Текст книги "Черная Пасть"

Автор книги: Павел Карпов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 33 страниц)

16

Пушистый Фомка не смыкал шустрых глаз, ему и ночь была нипочем. Мягким клубочком он носился по заснеженной белым порошком площадке, прихорашиваясь, то н дело смотрелся в лужицу под фонарем около пожарной бочки. Заглядывая в дрожащее зеркальце, он заигрывал с усатым, глазастым и смешным гномиком. Расставался с ним, когда отбегал и опять встречал, как только заглядывал в кругленькую бездну со звездочкой в глубине. Надоел этот усатый гномик Фомке, и он решил прогнать его: ударил лапкой по лужице и поскользнулся. Замутился мир, потухла звездочка и Фомка сам полетел в темную бездну... Нина едва успела выхватить мокрого и теперь худенького Фомку из-под колеса тачки, прижала к щеке, и тут впервые за все время катастрофы ее охватил страх. Как это ужасно: все может произойти так быстро, легко, бессмысленно!.. Какая-то чугунная тишина стояла вокруг. Все так же двигались предметы и люди, но беззвучно, с холодным отупением. Почему все вокруг стало таким бесцветным и сонным, или таким оно и было раньше? Но ведь что-то изменилось же за то время, пока она спускалась вниз по железной крутой лесенке, у которой ступеньки были похожи на острые, заточенные лезвия; ведь что-то подвинулось во всем окружающем? Походив по площадке и поискав чего-то, Нина поняла, что она сама стала совсем другой... И все это произошло, пожалуй, после разговора с Сергеем, когда она поверила в него. И еще, наверное, от того, что Нина в первый раз осмелилась открыто засмеяться на слова Семена Семеныча о их «взаимном понимании утонченных чувств и прелести чистого интеллекта... а также тщетности грубого фанатизма, к которому прибегают иные и не глупые, образованные, но „грубошерстные“ специалисты вроде Брагина». Метанов не очень высоко ценил «витязей картонного меча» и снисходительно терпел их «газетный энтузиазм». В данном случае Метанов с издевкой отзывался об энтузиазме Брагина, «который действовал куда успешнее медведя, помогавшего мужику гнуть дуги из дубков»... Но все это было сказано в шутливой форме, а для служебного пользования Метанов изрек:

– Передайте, Нина Алексеевна, мое высокое благодарение, и пусть Сергей Денисович не сомневается в достойной оценке его труда и похвальной жертвенности! – Не упустив случая еще раз напомнить Нине о ее мягкости и уступчивости, Метанов присовокупил великодушно: – Серьезно, Нина Алексеевна, с ним не связывайтесь, если что – попросите меня. Авторитетов Брагин побаивается. Мой гость и друг – Игорь Маркович, не очень одобряет зубодробительные методы Брагина, но на этот раз он, пожалуй, не против вмешательства в конструктивные тонкости установки "кипящего слоя". Наш обожаемый Игорь Маркович делает уступки этому практику...

В этом месте телефонного разговора Нина чуть было не крикнула в трубку: "Брагин ваши химические тонкости ломом выворачивает, и считает, что лом – инструмент слишком деликатный для печи, а кочегар Шабасан в качестве опахала к этим тонкостям приподобил мельничный вентилятор; а жена шорника Степанида Маркеловна приволокла новенькую деревянную кувалду для бункера!.." Слов этих Нина не сказала, но неосторожно засмеялась.

Ответа она не расслышала, кажется, Метанов ничего не понял и тоже рассмеялся... над неудачником Брагиным. После этого, нарушив всякий этикет и думая только о Сергее, о себе и этой разломной ночи, Нина слушала "Эгмонта" – бетховенского титана. А когда рядом титан – ничего не страшно. Только надо честно поступать с титанами!..

