с Джин.

– Вот как?

– Там, на подъездной дороге. Подошла ко мне, когда я вылезал из такси. Тебе известно, что она натворила?

– Пуччини! – воскликнула леди Эббот, и принялась было писать, но тут же одернула себя. – Хм, всего семь…

Сэр Бакстон приплясывал на месте.

– Да послушай ты, ради Бога! Брось заниматься глупостями!

– Я слушаю, милый. Ты сказал, Джин что-то натворила.

– Что-то? А знаешь – что?

– Что?

– Приволокла в дом твоего братца! Этого наглого клейщика! Сама мне сказала. После всех ухищрений, на которые я пускался, после неусыпной заботы, с какой мы оберегали юного Ванрингэма от его вероломных хитростей, Джин притаскивает прямо в дом!..

Леди Эббот, бесспорно, заинтересовалась. Брови ее не то чтобы вздернулись, до этого не дошло, но зоркий наблюдатель заметил бы, что они чуть дрогнули.

– Когда же это она успела?

– Сегодня. Несет какую-то околесицу, будто подобрала его на Уолсингфордской дороге. Его, видите ли, сбила машина. А она привезла сюда. Поллен говорит, Булпит сейчас, вот сейчас – в Синей комнате, хлещет мое пиво и курит мою сигару. Освежается! Приводит себя в форму, чтобы наброситься на Ванрингэма! А княгиня – в Красной!

Леди Эббот постукивала карандашиком по зубам. Чего-то она не понимала.

– А Сэм одет?

– Что значит – одет?

– Ну, в одежде?

– Одет, разумеется. При чем тут это? Не воображаешь же ты, что твой братец станет бегать по Уолсингфордской дороге нагишом?

– Странно. Очень. Ведь я стащила у него всю одежду. Глаза сэра Бакстона, и без того вытаращенные, стали совсем креветочьими.

– Стащила… одежду?!

– Да. Днем.

– Что за черт? Про что ты?

– Понимаешь, когда ты уехал на поезд, я стала раздумывать обо всех твоих тревогах и отправилась, чтобы еще разок переговорить с ним. Наверное, он купался – на борту никого, в салоне лежит одежда. Тут меня вдруг осенило: если я ее стащу, он застрянет на «Миньонетте», не сможет нырять и устраивать засады молодому Ванрингэму. Я связала все в узел и бросила в речку.

Глаза сэра Бакстона зажглись восторгом. Он с любовью и восхищением смотрел на нее – оказывается, она тоже в его отсутствие не бездельничала.

– Блестящая идея!

– Недурная, правда?

– Как тебе пришло в голову?

– Да так как-то, случайно.

Глаза сэра Бакстона погасли. Перед ним опять встали суровые факты.

– Черт побери, как же тогда он очутился в Синей комнате?

– Ты же сам сказал, Джин привезла.

– Это-то понятно… Я не про то. Видно, в речку ты кинула его запасной костюм.

– Вряд ли у Сэма есть запасной. Модником он никогда не был.

– Наверняка запасной. Когда Джин его подобрала, он точно был одет. Она бы как-то упомянула.

– И то правда.

– В общем, он тут. В Синей комнате! Сосет пивко и подстерегает случай. Как теперь быть?

Леди Эббот призадумалась.

– Я думаю, все образуется! – изрекла она наконец.

Сэр Бакстон был не из тех, у кого вошло в привычку бухать кулаком по столу, хотя, как у всех баронетов, это сидело у него в крови, но тут он почувствовал, что без этого не обойдется. Обычно он черпал утешение в оптимизме и беспечности жены, но сейчас от ее излюбленной фразы давление у него подскочило до той точки, когда лишь резкое физическое действие способно тебя спасти. Пройдя через будуар к столику, на котором стояло его собственное фото в форме полковника Беркширского ополчения, он с силой бухнул по нему кулаком. Хрупкий столик рухнул под мощью удара. Стекло из рамки брызнуло по ковру.

Разум вернулся на свой престол. Сэр Бакстон немного постоял, глядя надело рук своих.

– Ой, Господи! Извини!

– Ничего, милый.

– Не сдержался.

– Ах, чепуха. Позвони Поллену.

Сэр Бакстон нажал на звонок и, отойдя к окну, встал, глядя в сад, побрякивая ключами в кармане. Леди Эббот задумчиво сморщила лоб, написала «Гарибальди», стерла. Дверь отворилась, появился Поллен.

