Текст книги "Том 2. Лорд Тилбури и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 41 страниц)

Глава III

1

Отель «Баррибо», расположенный в сердце Мэйфэр, наверное, самый лучший, и уж точно – самый богатый в Лондоне. Обслуживает он главным образом махарадж и миллионеров, которые денег не считают, а если чего-то хотят, – то хотят; и поэтому ровно через пять минут после заказа Эмунд Биффен Кристоффер увидел, как вкатывают столик, уставленной посудой.

Брат прекрасной Кэтрин совершенно соответствовал портрету, который она набросала во французской полиции. Он походил на таксу больше, чем многие таксы. Глядя на него, всякий думал, что природа замыслила собачку, но вдруг решила создать что-то вертикальное и без хвоста. Официанта он приветствовал, практически, лаем, на что тот ответил: «Доброе утро, сэр» – и прибавил:

– Ваш завтрак.

Сделал он это зря, ибо запах колбасок реял над комнатой, словно благовония. Оглядев столик, Бифф признал, что отель не поскупился. Вот – кофе, вот – яичница, вот – упомянутые колбаски, тосты, масло, апельсиновый джем, сахар, соль, горчица, сливки и апельсиновый же сок. И все же чего-то не хватало.

– Почты нет?

– Сэр?

– Я жду телеграмму.

– Пойти спросить у дежурной?

– Да, пожалуйста. Фамилия – Кристофер.

Официант пошел к телефону, спросил, повесил трубку и вернулся с благой вестью:

– Пришла, сэр. Сейчас принесут.

Бифф не мог сурово пощелкать языком, он ел колбаску, но взгляд его был горек.

– Что ж они раньше не раскачались? Я тут извелся.

– Вероятно, сэр, вы повесили на дверь табличку: «Не беспокоить».

– Да, – признал справедливый Бифф. – Давно не был в Лондоне, поздно вчера вернулся. Вы здесь живете?

– В пригороде, сэр. Вэлли-Филдз.[48]48
  Вэлли-Филдз – под этим названием Вудхауз описывает во многих романах лондонский пригород Далидж, где он учился в школе.


[Закрыть]

– Хорошее место.

– Превосходное, сэр.

– Садик есть?

– Да, сэр.

– Замечательно. А я вот три года жил в Париже. Вы там были?

– Нет, сэр. Говорят, интересный город.

– Вообще-то ничего, бульвары всякие, но – все говорят по-французски! Знаете, как бы вас назвали?

– Конечно, нет, сэр.

– Гарсон, а вот они – сосисоны. Пригород, скажем – банльё. До чего же глупо! А в Нью-Йорке были?

– Нет, сэр.

– Вот это жаль. Красота, а не город! Все время что-то случается. Сам не понимаю, зачем я уехал. Работа хорошая, знакомых куча, всюду бывал, в общем – не жизнь, а песня. И уехал! Решил, тут в Европе лучше. Говорят, говорят – Париж, левый там берег! Ну, думаю, самое место писать романы. Вы их писали?

– Нет, сэр.

– Молодец. Сидишь это в кресле, куришь трубку, думаешь – а потом надо и писать. Жуткое дело. Кстати, как у вас возят почту? На телеге? Часа два прошло…

Тут в дверь постучали.

– Entrez! – заорал Биффен. – То есть войдите.

Вошел мальчик с подносиком, получил чаевые и вышел. Бифф нервно разорвал конверт, пробежал послание, вскрикнул и откинулся в кресле. Лакей огорчился. Как бывало обычно, он успел привязаться к Биффу. Племянница (она жила вместе с ним) недавно завела бульдога, и вот вчера он был точно таким же перед тем, как изблевать мороженое.

– Вам нехорошо, сэр?

– Кому это, мне? Скорее, хорошо. В жизни лучше не было.

– А то я испугался, что плохие новости.

Бифф встал и похлопал его по манишке, странно сверкая глазами.

– Друг мой, – начал он, – разрешите вам кое-что сказать. Я парю на розовом облаке над морем блаженства, под звуки арф. Так вот, мой друг… чего там, просто Джордж…

– Я не Джордж, сэр, я – Уильям.