...Вернувшись на площадку, она проверила вентилятор, который помогал прямо-таки здорово. Шабасан успевал не только следить за всеми вспомогательными работами, но и выполнял роль автогенщика. Сварка срочно потребовалась внутри поврежденного аппарата, и Брагин, обрядив Шабасана в свою дубленую шубу, взял его в удушливое, огневое царство. В раскаленном котле, похожем на опасную бомбу, скопились горячие газы, копоть, едкий пар от смешения самых различных химикатов, вдобавок к этому внутри аппарата начались взрывы и дьявольские вспышки электросварки. Ослепительный свет ручных молний в спертой мгле терял свою яркость. Он едва пробивался сквозь дымную, бурлящую толщу, и при каждой новой вспышке из отдушины котла газы вырывались, словно из ствола крепостной пушки. Мрачный световой эффект давал возможность представить, в каком аду находились ребята.

Занятая подготовкой смены, выдерживая установленный режим, Нина сначала не придала значения тому, что Сергей позвал с собой Шабасана и отдал ему шубу, а сам юркнул в парильню в одном свитере и лыжных брюках. Ребята через небольшие интервалы по очереди выбирались на свет, и всякий раз в шутку и всерьез удивлялись после своего "небытия", что свет еще есть и что его небесные опоры не рухнули и не собираются падать, лишь бы самим выстоять и уцелеть.

Выходить наружу стали чаще. Окатывались водой, без разбору с жадностью пили все, что попадалось под руку: холодный чай, воду, сюзме-чал из кислого молока и недоброженный квас бабки Степаниды. Курить никого не тянуло, да и говорили мало. Выбравшись на волю, сидели на ветерке, в сторонке, надсадно дыша ночным воздухом, уронив руки и понуро глядя перед собой на то, что первым попадало в поле зрения. Фомку, блудливого чертенка с черной манишкой, никто не обходил вниманием. Одни старательно вытирали ему нос и мордочку платком и подолом рубахи, а другие также заботливо... пачкали ему шубку потными ладонями. Он не обижался, доверчиво заглядывал в глаза и порывался потрогать лапкой набрякшие, побелевщие брови и ресницы у своих нянек. Не упуская случая, Нина разговаривала с каждым из ребят и хотела знать, что делается с решетками. Их очистка опять затягивалась. Каждый уверял, что дело уже сделано: разок наведаться в пекло к Брагину, подлатать уголок решетки, забрать инструмент и можно не на побывку, а насовсем выходить к звездам, на вольный ветер. Один Сергей ничего не обещал и уже столько времени не появлялся на площадке. Ребята говорили, что они с Шабасаном в душегубке по очереди меняются шубой и даже спор затевают: кому она больше в тягость, а без нее каждого кондрашка бьет...

... На часах скоро одиннадцать. Условленный срок. Звонил несколько раз директор Чары Акмурадов и просил сообщить... о погоде. Он понимал всю сложность операции. Чары Акмурадов не торопил ребят – героев и мучеников норовистой печи; он по-настоящему беспокоился о судьбе людей и обещал приехать. Через несколько минут Нина будет держать ответ. Ну и что ж, ведь давно известно, что солдат на ветру – левофланговый, за весь строй в ответе. Нина не боялась предстоящего доклада: если решетки исправят, то не будет причины тревожиться. Пусть утром мотовоз подтягивает вереницу платформ. Гранулированный сульфат пойдет. А если поднятый шум окажется пустой брехней и ничего с ремонтом без остановки печи не получится, то Сергей Брагин будет сам обмениваться любезностями с руководством комбината. Будет... если выберется из парильни по добру и по здорову, если не сварится в своем дубленом полушубке, как безвестный шелкопряд, сварившись в котле, навсегда остается в шелковом саване, сотканном им самим... Нина почувствовала недоброе в той заботливой осторожности и медлительности, с какой Феликс Лимонов прилепил ей к вязаной кофточке на груди живую брошь – Фомку-царапку. Феликс не торопился говорить, потискал котенка, подготовил Нину молчанием.

– Поспешить надо, Нина Алексеевна!..

– Тебе дурно? – сказала Нина совсем не то, что подумала, и так сжала в руках котенка, что тот запищал и квакнул лягушонком. – Миленький, тебе тяжело?..

– До слез "миленький", – вздохнул Феликс. – Не может даже ругаться путем! Значит хана!.. Атаман не крикнет больше: "Сарынь – на кичку!.."

– Умолк?.. – не сразу поняла Нина словоблудного Феликса.