– Поллен, разбилось стекло.

Дворецкий уже заметил это и сочувственно поджал губы.

– Сейчас пришлю горничную, миледи.

– Где мистер Булпит, Поллен? – все еще раздраженно повернулся сэр Бакстон.

– У себя в комнате, сэр Бакстон.

Баку стало чуть легче. Он боялся услышать, что незваный гость, подкрепившись пивом, покинул Синюю комнату и прочесывает территорию в поисках Табби.

– А что делает?

– Когда я в последний раз заходил туда, сэр Бакстон, он собирался принимать ванну. Спросил меня, успеет ли он до обеда выпить еще кувшин пива.

Сэр Бакстон исполнил на ключах нечто вроде концертного номера, пытаясь выказать безразличие.

– Значит, он спустится к обеду?

– Такое у меня сложилось впечатление, сэр Бакстон.

– Благодарю вас, Поллен.

Дворецкий удалился, сэр Бакстон повернулся к леди Эббот с широким жестом отчаяния.

– Сама видишь! Спустится к обеду. За супом всучит повестку. А княгиня будет смотреть и удивляться с другого конца стола. Радужная перспективка!

Леди Эббот на ум только что пришел «Муссолини», и она уже нацелила карандаш, но покачала головой.

– Значит, надо, – рассеянно обронила она, – чтобы не спустился.

Сэра Бакстона пробила дрожь, он бросил взгляд на порушенный столик, точно бы сожалея, что тот потерял форму и нельзя бухнуть по нему еще раз. Лишенный подмоги, он разрядился, саданув его по ножке. Это пошло ему на пользу.

– Интересно, как? – почти кротко осведомился он.

Мысли леди Эббот опять унеслись к итальянским композиторам. Потом она очнулась и поняла, что ей вроде бы задали вопрос.

– Как? Возьми да стащи его одежду, пока он в ванной. Вот и не спустится никуда.

Сэр Бакстон рванулся было что-то сказать, но сдержался и молча вытаращился на жену. Есть моменты, когда слова бессильны.

По его обветренному лицу стала разливаться почтительность. Двадцать пять лет назад, когда он умчал прекрасную деву в двухколесном кэбе, чтобы связать с ней свою судьбу, он знал, что ему достался самый лучший приз, но даже тогда, в опьянении любви, был не особо высокого мнения о ее интеллекте. Если бы кто спросил его, можно ли считать его невесту одним из светлейших умов Америки, он ответил бы откровенно – нет, отнюдь; но ему все равно. Женился он на одной из тех, кому следующее поколение дало прозвище Блондинка-дурочка, но это-то ему и нравилось.

Теперь он был потрясен, увидев, что в его супруге прекраснейшим цветком распустилась мудрость американских женщин.

– Господи милостивый! – благоговейно вымолвил он.

– Пойду и стащу сама, – поднялась леди Эббот. – Тогда хоть ты успокоишься.

– Минутку…

– Что, милый?

– Он же другую достанет.

– А ты скажи Поллену, чтоб не приносил.

– Как ему объяснить?

– А никак. Этим хороши ваши дворецкие. Им приказывают, и все. Присядь, милый, отдохни. Сейчас вернусь.

Садиться и отдыхать сэр Бакстон не стал, слишком бурные бушевали в нем эмоции, слишком он был возбужден. Он стоял, позвякивая ключами, и звякал, когда вернулся Поллен, гоня перед собой маленькую горничную с метелкой и совком. Под молчаливым надзором дворецкого та вымела обломки крушения и была отослана кивком головы.

Дворецкий собрался последовать за ней, но его задержало покашливание, и он сообразил, что хозяин что-то хочет ему сказать.

– Э… Поллен… – начал сэр Бакстон и умолк, соображая, как бы половчее изложить приказ.

– Э… Поллен… тут такое…

И опять примолк. Он поймал взгляд дворецкого. Взгляд был уважительный, но тем не менее в нем недвусмысленно читалось, что обладатель его будет рад, если эта маленькая сценка пойдет чуть живее. Перед началом обеда дворецкий – словно капитан корабля в шторм, ему полагается нести вахту на мостике. Поняв это, сэр Бакстон без дальнейших оттяжек приступил к делу.