– Так вот, Билл…

– Обычно меня зовут Уилли, сэр. Бифф нахмурился.

– Какой еще «сэр»? По имени, так по имени. Конечно, не Эд, а Бифф. Это я.

– Хорошо, сэр.

– Что?!

– Хорошо, Бифф, – с усилием выговорил лакей.

– Ну то-то же! Итак, старый Уилли, меня назвали Эдмондом Биффеном в честь крестного. Но не жалейте меня. Если б не это, вы не болтали бы с миллионером. Да, вы не ослышались. С мил-ли-о-не-ром. Мой крестный, большая шишка, только что отдал концы и все оставил мне.

– Вот это да! – вскричал Уилли. – Все равно что пульку выиграть.

Бифф с ним согласился.

– Точно то же самое. Шансы мои были ничтожно малы. Старый Биффен меня не любил, он – человек суровый. Правда, я его спас, когда он тонул на Лонг-Айленде, но вообще ему не нравилось, что я вечно ввязываюсь в драку. Пойду в бар – и влипну. Штрафы он платил, ничего не скажу, но радоваться – не радовался. Говоришь ему: то-се, молодость – это молодость, а он ни в какую. Вы деретесь в баре?

Уильям Пилбем отвечал, что не дерется.

– А если напиться?

Уильям Пилбем вообще не пил.

– Ну, знаете! – воскликнул Бифф, слышавший, что это бывает, но никогда таких людей не встречавший. – А я вот пью и очень от этого зверею. Потому я и здесь. Заехал ихнему ажану в ухо. Поспорили, знаете… Конечно, не надо было, но он сам нарывался. В общем, убежал – и сюда. Ну, прибыл, послал в Нью-Йорк телеграмму, не оставил ли мне крестный хоть капельку, и вот, прошу! Одно слово, пулька. Я думал, тысяча какая-нибудь. Вы уходите?

Мистер Пилбем признался, что долг зовет его, хотя он гораздо охотней послушал бы про наследство. Бифф понял.

– Много дел? Ладно, идите. Не лягнете меня?

– Сэр?

– Расскажете внукам, как лягнули миллионера. Что ж, не надо – так не надо. Приходите за автографом.

Дверь закрылась, он сел к столу и наслаждался джемом, с которым не сравнился бы шотландский, когда зазвонил телефон.

– Алло! – сказал он. – Я слушаю.

– Это Бифф?

– Да.

– Привет! Это Джерри.

Бифф завопил от радости.

– Ух ты! А я думал, ты в Америке.

– Меня два года как уволили. Из-за одной моей статьи их обвинили в клевете. Они отыгрались.

– Что ты делаешь?

– Издаю газетку. Только не спрашивай, какую.

– Еще чего! Да, а какую?

– «Светские сплетни».

– О, Господи! Это же черт знает что. Девицы, слухи всякие. При чем тут ты?

– Ни при чем. Я ее ненавижу. Но я не для того звоню. Давай увидимся.

– Давай! Тут такое случилось! С ума сойдешь. Мой крестный…

– Потом расскажешь. Ты можешь зайти часов в пять?

– Могу. А куда?

– Хэлси-корт, 3. От тебя – за угол.

– Приду, жди. А почему ты сейчас не хочешь?

– Работать надо.

Бифф содрогнулся; он работы избегал. Содрогнувшись, он повесил трубку и вернулся к джему.

2

Когда Джерри, входя в квартиру, увидел там Биффа, он собирался поговорить с ним построже; мало того, еще днем, на службе, он выдумал немало фраз, которые вызвали бы краску стыда и на этих закосневших щеках. Но Бифф поднял руку.

– Знаю, старик, знаю. Но у нас нет времени. Считай, что все рассказал – и к делу. Вот, погляди. – Он протянул телеграмму.

Джерри ее прочитал, глубоко вздохнул, прочитал снова и вздохнул снова.

– Однако! – сказал он наконец.

– Вот именно.

– Чтоб мне треснуть!

– Золотые слова.

– А кто это умер?

– Мой крестный.

– Много оставил?

– Миллионы.

– И все тебе?

– До последнего цента.

– Красота!

– Да, неплохо.

– Приятно быть миллионером?

Бифф заглянул в свое сердце.