– Героев кладут на щит или плащ-палатку, а у нас– верблюжья колючка! – Феликс прибил рукой раздерганное гнездо сторожихи Маркеловны. – Здесь и упокоим, как говорит Фалалей Кийко, уложим своего гегемона. – Феликс удивительно умел скрывать в таком словословии свои истинные мысли и переживания, делал это так искусно, что никогда не казался фигляром; он говорил– о чем думали и остальные, только своими словами, отборными, до предела напряженными, имеющими крепкий заряд. Он не любил как бы залежалые слова, которые можно было назвать и "калиброванными", годящимися на все случаи, для любого разговора. Про себя Феликс жалел людей, пробавляющихся карманным, кухонным запасцем слов. Слушая его сейчас, Нина знала, что главный смысл этой очень условной речи где-то еще впереди, а может – уже в прошлом... Так и случилось. Феликс добавил всего несколько слов к сказанному. – Нина, прими его в свои руки. Тебе одной доверяем. И ему будет полегче...

Так и не поняла Нина – для чего Феликс Лимонов раньше всех выскочил из огнеупорного колокола, в котором находились ребята: или хотел подготовить ее к дурному известию, или самому стало невмоготу и он поспешил выбрать местечко для заплошавшего вожака.

В клубах пара, неузнаваемым, одряхлевшим появился Сергей. Трудно было уразуметь, каким способом двигался Брагин: вели его или несли. Шуба на нем раскисла и висела грязной дерюгой, лицо казалось маслянистым и побитым, с кровоподтеками. Подшитые, с кожаными задниками, губастые валенки Сергей потерял и щеголял в бордовых безразмерных носках со стрелками. Ноги у бедняги из-под шубы едва выглядывали, краснели гусиными лапками. Поравнявшись с Ниной, смешной и жалкий в своем скоморошьем наряде, Сергей вдруг осклабился, показав редкие и крупные зубы. Пожалуй, ему нехватало сейчас только тех чёток, с которыми Брагин стал бы главным сатиром этой Вальпургиевой ночи. Опасаясь смотреть на Сергея, опечаленная Нина пошла рядом и показала Мамразу, где лучше приохотить горемыку. Уложили его на травяное ложе Маркеловны. Старуха в это время играла бахчевой трещоткой где-то внизу, около завалочной ямы. Потом послышался "сверчок". Посвистывала бабка лихо, выделывая милицейским свистком замысловатые соловьиные коленца. Распластавшись на подстилке и загадочно улыбаясь, Сергей пытался поймать рукой серебристые бабкины трели, и показывал на них пальцем.

– Какое у Маркеловны тонкое шитьё! Можно тюбетейки вышивать.

– С решеткой покончим и тогда займемся тюбетейками или гюльяка девушкам будем чеканить, – ответил Феликс тихоголосому Сергею. – А не получится, можно и в золотари податься. Вон сколько добра мы выгребли! Передовую технику вполне освоили! – Феликс Лимонов в этом диалоге блестяще доказал, что он может быть собеседником любому человеку и при всяких обстоятельствах, даже... если тот в бреду. Страстный словолюб верил в лекарственную силу слов, и рад был придти на помощь дорогому существу или же, в крайнем случае, пособоровать. Но сейчас Феликс говорил не ради утешения. – Давайте, други, итоги... Как сказал поэт: тогда считать мы стали раны, товарищей считать...

–Чтобы во всем разобраться, сначала перекусить бы!– приободрился после молчания Назар Чичибабин.

– Кумыс остался, Шабасан? – спросил Мамраз, растирая ладонью грудь Сергея. – Нина Алексеевна, доложите по команде о наших трофеях!..

Поднимаясь с локтя на кисть, опираясь на левую руку, рывком, Сергей привстал и снял с груди тяжелую руку Мамраза. Не в силах согнать с лица застарелую и вымученную улыбку, он поморщился.

– Кто это сказал – спросил вдруг Сергей у Шабасана, – ну кто наврал, что жар костей не ломит?.. Все это – враки! Пословица с прорехой... От жара и пара кости так корежит, будто через тукодробилку пропустили. Эй, Феликс, ты рановато всплыл на поверхность! Теперь вот и не знаешь про чудеса в печном решете. Правда, Шабасан?