– Э, Поллен, леди Бакстон только что вошла в комнату мистера Булпита и унесла его одежду…

– Да, сэр Бакстон?

– Шутка, – разъяснил баронет.

– Вот как, сэр Бакстон?

– Угу. Маленький розыгрыш. Э… э… Долго объяснять, но если мистер Булпит позвонит и попросит другую, не приносите.

– Слушаюсь, сэр Бакстон.

– Испортите шутку, понятно?

– Да, сэр Бакстон.

– Ни под каким видом он не должен получить одежду до моих дальнейших приказаний. Вы поняли?

Дверь закрылась. Сэр Бакстон глубоко вздохнул. С него свалилась огромная тяжесть. Подняв голову, он заглянул в кроссворд, который пыталась решить его жена. Итальянский композитор из девяти букв, начинается на «П», видимо поставил его дорогую девочку в тупик. Взяв карандаш, он твердой рукой вписал «Паллиаччи».

Без взаимной выручки не выжить, полагал сэр Бакстон.

23

Чувства человека, который выходит из ванной вымытый, сияющий, розовый, с песенкой на губах, и вдруг обнаруживает, что в его отсутствие чья-то рука умыкнула его одежду, приблизительно сродни чувствам того, кто, прогуливаясь в сумерках по саду, наступает на грабли, ручка которых подскакивает и бьет его по лбу. Тот же шок, то же мимолетное впечатление, будто грянул Судный день.

Войдя в Синюю комнату минут через десять после ухода леди Эббот, Булпит пережил всю гамму этих чувств, тем более горьких, что недавнее воссоединение с зубами убедило его, что теперь он в безопасности. Он мурлыкал «Пенни с небес», приговаривая: «А теперь облачимся в старые добрые штанцы», – когда обнаружил, как ошибся. У судьбы растрачены еще не все снаряды. Обставлена Синяя комната была удобно и уютно: шезлонг, кресла, два стула, комод, симпатичные гравюры XVIII века, небольшой книжный шкаф и письменный стол, полно бумаги и конвертов, но брюк – нет. А также, если уж на то пошло, пиджака, нижнего белья, шейного платка, носков и башмаков. Бесследно исчезла даже шапочка, изначально предназначенная для студентов колледжа. И Булпит, на что уж находчивый и ловкий, капитулировал перед обстоятельствами. Забравшись в постель и скромно укутавшись простыней, он отдался размышлениям.

После некоторого раздумья он поступил, как поступил бы любой гость в деревенском доме, когда в его спальне случается печальное происшествие. Он позвонил, и вскоре появился Поллен.

Беседа их оказалась малоплодотворной.

– Послушайте, – сказал Булпит, – я не могу найти своих вещей.

– Вот как, сэр?

– Не можете ли принести мне другие?

– Нет, сэр.

– Ну что вы, можете, – подбодрил его Булпит. – Пошарьте в доме.

– Нет, сэр. Сэр Бакстон отдал распоряжение не давать вам другой одежды, сэр. Благодарю вас, сэр.

И ушел, оставив Булпита в крайнем недоумении. Тот по-прежнему кутался в простыню, пытаясь раскусить, что это за порядки в усадьбе, когда к нему ворвался сияющий сэр Бак-стон. Более приветливого баронета, рассыпающегося в любезностях перед гостем, Синяя комната еще не видывала.

– Привет, Булпит! Откуда это вы возникли? Вроде бы говорили, что в плавучий дом ушли. Подустали от жизни на природе? Не так уж много в вас от цыгана, а? Ха-ха-ха! Рад, рад, что вы передумали, решили воспользоваться моим скромным гостеприимством. Не припомню, правда, чтоб приглашал, но будьте как дома!

Мозги Булпита крутились сейчас в одном направлении.

– Послушайте, Бак! У меня куда-то запропастились все вещи.

– И правда! – жизнерадостно подхватил сэр Бакстон. – Запропастились, а? Нечего надеть, а?

– Этот дворецкий сказал, вы не велели давать мне другой.

– Опять правда. Дорогой мой, к чему вам одежда? Вы уже спать легли. Оставайтесь в постели, хорошенечко выспитесь!

– Так это вы забрали мою одежду?

– Алиса. Ее идея. Она у нас барышня с головой, дорогой мой Булпит. Гордиться должны такой сестрицей! Зачем? А вот зачем: если у вас не будет одежды, не сможете слоняться по дому и совать бумаги молодому Ванрингэму.