– Как-то странно. Вроде едешь в скоростном лифте, а внутренности остались на третьем этаже. Понимаешь, трудно представить, что деньги – не проблема.

– Да, положеньице.

– Так и хочется всем помочь, будто после второй бутылки. Швырять им кошельки, что ли?..

– Что ж, швыряй.

– Вот, возьмем тебя. Ведешь мерзопакостную газетку, а что впереди? Смерть в канаве.

– Ты думаешь?

– Конечно. В канаве. А почему? Нет денег. Я и за собой замечал – мыслей много, денег нет. То есть раньше, теперь не то. Так вот, тебе нужен кошелек с золотом. Тысяч десять, для начала.

– Что?!

– Прости, оговорился. Двадцать.

– Ты предлагаешь мне двадцать тысяч?

– Для начала. Мы ведь друзья. Джерри покачал головой.

– Нет, Бифф, спасибо. Помоги кому-нибудь другому. Я – сам по себе.

– В каком смысле?

– Ну, я хочу быть твоим единственным знакомым, который ничего не клянчит. Много у тебя приятелей?

– Хватает.

– Все захотят поживиться.

– Кроме тебя.

– Кроме меня. Они помолчали.

– Не уступишь? – проверил Бифф.

– Нет.

– Ни за что?

– Да.

– Двадцать тысяч – это немного.

– Для меня – очень много. Знаешь, мы вот что сделаем. Когда я умру в канаве, оплати похороны.

– Ладно. Но ты мне скажи, если все будут так упираться, как я с деньгами разделаюсь?

– Не будут, – успокоил его Джерри. – Встанут в очередь, протянут ручки, как служащие отеля, когда уезжает богатый гость. Скоро получишь?

– Сам не знаю. В телеграмме не сказано. Кстати, Джерри, ты не заметил – она вообще какая-то мрачная? Ну, в конце.

– Что ты наследуешь деньги «согласно распоряжениям опеки»? Да, помню. Интересно, что это значит?

– И мне интересно. Какая опека? Нет, какая опека? Подозрительно! Подробности, видишь ли, письмом. Ладно, дождемся, но как-то мне не по себе. Бывают такие завещания, с условиями – например, надо покрасить волосы в лиловый цвет или прокатить носом орех по Пиккадилли.

– А крестный шутил в этом духе?

– По-моему, нет. Я как раз говорил одному тут дядечке, что он был очень суровый. Родился в Англии, но стал настоящей американской акулой – глаза холодные, челюсть торчит. Эдмунд Биффен Пайк, это вам не шуточки! Правда, я его три года не видел, мог измениться. Бывает с акулами на покое. Делать нечего – и пожалуйста: треуголка, рука за пазуху, я – Наполеон. Или, скажем, я докажу, что Шекспира написала Елизавета.

– Он тебя любил?

– Не знаю, не выказывал. Помнишь, меня часто хватала полиция? Как он орал! Библейский пророк, и тот потише. Говорил: «Лопну, а тебя от этих штук отучу». Прямо мания какая-то.

– Странно.

– Да, странно.

– Ну, дай Бог, обойдется.

– Непременно обойдется, я любое условие выполню. Катить носом орех? Со всем удовольствием.

– Молодец. И вообще, может, это значит, что лет до сорока, до пятидесяти будут только проценты.

– И то хлеб. Предположим, четыре процента с миллиона. Мне хватит! Одно плохо – если проценты, их нескоро начислят. А в этом «Баррибо» очень дорого.

– Зачем ты тут поселился?

– Да так, захотелось. Кошелек – как на диете, но я надеюсь продать одну картину, она в Париже. Ты разбираешься, в живописи?

– Нет.

– Она дорогая, такой, знаешь, Будэн.[49]49
  Будэн, Эжен (1824–1898) – французский пейзажист и маринист.


[Закрыть] Позвоню сестре, пусть пришлет. Я тебе не говорил, у меня сестра есть. Ну, в общем, продам картину, смогу подождать, пока начислят.

– Пока что ты бы ко мне переехал.

– А ты примешь?

– Еще бы! Только там очень бедно.