– Чего голову ломать, Сергей Денисович! Поломанной вы не бросили бы эту чертову самоловку. Если вы тут, значит, полный порядок! – ответил Феликс.

Взглянув доверчиво и просяще на Нину, -Сергей сказал:

– Не пора ли нам избавить начальство от мук? Позвони... Пускаем печь. -Он встал, покачиваясь, подошел к бочке с водой и начал умываться.

Подсобники и Мамраз уже заделывали отдушину в аппарате, подправляли огнеупоры. Осталось наладить дутье и можно было засыпать мирабилит.

...Установке вернули жизнь. Стрелка часов медленно подбиралась к верхней зарубке. Близилась полночь, а это значит, что свое обещание Сергей Брагин исполнил. Не подкачали и ребята, и все же Нина не шла к телефону. Не лучше ли Сергею самому сообщить в Бекдуз приятную весть? Разве не лестно услышать похвалу! А Брагин и ребята заслужили даже большего. Конечно, главное было не в докладе и похвале, а в том, что печь снова работает и остыть ей не дали. Не оставалось повода для разговора о "техническом невежестве обслуживающего персонала новейшей установки", печь "кипящего слоя" имела полную возможность показывать все, на что способна. Устранена угроза длительной остановки, а это был бич, на который так знобяще уповали коллеги Метанова из конструкторской группы. Один из них весьма откровенно излил свою печаль: "Пока среднее техническое звено комбината постигнет тонкости новой конструкции, могут произойти известные моральные издержки в этом варианте печи. Все быстротечно в технике!" А среднее звено на приисках Кара-Богаза – это в основном молодые инженеры – Ягмур Борджаков, Нина Протасова, заканчивающий заочно химический техникум Шабасан, Мамраз, Сергей Брагин. Вот по их вине, оказывается, мог произойти моральный износ установки "кипящего слоя", и этот износ угрожал еще до того, как печь начнет приносить государству пользу? Что ж, тогда хваленая печь напоминала ту кобылку, которая, не видавши горы, обмарала гужи!..

Ночь никак не могла устояться, обрести сонный покой. Частым пунктиром затишье прострочил появившийся со стороны озера мотоцикл. Он так стрекотал, что трудно было уследить за его движением. И вдруг сразу заглох, и по тому, как внезапно умолк, можно было догадаться, что мотоциклист затормозил на большой скорости. Этим лихим гонщиком оказался Ягмур. С опущенными на подбородок очками, он вбежал по лесенке, и поскользнувшись, схватился за удлинитель к переносной лампе. Хотя и была лампешка в защитной сетке, слетев с гвоздя, она ударилась о кирку и взорвалась маленькой бомбочкой. Хлопок получился чистым и веселым, и никто не возмутился случайным недоразумением. Появление Ягмура на освещенной печной арене тоже никого не удивило. Не сговариваясь, ребята ответили на его приветствие общим усталым кивком.

– Салам!..

– Не разбудил? – словно извиняясь за что-то, сказал Ягмур.

– Ничего. Прощаем, – успокоил его Феликс. – Если думаешь, что сплю, то приляжь рядышком и всхрапни, как мерин в упряжке!..

Подстерегая зевак и слишком забывчивых, тонким хлыстом полоснула сирена. Не успела пройти первая оторопь и холодок под ложечкой, как дрогнула, лязгнула и поползла лента транспортера. На широком полотне, словно на верблюжьей шорке, поднимались вверх к завалочному окну, к исправленному котлу и огневым решеткам бугристые валики мирабилита. Пришла в движенье длинная, непрерывная цепь агрегата и узлов. Задрожал воздух, замигали огоньки... А ветер сквозным потоком смывал ночные звуки и уносил их чернильный настой на край озера.

– Чары Акмурадович к тебе прислал, – проговорил Ягмур, когда вместе с Сергеем Брагиным они поднялись в аппаратную, к пульту управления с разноцветными лампочками, стрелками, самописцами и кнопками, на которых девушка в тюбетейке играла как на баяне. – Директор просил тебя, Сергей Денисович, не только подправить, что испортилось, но и проследить за работой всех агрегатов до конца смены. Сутки-то эти режимные, контрольные! Для комиссии идет выработка. Нина про это знает?