– У меня нет бумаг.

– Нет?

– Забыл в гостинице.

– Ах, вот как!

Тон хозяина был настолько скептичным, что Булпит взорвался:

– Вы что, сомневаетесь в моем слове?

– Конечно!

Булпит понял, что таким способом мало чего добьется, и взялся за другой аспект ситуации, сильно занимавший его мысли:

– Сколько же мне еще торчать в этой треклятой комнате?

– Пока я не продам усадьбу.

Челюсть у Булпита отвалилась. За последние дни он насмотрелся на Уолсингфорд Холл, и четкая картина, во всем ее безобразии, отпечаталась на сетчатке его глаз.

– Да на это годы уйдут! Не станете же вы держать меня в заточении несколько лет?

– Хуже, чем Железной Маске, вам не придется, дорогой мой. Однако, по правде говоря, – сэр Бакстон смягчился, – .не думаю, чтоб это тянулось так долго. Сделку я надеюсь заключить после обеда.

– А кто покупает?

– Княгиня Дворничек. Фон цу Дворничек, точнее. Мачеха молодого Ванрингэма. Приехала сегодня. Вот почему Алиса считает – а я согласен с ней, – что вам пока лучше побыть – ха-ха! – в дальней кладовке. Ни одной женщине не понравится смотреть, как ее пасынку вручают повестку за нарушение брачных обещаний. Раздосадуется, отвлечется от покупки…

– Нет у меня никаких бумаг! Я же говорил!

– Помню, помню. И впрямь говорили… Булпит обреченно вздохнул.

– А когда я буду обедать?

– Вам пришлют поднос.

– Вон как? Небось, сырой ростбиф и чуть теплую капустку? Сэр Бакстон был задет.

– Ничего подобного! Сегодня у нас тушеная курица, – гордо объявил он. – Очень вкусная. Я слышал, как дочка наставляла повара. Наше меню составляет она. Вас ведь Джин сюда привезла?

– Да. Ничего девчушка.

– Мне тоже нравится, – искренне признал сэр Бакстон. Булпит находился в плачевном состоянии, он был из тех, кто забывает о себе, когда подворачивается случай замолвить словечко в защиту девы в беде. Выпростав голую руку, он обвиняюще ткнул пальцем в хозяина.

– Вы, лорд Эббот, обращаетесь с ней очень дурно! Сэр Бакстон удивился.

– Кто? Я? Ни разу в жизни дурно с ней не обошелся. Зеница моего ока, вот она кто. С чего это вы?

– Препятствуете двум юным сердцам! И когда? В весеннюю пору.

– Нашли весну! Середина августа!

– Неважно, – твердо возразил Булпит. – Гоняетесь за парнем, которого она любит.

В прошлом сэра Бакстона имелся лишь один парень, за которым он гонялся.

– Вы хотите сказать, – недоверчиво спросил он, – что Джин взяла и влюбилась в этого мерзавца Пика?

– Любит без памяти. И вы это знаете!

– Понятия не имел. Нет, не верю! Разумная девушка вроде Джин… Не может она любить Пика! Пика не может любить никто!

– А она любит. И позвольте сказать вам одно, лорд Эббот! Можете кичиться, жить в мраморном дворце, но…

– Ну что вы несете? Какой мрамор! Красный кирпич, да еще глазурованный!

– Да-с, сэр! Любовь побеждает все! Я не дам ее обидеть! Вбейте себе в голову, я на ее стороне. В день, когда она выйдет замуж, я намерен…

На этом месте его перебил гулкий звон гонга. Сэр Бакстон, вздрогнув, перестал слушать. Любой англичанин бросает все дискуссии, едва заслышав обеденный гонг.

– Ха! – вскричал он, напоминая того коня, который реагирует так на пение труб,[94]94
  …коня, который реагирует так на пение труб– см. Иов 39:25 (в синодальном переводе – «Гу! Гу!»).


[Закрыть] и затрусил к дверям, будто был не баронетом, а самым обычным смертным.

– Эй, погодите!

– Некогда.

– Я должен вам кое-что сообщить!

– Потом, потом. Сейчас – никак. Обед.

Сэр Бакстон исчез, Булпит снова остался наедине со своими мыслями.

