Текст книги "Черная Пасть"

Автор книги: Павел Карпов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 33 страниц)

– Эх, соколик! Повидал я на веку и страстей, и восторгов, и подвигов. Знал бы ты, сколько их – бессмертных героев я упокоил... От Волги до самого Берлина был бессменно в похоронной команде. Фрицы бомбят, долбают, стервы, а ты... гробы, значит, по всей форме чтоб были... И фуражечку каждому усопшему на грудь козырьком... Опять же все регалии и отличья. Ты вот орешь, а хоть раз рубашечку на остывшее тело натягивал? А где тебе знать, как это все происходит... Тут тоже, брат, технология.

– Уйди, Фалалей! – недружелюбно проговорил Мамраз.

– Не по твоему велению ухожу. Совсем с корабля списываюсь. Бакенщиком приглашают... Значит, нужен я еще в деле. С фонариком поплаваю. Ночь – она милей. Умеючи, можно и в ночах многое увидеть... Не ругайся зря, Мамраз, не все понятно с первого взгляда в жизни. Наруже одна глупость лежит.

– Берут тебя на Кара-Ада зря! Бакены должны светить, а не чадить. А от тебя какой свет?

Фалалей Кийко, словно не расслышал этих слов; улыбнулся, оскалив зубы, и поблагодарил буйного и шумливого моториста кивком. Многие не понимали солдата Кийко из похоронной команды...

– Законной пенсии выжидаю. Фронтовику что положено – отдай! О нас думают. Всегда будут думать. Одно слово – фронтовик. Вот гляди, – Кийко задрал рубаху и показал шрам вдоль ребер. – Законная рана. По всем правилам. Даже и не знаю, с какой стороны прилетела эта пампушка. Известно, мина – дура. Хрясть по ребрышкам каким-то железным ошметком. Пощупала под кожей...

– Опять же зря, – с нескрываемым пренебрежением сказал Мамраз.

– Как это понимать?

– Мину зря потратили!..

– Как тут, милок, угадаешь!.. – притворялся простачком Фалалей Кийко. – Вот героям, которых я упокоил, жить бы да жить, от геройской славы припек собирать! Так нет!.. – Кийко с неприятным хохотком указал рукой на парнишку около Ковус-ага. – А этот кудрявенький ангелочек шибко похож на нашего сына полка. Гляди-ка, так и влезет в душу старому баклану – Ковус-ага, как тот к нашему генералу! Тех-то, милок, обоих пришлось потом упокоить...

– Про самого генерала говоришь? – почему-то не поверил Мамраз.

– Обоих... Предал земле своими руками. Под салют, конечно, троекратно...

Мамраз так зло и так внимательно, изучающе посмотрел на конопатого Фалалея, словно видел его впервые.

– Уйди, Кийко. Не смотри так землисто и смрадно на них.

– На обоих?..

Отойдя на несколько шагов и по-прежнему вглядываясь в Кийко, обозленный Мамраз проворчал:

– Уйди, тухляк!

– Мне-то што! Не я подбираю подкидышей. Старому скомороху скажи. Разнежился.

Танкер прошел так близко от "Баклана", что была слышна тяжелая одышка машин и щемящий писк зуммера. Посигналили друг другу на прощанье и разошлись, как положено в море. За танкером летели кликуши-чайки, а старый баркас сопровождал один качкалдак с перебитым крылышком. Чем быстрее удалялся танкер, тем увереннее и светлее становилось лицо осмелевшего парнишки.

– Пуговицу надо пришить, дядя Ковус-ага! За такое нас классный руководитель наказывал, – сделал Мурад замечание бородатому морскому волку.– И брился он каждый день.

– Добро, – смущенно крякнул Ковус-ага. – Есть утечка во внешности... А ты пока иди-ка умойся и закуси.– Спервоначалу старик никак не мог подобрать нужный тон в разговоре с малышом: он обращался к найденышу то слишком мягко и покровительственно, то грубовато и строго. Сразу же с похвалой он отметил про себя – парнишка одинаково внятно говорит по-туркменски и по-русски, как и сам старик. Мурад при всей своей доверчивости как будто в чем-то постоянно испытывал своего покровителя. – Про своих воспитателей ты кстати, верблюжонок, напомнил. На берегу надо во всем разобраться, а сейчас – марш в мою каюту!..