– Не спрашивал.

– Должна знать.

Не только Нина знала, но и Мамраз. Только Шабасан чего-то не договаривал.

Сергей с Ягмуром сходили в котельню и опять в аппаратную, в просторный, гулкий зал с низеньким столиком посредине.

– По дороге к тебе я шофера Ораза встретил на бетонке, – раздумчиво сообщил Ягмур, стоя у панели с приборами.– Машину, говорит, срочно требуют... Могут нагрянуть.

– Похоже. – Устало ответил Сергей, – Нина по разным телефонам торкалась и никому не дозвонилась. Видно, в одном месте где-то собрались.

– Скорей всего уже уселись в газик и торопятся сюда. Ораз свою арбу не привык шажком гонять. Жди гостей, Нина Алексеевна, не жалей кок-чая! – Ягмур подошел к Нине и посоветовал оповестить всех о возможном визите.

– Вах, была не была, сам всем скажу! – вызвался Ша-басан.

– Ходи изба, ходи печь, хозяюшке негде лечь! Гостям счета нет, и все командуют! – притопнув каблучком, сказала Нина. Вместе с другими она впала в кисло-шутливый тон, и убрав с подоконника мухомор, поставила на его место бутыль с зеленым зельем-отстоявшейся рапой, соляной настойкой. Взглянув на приборы, она подошла к дежурившей девушке Айне... Нина тут же забыла что-то, крикнула и остановила транспортер. Потом посигналила и снова пустила... Вот так было и с Гошей... Скрежетала и завывала самотаска мирабилита, мигала красная лампочка. Видимо, вся эта система подачи сырья не давала Нине покоя.

Молчаливая Айна, в белом халатике, похожем на длинную блузку, высокая, медлительная девушка с двумя косами на груди, – как и подобает незамужней туркменке, – ходила рядом с Ниной Алексеевной и что-то отмечала в тетрадке. Ее черные, внимательные и лукавые глаза успевали следить за нервными, чуткими приборами с мелкими, еле заметными делениями и беспокойными стрелками, за поздними посетителями и за тем, что делалось на площадке, за широким окном, около транспортера. Но больше всего Айна наблюдала за Ниной Алексеевной. Прилежной и предупредительной Айне казалось, что хозяйка печной установки чем-то недовольна, хотя в аппаратной был образцовый порядок, приборы не вызывали тревоги.

После ремонта установка быстро набирала тепловой уровень, скорость вихрения в циклонах и необходимую ритмичность в подаче мирабилита. Кажется, не было причин волноваться, и все же дежурная Айна около Нины чувствовала какую-то неуверенность.

– Как ты считаешь, Айна, каков сейчас унос сульфата в атмосферу?– спросила Нина, листая тетрадь и отыскивая какие-то цифровые записи. Выше нормы?.. Отмечай это особо.

– Аи, ничего не меняется. Семен Семеныч говорил про какой-то регулятор, а пылит еще больше.

Девушки шептались, склонившись над тетрадкой около щитка с белыми глазницами, а Сергей с Ягмуром – сидели на круглых стульчиках и рассматривали схему установки, подложенную под целлофановую слоёнку.

– Смотрю на эту паутину, Сергей Денисович, и мне кажется, что она соткана на живую нитку, из каких-то обрывков, – рассуждал Ягмур Борджаков, резко вскидывая брови, чтобы не так слипались усталые глаза. – Сживили кое-как это шитво, потому и рвется. Насильно приставлено одно к другому. Вот эти циклоны! Взяты на прокат из другой схемы, предусматривающей пониженную влажность мирабилита. Такие циклоны я давно видел на содовых печах. Нина Алексеевна бьется над потерями сульфата и его сорностью, а виноваты не Шабасан и лаборантка Айна, а вот эти случайные ветродуи!

Сергей навалился грудью на стол и подпер голову рукой, глядя не на приборы, не на замкнутые линии, полукружия и квадратики, и не на телефонограмму под прозрачной пластиной, в которой Метанов предупреждал об ответственности... за прием телефонных звонков из конторы, касающихся испытаний печи. Сергей Брагин смотрел на висевшую около окна карту нашей страны и рядом на дощечке – красную, кричащую надпись. "Включено!!!" Это слово с тремя восклицательными знаками предупреждало, что включена система печной установки и надо быть осторожным около машин. Но Сергей сейчас читал это внушительное слово в другом смысле: печная установка уже включена в систему химических мощностей страны, советский народ имеет право на нее рассчитывать, ждет пользы, возмещения затрат.