Хэлси-корт, хотя и расположен в центре, не отличается роскошью. Собственно, это – тупичок, где главенствуют кошки, газеты и шкурки от бананов. Издательство «Мамонт» мало платит сотрудникам. Словом, квартирка была бедная, но Биффу и не то бы понравилось.

– Я думаю, там очень уютно, – сказал он. – Видел бы ты мое парижское жилье, особенно – после вечеринки! Спасибо, старик. До ночи перееду. Спасибо.

– Не за что.

– Сейчас и рассчитаюсь. Да, объясни мне одну тайну. Ты мне сюда звонил. Откуда ты знал, где я?

– Кэй сказала.

– Одумайся! Если ты шутишь – не шути. Она сказать не могла. Ты – здесь, Кэй – в Париже.

– Я вчера оттуда.

– Ну, ладно. Но ты мне объясни, где ты взял Кэй? Ты ж ее и узнать не можешь, вы никогда не виделись!

– Виделись. Мы вместе плыли из Нью-Йорка. А позавчера встретились в полиции.

– И до нее добрались?

Джерри возмутился. Влюбленных часто возмущают братья.

– Ничего подобного! Я потерял бумажник, она – тебя. Очень волновалась. Ужасно.

Казалось бы, куда уж строже, но Бифф раскаяния не выказал.

– Вот как? А я волнуюсь о ней. Вряд ли она тебе сказала, но сил никаких нет, что она вытворяет. Что, что?

– Да так, – отвечал Джерри, дрожа от такого кощунства.

– Обручилась с каким-то типом. Англичанин поганый… Прости, забыл. Ты – тоже из них.

– Ладно, чего уж там! Значит, поганый англичанин…

– Некий Блейк-Сомерсет, из посольства. Ты не знаешь.

– Знаю. Мало того, я у него ночевал, ел его джем. Потерял ключи, Кэй пристроила. Видимо, доволен он не был.

– Это уж точно. Зануда, а?

– Еще какая!

– Что она в нем нашла?

– Никак не пойму.

– То-то и оно! Странные люди женщины. Вот, скажем, Линда. Ты знаешь племянницу Тилбери, Линду Ром?

– Нет. Кэй что-то говорила, но мы не знакомы.

– Я хотел на ней жениться.

– Это я знаю.

– Зато не знаешь, что я никого не любил, кроме нее. Казалось бы, брюнетка – а вот, любил! Чего там. обожал. Когда она меня бросила, я, можно сказать, умер.

– Незаметно.

– Ношу личину. А так – умер. Перед тобой ходячий труп, которому нечем жить.

– Кроме этих миллионов.

Бифф презрительно махнул рукой и немного помолчал.

– Джерри, старик! – начал он уже веселее.

– Да?

– Я тут подумал и решил, что Линда может вернуться. Миллионы, все-таки, не кот начхал!

– Это верно.

– Ты изучал женщин?

– Не очень.

– А я изучал и прямо скажу: они уважают деньги. Как, по-твоему, она меня простит?

– Наверное, если ты не сделал чего-нибудь особенного. Почему она с тобой рассталась?

– Блондинки, старик, все они. Не одобряла. Ты же ее знаешь.

– Нет. Мы не знакомы.

– Да, забыл. Тихая такая, спокойная, а если что – взрыв! Увидала меня в ресторане с этой… как ее, Мэйбл… Год назад. Это много. Могла измениться.

– Могла.

– Особенно если я скажу, что блондинок нет и не будет. Сейчас и скажу. А как? Жила она в Чэлси, но переехала. Телефона в книжке нету. Нанять, что ли, сыщика с собакой?

– Зачем? Она – племянница Тилбери. Его и спроси. Бифф почесал подбородок.

– Понимаешь, старик, я б не хотел с ним встречаться.

– Тогда спроси его секретаршу.

– Ну, голова! Сейчас пойду. А ты позвони Кэй и сообщи ей новости. И про картину на забудь! Вот номер. Пойдем потом, закусим?

– Не могу. Я обедаю с дядей.

– Прихвати меня.

– Тебе будет скучно. Он юрист – знаешь, «Шусмит, Шусмит, Шусмит и Шусмит». Очень хороший человек, но не в твоем вкусе. А ты поспеши, секретарша уйдет.

– Иду, иду. Где это издательство?