Мурад не шел.

– Ну, чего еще?

– Качкалдак...

Хромоногий, с костистой, будто квадратной спиной, нелюдимый Фалалей Кийко уже выследил птицу, подхватил кособокого подранка и поволок куда-то. Не раздумывая, Мурад налетел на него со всех ног и ударил головой в пах. Неожиданный и ловкий удар едва не свалил жестокого птицелова на палубу. Кийко выпустил из рук качкал-дака и хотел подцепить Мурада за курточку, но тот увернулся.

– Молодец! – одобрил действия парнишки Мамраз. – Удар хотя и ниже пояса, но правильный. Сделан с учетом обстоятельств.

– Прекратить, а то всех в трюм! – пригрозил Ковус-ага, потрепав за ухо найденыша. – Разбойничать не смей. На судне порядок воинский.

– Все равно я не дам душить птичку. У-у, хромой!

– Не огрызайся, барсучонок! – старик про себя похвалил малыша за характер и хватку, но для вида ворчал. Разинь и Ковус-ага не любил.

Не сдавался и Кийко, почуявший возможность пощекотать нервы себе и другим.

– Упокоить бы хворобу, чтобы не мучилась. Шейку узелком – и цок! Как-то в цирк меня пригласили, с почетом. Ученого медведя свежевать. Золотистая шерстка!..

Мамраз сделал вид, что вышло случайно, и шарахнул в Кийко жесткой струей из пожарного шланга, прервав погребальную панихиду.

– На котловое довольствие проходимцев подбираем, – ворчал Кийко, пощипывая в ушах редкие, сивые волоски. – Не баркас, а Ноев ковчег с профсоюзной прослойкой. Все норовят парочками!

– Тебе только пары не нашлось, Кийко, – не стерпел, наконец, и сам Ковус-ага. – Видно, другой такой особы не скоро подыщешь. Собирай свой сундучок. Скоро берег. Да не оставляй ничего, чтобы уж безвозвратно...

– Доплаваетесь по морским ухабам и вы, старый бодряк. На каждый поплавок есть свое грузило. А старость хуже балласта. Не забывайте про это, Ной-ага.

Кийко будто в воду глядел, когда предрекал такую напасть на старого моряка. "Баклан" и его несгибаемый капитан Ковус-ага вскоре получили новое назначение. Видавший виды баркас сняли с наезженного морского тракта и перебросили в залив Кара-Богаз, в сумрачные таинственные заводи Черной пасти. Всего один раз удалось Ковус-ага сходить еще на нем в Красноводск. Старик в эту поездку разузнал все о "приблудном гольце", как в сердцах назвала Мурада хозяйка рыбацкой сторожки Анна Петровна, и выхлопотала на парнишку нужные документы, чтобы взять его к себе. Хлопоты грозились затянуться, но в них энергично встряла сама Анна Петровна. Ей удалось кое-кого убедить и задобрить, а других разжалобить своим старческим "сиротством". Баркас очень кстати загруз на стоянке в затоне. "Баклана" решили "перелицевать", из грузового суденышка делали пловучую "академию", научную лабораторию для наблюдения за норовом и стихиями Черной пасти. С него сняли лишнюю оснастку, вериги и упряжь морского битюга; подмолодили и покрыли голубой краской. Тяжелую машину заменили новым движком, и он, "Баклан" стал легкой и быстрой, по словам Ковус-ага, дачной игрушкой. Разобиженный Ковус-ага смотрел теперь на судно как на праздного туриста, и ему было жалко прежнего упористого, безропотного "Баклана" – бурлака; тот грузоход был похож на самого Ковус-ага и биографией и своим простецким трудовым обличьем. Была бы воля старика, он не позволил бы все переиндчивать на баркасе, но спорить было бесполезно. И Ковус-ага, зная, что все равно не покинет родное суденышко, смирился. По делам Мурада день-деньской он бегал то в интернат, то в поликлинику сдавать кровь на анализ, то в гороно, то по магазинам покупать тетрадки и разные сыновние надобности. Предвидя большие хлопоты, Анна Петровна взяла из лаборатории короткий отпуск и приехала с Ковус-ага в Красноводск. Они твердо решили сделать свою семью более многолюдной и горластой. Одиночество и затишье в доме тяготило стариков, они не привыкли к этому.