– Включено, – повторил Сергей пылающее слово.

– На полную включено и должно тянуть.– Теми же мыслями был занят и Ягмур Борджаков.

– И тянет. Пока – из народной копилки.

Сергей закрыл глаза, наморщил лицо и крепко потер переносицу. Глаза от бессонницы, смрада и усталости резало и ломило. Стучало в висках, все тело болезненно ныло.

Походив около поднятых ветром занавесок, он попросил у Нины записи за последнюю неделю и сличил их по дням. Были непонятные скачки и лихорадности, особенно за последние несколько суток, которые предшествовали приезду комиссии. Ожидая вопросов, Нина не отходила далеко от Сергея и не теряла связи с Айной, хлопотавшей у приборов. Хмурый Мамраз молча стоял у раскрытого окна, смотрел на редкие, бледносухощавые, продольно упавшие огоньки Шестого озера. Огромность трескуче сухого озера чувствовалась по какой-то втягивающей тишине и неуловимости границ небесного свода над твердой гладью озерного разлива.

Отвернувшийся к темноватому окну Мамраз внимательно прислушивался к разговору, следил за шагами Нины и шелестом бумаги в руках Сергея Брагина.

– Недельный баланс сульфата к субботе почему-то возрос почти вдвое, а расход энергии снизился.– Не спрашивал, а вслух рассуждал Сергей.– В чем же секрет?...

– Точно и сама не знаю. Скорей всего сказывается новая регулировка и режим экономии,– так же спокойно отвечала Нина. – Люди осваивают установку и понимать начинают...

– Между сменами очень большая разница! Ты задумывалась над этим? – не скрывая своих подозрений, спросил Сергей.– Кстати, что понимать люди начинают?

Интуитивно, затылком Мамраз чувствовал, что Сергей смотрел в эту минуту на него, а голос повысил тоже для того, чтобы и он прислушался к разговору.

– Ничего инкриминирующего, темного в этом я не нахожу, – с нервозной поспешностью отозвалась Нина.– Никто из нас на сульфате или мазуте наживаться не намерен. Проверяйте учет... Счетчики запасные в карманах не носим.– Нина повысила голос, засуетилась и едва не сбила со стола графин на стеклянном подносе.– Вместе с нами работает дружинник. Грезишь, Мамраз, отзовись!..

Не поворачивая головы, глядя на изрезанное полосами света озеро, Мамраз ответил:

– Пора отозваться, Нина Алексеевна! Мне тоже здесь не все понятно, как инженеру, а вот как дружинник, кое-что стал примечать...

Нина тихонько подошла к Мамразу, вздохнула у него за плечом и помолчала, давая этим понять, что при желании могла бы одним словом испортить ему настроение.

Внимательно наблюдая за их молчаливым поединком, Сергей встал, взболтал в графине воду с осадком на дне и посмотрел на свет.

– Взгляни, Ягмур, какая муть!.. Привозная вода быстро мутнеет. Свою надо опреснять. Слышал, на Мангышлаке какой атомный опреснитель отгрохали!.. Будет время, и у себя такой же самоварчик заведем.

– Да, Сережа, это будет здорово; своя пресная вода, мощная газовая река, которая уже идет к нам, обилие электричества!.. Держись, Черная пасть! Все богатства выжмем из Кара-Богаза, и скажем – мы с честью выполнили завет Ильича. Я уверен, что мы скоро так скажем! – Ягмур Борджаков подошел к карте, провел рукой по голубому припаю Каспия, напоминавшему тучный курдюк овцы.

– Вот для этого и надо нам надежной, стоящей техникой обзаводиться, – добавил к словам Ягмура Сергей. – Будем считать, что мы начали решительное наступление, и ленинский завет уже выполняется. Главное сейчас – делать все лучше и быстрей!

– Попробуй разгон взять, если под ногами такое вот путается! – ворчал Мамраз.