– На Флит-стрит.

– Как ты думаешь, Тилбери там?

– Давно ушел. Почему ты его боишься?

– Заметил ты одну штуку? На всех не угодишь. Вот Эдмунд Биффен Пайк меня, можно сказать, осчастливил, а собственного брата – нет. Тилбери – урожденный Пайк. Если он уже знает, ему неприятно меня видеть. Еще удар хватит… Вообще-то у него куча денег, продержится как-нибудь. Не все так плохо. – И на этой философской ноте Бифф исчез.

Оставшись один, Джерри немедленно набрал парижский номер.

– Кэй? – проверил он и правильно сделал, ибо ответил ему Генри Блейк-Сомерсет.

– Кто это?

– А, здравствуйте! Это Шусмит. Можно попросить мисс Кристофер?

– Она вышла, – сообщил Генри тем самым тоном, каким отказывают в визе.

На самом деле она одевалась к обеду в соседней комнате. Одевшись, она действительно вышла и спросила:

– Кто звонил? А Генри ответил:

– Ошиблись номером.

Глава IV

1

Тилбери, о котором мы упоминали в нашей хронике, хозяин Джерри Шусмита и Гвендолен Гиббз, был, собственно, лордом, ибо получил титул за то, что наводнил страну самой мерзкой продукцией, какая только появлялась с тех пор, как великий Кокстон[50]50
  Кекстон, Уильям (ок. 1420–1491) – английский первопечатник (печатный станок он не изобрел, а установил в 1476 году).


[Закрыть] изобрел печатный станок. Лорд, носящий этот титул, основал издательство «Мамонт» и в данный момент диктовал письма секретарше. Скажем прямо, что глаза его светились любовью, а голос любой поэт бестрепетно сравнил бы с зовом горлицы.

Первый виконт был невысок, толст, а если поест омара – склонен идти пятнами; но ни один закон не возбраняет толстым, пятнистым виконтам влюбляться в стройных блондинок. Прибавим, что он достиг того опасного возраста, в котором питсбургские миллионеры женятся на хористках из оперетты.

Овдовел он давно. Еще раньше, когда он был просто Джорджем Пайком и едва основал «Сплетни», он женился на бесцветной девице по имени Люси Мейнард, которая года через два незаметно ушла из жизни. Поглощенный делами, он не думал о новом браке и не нуждался в женском обществе, удовлетворяясь тем, что дом ведет племянница. Жил он, заметим, в Уимблдон Коммон.

Однажды агентство послало ему прекрасную Гвендолин, и все случилось так, словно кто-то из сотрудников, перейдя от слов к делу, подложил под него динамит. Теперь он только и думал о том, как поплывет с ней на яхте в Канны; пока же – диктовал письма.

Сейчас он обращался к издателю «Светских сплетен», которым явно недоставало перца. Прежде их издавал сын Пилбема, и они просто сверкали, по скандалу в каждом номере. Однако хитрый Перси догадался, что несравненно лучше разнюхивать чужие дела для себя. Он открыл сыскное агентство, первый же виконт сожалел об утрате. Все были хуже Пилбема, а этот Шусмит – хуже всех.

Додиктовав письмо, чья вредность побудила секретаршу назвать его в уме скунсом, он снова впал в умиление.

– Надеюсь, – нежно сказал он, – вы не устали.

– О, нет, лорд Тилбери!

– Устали, я вижу. Что-то душно… Идите, отдохните. Гвендолен отвечала, что ценит его доброту, но собирается в ресторан и должна подождать кавалера.

– Мой кузен. – объяснила она, и бедный виконт успокоился.

– Ага, ага… – сказал он. – Тогда не вызовите ли Нью-Йорк?

– С удовольствием, лорд Тилбери.

– Какое там время?

Быстро подсчитав, она предположила, что там – половина первого.

– Значит, надо поймать Хаскелла, пока он не ушел из кафе. Хаскелл и Грин, юристы. Частный разговор.

– Сию минуту, лорд Тилбери.

– Меррей-хилл, 2-40-25. Да, мисс Гиббз, вы послали телеграмму на яхту мистера Льюэллина?

– Конечно, лорд Тилбери.