Старания увенчались успехом.

Возвращались в Бекдуз все вместе на обновленном и принаряженном "Баклане". Морем добрались до базы экспедиции у пролива Черной пасти, а тут расстались. Ковус-ага остался с гидрологами, у водопада Бар, а сияющий от счастья Мурад вместе со своей матерью Анной Петровной на грузовике уехали в Бекдуз.

Так интернатский малышок Мурад попал в семью. Пришел негаданно и непрошенно, но никому это не показалось странным или несообразным. В поселке больше половины были приезжие. Основательно и бурно строился Бекдуз, а вместе с ним нарождались и создавались новые семьи, их человеческий, сердечный сплав крепчал не только среди молодых добытчиков Кара-Богаза, но и у старожилов. В шуме свадебных, обручальных всплесков и новоселий маленький праздник в семье Ковус-ага прошел тихо и спокойно. Мурад не чувствовал себя новоселом, он как-будто домой вернулся после долгой отлучки. Льнул малыш больше к Ковус-ага, и не столько заботился о своем устройстве в доме, сколько искал повода и возможности побыть подольше рядом со старым таймунщиком, которого он с таким трудом разыскал тогда на пристани. Переступив порог, осмотревшись в деревянном особняке, приткнувшемся к каменистой косе возле самого моря, Мурад с замирающим сердцем спросил:

– Неужели здесь будем жить?

– Все вместе, – вымолвила с неменьшим волнением Анна Петровна. – Одной семьей.

– И по звонку вставать будем? – с деловым видом осведомился сын.

– По будильнику.

– Зарядку я буду проводить.

– Ладно уж, командуй!

Анна Петровна усадила его на стул и посмотрела на смуглого кудряша со стороны, как будто желая раз и навсегда убедиться, что в ее комнатушке присел не залетный скворчик, а сын!.. И показалось старушке, что кудрявый найденыш уже давно... всегда был с ней рядом. Так же вот он не раз уже сидел перед ней, ерзая от нетерпения, шмыгая носом и поглядывая на ее беспокойные, в густых прожилках худые руки. За эти дни, пока вытребовали разные бумаги, они так подружились, что стали настоящей родней.

– В интернате я чемпионом был по плаванию, – выхвалялся сын.

– Вот и договорились; ты проводишь зарядку, а я буду проверять твои тетрадки. И спрашивать за все буду строго.

– Ага, как воспитательница. Только в угол мне уже не положено, с весны угол отменили, – Мурад серьезно и растерянно посмотрел на Анну Петровну, подошел к ней и хотел обнять, но не решился. Он помялся и заулыбался. Было трудно преодолеть волнение и сыновнюю неловкость. И все же он тихонечко положил ей на голову свою смуглую длинную ручонку с растопыренными пальцами.– Наказывай меня, мама, только в угол не ставь. Я уже большой.

– Зарекаться не буду, как придется, сынок. Самовольничать не дам. Будешь у меня, милок, как шелковый! – Анна Петровна сказала это, пожалуй, для себя, чтобы не показать Мураду давившие слезы. -А если что... то и двухвостку сделаю.

– Двухвостка? Интересно. Игрушка, да?

– Драчливая игрушка – кнутик с двумя хвостиками, – по щеке Анны Петровны все-таки покатилась слеза, похожая на падучую звездочку.– Бабой-ягой тебя пугать не буду, а приструнить сумею. Заруби себе на носу!.. Мурадик осторожно и бережно снял у нее слезинку со щеки и покорно сказал:

– А ты не бойся, мама, пугай меня бабой-ягой. Если что, эту старую каргу даже под облаками можно ракетой сбить.

Через три дня неожиданно нагрянул с Бара на вертолете Ковус-ага. Он сопровождал начальника экспедиции, постоянно работавшей, в заливе Кара-Богаз-Гола, помогал ему получать какое-то новое оборудование для научного судна "Баклан". Подновленный катер теперь уважительно называли на Баре фелюгой. Дела делами, но рвался Ковус-ага и домой, хотелось повидать семью, сына.

Он тихонечко вошел в домик и увидел мать с сыном. Они и спорили и обнимались. Наблюдавший за всем из другой комнаты Ковус-ага шагнул через порог, подхватил найденыша под мышки и поднял до потолка:

– Не ждали меня, а я прилетел! Вся семья в сборе.