В дверь постучали, притом очень странно, ударили около пола чем-то крепким, тяжелым и угловатым.

– Зайдите,– на правах старшего ответил на стук начальник смены Мамраз.

Широкая, обитая толстой мякотью дверь аппаратной отворилась и на порожке встала Степанида Маркеловна с ружьем на плече, с арбузом под мышкой и кастрюлькой в руке. Она прошла прямо к столу и положила свое приношение перед Сергеем Брагиным и Ягмуром Борджаковым.

– Икра баклажанная. Перетомилась чуток, но с дымком, лакомая, – с русским хлебосольством угощала Маркеловна.– На ломтик кладите, а можно и ложкой! – Старуха, приглашая Сергея отведать первым, стала около него с боку и кивала. – В чугунке томила Отведай, Денисыч, и других угости!

– Спасибо, – засуетился Сергей. – А ты подперчила, Маркеловна? Ну, тогда попробуем. В животе давно урчит, чего лукавить. Ягмур, Нина – прошу! – Он встал и пододвинул стул Нине. – Всякого за ночь испытали, а вот поесть не удалось.

– И чтоб наизнанку вывернули кастрюльку, – приказывала Степанида Маркеловна, – а то драгоценную воду расходовать на мытье!

– Уважим,– отозвался Сергей, деловито вооружаясь ложкой.

Не обращая ни на кого внимания и ни мало не стесняясь, Маркеловна блаженно, с тоненьким стенанием зевнула, пошептала что-то и еще раз зевнула, пошире, а потом застыдилась и прикрылась рукавом.

– Ох и снопьяная ночь выдалась! – посетовала старуха.– Тяжко сторожить, когда никто не тревожит. Думаю раздобыть себе нюхательный табак, али, как его – нас! Для бодрости!..

Ее не прерывали. Старуха обиженно посмотрела на всех: делают вид, что слушают, а самим тошно разговаривать со старой. Но Маркеловна ошибалась. Ее слушали и между словами кое-что угадывали. Это старуха сразу же понялг из вопроса Мамраза,'который наглухо закрыл окно и спросил:

– Чеменев тоже по ночам не тревожит? – Мамраз подошел к Айне и что-то шепнул ей. Потом вернулся к ночной охраннице.– А, навещает! Значит, с тобой, Степанида, ему расставаться жалко. Два месяца, как на пенсию ушел, дочь в поселок зовет, а он тут в степи зажился. Не отцепится никак от слепой времянки.

Сергей, сильно проголодавшийся, склонясь над кастрюлей и с каким-то отупением слушая разговор, заметил Мамразу:

– Не удлиняй разговор. Маркеловна сейчас на посту, личность неприкосновенная. Нельзя ее задерживать...

– Никак нельзя,– согласился Мамраз.– Пойдем-ка отсюда, Степанида Маркеловна!

Нина вдруг забеспокоилась, смешалась, некстати заулыбалась.

– Всегда начинается с пустяка, а потом!..

– Мудрец изрек: каждая шутка – начало зла, – ответил суховато Мамраз.

– Другую я пословицу слышала, батыр с Мангышлака! – Нина говорила сбивчиво, озлобленно.– Молодец против овец!.. Эх, дружинник!..

Пока длился их довольно туманный разговор, Сергей смотрел и слушал, но безучастно, с каким-то дремотньм отдохновением. Спасительная спортивная привычка и умение использовать самую короткую передышку для концент рации сил и воли часто выручала Брагина. Он доел икру с теплой, поджаристой, белой пышкой, взрезал арбуз V выдал всем по сочному ломтю, не обойдя и Айну, которая все время как-то настороженно поглядывала на Сергея и, видать, хотела что-то сказать. Красный сахаристый арбуз заставил Мамраза и Маркеловну вернуться с порога. Они заметно повеселели и стали быстро уплетать, явно побаиваясь дальнейшего, неминуемого разговора. Нина положила свой ломоть на подоконник, прикрыла газетой. Ей было не до арбуза, но Сергей истолковал ее отказ по-своему, как пренебрежение или обиду. Желая убедиться в своих догадках, он вырезал из второй половинки арбуза сердцевину и подал ее на кончике охотничьего ножа Нине. Росистая, ядреная, с глубокими норками от семячек мякоть горела на ноже. Страдание на лице Сергея и его умоляющий взгляд не тронули а, пожалуй, больше удивили Нину. Столько искренности и смешной откровенности было в этом неуклюжем жесте, что Нина смутилась, приняла угощение и повернулась к измерителю накала в печи. Стрелка прибора билась около запретной черты. Для оператор а это был серьезный сигнал, и Айна потянулась к телефону, невольно взглянув на Сергея. Недавние муки покинули светлое чело ревнивого ухажёра, он уже спокойно готовил печной капризуле новый ломтик арбуза.