Дверь закрылась. Лорд предался мечтаниям, представляя себе то фас, то профиль златокудрой Гвендолен, когда кто-то вошел. Он собирался заорать – но увидел, что это племянница Линда.

По сравнению с секретаршей ее нельзя было назвать красивой, но. приятной она была – ясный взор, смешливый рот. Кроме того, мы назвали бы ее разумной, и не ошиблись бы. Можно назвать ее и успокоительной, хотя лорда Тилбери приход ее рассердил.

– Да? – произнес он. – Да, в чем дело?

– Я тебе мешаю?

– Мешаешь. Собираюсь говорить с Нью-Йорком.

– Прости. Я только хотела сказать, что сняла номер в отеле. Ты скоро уедешь, не стоит нанимать слуг.

Недавно первый виконт зашел так далеко, обличая верных помощников, что те подали в отставку, и разумная Линда решила временно обосноваться в гостинице.

– Ты на третьем этаже, я – на четвертом.

– А сколько там жить? Еще когда будет эта яхта!

– Очень скоро. Шкипер звонил, все починили. Можешь плыть, как только захочешь.

– Это хорошо. Я бы завтра отплыл, но тут приезжает Айвор Льюэллин, надо его угостить. Ничего не поделаешь!

– А кто это?

– Киношник. Много рекламы. Его обижать нельзя. А сейчас, ты уж прости, я звоню в Нью-Йорк.

– Льюэллину?

– Нет, он плывет на «Квин Мэри». Юристам.

– Насчет завещания?

– Да.

– Я подожду. Интересно, оставил он тебе деньги или нет?

– Кому же еще? Мы не дружили, но он мой брат, в конце концов.

– Мог оставить на благотворительность.

– Он ее не любил.

– Тогда – тебе. Хотя на что они? У тебя и так много. Лорд Тилбери не любил дурацких вопросов.

– Не говори ерунды, – сказал он. – А! Он схватил трубку, как змею.

– Мистер Хаскелл? Здравствуйте, это лорд Тилбери. Вы ведете дела моего брата…

Примерно полминуты он слушал. Потом закричал, да так, что Линда подскочила:

– ЧТО?

Когда она опустилась на пол, крик еще стоял в воздухе, но с потолка почему-то ничего не сыпалось. Лицо у лорда Тилбери было синее, он тяжело дышал.

– Дядя! – вскричала Линда. – Что случилось? Воды принести?

– Воды! – хрипел лорд Тилбери, давая понять, что ничего хорошего о ней не думает. – Знаешь…

– Что?

– Знаешь…

– Да что?

– Знаешь, кому он оставил деньги? Этому остолопу!

– Какому?

– Кристоферу.

– Биффу?

– А то кому?

– Бифф всегда говорил, что дядя его не любит. В чем тут дело?

Лорд Тилбери не отвечал; и тактичная Линда решила оставить его наедине с горем.

2

Через несколько минут пэр тоже удалился, стремясь выпить в клубе что-нибудь особенно крепкое. Он был так озабочен, что без слова, без взгляда прошел мимо Гвендолен Гиббз. Она удивилась. Обычно она думала только о фильмах и о прическах, но сейчас хозяин все чаще занимал ее мысли.

Заметив, что он неравнодушен, она обсудила свои домыслы с Перси, который их подтвердил. Далеко не впервые, сказал он, пожилой вдовец женится на секретарше. По словам Пилбема-сына, отель «Баррибо» набит именно такими парами. Сидишь рядом день за днем, поневоле влюбишься. Убеждали в этом и книги. Буквально в каждой богатый босс женился на молоденькой.

Конечно, лучше бы хозяин был посвежее и постройнее – как, скажем, капитан Фробишер, женившийся на гувернантке, но нет в мире совершенства. Выводя в записной книжке слова «Леди Тилбери», она не заметила, что открылась дверь и вошел Бифф.