– Пообедаем и будем играть! – обрадовался Мурад. – Я и на дутаре умею, и на барабане, и на гребенке запросто могу зудеть!.. Ну-ка, мама, дай свою!

До концерта на этот раз дело не дошло. После обеда задумали делать перестановку в доме. И в этих делах Мурад оказался толковым помощником. Он быстренько подмел пол, поправил на столе клеенку и налил в графин воды. Потом снял с вешалки парадный китель Ковус-ага и начал его примерять перед зеркалом, попутно отдавая родителям грозные команды:

– Полундра, мама! Плита коптит, газом пахнет.

– И правда, разиня я старая! – спохватилась Анна Петровна.

Отцу была подана построже команда:

– Эй, на спардеке! Чтоб пор-рядок! Драить палубу. Взять швабру, и чтоб блестело все, как харя у шашлычника!

Ревностный морской служака, высоко почитавший парадную форму, Ковус-ага невольно подтянулся и покосился на свой капитанский мундир, который сопливенький мальчуган возил по полу.

– Сними этот наряд, мой хан! – сердечно попросил он Мурада, не смея прикоснуться рукой к одетому по всей форме капитану. – Рановато тебе такое!.. Утонешь в рукавах.

– Не утону! – возразил сын. – Пусть мундир немножко длинный... Можно перешить! Мама, вот тут подрежь!

Пробил будильник. А в порту рявкнул сухогруз, и от этого густого рыканья вздрогнули листочки у пахучей герани с красными петушками. Вода в графине колыхнулась и покрылась мелкими фисташками.

– Уберем лишнее, сынок, – отозвалась с кухни Анна Петровна. – Примерить только надо!..

– Режь, мама, примерять удобней будет... А то длинно.

Ковус-ага, кажется, не на шутку всполошился, вспомнив притчу: дитя сильней самого короля! Захочет и добьется своего. А Мурадик не просто ребенок, а по документам взятый у Советской власти в семью полноправный гражданин. Тут двойная ответственность.

– Мать, а мать! – хотел рассудить по справедливости Ковус-ага. – Не лучше ли ему пока лыжный костюмчик, а когда мой военно-морской флот справит парад...

У Анны Петровны голова шла кругом от этого перекора, смешного и никчемного: стар что мал...

– Какой парад у твоего флота? – строго спросила она таймунщика, подбоченясь и наступая на старика.

– Посмотри в календарь: есть там и у нашего брата красный листок. Парадный денек!

– Парад собираешься принимать? В календаре нарисован линкор, а не твой таймун.

– Не говори так, Аня! – старика задели за живое и он перешел на имена, что делал в особо важных и щекотливых случаях. – Я на своем тайму не в Кремле был!

В мешковатом парадном одеянии Мурад быстренько – не подошел, а подплыл к отцу.

– До Кремля своим ходом добрался?

– Даже обратно вернулся.

– И по Москве на таймуне плыл?

– По главной речной дороге.

– И в царь-колокол вам звонили?

– Во все колокола звонили! Даже салют был.

– Как космонавтам?

– Немного пониже, но высоко огнем стреляли! До самых кремлевских звезд.

– Из царь-пушки?

– Вот этого, сынок, я не разглядел. Вся Москва в огнях была. – Со стороны причала послышался утомленный и ворчливый гудок подходившего судна. Он будто жаловался на трудную дорогу, на издубасившее его волнами море. – Снимай мою парадную робу, сынок. Попразднуем и перешьем на школьную форму.

Анна Петровна с укоризной посмотрела на старого капитана и досадливо поджала губы.

– Крепче держись за пуговицы, а то отнимут хламиду!– Возьму вот и перешью.

– Мать... Мамочку твою, сынок, уговорим как-нибудь на лыжный бушлатик А тут разве сукно? – Ковус-ага поднял мальчугана на руки и, стараясь задобрить, унес раздевать его в другую комнату.