Чего только нельзя увидеть в такую беспокойную ночь, когда усталые, обремененные заботами, но молодые и задорные остаются одни, без опекунов и становятся самими собой. Около посветлевшей Нины и глазастой смуглянки Айны Сергей вдруг стал неузнаваем.

– Все время рваться вверх и вдаль! Вот это девиз, Айна! – Сергей был не то чтобы весел, но после короткого передыха и нежданной трапезы находился в приподнятом настроении.

– Теперь буду знать, чем вас лечить – арбузом! – засмеялась Айна.

Все было таким скоротечным, разноголосым, и все же Сергей сумел воспользоваться светлой полоской, живительной отдушинкой в этой ночи, чтобы устоять и приготовиться к новым испытаниям. Мамраз и Степанида Маркеловна ушли. Не притворив за собой дверь, они спустились с лестницы и о чем-то снова заспорили внизу, на ветру. Последовал за ними и Ягмур Борджаков, которому только что звонили с насосной станции. Оставшись один с девушками, Сергей шумно и проворно прибрал на столе, завернул посуду, остаток еды в марлю и спрятал в шкафчик. Айна, озорно подмигнув ему вместо похвалы, начала звонить по внутреннему телефону в котельную и на завалочную площадку. Нина, кажется, вообще не заметила его стараний.

Взыскующим тоном, еле сдерживаясь, она поговорила с Шабасаном и отвела Сергея к приоткрытому окну.

– Неужели и ты что-то подозреваешь, Брагин? – спросила она пытливо, и не с возмущением, а с любопытным беспокойством.– Я здесь день и ночь пропадаю, но ничего не вижу предосудительного. Показатели... Да, они резко меняются, но меняется и настройка печи! Доделки, пристройки, замена приборов...

– Согласен... Колупается тут, кому не лень,– сказал Сергей,– но основные узлы не имеют никаких коренных изменений. Доделки -идут в котельной, возимся с техникой безопасности, но сама видишь результаты!..

– Гошу уже оперировали,– глядя в пол, с большим запозданием сообщила Нина о своем разговоре с Метановым.– Удалили до плеча... А он говорят, даже не застонал.– Нина помолчала, распахнула окно.– Я уверена, что он о нас думает. Что скажу при встрече?..

– Важнее другое – что Гоша нам скажет! – Сергей прислушался к шуму со стороны озера. Там были свои тайны, на сухом, будто колдовском болоте все время что-то происходило, двигалось, сопело, вспыхивало, шептало... Ночной шабаш то разгорался, то делался притаеннее, но никогда не затухал совсем: на мучнистом озере творилась живая сказка.

Шум ветра временами перебивался какой-то возней и человеческими голосами, но вдруг и это покрывалось криком птицы или древним, но всегда юным и восторженным возгласом 'осла. Эту животину держал грузчик и затарщик Чеменев, промышлявший заготовкой саксаула, верблюжьей колючки и куровника на топливо. Увлеченный таинственной ночной былью, Сергей не заметил, как в зал аппаратной вошел директор комбината Чары Акмурадов. Сергей ожидал его с вечера, а вернее– еще с утра, но все же его появление было сюрпризом. В просторном с овальными, как в операционной, углами зале, да и во всем печном царстве на какое-то время установилось относительное спокойствие. Люди от занятости и усталости молчали, на время как бы потеряв связь между собой. Когда происходит что-то страшно неожиданное, вроде недавней схватки с огневой стихией, то появление нового человека часто не замечается, но приезд директора в полуночный час поневоле показался всем неожиданным.