Вошел он бодро, победно, как подобает миллионеру, но резко остановился, пошатнулся и онемел. Женская красота удивительна тем, что никогда не угадаешь, где она появится (если не считать обложек журнала «Светские сплетни»). Знакомые покойного Александра Гиббза и его жены Амелии в жизни бы не поверили, что у них родится дочь, от которой шатаются и немеют. Глаза ее напоминали Средиземное море, волосы – самое лучшее масло, лицо остановило бы сотни кораблей.[51]51
  Остановившей сотни кораблей – слова из «Доктора Фауста» Кристофера Марлоу (1564–1593) (речь идет о красоте Елены; в действительности, у Марлоу – «пославшей в море сотни кораблей»).


[Закрыть]

Бифф, мягко выражаясь, был потрясен.

– У-ух! – заметил он, обретя дар речи.

– Здравствуйте, – сказала Гвендолен. – Вы к кому?

– К вам, – отвечал Бифф, гордясь своей прытью. Об адресе Линды он забыл.

– Все ушли, – сообщила Гвендолен, игнорируя его ремарку. – Никого нет.

– Очень хорошо! Старый пират не здесь?

– Если вы имеете в виду босса, он тоже ушел. Бифф понимающе кивнул.

– Известное дело, хозяин – не работник. Уж эти мне акулы! Смылся? Бросил вас одну? Бедная, верная душа. Видимо, все за него делаете?

– Я его секретарша.

– Именно это я хотел сказать. Вы скромны, но без вас этот «Мамонт» развалился бы ко всем чертям. Национальная катастрофа! Однако вам тут не место. Ваше место – в кино.

Высокомерие упало с нее, как платье. Такие слова она любила. Лазурные глаза засияли, и она впервые позволила себе улыбнуться.

– Вы думаете?

– Еще бы!

– Мне это многие говорят.

– Не удивляюсь.

– Есть такой киношник, большой человек, он скоро приедет. Аи вор Льюэллин.

– Я его знаю. Брал интервью.

– Какой он?

– Вроде бегемота. Хотите, чтоб он вас снимал?

– Хотела бы… Я люблю картины.

– В смысле, фильмы. Что ж, буду следить с интересом за вашей карьерой. Вы далеко пойдете. Есть в вас что-то такое, потрясающее. Кстати, как вы насчет обеда?

– Вы американец?

– Да. Отец науки. Так как же насчет обеда?

– Я жду Перси.

– Прямо название для шоу. А кто это?

– Мой кузен. Собираюсь с ним обедать, но его что-то нет. Наверное, вышел на дело.

– На что?

– Надело. Он сыщик.

– Здорово! Жаль, я не сыщик. Виски – в столе, револьвер – в кобуре, секретарша – на коленях. Да, жаль.

– А кто вы?

– Я? – Бифф снял с рукава пушинку. – О, миллионер!

– А я – царица Савская. Бифф покачал головой.

– Она брюнетка. Вы скорее в духе Елены. Хотя куда ей до вас!

Первоначальная враждебность окончательно исчезла.

– Вы шутите! – сказала Гвендолен. – Так, значит, правда миллионер?

– Еще бы! Спросите лакея из «Баррибо», такой Пилбем.

– Да это же мой дядя!

– Прекрасно.

– Ваша фамилия не Кристофер?

– Именно. Эдмунд Биффен Кристофер.

– Дядя Уилли сегодня говорил. Он видел, как вы читали телеграмму.

– То-то и оно.

– Ух!

– Да, он принес мне завтрак. Значит, я просто обязан покормить вас. И вообще, ваш Перси пойдет в кафе, где дадут отбивную и какао. А я поведу вас в «Савой». Икра, то-се, на цены не смотрим. И вино, заметьте. Пенистое. Берите шляпку, пошли.

Хотя глаза у нее сверкали, Гвендолен не сдалась.

– Надо подождать.

– Да ну его к черту!

– Я не хочу его обидеть.

– Ладно, – сказал добрый Бифф, подумав, что занятно встретиться с сыщиком. Расскажет чего-нибудь – наркобизнес, шпионская сеть, индийские камни. Обидеть? Ну, это смешно. Разве сыщики обижаются?

3

Джерри удалось довольно рано расстаться с дядей, и он, вернувшись домой, с облегчением уселся в кресло. Смешав виски с содовой в той пропорции, которую не одобрил бы Генри, он думал о том, как хорошо унаследовать девять-десять миллионов. Нет, это не зависть, но бывают же такие крестные! Его собственный ограничился серебряной чашкой.