Часто Ковус-ага выводил из терпения детскими выходками Анну Петровну. Сначала она обижалась, потом смирилась; знала, что делал он это не нарочно, а по своей душевной простоте и обостренной щепетильности во всем, что было связано с годами будоражной молодости, с памятью о друзьях и событиях, которые он считал дорогими не только для себя, но и для всех. И даже такие вот шутки со своим потрепанным кителем, в котором форсил когда-то в Москве, он переживал по нескольку дней. Угождать ему или лукавить перед ним в таких случаях было не только бесполезно, но и опасно. Старик не переносил снисхождения, жалости, не прощал никаких послаблений. Анна Петровна знала, что в таких случаях лучше оставить его в покое и дать время самому "перебродить". А что Ковус-ага обиделся, она почуяла сразу, как только он начал к ней обращаться по имени. Прекрасно знала Анна Петровна и другое: уступать сразу тоже нельзя, а то все будет принято за насмешку; к тому же совсем некстати было при ребенке продолжать эту семейную перебранку из-за пустяков. Пароходный гудок выручил Анну Петровну.

– Не балуй сына нежностями! – крикнула она в горницу. – Пусть и по хозяйству мне помогает. Воды нет... макушку помочить. Пошли его... к причалу сбегает. Слышно, самовар-то приплыл. – Это тоже была невинная уловка. Она знала, что Ковус-ага не потерпит глумления над своим флотом и сейчас же непременно поправит ее.

– Не знаешь ни одной флотской боевой единицы, – обидчиво откликнулся старик. – Самовар на кухне у тебя, а это – танкер!.. Мурад, беги, встречай "Шаумяна". Быстрей поворачивайся, юнга!

Про себя хитрый и наблюдательный бесенок старался сразу же определить: кто из них добрее и кого при случае можно быстрее разжалобить. Думал он про это без всякой задней мысли, на всякий случай...

Просьба отца совпадала с наказом матери, и такое единодушие родителей Мураду было по сердцу. Ему не только разрешали повидаться с морем; его посылали в порт, который виднелся за окном. Стоило только выйти на бетонированную дорогу, обогнуть бак на железной голенастой треноге и за песчаным косогором – сразу же начинался деревянный помост на сваях, вокруг которых в зеленой воде увивались юркие кефальки. Мурад даже знает, как сократить этот путь, если бежать вдоль узкоколейки, по которой летом возят с сухих озер в порт мешки и железные короба с горькой солью. Про богатые безводные озера и ценную соляную муку Мурад уже успел узнать от мальчишек. Все клады добывались из Черной пасти. Оттуда же приплывали мертвые тюлени, уснувшие белуги и утки... Сколько вокруг удивительных тайн, и как тут усидеть дома, тем более, когда старшие сами посылают к морю, в порт, откуда рукой подать до змеиного острова Кара-Ада!..

– А ведра не надо брать? – спросил Мурад, думая, что бы такое прихватить для защиты от черного лохматого Курта, с которым он не успел подружиться.

– Отправляйся порожняком, да смотри – опять не сорвись!..

Это строгое "смотри" едва не погубило в прошлый раз Мурада Он засмотрелся на недоступный остров Кара-Ада, на мигалку маяка, забылся и сорвался с помоста в воду, к кефали на побывку. Ныряльщика не сразу заметили, и он едва не угодил под винт буксира; хорошо что изловчился и успел схватиться за скобу сваи. Вахтенный матрос полуживого вытащил его на берег. Домой принесли на парусине. И это произошло на второй же день после вступления Мурада в семью таймунщика.

...Не забылось это до сих пор. Как только слышал Мурад от матери "смотри", так вспоминал свою первую встречу со змеиным островом Кара-Ада. Встретились они тогда на расстоянии, но и то Мурад еле выжил. И вот опять, помогая отяжелевшей тете Куляш дойти до крыльца, Анна Петровна наказывала Мураду:

– Узнай про воду и – назад. Смотри – не сорвись! Тут подвернулся и Васька Шабан.

– Мурадка, говорят, на Змеином череп нашли. Настоящий, как живой, с глазами...

Новостью о "живом черепе" раскосый Шабан растревовожил брюхатую тетю Куляш.

– Чему они обрадовались? – не расслышала Куляш, повиснув на плече Анны Петровны.

– Воду привезли! – крикнул ей на ухо Мурад. – Родниковую, без хлорки. Айда, Шабан!

– Смотри, сынок!.. – может и еще что-нибудь наказала бы ему Анна Петровна, но было недосуг. Куляш застонала и заулыбалась, словно извиняясь за свою слабость.

– Не волнуйся и не поднимай тяжелого, – наказыв'ала соседке старуха. – Запомни: нужна осторожность и уход.