Для человека хитроумного оставаться наедине с мыслями, не строя планов и интриг, невозможно. Острым как бритва умом он вмиг сообразил, что если собственную его одежду умыкнули, надо раздобыть другую, но лишь сейчас додумался, как. В этом доме он, может, и не всеобщий любимец, однако один друг у него есть, пусть даже они ни разу не встречались. Это – мисс Пруденс Виттекер. Собственно, ради ее блага он и оказался в нынешнем тупике. Первый ход, решил он, связаться с нею.

Придя к такому выводу, он стал прикидывать, как бы получше войти в желанный контакт. Дверь распахнулась, и в спальню проникли, в нижепоименованном порядке, восхитительный аромат, большущий поднос и крошечная горничная, прицепленная к нему сзади. Процессия остановилась у изголовья.

– Ваш обед, сэр, – сообщила малышка без всякой на то надобности; его проницательная мысль уже пришла к такому заключению.

– Спасибо, детка, спасибо! – поблагодарил Булпит и, на пределе обаяния, пуская в ход подходы, сделавшие его любимцем американских забегаловок, да и племянницы Аттуотера в «Гусаке и Гусыне», спросил: – А вот, интересно, как тебя зовут?

– Миллисент, сэр. Мистер Поллен говорит, он думает, вам захочется пива.

– Передай Поллену, Миллисент, что он – умный человек. Именно пива мне и хочется. Побольше пива и мисс Виттекер.

– Простите, сэр?

– Как бы мне увидеться с мисс Виттекер?

– Она вышла, сэр, – сообщила малютка, плененная его сердечностью.

– Что? В обед?

– По средам она ходит в гости к священнику. Там – ли-те-ра-тур-ный салон, – с трудом выговорила горничная. – Мисс Виттекер ходит туда по средам.

– А вернется когда?

– Не раньше девяти. Вы хотели навестить ее, сэр?

– В том-то и дело, что не могу. Будь добра, сунь ей записочку…

– Конечно, сэр.

– Умничка. Приготовлю, когда вернешься за подносом. Писать он стал не сразу; он никогда не допускал, чтобы что-то вставало между ним и пищей. Однако, покончив с курицей и хлебнув пива, времени решил не терять, и, выпрыгнув из кровати, уселся за письменный стол. Когда вернулась Миллисент, записка ждала ее.

Стоила она нелегких трудов. Автор, в стремлении к изяществу стиля, совершил ошибку, начав писать от третьего лица. Но уже во втором предложении затесалось «я» и «меня». Переключившись на форму более прямую, он получил недурные результаты, и послание, находившееся сейчас у горничной, по его мнению, должно было принести удачу.

По стилю записка скакала от формального к фамильярному, начинаясь обращением «Дорогая мадам!», а заканчиваясь «Видишь, киса, как я влип!». Но факты были изложены точно. У смышленой девушки, прочитавшей ее, не останется сомнений: Булпит лишился одежды из-за махинаций сэра Бакстона и его приспешников и надеется, что она придет обсудить с ним вопрос через дверь спальни.

Взгляд на часы на каминной полке показал ему, что уже без четверти девять, когда раздался стук в дверь и за ней приглушенно произнесли его имя.

– Мистер Булпот?

Сэм мигом скакнул с кровати и приник к двери губами. Потекла беседа Приама и Тисбы.[95]95
  Приам и Тисба (Фисба) – по греческому мифу – влюбленные, которые беседовали через щель в стене.


[Закрыть]

– Кто там?

– Это вы, мистер Булпот?

– …пит, – поправил Приам. – Мисс Виттекер?

– Пра-а-льно. Получила вашу записку.

– Вещи мне достать сможете? – осведомился практичный Булпит.

– Принесу неме-эдленно. Ваш размер?

На минутку это сбило Булпита. При данных обстоятельствах пригласить ее он вряд ли мог. Потом на него снизошло озарение.

– Значит, смотрите… то есть, я хотел сказать – слушайте. Сложения я приблизительно как лорд Эббот.

– Сэр Бакстон Эббот.

– Вам виднее. Главное, пойдите, стащите его брюки.

– Сэра Бакстона Эббота?

– Именно. Его. Тащите поскорее, оставьте там на коврике и стукните. Доехало?

– Впа-алне.

– Отлично. – И Булпит снова залез в кровать.