Естественно, думал он и о том, не пьет ли где-нибудь крестник. Размышления эти нарушило звяканье ключей, падение тяжелого тела (видимо, вешалки) и громкий крик пострадавшего. Вслед за этим вошел Бифф с каким-то прыщавым типом.

– Хи-и-и, – сказал он. – Джерри! Ты тут! Ик! Качался он настолько, что диагноз не представлял труда.

– Бифф, ты напился, – определил суровый Джерри.

– А что? – откликнулся Бифф, пытаясь сесть в кресло, но падая на пол. – Миллионер, не фунт изюму! Уныние – большой грех. Я тебе скажу, если утром обрел богатство, вечером пей и гуляй. Мой друг, Перси Пилбем.

У друга, на редкость неприятного, были близко посаженные глазки, не говоря об усиках, баках и мерзкой манере мазать чем-то волосы. Джерри он напомнил отрицательных персонажей раннего Ивлина Во и понравился не больше, чем Генри Блейк-Сомерсет.

– Сыщик, – объяснил Бифф. – Такое бюро «Аргус». Попроси его как-нибудь рассказать о деле Николсон против Николсона, Олсопа, Бакстера, Фробишера, Давенпорта и др. Ну, пока! – Он с трудом поднялся и побрел в спальню. – Освежиться надо.

Перси Пилбем хихикнул и покрутил усик.

– Ой, что было! – сказал он.

– Могу себе представить.

– Спасибо, довел сюда.

– Нелегкое дело.

– Это уж точно. Кидался на полицейских. Еле оттащил.

– Слава Богу.

– Он часто такой?

– В Нью-Йорке бывало часто.

– Подумать, как эти напитки действуют на людей! Я знаю одного, некий Мерфи, он мухи не тронет. Чем больше пьет, тем добрее.

– Особый дар.

– Да, да. Что ж, я пошел. Рад познакомиться. Проводив его, Джерри нашел Биффа. Тот умывался. Самое время для серьезной беседы.

– Ложишься? – начал Джерри. – Правильно. Спи и думай о завтрашнем похмелье.

Мокрое лицо озарилось недоверчивым удивлением.

– Ложусь? Ну, что ты! Я умываюсь. Надо стукнуть полисмена.

– Что, что?

– Стукнуть полисмена.

– Нет, – сказал Джерри, – не надо. Бифф это обдумал, складывая полотенце.

– Надо, – решил он. – Этого требует честь. Знаешь такого, на углу? Усы рыжие.

– Видел.

– Вот его. Он сделал пре-дуп-ре-ждение. Да, так и сказал, делаю… ну, это. Мне! Кристоферу! Мы таких вещей не спускаем.

– А ты что делал?

– Ничего. Стоял. Гордо и тихо. Ну, пел. А почему нельзя петь? Тут свободная страна или что?

– Свободная.

– Так я и думал. Возьмем Великую Хартию.[52]52
  Великая Хартия (вольностей) – договор, заключенный 15 июля 1215 года между английской знатью и королем Иоанном Безземельным (1199–1216, род. ок. 1167). С этого времени хотя бы один слой получил гарантии достоинства и свободы.


[Закрыть]

– А что там?

– Если я не спутан, там разрешается петь. Что эти бароны, дураки? Припекли короля, ну, как его, он им все подписал – а такую важную вещь забыли? Нет. Знаешь, что теперь плохо? Мало поют. Только начнешь – бац, рыжие усы. Ничего, он у меня попляшет. Не трогай нас, Кристоферов, – и мы вас не тронем. Но обид не спускаем. Ик.

– Бифф, ложись.

– Нельзя. Возврата нет. Честь, сам понимаешь.

– А что скажет Кэй?

– Она будет мной гордиться.

– Может быть, у него – жена и дети.

– У него рыжие усы.

– А еще и дети.

– Бывает, – согласился Бифф. – Что ж он о них не думал? Джерри закрыл дверь.

– Ау! – услышал он.

– В чем дело?

– Я не могу выйти.

– Это заметно.

– Ты меня запер!

– Рад служить.

И Джерри пошел к себе, думая о том, что совершил ради Кэй подвиг. Великая любовь вручала ему ее несчастного брата.