– Какой уход? Не говори, соседка, такое слово с ребром... уход! – Куляш сердито загремела пустыми ведрами. – Не надо Мамразу говорить про уход! Он будет делать уход с Ниной... Мой Мамраз разный уход знает, может девушку словом защекотать... Мне один раз сказал щипучее слово, я и пошла за ним в степь... Потом в загс пошла. И дальше пойду!..

– Полюбила.

– Как же, Петровна, разве мой Мамраз можно не любить? Он такой... Это и страшно: для каждой пташки – он сокол.

– Любишь, а наговариваешь.

– Боюсь, Петровна, другая тоже не дура. Полюбит... Такой, как Мамраз – нет другой сокол. Не отдам. Позор буду делать! – неожиданно Куляш зашлась сухим, колким кашлем. Схватилась рукой за горло.-Скажи Нине... Если она будет мой Мамраз аркан брать, я буду позор делать, шибко делать!

Нет, не зря Анна Петровна верила в приметы: не к добру встретилась ей Куляш с пустыми ведрами. Старуха совсем растерялась от таких нападок соседки на ее квартирантку. В расстроенных чувствах она совсем забыла про то, что наказала Мураду, и пошла не домой, а к пустой водопроводной колонке. Ей сейчас было все равно, куда идти. Надо было разобраться в обидных наговорах и подозрениях Куляш. Красавца Мамраза она знала давно, вместе с Ковус-ага он плавал на "Баклане", частенько бывал у них дома. Когда баркас перевели в Черную пасть, механик Мамраз перешел на сульфатный промысел, обслуживал опытную печь "кипящего слоя". К своей квартирантке, одинокой инженерше Нине Алексеевне она тоже успела как следует присмотреться. Ничего предосудительного про нее не скажешь. Беда вся, что одинокая... Бывает же такое в жизни, когда здоровая и привлекательная девушка мается в одиночестве, словно у молодицы на роду любовное сиротство написано. Да и нельзя сказать, чтобы Нина не пользовалась вниманием. Рядом с ней всегда кто-нибудь был. По мнению Анны Петровны, самым приметным и пригожим был темноволосый, подвижный и разговорчивый Сережа Брагин, но с ним-то бедовая и вспыльчивая Нина спорила больше всех. Недавно молодец из Ленинграда прикатил. Ничего не скажешь: привлекательный, стройный и обходительный, по всему видно – головастый и балованный; говорят, один сынок в семье одесского юриста. Все начальство Бекдуза к нему тяготеет, значит, каким-то влиятельным положением наделен. Вчера допоздна смеялись и спорили на веранде, а сегодня – праздничный сбор. Чуть свет хозяйка с Ниной поднялись, и все время на ногах. Тонкостями приема и деликатесами угощения Нина сама занимается, а Анне Петровне положено готовить что понаваристей и посытнее.

Оторвавшись от плиты утречком, Анна Петровна вышла за порог на минутку, а где минутка – там и час. Заговорилась с Куляш и, кажется, забыла обо всем, а когда вернулась на кухню, там от чада не продохнуть. Пришлось вентилятором выгонять смрад в открытое окно.

– Мама! – вихрем влетел на кухню Мурад. – Давай ведра, возьмем воду прямо с танкера. Я – запросто! Матросы с "Шаумяна" – правильные ребята. Обещают нас в Баку взять и показать дом настоящего Шаумяна. Что там танкер!

– Ну, наговорил, – еле остановила сына Анна Петровна. – Ведра не утопи, да, смотри, не сорвись!..

– Не маленький!

С Васькой Шабаном три раза ходили за водой, наполнили бочонок, ванну, банки из-под варенья, пикулей и маринованного портулака, самовар и даже грелку... Сбегали в магазин, потом за свежей почтой. Принесли Нине Алексеевне письмо и извещение на посылку, от матери, из Оренбурга. Принес Мурад и новость: какой-то человек в дымчатой шляпе спрашивал на почте про Ковус-ага.

– Что ты ему сказал? – Анна Петровна вспомнила, что и Куляш говорила про какого-то приезжего.

– Сказал, что я сын капитана Ковуса! Дом наш показал, где живем. Сказал – зайдет сегодня.

– И все? – словно еще чего-то ожидая, спросила старуха.