Хотя голос был хорошо слышен через деревянную дверь, гамма выражений лица оставалась для Булпита невидимой. Если б он мог наблюдать, то, пожалуй, заметил бы, что просьба похитить брюки сэра Бакстона воспринята неодобрительно – брови вскинулись, губки поджались. Профессиональная секретарша не обшаривает шкафы своего хозяина, не грабит его. Предложение откровенно ее шокировало.

Именно по этой причине, отойдя от двери Синей комнаты, она не отправилась в комнату баронета, а поспешила к скромным апартаментам, отведенным Табби Ванрингэму.

Конечно, она бы предпочла зайти к кому-то еще. Хотя она и полагала, что Табби за обеденным столом и вряд ли прервет ее поиски, ей не хотелось иметь с ним никаких отношений, даже таких окольных, как кража одежды. Но выбора не оставалось. Булпит особо оговорил: сложением он напоминает сэра Бакстона. Табби же был единственным жильцом примерно таких же габаритов. Полковник Тэннер – долговязый и жилистый, как и Bo-Боннер, и Проффит. Даже мистер Биллинг, и тот похож на них. Только набег на Табби мог принести одеяние нужного размера.

Пруденс прокралась в его спальню, зажгла свет и подошла к шкафу. Сердце у нее частило, когда она снимала брюки, словно спелый плод с дерева, но с тем, как оно припустилось вскачь секунду спустя, это нельзя и сравнить. Она обернулась на внезапное восклицание и увидела в дверях их владельца.

Одет Табби был более чем легко – полотенце да узенький британский флаг. Но он и настолько бы не приблизился к стандарту элегантности, не обладай он волей, превосходящей волю Пика: когда дошло до дележки немногочисленных тряпок, оставшихся на «Миньонетте» после визита леди Эббот, он победил. Адриану пришлось довольствоваться куском мешковины.

Долгую минуту Пруденс таращилась на него; ужас боролся со скромностью. Затем, тоненько вскрикнув, как изысканный зверь, попавший в ловушку, она попятилась к стенке.

24

Распространяться детально о чувствах Табби и Адриана, когда, вернувшись после плавания, они обнаружили, что произошло на «Миньонетте», летописцу ни к чему – он уже рассказывал, как реагирует человек на подобные открытия. Достаточно заметить, что расстроились оба не на шутку. Чувство утраты у них было даже острее, чем у Булпита, – у того имелась хотя бы удобная кровать, где он мог скрыться, вынашивая планы. Только после того как поиски в салоне принесли неоткупоренную бутылку, Табби сумел, наконец, взвесить ситуацию с хладнокровием и рассудительностью.

Виски было паршивеиькое, так как Дж. Б. Аттуотер, снабдивший им Булпита, специализировался на пиве в розлив, остальной погреб его мало заботил, но все-таки оно стимулировало мыслительные процессы. Очень скоро Табби вспомнил, что в его спальне имеется большой и разнообразный гардероб, и понял, что надо терпеливо выждать психологически подходящего момента, а там – отважиться на пешую прогулку через деревню. Идти придется босяком, но иначе не добраться до сокровищ.

Момент наступит, решил он, между восемью и девятью часами, когда обитатели Холла соберутся за обеденным столом, никто не будет слоняться на лестницах и не заметит двух молодых людей, одного – в мешковине, другого – в полотенце и флаге. С этой минуты сквозь тучи проглянуло солнышко.

Адриану не досталось справедливой доли из бутылки, и его коробило при мысли, что придется идти в Уолсингфорд Холл, хоть в таком костюме. Поэтому солнце для него воссияло тусклее. Лишь страх застрять здесь на неопределенный срок, спасаясь от холода мешковиной, придал ему смелости. Он все-таки отправился с Табби и теперь скрывался в стенном шкафу при кабинете сэра Бакстона, ожидая минуты, когда вернется лидер, нагруженный одеждой. В чернильных потемках, устроившись на подшивке «Иллюстрированной Газеты Деревенского Джентльмена», он уповал на лучшее.

После короткого восклицания Табби и резкого вскрика Пруденс пала тишина. Табби тревожило, крепко ли держится флаг, он нервно хватался за него, поэтому беседу пришлось начать его бывшей невесте. В борьбе между паникой и оскорбленной скромностью победила скромность. Опустив брюки, которые она щитом выставляла перед собой, прекрасная секретарша обрела хладнокровие.